Доктор Живаго - русский и английский параллельные тексты

The same thing, with corresponding modifications, happened to Tonya in relation to Yura.	То же самое, с соответствующими изменениями, произошло по отношению к Юре с Тоней.
Yura thought that in any case they had no business leaving the house.	Юра думал, что напрасно все-таки они уехали из дому.
What if something should happen during their absence?	Как бы чего-нибудь не случилось в их отсутствие.
And then he remembered.	И он вспомнил.
Learning that Anna Ivanovna was worse, they had gone to her, already dressed for the evening, and suggested that they stay.	Узнав, что Анне Ивановне хуже, они, уже одетые к выезду, прошли к ней и предложили, что останутся.
She had protested against it with all her former sharpness and insisted that they go to the party.	Она с прежней резкостью восстала против этого и потребовала, чтобы они ехали на елку.
Yura and Tonya went behind the draperies into the deep window niche to see what the weather was like.	Юра и Тоня зашли за гардину в глубокую оконную нишу посмотреть, какая погода.
When they came out of the niche, the two parts of the tulle curtains clung to the still unworn fabric of their new clothes.	Когда они вышли из ниши, оба полотнища тюлевой занавеси пристали к необношенной материи их новых платьев.
The light, clinging stuff dragged for several steps behind Tonya like a wedding veil behind a bride.	Легкая льнущая ткань несколько шагов проволоклась за Тонею, как подвенечная фата за невестой.
They all burst out laughing, so simultaneously did this resemblance strike the eye of everyone in the room without a word spoken.	Все рассмеялись, так одновременно без слов всем в спальне бросилось в глаза это сходство.
Yura looked around and saw the same things that had caught Lara's eye not long before.	Юра смотрел по сторонам и видел то же самое, что незадолго до него попадалось на глаза Ларе.
Their sleigh raised an unnaturally loud noise, which awakened an unnaturally long echo under the ice-bound trees of the gardens and boulevards.	Их сани поднимали неестественно громкий шум, пробуждавший неестественно долгий отзвук под обледенелыми деревьями в садах и на бульварах.
The frosted-over windows of houses, lit from inside, resembled precious caskets of laminated smoky topaz.	Светящиеся изнутри и заиндевелые окна домов походили на драгоценные ларцы из дымчатого слоистого топаза.
Behind them glowed Moscow's Christmas life, candles burned on trees, guests crowded, and clowning mummers played at hide-and-seek and pass-the-ring.	Внутри их теплилась святочная жизнь Москвы, горели елки, толпились гости и играли в прятки и колечко дурачащиеся ряженые.
It suddenly occurred to Yura that Blok was the manifestation of Christmas in all domains of Russian life, in the daily life of the northern city and in the new literature, under the starry sky of the contemporary street and around the lighted Christmas tree in a drawing room of the present century.	Вдруг Юра подумал, что Блок - это явление Рождества во всех областях русской жизни, в северном городском быту и в новейшей литературе, под звездным небом современной улицы и вокруг зажженной елки в гостиной нынешнего века.
It occurred to him that no article about Blok was needed, but one needed simply to portray a Russian adoration of the Magi, like the Dutch masters, with frost, wolves, and a dark fir forest.	Он подумал, что никакой статьи о Блоке не надо, а просто надо написать русское поклонение волхвов, как у голландцев, с морозом, волками и темным еловым лесом.
They were driving down Kamergersky.	Они проезжали по Камергерскому.

Yura turned his attention to a black hole melted in the icy coating of one window.	Юра обратил внимание на черную протаявшую скважину в ледяном наросте одного из окон.
Through this hole shone the light of a candle, penetrating outside almost with the consciousness of a gaze, as if the flame were spying on the passersby and waiting for someone.	Сквозь эту скважину просвечивал огонь свечи, проникавший на улицу почти с сознательностью взгляда, точно пламя подсматривало за едущими и кого-то поджидало.
"A candle burned on the table.	"Свеча горела на столе.
A candle burned ..." Yura whispered to himself the beginning of something vague, unformed, in hopes that the continuation would come of itself, without forcing.	Свеча горела..." - шептал Юра про себя начало чего-то смутного, неоформившегося, в надежде, что продолжение придет само собой, без принуждения.
It did not come.	Оно не приходило.
11	11
From time immemorial the Christmas parties at the Sventitskys' had been organized in the following fashion.	С незапамятных времен елки у Свентицких устраивали по такому образцу.
At ten, when the children went home, the tree was lighted a second time for the young people and the adults, and the merrymaking went on till morning.	В десять, когда разъезжалась детвора, зажигали вторую для молодежи и взрослых и веселились до утра.
The more elderly cut the cards all night in a three-walled Pompeian drawing room, which was an extension of the ballroom and was separated from it by a heavy, thick curtain on big bronze rings.	Более пожилые всю ночь резались в карты в трехстенной помпейской гостиной, которая была продолжением зала и отделялась от него тяжелою плотною занавесью на больших бронзовых кольцах.
At dawn the whole company had supper.	На рассвете ужинали всем обществом.
"Why are you so late?" the Sventitskys' nephew Georges asked them in passing, as he ran through the front hall to his uncle and aunt's rooms.	- Почему вы так поздно? - на бегу спросил их племянник Свентицких Жорж, пробегая через переднюю внутрь квартиры к дяде и тете.
Yura and Tonya also decided to go there to greet the hosts, and, on their way, while taking off their coats, looked into the ballroom.	Юра и Тоня тоже решили пройти туда поздороваться с хозяевами и мимоходом, раздеваясь, посмотрели в зал.
Past the hotly breathing Christmas tree, girdled by several rows of streaming radiance, rustling their dresses and stepping on each other's feet, moved a black wall of walkers and talkers, not taken up with dancing.	Мимо жарко дышащей елки, опоясанной в несколько рядов струящимся сиянием, шурша платьями и наступая друг другу на ноги, двигалась черная стена прогуливающихся и разговаривающих, не занятых танцами.
Inside the circle, the dancers whirled furiously.	Внутри круга бешено вертелись танцующие.
They were spun around, paired off, stretched out in a chain by Koka Kornakov, a lyc?e student, the son of a deputy prosecutor.	Их кружил, соединял в пары и вытягивал цепью сын товарища прокурора лицеист Кока Корнаков.
He led the dancing and shouted at the top of his voice from one end of the room to the other:	Он дирижировал танцами и во все горло орал с одного конца зала на другой:
"Grand rond!	"Grand rond!
Cha?ne chinoise!"-and it was all done according to his word.	Chaine chinoise!" - и все делалось по его слову.

"Une valse s'il vous pla?t!" he bawled to the pianist and led his lady at the head of the first turn ? trois temps, ? deux temps, ever slowing and shortening his step to a barely noticeable turning in place, which was no longer a waltz but only its dying echo.	"Une valse s'il vous plait!" - горланил он таперу и в голове первого тура вел свою даму a trois temps, a deux temps, все замедляя и суживая разбег до еле заметного переступания на одном месте, которое уже не было вальсом, а только его замирающим отголоском.
And everyone applauded, and the stirring, shuffling, and chattering crowd was served ice cream and refreshing drinks.	И все аплодировали, и эту движущуюся, шаркающую и галдящую толпу обносили мороженым и прохладительными.
Flushed young men and girls stopped shouting and laughing for a moment and hastily and greedily gulped down some cold cranberry drink or lemonade, and, having barely set the glass on the tray, renewed their shouting and laughing tenfold, as if they had snatched some exhilarating brew.	Разгоряченные юноши и девушки на минуту переставали кричать и смеяться, торопливо и жадно глотали холодный морс и лимонад и, едва поставив бокал на поднос, возобновляли крик и смех в удесятеренной степени, словно хватив какого-то веселящего состава.
Without going into the ballroom, Tonya and Yura went on to the hosts' rooms at the rear of the apartment.	Не заходя в зал, Тоня и Юра прошли к хозяевам на зады квартиры.
12	12
The Sventitskys' inner rooms were cluttered with superfluous things taken from the drawing room and ballroom to make space.	Внутренние комнаты Свентицких были загромождены лишними вещами, вынесенными из гостиной и зала для большего простора.
Here was the hosts' magic kitchen, their Christmas storehouse.	Тут была волшебная кухня хозяев, их святочный склад.
It smelled of paint and glue, there were rolls of colored paper and piles of boxes with cotillion stars and spare Christmas tree candles.	Здесь пахло краской и клеем, лежали свертки цветной бумаги и были грудами наставлены коробки с котильонными звездами и запасными елочными свечами.
The old Sventitskys were writing tags for the gifts, place cards for supper, and tickets for some lottery that was to take place.	Старики Свентицкие расписывали номерки к подаркам, карточки с обозначением мест за ужином и билетики к какой-то предполагавшейся лотерее.
Georges was helping them, but he often confused the numbering and they grumbled irritably at him.	Им помогал Жорж, но часто сбивался в нумерации, и они раздраженно ворчали на него.
The Sventitskys were terribly glad to see Yura and Tonya.	Свентицкие страшно обрадовались Юре и Тоне.
They remembered them from when they were little, did not stand on ceremony with them, and with no further talk sat them down to work.	Они их помнили маленькими, не церемонились с ними и без дальних слов усадили за эту работу.
"Felitsata Semyonovna doesn't understand that this ought to have been thought about earlier and not in the heat of things, when the guests are here.	- Фелицата Семеновна не понимает, что об этом надо было думать раньше, а не в самый разгар, когда гости.
Ah, Georges, you ungodly muddler, again you've jumbled up the numbers!	Ах ты Параскева-путаница, что ты, Жорж, опять натворил с номерами!
The agreement was that we'd put those for the boxes of drag?es on the table and the blank ones on the sofa, and again you've got it all topsy-turvy and done it backwards."	Уговор был бонбоньерки с драже на стол, а пустые - на диван, а у вас опять шалды-балды и все шиворот-навыворот.

"I'm very glad Annette feels better.	- Я очень рада, что Анете лучше.
Pierre and I were so worried."	Мы с Пьером так за нее беспокоились.
"Yes, but you see, dearest, she happens to be worse, worse, you understand, you always get everything devant-derri?re."	- Да, но, милочка, ей как раз хуже, хуже, понимаешь, а у тебя всегда все devant-derrie?re.
Yura and Tonya hung around backstage for half the festive night with Georges and the old folks.	Юра и Тоня полвечера проторчали с Жоржем и стариками за их елочными кулисами.
13	13
All the while they were sitting with the Sventitskys, Lara was in the ballroom.	Все то время, что они сидели со Свентицкими, Лара была в зале.
Though she was not dressed for a ball and did not know anyone there, she now allowed Koka Kornakov to make a turn with her, passively, as if in sleep, now strolled aimlessly about the room, quite crestfallen.	Хотя она была одета не по-бальному и никого тут не знала, она то давала безвольно, как во сне, кружить себя Коке Корнакову, то как в воду опущенная без дела слонялась кругом по залу.
Once or twice already, Lara had stopped irresolutely and hesitated on the threshold of the drawing room, hoping that Komarovsky, who sat facing the ballroom, would notice her.	Лара уже один или два раза в нерешительности останавливалась и мялась на пороге гостиной в надежде на то, что сидевший лицом к залу Комаровский заметит ее.
But he kept his eyes on his cards, which he held fanlike in his left hand, and either really did not see her or pretended not to.	Но он глядел в свои карты, которые держал в левой руке щитком перед собой, и либо действительно не видел ее, либо притворялся, что не замечает.
The affront took Lara's breath away.	У Лары дух захватило от обиды.
Just then a girl Lara did not know went into the drawing room from the ballroom.	В это время из зала в гостиную вошла незнакомая Ларе девушка.
Komarovsky gave the girl that glance Lara knew so well.	Комаровский посмотрел на вошедшую тем взглядом, который Лара так хорошо знала.
The flattered girl smiled at Komarovsky, flushed and beamed happily.	Польщенная девушка улыбнулась Комаровскому, вспыхнула и просияла.
Lara almost cried out when she saw it.	При виде этого Лара чуть не вскрикнула.
The color of shame rose high in her face; her forehead and neck turned red.	Краска стыда густо залила ей лицо, у нее покраснели лоб и шея.
"A new victim," she thought.	"Новая жертва", - подумала она.
Lara saw as in a mirror her whole self and her whole story.	Лара увидела как в зеркале всю себя и всю свою историю.
But she still did not give up the idea of having a talk with Komarovsky and, having decided to put off the attempt to a more suitable moment, forced herself to calm down and went back to the ballroom.	Но она еще не отказалась от мысли поговорить с Комаровским и, решив отложить попытку до более удобной минуты, заставила себя успокоиться и вернулась в зал.
Three more men were playing at the same table with Komarovsky.	С Комаровским за одним столом играли еще три человека.
One of his partners, sitting next to him, was the father of the foppish lyc?e student who had invited Lara to waltz.	Один из его партнеров, который сидел рядом с ним, был отец щеголя лицеиста, пригласившего Лару на вальс.

Lara concluded as much from the two or three words she exchanged with him while they made a turn around the room.	Об этом Лара заключила из двух-трех слов, которыми она перекинулась с кавалером, кружась с ним по залу.
And the tall, dark-haired woman in black with the crazed, burning eyes and unpleasantly strained, snakelike neck, who kept going from the drawing room to the ballroom, the field of her son's activity, and back to the drawing room and her card-playing husband, was Koka Kornakov's mother.	А высокая брюнетка в черном с шалыми горящими глазами и неприятно по-змеиному напруженной шеей, которая поминутно переходила то из гостиной в зал на поле сыновней деятельности, то назад в гостиную к игравшему мужу, была мать Коки Корнакова.
Finally, it became clear that the girl who had served as pretext for Lara's complex feelings was Koka's sister, and Lara's conclusions had no grounds at all.	Наконец, случайно выяснилось, что девушка, подавшая повод к сложным Лариным чувствованиям, сестра Коки, и Ларины сближения не имели под собой никакой почвы.
"Kornakov," Koka had introduced himself to Lara at the very start.	- Корнаков, - представился Кока Ларе в самом начале.
But then she had not caught it. "Kornakov," he repeated at the last gliding turn, taking her to a chair and bowing out.	Но тогда она не разобрала. - Корнаков, - повторил он на последнем скользящем кругу, подведя ее к креслу, и откланялся.
This time Lara heard him.	На этот раз Лара расслышала.
"Kornakov, Kornakov," she fell to thinking. "Something familiar.	"Корнаков, Корнаков, - призадумалась она. -Что-то знакомое.
Something unpleasant."	Что-то неприятное".
Then she remembered.	Потом она вспомнила.
Kornakov, the deputy prosecutor of the Moscow court.	Корнаков - товарищ прокурора Московской судебной палаты.
He had prosecuted the group of railway workers with whom Tiverzin had stood trial.	Он обвинял группу железнодорожников, вместе с которыми судился Тиверзин.
At Lara's request, Lavrenty Mikhailovich had gone to butter him up, so that he would not be so fierce at the trial, but could not make him bend.	Лаврентий Михайлович по Лариной просьбе ездил его умасливать, чтобы он не так неистовствовал на этом процессе, но не уломал.
"So that's how it is!	"Так вот оно что!
Well, well, well.	Так, так, так.
Curious.	Любопытно.
Kornakov.	Корнаков.
Kornakov."	Корнаков..."
14	14
It was past twelve or one in the morning.	Был первый или второй час ночи.
Yura had a buzzing in his ears.	У Юры стоял шум в ушах.
After a break, during which tea and cookies were served in the dining room, the dancing began again.	После перерыва, в течение которого в столовой пили чай с птифурами, танцы возобновились.
When the candles on the tree burned down, no one replaced them anymore.	Когда свечи на елке догорали, их уже больше никто не сменял.

Yura stood absentmindedly in the middle of the ballroom and looked at Tonya, who was dancing with someone he did not know.	Юра стоял в рассеянности посреди зала и смотрел на Тоню, танцевавшую с кем-то незнакомым.
Gliding past Yura, Tonya tossed aside the small train of her too-long satin dress with a movement of her foot and, splashing it like a fish, disappeared into the crowd of dancers.	Проплывая мимо Юры, Тоня движением ноги откидывала небольшой трен слишком длинного атласного платья и, плеснув им, как рыбка, скрывалась в толпе танцующих.
She was very excited.	Она была очень разгорячена.
During the break, when they sat in the dining room, Tonya refused tea and quenched her thirst with mandarines, which she peeled in great number from their fragrant, easily separated skins.	В перерыве, когда они сидели в столовой, Тоня отказалась от чая и утоляла жажду мандаринами, которые она без счета очищала от пахучей, легко отделявшейся кожуры.
She kept taking from behind her sash or from her little sleeve a cambric handkerchief, tiny as a fruit tree blossom, and wiping the trickles of sweat at the edges of her lips and between her sticky fingers.	Она поминутно вынимала из-за кушака или из рукавчика батистовый платок, крошечный, как цветы фруктового дерева, и утирала им струйки пота по краям губ и между липкими пальчиками.
Laughing and not interrupting the animated conversation, she mechanically tucked it back behind her sash or the frills of her bodice.	Смеясь и не прерывая оживленного разговора, она машинально совала платок назад за кушак или за оборку лифа.
Now, dancing with an unknown partner and, as she turned, brushing against Yura, who was standing to the side and frowning, Tonya playfully pressed his hand in passing and smiled meaningfully.	Теперь, танцуя с неизвестным кавалером и при повороте задевая за сторонившегося и хмурившегося Юру, Тоня мимоходом шаловливо пожимала ему руку и выразительно улыбалась.
After one of these pressings, the handkerchief she was holding remained in Yura's hand.	При одном из таких пожатий платок, который она держала в руке, остался на Юриной ладони.
He pressed it to his lips and closed his eyes.	Он прижал его к губам и закрыл глаза.
The handkerchief had the mingled smell of mandarine and of Tonya's hot palm, equally enchanting.	Платок издавал смешанный запах мандариновой кожуры и разгоряченной Тониной ладони, одинаково чарующий.
This was something new in Yura's life, never before experienced, and its sharpness pierced him through.	Это было что-то новое в Юриной жизни, никогда не испытанное и остро пронизывающее сверху донизу.
The childishly na?ve smell was intimately reasonable, like a word whispered in the dark.	Детски-наивный запах был задушевно-разумен, как какое-то слово, сказанное шепотом в темноте.
Yura stood, covering his eyes and lips with the handkerchief in his palm and breathing it in.	Юра стоял, зарыв глаза и губы в ладонь с платком и дыша им.
Suddenly a shot rang out in the house.	Вдруг в доме раздался выстрел.
Everyone turned to the curtain that separated the drawing room from the ballroom.	Все повернули головы к занавеси, отделявшей гостиную от зала.
For a moment there was silence.	Минуту длилось молчание.
Then turmoil set in.	Потом начался переполох.
Everyone began to bustle and shout.	Все засуетились и закричали.
Some rushed after Koka Kornakov to the place where the shot had resounded.	Часть бросилась за Кокой Корнаковым на место грянувшего выстрела.

People were already coming from there, threatening, weeping, and interrupting each other as they argued.	Оттуда уже шли навстречу, угрожали, плакали и, споря, перебивали друг друга.
"What has she done, what has she done?" Komarovsky repeated in despair.	- Что она наделала, что она наделала, - в отчаянии повторял Комаровский.
"Borya, are you alive?	- Боря, ты жив?
Borya, are you alive?" Mrs. Kornakov cried hysterically. "I've heard Dr. Drokov is among the guests here.	Боря, ты жив, - истерически выкрикивала госпожа Корнакова. - Говорили, что здесь в гостях доктор Дроков.
Yes, but where is he, where is he?	Да, но где же он, где он?
Ah, leave me alone, please.	Ах, оставьте, пожалуйста!
For you it's a scratch, but for me it's the justification of my whole life.	Для вас царапина, а для меня оправдание всей моей жизни.
Oh, my poor martyr, the exposer of all these criminals!	О мой бедный мученик, обличитель всех этих преступников!
Here she is, here she is, trash, I'll scratch your eyes out, vile creature!	Вот она, вот она, дрянь, я тебе глаза выцарапаю, мерзавка!
Now she won't get away!	Ну, теперь ей не уйти!
What did you say, Mr. Komarovsky?	Что вы сказали, господин Комаровский?
At you?	В вас?
She aimed at you?	Она стреляла в вас?
No, it's too much.	Нет, я не могу.
I'm in great distress, Mr. Komarovsky, come to your senses, I can't take jokes now.	У меня большое горе, господин Комаровский, опомнитесь, мне сейчас не до шуток.
Koka, Kokochka, what do you say to that!	Кока, Кокочка, ну что ты скажешь!
Your father... Yes... But the right hand of God ... Koka!	На отца твоего... Да... Но десница Божья... Кока!
Koka!"	Кока!
The crowd poured out of the drawing room into the ballroom.	Толпа из гостиной вкатилась в зал.
In the midst of them, loudly joking and assuring everyone that he was perfectly unharmed, walked Kornakov, pressing a clean napkin to the bleeding scratch on his slightly wounded left hand.	В середине, громко отшучиваясь и уверяя всех в своей совершенной невредимости, шел Корнаков, зажимая чистою салфеткой кровоточащую царапину на легко ссаженной левой руке.
In another group a little to the side and behind, Lara was being led by the arms.	В другой группе несколько в стороне и позади вели за руки Лару.
Yura was dumbfounded when he saw her.	Юра обомлел, увидав ее.
The same girl!	Та самая!
And again in such extraordinary circumstances!	И опять при каких необычайных обстоятельствах!
And again this graying one.	И снова этот седоватый.
But now Yura knows him.	Но теперь Юра знает его.

He is the distinguished lawyer Komarovsky; he was involved in the trial over father's inheritance.	Это видный адвокат Комаровский, он имел отношение к делу об отцовском наследстве.
No need to greet him, he and Yura pretend they're not acquainted.	Можно не раскланиваться. Юра и он делают вид, что незнакомы.
But she ... So it was she who fired the shot?	А она... Так это она стреляла?
At the prosecutor?	В прокурора?
It must be something political.	Наверное, политическая.
Poor girl.	Бедная.
She'll get it now.	Теперь ей не поздоровится.
What a proud beauty she is!	Как она горделиво-хороша!
And these!	А эти!
They're dragging her by the arms, the devils, like a caught thief.	Тащат ее, черти, выворачивая руки, как пойманную воровку.
But he realized at once that he was mistaken.	Но он тут же понял, что ошибается.
Lara's legs had given way under her.	У Лары подкашивались ноги.
They were holding her by the arms so that she would not fall, and they barely managed to drag her to the nearest armchair, where she collapsed.	Ее держали за руки, чтобы она не упала, и с трудом дотащили до ближайшего кресла, в которое она и рухнула.
Yura ran to her, so as to bring her to her senses, but for greater propriety he decided first to show concern for the imaginary victim of the attempt.	Юра подбежал к ней, чтобы привести ее в чувство, но для большего удобства решил сначала проявить интерес к мнимой жертве покушения.
He went to Kornakov and said:	Он подошел к Корнакову и сказал:
"There was a request for medical assistance here.	- Здесь просили врачебной помощи.
I can render it.	Я могу подать ее.
Show me your hand.	Покажите мне вашу руку...
Well, you have a lucky star.	Ну, счастлив ваш Бог.
It's such a trifle I wouldn't even bandage it.	Это такие пустяки, что я не стал бы перевязывать.
However, a little iodine won't do any harm.	Впрочем, немного йоду не помешает.
Here's Felitsata Semyonovna, we'll ask her."	Вот Фелицата Семеновна, мы попросим у нее.
Mrs. Sventitsky and Tonya, who were quickly approaching Yura, did not look themselves.	На Свентицкой и Тоне, быстро приблизившихся к Юре, не было лица.
They said he should drop everything and fetch his coat quickly, they had been sent for, something was wrong at home.	Они сказали, чтобы он все бросил и шел скорее одеваться, за ними приехали, дома что-то неладное.
Yura became frightened, supposing the worst, and, forgetting everything in the world, ran for his coat.	Юра испугался, предположив самое худшее, и, позабыв обо всем на свете, побежал одеваться.
15	15
They did not find Anna Ivanovna alive when they came running headlong into the house from the Sivtsev entrance.	Они уже не застали Анну Ивановну в живых, когда с подъезда в Сивцевом сломя голову вбежали в дом.

Death had occurred ten minutes before their arrival.	Смерть наступила за десять минут до их приезда.
It was caused by a long fit of suffocation, resulting from an acute edema of the lungs that had not been diagnosed in time.	Ее причиной был долгий припадок удушья вследствие острого, вовремя не распознанного отека легких.
During the first hours Tonya cried her head off, thrashed in convulsions, and recognized no one.	Первые часы Тоня кричала благим матом, билась в судорогах и никого не узнавала.
The next day she calmed down, listened patiently to what her father and Yura told her, but was able to respond only by nodding, because the moment she opened her mouth, grief overwhelmed her with its former force and howls began to escape her of themselves, as if she were possessed.	На другой день она притихла, терпеливо выслушивая, что ей говорили отец и Юра, но могла отвечать только кивками, потому что, едва она открывала рот, горе овладевало ею с прежнею силой и крики сами собой начинали вырываться из нее как из одержимой.
She spent hours on her knees beside the dead woman, in the intervals between panikhidas, embracing with her big, beautiful arms a corner of the coffin along with the edge of the platform it stood on and the wreaths that covered it.	Она часами распластывалась на коленях возле покойницы, в промежутках между панихидами обнимая большими красивыми руками угол гроба вместе с краем помоста, на котором он стоял, и венками, которые его покрывали.
She did not notice anyone around her.	Она никого кругом не замечала.
But the moment her gaze met the gaze of her relations, she hurriedly got up from the floor, slipped out of the room with quick steps, swiftly ran upstairs to her room, holding back her sobs, and, collapsing on the bed, buried in her pillow the outbursts of despair that raged within her.	Но едва ее взгляды встречались с глазами близких, она поспешно вставала с полу, быстрыми шагами выскальзывала из зала, сдерживая рыданье, стремительно взбегала по лесенке к себе наверх и, повалившись на кровать, зарывала в подушки взрывы бушевавшего в ней отчаяния.
From grief, long standing on his feet, and lack of sleep, from the dense singing and the dazzling light of candles day and night, and from the cold he had caught during those days, there was a sweet confusion in Yura's soul, blissfully delirious, mournfully enraptured.	От горя, долгого стояния на ногах и недосыпания, от густого пения, и ослепляющего света свечей днем и ночью, и от простуды, схваченной на этих днях, у Юры в душе была сладкая неразбериха, блаженно-бредовая, скорбно-восторженная.
Ten years before then, when his mother was being buried, Yura had been quite little.	Десять лет назад, когда хоронили маму, Юра был совсем еще маленький.
He could still remember how inconsolably he had wept, struck by grief and horror.	Он до сих пор помнил, как он безутешно плакал, пораженный горем и ужасом.
Then the main thing was not in him.	Тогда главное было не в нем.
Then he was hardly even aware that there was some him, Yura, who had a separate existence and was of interest or value.	Тогда он едва ли даже соображал, что есть какой-то он, Юра, имеющийся в отдельности и представляющий интерес или цену.
Then the main thing was in what stood around him, the external.	Тогда главное было в том, что стояло кругом, в наружном.
The outside world surrounded Yura on all sides, tangible, impenetrable, and unquestionable, like a forest, and that was why Yura was so shaken by his mother's death, because he had been lost in that forest with her and was suddenly left alone in it, without her.	Внешний мир обступал Юру со всех сторон, осязательный, непроходимый и бесспорный, как лес, и оттого-то был Юра так потрясен маминой смертью, что он с ней заблудился в этом лесу и вдруг остался в нем один, без нее.

This forest consisted of everything in the world-clouds, city signboards, the balls on fire towers, and the servers riding ahead of the carriage bearing the icon of the Mother of God, with earmuffs instead of hats on their heads, uncovered in the presence of the holy object.	Этот лес составляли все вещи на свете - облака, городские вывески, и шары на пожарных каланчах, и скакавшие верхом перед каретой с Божьей Матерью служки с наушниками вместо шапок на обнаженных в присутствии святыни головах.
This forest consisted of shop windows in the arcades and the unattainably high night sky, with stars, dear God, and the saints.	Этот лес составляли витрины магазинов в пассажах и недосягаемо высокое ночное небо со звездами, боженькой и святыми.
This inaccessibly high sky bent down low, very low to them in the nursery, burying its head in the nanny's skirt, when she told them something about God, and became close and tame, like the tops of hazel bushes when their branches are bent down in the ravines for picking hazelnuts.	Это недоступно высокое небо наклонялось низко-низко к ним в детскую макушкой в нянюшкин подол, когда няня рассказывала что-нибудь божественное, и становилось близким и ручным, как верхушки орешника, когда его ветки нагибают в оврагах и обирают орехи.
It was as if it dipped into the gilded basin in their nursery and, having bathed in fire and gold, turned into an early or late liturgy in the little church in the lane where his nanny took him.	Оно как бы окуналось у них в детской в таз с позолотой и, искупавшись в огне и золоте, превращалось в заутреню или обедню в маленькой переулочной церквушке, куда няня его водила.
There the stars of the sky became icon lamps, dear God became the priest, and everyone was assigned his duties more or less according to ability.	Там звезды небесные становились лампадками, боженька - батюшкой и все размещались на должности более или менее по способностям.
But the main thing was the actual world of the grown-ups and the city, which stood dark around him like a forest.	Но главное был действительный мир взрослых и город, который, подобно лесу, темнел кругом.
Then, with all his half-animal faith, Yura believed in the God of this forest, as in a forest warden.	Тогда всей своей полузвериной верой Юра верил в бога этого леса, как в лесничего.
It was quite a different matter now.	Совсем другое дело было теперь.
All these twelve years of secondary school and university, Yura had studied classics and religion, legends and poets, the sciences of the past and of nature, as if it were all the family chronicle of his own house, his own genealogy.	Все эти двенадцать лет школы, средней и высшей, Юра занимался древностью и Законом Божьим, преданиями и поэтами, науками о прошлом и о природе, как семейною хроникой родного дома, как своею родословною.
Now he was afraid of nothing, neither life nor death; everything in the world, all things were words of his vocabulary.	Сейчас он ничего не боялся, ни жизни, ни смерти, все на свете, все вещи были словами его словаря.
He felt himself on an equal footing with the universe, and he stood through the panikhidas for Anna Ivanovna quite differently than in time past for his mother.	Он чувствовал себя стоящим на равной ноге со вселенною и совсем по-другому выстаивал панихиды по Анне Ивановне, чем в былое время по своей маме.
Then he had been oblivious from pain, felt timorous, and prayed.	Тогда он забывался от боли, робел и молился.
But now he listened to the funeral service as information immediately addressed to him and concerning him directly.	А теперь он слушал заупокойную службу как сообщение, непосредственно к нему обращенное и прямо его касающееся.

He listened attentively to the words and demanded meaning from them, comprehensibly expressed, as is demanded of every matter, and there was nothing in common with piety in his feeling of continuity in relation to the higher powers of earth and heaven, which he venerated as his great predecessors.	Он вслушивался в эти слова и требовал от них смысла, понятно выраженного, как это требуется от всякого дела, и ничего общего с набожностью не было в его чувстве преемственности по отношению к высшим силам земли и неба, которым он поклонялся как своим великим предшественникам.
16	16
"Holy God, Holy Mighty, Holy Immortal, have mercy on us."	"Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас".
What is it?	Что это?
Where is he?	Где он?
The carrying out.	Вынос.
They are carrying the coffin out.	Выносят.
He must wake up.	Надо проснуться.
He had collapsed fully clothed on the sofa before six in the morning.	Он в шестом часу утра повалился одетый на этот диван.
He probably has a fever.	Наверное, у него жар.
Now they are looking all over the house for him, and no one has guessed that he is asleep in the library, in the far corner, behind the tall bookshelves that reach the ceiling.	Сейчас его ищут по всему дому, и никто не догадается, что он в библиотеке спит не проснется в дальнем углу, за высокими книжными полками, доходящими до потолка.
"Yura, Yura!" the yard porter Markel is calling him from somewhere close by.	- Юра, Юра! - зовет его где-то рядом дворник Маркел.
They are carrying out the coffin. Markel has to take the wreaths down to the street, and he cannot find Yura, and besides he has gotten stuck in the bedroom, because the door is blocked by the open door of the wardrobe, preventing Markel from coming out.	Начался вынос, Маркелу надо тащить вниз на улицу венки, а он не может доискаться Юры да вдобавок еще застрял в спальне, где венки сложены горою, потому что дверь из нее придерживает открывшаяся дверца гардероба и не дает Маркелу выйти.
"Markel!	- Маркел!
Markel!	Маркел!
Yura!" they call for them from downstairs.	Юра! - зовут их снизу.
With one shove, Markel makes short work of the obstruction and runs downstairs with several wreaths.	Маркел одним ударом расправляется с образовавшимся препятствием и сбегает с несколькими венками вниз по лестнице.
"Holy God, Holy Mighty, Holy Immortal "-gently drifts down the lane and lingers there, like a soft ostrich feather passing through the air, and everything sways: the wreaths and the passersby, the plumed heads of the horses, the censer swinging on its chain in the priest's hand, the white earth underfoot.	"Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный", - тихим веянием проволакивается по переулку и остается в нем, как будто провели мягким страусовым пером по воздуху, и все качается: венки и встречные, головы лошадей с султанами, отлетающее кадило на цепочке в руке священника, белая земля под ногами.
"Yura!	- Юра!
My God, at last.	Боже, наконец-то.

Wake up, please," Shura Schlesinger, who has finally found him, shakes him by the shoulder. "What's the matter with you?	Проснись, пожалуйста, - трясет его за плечо доискавшаяся его Шура Шлезингер. - Что с тобой?
They're carrying out the coffin.	Выносят.
Are you coming?"	Ты с нами?
"Why, of course."	- Ну конечно.
17	17
The funeral service was over.	Отпевание кончилось.
The beggars, shifting their feet from the cold, moved closer together in two files.	Нищие, зябко переступая с ноги на ногу, теснее сдвинулись в две шеренги.
The hearse, the gig with the wreaths, and the Kr?gers' carriage swayed and moved slightly.	Колыхнулись и чуть-чуть переместились похоронные дроги, одноколка с венками, карета Крюгеров.
The cabs drew nearer to the church.	Ближе к церкви подтянулись извозчики.
The weeping Shura Schlesinger came out and, raising her tear-dampened veil, passed an inquisitive glance over the line of cabs.	Из храма вышла заплаканная Шура Шлезингер и, подняв отсыревшую от слез вуаль, скользнула испытующим взором вдоль линии извозчиков.
Finding the pallbearers from the funeral home among them, she beckoned for them to come and disappeared into the church with them.	Отыскав в их ряду носильщиков из бюро, она кивком подозвала их к себе и скрылась с ними в церкви.
More and more people were pouring out of the church.	Из церкви валило все больше народу.
"So it's Ann-Ivanna's turn.	- Вот и Анны Иваннина очередь.
Paid her respects, poor little thing, and drew herself a one-way ticket."	Приказала кланяться, вынула, бедняжка, далекий билет.
"Yes, she's done flitting about, poor thing.	- Да, отпрыгалась, бедная.
The butterfly's gone to her rest."	Поехала, стрекоза, отдыхать.
"Have you got a cab, or will you take the number eleven?"	- У вас извозчик или вы на одиннадцатом номере?
"My legs are stiff.	- Застоялись ноги.
Let's walk a bit and then catch the tram."	Чуточку пройдемся и поедем.
"Did you notice how upset Fufkov is?	- Заметили, как Фуфков расстроен?
He stared at the newly departed, tears pouring down, blowing his nose, as if he could devour her.	На новопреставленную смотрел, слезы градом, сморкается, так бы и съел.
And the husband right there beside him."	А рядом муж.
"Ogled her all his life."	- Он всю жизнь на нее запускал глазенапа.
With such conversations, they dragged themselves off to the cemetery at the other end of town.	С такими разговорами тащились на другой конец города на кладбище.
That day there was a let-up after the severe frost.	В этот день отдало после сильных морозов.

The day was filled with a motionless heaviness, a day of diminished frost and departed life, a day as if created for a burial by nature herself.	День был полон недвижной тяжести, день отпустившего мороза и отошедшей жизни, день, самой природой как бы созданный для погребения.
The dirtied snow seemed to shine through a covering of crape; from behind the fences wet fir trees, dark as tarnished silver, kept watch and looked as if they were dressed in mourning.	Погрязневший снег словно просвечивал сквозь наброшенный креп, из-за оград смотрели темные, как серебро с чернью, мокрые елки и походили на траур.
This was that same memorable cemetery, the resting place of Marya Nikolaevna.	Это было то самое, памятное кладбище, место упокоения Марии Николаевны.
Yura had not found his way to his mother's grave at all in recent years.	Юра последние годы совсем не попадал на материнскую могилу.
"Mama," he whispered almost with the lips of those years, looking towards it from far off.	"Мамочка", - посмотрев издали в ту сторону, прошептал он почти губами тех лет.
They dispersed solemnly and even picturesquely along the cleared paths, whose evasive meandering accorded poorly with the mournful measuredness of their steps.	Расходились торжественно и даже картинно по расчищенным дорожкам, уклончивые извивы которых плохо согласовались со скорбной размеренностью их шага.
Alexander Alexandrovich led Tonya by the arm.	Александр Александрович вел под руку Тоню.
The Kr?gers followed them.	За ними следовали Крюгеры.
Mourning was very becoming to Tonya.	Тоне очень шел траур.
Shaggy hoarfrost, bearded like mold, covered the chains of the crosses on the cupolas and the pink monastery walls.	На купольных цепях крестов и на розовых монастырских стенах лохматился иней, бородатый, как плесень.
In the far corner of the monastery courtyard, ropes were stretched from wall to wall with laundered linen hung out to dry-shirts with heavy, waterlogged sleeves, peach-colored tablecloths, crooked, poorly wrung-out sheets.	В дальнем углу монастырского двора от стены к стене были протянуты веревки с развешенным для сушки стираным бельем - рубашки с тяжелыми, набрякшими рукавами, скатерти персикового цвета, кривые, плохо выжатые простыни.
Yura looked at it more intently and realized that it was the place on the monastery grounds, now changed by new buildings, where the blizzard had raged that night.	Юра вгляделся в ту сторону и понял, что это то место на монастырской земле, где тогда бушевала вьюга, измененное новыми постройками.
Yura walked on alone, quickly getting ahead of the rest, stopping now and then to wait for them.	Юра шел один, быстрой ходьбой опережая остальных, изредка останавливаясь и их поджидая.
In response to the devastation produced by death in this company slowly walking behind him, he wanted, as irresistibly as water whirling in a funnel rushes into the deep, to dream and think, to toil over forms, to bring forth beauty.	В ответ на опустошение, произведенное смертью в этом медленно шагавшем сзади обществе, ему с непреодолимостью, с какою вода, крутя воронки, устремляется в глубину, хотелось мечтать и думать, трудиться над формами, производить красоту.
Now, as never before, it was clear to him that art is always, ceaselessly, occupied with two things.	Сейчас, как никогда, ему было ясно, что искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами.
It constantly reflects on death and thereby constantly creates life.	Оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь.

Great and true art, that which is called the Revelation of St. John and that which goes on to finish it.	Большое, истинное искусство, то, которое называется Откровением Иоанна, и то, которое его дописывает.
Yura longingly anticipated his disappearance for a day or two from family and university horizons and would put into his memorial lines for Anna Ivanovna all that turned up at that moment, all the chance things that life put in his way: two or three of the dead woman's best characteristics; the image of Tonya in mourning; several observations in the street on the way back from the cemetery; the washed laundry in the place where one night long ago a blizzard had howled and he had wept as a little boy.	Юра с вожделением предвкушал, как он на день-два исчезнет с семейного и университетского горизонта и в свои заупокойные строки по Анне Ивановне вставит все, что ему к той минуте подвернется, все случайное, что ему подсунет жизнь: две-три лучших отличительных черты покойной; образ Тони в трауре; несколько уличных наблюдений по пути назад с кладбища; стираное белье на том месте, где давно когда-то ночью завывала вьюга и он плакал маленьким.
Part Four	ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
IMMINENT INEVITABILITIES	НАЗРЕВШИЕ НЕИЗБЕЖНОСТИ
1	1
Lara lay half delirious in the bedroom on Felitsata Semyonovna's bed.	Лара лежала в полубреду в спальне на кровати Фелицаты Семеновны.
Around her the Sventitskys, Dr. Drokov, the servants were whispering.	Вокруг нее шептались Свентицкие, доктор Дроков, прислуга.
The Sventitskys' empty house was sunk in darkness, and only in the middle of the long suite of rooms, in a small sitting room, was there a dim wall lamp burning, casting its light up and down the length of this single extended hallway.	Пустой дом Свентицких был погружен во тьму, и только в середине длинной анфилады комнат, в маленькой гостиной, горела на стене тусклая лампа, бросая свет вперед и назад вдоль этого сквозного, в одну линию вытянутого ряда.
Through it, not like a guest, but as if he were in his own home, Viktor Ippolitovich paced rapidly with angry and resolute steps.	По этому пролету не как в гостях, а словно у себя дома, злыми и решительными шагами расхаживал Виктор Ипполитович.
Now he looked into the bedroom to ask what was going on there, now he set off for the opposite end of the house and, going past the Christmas tree with its strings of silver beads, came to the dining room, where the table was laden with untouched food and the green wineglasses tinkled whenever a carriage drove by outside the window or a little mouse darted over the tablecloth among the dishes.	Он то заглядывал в спальню, осведомляясь, что там делается, то направлялся в противоположный конец дома и мимо елки с серебряными бусами доходил до столовой, где стол ломился под нетронутым угощением и зеленые винные бокалы позвякивали, когда за окном по улице проезжала карета или по скатерти между тарелок прошмыгивал мышонок.
Komarovsky stormed and raged.	Комаровский рвал и метал.
Contradictory feelings crowded in his breast.	Разноречивые чувства теснились в его груди.
What scandal and indecency!	Какой скандал и безобразие!
He was furious.	Он был в бешенстве.
His position was threatened.	Его положение было в опасности.
The incident might undermine his reputation.	Случай подрывал его репутацию.
He had at all costs to forestall, to cut short any gossip before it was too late, and if the news had already spread, to hush up, to stifle the rumors at their source.	Надо было любой ценой, пока не поздно, предупредить, пресечь сплетни, а если весть уже распространилась, замять, затушить слухи при самом возникновении.

Besides that, he again experienced how irresistible this desperate, crazy girl was.	Кроме того, он снова испытал, до чего неотразима эта отчаянная, сумасшедшая девушка.
You could see at once that she was not like everyone else.	Сразу было видно, что она не как все.
There had always been something extraordinary about her.	В ней всегда было что-то необыкновенное.
Yet how painfully and, apparently, irreparably he had mutilated her life!	Однако как чувствительно и непоправимо, по-видимому, исковеркал он ее жизнь!
How she thrashes about, how she rises up and rebels all the time, striving to remake her fate in her own way and begin to exist over again!	Как она мечется, как все время восстает и бунтует в стремлении переделать судьбу по-своему и начать существовать сызнова.
He has to help her from all points of view, perhaps to rent a room for her, but in any case not to touch her; on the contrary, to withdraw completely, to step aside, so as to cast no shadow, otherwise, being what she is, she might just pull something else for all he knows.	Надо будет со всех точек зрения помочь ей, может быть, снять ей комнату, но ни в коем случае не трогать ее, напротив, совершенно устраниться, отойти в сторону, чтобы не бросать тени, а то вот ведь она какая, еще что-нибудь выкинет, чего доброго!
And there's so much trouble ahead!	А сколько еще хлопот впереди!
You don't get patted on the head for such things.	Ведь за это по головке не погладят.
The law never naps.	Закон не дремлет.
It's still night and less than two hours since the incident took place, but the police had already come twice, and Komarovsky had gone to the kitchen to have a talk with the police officer and settle it all.	Еще ночь и не прошло двух часов с той минуты, как разыгралась эта история, а уже два раза являлись из полиции, и Комаровский выходил на кухню для объяснения с околоточным и все улаживал.
And the further it goes, the more complicated it will get.	А чем дальше, тем все будет сложнее.
They'll demand proof that Lara was aiming at him and not at Kornakov.	Потребуются доказательства, что Лара целилась в него, а не в Корнакова.
But things won't end there.	Но и этим дело не ограничится.
Part of the responsibility will be taken off Lara, but she will be liable to prosecution for the rest.	Часть ответственности будет с Лары снята, но она будет подлежать судебному преследованию за оставшуюся часть.
Naturally, he will do everything in his power to prevent that, and if proceedings are started, he will obtain findings from psychiatric experts that Lara was not answerable at the moment of the shooting, and have the case dropped.	Разумеется, он всеми силами этому воспрепятствует, а если дело будет возбуждено, достанет заключение психиатрической экспертизы о невменяемости Лары в момент совершения покушения и добьется прекращения дела.
After these thoughts Komarovsky began to calm down.	За этими мыслями Комаровский стал успокаиваться.
The night was over.	Ночь прошла.
Streaks of light began to dart from room to room, peeking under the tables and sofas like thieves or pawnshop appraisers.	Полосы света стали шнырять из комнаты в комнату, заглядывая под столы и диваны, как воры или ломбардные оценщики.

Having stopped at the bedroom and learned that Lara was no better, Komarovsky left the Sventitskys' and went to see a lady of his acquaintance, Rufina Onisimovna Voit-Voitkovskaya, a lawyer and the wife of a political ?migr?.	Наведавшись в спальню и удостоверившись, что Ларе не стало лучше, Комаровский от Свентицких поехал к своей знакомой, юристке и жене политического эмигранта Руфине Онисимовне Войт-Войтковской.
Her eight-room apartment now exceeded her needs and was beyond her means.	Квартира в восемь комнат была теперь выше ее потребностей и ей не по средствам.
She rented out two rooms.	Она сдавала внаймы две комнаты.
One of them had recently been vacated, and Komarovsky took it for Lara.	Одну из них, недавно освободившуюся, Комаровский снял для Лары.
A few hours later Lara was transported there with a high temperature and half-conscious.	Через несколько часов Лару перевезли туда в лихорадочном жару и полуобморочном состоянии.
She had brain fever.	У нее была нервная горячка.
2	2
Rufina Onisimovna was a progressive woman, the enemy of prejudice, the well-wisher, as she thought and expressed it, of all that was "positive and viable" around her.	Руфина Онисимовна была передовой женщиной, врагом предрассудков, доброжелательницей всего, как она думала и выражалась, "положительного и жизнеспособного".
On her chest of drawers lay a copy of the Erfurt Program with a dedication by the author.	У нее на комоде лежал экземпляр Эрфуртской программы с надписью составителя.
One of the photographs pinned to the wall showed her husband, "my good Voit," at a popular fairground in Switzerland together with Plekhanov.	На одной из фотографий, прибитых к стене, ее муж, "мой добрый Войт", был снят на народном гулянии в Швейцарии вместе с Плехановым.
They were both wearing lustrine jackets and panama hats.	Оба были в люстриновых пиджаках и панамах.
Rufina Onisimovna disliked her sick lodger at first glance.	Руфина Онисимовна с первого взгляда невзлюбила свою больную квартирантку.
She considered Lara an inveterate malingerer.	Она считала Лару злостной симулянткой.
Lara's fits of delirium seemed a pure sham to Rufina Onisimovna.	Припадки Лариного бреда казались Руфине Онисимовне сплошным притворством.
She was ready to swear that Lara was playing the mad Gretchen in prison.	Руфина Онисимовна готова была побожиться, что Лара разыгрывает помешанную Маргариту в темнице.
Rufina Onisimovna expressed her contempt for Lara by a heightened animation.	Руфина Онисимовна выражала Ларе свое презрение повышенным оживлением.
She slammed doors and sang loudly, rushed like a whirlwind around her part of the apartment, and spent whole days airing out the rooms.	Она хлопала дверьми и громко напевала, вихрем носясь по своей части квартиры, и по целым дням проветривала у себя комнаты.
Her apartment was on the top floor of a big house on the Arbat.	Ее квартира была в верхнем этаже большого дома на Арбате.
The windows of this floor, starting with the winter solstice, were filled to overflowing with light blue sky, wide as a river in flood.	Окна этого этажа, начиная с зимнего солнцеворота, наполнялись через край голубым светлым небом, широким, как река в половодье.

For half the winter the apartment was full of signs of the coming spring, its harbingers.	Ползимы квартира была полна признаками будущей весны, ее предвестиями.
A warm breeze from the south blew through the vent windows, locomotives howled rendingly in the train stations, and the ailing Lara, lying in bed, gave herself at leisure to distant memories.	В форточки дул теплый ветер с юга, на вокзалах белугой ревели паровозы, и болеющая Лара, лежа в постели, предавалась на досуге далеким воспоминаниям.
Very often she remembered the first evening of their arrival in Moscow from the Urals, seven or eight years ago, in her unforgettable childhood.	Очень часто ей вспоминался первый вечер их приезда в Москву с Урала, лет семь-восемь тому назад, в незабвенном детстве.
They rode in a hack through semidark lanes across the whole of Moscow, from the train station to the hotel.	Они ехали в пролетке полутемными переулками через всю Москву в номера с вокзала.
The street lamps, approaching and withdrawing, cast the shadow of their hunched cabby on the walls of the buildings.	Приближающиеся и удаляющиеся фонари отбрасывали тень их горбящегося извозчика на стены зданий.
The shadow grew, grew, reached unnatural dimensions, covered the pavement and the roofs, then dropped away.	Тень росла, росла, достигала неестественных размеров, накрывала мостовую и крыши и обрывалась.
And everything began again.	И все начиналось сначала.
In the darkness overhead the forty-times-forty Moscow churches rang their bells, on the ground horse-drawn streetcars drove around clanging, but the gaudy shop windows and lights also deafened Lara, as if they, too, gave out a sound of their own, like the bells and wheels.	В темноте над головой трезвонили московские сорок сороков, по земле со звоном разъезжали конки, но кричащие витрины и огни тоже оглушали Лару, как будто и они издавали какой-то свой звук, как колокола и колеса.
In the hotel room, she was stunned by an unbelievably huge watermelon on the table, Komarovsky's welcoming gift in their new lodgings.	На столе в номере ее ошеломил неимоверной величины арбуз, хлеб-соль Комаровского им на новоселье.
The watermelon seemed to Lara a symbol of Komarovsky's imperiousness and of his wealth.	Арбуз казался Ларе символом властности Комаровского и его богатства.
When Viktor Ippolitovich, with a stroke of the knife, split in two the loudly crunching, dark green, round marvel, with its ice-cold, sugary insides, Lara's breath was taken away from fear, but she did not dare refuse.	Когда Виктор Ипполитович ударом ножа раскроил надвое звонко хряснувшее, темно-зеленое, круглое диво с ледяной, сахаристой сердцевиной, у Лары захватило дух от страха, но она не посмела отказаться.
She forced herself to swallow the pink, fragrant pieces, which stuck in her throat from agitation.	Она через силу глотала розовые душистые куски, которые от волнения становились у нее поперек горла.
And this timidity before the costly food and the nighttime capital was then repeated in her timidity before Komarovsky-the main solution to all that came after.	И ведь эта робость перед дорогим кушаньем и ночною столицей потом так повторилась в ее робости перед Комаровским - главная разгадка всего происшедшего.
But now he was unrecognizable.	Но теперь он был неузнаваем.
He demanded nothing, gave no reminders of himself, and did not even appear.	Ничего не требовал, не напоминал о себе и даже не показывался.

And, keeping his distance, constantly offered his help in the noblest way.	И постоянно, держась на расстоянии, благороднейшим образом предлагал свою помощь.
Kologrivov's visit was quite another matter.	Совсем другое дело было посещение Кологривова.
Lara was very glad to see Lavrenty Mikhailovich.	Лара очень обрадовалась Лаврентию Михайловичу.
Not because he was so tall and stately, but owing to the liveliness and talent he exuded, the guest took up half the room with himself, his sparkling eyes, and his intelligent smile.	Не потому чтобы он был так высок и статен, а благодаря выпиравшей из него живости и таланту гость занял собою, своим искрящимся взглядом и своей умною усмешкою полкомнаты.
The room became crowded.	В ней стало теснее.
He sat by Lara's bed rubbing his hands.	Он сидел, потирая руки, перед Лариной кроватью.
When he was summoned to the council of ministers in Petersburg, he talked with the old dignitaries as if they were prankish schoolboys.	Когда его вызывали в Петербург в Совет министров, он разговаривал с сановными старцами так, словно это были шалуны приготовишки.
But here before him lay a recent part of his domestic hearth, something like his own daughter, with whom, as with everyone at home, he exchanged glances and remarks only in passing and fleetingly (this constituted the distinctive charm of the brief, expressive communications, both sides knew that).	А тут перед ним лежала недавняя часть его домашнего очага, что-то вроде его родной дочери, с которою, как со всеми домашними, он перекидывался взглядами и замечаниями только на ходу и мельком (это составляло отличительную прелесть их сжатого, выразительного общения, обе стороны это знали).
He could not treat Lara gravely and indifferently, like a grown-up.	Он не мог относиться к Ларе тяжело и безразлично, как ко взрослой.
He did not know how to talk with her so as not to offend her, and so he said, smiling to her, as to a child:	Он не знал, как с ней говорить, чтобы не обидеть ее, и сказал, усмехнувшись ей, как ребенку:
"What's this you're up to, my dearest?	- Что же вы это, матушка, затеяли?
Who needs these melodramas?" He fell silent and started examining the damp spots on the ceiling and wallpaper.	Кому нужны эти мелодрамы? - Он смолк и стал рассматривать пятна сырости на потолке и обоях.
Then, shaking his head reproachfully, he went on: "An exhibition is opening in D?sseldorf, an international one-of painting, sculpture, and gardening.	Потом, укоризненно покачав головой, продолжал: - В Дюссельдорфе выставка открывается международная - живописи, скульптуры, садоводства.
I'm going.	Собираюсь.
Your place is a bit damp.	Сыровато у вас.
How long do you intend to hang between heaven and earth?	И долго это вы намерены болтаться между небом и землею?
There's not much elbow room here, God knows.	Здесь ведь не бог весть какое раздолье.
This Voitessa, just between us, is perfect trash.	Эта Войтесса, между нами говоря, порядочная дрянь.
I know her.	Я ее знаю.

Move.	Переезжайте.
Enough lolling about.	Довольно вам валяться.
You've been sick and there's an end to it.	Поболели, и ладно.
Time to get up.	Пора подыматься.
Move to another room, go back to your studies, finish school.	Перемените комнату, займитесь предметами, кончайте курсы.
There's an artist I know.	Есть у меня один художник знакомый.
He's going to Turkestan for two years.	Он уезжает на два года в Туркестан.
His studio is divided up by partitions, and, strictly speaking, it's a whole little apartment.	У него мастерская разгорожена переборками, и, собственно говоря, это целая небольшая квартира.
It seems he's prepared to leave it, together with the furnishings, in good hands.	Кажется, он готов передать ее вместе с обстановкой в хорошие руки.
Would you like me to arrange it?	Хотите, устрою?
And there's also this.	И затем вот что.
Let me talk business.	Позвольте уж по-деловому.
I've long been meaning, it's my sacred duty ... Since Lipa... Here's a small sum, a bonus for her graduation ... No, let me, let me... No, I beg you, don't be stubborn ... No, excuse me, please."	Я давно хотел, это моя священная обязанность... С тех пор как Липа... Вот тут небольшая сумма, наградные за ее окончание... Нет, позвольте, позвольте... Нет, прошу вас, не упирайтесь... Нет, извините, пожалуйста.
And, on leaving, he forced her, despite her objections, tears, and even something like a scuffle, to accept from him a bank check for ten thousand.	И, уходя, он заставил ее, несмотря на ее возражения, слезы и даже что-то вроде драки, принять от него банковский чек на десять тысяч.
On recovering, Lara moved to the new hearth so praised by Kologrivov.	Выздоровев, Лара переехала на новое пепелище, расхваленное Кологривовым.
The place was right next to the Smolensk market.	Место было совсем поблизости у Смоленского рынка.
The apartment was on the upper floor of a small, two-story stone building of old construction.	Квартира находилась наверху небольшого каменного дома в два этажа, старинной стройки.
The ground floor was used as a warehouse.	Низ занимали торговые склады.
The inhabitants were draymen.	В доме жили ломовые извозчики.
The inner courtyard was paved with cobbles and always covered with spilled oats and scattered hay.	Двор был вымощен булыжником и всегда покрыт рассыпанным овсом и рассоренным сеном.
Pigeons strutted about, cooing.	По двору, воркуя, похаживали голуби.
Their noisy flock would flutter up from the ground no higher than Lara's window when a pack of rats scurried along the stone gutter in the yard.	Они шумной стайкой подпархивали над землей, не выше Лариного окна, когда по каменному сточному желобу двора табунком пробегали крысы.
3	3
There was much grief to do with Pasha.	Много горя было с Пашею.
While Lara was seriously ill, they would not let him see her.	Пока Лара серьезно хворала, его не допускали к ней.

What must he have felt?	Что должен был он почувствовать?
Lara had wanted to kill a man who, in Pasha's understanding, was indifferent to her, and had then ended up under the patronage of that same man, the victim of her unsuccessful murder.	Лара хотела убить человека, по Пашиным понятиям, безразличного ей, а потом очутилась под покровительством этого человека, жертвы своего неудавшегося убийства.
And all that after their memorable conversation on a Christmas night, with the burning candle!	И это все после памятного их разговора рождественскою ночью, при горящей свече!
Had it not been for this man, Lara would have been arrested and tried.	Если бы не этот человек, Лару бы арестовали и судили.
He had warded off the punishment that threatened her.	Он отвел от нее грозившую ей кару.
Thanks to him, she had remained at school, safe and sound.	Благодаря ему она осталась на курсах, цела и невредима.
Pasha was tormented and perplexed.	Паша терзался и недоумевал.
When she was better, Lara invited Pasha to come to her.	Когда ей стало лучше, Лара вызвала Пашу к себе.
She said:	Она сказала:
"I'm bad.	- Я плохая.
You don't know me; someday I'll tell you.	Ты не знаешь меня, я когда-нибудь расскажу тебе.
It's hard for me to speak, you see, I'm choking with tears, but drop me, forget me, I'm not worthy of you."	Мне трудно говорить, ты видишь, я захлебываюсь от слез, но брось, забудь меня, я тебя не стою.
Heartrending scenes followed, one more unbearable than the other.	Пошли душераздирающие сцены, одна невыносимее другой.
Voitkovskaya-because this happened while Lara was still living on the Arbat-Voitkovskaya, seeing the tearful Pasha, rushed from the corridor to her side, threw herself on the sofa, and laughed herself sick, repeating:	Войтковская, - потому что это происходило еще во время Лариного пребывания на Арбате, -Войтковская при виде заплаканного Паши кидалась из коридора на свою половину, валилась на диван и хохотала до колик, приговаривая:
"Ah, I can't stand it, I can't stand it!	"Ой не могу, ой не могу!
No, I must say, that's really ... Ha, ha, ha!	Вот это можно сказать действительно... Ха-ха-ха!
A mighty man!	Богатырь!
Ha, ha, ha!	Ха-ха-ха!
Eruslan Lazarevich!"	Еруслан Лазаревич!"
To rid Pasha of this defiling attachment, to tear it out by the root and put an end to his suffering, Lara announced to Pasha that she flatly refused him, because she did not love him, but she sobbed so much as she uttered this renunciation that it was impossible to believe her.	Чтобы избавить Пашу от пятнающей привязанности, вырвать ее с корнем и положить конец мучениям, Лара объявила Паше, что наотрез отказывается от него, потому что не любит его, но так рыдала, произнося это отречение, что ей нельзя было поверить.
Pasha suspected her of all the deadly sins, did not believe a single word of hers, was ready to curse and hate her, and loved her devilishly, and was jealous of her thoughts, of the mug she drank from, and of the pillow she lay on.	Паша подозревал ее во всех смертных грехах, не верил ни одному ее слову, готов был проклясть и возненавидеть, и любил ее дьявольски, и ревновал ее к ее собственным мыслям, к кружке, из которой она пила, и к подушке, на которой она лежала.

So as not to lose their minds, they had to act resolutely and quickly.	Чтобы не сойти с ума, надо было действовать решительнее и скорее.
They decided to get married without delay, even before the end of examinations.	Они решили пожениться не откладывая, еще до окончания экзаменов.
The plan was to marry on the first Sunday after Easter.	Было предположение венчаться на Красную горку.
The marriage was postponed again at Lara's request.	Свадьбу по Лариной просьбе опять отложили.
They were married on the Day of the Holy Spirit, the Monday after the feast of Pentecost, when there was no doubt of their successful graduation.	Их венчали в Духов день, на второй день Троицы, когда с несомненностью выяснилась успешность их окончания.
It was all organized by Liudmila Kapitonovna Chepurko, the mother of Tusya Chepurko, Lara's classmate, who graduated with her.	Всем распоряжалась Людмила Капитоновна Чепурко, мать Туси Чепурко, Лариной однокурсницы, вместе с ней окончившей.
Liudmila Kapitonovna was a beautiful woman with a high bosom and a low voice, a good singer, and terribly inventive.	Людмила Капитоновна была красивая женщина с высокой грудью и низким голосом, хорошая певица и страшная выдумщица.
On top of the actual superstitions and beliefs known to her, she spontaneously invented a multitude of her own.	В придачу к действительным приметам и поверьям, известным ей, она на ходу экспромтом сочиняла множество собственных.
It was terribly hot in town when Lara was "led under the golden crown," as Liudmila Kapitonovna murmured to herself in the bass voice of the Gypsy Panina,4 as she dressed Lara before setting off.	Была ужасная жара в городе, когда Лару "повезли под злат венец", как цыганским панинским басом мурлыкала себе под нос Людмила Капитоновна, убирая Лару перед выездом.
The gilded cupolas of the churches and the fresh sand of the walks were piercingly yellow.	Были пронзительно желты золотые купола церквей и свежий песочек на дорожках гуляний.
The dusty birch greens cut the day before for Pentecost hung downcast on the church fences, rolled up in little tubes and as if scorched.	Запылившаяся зелень березок, нарубленных накануне к Троицыну дню, понуро висла по оградам храмов, свернувшись в трубочку и словно обгорелая.
It was hard to breathe, and everything rippled before one's eyes from the sunshine.	Было трудно дышать, и в глазах рябило от солнечного блеска.
And it was as if thousands of weddings were being celebrated round about, because all the girls had their hair in curls and were dressed in white like brides, and all the young men, on the occasion of the feast, had their hair pomaded and were wearing tight-fitting two-piece suits.	И словно тысячи свадеб справляли кругом, потому что все девушки были завиты и в светлом, как невесты, и все молодые люди, по случаю праздника, напомажены и в черных парах в обтяжку.
And everyone was excited, and everyone was hot.	И все волновались, и всем было жарко.
Lagodina, the mother of another of Lara's classmates, threw a handful of silver coins under Lara's feet as she stepped onto the rug, to signify future wealth, and Liudmila Kapitonovna, with the same purpose, advised Lara, when she was standing under the crown, not to cross herself with her bare arm sticking out, but to half cover it with gauze or lace.	Лагодина, мать другой Лариной товарки, бросила Ларе горсть серебряной мелочи под ноги, когда Лара вступила на коврик, к будущему богатству, а Людмила Капитоновна с тою же целью посоветовала Ларе, когда она станет под венец, креститься не голой, высунутой рукой, а полуприкрытой краешком газа или кружева.
Then she told Lara to hold the candle high and she would have the upper hand in the house.	Потом она сказала, чтобы Лара держала свечу высоко, тогда она будет в доме верховодить.

But, sacrificing her future in favor of Pasha's, Lara held the candle as low as possible, though all in vain, for no matter how she tried, it always came out that her candle was higher than his.	Но, жертвуя своей будущностью в пользу Пашиной, Лара опускала свечу как можно ниже, и все понапрасну, потому что сколько она ни старалась, все выходило, что ее свеча выше Пашиной.
From the church they went straight to a party in the artist's studio, which was also the Antipovs' housewarming.	Из церкви вернулись прямо на пирушку в мастерскую художника, тогда же обновленную Антиповыми.
The guests shouted:	Гости кричали:
"Bitter, we can't drink it!" And in reply from the other end they roared in unison:	"Горько, не пьется", - а с другого конца согласным ревом ответствовали:
"Make it sweeter!" And the newlyweds smiled bashfully and kissed.	"Надо подсластить", - и молодые, конфузливо ухмыляясь, целовались.
In their honor, Liudmila Kapitonovna sang	Людмила Капитоновна пропела им величание
"The Vineyard" with its double refrain,	"Виноград" с двойным припевом
"God grant you love and concord," and the song	"Дай вам Бог любовь да совет" и песню
"Be undone, thick braid, fall free, golden hair."	"Расплетайся, трубчата коса, рассыпайтесь, русы волоса".
When everyone went home and they were left alone, Pasha felt ill at ease in the suddenly fallen silence.	Когда все разошлись и они остались одни, Паше стало не по себе от внезапно наступившей тишины.
Across the yard from Lara's window there was a lighted street lamp, and no matter how Lara arranged the curtains a strip of light, narrow as the edge of a board, came through the space between the two panels.	На дворе против Лариного окна горел фонарь на столбе, и, как ни занавешивалась Лара, узкая, как распиленная доска, полоса света проникала сквозь промежуток разошедшихся занавесок.
This bright strip bothered Pasha, as if someone were spying on them.	Эта светлая полоса не давала Паше покою, словно кто-то за ними подсматривал.
Pasha discovered with horror that he was more concerned with this street lamp than with himself, Lara, and his love for her.	Паша с ужасом обнаруживал, что этим фонарем он занят больше, чем собою, Ларою и своей любовью к ней.
In the course of that night, which lasted an eternity, the recent student Antipov, "Stepanida" and "Fair Maiden" as his comrades called him, visited the heights of bliss and the depths of despair.	За эту ночь, продолжительную как вечность, недавний студент Антипов, Степанида и Красная Девица, как звали его товарищи, побывал наверху блаженства и на дне отчаяния.
His suspicious surmises alternated with Lara's confessions.	Его подозрительные догадки чередовались с Лариными признаниями.
He asked and his heart sank after each answer from Lara, as if he were falling into an abyss.	Он спрашивал, и за каждым Лариным ответом у него падало сердце, словно он летел в пропасть.
His much-wounded imagination could not keep up with the new revelations.	Его израненное воображение не поспевало за новыми открытиями.
They talked till morning.	Они проговорили до утра.
In Antipov's life there was no change more striking and sudden than that night.	В жизни Антипова не было перемены разительнее и внезапнее этой ночи.

In the morning he got up a different man, almost astonished that he still had the same name.	Утром он встал другим человеком, почти удивляясь, что его зовут по-прежнему.
4	4
Ten days later their friends organized a farewell party in that same room.	Через десять дней друзья устроили им проводы в той же комнате.
Pasha and Lara had both graduated, both equally brilliantly, both had offers of jobs in the same town in the Urals, and they were to leave for there the next morning.	Паша и Лара оба кончили, оба одинаково блестяще, оба получили предложения в один и тот же город на Урале, куда и должны были выехать на другой день утром.
Again there was drinking, singing, and noise, only now it was just young people, without their elders.	Опять пили, пели и шумели, но на этот раз только одна молодежь, без старших.
Behind the partition that separated the living quarters from the large studio, where the guests gathered, stood Lara's big wicker hamper and a medium-sized one, a suitcase, and a crate of dishes.	За перегородкой, отделявшей жилые закоулки от большой мастерской, где собрались гости, стояли большая багажная и одна средняя корзины Лары, чемодан и ящик с посудою.
In the corner lay several sacks.	В углу лежало несколько мешков.
They had a lot of things.	Вещей было много.
Part of them would leave the next morning by slow freight.	Часть их уходила на другой день утром малою скоростью.
Almost everything had been packed, but not quite.	Все почти было уложено, но не до конца.
The crate and the hampers stood open, not filled to the top.	Ящик и корзины стояли открытые, не доложенные доверху.
From time to time Lara remembered something, took the forgotten thing behind the partition and, putting it in a hamper, evened out the unevenness.	Лара время от времени вспоминала про что-нибудь, переносила забытую вещь за перегородку и, положив в корзину, разравнивала неровности.
Pasha was already at home with the guests when Lara, who had gone to her school's office to get her birth certificate and some papers, came back accompanied by the yard porter with a bast mat and a big coil of stout, thick rope to tie up their luggage tomorrow.	Паша уже был дома с гостями, когда Лара, ездившая в канцелярию курсов за метрикой и бумагами, вернулась в сопровождении дворника с рогожею и большой связкою крепкой толстой веревки для увязывания завтрашней клади.
Lara dismissed the porter and, making the round of the guests, greeted some with a handshake and kissed others, and then went behind the partition to change.	Лара отпустила дворника и, обойдя гостей, с частью поздоровалась за руку, а с другими перецеловалась, а потом ушла за перегородку переодеваться.
When she came out after changing, everyone applauded, broke into chatter, started taking their seats, and the noise began, just as some days ago at the wedding.	Когда она вышла переодетая, все захлопали, загалдели, стали рассаживаться, и начался шум, как несколько дней тому назад на свадьбе.
The most enterprising took to pouring vodka for their neighbors, many hands, armed with forks, reached to the center of the table for bread and to plates of food and hors d'oeuvres.	Наиболее предприимчивые взялись разливать водку соседям, множество рук, вооружившись вилками, потянулось в центр стола за хлебом и к блюдам с кушаньями и закусками.
They speechified, grunted after wetting their gullets, and cracked jokes.	Ораторствовали, крякали, промочивши горло, и наперебой острили.

Some quickly became drunk.	Некоторые стали быстро пьянеть.
"I'm dead tired," said Lara, sitting beside her husband. "Did you manage to do everything you wanted?"	- Я смертельно устала, - сказала Лара, сидевшая рядом с мужем. - А ты все успел, что хотел, сделать?
"Yes."	-Да.
"And even so I'm feeling remarkably well.	- И все-таки я замечательно себя чувствую.
I'm happy.	Я счастлива.
And you?"	А ты?
"Me, too.	- Я тоже.
I feel good.	Мне хорошо.
But that's a long story."	Но это долгий разговор.
As an exception, Komarovsky was admitted to the young people's party.	На вечеринку с молодою компанией в виде исключения был допущен Комаровский.
At the end of the evening, he wanted to say that he would be orphaned after his young friends' departure, that Moscow would become a desert for him, a Sahara, but he was so deeply moved that he sobbed and had to repeat the phrase interrupted by his agitation.	В конце вечера он хотел сказать, что осиротеет после отъезда своих молодых друзей, что Москва станет для него пустынею, Сахарой, но так расчувствовался, что всхлипнул и должен был повторить прерванную от волнения фразу снова.
He asked the Antipovs for permission to correspond with them and visit them in Yuriatin, their new place of residence, if he could not bear the separation.	Он просил Антиповых позволения переписываться с ними и наведаться к ним в Юрятин, место их нового жительства, если он не выдержит разлуки.
"That is totally unnecessary," Lara retorted loudly and carelessly. "And generally it's all pointless-correspondence, the Sahara, and all that.	- Это совершенно лишнее, - громко и невнимательно отозвалась Лара. - И вообще все это ни к чему - переписываться. Сахара и тому подобное.
And don't even think of visiting.	А приезжать туда и не думайте.
With God's help you'll survive without us, we're not such a rarity-right, Pasha?	Бог даст без нас уцелеете, не такая мы редкость, не правда ли, Паша?
Maybe you'll find somebody to replace your young friends."	Авось найдется вашим молодым друзьям замена.
And totally forgetting whom she was talking with and about what, Lara remembered something and, hastily getting up, went behind the partition to the kitchen.	И совершенно забыв, с кем и о чем она говорит, Лара что-то вспомнила и, торопливо встав, ушла за перегородку на кухню.
There she dismantled the meat grinder and began stuffing the parts into the corners of the crate of dishes, layering them with tufts of straw.	Там она развинтила мясорубку и стала распихивать разобранные части по углам посудного ящика, подтыкая их клочьями сена.
In the process she almost pricked her hand on a sharp splinter split from the edge.	При этом она чуть не занозила себе руку отщепившейся от края острою лучиной.

While busy with that, she lost sight of the fact that she had guests, ceased to hear them, but they suddenly reminded her of themselves with a particularly loud burst of chatter behind the partition, and then Lara reflected on the diligence with which drunk people always like to imitate drunk people, and with all the more giftless and amateurish deliberateness the drunker they are.	За этим занятием она упустила из виду, что у нее гости, перестав их слышать, как вдруг они напомнили о себе особенно громким взрывом галдежа из-за перегородки, и тогда Лара подумала, с какой старательностью пьяные всегда любят изображать пьяных, и с тем более бездарной и любительской подчеркнутостью, чем они пьянее.
At that moment quite another, special noise attracted her attention to the yard outside the open window.	В это время совсем другой, особенный звук привлек ее внимание со двора сквозь открытое окно.
Lara drew the curtain and leaned out.	Лара отвела занавеску и высунулась наружу.
A hobbled horse was moving about the courtyard in halting leaps.	По двору хромающими прыжками передвигалась стреноженная лошадь.
It was an unknown horse and must have wandered into the yard by mistake.	Она была неизвестно чья и забрела во двор, наверное, по ошибке.
It was already completely light, but still long before sunrise.	Было уже совершенно светло, но еще далеко до восхода солнца.
The sleeping and as if totally deserted city was sunk in the grayish purple coolness of early morning.	Спящий и как бы совершенно вымерший город тонул в серо-лиловой прохладе раннего часа.
Lara closed her eyes.	Лара закрыла глаза.
God knows to what country remoteness and enchantment she was transported by this distinctive and quite incomparable stamping of shod horse hooves.	Бог знает в какую деревенскую глушь и прелесть переносило это отличительное и ни с чем не сравнимое конское кованое переступание.
There was a ring from the stairway.	С лестницы позвонили.
Lara pricked up her ears.	Лара навострила уши.
Someone left the table and went to open the door.	Из-за стола пошли отворять.
It was Nadya!	Это была Надя!
Lara rushed to meet her.	Лара кинулась навстречу вошедшей.
Nadya had come straight from the train, fresh, bewitching, and as if all fragrant with Duplyanka lilies of the valley.	Надя была прямо с поезда, свежая, обворожительная и вся как бы благоухала дуплянскими ландышами.
The two friends stood there unable to speak a word, and only sobbed, embracing and all but choking each other.	Подруги стояли, будучи не в силах сказать ни слова, и только ревели, обнимались и чуть не задушили друг друга.
Nadya brought Lara congratulations and wishes for a good journey from the whole household and a precious gift from her parents.	Надя привезла Ларе от всего дома поздравления и напутствия и в подарок от родителей драгоценность.
She took from her bag a case wrapped in paper, unwrapped it, and, unclasping the lid, handed Lara a necklace of rare beauty.	Она вынула из саквояжа завернутую в бумагу шкатулку, развернула ее и, отщелкнув крышку, передала Ларе редкой красоты ожерелье.
There were ohs and ahs.	Начались охи и ахи.
One of the drunken guests, now somewhat sobered up, said:	Кто-то из пьяных, уже несколько протрезвившийся, сказал:

"A pink jacinth.	- Розовый гиацинт.
Yes, yes, pink, if you can believe it.	Да, да, розовый, вы что думаете.
A stone not inferior to the diamond."	Камень не ниже алмаза.
But Nadya insisted that they were yellow sapphires.	Но Надя спорила, что это желтые сапфиры.
Seating her next to herself and giving her something to eat, Lara put the necklace near her place and could not tear her eyes from it.	Усадив ее рядом с собой и угощая, Лара положила ожерелье около своего прибора и смотрела на него не отрываясь.
The stones, gathered into a little pile on the violet cushion of the case, burned iridescently, looking now like drops of moisture running together, now like a cluster of small grapes.	Собранное в горсточку на фиолетовой подушке футляра, оно переливалось, горело и то казалось стечением по каплям набежавшей влаги, то кистью мелкого винограда.
Some of those at the table had meanwhile managed to come to their senses.	Кое-кто за столом тем временем успел прийти в чувство.
They again downed a glass to keep Nadya company.	Очнувшиеся снова пропустили по рюмочке за компанию с Надей.
Nadya quickly got drunk.	Надю быстро напоили.
The house soon turned into a sleeping kingdom.	Скоро дом представлял сонное царство.
Most of the guests, anticipating the next day's farewell at the station, stayed for the night.	Большинство, предвидя завтрашние вокзальные проводы, осталось ночевать.
Half of them had long been snoring in various corners.	Половина давно уже храпела по углам вповалку.
Lara herself did not remember how she wound up fully dressed on the sofa beside the already sleeping Ira Lagodina.	Лара сама не помнила, как очутилась одетая на диване рядом с уже спавшею Ирой Лагодиной.
Lara was awakened by a loud conversation just at her ear.	Лара проснулась от громкого разговора над самым ухом.
They were the voices of some strangers who had come into the courtyard looking for the stray horse.	Это были голоса чужих, пришедших с улицы во двор за пропавшею лошадью.
Lara opened her eyes and was surprised.	Лара открыла глаза и удивилась:
"How tireless this Pasha is, really, standing like a milepost in the middle of the room and endlessly poking about."	"Какой этот Паша в самом деле неугомонный, стоит верстой среди комнаты и все без конца что-то шарит".
Just then the supposed Pasha turned his face to her, and she saw that it was not Pasha at all, but some pockmarked horror with a scar cutting across his face from temple to chin.	В это время предполагаемый Паша повернулся к ней лицом, и она увидала, что это совсем не Паша, а какое-то рябое страшилище с лицом, рассеченным шрамом от виска к подбородку.
Then she realized that a thief, a robber, had gotten into her apartment and wanted to shout, but it turned out that she could not utter a sound.	Тогда она поняла, что к ней забрался вор, грабитель, и хотела крикнуть, но оказалась не в состоянии издать ни звука.
Suddenly she remembered the necklace and, raising herself stealthily on her elbow, looked furtively at the dinner table.	Вдруг она вспомнила про ожерелье и, украдкой поднявшись на локте, посмотрела искоса на обеденный стол.

The necklace lay in its place amidst the bread crumbs and gnawed caramels, and the slow-witted malefactor did not notice it in the heap of leftovers, but only rummaged in the hamper of linens and disturbed the order of Lara's packing.	Ожерелье лежало на месте среди крошек хлеба и огрызков карамели, и недогадливый злоумышленник не замечал его в куче объедков, а только ворошил уложенное белье и приводил в беспорядок Ларину упаковку.
The tipsy and half-asleep Lara, dimly aware of the situation, felt especially grieved about her work.	Хмельной и полусонной Ларе, плохо сознававшей положение, стало особенно жалко своей работы.
In indignation, she again wanted to shout and again was unable to open her mouth and move her tongue.	В негодовании она снова хотела крикнуть и снова не могла открыть рот и пошевелить языком.
Then she gave Ira Lagodina, who was sleeping beside her, a strong nudge of the knee in the pit of the stomach, and when she cried out from pain in a voice not her own, Lara shouted along with her.	Тогда она с силой толкнула спавшую рядом Иру Лагодину коленом под ложечку, и когда та вскрикнула не своим голосом от боли, вместе с ней закричала и Лара.
The thief dropped the bundle of stolen things and hurtled headlong out of the room.	Вор уронил узел с накраденным и опрометью кинулся из комнаты.
Some of the men jumped up, barely understanding what was happening, and rushed after him, but the robber's trail was already cold.	Кое-кто из повскакавших мужчин, насилу уяснив себе, в чем дело, бросился вдогонку, но грабителя и след простыл.
The commotion that had taken place and the collective discussion of it served as a signal for everyone to get up.	Происшедший переполох и его дружное обсуждение послужили сигналом к общему вставанию.
The last traces of Lara's tipsiness vanished.	Остаток хмеля у Лары как рукой сняло.
Deaf to their entreaties to let them doze and lie about a little longer, Lara made all the sleepers get up, quickly gave them coffee, and sent them home until they were to meet again in the station at the moment of the train's departure.	Неумолимая к их упрашиваниям дать им подремать и поваляться еще немного, Лара подняла всех спящих, наскоро напоила их кофе и разогнала по домам впредь до новой встречи на вокзале к моменту отхода их поезда.
When they were all gone, the work went at a boil.	Когда все ушли, закипела работа.
With a quickness peculiar to her, Lara rushed from bundle to bundle, stuffing in pillows, tightening straps, and only begging Pasha and the porter's wife not to hinder her by helping.	Лара со свойственною ей быстротой носилась от портпледа к портпледу, распихивала подушки, стягивала ремни и только умоляла Пашу и дворничиху не помогать, чтобы не мешать ей.
Everything got done properly and on time.	Все произошло как следует, вовремя.
The Antipovs were not late.	Антиповы не опоздали.
The train set off smoothly, as if imitating the movement of the hats waved to them in farewell.	Поезд тронулся плавно, словно подражая движению шляп, которыми им махали на прощание.
When the waving ceased and from afar came a triple roaring of something (probably "hurrah"), the train picked up speed.	Когда перестали махать и троекратно рявкнули что-то издали (вероятно, "ура"), поезд пошел быстрее.
5	5
For the third day there was foul weather.	Третий день стояла мерзкая погода.
It was the second autumn of the war.	Это была вторая осень войны.
After the successes of the first year, the failures began.	Вслед за успехами первого года начались неудачи.

Brusilov's Eighth Army, concentrated in the Carpathians, ready to descend from the passes and invade Hungary, was withdrawing instead, pulled back by a general retreat.	Восьмая армия Брусилова, сосредоточенная в Карпатах, готова была спуститься с перевалов и вторгнуться в Венгрию, но вместо этого отходила, оттягиваемая назад общим отступлением.
We were evacuating Galicia, occupied during the first months of military action.	Мы очищали Галицию, занятую в первые месяцы военных действий.
Dr. Zhivago, who was formerly known as Yura, but whom people one after another now more often called by his name and patronymic, stood in the corridor of the maternity ward of the gynecological clinic, facing the door through which he had just brought his wife, Antonina Alexandrovna.	Доктор Живаго, которого звали прежде Юрою, а теперь один за другим звали все чаще по имени-отчеству, стоял в коридоре акушерского корпуса гинекологической клиники, против двери палаты, в которую поместили только что привезенную им жену Антонину Александровну.
He had taken his leave and was waiting for the midwife, so as to arrange with her how to inform him in case of need and how he could get in touch with her about Tonya's health.	Он с ней простился и дожидался акушерки, чтобы уговориться с ней о том, как она будет извещать его, в случае надобности, и как он будет у нее осведомляться о состоянии Тониного здоровья.
He had no time, he was hurrying to his own hospital, and before that had to make house calls on two patients, and here he was wasting precious moments gazing out the window at the oblique hatching of the rain, broken and deflected by a gusty autumnal wind, as wheat in a field is blown over and tangled by a storm.	Ему было некогда, он торопился к себе в больницу, а до этого должен был еще заехать к двум больным с визитом на дом, а он попусту терял драгоценное время, глазея в окно на косую штриховку дождя, струи которого ломал и отклонял в сторону порывистый осенний ветер, как валит и путает буря колосья в поле.
It was not very dark yet.	Еще было не очень темно.
Yuri Andreevich's eyes made out the backyard of the clinic, the glassed-in terraces of the mansions on Devichye Field, the line of the electric tramway that led to the rear entrance of one of the hospital buildings.	Глазам Юрия Андреевича открывались клинические задворки, стеклянные террасы особняков на Девичьем поле, ветка электрического трамвая, проложенная к черному ходу одного из больничных корпусов.
The rain poured down most disconsolately, not intensifying and not letting up, despite the fury of the wind, which seemed aggravated by the imperturbability of the water being dashed on the earth.	Дождь лил самым неутешным образом, не усиливаясь и не ослабевая, несмотря на неистовства ветра, казалось, обострявшиеся от невозмутимости низвергавшейся на землю воды.
Gusts of wind tore at the shoots of the wild grape vine that twined around one of the terraces.	Порывы ветра терзали побеги дикого винограда, которыми была увита одна из террас.
The wind seemed to want to tear up the whole plant, raised it into the air, shook it about, and threw it down disdainfully like a tattered rag.	Ветер как бы хотел вырвать растение целиком, поднимал на воздух, встряхивал на весу и брезгливо кидал вниз, как дырявое рубище.
A motorized wagon with two trailers came past the terrace to the clinic.	Мимо террасы к клинике подошел моторный вагон с двумя прицепами.
Wounded men were taken out of it.	Из них стали выносить раненых.
In the Moscow hospitals, filled to the utmost, especially after the Lutsk operation, the wounded were now being put on the landings and in the corridors.	В московских госпиталях, забитых до невозможности, особенно после Луцкой операции, раненых стали класть на лестничных площадках и в коридорах.
The general overcrowding of the city's hospitals began to tell on the situation in the women's sections.	Общее переполнение городских больниц начало сказываться на состоянии женских отделений.

Yuri Andreevich turned his back to the window and yawned from fatigue.	Юрий Андреевич повернулся спиной к окну и зевал от усталости.
He had nothing to think about.	Ему не о чем было думать.
Suddenly he remembered.	Неожиданно он вспомнил.
In the surgical section of the Krestovozdvizhensky Hospital, where he worked, a woman patient had died a couple of days ago.	В хирургическом отделении Крестовоздвиженской больницы, где он служил, умерла на днях больная.
Yuri Andreevich had insisted that she had echinococcus of the liver.	Юрий Андреевич утверждал, что у нее эхинококк печени.
Everyone had disagreed with him.	Все с ним спорили.
Today there would be an autopsy.	Сегодня ее вскроют.
The autopsy would establish the truth.	Вскрытие установит истину.
But the prosector of their clinic was a hardened drunkard.	Но прозектор их больницы - запойный пьяница.
God knows how he would go about it.	Бог его знает, как он за это примется.
It quickly grew dark.	Быстро стемнело.
It was now impossible to see anything outside the window.	Стало невозможно разглядеть что-нибудь за окном.
As if by the stroke of a magic wand, electricity lit up in all the windows.	Словно мановением волшебного жезла во всех окнах зажглось электричество.
From Tonya's room, through a small vestibule that separated the ward from the corridor, the head doctor of the section came out, a mastodon of a gynecologist, who always responded to all questions by raising his eyes to the ceiling and shrugging his shoulders.	От Тони через маленький тамбурчик, отделявший палату от коридора, вышел главный врач отделения, мастодонт-гинеколог, на все вопросы всегда отвечавший возведением глаз к потолку и пожиманием плеч.
These gestures of his mimic language meant that, however great the successes of knowledge, there are riddles, friend Horatio,8 before which science folds.	Эти движения на его мимическом языке означали, что, как ни велики успехи знания, есть, мой друг Горацио, загадки, перед которыми наука пасует.
He walked past Yuri Andreevich, bowing to him with a smile, performed several swimming movements with the fat palms of his plump hands, implying that one had to wait and be humble, and went down the corridor to smoke in the waiting room.	Он прошел мимо Юрия Андреевича, с улыбкой поклонившись ему, и произвел несколько плавательных движений пухлыми руками с толстыми ладонями в смысле того, что приходится ждать и смиряться, и направился по коридору покурить в приемную.
Then the assistant of the reticent gynecologist came out to Yuri Andreevich, in her garrulousness the total opposite of her superior.	Тогда к Юрию Андреевичу вышла ассистентка неразговорчивого гинеколога, по словоохотливости полная ему противоположность.
"If I were you, I'd go home.	- На вашем месте я поехала бы домой.
I'll phone you tomorrow at the Krestovozdvizhensky.	Я вам завтра позвоню в Крестовоздвиженскую общину.
It will hardly begin before then.	Едва ли это начнется раньше.

I'm sure the delivery will be natural, without artificial interference.	Я уверена, что роды буду естественные, без искусственного вмешательства.
But, on the other hand, the somewhat narrow pelvis, the occipito-posterior position of the fetus, the absence of pain, and the insignificance of the contractions are cause for some apprehension.	Но, с другой стороны, кое-какая узость таза, второе затылочное положение, в котором лежит плод, отсутствие у нее болей и незначительность сокращений вызывают некоторые опасения.
However, it's too early to tell.	Впрочем, рано предсказывать.
It all depends on how she responds to the contractions once the delivery begins.	Все зависит от того, какие она будет вырабатывать потуги, когда начнутся роды.
And that the future will show."	А это покажет будущее.
The next day, in answer to his telephone call, the hospital porter who took the phone told him not to hang up, went to find out, left him hanging for some ten minutes, and brought the following information in a crude and incompetent form:	На другой день в ответ на его телефонный звонок подошедший к аппарату больничный сторож велел ему не вешать трубки, пошел справляться, протомил его минут десять и принес в грубой и несостоятельной форме следующие сведения:
"They told me to tell you, tell him, they said, you brought your wife too early, you have to take her back."	"Велено сказать, скажи, говорят, привез жену слишком рано, надо забирать обратно".
Furious, Yuri Andreevich demanded that someone better informed take the phone.	Взбешенный Юрий Андреевич потребовал к телефону кого-нибудь более осведомленного. -
"Symptoms can be deceptive," a nurse told him. "The doctor shouldn't be alarmed, he'll have to wait a day or two."	"Симптомы обманчивы, - сказала ему сестра, -пусть доктор не тревожится, придется потерпеть сутки-другие".
On the third day he learned that the delivery had begun during the night, the water had broken at dawn, and strong contractions had continued uninterruptedly since morning.	На третий день он узнал, что роды начались ночью, на рассвете прошли воды и с утра не прекращаются сильные схватки.
He rushed headlong to the clinic, and as he walked down the corridor, he heard, through the accidentally half-open door, Tonya's screams, like the screams of accident victims with severed limbs when they are pulled from under the wheels of a train.	Он сломя голову помчался в клинику и, когда шел по коридору, слышал через полуоткрытую по нечаянности дверь душераздирающие крики Тони, как кричат задавленные с отрезанными конечностями, извлеченные из-под колес вагона.
He was not allowed to go to her.	Ему нельзя было к ней.
Biting his bent finger till it bled, he went to the window, outside which oblique rain poured down, the same as yesterday and the day before.	Закусив до крови согнутый в суставе палец, он отошел к окну, за которым лил тот же косой дождь, как вчера и позавчера.
A hospital nurse came out of the ward.	Из палаты вышла больничная сиделка.
The squealing of a newborn could be heard from there.	Оттуда доносился писк новорожденного.
"Safe, safe," Yuri Andreevich repeated joyfully to himself.	- Спасена, спасена, - радостно повторял про себя Юрий Андреевич.
"A little son.	- Сынок.
A boy.	Мальчик.
Congratulations on the successful delivery," the nurse said in a singsong voice. "You can't go in now.	С благополучным разрешением от бремени, -нараспев говорила сиделка. - Сейчас нельзя.

We'll show him to you in due time.	Придет время - покажем.
Then you'll have to loosen your purse strings for the new mother.	Тогда придется раскошелиться на родильницу.
She suffered all right.	Намучилась.
It's her first.	С первым.
They always suffer with the first one."	С первым завсегда мука.
"Safe, safe," Yuri Andreevich rejoiced, not understanding what the nurse was saying and that with her words she was including him as a participant in what had happened, though what did he have to do with it?	- Спасена, спасена, - радовался Юрий Андреевич, не понимая того, что говорила сиделка, и того, что она своими словами зачисляла его в участники совершившегося, между тем как при чем он тут?
Father, son-he saw no pride in this gratuitously obtained fatherhood, he felt nothing at this sonhood fallen from the sky.	Отец, сын - он не видел гордости в этом даром доставшемся отцовстве, он не чувствовал ничего в этом с неба свалившемся сыновстве.
It all lay outside his consciousness.	Все это лежало вне его сознания.
The main thing was Tonya, Tonya who had been exposed to mortal danger and had happily escaped it.	Главное была Тоня, Тоня, подвергшаяся смертельной опасности и счастливо ее избегнувшая.
He had a patient who lived not far from the clinic.	У него был больной невдалеке от клиники.
He went to see him and came back in half an hour.	Он зашел к нему и через полчаса вернулся.
Both doors, from the corridor to the vestibule, and further on, from the vestibule to the ward, were again slightly open.	Обе двери, из коридора в тамбур и дальше, из тамбура в палату, были опять приоткрыты.
Himself not knowing what he was doing, Yuri Andreevich slipped into the vestibule.	Сам не сознавая, что он делает, Юрий Андреевич прошмыгнул в тамбур.
Spreading his arms, the mastodon-gynecologist in his white smock rose up before him as if from under the earth.	Растопырив руки, перед ним как из-под земли вырос мастодонт-гинеколог в белом халате.
"Where are you going?" he stopped him in a breathless whisper, so that the new mother would not hear him. "Are you out of your mind?	- Куда? - задыхающимся шепотом, чтобы не слышала родильница, остановил он его. - Что вы, с ума сошли?
Lesions, blood, antiseptics, not to mention the psychological shock.	Раны, кровь, антисептика, не говоря уж о психическом потрясении.
A good one you are!	Хорош!
And a doctor at that."	А еще врач.
"But I didn't ...I only wanted a little peek.	- Да разве я... Я только одним глазком.
From here.	Отсюда.
Through the chink."	Сквозь щелку.
"Ah, that's a different matter.	- А, это другое дело.
All right, then.	Так и быть.
But don't you ...!	Но чтобы мне!..
Watch out!	Смотрите!

If she sees you, you're dead, I won't leave an ounce of life in you!"	Если заметит, убью, живого места не оставлю!
In the ward, their backs to the door, stood two women in white smocks, the midwife and the nurse.	В палате спиной к двери стояли две женщины в халатах, акушерка и нянюшка.
On the nurse's hand squirmed a squealing and tender human offspring, contracting and stretching like a piece of dark red rubber.	На нянюшкиной руке жилился писклявый и нежный человеческий отпрыск, стягиваясь и растягиваясь, как кусок темно-красной резины.
The midwife was putting a ligature on the umbilical cord, to separate the baby from the placenta.	Акушерка накладывала лигатуры на пуповину, чтобы отделить ребенка от последа.
Tonya lay in the middle of the ward on a surgical bed with an adjustable mattress.	Тоня лежала посередине палаты на хирургической койке с подъемною доскою.
She lay rather high.	Она лежала довольно высоко.
Yuri Andreevich, who in his excitement exaggerated everything, thought she was lying approximately on the level of those desks one can write at standing up.	Юрию Андреевичу, который все преувеличивал от волнения, показалось, что она лежит примерно на уровне конторок, за которыми пишут стоя.
Raised higher towards the ceiling than happens with ordinary mortals, Tonya was floating in the vapors of what she had suffered, she was as if steaming from exhaustion.	Поднятая к потолку выше, чем это бывает с обыкновенными смертными, Тоня тонула в парах выстраданного, она как бы дымилась от изнеможения.
She rose up in the middle of the ward, as a bark just moored and unloaded rides high in a bay, a bark that crosses the sea of death to the land of life with new souls, migrating here from no one knows where.	Тоня возвышалась посреди палаты, как высилась бы среди бухты только что причаленная и разгруженная барка, совершающая переходы через море смерти к материку жизни с новыми душами, переселяющимися сюда неведомо откуда.
She had just carried out the landing of one of these souls and now stood at anchor, resting with all the emptiness of her lightened hull.	Она только что произвела высадку одной такой души и теперь лежала на якоре, отдыхая всей пустотой своих облегченных боков.
Along with her rested her broken and toil-worn rigging and planking, and her forgetfulness, her extinguished memory of where she had recently been, what she had crossed, and how she had moored.	Вместе с ней отдыхали ее надломленные и натруженные снасти и обшивка, и ее забвение, ее угасшая память о том, где она недавно была, что переплыла и как причалила.
And just as no one knew the geography of the country under whose flag she had dropped anchor, so no one knew in what language to address her.	И так как никто не знал географии страны, под флагом которой она пришвартовалась, было неизвестно, на каком языке обратиться к ней.
At work they all vied with each other in congratulating him.	На службе все наперерыв поздравляли его.
"How quickly they found out!" Yuri Andreevich thought in surprise.	Как быстро они узнали! - удивлялся Юрий Андреевич.
He went to the interns' room, which was known as the pot-house and the garbage dump, because, owing to the crowdedness of the overburdened hospital, people now took their coats off there, came from outside in galoshes, forgot all sorts of things brought from elsewhere, littered it with cigarette butts and paper.	Он прошел в ординаторскую, которую называли кабаком и помойной ямой, потому что вследствие тесноты, вызванной загруженностью больницы, теперь в этой комнате раздевались, заходя в нее в калошах с улицы, забывали в ней посторонние предметы, занесенные из других помещений, сорили окурками и бумагой.

By the window of the interns' room stood the bloated prosector, his arms raised, looking over his spectacles and examining against the light some cloudy liquid in a flask.	У окна ординаторской стоял обрюзгший прозектор и, подняв руки, рассматривал на свет поверх очков какую-то мутную жидкость в склянке.
"Congratulations," he said, continuing to look in the same direction and not even deigning to glance at Yuri Andreevich.	- Поздравляю, - сказал он, продолжая смотреть в том же направлении и даже не удостоив Юрия Андреевича взглядом.
"Thank you.	- Спасибо.
I'm touched."	Я тронут.
"No need to thank me, I had nothing to do with it.	- Не стоит благодарности. Я тут ни при чем.
Pichuzhkin did the autopsy.	Вскрывал Пичужкин.
But everybody's amazed.	Но все поражены.
Echinococcus.	Эхинококк.
There, they say, is a diagnostician!	Вот это, говорят, диагност!
It's all they talk about."	Только и разговору.
Just then the head doctor of the clinic came in.	В это время в комнату вошел главный врач больницы.
He greeted the two men and said:	Он поздоровался с обоими и сказал:
"Devil knows what this is.	- Черт знает что.
A public square, not an interns' room, it's outrageous!	Проходной двор, а не ординаторская, что за безобразие!
Ah, yes, Zhivago, imagine-it was echinococcus!	Да, Живаго, представьте - эхинококк!
We were wrong.	Мы были не правы.
Congratulations.	Поздравляю.
And another thing-rather unpleasant.	И затем - неприятность.
They've reviewed your category again.	Опять пересмотр вашей категории.
This time we won't be able to keep you from it.	На этот раз отстоять вас не удастся.
There's a terrible lack of medical personnel at the front.	Страшная нехватка военно-медицинского персонала.
You'll be getting a whiff of powder."	Придется вам понюхать пороху.
6	6
Beyond all expectations, the Antipovs settled very well in Yuriatin.	Антиповы сверх ожидания очень хорошо устроились в Юрятине.
There was a good memory of the Guichards there.	Гишаров поминали тут добром.
For Lara this lightened the difficulties attendant upon getting installed in a new place.	Это облегчило Ларе трудности, сопряженные с водворением на новом месте.
Lara was immersed in work and cares.	Лара вся была в трудах и заботах.
The house and their little three-year-old Katenka fell to her.	На ней были дом и их трехлетняя девчурка Катенька.

No matter how red-haired Marfutka, the Antipovs' maid, tried, her help was not enough.	Как ни старалась рыжая Марфутка, прислуживавшая у Антиповых, ее помощь была недостаточна.
Larissa Fyodorovna entered into all of Pavel Pavlovich's affairs.	Лариса Федоровна входила во все дела Павла Павловича.
She herself taught in the girls' high school.	Она сама преподавала в женской гимназии.
She worked without respite and was happy.	Лара работала не покладая рук и была счастлива.
This was precisely the life she had dreamed of.	Это была именно та жизнь, о которой она мечтала.
She liked it in Yuriatin.	Ей нравилось в Юрятине.
It was her native town.	Это был ее родной город.
It stood on the big river Rynva, navigable in its middle and lower parts, and also on one of the Ural railway lines.	Он стоял на большой реке Рыньве, судоходной на своем среднем и нижнем течении, и находился на линии одной из уральских железных дорог.
The approach of winter in Yuriatin was betokened by boat owners transporting their boats from the river to town on carts.	Приближение зимы в Юрятине ознаменовывалось тем, что владельцы лодок поднимали их с реки на телегах в город.
There they conveyed them to their own courtyards, where the boats wintered over until spring under the open sky.	Тут их развозили по своим дворам, где лодки зимовали до весны под открытым небом.
The overturned boats, showing white on the ground at the far end of the yards, signified in Yuriatin the same thing as the fall migration of cranes or the first snow in other places.	Перевернутые лодки, белеющие на земле в глубине дворов, означали в Юрятине то же самое, что в других местах осенний перелет журавлей или первый снег.
Such a boat, under which Katenka played as under the domed roof of a garden gazebo, lay with its white bottom up in the courtyard of the house the Antipovs rented.	Такая лодка, под которою Катенька играла как под выпуклою крышею садового павильона, лежала белым крашеным дном вверх на дворе дома, арендованного Антиповыми.
Larissa Fyodorovna liked the ways of the remote place, the local intelligentsia with their long northern o, their felt boots and warm gray flannel jackets, their na?ve trustfulness.	Ларисе Федоровне по душе были нравы захолустья, по-северному окающая местная интеллигенция в валенках и теплых кацавейках из серой фланели, ее наивная доверчивость.
She was drawn to the earth and to simple people.	Лару тянуло к земле и простому народу.
Strangely, it was Pavel Pavlovich, the son of a Moscow railway worker, who turned out to be an incorrigible capital dweller.	По странности как раз сын московского железнодорожного рабочего Павел Павлович оказался неисправимым столичным жителем.
His attitude towards the people of Yuriatin was much more severe than his wife's.	Он гораздо строже жены относился к юрятинцам.
He was annoyed by their wildness and ignorance.	Его раздражали их дикость и невежество.
Now in retrospect it became clear that he had an extraordinary ability to acquire and retain knowledge drawn from cursory reading.	Теперь задним числом выяснилось, что у него была необычайная способность приобретать и сохранять знания, почерпнутые из беглого чтения.
Even before, partly with Lara's help, he had read a great deal.	Он уже и раньше, отчасти с помощью Лары, прочел очень много.

During these years of provincial solitude, he read so much that now even Lara seemed insufficiently informed to him.	За годы уездного уединения начитанность его так возросла, что уже и Лара казалась ему недостаточно знающей.
He was head and shoulders above the pedagogical milieu of his colleagues and complained that he felt stifled among them.	Он был головою выше педагогической среды своих сослуживцев и жаловался, что он среди них задыхается.
In this time of war, their humdrum patriotism, official and slightly jingoist, did not correspond to the more complex forms of the same feeling that Antipov entertained.	В это военное время ходовой их патриотизм, казенный и немного квасной, не соответствовал более сложным формам того же чувства, которое питал Антипов.
Pavel Pavlovich had graduated in classics.	Павел Павлович кончил классиком.
He taught Latin and ancient history in the high school.	Он преподавал в гимназии латынь и древнюю историю.
But suddenly the almost extinguished passion for mathematics, physics, and the exact sciences awakened in him, the former progressive school student.	Но в нем, бывшем реалисте, вдруг проснулась заглохшая было страсть к математике, физике и точным наукам.
By self-education he acquired a command of all these disciplines at a university level.	Путем самообразования он овладел всеми этими предметами в университетском объеме.
He dreamed of passing examinations in them at the first opportunity in the district capital, of reorienting himself to some mathematical specialization, and being transferred with his family to Petersburg.	Он мечтал при первой возможности сдать по ним испытания при округе, переопределиться по какой-нибудь математической специальности и перевестись с семьею в Петербург.
Arduous studying at night undermined Pavel Pavlovich's health.	Усиленные ночные занятия расшатали здоровье Павла Павловича.
He began to suffer from insomnia.	У него появилась бессонница.
His relations with his wife were good but lacking in simplicity.	С женой у него были хорошие, но слишком непростые отношения.
She overwhelmed him with her kindness and care, and he did not allow himself to criticize her.	Она подавляла его своей добротой и заботами, а он не позволял себе критиковать ее.
He was afraid that his most innocent observation might sound to her like some imaginary, hidden reproach, for instance, for being above him socially, or for having belonged to another before him.	Он остерегался, как бы в невиннейшем его замечании не послышался ей какой-нибудь мнимо затаенный упрек, в том, например, что она белой, а он - черной кости, или в том, что до него она принадлежала другому.
The fear that she might suspect him of some unjustly offensive absurdity introduced an artificiality into their life.	Боязнь, чтобы она не заподозрила его в какой-нибудь несправедливо-обидной бессмыслице, вносила в их жизнь искусственность.
They tried to outdo each other in nobility and that complicated everything.	Они старались переблагородничать друг друга и этим все осложняли.
The Antipovs had guests-several teachers, Pavel Pavlovich's colleagues, the headmistress of Lara's high school, a member of the court of arbitration in which Pavel Pavlovich had once acted as a conciliator, and others.	У Антиповых были гости, несколько педагогов -товарищей Павла Павловича, начальница Лариной гимназии, один участник третейского суда, на котором Павел Павлович тут однажды выступал примирителем, и другие.

From Pavel Pavlovich's point of view, every man and woman of them was an utter fool.	Все они, с точки зрения Павла Павловича, была набитые дураки и дуры.
He was amazed at Lara, who was amiable with them all, and did not believe that she could sincerely like anyone there.	Он поражался Ларе, любезной со всеми, и не верил, чтобы кто-нибудь тут мог искренне нравиться ей.
When the guests left, Lara spent a long time airing out and sweeping the rooms and washing dishes in the kitchen with Marfutka.	Когда гости ушли, Лара долго проветривала, подметала комнаты, мыла с Марфуткою на кухне посуду.
Then, having made sure that Katenka was well tucked in and Pavel was asleep, she quickly undressed, put out the light, and lay down next to her husband with the naturalness of a child taken into its mother's bed.	Потом, удостоверившись, что Катенька хорошо укрыта и Павел спит, быстро разделась, потушила лампу и легла рядом с мужем с естественностью ребенка, взятого в постель к матери.
But Antipov was pretending to be asleep-he was not.	Но Антипов притворялся, что спит, - он не спал.
He was having a fit of the insomnia that had recently become usual with him.	У него был припадок обычной за последнее время бессонницы.
He knew he was going to lie sleepless like that for another three or four hours.	Он знал, что проваляется еще так без сна часа три-четыре.
To walk himself to sleep and get rid of the tobacco smoke left by the guests, he quietly got up and, in his hat and fur coat over nothing but his underwear, went outside.	Чтобы нагулять себе сон и избавиться от оставленного гостями табачного чада, он тихонько встал и в шапке и шубе поверх нижнего белья вышел на улицу.
It was a clear autumn night with frost.	Была ясная осенняя ночь с морозом.
Fragile sheets of ice crunched loudly under Antipov's feet.	Под ногами у Антипова звонко крошились хрупкие ледяные пластинки.
The starry night, like a flame of burning alcohol, cast its wavering pale blue glow over the black earth with its clods of frozen mud.	Звездное небо, как пламя горящего спирта, озаряло голубым движущимся отсветом черную землю с комками замерзшей грязи.
The house in which the Antipovs lived was on the opposite side of town from the docks.	Дом, в котором жили Антиповы, находился в части города, противоположной пристани.
It was the last house on the street.	Дом был последним на улице.
Beyond it the fields began.	За ним начиналось поле.
They were cut across by the railway.	Его пересекала железная дорога.
Near the line stood a guardhouse.	Близ линии стояла сторожка.
There was a level crossing over the rails.	Через рельсы был проложен переезд.
Antipov sat down on the overturned boat and looked at the stars.	Антипов сел на перевернутую лодку и посмотрел на звезды.
Thoughts he had become used to in recent years seized him with alarming force.	Мысли, к которым он привык за последние годы, охватили его с тревожною силой.
He imagined that sooner or later he would have to think them through to the end and that it would be better to do it now.	Ему представилось, что их рано или поздно надо додумать до конца, и лучше это сделать сегодня.
This can't go on any longer, he thought.	Так дальше не может продолжаться, думал он.

But it all could have been foreseen earlier; he had noticed it too late.	Но ведь все это можно было предвидеть раньше, он поздно хватился.
Why had she allowed him as a child to admire her so much? Why had she done whatever she wanted with him?	Зачем позволяла она ему ребенком так заглядываться на себя и делала из него, что хотела?
Why had he not been wise enough to renounce her in time, when she herself had insisted on it in the winter before their marriage?	Отчего не нашлось у него ума вовремя отказаться от нее, когда она сама на этом настаивала зимою перед их свадьбой?
Doesn't he understand that she loved not him but her noble task in relation to him, her exploit personified?	Разве он не понимает, что она любит не его, а свою благородную задачу по отношению к нему, свой олицетворенный подвиг?
What is there in common between this inspired and praiseworthy mission and real family life?	Что общего между этой вдохновенной и похвальною миссией и настоящей семейной жизнью?
Worst of all is that he loves her to this day as strongly as ever.	Хуже всего то, что он по сей день любит ее с прежнею силой.
She is maddeningly beautiful.	Она умопомрачительно хороша.
But maybe what he feels is also not love, but a grateful bewilderment before her beauty and magnanimity?	А может быть, и у него это не любовь, а благодарная растерянность перед ее красотою и великодушием?
Pah, just try sorting it out!	Фу-ты, разберись-ка в этом!
Here the devil himself would break a leg.	Тут сам черт ногу сломит.
What's to be done in that case?	Так что же в таком случае делать?
Free Lara and Katenka from this sham?	Освободить Лару и Катеньку от этой подделки?
That's even more important than to free himself.	Это даже важнее, чем освободиться самому.
Yes, but how?	Да, но как?
Divorce?	Развестись?
Drown himself?	Утопиться?
"Pah, how vile!" He became indignant. "I'll never go and do such a thing!	"Фу, какая гадость, - возмутился он. - Ведь я никогда не пойду на это.
Then why mention these spectacular abominations even to myself?"	Тогда зачем называть эти эффектные мерзости хотя бы в мыслях?"
He looked at the stars as if asking their advice.	Он посмотрел на звезды, словно спрашивая у них совета.
They glimmered, densely and sparsely, big and small, blue and iridescent.	Они мерцали, частые и редкие, крупные и мелкие, синие и радужно-переливчатые.
Suddenly, eclipsing their glimmer, the courtyard with the house, the boat, and Antipov sitting on it were lit up by a sharp, darting light, as if someone were running from the field to the gate waving a burning torch.	Неожиданно их мерцание затмилось, и двор с домом, лодкою и сидящим на ней Антиповым озарился резким, мечущимся светом, словно кто-то бежал с поля к воротам, размахивая зажженным факелом.

It was a military train, throwing puffs of yellow, flame-shot smoke into the sky, going through the crossing to the west, as countless numbers had done day and night for the last year.	Это, выбрасывая в небо клубы желтого, огнем пронизанного дыма, шел мимо переезда на запад воинский поезд, как они без счету проходили тут днем и ночью начиная с прошлого года.
Pavel Pavlovich smiled, got up from the boat, and went to bed.	Павел Павлович улыбнулся, встал с лодки и пошел спать.
The desired way out had been found.	Желаемый выход нашелся.
7	7
Larissa Fyodorovna was stunned and at first did not believe her ears when she learned of Pasha's decision.	Лариса Федоровна обомлела и сначала не поверила своим ушам, когда узнала о Пашином решении.
"Absurd.	"Бессмыслица.
Another whim," she thought. "Pay no attention, and he'll forget all about it himself."	Очередная причуда, - подумала она. - Не обращать внимания, и сам обо всем забудет".
But it turned out that her husband's preparations had already begun two weeks ago, the papers were in the recruiting office, there was a replacement at school, and from Omsk notification had come of his admission to the military school there.	Но выяснилось, что приготовлениям мужа уже две недели давности, бумаги в воинском присутствии, в гимназии имеется заместитель, и из Омска пришло извещение о его приеме в тамошнее военное училище.
The time of his departure was near.	Подошли сроки его отъезда.
Lara howled like a peasant woman and, seizing Antipov's hands, fell at his feet.	Лара завыла, как простая баба, и, хватая Антипова за руки, стала валяться у него в ногах.
"Pasha, Pashenka," she cried, "why are you leaving me and Katenka?	- Паша, Пашенька, - кричала она, - на кого ты меня и Катеньку оставляешь?
Don't do it! Don't!	Не делай этого, не делай!
It's not too late.	Ничего не поздно.
I'll straighten it all out.	Я все исправлю.
And you haven't even been seen properly by a doctor.	Да ты ведь толком и доктору-то не показывался.
With your heart.	С твоим-то сердцем.
You're ashamed?	Стыдно?
And aren't you ashamed to sacrifice your family to some sort of madness?	А приносить семью в жертву какому-то сумасшествию не стыдно?
As a volunteer!	Добровольцем!
All your life you've made fun of banal Rodka, and suddenly you're envious!	Всю жизнь смеялся над Родькой-пошляком и вдруг завидно стало!
You want to rattle a saber, to play the officer.	Самому захотелось саблей позвенеть, поофицерствовать.
What's wrong with you, Pasha, I don't recognize you!	Паша, что с тобой, я не узнаю тебя!
You're like somebody else! What's got into you?	Подменили тебя, что ли, или ты белены объелся?
Kindly tell me, tell me honestly, for Christ's sake, without ready-made phrases, is this what Russia needs?"	Скажи мне на милость, скажи честно, ради Христа, без заученных фраз, это ли нужно России?

Suddenly she understood that this was not the point at all.	Вдруг она поняла, что дело совсем не в этом.
Unable to make sense of the particulars, she grasped the main thing.	Неспособная осмыслить частности, она уловила главное.
She perceived that Patulya was mistaken about her attitude towards him.	Она угадала, что Патуля заблуждается насчет ее отношения к нему.
He did not appreciate the maternal feeling that she had mixed all her life with her tenderness towards him, and he did not perceive that such love was greater than ordinary woman's love.	Он не оценил материнского чувства, которое она всю жизнь подмешивает в свою нежность к нему, и не догадывается, что такая любовь больше обыкновенной женской.
She bit her lip, all shrunken inwardly, as if she had been beaten, and, saying nothing and silently swallowing her tears, set about preparing her husband for the road.	Она закусила губы, вся внутренне съежилась, как побитая, и, ничего не говоря и молча глотая слезы, стала собирать мужа в дорогу.
When he left, it seemed to her that the whole town became silent and that there was even a smaller number of crows flying in the sky.	Когда он уехал, ей показалось, что стало тихо во всем городе и даже в меньшем количестве стали летать по небу вороны.
"Mistress, mistress," Marfutka called out to her unsuccessfully.	"Барыня, барыня", - безуспешно окликала ее Марфутка.
"Mama, mama," Katenka prattled endlessly, tugging at her sleeve.	"Мама, мамочка", - без конца лепетала Катенька, дергая ее за рукав.
This was the most serious defeat in her life.	Это было серьезнейшее поражение в ее жизни.
Her best, her brightest hopes had collapsed.	Лучшие, светлейшие ее надежды рухнули.
Through his letters from Siberia, Lara knew all about her husband.	По письмам из Сибири Лара знала все о муже.
Things soon became clearer to him.	Скоро у него наступило просветление.
He missed his wife and daughter very much.	Он очень тосковал по жене и дочери.
In a few months, Pavel Pavlovich graduated early as a second lieutenant and was just as unexpectedly assigned to active duty.	Через несколько месяцев Павла Павловича выпустили досрочно прапорщиком и так же неожиданно отправили с назначением в действующую армию.
He traveled with the utmost urgency far from Yuriatin and in Moscow had no time to see anyone.	Он проехал в крайней экстренности далеко стороной мимо Юрятина и в Москве не имел времени с кем-либо повидаться.
His letters from the front began to come, more lively and not so sad as from the school in Omsk.	Стали приходить его письма с фронта, более оживленные и не такие печальные, как из Омского училища.
Antipov wanted to distinguish himself, so that in reward for some military exploit or as the result of a slight wound he could ask for leave to see his family.	Антипову хотелось отличиться, чтобы в награду за какую-нибудь военную заслугу или в результате легкого ранения отпроситься в отпуск на свидание с семьей.
The possibility of promotion presented itself.	Возможность выдвинуться представилась.
Following a recently accomplished breakthrough, which was later named for Brusilov, the army went on the offensive.	Вслед за недавно совершенным прорывом, который стал впоследствии известен под именем Брусиловского, армия перешла в наступление.

Letters from Antipov ceased.	Письма от Антипова прекратились.
At first that did not worry Lara.	Вначале это не беспокоило Лару.
She explained Pasha's silence by the unfolding military action and the impossibility of writing on the march.	Пашино молчание она объясняла развивающимися военными действиями и невозможностью писать на маршах.
In the fall the army's advance came to a halt.	Осенью движение армии приостановилось.
The troops dug themselves in.	Войска окапывались.
But there was still no news from Antipov.	Но об Антипове по-прежнему не было ни слуху ни духу.
Larissa Fyodorovna began to worry and made inquiries, first in Yuriatin and then by mail to Moscow and to the front, to the old field address of Pasha's unit.	Лариса Федоровна стала тревожиться и наводить справки, сначала у себя в Юрятине, а потом по почте в Москве и на фронте, по прежнему полевому адресу Пашиной части.
No one knew anything, no reply came from anywhere.	Нигде ничего не знали, ниоткуда не приходило ответа.
Like many lady benefactresses in the district, from the beginning of the war Larissa Fyodorovna had helped as much as she could in the hospital set up in the community clinic of Yuriatin.	Как многие дамы-благотворительницы в уезде, Лариса Федоровна с самого начала войны оказывала посильную помощь в госпитале, развернутом при Юрятинской земской больнице.
Now she began seriously to study the basics of medicine and passed an examination at the clinic to qualify as a nurse.	Теперь она занялась серьезно начатками медицины и сдала при больнице экзамен на звание сестры милосердия.
In that quality she asked for a six-month leave from her work at the school, left Marfutka in charge of the apartment in Yuriatin, and, taking Katenka with her, went to Moscow.	В этом качестве она отпросилась на полгода со службы из гимназии, оставила квартиру в Юрятине на попечение Марфутки и с Катенькой на руках поехала в Москву.
There she installed her daughter with Lipochka, whose husband, the German subject Friesendank, along with other civilian prisoners, was interned in Ufa.	Тут она пристроила дочь у Липочки, муж которой, германский подданный Фризенданк, вместе с другими гражданскими пленными был интернирован в Уфе.
Convinced of the uselessness of her search from afar, Larissa Fyodorovna decided to transfer it to the scene of recent events.	Убедившись в бесполезности своих розысков на расстоянии, Лариса Федоровна решила перенести их на место недавних происшествий.
With that aim, she went to work as a nurse on a hospital train that was going through the town of Lisko to Mezo-Laborszh on the Hungarian border.	С этою целью она поступила сестрой на санитарный поезд, отправлявшийся через город Лиски в Мезо-Лаборч, на границу Венгрии.
That was the name of the place from which Pasha had written her his last letter.	Так называлось место, откуда Паша написал ей свое последнее письмо.
8	8
A train-bathhouse, fitted out on donations from St. Tatiana's committee for aid to the wounded, arrived in staff headquarters at the front.	На фронт в штаб дивизии пришел поезд-баня, оборудованный на средства жертвователей Татьянинским комитетом помощи раненым.
In the first-class carriage of the long train composed of short, ugly freight cars, visitors arrived, activists from Moscow with gifts for the soldiers and officers.	В классном вагоне длинного поезда, составленного из коротких некрасивых теплушек, приехали гости, общественные деятели из Москвы, с подарками солдатам и офицерам.

Among them was Gordon.	В их числе был Гордон.
He had learned that the division infirmary in which, according to his information, his childhood friend Zhivago worked, was located in a nearby village.	Он узнал, что дивизионный лазарет, в котором, по его сведениям, работал друг его детства Живаго, размещен в близлежащей деревне.
Gordon obtained the necessary permission to circulate in the frontline zone, and, pass in hand, went to visit his friend in a wagon that was headed in that direction.	Гордон достал разрешение, необходимое для движения по прифронтовой зоне, и с пропуском в руках поехал навестить приятеля на отправлявшейся в ту сторону фурманке.
The driver, a Belorussian or Lithuanian, spoke Russian poorly.	Возчик, белорус или литовец, плохо говорил по-русски.
The fear known as spymania had reduced all speech to a single formal, predictable pattern.	Страх шпиономании сводил все слова к одному казенному, наперед известному образцу.
The display of good intentions in discourse was not conducive to conversation.	Показная благонамеренность бесед не располагала к разговорам.
Passenger and driver went the greater part of the way in silence.	Большую часть пути едущий и возница молчали.
At headquarters, where they were used to moving whole armies and measuring distances by hundred-mile marches, they assured him that the village was somewhere nearby, around twelve or fifteen miles away.	В штабе, где привыкли передвигать целые армии и мерили расстояния стоверстными переходами, уверяли, будто деревня где-то рядом, верстах в двадцати или двадцати пяти.
In reality it turned out to be more than sixty.	На самом деле до нее оказалось больше восьмидесяти.
For the whole way, along the horizon to the left of the direction they were moving in, there was an unfriendly growling and rumbling.	Всю дорогу в части горизонта, приходившейся налево к направлению их движения, недружелюбно урчало и погромыхивало.
Gordon had never in his life been witness to an earthquake.	Г ордон ни разу в жизни не был свидетелем землетрясения.
But he reasoned correctly that the sullen and peevish grumbling of enemy artillery, barely distinguishable in the distance, was most comparable to underground tremors and rumblings of a volcanic origin.	Но он правильно рассудил, что угрюмое и за отдаленностью еле различимое брюзжание вражеской артиллерии более всего сравнимо с подземными толчками и гулами вулканического происхождения.
Towards evening, the lower part of the sky in that direction flushed with a rosy, quivering fire, which did not go out until morning.	Когда завечерело, низ неба в той стороне вспыхнул розовым трепещущим огнем, который не потухал до самого утра.
The driver took Gordon past ruined villages.	Возница вез Гордона мимо разрушенных деревень.
Some of them had been abandoned by their inhabitants.	Часть их была покинута жителями.
In others, people huddled in cellars deep underground.	В других люди ютились в погребах глубоко под землею.
The villages had become heaps of rubble and broken brick, which stretched along the same lines as the houses once had done.	Такие деревни представляли груды мусора и щебня, которые тянулись так же в линию, как когда-то дома.

These burned-down settlements could be surveyed at a glance from end to end, like barren wastes.	Эти сгоревшие селения были сразу обозримы из конца в конец, как пустыри без растительности.
On their surface, old women rummaged about, each in her own burnt debris, digging up something from the ashes and hiding it away each time, imagining they were hidden from strangers' eyes, as if the former walls were still around them.	На их поверхности копошились старухи погорелки, каждая на своем собственном пепелище, что-то откапывая в золе и все время куда-то припрятывая, и воображали себя укрытыми от посторонних взоров, точно вокруг них были прежние стены.
They met and followed Gordon with their gaze, as if asking if the world would soon come to its senses and return to a life of peace and order.	Они встречали и провожали Гордона взглядом, как бы вопрошавшим, скоро ли опомнятся на свете и вернутся в жизни покой и порядок.
During the night the travelers came upon a patrol.	Ночью навстречу едущим попался разъезд.
They were told to turn off the main road, go back, and skirt this area by a roundabout country road.	Им велели своротить с грунтовой дороги обратно и объезжать эти места кружным проселком.
The driver did not know the new way.	Возчик не знал новой дороги.
They spent some two hours senselessly wandering about.	Они часа два проплутали без толку.
Before dawn the traveler and his driver arrived at a settlement that bore the required name.	Перед рассветом путник с возницею приехали в селение, носившее требуемое название.
No one there had heard anything about a field hospital.	В нем ничего не слыхали о лазарете.
It soon became clear that there were two villages of the same name in the area, this one and the one they were looking for.	Скоро выяснилось, что в округе две одноименные деревни, эта и разыскиваемая.
In the morning they reached their goal.	Утром они достигли цели.
As they drove along the outskirts, which gave off a smell of medicinal chamomile and iodoform, he thought he would not stay overnight with Zhivago, but, after spending the day in his company, would head back in the evening to the railway station and the comrades he had left.	Когда Г ордон проезжал околицей, издававшей запах аптекарской ромашки и йодоформа, он думал, что не будет заночевывать у Живаго, а, проведя день в его обществе, вечером выедет назад на железнодорожную станцию к оставшимся товарищам.
Circumstances kept him there for more than a week.	Обстоятельства задержали его тут больше недели.
9	9
In those days the front began to stir.	В эти дни фронт зашевелился.
Sudden changes were going on there.	На нем происходили внезапные перемены.
To the south of the place where Gordon ended up, one of our combined units, in a successful attack of its separate constituent parts, broke through the fortified positions of the enemy.	К югу от местности, в которую заехал Гордон, одно из наших соединений удачной атакой отдельных составлявших его частей прорвало укрепленные позиции противника.
Developing its strike, the attacking group kept cutting deeper into their disposition.	Развивая свой удар, группа наступающих все глубже врезалась в его расположение.
After it followed auxiliary units, widening the breach.	За нею следовали вспомогательные части, расширявшие прорыв.
Gradually falling behind, they became separated from the head group.	Постепенно отставая, они оторвались от головной группы.

This led to its being captured.	Это повело к ее пленению.
In these circumstances, Second Lieutenant Antipov was taken prisoner, forced into it by the surrender of his platoon.	В этой обстановке взят был в плен прапорщик Антипов, вынужденный к этому сдачею своей полуроты.
False rumors went around about him.	О нем ходили превратные слухи.
He was considered dead and buried under the earth in a shell crater.	Его считали погибшим и засыпанным землею во взрывной воронке.
This was repeated from the words of his acquaintance Galiullin, a lieutenant serving in the same regiment, who supposedly saw him die through his binoculars from an observation post, when Antipov was leading his men in an attack.	Так передавали со слов его знакомого, подпоручика одного с ним полка Галиуллина, якобы видевшего его гибель в бинокль с наблюдательного пункта, когда Антипов шел со своими солдатами в атаку.
Before Galiullin's eyes was the habitual spectacle of a unit attacking.	Перед глазами Г алиуллина было привычное зрелище атакующей части.
They were supposed to advance quickly, almost at a run, across the space that separated the two armies, an autumn field overgrown with dry wormwood swaying in the wind and prickly thistles motionlessly stickingup.	Ей предстояло пройти быстрыми шагами, почти бегом, разделявшее обе армии осеннее поле, поросшее качающейся на ветру сухою полынью и неподвижно торчащим кверху колючим будяком.
By the boldness of their courage, the attackers were either to entice the Austrians lodged in the opposite trenches to come and meet their bayonets or to shower them with grenades and destroy them.	Дерзостью своей отваги атакующие должны были выманить на штыки себе или забросать гранатами и уничтожить засевших в противоположных окопах австрийцев.
To the running men the field seemed endless.	Поле казалось бегущим бесконечным.
The ground yielded under their feet like a shifting swamp.	Земля ходила у них под ногами, как зыбкая болотная почва.
First ahead, then mixing with them, ran their lieutenant, brandishing his revolver over his head and shouting "Hurrah!" with his mouth ripped open from ear to ear, though neither he nor the soldiers running around him could hear it.	Сначала впереди, а потом вперемежку вместе с ними бежал их прапорщик, размахивая над головой револьвером и крича во весь до ушей разодранный рот "ура", которого ни он, ни бежавшие вокруг солдаты не слыхали.
At regular intervals the running men fell to the ground, got to their feet all at once, and with renewed shouting ran on further.	Через правильные промежутки бежавшие ложились на землю, разом подымались на ноги и с возобновленными криками бежали дальше.
Each time, together with them, but quite differently from them, individual men who had been hit fell full length, like tall trees cut down, and did not get up again.	Каждый раз вместе с ними, но совсем по-другому, нежели они, падали во весь рост, как высокие деревья при валке леса, отдельные подбитые и больше не вставали.
"They're overshooting.	- Перелеты.
Phone the battery," the alarmed Galiullin said to the artillery officer standing next to him. "No, wait.	Телефонируйте на батарею, - сказал встревоженный Г алиуллин стоявшему рядом артиллерийскому офицеру. - Да нет.
They're right to shift the aim deeper in."	Они правильно делают, что перенесли огонь поглубже.
Just then the attackers moved in close to the enemy.	В это время атакующие подошли на сближение с неприятелем.

The artillery fire stopped.	Огонь прекратили.
In the ensuing silence, the hearts of the men standing at the observation post pounded hard and fast, as if they were in Antipov's place and, like him, having led men to the edge of the Austrian trench, in the next moment had to display prodigies of resourcefulness and courage.	В наставшей тишине у стоявших на наблюдательном заколотились сердца явственно и часто, словно они были на месте Антипова и, как он, подведя людей к краю австрийской щели, в следующую минуту должны были выказать чудеса находчивости и храбрости.
Just then two sixteen-inch German shells exploded ahead of them, one after the other.	В это мгновение впереди один за другим взорвались два немецких шестнадцатидюймовых снаряда.
Black columns of earth and smoke concealed all that followed.	Черные столбы земли и дыма скрыли все последующее.
"Yeh Allah!	- Йэ алла!
That's it!	Готово!
The bazaar's over!" Galiullin whispered with pale lips, considering the lieutenant and his soldiers lost.	Кончал базар! - побледневшими губами прошептал Г алиуллин, считая прапорщика и солдат погибшими.
A third shell landed just next to the observation post.	Третий снаряд лег совсем около наблюдательного.
Bending low to the ground, they all hurried away from it.	Низко пригибаясь к земле, все поспешили убраться с него подальше.
Galiullin had slept in the same dugout with Antipov.	Галиуллин спал в одном блиндаже с Антиповым.
When the regiment became reconciled with the thought that he had been killed and would not come back, Galiullin, who had known Antipov well, was put in charge of his belongings, with a view to handing them over in the future to his wife, of whom many photographs were found among Antipov's things.	Когда в полку примирились с мыслью, что он убит и больше не вернется, Галиуллину, хорошо знавшему Антипова, поручили взять на хранение его имущество для передачи в будущем его жене, фотографические карточки которой во множестве попадались среди вещей Антипова.
A former second lieutenant from the volunteers, the mechanic Galiullin, son of the yard porter Gimazetdin from Tiverzin's courtyard and in the distant past an apprentice to a locksmith, beaten by his master Khudoleev, owed his advancement to his former tormentor.	Недавний прапорщик из вольноопределяющихся, механик Галиуллин, сын дворника Гимазетдина с тиверзинского двора и в далеком прошлом -слесарский ученик, которого избивал мастер Худолеев, своим возвышением обязан был своему былому истязателю.
Having been made a second lieutenant, Galiullin, no one knew how and without his own will, wound up in a warm and cushy billet in one of the garrisons far in the rear.	Выйдя в прапорщики, Галиуллин неизвестно как и помимо своей воли попал на теплое и укромное место в один из тыловых захолустных гарнизонов.
There he had command of a detachment of semi-invalids, whom equally decrepit veterans instructed in the mornings in a drill they had long forgotten.	Там он распоряжался командой полу инвалидов, с которыми такие же дряхлые инструктора-ветераны по утрам проходили забытый ими строй.
Besides that, Galiullin checked whether sentinels had been correctly placed at the supply depots.	Кроме того, Галиуллин проверял, правильно ли они расставляют караулы у интендантских складов.
It was a carefree life-nothing more was required of him.	Это было беззаботное житье - больше ничего от него не требовалось.

Then suddenly, along with reinforcements consisting of militiamen from earlier drafts and coming from Moscow to be under his command, arrived Pyotr Khudoleev, who was all too well-known to him.	Как вдруг вместе с пополнением, состоявшим из ополченцев старых сроков и поступившим из Москвы в его распоряжение, прибыл слишком хорошо ему известный Петр Худолеев.
"Ah, an old acquaintance!" Galiullin said, smiling darkly.	-А, старые знакомые!- проговорил, хмуро усмехаясь, Галиуллин.
"Yes, sir," replied Khudoleev, standing to attention and saluting.	- Так точно, ваше благородие, - ответил Худолеев, стал во фронт и откозырял.
It could not end so simply.	Так просто это не могло кончиться.
At the very first negligence in drill, the lieutenant yelled at the lower-ranking man, and when it seemed to him that the soldier was not looking him straight in the eye, but somehow vaguely to the side, he punched him in the teeth and put him in the guardhouse for two days on bread and water.	При первой же строевой оплошности прапорщик наорал на нижнего чина, а когда ему показалось, что солдат смотрит не прямо во все глаза на него, а как-то неопределенно в сторону, хряснул его по зубам и отправил на двое суток на хлеб и на воду на гауптвахту.
Now Galiullin's every move smacked of revenge for past things.	Теперь каждое движение Галиуллина пахло отместкою за старое.
To settle accounts like this, under the discipline of the rod, was too unsporting and ignoble a game.	А сводить счеты таким способом в условиях палочной субординации было игрой слишком беспроигрышной и неблагородной.
What was to be done?	Что было делать?
It was impossible for the two of them to remain in the same place any longer.	Оставаться обоим в одном месте было дальше невозможно.
But where and on what pretext could an officer transfer a soldier from his assigned unit, unless he sent him to a disciplinary one?	Но под каким предлогом и куда мог офицер переместить солдата из назначенной ему части, кроме отдачи его в дисциплинарную?
On the other hand, what grounds could Galiullin think up for requesting his own transfer?	С другой стороны, какие основания мог придумать Г алиуллин для просьбы о собственном переводе?
Justifying himself by the boredom and uselessness of garrison duty, Galiullin asked to be sent to the front.	Оправдываясь скукой и бесполезностью гарнизонной службы, Галиуллин отпросился на фронт.
This earned him a good reputation, and when, in the next action, he displayed his other qualities, it became clear that he was an excellent officer, and he was quickly promoted to first lieutenant.	Это зарекомендовало его с хорошей стороны, а когда в ближайшем деле он показал другие свои качества, выяснилось, что это отличный офицер, и он быстро был произведен из прапорщика в подпоручики.
Galiullin had known Antipov since the time at Tiverzin's.	Галиуллин знал Антипова с тиверзинских времен.
In 1905, when Pasha Antipov had lived for half a year with the Tiverzins, Yusupka had gone to see him and play with him on Sundays.	В девятьсот пятом году, когда Паша Антипов полгода прожил у Тиверзиных, Юсупка ходил к нему в гости и играл с ним по праздникам.
He had seen Lara there once or twice then.	Тогда же он раз или два видел у них Лару.
After that he had heard nothing about them.	С тех пор он ничего о них не слыхал.

When Pavel Pavlovich left Yuriatin and landed in their regiment, Galiullin was struck by the change that had come over his old friend.	Когда в их полк попал Павел Павлович из Юрятина, Галиуллин поражен был происшедшею со старым приятелем переменой.
The bashful, laughter-prone, prissy prankster, who looked like a girl, had turned into a nervous, all-knowing, scornful hypochondriac.	Из застенчивого, похожего на девушку и смешливого чистюли шалуна вышел нервный, все на свете знающий, презрительный ипохондрик.
He was intelligent, very brave, taciturn, and sarcastic.	Он был умен, очень храбр, молчалив и насмешлив.
At times, looking at him, Galiullin was ready to swear that he could see in Antipov's heavy gaze, as in the depths of a window, some second person, a thought firmly embedded in him, a longing for his daughter or the face of his wife.	Временами, глядя на него, Галиуллин готов был поклясться, что видит в тяжелом взгляде Антипова, как в глубине окна, кого-то второго, прочно засевшую в нем мысль, или тоску по дочери, или лицо его жены.
Antipov seemed bewitched, as in a fairy tale.	Антипов казался заколдованным, как в сказке.
And now he was no more, and in Galiullin's hands there remained Antipov's papers and photographs and the mystery of his transformation.	И вот его не стало, и на руках у Галиуллина остались бумаги и фотографии Антипова и тайна его превращения.
Sooner or later Lara's inquiries had to reach Galiullin.	Рано или поздно до Галиуллина должны были дойти Ларины запросы.
He was preparing to answer her.	Он собрался ответить ей.
But it was a hot time.	Но было горячее время.
He felt unable to give her a proper answer.	Ответить по-настоящему он был не в силах.
He wanted to prepare her for the coming blow.	А ему хотелось подготовить ее к ожидавшему ее удару.
And so he kept postponing a long, detailed letter to her, until he heard that she herself was somewhere at the front, as a nurse.	Так он все откладывал большое обстоятельное письмо к ней, пока не узнал, будто она сама где-то на фронте, сестрою.
And now he did not know where to address a letter to her.	И было неизвестно, куда адресовать ей теперь письмо.
10	10
"Well?	- Ну как?
Will there be horses today?" Gordon would ask Dr. Zhivago when he came home in the afternoon to the Galician cottage they were living in.	Будут сегодня лошади? - спрашивал Гордон доктора Живаго, когда тот приходил днем домой обедать в галицийскую избу, в которой они стояли.
"Horses, hah!	- Да какие там лошади?
And where will you go, if there's no way forward or back?	И куда ты поедешь, когда ни вперед, ни назад?
There's terrible confusion all around.	Кругом страшная путаница.
Nobody understands anything.	Никто ничего не понимает.

In the south, we've encircled the Germans or broken through them in several places, and they say that in the process several of our scattered units got into a pocket, and in the north, the Germans have crossed the Sventa, which was considered impassable at that point.	На юге мы обошли или прорвали немцев в нескольких местах, причем, говорят, несколько наших распыленных единиц попали при этом в мешок, а на севере немцы перешли Свенту, считавшуюся в этом месте непроходимой.
It's their cavalry, up to a corps in number.	Это кавалерия численностью до корпуса.
They're damaging railways, destroying depots, and, in my opinion, encircling us.	Они портят железные дороги, уничтожают склады и, по-моему, окружают нас.
Do you get the picture?	Видишь, какая картина.
And you say horses.	А ты говоришь - лошади.
Well, look lively, Karpenko, set the table and get a move on.	Ну, живее, Карпенко, накрывай и поворачивайся.
What are we having today?	Что у нас сегодня?
Ah, calves' feet.	А, телячьи ножки.
Splendid."	Великолепно.
The medical unit with the hospital and all its dependencies was scattered through the village, which by a miracle had gone unscathed.	Санитарная часть с лазаретом и всеми подведомственными отделами была разбросана по деревне, которая чудом уцелела.
Its houses, with gleaming western-style, narrow, many-paned windows from wall to wall, were preserved to the last one.	Дома ее, поблескивавшие на западный манер узкими многостворчатыми окнами во всю стену, были до последнего сохранны.
It was Indian summer, the last days of a hot, golden autumn.	Стояло бабье лето, последние ясные дни жаркой золотой осени.
During the day, the doctors and officers opened the windows, killed the flies that crawled in black swarms over the windowsills and low, white-papered ceilings, and, unbuttoning their tunics and field shirts, dripping with sweat, burned their tongues on hot cabbage soup or tea, and in the evenings squatted in front of the open stove, blowing on the dying coals under the damp firewood that refused to burn, and, their eyes tearful from the smoke, cursed their orderlies, who did not know how to heat a stove in human fashion.	Днем врачи и офицеры растворяли окна, били мух, черными роями ползавших по подоконникам и белой оклейке низких потолков, и, расстегнув кителя и гимнастерки, обливались потом, обжигаясь горячими щами или чаем, а ночью садились на корточки перед открытыми печными заслонками, раздували потухающие угли под неразгорающимися сырыми дровами и со слезящимися от дыма глазами ругали денщиков, не умеющих топить по-человечески.
It was a quiet night.	Была тихая ночь.
Gordon and Zhivago lay facing each other on benches against the two opposite walls.	Гордон и Живаго лежали друг против друга на лавках у двух противоположных стен.
Between them was the dinner table and a long, narrow window stretching from wall to wall.	Между ними был обеденный стол и длинное, узенькое, от стены к стене тянувшееся окно.
The room was overheated and filled with tobacco smoke.	В комнате было жарко натоплено и накурено.
They opened the two end casements and breathed in the autumnal freshness of the night, which covered the glass with sweat.	Они открыли в окне две крайние оконницы и вдыхали ночную осеннюю свежесть, от которой потели стекла.

As usual, they were talking, just as they had all those days and nights.	По обыкновению они разговаривали, как все эти дни и ночи.
As always, there was a pink glow on the horizon in the direction of the front, and when, into the steady growl of gunfire, which never ceased for a moment, there fell deeper, separately distinct and weighty blows, which seemed to shift the ground in the distance slightly to one side, Zhivago broke off the conversation out of respect for the sound, held the pause, and said:	Как всегда, розовато пламенел горизонт в стороне фронта, и когда в ровную, ни на минуту не прекращавшуюся воркотню обстрела падали более низкие, отдельно отличимые и увесистые удары, как бы сдвигавшие почву чуть-чуть в сторону, Живаго прерывал разговор из уважения к звуку, выдерживал паузу и говорил:
"That's Bertha, a German sixteen-incher, there's a ton of weight in the little thing," and then went on with the conversation, forgetting what they had been talking about.	- Это "берта", немецкое шестнадцатидюймовое, в шестьдесят пудов весом штучка, - и потом возобновлял беседу, забывая, о чем был разговор.
"What's that smell all the time in the village?" asked Gordon. "I noticed it the first day.	- Чем это так все время пахнет в деревне? -спрашивал Гордон. - Я с первого дня заметил.
Such a sickly sweet, cloying smell.	Так слащаво-приторно и противно.
Like mice."	Как мышами.
"Ah, I know what you mean.	-А, я знаю, о чем ты.
It's hemp.	Это - конопля.
There are a lot of hemp fields here.	Тут много конопляников.
Hemp by itself gives off an oppressive and obnoxious smell of carrion.	Конопля сама по себе издает томящий и назойливый запах падали.
Besides, in a zone of military action, when men are killed in a hemp field, they go unnoticed for a long time and begin to rot.	Кроме того, в районе военных действий, когда в коноплю заваливаются убитые, они долго остаются необнаруженными и разлагаются.
There's a putrid smell all over the place, it's only natural.	Трупный запах очень распространен здесь, это естественно.
Another Bertha.	Опять "берта".
Hear it?"	Ты слышишь?
In the course of those days they discussed everything in the world.	В течение этих дней они переговорили обо всем на свете.
Gordon knew his friend's thoughts about the war and the spirit of the time.	Гордон знал мысли приятеля о войне и о духе времени.
Yuri Andreevich told him how hard it was to get used to the bloody logic of mutual destruction, to the sight of the wounded, especially to the horrors of some modern wounds, to the mutilated survivors that present-day technology turned into hunks of disfigured flesh.	Юрий Андреевич рассказал ему, с каким трудом он привыкал к кровавой логике взаимоистребления, к виду раненых, в особенности к ужасам некоторых современных ранений, к изуродованным выживающим, превращенным нынешнею техникой боя в куски обезображенного мяса.
Each day Gordon landed somewhere as he accompanied Zhivago, and thanks to him he saw something.	Каждый день Г ордон куда-нибудь попадал, сопровождая Живаго, и благодаря ему что-нибудь видел.

He was, of course, aware of the immorality of gazing idly at other men's courage and at how some, with an inhuman effort of will, overcame the fear of death, with great sacrifice and at great risk.	Он, понятно, сознавал всю безнравственность праздного разглядывания чужого мужества и того, как другие нечеловеческим усилием воли побеждают страх смерти и чем при этом жертвуют и как рискуют.
But an inactive and inconsequential sighing over it seemed to him in no way more moral.	Но бездеятельные и беспоследственные вздохи по этому поводу казались ему ничуть не более нравственными.
He considered that you ought to behave honestly and naturally according to the situation life puts you in.	Он считал, что нужно вести себя сообразно положению, в которое ставит тебя жизнь, честно и естественно.
That one can faint at the sight of the wounded he proved to himself when he went to a mobile Red Cross unit that was working to the west of them at a first-aid field station almost on the front line.	Что от вида раненых можно упасть в обморок, он проверил на себе при поездке в летучий отряд Красного Креста, который работал к западу от них, на полевом перевязочном пункте почти у самых позиций.
They came to the edge of a big wood half cut down by artillery fire.	Они приехали на опушку большого леса, наполовину срезанного артиллерийским огнем.
Smashed and twisted gun carriages lay upside down among the broken and trampled underbrush.	В поломанном и вытоптанном кустарнике валялись вверх тормашками разбитые и покореженные орудийные передки.
A riding horse was tied to a tree.	К дереву была привязана верховая лошадь.
Further in was the wooden house of the forest service with half its roof blown off.	С деревянной постройки лесничества, видневшейся в глубине, была снесена половина крыши.
The first-aid station was set up in the forestry office and in two big gray tents across the road from it, in the middle of the wood.	Перевязочный пункт помещался в конторе лесничества и в двух больших серых палатках, разбитых через дорогу от лесничества, посреди леса.
"I shouldn't have brought you here," said Zhivago. "Our trenches are very close by, a mile or so, and our batteries are over there behind the wood.	- Напрасно я взял тебя сюда, - сказал Живаго. -Окопы совсем рядом, верстах в полутора или двух, а наши батареи вон там, за этим лесом.
Do you hear what's going on?	Слышишь, что творится?
Don't play the hero, please-I won't believe you.	Не изображай, пожалуйста, героя - не поверю.
Your heart's in your boots right now, and that's only natural.	У тебя душа теперь в пятках, и это естественно.
The situation may change any moment.	Каждую минуту может измениться положение.
Shells will start flying here."	Сюда будут залетать снаряды.
On the ground by the forest road, spreading their legs in heavy boots, dusty and weary young soldiers lay on their stomachs or backs, their field shirts soaked with sweat on their chests and shoulder blades-the survivors of a greatly diminished detachment.	На земле у лесной дороги, раскинув ноги в тяжелых сапогах, лежали на животах и спинах запыленные и усталые молодые солдаты в пропотевших на груди и лопатках гимнастерках -остаток сильно поредевшего отделения.
They had been taken out of a battle that had been going on for four days and sent to the rear for a brief respite.	Их вывели из продолжающегося четвертые сутки боя и отправляли в тыл на короткий отдых.

The soldiers lay as if made of stone, they had no strength to smile or curse, and not one of them turned his head when from the road deep in the wood came the rumble of several quickly approaching carts.	Солдаты лежали как каменные, и у них не было сил улыбаться и сквернословить, и никто не повернул головы, когда в глубине леса на дороге загромыхало несколько быстро приближающихся таратаек.
These were springless machine-gun carts coming at a trot, bouncing up and down, breaking the bones and spilling the guts of the wretched wounded men they were bringing to the dressing station, where they would be given first aid, bandaged up, and, in certain especially urgent cases, hastily operated on.	Это на рысях, в безрессорных тачанках, которые подскакивали кверху и доламывали несчастным кости и выворачивали внутренности, подвозили раненых к перевязочному пункту, где им подавали первую помощь, наспех бинтовали и в некоторых, особо экстренных, случаях оперировали на скорую руку.
Half an hour earlier, during a brief lull in the firing, they had been carried off the field beyond the trenches in appalling numbers.	Всех их полчаса тому назад, когда огонь стих на короткий промежуток, в ужасающем количестве вынесли с поля перед окопами.
A good half of them were unconscious.	Добрая половина их была без сознания.
When they drew up to the porch of the office, orderlies came down with stretchers and started unloading the carts.	Когда их подвезли к крыльцу конторы, с него спустились санитары с носилками и стали разгружать тачанки.
Holding the lower flaps with her hands, a nurse peeked out of one of the tents.	Из палатки, придерживая ее полости снизу рукою, выглянула сестра милосердия.
It was not her shift.	Это была не ее смена.
She was free.	Она была свободна.
In the wood behind the tent, two men were yelling loudly at each other.	В лесу за палатками громко бранились двое.
The fresh, tall wood resounded with the echoes of their argument, but the words could not be heard.	Свежий высокий лес гулко разносил отголоски их спора, но слов не было слышно.
When the wounded were brought, the arguers came out to the road and went towards the office.	Когда привезли раненых, спорящие вышли на дорогу, направляясь к конторе.
A hotheaded little officer was shouting at a doctor from the mobile unit, trying to find out from him where they had moved the artillery park formerly stationed there in the wood.	Горячащийся офицерик кричал на врача летучего отряда, стараясь добиться от него, куда переехал ранее стоявший тут в лесу артиллерийский парк.
The doctor knew nothing, it was not his concern.	Врач ничего не знал, это его не касалось.
He begged the officer to leave him alone and not shout, because wounded men had been brought and he had work to do, but the little officer would not calm down and berated the Red Cross, and the artillery department, and everybody in the world.	Он просил офицера отстать и не кричать, потому что привезли раненых и у него есть дело, а офицерик не унимался и разносил Красный Крест и артиллерийское ведомство и всех на свете.
Zhivago went up to the doctor.	К врачу подошел Живаго.
They greeted each other and went to the forestry house.	Они поздоровались и поднялись в лесничество.
The officer, still cursing loudly with a slight Tartar accent, untied the horse from the tree, jumped onto it, and galloped down the road into the wood.	Офицер с чуть-чуть татарским акцентом, продолжая громко ругаться, отвязал лошадь от дерева, вскочил на нее и ускакал по дороге в глубину леса.

And the nurse went on looking, looking ...	А сестра все смотрела и смотрела.
Suddenly her face became distorted with horror.	Вдруг лицо ее исказилось от ужаса.
"What are you doing?	- Что вы делаете?
You're out of your minds!" she cried to two lightly wounded men, who, with no external help, were walking between the stretchers to the dressing station, and, running out of the tent, she rushed towards them.	Вы с ума сошли, - крикнула она двум легкораненым, которые шли без посторонней помощи между носилками на перевязку, и, выбежав из палатки, бросилась к ним на дорогу.
An unfortunate man, especially horribly and hideously mutilated, was being carried on a stretcher.	На носилках несли несчастного, особенно страшно и чудовищно изуродованного.
The bottom of an exploded shell, which had split his face open, turning his tongue and teeth into a bloody gruel, but without killing him, was lodged between his jawbones in place of his torn-out cheek.	Дно разорвавшегося стакана, разворотившего ему лицо, превратившего в кровавую кашу его язык и зубы, но не убившего его, засело у него в раме челюстных костей, на месте вырванной щеки.
In a thin little voice, resembling nothing human, the mangled man kept uttering short, broken moans, which no one could fail to understand as a plea to finish him off quickly and end his inconceivably prolonged suffering.	Тоненьким голоском, непохожим на человеческий, изувеченный испускал короткие, обрывающиеся стоны, которые каждый должен был понять как мольбу поскорее прикончить его и прекратить его немыслимо затянувшиеся мучения.
The nurse imagined that, under the influence of his moaning, the lightly wounded men walking beside him were about to pull this horrible iron splinter out of his cheek with their bare hands.	Сестре милосердия показалось, что под влиянием его стонов шедшие рядом легкораненые собираются голыми руками тащить из его щеки эту страшную железную занозу.
"No, you can't do that!	- Что вы, разве можно так?
A surgeon will do it with special instruments.	Это хирург сделает, особыми инструментами.
If it gets that far. (God, God, take him, don't make me doubt Your existence!)"	Если только придется. (Боже, Боже, прибери его, не заставляй меня сомневаться в твоем существовании!)
The next moment, as he was being carried up the porch, the mutilated man cried out, shuddered all over, and gave up the ghost.	В следующую минуту при поднятии на крыльцо изуродованный вскрикнул, содрогнулся всем телом и испустил дух.
The mutilated man who had just died was Reserve Private Gimazetdin; the officer shouting in the wood was his son, Lieutenant Galiullin; the nurse was Lara; Gordon and Zhivago were the witnesses. They were all there, all side by side, and some did not recognize each other, while others had never known each other, and some things remained forever unascertained, while others waited till the next occasion, till a new meeting, to be revealed.	Скончавшийся изуродованный был рядовой запаса Гимазетдин, кричавший в лесу офицер -его сын, подпоручик Галиуллин, сестра была Лара, Г ордон и Живаго - свидетели, все они были вместе, все были рядом, и одни не узнали друг друга, другие не знали никогда, и одно осталось навсегда неустановленным, другое стало ждать обнаружения до следующего случая, до новой встречи.
11	11
In this sector the villages had been preserved in some miraculous way.	В этой полосе чудесным образом сохранились деревни.
They made up an inexplicably intact island in the midst of a sea of destruction.	Они составляли необъяснимо уцелевший островок среди моря разрушений.
Gordon and Zhivago were returning home in the evening.	Гордон и Живаго возвращались вечером домой.

The sun was setting.	Садилось солнце.
In one of the villages they rode past, a young Cossack, to the unanimous guffawing of those around him, was making an old gray-bearded Jew in a long overcoat catch a five-kopeck copper coin he tossed in the air.	В одной из деревень, мимо которой они проезжали, молодой казак при дружном хохоте окружающих подбрасывал кверху медный пятак, заставляя старого седобородого еврея в длинном сюртуке ловить его.
The old man invariably failed to catch it.	Старик неизменно упускал монету.
The coin, falling through his pathetically spread hands, fell in the mud.	Пятак, пролетев мимо его жалко растопыренных рук, падал в грязь.
The old man bent down to pick it up, the Cossack slapped his behind, those standing around held their sides and moaned with laughter.	Старик нагибался за медяком, казак шлепал его при этом по заду, стоявшие кругом держались за бока и стонали от хохота.
This constituted the whole amusement.	В этом и состояло все развлечение.
So far it was inoffensive, but no one could guarantee that it would not take a more serious turn.	Пока что оно было безобидно, но никто не мог поручиться, что оно не примет более серьезного оборота.
His old woman would come running from a cottage across the road, shouting and reaching her arms out to him, and each time would disappear again in fright.	Из-за противоположной избы выбегала на дорогу, с криками протягивала руки к старику и каждый раз вновь боязливо скрывалась его старуха.
Two little girls looked at their grandfather through the window and wept.	В окно избы смотрели на дедушку и плакали две девочки.
The driver, who found it all killingly funny, slowed the horses' pace to give the gentlemen time to amuse themselves.	Ездовой, которому все это показалось чрезвычайно уморительным, повел лошадей шагом, чтобы дать время господам позабавиться.
But Zhivago, calling the Cossack over, reprimanded him and told him to stop the mockery.	Но Живаго, подозвав казака, выругал его и велел прекратить глумление.
"Yes, sir," the man said readily. "We didn't mean nothing, it was just for laughs."	- Слушаюсь, ваше благородие, - с готовностью ответил тот. - Мы ведь не знамши, только так, для смеха.
For the rest of the way Zhivago and Gordon were silent.	Всю остальную дорогу Гордон и Живаго молчали.
"It's terrible," Yuri Andreevich began, when their own village came in sight. "You can hardly imagine what a cup of suffering the unfortunate Jewish populace has drunk during this war.	- Это ужасно, - начал в виду их собственной деревни Юрий Андреевич. - Ты едва ли представляешь себе, какую чашу страданий испило в эту войну несчастное еврейское население.
It's being conducted right within the pale of their forced settlement.	Ее ведут как раз в черте его вынужденной оседлости.
And for all they've endured, for the sufferings, the taxes, and the ruin, they have the added reward of pogroms, taunts, and the accusation that these people lack patriotism.	И за изведанное, за перенесенные страдания, поборы и разорение ему еще вдобавок платят погромами, издевательствами и обвинением в том, что у этих людей недостаточно патриотизма.
But where are they to get it, when they enjoy all rights with the enemy, and with us they're only subjected to persecution?	А откуда быть ему, когда у врага они пользуются всеми правами, а у нас подвергаются одним гонениям.

The very hatred of them, the basis of it, is contradictory.	Противоречива самая ненависть к ним, ее основа.
What vexes people is just what should touch them and win them over.	Раздражает как раз то, что должно было бы трогать и располагать.
Their poverty and overcrowding, their weakness and inability to fend off blows.	Их бедность и скученность, их слабость и неспособность отражать удары.
Incomprehensible.	Непонятно.
There's something fateful in it."	Тут что-то роковое.
Gordon made no reply.	Гордон ничего не отвечал ему.
12	12
And here again they were lying on two sides of the long, narrow window, it was night, and they were talking.	И вот опять они лежали по обе стороны длинного узкого окна, была ночь, и они разговаривали.
Zhivago was telling Gordon how he had seen the sovereign at the front.	Живаго рассказывал Гордону, как он видел на фронте государя.
He told it well.	Он хорошо рассказывал.
It was his first spring at the front.	Это было в его первую весну на фронте.
The headquarters of the unit to which he had been attached was in the Carpathians, in a hollow, the entrance to which, from the Hungarian valley, was blocked by that army unit.	Штаб части, к которой он был прикомандирован, стоял в Карпатах, в котловине, вход в которую со стороны Венгерской долины запирала эта войсковая часть.
At the bottom of the hollow there was a railway station.	На дне котловины была железнодорожная станция.
Zhivago described to Gordon the external appearance of the place, the mountains overgrown with mighty firs and pines, with white tufts of clouds caught among them, and the stone cliffs of gray slate and graphite, which showed through the forest like worn spots in thick fur.	Живаго описывал Г ордону внешний вид местности, горы, поросшие могучими елями и соснами, с белыми клоками зацепившихся за них облаков и каменными отвесами серого шифера и графита, которые проступали среди лесов, как голые проплешины, вытертые в густой шкуре.
It was a damp, dark April morning, gray as that slate, locked in by the heights on all sides and therefore still and stuffy.	Было сырое, серое, как этот шифер, темное апрельское утро, отовсюду спертое высотами и оттого неподвижное и душное.
Steaming hot.	Парило.
Steam hung over the hollow, and everything fumed, everything drew upwards in streams of smoke, engine smoke from the station, gray steam from the meadows, gray mountains, dark forests, dark clouds.	Пар стоял над котловиной, и все курилось, все струями дыма тянулось вверх - паровозный дым со станции, серая испарина лугов, серые горы, темные леса, темные облака.
In those days the sovereign was making the rounds of Galicia.	В те дни государь объезжал Галицию.
Suddenly it became known that he would visit the unit stationed here, of which he was the honorary colonel.	Вдруг стало известно, что он посетит часть, расположенную тут, шефом которой он состоял.
He might come at any moment.	Он мог прибыть с минуты на минуту.

An honor guard was stationed on the platform to meet him.	На перроне выставили почетный караул для его встречи.
An hour or two of wearisome waiting followed.	Прошли час или два томительного ожидания.
Then quickly, one after another, two trains came with the suite.	Потом быстро один за другим прошли два свитских поезда.
Shortly afterwards the tsar's train arrived.	Спустя немного подошел царский.
Accompanied by the grand duke Nikolai Nikolaevich, the sovereign inspected the lined-up grenadiers.	В сопровождении великого князя Николая Николаевича государь обошел выстроившихся гренадер.
With every syllable of his quiet greeting he raised up bursts and splashes of thunderously rolling hurrahs, like water dancing in swaying buckets.	Каждым слогом своего тихого приветствия он, как расплясавшуюся воду в качающихся ведрах, поднимал взрывы и всплески громоподобно прокатывавшегося "ура".
The embarrassed and smiling sovereign gave the impression of a man older and more gone to seed than he appeared on rubles and medals.	Смущенно улыбавшийся государь производил впечатление более старого и опустившегося, чем на рублях и медалях.
He had a listless, slightly puffy face.	У него было вялое, немного отекшее лицо.
He kept casting guilty sidelong glances at Nikolai Nikolaevich, not knowing what was required of him in the given circumstances, and Nikolai Nikolaevich, respectfully bending towards his ear, not even with words but with the movement of an eyebrow or a shoulder, helped him out of his difficulty.	Он поминутно виновато косился на Николая Николаевича, не зная, что от него требуется в данных обстоятельствах, и Николай Николаевич, почтительно наклоняясь к его уху, даже не словами, а движением брови или плеча выводил его из затруднения.
The tsar was pitiable on that gray and warm mountain morning, and it was eerie to think that such timorous reserve and shyness could be the essence of an oppressor, that this weakness could punish and pardon, bind and loose.	Царя было жалко в это серое и теплое горное утро, и было жутко при мысли, что такая боязливая сдержанность и застенчивость могут быть сущностью притеснителя, что этою слабостью казнят и милуют, вяжут и решают.
"He should have pronounced something on the order of 'I, my sword, and my people,' like Wilhelm, or something in that spirit.	- Он должен был произнесть что-нибудь такое вроде: я, мой меч и мой народ, как Вильгельм, или что-нибудь в этом духе.
But certainly about the people, that's indispensable.	Но обязательно про народ, это непременно.
But, you understand, he was natural in a Russian way and tragically above such banality.	Но, понимаешь ли ты, он был по-русски естественен и трагически выше этой пошлости.
In Russia this theatricality is unthinkable.	Ведь в России немыслима эта театральщина.
Because it is theatricality, isn't it?	Потому что ведь это театральщина, не правда ли?
I can understand that there were still such peoples in Caesar's time, some sort of Gauls, or Suevians, or Illyrians.	Я еще понимаю, чем были народы при Цезаре, галлы там какие-нибудь, или свевы, или иллирийцы.
But from then on it's only been a fiction, existing so that tsars and activists and kings could make speeches about it: 'The people, my people.'	Но ведь с тех пор это только выдумка, существующая для того, чтобы о ней произносили речи цари, и деятели, и короли: народ, мой народ.
"Now the front is flooded with correspondents and journalists.	Теперь фронт наводнен корреспондентами и журналистами.

They note down 'observations,' the utterances of popular wisdom, make the rounds of the wounded, construct a new theory of the people's soul.	Записывают "наблюдения", изречения народной мудрости, обходят раненых, строят новую теорию народной души.
It's a sort of new Dahl, just as contrived, a linguistic graphomania of verbal incontinence.	Это своего рода новый Даль, такой же выдуманный, лингвистическая графомания словесного недержания.
That's one type.	Это один тип.
But there's another.	А есть еще другой.
Clipped speech, 'jottings and sketches,' skepticism, misanthropy.	Отрывистая речь, "штрихи и сценки", скептицизм, мизантропия.
For instance, in one of them (I read it myself), there are such sentences as:	К примеру, у одного (я сам читал) такие сентенции:
' A gray day, like yesterday.	"Серый день, как вчера.
Rain and slush since morning.	С утра дождь, слякоть.
I look through the window at the road.	Гляжу в окно на дорогу.
Prisoners strung out in an endless line.	По ней бесконечной вереницей тянутся пленные.
Wounded being transported.	Везут раненых.
A cannon fires.	Стреляет пушка.
It fires again, today as yesterday, tomorrow as today, and so on every day and every hour ...' Just look, how perceptive and witty!	Снова стреляет, сегодня, как вчера, завтра, как сегодня, и так каждый день и каждый час..." Ты подумай только, как проницательно и остроумно!
Though why is he offended at the cannon?	Однако почему он обижается на пушку?
What a strange pretension, to demand diversity from a cannon!	Какая странная претензия требовать от пушки разнообразия!
Instead of the cannon, why isn't he astonished at himself, firing off lists, commas, phrases, day in and day out, why doesn't he stop this barrage of journalistic philanthropy, as hasty as a hopping flea?	Отчего вместо пушки лучше не удивится он самому себе, изо дня в день стреляющему перечислениями, запятыми и фразами, отчего не прекратит стрельбы журнальным человеколюбием, торопливым, как прыжки блохи?
How is it he doesn't understand that it's he, not the cannon, who should be new and not repeat himself, that the accumulation of a great quantity of senselessness in a notebook will never arrive at any sense, that facts don't exist until a man puts something of his own into them, some share of whimsical human genius, something of the fantastic."	Как он не понимает, что это он, а не пушка, должен быть новым и не повторяться, что из блокнотного накапливания большого количества бессмыслицы никогда не может получиться смысла, что фактов нет, пока человек не внес в них чего-то своего, какой-то доли вольничающего человеческого гения, какой-то сказки.
"Strikingly true," Gordon interrupted him. "Now I'll answer you concerning the scene we witnessed today.	- Поразительно верно, - прервал его Г ордон. -Теперь я тебе отвечу по поводу сцены, которую мы сегодня видали.
That Cossack mocking the poor patriarch, along with thousands of cases like it, is, of course, an example of the most elementary baseness, which should occasion, not philosophizing, but a punch in the nose, that's clear.	Этот казак, глумившийся над бедным патриархом, равно как и тысячи таких же случаев, это, конечно, примеры простейшей низости, по поводу которой не философствуют, а бьют по морде, дело ясно.

But to the question of the Jews as a whole, philosophy is applicable, and then it turns its unexpected side to us.	Но к вопросу о евреях в целом философия приложима, и тогда она оборачивается неожиданной стороной.
But here I'm not telling you anything new.	Но ведь тут я не скажу тебе ничего нового.
All these thoughts, in me as in you, come from your uncle.	Все эти мысли у меня, как и у тебя, от твоего дяди.
" 'What is a people?' you ask.	Что такое народ? - спрашиваешь ты.
Must we make a fuss over it, and doesn't he do more for it who, without thinking of it, by the very beauty and triumph of his deeds, raises it to universality and, having glorified it, makes it eternal?	Надо ли нянчиться с ним и не больше ли делает для него тот, кто, не думая о нем, самою красотой и торжеством своих дел увлекает его за собой во всенародность и, прославив, увековечивает?
Well, of course, of course.	Ну конечно, конечно.
And what kind of peoples can we talk about in Christian times?	Да и о каких народах может быть речь в христианское время?
They're not simple peoples, but converted, transformed peoples, and the whole point is precisely in the transformation, not in faithfulness to old principles.	Ведь это не просто народы, а обращенные, претворенные народы, и все дело именно в превращении, а не в верности старым основаниям.
Let's remember the Gospel.	Вспомним Евангелие.
What did it say on this subject?	Что оно говорило на эту тему?
First, it wasn't an assertion: this is so and that is so.	Во-первых, оно не было утверждением: так-то, мол, и так-то.
It was a na?ve and timid suggestion.	Оно было предложением наивным и несмелым.
The suggestion was: Do you want to exist in a new way, as never before, do you want the blessedness of the spirit?	Оно предлагало: хотите существовать по-новому, как не бывало, хотите блаженства духа?
And everyone accepted the suggestion, caught up for millennia.	И все приняли предложение, захваченные на тысячелетия.
"When it said that in the Kingdom of God there are no Greeks and Jews, did it merely mean to say that everyone is equal before God?	Когда оно говорило: в царстве Божием нет эллина и иудея, - только ли оно хотело сказать, что перед Богом все равны?
No, there was no need for that; the Greek philosophers, the Roman moralists, the prophets of the Old Testament knew that before.	Нет, для этого оно не требовалось, это знали до него философы Греции, римские моралисты, пророки Ветхого завета.
But it said: in that new way of existence and new form of communion, conceived in the heart and known as the Kingdom of God, there are no peoples, there are persons.	Но оно говорило: в том сердцем задуманном новом способе существования и новом виде общения, которое называется царством Божиим, нет народов, есть личности.
"You just said that a fact is senseless unless one puts sense into it.	Вот ты говорил, факт бессмысленен, если в него не внести смысла.
Christianity, the mystery of the person, is precisely what needs to be put into the fact for it to acquire meaning for man.	Христианство, мистерия личности и есть именно то самое, что надо внести в факт, чтобы он приобрел значение для человека.

"And we talked about average figures, who have nothing to say to life and the world as a whole, about second-rate forces interested in narrowness, in having the talk always be about some people or other, preferably a small one, that should suffer, so that it's possible to sit and talk endlessly and thrive on their own pity.	И мы говорили о средних деятелях, ничего не имеющих сказать жизни и миру в целом, о второразрядных силах, заинтересованных в узости, в том, чтобы все время была речь о каком-нибудь народе, предпочтительно малом, чтобы он страдал, чтобы можно было судить и рядить и наживаться на жалости.
Jewry is fully and completely the victim of this element.	Полная и безраздельная жертва этой стихии -еврейство.
Its own notion of itself as a people laid upon it the deadening necessity of being and remaining a people and only that over the centuries, during which, by a power that had once come from its own midst, the whole world was delivered from this humiliating task.	Национальной мыслью возложена на него мертвящая необходимость быть и оставаться народом и только народом в течение веков, в которые силою, вышедшей некогда из его рядов, весь мир избавлен от этой принижающей задачи.
How astounding it is!	Как это поразительно!
How could it have happened?	Как это могло случиться?
This festivity, this deliverance from the bedevilment of mediocrity, this soaring above the dull-witted workaday world-all this was born on their soil, spoke their language, and belonged to their tribe.	Этот праздник, это избавление от чертовщины посредственности, этот взлет над скудоумием будней, все это родилось на их земле, говорило на их языке и принадлежало к их племени.
And they saw and heard it and let it slip.	И они видели и слышали это и это упустили?
How could they have let a spirit of such all-absorbing beauty and power leave them, how could they think that next to its triumph and reign they would remain as the empty shell this miracle had once cast off?	Как могли они дать уйти из себя душе такой поглощающей красоты и силы, как могли думать, что рядом с ее торжеством и воцарением они останутся в виде пустой оболочки этого чуда, им однажды сброшенной.
To whose profit is this voluntary martyrdom, who needs these centuries of the mockery and bloodletting of so many utterly blameless old men, women, and children, so fine and so capable of good and of the heart's communion!	В чьих выгодах это добровольное мученичество, кому нужно, чтобы веками покрывалось осмеянием и истекало кровью столько ни в чем не повинных стариков, женщин и детей, таких тонких и способных к добру и сердечному общению!
Why are the people-loving writers of all peoples so lazy and giftless?	Отчего так лениво-бездарны пишущие народолюбцы всех народностей?
Why do the rulers of this people's minds never go beyond the two easily accessible forms of world sorrow and ironizing wisdom?	Отчего властители дум этого народа не пошли дальше слишком легко дающихся форм мировой скорби и иронизирующей мудрости?
Why, faced with the risk of exploding from the irrevocability of their duty, as a steam boiler explodes from pressure, did they not disband this troop that fights and gets beaten nobody knows what for?	Отчего, рискуя разорваться от неотменимости своего долга, как рвутся от давления паровые котлы, не распустили они этого, неизвестно за что борющегося и за что избиваемого отряда?
Why didn't they say:	Отчего не сказали:
'Come to your senses.	"Опомнитесь.
Enough.	Довольно.
There's no need for more.	Больше не надо.
Don't call yourselves by the old name.	Не называйтесь, как раньше.

Don't cling together, disperse.	Не сбивайтесь в кучу, разойдитесь.
Be with everyone.	Будьте со всеми.
You are the first and best Christians in the world.	Вы первые и лучшие христиане мира.
You are precisely that which you have been set against by the worst and weakest among you."	Вы именно то, чему вас противопоставляли самые худшие и слабые из вас".
13	13
The next day, coming to dinner, Zhivago said:	На другой день, придя к обеду, Живаго сказал:
"So you couldn't wait to leave, and now you've called it down on us.	- Вот тебе не терпится уехать, вот ты и накликал.
I can't say, 'You're in luck,' because what kind of luck is it that we're pressed back or beaten again?	Не могу сказать "твое счастье", ибо какое же это счастье, что нас опять теснят или поколотили?
The way east is free, and we're being squeezed from the west.	Дорога на восток свободна, а с запада нас жмут.
All army medical units are ordered to pack up.	Приказ всем военно-санитарным учреждениям сворачиваться.
Tomorrow or the day after, we'll be on our way.	Снимаемся завтра или послезавтра.
Where-nobody knows.	Куда - неизвестно.
And of course Mikhail Grigorievich's laundry hasn't been washed, has it, Karpenko.	А белье Михаила Григорьевича, Карпенко, конечно, не стирано.
The eternal story.	Вечная история.
It's that woman, that woman... but ask him what woman, he doesn't know himself, the blockhead."	Кума, кума, а спроси его толком, какая это кума, так он сам не знает, болван.
He did not listen to what his medical orderly spun out to justify himself, and paid no attention to Gordon, who was upset that he had been wearing Zhivago's linen and was leaving in his shirt.	Он не слушал, что плел в свое оправдание денщик-санитар, и не обращал внимания на Г ордона, огорченного тем, что он заносил живаговское белье и уезжает в его рубашке.
Zhivago went on.	Живаго продолжал:
"Ah, this camp life, these Gypsy wanderings.	- Эх, походное наше житье, цыганское кочевье.
When we moved in here, none of it was to my liking-the stove was in the wrong place, the ceiling was low, it was dirty and stuffy.	Когда сюда въезжали, все было не по мне - и печь не тут, и низкий потолок, и грязь, и духота.
And now for the life of me I can't remember where we were stationed before this.	А теперь, хоть убей, не могу вспомнить, где мы до этого стояли.
And it seems I could spend all my life here, looking at the stove in the corner, with sun on the tiles and the shadow of a roadside tree moving over it."	И, кажется, век бы тут прожил, глядя на этот угол печи с солнцем на изразцах и движущейся по ней тенью придорожного дерева.
They began unhurriedly to pack.	Они стали не торопясь укладываться.
During the night they were awakened by noise and shouts, gunshots and running feet.	Ночью их разбудили шум и крики, стрельба и беготня.
There was a sinister glow over the village.	Деревня была зловеще озарена.
Shadows flitted past the windows.	Мимо окна мелькали тени.

The owners of the house woke up and began stirring behind the wall.	За стеной проснулись и задвигались хозяева.
"Run out, Karpenko, ask what's the cause of this bedlam," said Yuri Andreevich.	- Сбегай на улицу, Карпенко, спроси, по какому случаю содом, - сказал Юрий Андреевич.
Soon everything became known.	Скоро все стало известно.
Zhivago himself dressed hastily and went to the hospital to verify the rumors, which proved correct.	Сам Живаго, наскоро одевшись, ходил в лазарет, чтобы проверить слухи, которые оказались правильными.
The Germans had broken the resistance in this sector.	Немцы сломили на этом участке сопротивление.
The line of defense had moved closer to the village and kept getting closer.	Линия обороны передвинулась ближе к деревне и все приближалась.
The village was under fire.	Деревня была под обстрелом.
The hospital and offices were quickly removed, without waiting for the order to evacuate.	Лазарет и учреждения спешно вывозили, не дожидаясь приказа об эвакуации.
Everything was supposed to be finished before dawn.	Все предполагали закончить до рассвета.
"You'll go with the first echelon. The carriage is leaving now, but I told them to wait for you.	- Ты поедешь с первым эшелоном, линейка сейчас отходит, но я сказал, чтобы тебя подождали.
Well, good-bye.	Ну, прощай.
I'll come with you and see that you get seated."	Я провожу тебя и посмотрю, как тебя усадят.
They were running to the other end of the village, where the detachment was formed up.	Они бежали на другой конец деревни, где снаряжали отряд.
Running past the houses, they bent down and hid behind their projecting parts.	Пробегая мимо домов, они нагибались и прятались за их выступами.
Bullets hummed and whined in the street.	По улице пели и жужжали пули.
From intersections with roads leading to the fields, they could see shrapnel exploding over them in umbrellas of flame.	С перекрестков, пересекаемых дорогами в поле, было видно, как над ним зонтами пламени раскидывались разрывы шрапнели.
"And what about you?" Gordon asked as they ran.	- А ты как же? - на бегу спрашивал Гордон.
"I'll come later.	- Я потом.
I must go home and get my things.	Надо будет еще вернуться домой, за вещами.
I'll be in the second party."	Я со второй партией.
They said good-bye at the village gate.	Они простились у околицы.
The carriage and the several carts that made up the train set off, driving into each other and gradually forming a line.	Несколько телег и линейка, из которых состоял обоз, двинулись, наезжая друг на друга и постепенно выравниваясь.
Yuri Andreevich waved to his departing friend.	Юрий Андреевич помахал рукой уезжающему товарищу.
The flames of a burning barn lit them up.	Их освещал огонь загоревшегося сарая.
Again trying to stay close to the cottages, under cover of their corners, Yuri Andreevich quickly headed back to his place.	Так же стараясь идти вдоль изб, под прикрытием их углов, Юрий Андреевич быстро направился к себе назад.

Two houses before his own porch, he was knocked off his feet by the blast of an explosion and wounded by a shrapnel bullet.	За два дома до его крыльца его свалила с ног воздушная волна разрыва и ранила шрапнельная пулька.
Yuri Andreevich fell in the middle of the road, covered with blood, and lost consciousness.	Юрий Андреевич упал посреди дороги, обливаясь кровью, и потерял сознание.
14	14
The hospital in the rear was lost in one of the little towns in the western territory, on a railway line, near general headquarters.	Эвакуационный госпиталь был затерян в одном из городков Западного края у железной дороги, по соседству со ставкою.
Warm days set in at the end of February.	Стояли теплые дни конца февраля.
In the ward for convalescent officers, at the request of Yuri Andreevich, who was a patient there, the window next to his bed had been opened.	В офицерской палате для выздоравливающих по просьбе Юрия Андреевича, находившегося тут на излечении, было отворено окно близ его койки.
Dinnertime was approaching.	Приближался час обеда.
The patients filled the remaining time however they could.	Больные коротали оставшееся до него время кто чем мог.
They had been told that a new nurse had come to the hospital and would make her rounds for the first time that day.	Им сказали, что в госпиталь поступила новая сестра и сегодня в первый раз будет их обходить.
Lying across from Yuri Andreevich, Galiullin was looking through the just-arrived editions of Speech and The Russian Word and exclaiming indignantly at the blanks in the print left by the censors.	Лежавший против Юрия Андреевича Галиуллин просматривал только что полученные "Речь" и "Русское слово" и возмущался пробелами, оставленными в печати цензурою.
Yuri Andreevich was reading letters from Tonya, a number of which had accumulated and were delivered all at once by the field post.	Юрий Андреевич читал письма от Тони, доставленные полевою почтой сразу в том количестве, в каком они там накопились.
The wind stirred the pages of the letters and newspapers.	Ветер шевелил страницами писем и листами газеты.
Light footsteps were heard.	Послышались легкие шаги.
Yuri Andreevich raised his eyes from a letter.	Юрий Андреевич поднял от письма глаза.
Lara came into the ward.	В палату вошла Лара.
Yuri Andreevich and the lieutenant each recognized her on his own, without knowing about the other.	Юрий Андреевич и подпоручик, каждый порознь, не зная этого друг о друге, ее узнали.
She did not know either of them.	Она не знала никого из них.
She said:	Она сказала:
"Good afternoon.	- Здравствуйте.
Why is the window open?	Зачем окно открыто?
Aren't you cold?"-and she went up to Galiullin. "What's your complaint?" she asked and took his wrist to count the pulse, but at the same moment she let go of it and sat down on a chair by his cot, perplexed.	Вам не холодно? - и подошла к Галиуллину. - На что жалуетесь? - спросила она и взяла его за руку, чтобы сосчитать пульс, но в ту же минуту выпустила ее и села на стул у его койки, озадаченная.

"How unexpected, Larissa Fyodorovna," said Galiullin. "I served in the same regiment as your husband and knew Pavel Pavlovich.	- Какая неожиданность, Лариса Федоровна, -сказал Галиуллин. - Я служил в одном полку с вашим мужем и знал Павла Павловича.
I have his belongings ready for you."	У меня для вас собраны его вещи.
"It can't be, it can't be," she repeated. "What an amazing chance.	- Не может быть, не может быть, - повторяла она. - Какая поразительная случайность.
So you knew him?	Так вы его знали?
Tell me quickly, how did it all happen?	Расскажите же скорее, как все было?
So he died buried under the earth?	Ведь он погиб, засыпан землей?
Don't conceal anything, don't be afraid.	Ничего не скрывайте, не бойтесь.
I know everything."	Ведь я все знаю.
Galiullin did not have the heart to confirm her information, which was based on rumors.	У Галиуллина не хватило духу подтвердить ее сведения, почерпнутые из слухов.
He decided to lie in order to calm her.	Он решил соврать ей, чтобы ее успокоить.
"Antipov was taken prisoner," he said. "He got too far ahead with his unit during an attack and found himself alone.	- Антипов в плену, - сказал он. - Он забрался слишком далеко вперед со своей частью во время наступления и очутился в одиночестве.
They surrounded him.	Его окружили.
He was forced to surrender."	Он был вынужден сдаться.
But Lara did not believe Galiullin.	Но Лара не поверила Галиуллину.
The stunning suddenness of the conversation agitated her.	Ошеломляющая внезапность разговора взволновала ее.
She could not hold back the rising tears and did not want to cry in front of strangers.	Она не могла справиться с нахлынувшими слезами и не хотела плакать при посторонних.
She got up quickly and left the ward, to regain her composure in the corridor.	Она быстро встала и вышла из палаты, чтобы овладеть собою в коридоре.
After a moment she came back, outwardly calm.	Через минуту она вернулась внешне спокойная.
She deliberately did not look at Galiullin in the corner, so as not to start crying again.	Она нарочно не глядела в угол на Галиуллина, чтобы снова не расплакаться.
Going straight to Yuri Andreevich's bed, she said absentmindedly and by rote:	Подойдя прямо к койке Юрия Андреевича, она сказала рассеянно и заученно:
"Good afternoon.	- Здравствуйте.
What's your complaint?"	На что жалуетесь?
Yuri Andreevich had observed her agitation and tears, wanted to ask her what was the matter, wanted to tell her how he had seen her twice in his life, as a schoolboy and as a university student, but he thought it would come out as too familiar and she would misunderstand him.	Юрий Андреевич наблюдал ее волнение и слезы, хотел спросить ее, что с ней, хотел рассказать ей, как дважды в жизни видел ее, гимназистом и студентом, но он подумал, что это выйдет фамильярно и она поймет его неправильно.

Then he suddenly remembered the dead Anna Ivanovna in her coffin and Tonya's cries that time in Sivtsev Vrazhek, restrained himself, and, instead of all that, said:	Потом он вдруг вспомнил мертвую Анну Ивановну в гробу и Тонины крики тогда в Сивцевом, и сдержался, и вместо всего этого сказал:
"Thank you.	- Благодарю вас.
I'm a doctor myself, and I treat myself on my own.	Я сам врач и лечу себя собственными силами.
I have no need of anything."	Я ни в чем не нуждаюсь.
"Why is he offended with me?" Lara thought and looked in surprise at this snub-nosed, in no way remarkable stranger.	"За что он на меня обиделся?" - подумала Лара и удивленно посмотрела на этого курносого, ничем не замечательного незнакомца.
For several days there was changing, unstable weather, with a warm, endlessly muttering wind in the nights, which smelled of wet earth.	Несколько дней была переменная, неустойчивая погода, теплый, заговаривающийся ветер ночами, которые пахли мокрой землею.
And all those days strange information came from headquarters, alarming rumors arrived from home, from inside the country.	И все эти дни поступали странные сведения из ставки, приходили тревожные слухи из дому, изнутри страны.
Telegraph connections with Petersburg kept being interrupted.	Прерывалась телеграфная связь с Петербургом.
Everywhere, at every corner, political conversations went on.	Всюду, на всех углах заводили политические разговоры.
Each time she was on duty, the nurse Antipova made two rounds, in the morning and in the evening, and exchanged inconsequential remarks with patients in other wards, with Galiullin and Yuri Andreevich.	В каждое дежурство сестра Антипова производила два обхода, утром и вечером, и перекидывалась ничего не значащими замечаниями с больными из других палат, с Галиуллиным, с Юрием Андреевичем.
"A strange, curious man," she thought.	Странный любопытный человек, думала она.
"Young and unfriendly.	Молодой и нелюбезный.
Snub-nosed, and you couldn't call him very handsome.	Курносый и нельзя сказать, чтобы очень красивый.
But intelligent in the best sense of the word, with an alive, winning mind.	Но умный в лучшем смысле слова, с живым, подкупающим умом.
But that's not the point.	Но дело не в этом.
The point is that I must quickly finish my obligations here and get transferred to Moscow, closer to Katenka.	А дело в том, что надо поскорее заканчивать свои обязанности здесь и переводиться в Москву, поближе к Катеньке.
And in Moscow I must apply to be discharged as a nurse and go back home to Yuriatin, to my work at the school.	А в Москве надо подавать на увольнение из сестер милосердия и возвращаться к себе в Юрятин на службу в гимназии.
It's all clear about poor Patulechka, there's no hope, and so there's no more need to stay on as a heroine of the battlefield, the whole thing was cooked up for the sake of finding him."	Ведь про бедного Патулечку все ясно, никакой надежды, тогда больше не к чему и оставаться в полевых героинях, ради его розысков только и было это нагорожено.
How is it there with Katenka now?	Что теперь там с Катенькой!
Poor little orphan (here she began to cry).	Бедная сиротка (тут она принималась плакать).

Some very sharp changes have been noticeable recently.	Замечаются очень резкие перемены в последнее время.
Not long ago there was a sacred duty to the motherland, military valor, lofty social feelings.	Недавно были святы долг перед родиной, военная доблесть, высокие общественные чувства.
But the war is lost, that's the main calamity, and all the rest comes from that, everything is dethroned, nothing is sacred.	Но война проиграна, это - главное бедствие, и от этого все остальное, все развенчано, ничто не свято.
Suddenly everything has changed, the tone, the air; you don't know how to think or whom to listen to.	Вдруг все переменилось, тон, воздух, неизвестно как думать и кого слушаться.
As if you've been led all your life like a little child, and suddenly you're let out-go, learn to walk by yourself.	Словно водили всю жизнь за руку, как маленькую, и вдруг выпустили, учись ходить сама.
And there's no one around, no family, no authority.	И никого кругом, ни близких, ни авторитетов.
Then you'd like to trust the main thing, the force of life, or beauty, or truth, so that it's them and not the overturned human principles that guide you, fully and without regret, more fully than it used to be in that peaceful, habitual life that has gone down and been abolished.	Тогда хочется довериться самому главному, силе жизни или красоте или правде, чтобы они, а не опрокинутые человеческие установления управляли тобой, полно и без сожаления, полнее, чем бывало в мирной привычной жизни, закатившейся и упраздненной.
But in her case-Lara would catch herself in time-this purpose, this unconditional thing will be Katenka.	Но в ее случае, вовремя спохватилась Лара, такой целью и безусловностью будет Катенька.
Now, without Patulechka, Lara is only a mother and will give all her forces to Katenka, the poor little orphan.	Теперь, без Патулечки, Лара только мать и отдаст все силы Катеньке, бедной сиротке.
Yuri Andreevich learned from a letter that Gordon and Dudorov had released his book without his permission, that it had been praised and a great literary future was prophesied for him, and that it was very interesting and alarming in Moscow now, the latent vexation of the lower classes was growing, we were on the eve of something important, serious political events were approaching.	Юрию Андреевичу писали, что Г ордон и Дудоров без его разрешения выпустили его книжку, что ее хвалят и пророчат ему большую литературную будущность и что в Москве сейчас очень интересно и тревожно, нарастает глухое раздражение низов, мы накануне чего-то важного, близятся серьезные политические события.
It was late at night.	Была поздняя ночь.
Yuri Andreevich was overcome by a terrible sleepiness.	Юрия Андреевича одолевала страшная сонливость.
He dozed off intermittently and fancied that, after the day's excitement, he could not fall asleep, that he was not asleep.	Он дремал с перерывами и воображал, что, наволновавшись за день, он не может уснуть, что он не спит.
Outside the window, the sleepy, sleepily breathing wind kept yawning and tossing.	За окном позевывал и ворочался сонный, сонно дышащий ветер.
The wind wept and prattled:	Ветер плакал и лепетал:
"Tonya, Shurochka, how I miss you, how I want to be home, at work!"	"Тоня, Шурочка, как я по вас соскучился, как мне хочется домой, за работу!"
And to the muttering of the wind, Yuri Andreevich slept, woke up, and fell asleep in a quick succession of happiness and suffering, impetuous and alarming, like this changing weather, like this unstable night.	И под бормотание ветра Юрий Андреевич спал, просыпался и засыпал в быстрой смене счастья и страданья, стремительной и тревожной, как эта переменная погода, как эта неустойчивая ночь.

Lara thought:	Лара подумала:
"He showed so much care, preserving this memory, these poor things of Patulechka's, and I'm such a pig, I didn't even ask who he is or where he's from."	"Он проявил столько заботливости, сохранив эту память, эти бедные Патулечкины вещи, а я, такая свинья, даже не спросила, кто он и откуда".
During the next morning's round, to make up for her omission and smooth over the traces of her ingratitude, she asked Galiullin about it all and kept saying "oh" and "ah."	В следующий же утренний обход, восполняя упущенное и заглаживая след своей неблагодарности, она расспросила обо всем этом Галиуллина и заохала и заахала.
"Lord, holy is Thy will!	"Господи, святая твоя воля!
Twenty-eight Brestskaya Street, the Tiverzins, the revolutionary winter of 1905!	Брестская, двадцать восемь, Тиверзины, революционная зима тысяча девятьсот пятого года!
Yusupka?	Юсупка?
No, I didn't know Yusupka, or I don't remember, forgive me.	Нет. Юсупки не знала или не помню, простите.
But that year, that year and that courtyard!	Но год-то, год-то и двор!
It's true, there really was such a courtyard and such a year!" Oh, how vividly she suddenly felt it all again!	Ведь это правда, ведь действительно были такой двор и такой год! - О как живо она вдруг все это опять ощутила!
And the shooting then, and (God, how did it go?) "Christ's opinion!" Oh, how strongly, how keenly you feel as a child, for the first time!	И стрельбу тогда, и (как это, дай Бог памяти) "Христово мнение"! - О с какою силою, как проницательно чувствуют в детстве, впервые!
"Forgive me, forgive me, what is your name, Lieutenant?	Простите, простите, как вас, подпоручик?
Yes, yes, you already told me once.	Да, да, вы мне раз уже сказали.
Thank you, oh, how I thank you, Osip Gimazetdinovich, what memories, what thoughts you've awakened in me!"	Спасибо, о какое спасибо вам, Осип Г имазетдинович, какие воспоминания, какие мысли вы во мне пробудили!"
All day she went about with "that courtyard" in her soul, and kept sighing and reflecting almost aloud.	Весь день она ходила с "тем двором" в душе и все охала и почти вслух размышляла.
Just think, twenty-eight Brestskaya!	Подумать только, Брестская, двадцать восемь!
And now there's shooting again, but so much more terrible!	И вот опять стрельба, но во сколько раз страшней!
This is no "the boys are shooting" for you.	Это тебе не "мальчики стреляют".
The boys have grown up, and they're all here, as soldiers, all simple people from those courtyards and from villages like this one.	А мальчики выросли и все - тут, в солдатах, весь простой народ с тех дворов и из таких же деревень.
Amazing!	Поразительно!
Amazing!	Поразительно!
Rapping with their canes and crutches, invalids and non-bedridden patients from other wards came, ran, and hobbled into the room, and started shouting at the same time:	В помещение, стуча палками и костылями, вошли, вбежали и приковыляли инвалиды и не носилочные больные из соседних палат, и наперебой закричали:

"An event of extraordinary importance.	- События чрезвычайной важности.
Disorder in the streets of Petersburg.	В Петербурге уличные беспорядки.
The troops of the Petersburg garrison have gone over to the side of the insurgents.	Войска петербургского гарнизона перешли на сторону восставших.
Revolution."	Революция.
Part Five	ЧАСТЬ ПЯТАЯ
FAREWELL TO THE OLD	ПРОЩАНЬЕ СО СТАРЫМ
1	1
The little town was called Meliuzeevo.	Городок назывался Мелюзеевым.
It was in the black earth region.	Он стоял на черноземе.
Over its roofs, like a swarm of locusts, hung the black dust raised by the troops and wagon trains that kept pouring through it.	Тучей саранчи висела над его крышами черная пыль, которую поднимали валившие через него войска и обозы.
They moved from morning to evening in both directions, from the war and to the war, and it was impossible to say exactly whether it was still going on or was already over.	Они двигались с утра до вечера в обоих направлениях, с войны и на войну, и нельзя было толком сказать, продолжается ли она или уже кончилась.
Each day, endlessly, like mushrooms, new functions sprang up.	Каждый день без конца, как грибы, вырастали новые должности.
And they were elected to them all.	И на все их выбирали.
Himself, Lieutenant Galiullin, and the nurse Antipova, and a few more persons from their group, all of them inhabitants of big cities, well-informed and worldly-wise people.	Его самого, поручика Галиуллина, и сестру Антипову, и еще несколько человек из их компании, наперечет жителей больших городов, людей сведущих и видавших виды.
They filled posts in the town government, served as commissars in minor jobs in the army and in medical units, and looked upon these succeeding occupations as an outdoor amusement, like a game of tag.	Они замещали посты в городском самоуправлении, служили комиссарами на мелких местах в армии и по санитарной части и относились к чередованию этих занятий как к развлечению на открытом воздухе, как к игре в горелки.
But more and more often they wanted to leave this tag and go home to their permanent occupations.	Но все чаще им хотелось с этих горелок домой, к своим постоянным занятиям.
Work often and actively threw Zhivago and Antipova together.	Работа часто и живо сталкивала Живаго с Антиповой.
2	2
In the rain, the black dust in the town turned to a dark brown slush of a coffee color, which covered its mostly unpaved streets.	В дожди черная пыль в городе превращалась в темно-коричневую слякоть, покрывавшую его улицы, в большинстве немощеные.
It was not a big town.	Городок был невелик.
From any place in it, at each turn, the gloomy steppe, the dark sky, the vast expanses of the war, the vast expanses of the revolution opened out.	С любого места в нем тут же за поворотом открывалась хмурая степь, темное небо, просторы войны, просторы революции.
Yuri Andreevich wrote to his wife:	Юрий Андреевич писал жене:

"The disorganization and anarchy in the army continue.	"Развал и анархия в армии продолжаются.
Measures are being taken to improve the discipline and martial spirit of the soldiers.	Предпринимают меры к поднятию у солдат дисциплины и боевого духа.
I made a tour of the units stationed nearby.	Объезжал расположенные поблизости части.
"Finally, instead of a postscript, though I might have written you about this much earlier-I work here alongside a certain Antipova, a nurse from Moscow, born in the Urals.	Наконец, вместо постскриптума, хотя об этом я мог бы написать тебе гораздо раньше, - работаю я тут рука об руку с некой Антиповой, сестрой милосердия из Москвы, уроженкой Урала.
"Do you remember, at the Christmas party on the dreadful night of your mother's death, a girl shot at a prosecutor?	Помнишь, на елке, в страшную ночь кончины твоей мамы, девушка стреляла в прокурора?
It seems she was tried later.	Ее, кажется, потом судили.
As I recall, I told you then that Misha and I had seen this girl when she was still in high school, in some trashy hotel rooms we had gone to with your father, for what purpose I don't remember, at night, in the freezing cold, during an armed uprising on Presnya, as it now seems to me.	Помнится, я тогда же сказал тебе, что эту курсистку, когда она еще была гимназисткою, мы с Мишей видели в одних дрянных номерах, куда ездили с твоим папой, не помню с какою целью, ночью в трескучий мороз, как мне теперь кажется, во время вооруженного восстания на Пресне.
That girl is Antipova.	Это и есть Антипова.
"I have tried several times to go home.	Несколько раз порывался домой.
But it is not so simple.	Но это не так просто.
What mainly keeps us here is not the work, which we could turn over to others without any harm.	Задерживают главным образом не дела, которые мы без ущерба могли бы передать другим.
The difficulties are presented by the trip itself.	Трудности заключаются в самой поездке.
The trains either don't run at all or come so full that it is impossible to get on them.	Поезда то не ходят совсем, то проходят до такой степени переполненные, что сесть на них нет возможности.
"However, to be sure, it cannot go on like this endlessly, and therefore several people who have recovered or have left the service or been discharged, including myself, Galiullin, and Antipova, have decided at all costs to leave starting next week, and, to make taking the train easier, to leave separately on different days.	Однако, разумеется, так не может продолжаться до бесконечности, и потому несколько человек вылечившихся, ушедших со службы и освобожденных, в том числе я, Галиуллин и Антипова, решили во что бы то ни стало разъезжаться с будущей недели, а для удобства посадки отправляться в разные дни поодиночке.
"I may arrive any day now like a bolt from the blue.	В любой день могу нагрянуть как снег на голову.
However, I will try to send you a telegram."	Впрочем, постараюсь дать телеграмму".
But even before his departure, Yuri Andreevich had time to receive a reply from Antonina Alexandrovna.	Но еще до отъезда Юрий Андреевич успел получить ответное письмо Антонины Александровны.

In her letter, in which the construction of the sentences was broken by sobs, and tearstains and inkblots served as periods, Antonina Alexandrovna insisted that her husband should not return to Moscow, but go straight on to the Urals after that wonderful nurse, who journeys through life accompanied by such portents and coincidences, with which her, Tonya's, modest path in life could not be compared.	В этом письме, в котором рыдания нарушали построения периодов, а точками служили следы слез и кляксы, Антонина Александровна убеждала мужа не возвращаться в Москву, а проследовать прямо на Урал за этой удивительной сестрою, шествующей по жизни в сопровождении таких знамений и стечений обстоятельств, с которыми не сравняться ее, Тониному, скромному жизненному пути.
"Don't worry about Sashenka and his future," she wrote. "You will not have to be ashamed for him.	"О Сашеньке и его будущем не беспокойся, -писала она. - Тебе не придется за него стыдиться.
I promise to bring him up by those same principles that you saw an example of as a child in our home."	Обещаю воспитать его в тех правилах, пример которых ты ребенком видел в нашем доме".
"You're out of your mind, Tonya," Yuri Andreevich rushed to reply. "What suspicions!	"Ты с ума сошла, Тоня, - бросился отвечать Юрий Андреевич, - какие подозрения!
Don't you know, or don't you know well enough, that you, the thought of you, and faithfulness to you and our home saved me from death and all sorts of destruction during these two horrible and devastating years of war?	Разве ты не знаешь или знаешь недостаточно хорошо, что ты, мысль о тебе и верность тебе и дому спасали меня от смерти и всех видов гибели в течение этих двух лет войны, страшных и уничтожающих?
Anyhow, there's no need for words.	Впрочем, к чему слова.
Soon we'll see each other, our former life will begin again, everything will become clear.	Скоро мы увидимся, начнется прежняя жизнь, все объяснится.
"But that you could reply to me like that frightens me in another way.	Но то, что ты мне могла ответить так, пугает меня совсем по-другому.
If I gave you cause for such a reply, maybe I am indeed behaving ambiguously, and am therefore also to blame before this woman for misleading her, and will have to apologize to her.	Если я подал повод для такого ответа, может быть, я веду себя действительно двусмысленно, и тогда виноват также перед этой женщиной, которую ввожу в заблуждение и перед которой должен буду извиниться.
I will do so as soon as she comes back from making the round of several nearby villages.	Я это сделаю, как только она вернется из объезда нескольких близлежащих деревень.
The zemstvo, which previously existed only in provinces and districts, is now being introduced on a lower level, in village neighborhoods.	Земство, прежде существовавшее только в губерниях и уездах, теперь вводят в более мелких единицах, в волостях.
Antipova went to help her acquaintance, a woman who works as an instructor in these legislative innovations.	Антипова уехала помогать своей знакомой, которая работает инструкторшей как раз по этим законодательным нововведениям.
"It is remarkable that, living in the same house with Antipova, I am unaware to this day of where her room is, and I've never been interested in finding out."	Замечательно, что, живя с Антиповой в одном доме, я до сих пор не знаю, где ее комната, и никогда этим не интересовался".
3	3
Two main roads went east and west from Meliuzeevo.	Из Мелюзеева на восток и запад шли две большие дороги.

One, a forest dirt road, led to Zybushino, a grain trading post, administratively subordinate to Meliuzeevo, but far ahead of it in all respects.	Одна, грунтовая, лесом, вела в торговавшее хлебом местечко Зыбушино, административно подчиненное Мелюзееву, но во всех отношениях его обогнавшее.
The other, paved with gravel, was laid across swampy meadows that dried up in the summer and went to Biriuchi, a railway junction not far from Meliuzeevo.	Другая, насыпная из щебня, была проложена через высыхавшие летом болотистые луга и шла к Бирючам, узловой станции двух скрещивавшихся невдалеке от Мелюзеева железных дорог.
That June in Zybushino the independent republic of Zybushino, which lasted for two weeks, was proclaimed by the local miller Blazheiko.	В июне в Зыбушине две недели продолжалась независимая Зыбушинская республика, провозглашенная зыбушинским мукомолом Блажейко.
The republic was supported by deserters from the 212th infantry regiment, who, weapons in hand, abandoned their positions and came through Biriuchi to Zybushino at the moment of the coup.	Республика опиралась на дезертиров из двести двенадцатого пехотного полка, с оружием в руках покинувших позиции и через Бирючи пришедших в Зыбушино к моменту переворота.
The republic did not recognize the authority of the Provisional Government and separated itself from the rest of Russia.	Республика не признавала власти Временного правительства и отделилась от остальной России.
The sectarian Blazheiko, who as a young man had corresponded with Tolstoy, proclaimed a new thousand-year kingdom in Zybushino, communalized labor and property, and renamed the local administration an apostolate.	Сектант Блажейко, в юности переписывавшийся с Толстым, объявил новое тысячелетнее зыбушинское царство, общность труда и имущества и переименовал волостное правление в апостолат.
Zybushino had always been a source of legends and exaggerations.	Зыбушино всегда было источником легенд и преувеличений.
It stood in the deep forest, was mentioned in documents from the Time of Troubles, and in later times its environs swarmed with robbers.	Оно стояло в дремучих лесах, упоминалось в документах Смутного времени, и его окрестности кишели разбойниками в более позднюю пору.
The prosperity of its merchants and the fantastic fertility of its soil were on everyone's lips.	Притчей во языцех были состоятельность его купечества и фантастическое плодородие его почвы.
Some of the beliefs, customs, and peculiarities of speech that distinguished this western sector of the front line came precisely from Zybushino.	Некоторые поверья, обычаи и особенности говора, отличавшие эту, западную, часть прифронтовой полосы, шли именно из Зыбушина.
Now the same sort of tall tales were told about Blazheiko's chief assistant.	Теперь такие же небылицы рассказывали про главного помощника Блажейко.
It was maintained that he was deaf and dumb from birth, acquired the gift of speech under inspiration, and lost it again when the illumination expired.	Утверждали, будто это глухонемой от рождения, под влиянием вдохновения обретающий дар слова и по истечении озарения его снова теряющий.
In July the Zybushino republic fell.	В июле Зыбушинская республика пала.
A unit loyal to the Provisional Government entered the place.	В местечко вошла верная Временному правительству часть.
The deserters were driven out of Zybushino and withdrew to Biriuchi.	Дезертиров выбили из Зыбушина, и они отошли к Бирючам.

There, beyond the tracks, for a few miles around, stood a cleared forest, with stumps sticking up overgrown with wild strawberry, stacks of old, undelivered firewood, half of which had been stolen, and the dilapidated mud huts of the seasonal woodcutters who had once worked there.	Там за путями на несколько верст кругом тянулись лесные вырубки, на которых торчали заросшие земляникою пни, стояли наполовину растащенные штабеля старых невывезенных дров и разрушались землянки работавших тут когда-то сезонников лесорубов.
It was here that the deserters lodged themselves.	Здесь и засели дезертиры.
4	4
The hospital in which the doctor had been a patient, and had then worked, and which he was now preparing to leave, was housed in the mansion of the countess Zhabrinskaya, which the owner had donated for the care of the wounded at the beginning of the war.	Госпиталь, в котором лежал, а потом служил и который собирался теперь покинуть доктор, помещался в особняке графини Жабринской, с начала войны пожертвованном владелицей в пользу раненых.
The two-story mansion occupied one of the best locations in Meliuzeevo.	Двухэтажный особняк занимал одно из лучших мест в Мелюзееве.
It stood at the intersection of the main street with the central square of the town, the so-called "platz," on which soldiers formerly performed their drills and meetings now took place in the evenings.	Он стоял на скрещении главной улицы с центральной площадью города, так называемым плацем, на котором раньше производили учение солдат, а теперь вечерами происходили митинги.
Its position at the intersection gave the mansion good views on several sides.	Положение на перекрестке с нескольких сторон открывало из особняка хорошие виды.
Besides the main street and the square, one could see the next-door neighbors' yard-a poor provincial property, in no way different from a villager's.	Кроме главной улицы и площади, из него был виден двор соседей, к которому он примыкал, -бедное провинциальное хозяйство, ничем не отличавшееся от деревенского.
One could also see the countess's old garden behind the back wall of the house.	Открывался также из него старый графинин сад, куда дом выходил заднею стеной.
The mansion had never had any independent value for Countess Zhabrinskaya.	Особняк никогда не представлял для Жабринской самостоятельной ценности.
Razdolnoe, a large estate in the district, belonged to her, and the house in town served only as a pied-?-terre for business visits, and also as a gathering place for guests who came to the estate from all sides in the summer.	Ей принадлежало в уезде большое имение Раздольное, и дом в городе служил только опорным пунктом для деловых наездов в город, а также сборным местом для гостей, съезжавшихся летом со всех сторон в имение.
Now there was a hospital in the house, and the owner had been arrested in Petersburg, her place of permanent residence.	Теперь в доме был госпиталь, а владелица была арестована в Петербурге, месте своего постоянного жительства.
Of the former staff, two curious women remained in the mansion, Mademoiselle Fleury, the old governess of the countess's daughters (now married), and the countess's former first cook, Ustinya.	Из прежней челяди в особняке оставались две любопытные женщины, старая гувернантка графининых дочерей, ныне замужних, мадемуазель Флери, и бывшая белая кухарка графини, Устинья.

The gray-haired and ruddy-cheeked old woman, Mademoiselle Fleury, shuffling her slippers, in a loose, shabby jacket, slovenly and disheveled, strolled about the whole hospital, where she was now on familiar terms with everyone, as once with the Zhabrinsky family, and told something or other in broken language, swallowing the endings of the Russian words in French fashion.	Седая и румяная старуха, мадемуазель Флери, шаркая туфлями, в просторной поношенной кофте, неряхой и растрепой расхаживала по всему госпиталю, с которым была теперь на короткой ноге, как когда-то с семейством Жабринских, и ломаным языком что-нибудь рассказывала, проглатывая окончанья русских слов на французский лад.
She struck a pose, swung her arms, and at the end of her babble burst into hoarse laughter, which turned into a prolonged, irrepressible coughing.	Она становилась в позу, размахивала руками и к концу болтовни разражалась хриплым хохотом, кончавшимся затяжным, неудержимым кашлем.
Mademoiselle knew all about the nurse Antipova.	Мадемуазель знала подноготную сестры Антиповой.
It seemed to her that the doctor and the nurse simply must like each other.	Ей казалось, что доктор и сестра должны друг другу нравиться.
Yielding to the passion for matchmaking deeply rooted in the Latin nature, Mademoiselle was glad when she found them together, shook her finger at them meaningfully, and winked mischievously.	Подчиняясь страсти к сводничанью, глубоко коренящейся в романской природе, мадемуазель радовалась, заставая обоих вместе, многозначительно грозила им пальчиком и шаловливо подмигивала.
Antipova was perplexed, the doctor was angry, but Mademoiselle, like all eccentrics, greatly valued her delusions and would not part with them for anything.	Антипова недоумевала, доктор сердился, но мадемуазель, как все чудачки, больше всего ценила свои заблуждения и ни за что с ними не расставалась.
Ustinya presented a still more curious nature.	Еще более любопытную натуру представляла собою Устинья.
She was a woman of a figure tapering awkwardly upward, which gave her the look of a brooding hen.	Это была женщина с нескладно суживавшеюся кверху фигурою, которая придавала ей сходство с наседкой.
Ustinya was dry and sober to the point of venom, but with that rationality she combined an unbridled fantasy with regard to superstitions.	Устинья была суха и трезва до ехидства, но с этой рассудительностью сочетала фантазию, необузданную по части суеверий.
Ustinya knew a great many folk charms, and never stepped out without putting a spell against fire on the stove and whispering over the keyhole to keep the unclean spirit from slipping in while she was gone.	Устинья знала множество народных заговоров и не ступала шагу, не зачуравшись от огня в печи и не зашептав замочной скважины от нечистой силы при уходе из дому.
She was a native of Zybushino.	Она была родом зыбушинская.
They said she was the daughter of the local sorcerer.	Говорили, будто она дочь сельского колдуна.
Ustinya could be silent for years, but once the first fit came and she burst out, there was no stopping her.	Устинья могла молчать годами, но до первого приступа, пока ее не прорывало. Тут уж нельзя было ее остановить.
Her passion was standing up for justice.	Ее страстью было вступаться за правду.
After the fall of the Zybushino republic, the executive committee of Meliuzeevo launched a campaign against the anarchic tendencies coming from there.	После падения Зыбушинской республики Мелюзеевский исполком стал проводить кампанию по борьбе с анархическими веяниями, шедшими из местечка.

Every evening on the platz peaceful and poorly attended meetings sprang up of themselves, to which the unoccupied Meliuzeevans would trickle in, as in past times they used to sit together in summer under the open sky by the gates of the fire station.	Каждый вечер на плацу сами собой возникали мирные и малолюдные митинги, на которые незанятые мелюзеевцы стекались, как в былое время летом на посиделки под открытым небом у ворот пожарной части.
The Meliuzeevo cultural committee encouraged these meetings and sent their own or visiting activists to them in the quality of guides for the discussion.	Мелюзеевский культпросвет поощрял эти собрания и посылал на них своих собственных или приезжих деятелей в качестве руководителей бесед.
They considered the talking deaf-mute the most crying absurdity of all the tales told about Zybushino, and referred to him especially often in their exposures.	Те считали наиболее вопиющей нелепостью в россказнях о Зыбушине говорящего глухонемого и особенно часто сводили на него речь в своих разоблачениях.
But the small artisans of Meliuzeevo, the soldiers' wives, and the former servants of the nobility were of a different opinion.	Но мелкие мелюзеевские ремесленники, солдатки и бывшая барская прислуга были другого мнения.
The talking deaf-mute did not seem to them the height of nonsense.	Говорящий глухонемой не казался им верхом бессмыслицы.
They defended him.	За него вступались.
Among the disjointed cries coming from the crowd in his defense, Ustinya's voice was often heard.	Среди разрозненных возгласов, раздававшихся из толпы в его защиту, часто слышался голос Устиньи.
At first she did not dare to come forward; womanly modesty held her back.	Сначала она не решалась вылезать наружу, бабий стыд удерживал ее.
But, gradually plucking up courage, she began ever more boldly to attack the orators, whose opinions were not favored in Meliuzeevo.	Но постепенно, набираясь храбрости, она начала все смелее наскакивать на ораторов с неугодными в Мелюзееве мнениями.
Thus inconspicuously she became a real speaker from the rostrum.	Так незаметно стала она заправской говоруньей с трибуны.
Through the open windows of the mansion, the monotonous hum of voices on the square could be heard, and on especially quiet evenings even fragments of some of the speeches.	Из особняка в открытые окна было слышно слитное гудение голосов на площади, а в особенно тихие вечера и обрывки отдельных выступлений.
Often, when Ustinya spoke, Mademoiselle would run into the room, insist that those present listen, and, distorting the words, imitate her good-naturedly:	Часто, когда говорила Устинья, в комнату вбегала мадемуазель, уговаривала присутствующих прислушаться и, коверкая слова, добродушно передразнивала:
"Raspou!	- Распу!
Raspou!	Распу!
Sar's diamon!	Сарск брийан!
Zybush!	Зыбуш!
Deaf-mute!	Глюконемой!
Trease!	Измен!
Trease!"	Измен!

Mademoiselle was secretly proud of this sharp-tongued virago.	Втайне мадемуазель гордилась этой острой на язык бой-бабой.
The two women had a tender attachment to each other and grumbled at each other endlessly.	Женщины были нежно привязаны друг к другу и без конца друг на друга ворчали.
5	5
Yuri Andreevich was gradually preparing for departure, went to homes and offices where he had to say good-bye to someone, and obtained the necessary papers.	Постепенно Юрий Андреевич стал готовиться к отъезду, обходил дома и учреждения, где надо было с кем-нибудь проститься, и выправлял необходимые бумаги.
Just then a new commissar of that sector of the front stopped in town on his way to the army.	В это время проездом в армию в городе остановился новый комиссар этой части фронта.
The story went that he was still nothing but a boy.	Про него рассказывали, будто он еще совершенный мальчик.
Those were days of preparation for a major new offensive.	То были дни подготовки нового большого наступления.
There was an effort to achieve a change of morale in the mass of soldiers.	Старались добиться перелома в настроениях солдатских масс.
The troops were tightened up.	Войска подтягивали.
Military-revolutionary courts were established, and the recently abolished death penalty was reinstated.	Были учреждены военно-революционные суды и восстановлена смертная казнь, недавно отмененная.
Before departure the doctor had to register with the commandant, whose duties in Meliuzeevo were fulfilled by the military superior-"the district," as he was known for short.	Перед отъездом доктору надо было отметиться у коменданта, должность которого в Мелюзееве исполнял воинский начальник, "уездный", как его звали для краткости.
Ordinarily there was jostling in his quarters.	Обычно у него бывала страшная толчея.
There was not room enough for the babel in the front hall and the yard, and it filled half the street in front of the office windows.	Столпотворение не умещалось в сенях и на дворе и занимало пол-улицы перед окнами присутствия.
It was impossible to push through to the desks.	К столам нельзя было протиснуться.
In the noise of hundreds of people, no one understood anything.	За гулом сотни голосов никто ничего не понимал.
On that day there was no reception.	В этот день не было приема.
In the empty and quiet offices, the clerks, displeased by the ever more complicated procedures, wrote silently, exchanging ironic glances.	В пустой и тихой канцелярии писаря, недовольные все усложняющимся делопроизводством, молча писали, иронически переглядываясь.
From the chief’s office came merry voices, as if, having unbuttoned their tunics, they were taking some cool refreshment.	Из кабинета начальника доносились веселые голоса, точно там, расстегнув кителя, освежались чем-то прохладительным.
Galiullin came out to the common room, saw Zhivago, and, with a movement of the whole torso, as if preparing to break into a run, invited the doctor to share in the animation that reigned inside.	Оттуда на общую половину вышел Галиуллин, увидал Живаго и движением всего корпуса, словно собираясь разбежаться, поманил доктора разделить царившее там оживление.

The doctor had to go to the office anyway for the superior's signature.	Доктору все равно надо было в кабинет за подписью начальника.
He found everything there in the most artistic disorder.	Там нашел он все в самом художественном беспорядке.
The village sensation and hero of the day, the new commissar, instead of proceeding to his appointed goal, turned up there, in the office, which had no relation to the vital sections of headquarters or operative questions, turned up before the administrators of the military paper kingdom, stood before them, and held forth.	Сенсация городка и герой дня, новый комиссар, вместо следования к цели своего назначения находился тут, в кабинете, никакого отношения не имеющем к жизненным разделам штаба и вопросам оперативным, находился перед администраторами военно-бумажного царства, стоял перед ними и ораторствовал.
"And here is another of our stars," said the district, introducing the doctor to the commissar, who did not even glance at him, totally absorbed in himself, while the district, changing his pose only in order to sign the paper the doctor held out to him, assumed it again and, with a courteous movement of the hand, showed Zhivago to the low, soft pouffe that stood in the middle of the room.	- А вот еще одна наша звезда, - сказал уездный, представляя доктора комиссару, который и не посмотрел на него, всецело поглощенный собою, а уездный, изменив позу только для того, чтобы подписать протянутую доктором бумагу, вновь ее принял и любезным движением руки показал Живаго на стоявший посередине комнаты низкий мягкий пуф.
Of all those present, only the doctor settled himself in the study like a human being.	Из присутствующих только один доктор расположился в кабинете по-человечески.
The others sat one more oddly and casually than the other.	Остальные сидели один другого чуднее и развязнее.
The district, his head propped on his hand, reclined Pechorin-like at the desk; facing him, his assistant heaped himself up on a bolster of the couch, tucking his legs under as if riding sidesaddle. Galiullin sat astride a reversed chair, embracing the back and laying his head on it, while the young commissar first swung himself up by the arms into the embrasure of the windowsill, then jumped down from it, and, like a spinning top, never for a moment falling silent and moving all the time, paced the office with small, rapid steps.	Уездный, подперев рукой голову, по-печорински полулежал возле письменного стола, его помощник громоздился напротив на боковом валике дивана, подобрав под себя ноги, как в дамском седле, Галиуллин сидел верхом на стуле, поставленном задом наперед, обняв спинку и положив на нее голову, а молоденький комиссар то подтягивался на руках в проем подоконника, то с него соскакивал и, как запущенный волчок, ни на минуту не умолкая и все время двигаясь, маленькими частыми шагами расхаживал по кабинету.
He talked nonstop.	Он говорил не переставая.
The subject was the Biriuchi deserters.	Речь шла о бирючевских дезертирах.
The rumors about the commissar proved true.	Слухи о комиссаре оправдались.
He was thin and slender, a still quite unfledged youth, who burned like a little candle with the loftiest ideals.	Это был тоненький и стройный, совсем еще не оперившийся юноша, который, как свечечка, горел самыми высшими идеалами.
He was said to be from a good family, maybe even the son of a senator, and in February had been one of the first to lead his company to the State Duma.	Г оворили, будто он из хорошей семьи, чуть ли не сын сенатора, и в феврале один из первых повел свою роту в Государственную думу.
His last name was Gintze or Gintz; they pronounced it unclearly when he and the doctor were introduced.	Фамилия его была Генце или Гинц, доктору его назвали неясно, когда их знакомили.

The commissar had a correct Petersburg enunciation, as distinct as could be, with a slight hint of the Baltic.	У комиссара был правильный петербургский выговор, отчетливый-преотчетливый, чуть-чуть остзейский.
He wore a very tight field jacket.	Он был в тесном френче.
He was probably embarrassed at being so young, and, in order to seem older, he made a wry, peevish face and put on an affected stoop.	Наверное, ему было неловко, что он еще так молод, и, чтобы казаться старше, он брюзгливо кривил лицо и напускал на себя деланную сутулость.
For that he thrust his hands deep into the pockets of his riding breeches and hunched his shoulders in their new, stiff epaulettes, which in fact gave his figure a simplified cavalryman's look, so that it could have been drawn from shoulders to feet in two lines converging downwards.	Для этого он запускал руки глубоко в карманы галифе и подымал углами плечи в новых, негнущихся погонах, отчего его фигура становилась действительно по-кавалерийски упрощенной, так что от плеч к ногам ее можно было вычертить с помощью двух книзу сходящихся линий.
"There's a Cossack regiment stationed on the railway line several stops from here.	- На железной дороге, в нескольких перегонах отсюда, стоит казачий полк.
Red, devoted.	Красный, преданный.
Call them in, the rebels will be surrounded, and that will be the end of it.	Их вызовут, бунтовщиков окружат, и дело с концом.
The commander of the corps insists they should be speedily disarmed," the district informed the commissar.	Командир корпуса настаивает на их скорейшем разоружении, - осведомлял уездный комиссара.
"Cossacks?	- Казаки?
Never!" the commissar flared up. "That's some sort of 1905, some prerevolutionary reminiscence!	Ни в коем случае! - вспыхивал комиссар. -Какой-то девятьсот пятый год, дореволюционная реминисценция!
Here we're at opposite poles from you, here your generals have outsmarted themselves!"	Тут мы на разных полюсах с вами, тут ваши генералы перемудрили.
"Nothing's been done yet.	- Ничего еще не сделано.
It's all just a plan, a suggestion."	Все еще только в плане, в предположении.
"We have an agreement with the military command not to interfere in operational instructions.	- Имеется соглашение с военным командованием не вмешиваться в оперативные распоряжения.
I don't cancel the Cossacks.	Я казаков не отменяю.
Let it be.	Допустим.
But I for my part will undertake the steps prompted by good sense.	Но я со своей стороны предприму шаги, подсказанные благоразумием.
Do they have a bivouac there?"	У них там бивак?
"Hard to say.	- Как сказать.
A camp, in any case.	Во всяком случае, лагерь.
Fortified."	Укрепленный.
"Excellent.	- Прекрасно.
I want to go to them.	Я хочу к ним поехать.

Show me this menace, these forest bandits.	Покажите мне эту грозу, этих лесных разбойников.
They may be rebels, even deserters, but they're the people, gentlemen, that's what you forget.	Пусть бунтовщики, пусть даже дезертиры, но это народ, господа, вот что вы забываете.
And the people are children, you must know that, you must know their psychology. Here a special approach is needed.	А народ ребенок, надо его знать, надо знать его психику, тут требуется особый подход.
You must know how to touch their best, most sensitive strings, so that they begin to sound.	Надо уметь задеть за его лучшие, чувствительнейшие струны так, чтобы они зазвенели.
I'll go to them in their clearing and have a heart-to-heart talk with them.	Я к ним поеду на вырубки и по душам с ними потолкую.
You'll see in what exemplary order they return to their abandoned positions.	Вы увидите, в каком образцовом порядке они вернутся на брошенные позиции.
Want to bet?	Хотите пари?
You don't believe me?"	Вы не верите?
"It's doubtful.	- Сомнительно.
But God grant it."	Но дай бог!
"I'll tell them:	- Я скажу им:
'Brothers, look at me.	"Братцы, поглядите на меня.
See how I, an only son, the hope of the family, with no regrets, sacrificed my name, my position, my parents' love, in order to gain freedom for you, the like of which no other people in the world enjoys.	Вот я, единственный сын, надежда семьи, ничего не пожалел, пожертвовал именем, положением, любовью родителей, чтобы завоевать вам свободу, равной которой не пользуется ни один народ в мире.
I did it, and so did many young men, to say nothing of the old guard of our glorious predecessors, of the hard-labor populists and the People's Will Schl?sselburgers.	Это сделал я и множество таких же молодых людей, не говоря уж о старой гвардии славных предшественников, о каторжанах-народниках и народовольцах-шлиссельбуржцах.
Were we doing it for ourselves?	Для себя ли мы старались?
Did we need that?	Нам ли это было нужно?
You're no longer rank-and-file soldiers as before, but warriors of the world's first revolutionary army.	Теперь вы больше не рядовые, как были раньше, а воины первой в мире революционной армии.
Ask yourselves honestly, are you worthy of that lofty title?	Спросите себя честно, оправдали ли вы это высокое звание?
At a time when your motherland, bleeding profusely, makes a last effort to shake off the enemy that has twined around her like a hydra, you let yourselves be stupefied by a gang of obscure adventurers and turned into irresponsible riffraff, a mob of unbridled scoundrels, glutted with freedom, for whom whatever they're given is always too little, just like that pig-sit him at a table and he'll put his feet on it-oh, I'll get to them, I'll shame them!"	В то время как родина, истекая кровью, последним усилием старается сбросить с себя гидрою обвившегося вокруг нее врага, вы дали одурманить себя шайке безвестных проходимцев и превратились в несознательный сброд, в скопище разнузданных негодяев, обожравшихся свободой, которым что ни дай, им все мало, вот уж подлинно, пусти свинью за стол, а она и ноги на стол". О, я пройму, я пристыжу их!

"No, no, it's risky," the district tried to object, furtively exchanging meaningful glances with his assistant.	- Нет, нет, это рискованно, - пробовал возразить уездный, украдкой многозначительно переглядываясь с помощником.
Galiullin tried to talk the commissar out of his insane plan.	Г алиуллин отговаривал комиссара от его безумной затеи.
He knew the daredevils of the 212th from the division their regiment belonged to, in which he had once served himself.	Он знал сорвиголов из двести двенадцатого по дивизии, куда полк входил и где он раньше служил.
But the commissar would not listen to him.	Но комиссар его не слушал.
Yuri Andreevich kept trying all the while to get up and leave.	Юрий Андреевич все время порывался встать и уйти.
The commissar's na?vet? embarrassed him.	Наивность комиссара конфузила его.
But the sly knowingness of the district and his assistant, two jeering and underhanded finaglers, was not much better.	Но немногим выше была и лукавая искушенность уездного и его помощника, двух насмешливых и скрытых проныр.
The foolishness and the craftiness were worthy of each other.	Эта глупость и эта хитрость друг друга стоили.
And all of it-superfluous, nonexistent, lackluster, which life itself so longs to avoid-spewed out in a torrent of words.	И все это извергалось потоком слов, лишнее, несуществующее, неяркое, без чего сама жизнь так жаждет обойтись.
Oh, how one wants sometimes to go from such giftlessly high-flown, cheerless human wordiness into the seeming silence of nature, into the arduous soundlessness of long, persistent labor, into the wordlessness of deep sleep, of true music, and of a quiet, heartfelt touch grown mute from fullness of soul!	О как хочется иногда из бездарно-возвышенного, беспросветного человеческого словоговорения в кажущееся безмолвие природы, в каторжное беззвучие долгого, упорного труда, в бессловесность крепкого сна, истинной музыки и немеющего от полноты души тихого сердечного прикосновения!
The doctor remembered that he still faced a talk with Antipova, unpleasant in any case.	Доктор вспомнил, что ему предстоит объяснение с Антиповой, как бы то ни было, неприятное.
He was glad of the necessity to see her, even at that price.	Он был рад необходимости ее увидеть, пусть и такой ценой.
But it was unlikely that she had come back yet.	Но едва ли она уже приехала.
Taking advantage of the first appropriate moment, the doctor got up and inconspicuously left the office.	Воспользовавшись первою удобной минутой, доктор встал и незаметно вышел из кабинета.
6	6
As it happened, she was already at home.	Оказалось, что она уже дома.
The doctor was informed of her arrival by Mademoiselle, who added that Larissa Fyodorovna had come back tired, quickly eaten supper, and gone to her room, asking not to be disturbed.	О ее приезде доктору сообщила мадемуазель и прибавила, что Лариса Федоровна вернулась усталою, наспех поужинала и ушла к себе, попросив ее не беспокоить.
"But knock at her door," Mademoiselle advised. "She's probably not asleep yet."	- Впрочем, постучитесь к ней, - посоветовала мадемуазель. - Она, наверное, еще не спит.
"And how do I find her?" asked the doctor, causing unutterable astonishment in Mademoiselle with the question.	- А как к ней пройти?- спросил доктор, несказанно удивив вопросом мадемуазель.

It turned out that Antipova was lodged at the end of the upstairs corridor, next to the rooms where all of Zhabrinskaya's belongings were locked away, and where the doctor had never been.	Выяснилось, что Антипова помещается в конце коридора наверху, рядом с комнатами, куда под ключом был сдвинут весь здешний инвентарь Жабринской и куда доктор никогда не заглядывал.
Meanwhile it was quickly getting dark.	Между тем быстро темнело.
The streets contracted.	На улицах стало теснее.
Houses and fences huddled together in the evening darkness.	Дома и заборы сбились в кучу в вечерней темноте.
From the depths of the courtyards, trees came up to the windows, to the light of the burning lamps.	Деревья подошли из глубины дворов к окнам, под огонь горящих ламп.
It was a hot and sultry night.	Была жаркая и душная ночь.
Every movement made one break into a sweat.	От каждого движения бросало в пот.
Strips of kerosene light, falling into the yard, ran down the tree trunks in streams of dirty perspiration.	Полосы керосинового света, падавшие во двор, струями грязной испарины стекали по стволам деревьев.
At the last step, the doctor stopped.	На последней ступеньке доктор остановился.
He thought that even to knock at the door of a person tired out from traveling was awkward and importunate.	Он подумал, что даже стуком наведываться к человеку, утомленному дорогой, неудобно и навязчиво.
It would be better to put off the talk until the next day.	Лучше разговор отложить до следующего дня.
In distraction, which always accompanies a change of mind, he walked to the other end of the corridor.	В рассеянности, всегда сопровождающей передуманные решения, он прошел по коридору до другого конца.
There was a window there that gave onto the neighboring courtyard.	Там в стене было окно, выходившее в соседний двор.
The doctor leaned out.	Доктор высунулся в него.
The night was filled with soft, mysterious sounds.	Ночь была полна тихих, таинственных звуков.
Close by in the corridor, water was dripping from a washstand, measuredly, with pauses.	Рядом в коридоре капала вода из рукомойника, мерно, с оттяжкою.
There was whispering somewhere behind a window.	Где-то за окном шептались.
Somewhere, where the kitchen garden began, beds of cucumbers were being watered, water was being poured from one bucket into another, with a clink of the chain drawing it from the well.	Г де-то, где начинались огороды, поливали огурцы на грядках, переливая воду из ведра в ведро, и гремели цепью, набирая ее из колодца.
It smelled of all the flowers in the world at once, as if the earth had lain unconscious during the day and was now coming to consciousness through all these scents.	Пахло всеми цветами на свете сразу, словно земля днем лежала без памяти, а теперь этими запахами приходила в сознание.

And from the countess's centuries-old garden, so littered with windfallen twigs and branches that it had become impassable, there drifted, as tall as the trees, enormous as the wall of a big house, the dusty, thickety fragrance of an old linden coming into bloom.	А из векового графининого сада, засоренного сучьями валежника так, что он стал непроходим, заплывало во весь рост деревьев огромное, как стена большого здания, трущобно-пыльное благоуханье старой зацветающей липы.
Shouts came from the street beyond the fence to the right.	Справа из-за забора с улицы неслись крики.
A soldier on leave was acting up there, doors slammed, snippets of some song beat their wings.	Там буянил отпускной, хлопали дверью, бились крыльями обрывки какой-то песни.
Beyond the crow's nests of the countess's garden appeared a blackish purple moon of monstrous dimensions.	За вороньими гнездами графининого сада показалась чудовищных размеров исчерна-багровая луна.
At first it looked like the brick steam mill in Zybushino; then it turned yellow like the Biriuchi railway pump house.	Сначала она была похожа на кирпичную паровую мельницу в Зыбушине, а потом пожелтела, как бирючевская железнодорожная водокачка.
And below, in the courtyard under the window, the scent of showy four o'clocks mingled with the sweet smell of fresh hay, like tea with flowers.	А внизу под окном во дворе к запаху ночной красавицы примешивался душистый, как чай с цветком, запах свежего сена.
Earlier a cow, bought in a far-off village, had been brought here.	Сюда недавно привели корову, купленную в дальней деревне.
She had been led all day, was tired, missed the herd she had left, and refused to take food from the hands of her new mistress, whom she had not yet grown used to.	Ее вели весь день, она устала, тосковала по оставленному стаду и не брала корма из рук новой хозяйки, к которой еще не привыкла.
"Now, now, don't be naughty, Bossie, I'll teach you to butt, you devil," the mistress admonished her in a whisper, but the cow either tossed her head angrily or stretched her neck and mooed rendingly and pitifully, while beyond the black sheds of Meliuzeevo the stars twinkled, and from them to the cow stretched threads of invisible compassion, as if they were the cattle yards of other worlds, where she was pitied.	- Но-но, не балуй, тпрусеня, я те дам, дьявол, бодаться, - шепотом уламывала ее хозяйка, но корова то сердито мотала головой из стороны в сторону, то, вытянув шею, мычала надрывно и жалобно, а за черными мелюзеевскими сараями мерцали звезды, и от них к корове протягивались нити невидимого сочувствия, словно то были скотные дворы других миров, где ее жалели.
Everything around fermented, grew, and rose on the magic yeast of being.	Всё кругом бродило, росло и всходило на волшебных дорожках существования.
The rapture of life, like a gentle wind, went in a broad wave, not noticing where, over the earth and the town, through walls and fences, through wood and flesh, seizing everything with trembling on its way.	Восхищение жизнью, как тихий вечер, широкой волной шло не разбирая куда по земле и городу, через стены и заборы, через древесину и тело, охватывая трепетом все по дороге.
To stifle the effect of this current, the doctor went to the platz to listen to the talk at the meeting.	Чтобы заглушить действие этого тока, доктор пошел на плац послушать разговоры на митинге.
7	7
The moon was already high in the sky.	Луна стояла уже высоко на небе.
Everything was flooded by its light, thick as spilled white lead.	Все было залито ее густым, как пролитые белила, светом.

By the porches of the official stone buildings with columns that surrounded the square, their wide shadows lay on the ground like black carpets.	У порогов казенных каменных зданий с колоннами, окружавших площадь, черными коврами лежали на земле их широкие тени.
The meeting was taking place on the opposite side of the square.	Митинг происходил на противоположной стороне площади.
If one wished, one could listen and make out everything that was being said across the platz.	При желании, вслушавшись, можно было различить через плац все, что там говорилось.
But it was the magnificence of the spectacle that fascinated the doctor.	Но великолепие зрелища захватило доктора.
He sat down on a bench by the gates of the fire brigade, without paying attention to the voices heard across the street, and began to look around.	Он присел на лавочку у ворот пожарной части без внимания к голосам, слышавшимся через дорогу, и стал смотреть по сторонам.
From all sides, obscure little streets flowed into the square.	С боков площади на нее вливались маленькие глухие улочки.
Deep down them one could see decrepit, lopsided little houses.	В глубине их виднелись ветхие, покосившиеся домишки.
The mud was as impassable in these little streets as in a village.	На этих улицах была непролазная грязь, как в деревне.
From the mud long fences of woven willow withes stuck up, looking like nets thrown into a pond or baskets for catching crayfish.	Из грязи торчали длинные, плетенные из ивовых прутьев изгороди, словно то были закинутые в пруд верши, или затонувшие корзины, которыми ловят раков.
In the little houses, the glass in the frames of the open windows gleamed weak-sightedly.	В домишках подслеповато поблескивали стекла в рамах растворенных окошек.
From the front gardens, sweaty, fair-haired corn reached into the rooms, its silks and tassels gleaming as if they were oiled.	Внутрь комнат из палисадников тянулась потная русоголовая кукуруза с блестящими, словно маслом смоченными метелками и кистями.
From behind the sagging wattle fences, pale, lean mallows gazed solitarily into the distance, looking like farm women whom the heat had driven out of the stuffy cottages in their nightshirts for a breath of fresh air.	Из-за провисающих плетней одиночками смотрели вдаль бледные, худощавые мальвы, похожие на хуторянок в рубахах, которых жара выгнала из душных хат подышать свежим воздухом.
The moonlit night was astounding, like mercy or the gift of clairvoyance, and suddenly, into the silence of this bright, scintillating fairy tale, the measured, clipped sounds of someone's voice, familiar, as if just heard, began to fall.	Озаренная месяцем ночь была поразительна, как милосердие или дар ясновиденья, и вдруг в тишину этой светлой, мерцающей сказки стали падать мерные, рубленые звуки чьего-то знакомого, как будто только что слышанного голоса.
The voice was beautiful, fervent, and breathed conviction.	Голос был красив, горяч и дышал убеждением.
The doctor listened and at once recognized who it was.	Доктор прислушался и сразу узнал, кто это.
It was the commissar Gintz.	Это был комиссар Гинц.
He was speaking on the square.	Он говорил на площади.

The local powers had probably asked him to support them with his authority, and he, with great feeling, was reproaching the Meliuzeevans for being disorganized, for succumbing too easily to the corrupting influence of the Bolsheviks, the real perpetrators, he insisted, of the Zybushino events.	Власти, наверное, просили его поддержать их своим авторитетом, и он с большим чувством упрекал мелюзеевцев в дезорганизованности, в том, что они так легко поддаются растлевающему влиянию большевиков, истинных виновников, как уверял он, зыбушинских событий.
In the same spirit as he had spoken at the military superior's, he reminded them of the cruel and powerful enemy and the hour of trial that had struck for the motherland.	В том же духе, как он говорил у воинского, он напоминал о жестоком и могущественном враге и пробившем для родины часе испытаний.
Midway through his speech, he began to be interrupted.	С середины речи его начали перебивать.
Requests not to interrupt the speaker alternated with shouts of disagreement.	Просьбы не прерывать оратора чередовались с выкриками несогласия.
The expressions of protest became louder and more frequent.	Протестующие заявления учащались и становились громче.
Someone who accompanied Gintz and for the moment took upon himself the task of chairman shouted that remarks from the audience were not allowed and called for order.	Кто-то, сопровождавший Гинца и в эту минуту взявший на себя задачу председателя, кричал, что замечания с места не допускаются, и призывал к порядку.
Some demanded that a citizeness from the crowd be given the floor, others hissed and asked them not to interfere.	Одни требовали, чтобы гражданке из толпы дали слово, другие шикали и просили не мешать.
A woman was making her way through the crowd towards the upside-down box that served as a platform.	К перевернутому вверх дном ящику, служившему трибуной, через толпу пробиралась женщина.
She had no intention of getting onto the box, but having squeezed her way there, she stood beside it.	Она не имела намерения влезать на ящик, а, протиснувшись к нему, стала возле сбоку.
The woman was known.	Женщину знали.
Silence fell.	Наступила тишина.
The woman held the attention of the crowding people.	Женщина овладела вниманием толпившихся.
It was Ustinya.	Это была Устинья.
"Zybushino, you were saying, comrade commissar, and then concerning eyes, you were saying, we must have eyes and not fall into deception, and yet you yourself, I listened to you, only know how to carp at us with your Bolsheviks and Mensheviks-Bolsheviks and Mensheviks, that's all we hear from you.	- Вот вы говорите - Зыбушино, товарищ комиссар, и потом насчет глаз, глаза, говорите, надо иметь и не попадаться в обман, а между прочим, сами, я вас послушала, только знаете большевиками-меньшевиками шпыняться, большевики и меньшевики, ничего другого от вас не услышишь.
But that there'll be no more war and everything will be like between brothers, that's called God's way and not the Mensheviks', and that the mills and factories go to the poor, that again is not the Bolsheviks, but human pity.	А чтобы больше не воевать и все как между братьями, это называется по-божески, а не меньшевики, и чтобы фабрики и заводы бедным, это опять не большевики, а человеческая жалость.
And the deaf-mute gets thrown in our faces without you, I'm sick of hearing it.	А глухонемым и без вас нам глаза кололи, надоело слушать.
What is he to you, really!	Дался он вам, право!

Have you got something against him?	И чем это он вам не угодил?
That he went around mute all the time, and then suddenly up and spoke without asking anybody?	Что ходил-ходил немой, да вдруг, не спросясь, и заговорил?
Never saw the like, eh?	Подумаешь, невидаль.
Well, there's been even better!	То ли еще бывает!
That famous she-ass, for instance.	Ослица эта, например, известная.
'Balaam, Balaam,' she says, 'I ask you honestly, don't go there, you'll be sorry.'	"Валаам, Валаам, - говорит, - честью прошу, не ходи туда, сам пожалеешь".
Well, sure enough, he didn't listen and went.	Ну, известное дело, он не послушал, пошел.
Like you saying,	Вроде того как вы:
' A deaf-mute.'	"Глухонемой".
He thinks, 'Why listen to her-she's an ass, an animal.'	Думает, что ее слушать - ослица, животное.
He scorned the brute.	Побрезговал скотиной.
And how he repented later.	А как потом каялся.
But you surely know how it ended."	Небось сами знаете, чем кончилось.
"How?" someone in the public became curious.	- Чем? - полюбопытствовали из публики.
"All right!" barked Ustinya. "Ask me no questions, I'll tell you no lies."	-Ладно, - огрызнулась Устинья. - Много будешь знать, скоро состаришься.
"No, that's no good.	- Нет, так не годится.
Tell us how." The same voice would not quiet down.	Ты скажи, чем, - не унимался тот же голос.
"How, how-you stick like a thistle!	- Чем да чем, репей неотвязчивый!
He turned into a pillar of salt."	В соляной столб обратился.
"Nice try, dearie!	- Шалишь, кума!
That was Lot.	Это Лот.
Lot's wife," shouts rang out.	Лотова жена, - раздались выкрики.
Everyone laughed.	Все засмеялись.
The chairman called the assembly to order.	Председатель призывал собрание к порядку.
The doctor went to bed.	Доктор пошел спать.
8	8
The next day he saw Antipova.	На другой день вечером он увиделся с Антиповой.
He found her in the butler's pantry.	Он ее нашел в буфетной.
Before Larissa Fyodorovna lay a pile of laundry.	Перед Ларисой Федоровной лежала груда катаного белья.
She was ironing.	Она гладила.
The pantry was one of the back rooms on the upper floor, and it gave onto the garden.	Буфетная была одной из задних комнат верха и выходила в сад.

In it samovars were prepared, food delivered on the dumbwaiter from the kitchen was put on plates, dirty dishes were sent down to be washed.	В ней ставили самовары, раскладывали по тарелкам кушанья, поднятые из кухни на ручном подъемнике, спускали грязную посуду судомойке.
In the pantry the material accounts of the hospital were kept.	В буфетной хранилась материальная отчетность госпиталя.
In it dishes and linen were checked against the lists, people rested during their time off and arranged meetings with each other.	В ней проверяли посуду и белье по спискам, отдыхали в часы досуга и назначали друг другу свидания.
The windows on the garden were open.	Окна в сад были отворены.
The pantry smelled of linden blossoms, the caraway bitterness of dry twigs, as in old parks, and slightly of coal gas from the two irons, which Larissa Fyodorovna used alternately, putting now one, now the other into the ventilation pipe to fire them up again.	В буфетной пахло липовым цветом, тминной горечью сухих веток, как в старых парках, и легким угаром от двух духовых утюгов, которыми попеременно гладила Лариса Федоровна, ставя то один, то другой в вытяжную трубу, чтобы они разгорелись.
"Why didn't you knock on my door yesterday?	- Что же вы вчера не постучались?
Mademoiselle told me.	Мне мадемуазель рассказывала.
Anyhow, you did the right thing.	Впрочем, вы поступили правильно.
I was already in bed and couldn't have let you in.	Я прилегла уже и не могла бы вас впустить.
Well, hello.	Ну, здравствуйте.
Be careful, don't get yourself dirty.	Осторожно, не запачкайтесь.
There's coal spilled here."	Тут уголь просыпан.
"You're obviously ironing for the whole hospital?"	- Видно, вы на весь госпиталь белье гладите?
"No, a lot of it is mine.	- Нет, тут много моего.
So you've been teasing me that I'll never get out of here.	Вот вы все меня дразнили, что я никогда отсюда не выберусь.
But this time I'm serious.	А на этот раз я всерьез.
See, I'm getting ready, packing.	Видите, вот собираюсь, укладываюсь.
I'll pack up-and be off.	Уложусь - и айда.
I to the Urals, and you to Moscow.	Я на Урал, вы в Москву.
And then one day they'll ask Yuri Andreevich:	А потом спросят когда-нибудь Юрия Андреевича:
'Have you ever heard of the little town of Meliuzeevo?'	"Вы про такой городишко Мелюзеев не слыхали?"
'Not that I recall.'	"Что-то не помню". -
' And who is this Antipova?'	"А кто такая Антипова?" -
' I have no idea.' "	"Понятия не имею".
"Well, that's unlikely.	- Ну, это положим.
How was your trip around the rural areas?	Как вам по волостям ездилось?
Is it nice in the country?"	Хорошо в деревне?
"I can't put it in a couple of words.	-Так в двух словах не расскажешь.

How quickly the irons get cold!	Как быстро утюги стынут!
Give me a new one, please, if you don't mind.	Новый мне, пожалуйста, если вам не трудно.
There, sticking in the ventilation pipe.	Вон в вытяжной трубе торчит.
And this one goes back into the pipe.	А этот назад, в вытяжку.
So.	Так.
Thank you.	Спасибо...
Villages differ.	Разные деревни.
It all depends on the inhabitants.	Все зависит от жителей.
In some the people are hardworking, industrious.	В одних население трудолюбивое, работящее.
There it's all right.	Там ничего.
But in others there must be nothing but drunkards.	А в некоторых, верно, одни пьяницы.
There it's desolation.	Там запустение.
It's frightening to look at."	На те страшно смотреть.
"Don't be silly.	- Глупости.
What drunkards?	Какие пьяницы?
A lot you understand.	Много вы понимаете.
There's simply nobody there, the men have all been taken as soldiers.	Просто нет никого, мужчины все забраны в солдаты.
Well, all right.	Ну хорошо.
And how is the zemstvo, the new revolutionary one?"	А земство как, новое революционное?
"You're not right about the drunkards, I disagree with you.	- Насчет пьяниц вы не правы, я с вами поспорю.
And the zemstvo?	А земство?
There will be a long torment with the zemstvo.	С земством долго будет мука.
The instructions are inapplicable, there's nobody to work with in the rural areas.	Инструкции неприложимы, в волости не с кем работать.
At the moment all the peasants are interested in is the land question.	Крестьян в данную минуту интересует только вопрос о земле.
I went to Razdolnoe.	Заезжала в Раздольное.
What beauty!	Вот красота!
You should go there.	Вы бы съездили.
In the spring there was a bit of burning and looting.	Весной немного пожгли, пограбили.
A barn burned down, the fruit trees got charred, part of the fa?ade is damaged by soot.	Сгорел сарай, фруктовые деревья обуглены, часть фасада попорчена копотью.
I didn't get to Zybushino, didn't have time.	А в Зыбушино не попала, не удалось.
But everywhere they assure you that the deaf-mute isn't made up.	Однако везде уверяют, будто глухонемой не выдумка.

They describe his appearance.	Описывают наружность.
They say he's young, educated."	Говорят - молодой, образованный.
"Last night Ustinya laid herself out for him on the platz."	- Вчера за него на плацу Устинья распиналась.
"I only just came back, and again there was a whole cartload of junk from Razdolnoe.	- Только приехала, из Раздольного опять целый воз хламу.
I've begged them so many times to leave us in peace.	Сколько раз просила, чтобы оставили в покое.
As if we don't have enough of our own!	Мало у нас своего!
And this morning guards came from the commandant's with a note from the district.	А сегодня утром сторожа из комендантского с запиской от уездного.
They desperately need the countess's silver tea service and crystal.	Чайное серебро и винный хрусталь графини им до зареза.
Just for one evening, to be returned.	Только на один вечер, с возвратом.
We know their 'to be returned.'	Знаем мы этот возврат.
Half of the things will be missing.	Половины вещей не доищешься.
For a party, they say.	Говорят, вечеринка.
Some sort of visitor."	Какой-то приезжий.
"Ah, I can guess who.	- А, догадываюсь.
A new frontline commissar has come.	Приехал новый комиссар фронта.
I saw him by chance.	Я его случайно видел.
He's preparing to take on the deserters, surround them and disarm them.	За дезертиров собирается взяться, оцепить и разоружить.
The commissar is still quite green, an infant in practical matters.	Комиссар совсем еще зеленый, в делах младенец.
The locals suggest using Cossacks, but he thinks he can take them with tears.	Здешние предлагают казаков, а он думает взять слезой.
He says the people are children, and so on, and he thinks it's all children's games.	Народ, говорит, это ребенок и так далее и думает, что все это детские игрушки.
Galiullin begs him, says don't awaken the sleeping beast, leave it to us, but you can't argue with such a man once something's lodged in his head.	Г алиуллин упрашивает, не будите, говорит, задремавшего зверя, предоставьте это нам, но разве такого уговоришь, когда ему втемяшится.
Listen.	Слушайте.
Leave your irons for a moment and listen.	На минуту оставьте утюги и слушайте.
There's going to be an unimaginable scramble here soon.	Скоро тут произойдет невообразимая свалка.
It's not in our power to prevent it.	Предотвратить ее не в наших силах.
How I wish you'd be gone before the mess begins!"	Как бы я хотел, чтобы вы уехали до этой каши!
"Nothing will happen.	- Ничего не будет.
You're exaggerating.	Вы преувеличиваете.

Besides, I am leaving.	Да ведь я и уезжаю.
But it can't be just like that: snip-snap and good luck to you.	Но нельзя же так: шик-брык - и будьте здоровы.
I have to turn over the inventory with a list, otherwise it will look as if I've stolen something.	Надо сдать инвентарь по описи, а то похоже будет, будто я что-то украла.
And who am I to turn it over to?	А кому его сдать?
That's the question.	Вот ведь вопрос.
I've suffered so much with this inventory, and the only reward is reproaches.	Сколько я настрадалась с этим инвентарем, а в награду одни попреки.
I registered Zhabrinsky's property as the hospital's, because that was the sense of the decree.	Я записала имущество Жабринской на госпиталь, потому что таков был смысл декрета.
And now it comes out that I did it as a pretense, in order to keep things for the owner.	А теперь выходит, будто я это сделала притворно, чтобы таким способом сберечь вещи владелице.
How vile!"	Какая гадость!
"Ah, spit on the rugs and china, let it all perish.	- Ах, да плюньте вы на эти ковры и фарфор, пропади они пропадом.
As if there was anything to be upset about!	Есть из-за чего расстраиваться!
Yes, yes, it's vexing in the highest degree that we didn't see each other yesterday.	Да, да, в высшей степени досадно, что мы вчера с вами не свиделись.
I was so inspired!	Я в таком ударе был!
I'd have explained all of heavenly mechanics for you, and answered all the accursed questions!	Я бы вам всю небесную механику объяснил, на все проклятые вопросы ответил!
No, no joking, I really was longing to speak myself out.	Нет, не шутя, меня так и подмывало выговориться.
To tell about my wife, my son, my life.	Про жену свою рассказать, про сына, про свою жизнь.
Devil take it, can't a grown-up man talk with a grown-up woman without the immediate suspicion that there's something 'behind' it?	Черт возьми, неужели нельзя взрослому мужчине заговорить со взрослой женщиной, чтобы тотчас не заподозрили какую-то "подкладку"?
Brr!	Брр!
To the devil with all these fronts and behinds!	Черт бы драл все эти материи и подкладки!
"Iron, iron, please-I mean, iron the laundry and pay no attention to me, and I'll talk.	Вы гладьте, гладьте, пожалуйста, то есть белье гладьте, и не обращайте на меня внимания, а я буду говорить.
I'll talk for a long time.	Я буду говорить долго.
"Just think what a time it is now!	Вы подумайте, какое сейчас время!
And you and I are living in these days!	И мы с вами живем в эти дни!
Only once in eternity do such unprecedented things happen.	Ведь только раз в вечность случается такая небывальщина.
Think: the roof over the whole of Russia has been torn off, and we and all the people find ourselves under the open sky.	Подумайте: со всей России сорвало крышу, и мы со всем народом очутились под открытым небом.

And there's nobody to spy on us.	И некому за нами подглядывать.
Freedom!	Свобода!
Real, not just in words and demands, but fallen from the sky, beyond all expectation.	Настоящая, не на словах и в требованиях, а с неба свалившаяся, сверх ожидания.
Freedom by inadvertence, by misunderstanding.	Свобода по нечаянности, по недоразумению.
"And how perplexedly enormous everyone is!	И как все растерянно-огромны!
Have you noticed?	Вы заметили?
As if each of them is crushed by himself, by the revelation of his own heroic might.	Как будто каждый подавлен самим собою, своим открывшимся богатырством.
"No, go on ironing.	Да вы гладьте, говорю я.
Keep still.	Молчите.
You're not bored?	Вам не скучно?
I'll change the iron for you.	Я вам утюг сменю.
"I watched a meeting last night.	Вчера я ночной митинг наблюдал.
An astounding spectacle.	Поразительное зрелище.
Mother Russia has begun to move, she won't stay put, she walks and never tires of walking, she talks and can't talk enough.	Сдвинулась Русь-матушка, не стоится ей на месте, ходит не находится, говорит не наговорится.
And it's not as if only people are talking.	И не то чтоб говорили одни только люди.
Stars and trees come together and converse, night flowers philosophize, and stone buildings hold meetings.	Сошлись и собеседуют звезды и деревья, философствуют ночные цветы, и митингуют каменные здания.
Something gospel-like, isn't it?	Что-то евангельское, не правда ли?
As in the time of the apostles.	Как во времена апостолов.
Remember, in Paul?	Помните, у Павла?
' Speak in tongues and prophesy.	"Говорите языками и пророчествуйте.
Pray for the gift of interpretation.' "	Молитесь о даре истолкования".
"About the meetings of the trees and stars I understand.	- Про митингующие деревья и звезды мне понятно.
I know what you want to say.	Я знаю, что вы хотите сказать.
The same has happened to me."	У меня самой бывало.
"The war did half of it, the rest was completed by the revolution.	- Половину сделала война, остальное довершила революция.
The war was an artificial interruption of life, as if existence could be postponed for a time (how absurd!).	Война была искусственным перерывом жизни, точно существование можно на время отсрочить (какая бессмыслица!).
The revolution broke out involuntarily, like breath held for too long.	Революция вырвалась против воли, как слишком долго задержанный вздох.
Everyone revived, was reborn, in everyone there are transformations, upheavals.	Каждый ожил, переродился, у всех превращения, перевороты.

You might say that everyone went through two revolutions, one his own, personal, the other general.	Можно было бы сказать: с каждым случилось по две революции, одна своя, личная, а другая общая.
It seems to me that socialism is a sea into which all these personal, separate revolutions should flow, the sea of life, the sea of originality.	Мне кажется, социализм - это море, в которое должны ручьями влиться все эти свои, отдельные революции, море жизни, море самобытности.
The sea of life, I said, the life that can be seen in paintings, life touched by genius, life creatively enriched.	Море жизни, сказал я, той жизни, которую можно видеть на картинах, жизни гениализированной, жизни, творчески обогащенной.
But now people have decided to test it, not in books, but in themselves, not in abstraction, but in practice."	Но теперь люди решили испытать ее не в книгах, а на себе, не в отвлечении, а на практике.
The unexpected tremor in his voice betrayed the doctor's incipient agitation.	Неожиданное дрожание голоса выдало начинающееся волнение доктора.
Interrupting her ironing for a moment, Larissa Fyodorovna gave him a serious and surprised look.	Прервав на минуту глаженье, Лариса Федоровна посмотрела на него серьезно и удивленно.
He became confused and forgot what he was talking about.	Он смешался и забыл, о чем говорил.
After a short pause, he began to talk again.	После короткой паузы он заговорил снова.
Rushing headlong, he poured out God knows what.	Очертя голову он понес бог знает что.
He said:	Он сказал:
"In these days one longs so much to live honestly and productively!	- В эти дни так тянет жить честно и производительно!
One wants so much to be part of the general inspiration!	Так хочется быть частью общего одушевления!
And then, amidst the joy that grips everyone, I meet your mysteriously mirthless gaze, wandering no one knows where, in some far-off kingdom, in some far-off land.	И вот среди охватившей всех радости я встречаю ваш загадочно-невеселый взгляд, блуждающий неведомо где, в тридевятом царстве, в тридесятом государстве.
What wouldn't I give for it not to be there, for it to be written on your face that you are pleased with your fate and need nothing from anyone.	Что бы я дал за то, чтобы его не было, чтобы на вашем лице было написано, что вы довольны судьбой и вам ничего ни от кого не надо.
So that somebody close to you, your friend or husband (best if he were a military man), would take me by the hand and ask me not to worry about your lot and not to burden you with my attention.	Чтобы какой-нибудь близкий вам человек, ваш друг или муж (самое лучшее, если бы это был военный) взял меня за руку и попросил не беспокоиться о вашей участи и не утруждать вас своим вниманием.
And I would tear my hand free, swing, and ... Ah, I've forgotten myself!	А я вырвал бы руку, размахнулся, и... Ах, я забылся!
Forgive me, please."	Простите, пожалуйста.
The doctor's voice failed him again.	Голос опять изменил доктору.
He waved his hand and with the feeling of an irreparable blunder got up and went to the window.	Он махнул рукой и с чувством непоправимой неловкости встал и отошел к окну.

He stood with his back to the room, propped his cheek in his hand, leaning his elbow on the windowsill, and, in search of pacification, directed his absentminded, unseeing gaze into the depths of the garden shrouded in darkness.	Он стал спиной к комнате, подпер щеку ладонью, облокотясь о подоконник, и устремил в глубь покрытого темнотою сада рассеянный, ищущий умиротворения, невидящий взгляд.
Going around the ironing board that rested on the table and on the edge of the other window, Larissa Fyodorovna stopped a few steps away from the doctor, behind him, in the middle of the room.	Обойдя гладильную доску, перекинутую со стола на край другого окна, Лариса Федоровна остановилась в нескольких шагах от доктора позади него, в середине комнаты.
"Ah, how I've always been afraid of this!" she said softly, as if to herself. "What a fatal error!	- Ах как я всегда этого боялась! - тихо, как бы про себя сказала она. - Какое роковое заблуждение!
Stop, Yuri Andreevich, you mustn't.	Перестаньте, Юрий Андреевич, не надо.
Ah, look what I've done because of you!" she exclaimed loudly and ran to the board, where a thin stream of acrid smoke was rising from a blouse burned through under the iron forgotten on it. "Yuri Andreevich," she went on, banging the iron down angrily on the burner. "Yuri Andreevich, be a good boy, go to Mademoiselle for a moment, drink some water, dearest, and come back here the way I'm used to you and would like to see you.	Ах, смотрите, что я из-за вас наделала! - громко воскликнула она и подбежала к доске, где под забытым на белье утюгом тонкой струйкой едкого дыма курилась прожженная кофточка. - Юрий Андреевич, - продолжала она, с сердитым стуком опуская утюг на конфорку. - Юрий Андреевич, будьте умницей, выйдите на минуту к мадемуазель, выпейте воды, голубчик, и возвращайтесь сюда таким, каким я вас привыкла и хотела бы видеть.
Do you hear, Yuri Andreevich?	Слышите, Юрий Андреевич?
I know you can do it.	Я знаю, это в ваших силах.
Please, I beg you."	Сделайте это, я прошу вас.
Such talks between them were not repeated again.	Больше таких объяснений между ними не повторялось.
A week later Larissa Fyodorovna left.	Через неделю Лариса Федоровна уехала.
9	9
A short time later Zhivago began to prepare for the road.	Еще через некоторое время стал собираться в дорогу Живаго.
The night before his departure, there was a terrible storm in Meliuzeevo.	Ночью перед его отъездом в Мелюзееве была страшная буря.
The noise of the hurricane merged with the noise of the downpour, which now fell vertically on the roofs, now, under the pressure of the shifting wind, moved down the street, its lashing torrents as if winning step by step.	Шум урагана сливался с шумом ливня, который то отвесно обрушивался на крыши, то под напором изменившегося ветра двигался вдоль улицы, как бы отвоевывая шаг за шагом своими хлещущими потоками.
Peals of thunder followed one another without pause, becoming one uniform rumbling.	Раскаты грома следовали один за другим без перерыва, переходя в одно ровное рокотание.
Frequent flashes of lightning showed the street running away into the distance, with trees bending over and running in the same direction.	При сверкании частых молний показывалась убегающая вглубь улица с нагнувшимися и бегущими в ту же сторону деревьями.
During the night, Mademoiselle Fleury was awakened by an anxious knocking at the front door.	Ночью мадемуазель Флери разбудил тревожный стук в парадное.
Frightened, she sat up in bed and listened.	Она в испуге присела на кровати и прислушалась.

The knocking did not stop.	Стук не прекращался.
Can it be that in the whole hospital not a soul will be found to come out and open the door, she thought, and that she alone, a wretched old woman, must do it all for them, only because nature had made her honest and endowed her with a sense of duty?	Неужели во всем госпитале не найдется ни души, чтобы выйти и отпереть, подумала она, и за всех должна отдуваться она одна, несчастная старуха, только потому, что природа сделала ее честной и наделила чувством долга?
Well, all right, the Zhabrinskys were rich people, aristocrats.	Ну хорошо, Жабринские были богачи, аристократы.
But the hospital is theirs, the people's.	Но госпиталь - это ведь их собственное, народное.
Why did they abandon it?	На кого же они его бросили?
It would be curious to know, for instance, where the orderlies have vanished to.	Например, куда, интересно знать, провалились санитары?
Everybody's scattered, there are no directors, no nurses, no doctors.	Все разбежались, ни начальства, ни сестер, ни докторов.
And there are still wounded in the house, two with amputated legs upstairs in the surgical section, where the drawing room used to be, and the storeroom downstairs, next to the laundry, is full of dysentery cases.	А в доме есть еще раненые, два безногих наверху в хирургической, где прежде была гостиная, да полная кладовая дизентериков внизу, рядом с прачечной.
And that she-devil Ustinya has gone visiting somewhere.	И чертовка Устинья ушла куда-то в гости.
The foolish woman could see the storm gathering, why the deuce did she have to go?	Видит, дура, что гроза собирается, нет, понесла нелегкая.
Now she's got a good excuse for staying the night.	Теперь хороший предлог ночевать у чужих.
Well, they've stopped, thank God, they've quieted down.	Ну, слава богу, перестали, угомонились.
They saw no one will open and they waved their hand and left.	Видят - не отпирают, и ушли, махнули рукой.
What the devil are they doing out in such weather?	Тоже носит черт в такую погоду.
But maybe it's Ustinya?	А может быть, это Устинья?
No, she has her own key.	Нет, у той свой ключ.
My God, how frightening, they're knocking again!	Боже мой, как страшно, опять стучат!
But, all the same, what swinishness!	Но ведь все-таки какое свинство!
I suppose you can't expect anything from Zhivago.	Допустим, с Живаго нечего взять.
He's leaving tomorrow, and in his thoughts he's already in Moscow or on his way.	Он завтра уезжает, и мыслями уже в Москве или в дороге.
But what about Galiullin?	Но каков Галиуллин!
How can he snore away or lie quiet, hearing such knocking, and count on her, a weak and defenseless old woman, to get up in the end and go to open the door to some unknown person, on this dreadful night, in this dreadful country?	Как может он дрыхнуть или спокойно лежать, слыша такой стук, в расчете, что в конце концов подымется она, слабая и беззащитная старуха, и пойдет отпирать неизвестно кому в эту страшную ночь в этой страшной стране.
"Galiullin!" She suddenly caught herself.	Галиуллин! - вдруг спохватилась она.

"What Galiullin?"	Какой Галиуллин?
No, only half-awake could such an absurdity occur to her!	Нет, такая нелепость могла прийти ей в голову только спросонья!
What Galiullin, if even his tracks are cold?	Какой Галиуллин, когда его и след простыл?
Didn't she herself, together with Zhivago, hide him and change him into civilian clothes, and then explain about the roads and villages in the area, so he'd know where to escape to, when that dreadful lynching took place at the station and they killed Commissar Gintz, and chased Galiullin from Biriuchi as far as Meliuzeevo, shooting after him and searching for him all over town?	И не сама ли она вместе с Живаго прятала и переодевала его в штатское, а потом объясняла, какие дороги и деревни в округе, чтобы он знал, куда ему бежать, когда случился этот страшный самосуд на станции и убили комиссара Г инца, а за Галиуллиным гнались из Бирючей до самого Мелюзеева, стреляя вдогонку, и шарили по всему городу.
Galiullin!	Галиуллин!
If those fellows hadn't come rolling in, there'd be no stone left upon stone in the town.	Если бы тогда не эти самокатчики, камня на камне не осталось бы от города.
An armored division happened to be passing through.	Броневой дивизион проходил по случайности через город.
They stood up for the inhabitants and curbed the scoundrels.	Заступились за жителей, обуздали негодяев.
The thunderstorm was weakening, moving away.	Гроза слабела, удалялась.
The thunderclaps came from a distance, more rare and muffled.	Гром гремел реже и глуше, издали.
The rain stopped intermittently, but water continued to trickle down with a soft splashing from the leaves and gutters.	Дождь переставал временами, а вода с тихим плеском продолжала стекать вниз по листве и желобам.
Soundless glimmers of lightning came into Mademoiselle's room, lit it up, and lingered there for an extra moment, as if searching for something.	Бесшумные отсветы молний западали в комнату мадемуазель, озаряли ее и задерживались в ней лишний миг, словно что-то разыскивая.
Suddenly the knocking at the door, which had ceased for a long time, started again.	Вдруг надолго прекратившийся стук в дверь возобновился.
Someone needed help and was knocking desperately and rapidly.	Кто-то нуждался в помощи и стучался в дом отчаянно и учащенно.
The wind picked up again.	Снова поднялся ветер.
More rain poured down.	Опять хлынул дождь.
"One moment!" Mademoiselle cried out, not knowing to whom, and frightened herself with her own voice.	- Сейчас! - неизвестно кому крикнула мадемуазель и сама испугалась своего голоса.
An unexpected surmise dawned on her.	Неожиданная догадка осенила ее.
Lowering her feet from the bed and putting on her slippers, she threw her house robe over her and ran to awaken Zhivago, so as not to feel so frightened alone.	Спустив ноги с кровати и сунув их в туфли, она накинула халат и побежала будить Живаго, чтобы не было так страшно одной.
But he, too, had heard the knocking and was himself coming down to meet her with a candle.	Но он тоже слышал стук и сам спускался со свечою навстречу.
They had made the same assumptions.	У них были одинаковые предположения.

"Zhivag?, Zhivag?!	- Живаго, Живаго!
There's knocking at the outside door, I'm afraid to open it by myself," she cried in French, and added in Russian: " 'Ave a luke. Ees Lar or Lieutenant Gaioul."	Стучат в наружную дверь, я боюсь отпереть одна, - кричала она по-французски и по-русски прибавила: - Вы увийт, это Лар или поручик Гайуль.
Yuri Andreevich had also been awakened by the knocking, and thought that it must be someone they knew, either Galiullin, be hidden by something and coming back to the refuge where he could hide, or the nurse Antipova, forced by some difficulties to turn back from her journey.	Юрия Андреевича тоже разбудил этот стук, и он подумал, что это непременно кто-то свой: либо остановленный каким-то препятствием Галиуллин, вернувшийся в убежище, где его спрячут, либо возвращенная какими-то трудностями из путешествия сестра Антипова.
In the front hall, the doctor handed Mademoiselle the candle, while he turned the key in the door and unbolted it.	В сенях доктор дал мадемуазель подержать свечу, а сам повернул ключ в двери и отодвинул засов.
A gust of wind tore the door from his hand, blew out the candle, and showered them both with a cold spray of rain from outside.	Порыв ветра вырвал дверь из его рук, задул свечу и обдал обоих с улицы холодными брызгами дождя.
"Who's there?	- Кто там?
Who's there?	Кто там?
Is anybody there?" Mademoiselle and the doctor called out in turn into the darkness, but nobody answered.	Есть ли тут кто-нибудь? - кричали наперерыв во тьму мадемуазель и доктор, но им никто не отвечал.
Suddenly they heard the former knocking in another place, from the back entrance, or, as it now seemed to them, at the window to the garden.	Вдруг они услышали прежний стук в другом месте, со стороны черного хода или, как им стало теперь казаться, в окно из сада.
"It's evidently the wind," said the doctor. "But for the sake of a clear conscience, go to the back door anyway, to make sure, and I'll wait here, so that we don't cross each other, if it really is someone, and not from some other cause."	- По-видимому, это ветер, - сказал доктор. - Но для очистки совести сходите все-таки на черный, удостоверьтесь, а я тут подожду, чтобы нам не разминуться, если это действительно кто-нибудь, а не какая-нибудь другая причина.
Mademoiselle went off into the depths of the house, and the doctor went outside under the roof of the porch.	Мадемуазель удалилась в глубь дома, а доктор вышел наружу под навес подъезда.
His eyes, growing accustomed to the darkness, made out signs of the coming dawn.	Глаза его, привыкнув к темноте, различили признаки занимающегося рассвета.
Over the town, like halfwits, clouds raced swiftly, as if escaping pursuit.	Над городом как полоумные быстро неслись тучи, словно спасаясь от погони.
Their tatters flew so low that they almost caught in the trees leaning in the same direction, so that it looked as if someone were sweeping the sky with them, as if with bending besoms.	Их клочья пролетали так низко, что почти задевали за деревья, клонившиеся в ту же сторону, так что похоже было, будто ими, как гнущимися вениками, подметают небо.
Rain lashed at the wooden wall of the house, turning it from gray to black.	Дождь схлестывал деревянную стену дома, и она из серой становилась черною.
"Well?" the doctor asked Mademoiselle when she came back.	- Ну как? - спросил доктор вернувшуюся мадемуазель.
"You're right.	- Вы прав.

There's nobody."	Никого. - И она рассказала, что обошла весь дом.
And she told him that she had gone around the whole house. In the butler's pantry a window had been broken by a piece of a linden branch that struck the glass, and there were huge puddles on the floor, and it was the same in the room Lara had left behind, a sea, a veritable sea, a whole ocean.	В буфетной выбито окно обломком липового сука, бившегося о стекло, и на полу огромные лужи, и то же самое в комнате, оставшейся от Лары, море, форменное море, целый океан.
"And here's a shutter torn loose and beating against the window frame.	- А тут ставня оторвалась и бьется о наличник.
You see?	Видите?
That's the whole explanation."	Вот и все объяснение.
They talked a little more, locked the door, and went their ways to bed, both sorry that the alarm had proved false.	Они поговорили еще немного, заперли дверь и разошлись спать, оба сожалея, что тревога оказалась ложной.
They had been certain that they would open the front door and the woman they knew so well would come in, wet to the skin and freezing, and they would bombard her with questions while she shook herself off.	Они были уверены, что отворят парадное и в дом войдет так хорошо им известная женщина, до нитки вымокшая и иззябшая, которую они засыплют расспросами, пока она будет отряхиваться.
And then, having changed her clothes, she would come to dry herself by the lingering heat of the stove in the kitchen and would tell them about her countless misadventures, smoothing her hair and laughing.	А потом она придет, переодевшись, сушиться у вчерашнего неостывшего жара в печи на кухне и будет им рассказывать о своих бесчисленных злоключениях, поправлять волосы и смеяться.
They were so certain of it that, when they locked the door, the traces of their certainty remained by the corner of the house outside, in the form of the woman's watermark or image, which continued to appear to them from around the turning.	Они были так уверены в этом, что, когда они заперли дверь, след этой уверенности остался за углом дома на улице, в виде водяного знака этой женщины или ее образа, который продолжал им мерещиться за поворотом.
10	10
The one considered to be indirectly responsible for the soldiers' riot at the station was the Biriuchi telegraphist Kolya Frolenko.	Косвенным виновником солдатских волнений на станции считали бирючевского телеграфиста Колю Фроленко.
Kolya was the son of a well-known Meliuzeevo watchmaker.	Коля был сыном известного мелюзеевского часовщика.
He had been known in Meliuzeevo from the cradle.	В Мелюзееве его знали с пеленок.
As a boy, he had visited someone among the Razdolnoe house staff and, under the surveillance of Mademoiselle, had played with her two charges, the countess's daughters.	Мальчиком он гостил у кого-то из раздольненской дворни и играл под наблюдением мадемуазель с двумя ее питомицами, дочерьми графини.
Mademoiselle knew Kolya well.	Мадемуазель хорошо знала Колю.
It was then that he had begun to understand a little French.	Тогда же он стал немного понимать по-французски.
People in Meliuzeevo were used to seeing Kolya lightly dressed in any weather, without a hat, in canvas summer shoes, on a bicycle.	В Мелюзееве привыкли видеть Колю в любую погоду налегке, без шапки, в летних парусиновых туфлях, на велосипеде.

Letting go of the handlebars, his body thrown back and his arms crossed on his chest, he rolled down the main street and around town and glanced at the poles and wires, checking the state of the network.	Не держась за руль, откинувшись и скрестив на груди руки, он катил по шоссе и городу и поглядывал на столбы и провода, проверяя состояние сети.
Some houses in town were connected with the station through a branch line of the railway telephone.	Ответвлением железнодорожного телефона некоторые дома в городе были соединены со станцией.
The management of this line was in Kolya's hands at the station control room.	Управление веткой находилось в Колиных руках в аппаратной вокзала.
There he was up to his ears in work: the railway telegraph, the telephone, and occasionally, in moments of the station chief Povarikhin's brief absences, the signals and the block system, the apparatus for which was also in the control room.	Там у него работы было по горло: железнодорожный телеграф, телефон, а иногда, в моменты недолгих отлучек начальника станции Поварихина, также и сигнализация и блокировка, приборы к которым тоже помещались в аппаратной.
The necessity of keeping an eye on the operation of several mechanisms at once made Kolya develop a special manner of speaking, obscure, abrupt, and full of riddles, to which Kolya resorted when he had no wish to answer someone or get into conversation.	Необходимость следить сразу за действием нескольких механизмов выработала у Коли особую манеру речи, темную, отрывистую и полную загадок, к которой Коля прибегал, когда не желал кому-нибудь отвечать или не хотел вступать с кем-нибудь в разговоры.
The word was that he had made too broad a use of this right on the day of the disorders.	Передавали, что он слишком широко пользовался этим правом в день беспорядков.
By his omissions he had, in fact, deprived of force all of Galiullin's good intentions in his phone calls from town, and, perhaps against his will, had given a fatal turn to the subsequent events.	Своими умолчаниями он и правда лишил силы все добрые намерения Галиуллина, звонившего из города, и, может быть, против воли дал роковой ход последовавшим событиям.
Galiullin had asked to speak to the commissar, who was somewhere at the station or nearby, in order to tell him that he would soon come to join him at the clearing and to ask that he wait for him and undertake nothing without him.	Г алиуллин просил подозвать к аппарату комиссара, находившегося где-то на вокзале или поблизости, чтобы сказать ему, что он выезжает сейчас к нему на вырубки, и попросить, чтобы он подождал его и без него ничего не предпринимал.
Kolya had refused Galiullin's request to call Gintz to the phone, on the pretext that he had the line busy transmitting signals to the train approaching Biriuchi, while he himself was at the same time trying by hook or by crook to hold the train, which was bringing the summoned Cossacks to Biriuchi, at the previous junction.	Коля отказал Г алиуллину в вызове Г инца под тем предлогом, что линия у него занята передачей сигналов идущему к Бирючам поезду, а сам в это время всеми правдами и неправдами задерживал на соседнем разъезде этот поезд, который вез в Бирючи вызванных казаков.
When the troop train arrived after all, Kolya could not hide his displeasure.	Когда эшелон все же прибыл, Коля не мог скрыть неудовольствия.
The engine slowly crept under the dark roof of the platform and stopped just in front of the huge window of the control room.	Паровоз медленно подполз под темный навес дебаркадера и остановился как раз против огромного окна аппаратной.
Kolya opened wide the heavy railway station curtains of dark blue broadcloth with railway monograms woven into the borders.	Коля широко отдернул тяжелую вокзальную занавеску из темно-синего сукна с вытканными по бортам инициалами железной дороги.

On the stone windowsill stood a huge carafe of water and a thick, simply cut glass on a big tray.	На каменном подоконнике на большом подносе стоял огромный графин с водой и стакан толстого стекла с простыми гранями.
Kolya poured water into the glass, took several gulps, and looked out the window.	Коля налил воды в стакан, отпил несколько глотков и посмотрел в окно.
The engineer noticed Kolya and gave him a friendly nod from the cab.	Машинист заметил Колю и дружески кивнул ему из будки.
"Ooh, you stinking trash, you wood louse!" Kolya thought with hatred, stuck his tongue out at the engineer, and shook his fist at him.	"У, дрянь вонючая, древесный клоп!" - с ненавистью подумал Коля, высунул машинисту язык и погрозил ему кулаком.
The engineer not only understood Kolya's miming, but, by shrugging his shoulders and turning his head in the direction of the carriages, was able to convey:	Машинист не только понял Колину мимику, но сумел и сам пожатием плеч и поворотом головы в сторону вагонов дать понять:
"What can I do?	"А что делать?
Try it yourself.	Сам попробуй.
He's in charge."	Его сила". -
"You're trash and filth all the same," Kolya mimed back.	"Все равно дрянь и гадина", - мимически ответил Коля.
They began leading the horses out of the freight cars.	Лошадей стали выводить из вагонов.
They balked, refusing to move.	Они упирались, не шли.
The hollow thud of hooves on the wooden gangways changed to the clanging of horseshoes against the stone of the platform.	Глухой стук копыт по деревянному настилу сходней сменился звяканьем подков по камню перрона.
The rearing horses were led across several lines of tracks.	Взвивающихся на дыбы лошадей перевели через рельсы нескольких путей.
They ended up by two rows of discarded cars on two pairs of rusty rails overgrown with grass.	Они кончались двумя рядами вагонного брака, на двух ржавых, заросших травой колеях.
The degradation of the wood, stripped of paint by the rain and rotted by worms and dampness, had restored to these broken-down cars their original kinship with the damp forest that began on the other side of the tracks, with the tinder fungus that ailed the birches, with the clouds piling up over it.	Разрушение дерева, с которого дожди смывали краску и которое точили червь и сырость, возвращало разбитым теплушкам былое родство с сырым лесом, начинавшимся по ту сторону составов, с грибом-трутовиком, которым болела береза, с облаками, которые над ним громоздились.
At the edge of the forest, the Cossacks mounted up on command and rode to the clearing.	На опушке казаки по команде сели в седла и поскакали на вырубки.
The mutineers of the 212th were surrounded.	Непокорных из двести двенадцатого окружили.
Horsemen always look taller and more imposing among trees than in the open.	Верховые среди деревьев всегда кажутся выше и внушительнее, чем на открытом месте.
They impressed the soldiers, though they had rifles in their dugouts.	Они произвели впечатление на солдат, хотя у них самих были винтовки в землянках.
The Cossacks drew their sabers.	Казаки вынули шашки.

Inside the ring of horses, Gintz jumped onto a pile of stacked and leveled firewood and addressed a speech to the surrounded soldiers.	Внутри конной цепи на сложенные дрова, которые утрясли и выровняли, вскочил Гинц и обратился с речью к окруженным.
Again, as was usual with him, he spoke of military duty, the importance of the motherland, and many other lofty subjects.	Опять он по своему обыкновению говорил о воинском долге, о значении родины и многих других высоких предметах.
His notions met with no sympathy here.	Здесь эти понятия не находили сочувствия.
The mob was too numerous.	Сборище было слишком многочисленно.
It consisted of men who had suffered much during the war, had become coarse and weary.	Люди, составлявшие его, натерпелись многого за войну, огрубели и устали.
The words Gintz uttered had long since stuck in their ears.	Слова, которые произносил Г инц, давно навязли у них в ушах.
Four months of ingratiation from the right and the left had corrupted this crowd.	Четырехмесячное заискивание справа и слева развратило эту толпу.
The simple folk who made it up gave a cool reception to the orator's non-Russian name and Baltic accent.	Простой народ, из которого она состояла, расхолаживала нерусская фамилия оратора и его остзейский выговор.
Gintz felt that he was speaking too long, and was vexed with himself, but thought he was doing it for the sake of greater accessibility to his listeners, who, instead of gratitude, paid him back with expressions of indifference and hostile boredom.	Гинц чувствовал, что говорит длинно, и досадовал на себя, но думал, что делает это ради большей доступности для слушателей, которые вместо благодарности платят ему выражением равнодушия и неприязненной скуки.
Becoming more and more annoyed, he decided to address his audience in stiffer terms and make use of the threats he was keeping in reserve.	Раздражаясь все больше, он решил заговорить с этой публикой более твердым языком и пустить в ход угрозы, которые держал в запасе.
Not hearing the rising murmur, he reminded the soldiers that revolutionary courts-martial had been introduced and were functioning, and demanded on pain of death that they lay down their weapons and hand over the instigators.	Не слыша поднявшегося ропота, он напомнил солдатам, что военно-революционные суды введены и действуют, и под страхом смерти требовал сложения оружия и выдачи зачинщиков.
If they did not do so, Gintz said, it would prove that they were lowdown traitors, irresponsible riffraff, conceited boors.	Если они этого не сделают, говорил Гинц, то докажут, что они подлые изменники, несознательная сволочь, зазнавшиеся хамы.
These people were no longer accustomed to such a tone.	От такого тона эти люди отвыкли.
A roar of hundreds of voices arose.	Поднялся рев нескольких сот голосов.
"You've had your say.	- Поговорил.
Enough.	Будет.
All right," some cried in bass voices and almost without malice.	Ладно! - кричали одни басом и почти беззлобно.
But there were hysterical outcries from the trebles overstrained with hatred.	Но раздавались истерические выкрики на надсаженных ненавистью дискантах.
They were listened to.	К ним прислушивались.
They shouted:	Эти кричали:

"Do you hear how he lays it on, comrades?	- Слыхали, товарищи, как обкладывает?
Just like the old days!	По-старому!
They haven't shed their officer's habits!	Не вывелись офицерские повадки!
So we're the traitors!	Так это мы изменники?
And where do you come from, Your Honor?	А сам ты из каковских, ваше благородие?
Why dance around him?	Да что с ним хороводиться.
You can see, can't you, he's a German, an infiltrator.	Не видишь, что ли, немец, подосланный.
Hey, blue blood, show us your papers!	Эй ты, предъяви документ, голубая кровь!
And what are you pacifiers gaping at?	А вы чего рот разинули, усмирители?
Here we are, put the ropes on us, eat us up!"	Нате, вяжите, ешьте нас!
But the Cossacks also had less and less liking for Gintz's unfortunate speech.	Но и казакам неудачная речь Г инца нравилась все меньше и меньше.
"It's all boors and swine.	"Все хамы да свиньи.
The little squire!" they exchanged in whispers.	Экой барин!" - перешептывались они.
First singly, then in greater numbers, they began to sheath their sabers.	Сначала поодиночке, а потом все в большем количестве они стали вкладывать шашки в ножны.
One after another they got off their horses.	Один за другим слезали с лошади.
When enough of them had dismounted, they moved in disorder towards the center of the clearing to meet the 212th.	Когда их спешилось достаточно, они беспорядочно двинулись на середину прогалины навстречу двести двенадцатому.
Everything became confused.	Все перемешалось.
Fraternization began.	Началось братание.
"You'd better quietly disappear somehow," the worried Cossack officers said to Gintz. "Your car is near the junction.	"Вы должны исчезнуть как-нибудь незаметно, -говорили Г инцу встревоженные казачьи офицеры. - У переезда ваша машина.
We'll send word that it should be brought closer.	Мы пошлем сказать, чтобы ее подвели поближе.
Get away quickly."	Уходите скорее".
Gintz did so, but since he found it undignified to sneak off, he headed for the station without the necessary caution, almost openly.	Гинц так и поступил, но так как удирать потихоньку казалось ему недостойным, он без требующейся осторожности, почти открыто направился к станции.
He walked in terrible agitation, forcing himself out of pride to go calmly and unhurriedly.	Он шел в страшном волнении, из гордости заставляя себя идти спокойно и неторопливо.
It was not far to the station; the forest was just next to it.	До станции было уже близко, лес примыкал к ней.
At the edge, already within sight of the tracks, he looked back for the first time.	На опушке, уже в виду путей, он в первый раз оглянулся.
Behind him walked soldiers with guns.	За ним шли солдаты с ружьями.

"What do they want?" thought Gintz and quickened his pace.	"Что им надо?" - подумал Гинц и прибавил шагу.
His pursuers did the same.	То же самое сделали его преследователи.
The distance between him and the chase did not change.	Расстояние между ним и погоней не изменилось.
The double wall of broken-down cars appeared ahead.	Впереди показалась двойная стена поломанных вагонов.
Once behind them, Gintz broke into a run.	Зайдя за них, Гинц пустился бежать.
The train that had delivered the Cossacks had been taken to the depot.	Доставивший казаков поезд отведен был в парк.
The tracks were clear.	Пути были свободны.
Gintz crossed them at a run.	Гинц бегом пересек их.
He made a running leap onto the high platform.	Он вскочил с разбега на высокий перрон.
At that moment the soldiers chasing him ran from behind the broken-down cars.	В это время из-за разбитых вагонов выбежали гнавшиеся за ним солдаты.
Povarikhin and Kolya shouted something to Gintz and made signs for him to come inside the station, where they could save him.	Поварихин и Коля что-то кричали Г инцу и делали знаки, приглашая внутрь вокзала, где они спасли бы его.
But again the sense of honor bred over generations, urban, sacrificial, and inapplicable here, barred his way to safety.	Но опять поколениями воспитанное чувство чести, городское, жертвенное и здесь неприменимое, преградило ему дорогу к спасению.
By an inhuman effort of will, he tried to control the trembling of his runaway heart.	Нечеловеческим усилием воли он старался сдержать трепет расходившегося сердца.
"I must call out to them: 'Brothers, come to your senses, what kind of spy am I?' " he thought. "Something sobering, heartfelt, that will stop them."	"Надо крикнуть им: "Братцы, опомнитесь, какой я шпион?" - подумал он. - Что-нибудь отрезвляющее, сердечное, что их бы остановило".
In recent months the sense of heroic deeds, of the soul's outcry, had unconsciously become connected with rostrums and tribunes, with chairs that one could jump up on and hurl some call, something fiery, to the throng.	В последние месяцы ощущение подвига, крика души бессознательно связалось у него с помостами и трибунами, со стульями, вскочив на которые можно было бросить толпящимся какой-нибудь призыв, что-нибудь зажигательное.
By the door of the station, under the signal bell, stood a tall firefighting barrel.	У дверей вокзала под станционным колоколом стояла высокая пожарная кадка.
It was tightly covered.	Она была плотно прикрыта.
Gintz jumped onto the lid and addressed to the approaching men several soul-wrenching words, inhuman and incoherent.	Г инц вскочил на ее крышку и обратил к приближающимся несколько за душу хватающих слов, нечеловеческих и бессвязных.
The insane boldness of his address, two steps from the thrown-open doors of the station, where he could so easily have run, stunned them and rooted them to the spot.	Безумная смелость его обращения, в двух шагах от распахнутых вокзальных дверей, куда он так легко мог бы забежать, ошеломила и приковала их к месту.
The soldiers lowered their guns.	Солдаты опустили ружья.

But Gintz stepped on the edge of the lid and turned it under.	Но Гинц стал на край крышки и перевернул ее.
One of his legs went into the water, the other hung down the side of the barrel.	Одна нога провалилась у него в воду, другая повисла на борту кадки.
He wound up sitting astride the edge.	Он оказался сидящим верхом на ее ребре.
The soldiers met this clumsiness with an explosion of guffaws and the first one killed the unfortunate man with a point-blank shot in the neck, while the others rushed to stab the dead body with their bayonets.	Солдаты встретили эту неловкость взрывом хохота, и шедший спереди выстрелом в шею убил наповал несчастного, а остальные бросились штыками докалывать мертвого.
11	11
Mademoiselle called Kolya on the telephone and told him to settle the doctor comfortably on the train, threatening him otherwise with disclosures that he would find unpleasant.	Мадемуазель звонила Коле по телефону, чтобы он устроил доктора в поезде поудобнее, угрожая в противном случае неприятными для Коли разоблачениями.
While answering Mademoiselle, Kolya was as usual conducting some other telephone conversation and, judging by the decimals that peppered his speech, was telegraphing something in ciphers to a third place.	Отвечая мадемуазель, Коля по обыкновению вел какой-то другой телефонный разговор и, судя по десятичным дробям, пестрившим его речь, передавал в третье место по телеграфу что-то шифрованное.
"Pskov, north line, do you hear me?	- Псков, Комосев, слушаешь меня?
What rebels?	Каких бунтовщиков?
What hand?	Какую руку?
What is it, Mam'selle?	Да что вы, мамзель?
Nonsense, mumbo jumbo.	Вранье, хиромантия.
Get off, hang up the phone, you're bothering me.	Отстаньте, положите трубку, вы мне мешаете.
Pskov, north line, Pskov.	Псков, Комосев, Псков.
Thirty-six comma zero zero fifteen.	Тридцать шесть запятая ноль ноль пятнадцать.
Ah, curse it all, the tape broke off!	Ах, чтоб вас собаки съели, обрыв ленты.
What?	А?
What?	А?
I don't hear.	Не слышу.
Is that you again, Mam'selle?	Это опять вы, мамзель?
I told you in plain Russian, it's impossible, I can't.	Я вам сказал русским языком, нельзя, не могу.
Ask Povarikhin.	Обратитесь к Поварихину.
Nonsense, mumbo jumbo.	Вранье, хиромантия.
Thirty-six ... ah, the devil... Get off, don't bother me, Mam'selle."	Тридцать шесть... а, черт... отстаньте, не мешайте, мамзель.
And Mademoiselle was saying:	А мадемуазель говорила:

"Don't throw dust in my eye, mumbo jumbo, Pskov, Pskov, mumbo jumbo, I see right through you and back again, you put the doctor in car tomorrow, and I won't more speak with any murderer and little Judas-traitor."	- Ты мне не пускай пыль в глаз кироман, Псков, Псков, кироман, я тебя насквозь буду водить на чистую воду, ты будешь завтра сажать доктора в вагон, и больше я не разговариваю со всяких убийц и маленький иуда-предатель.
12	12
It was sultry when Yuri Andreevich left.	Парило, когда уезжал Юрий Андреевич.
A thunderstorm was gathering, as two days earlier.	Опять собиралась гроза, как третьего дня.
The clay huts and geese in the settlement around the station, all scattered with spat-out husks of sunflower seeds, sat white and frightened under the immobile gaze of the black, menacing sky.	Глиняные мазанки и гуси в заплеванной подсолнухами привокзальной слободе испуганно белели под неподвижным взглядом черного грозового неба.
Bordering the station building was a wide clearing that stretched far to both sides.	К зданию станции прилегала широкая, далеко в обе стороны тянувшаяся поляна.
The grass on it was trampled down, and it was entirely covered by an immense crowd of people, who had spent weeks waiting for trains in the various directions each needed.	Трава на ней была вытоптана, и всю ее покрывала несметная толпа народа, неделями дожидавшегося поездов в разных, нужных каждому, направлениях.
There were old men in the crowd, dressed in coarse gray kaftans, who went from group to group under the scorching sun gathering rumors and information.	В толпе были старики в серых сермягах, на палящем солнце переходившие от кучки к кучке за слухами и сведениями.
Silent adolescents around fourteen years old lay on their sides, propped on an elbow with a leafless switch in their hands, as if tending cattle.	Молчаливые подростки лет четырнадцати лежали, облокотившись, на боку, с каким-нибудь очищенным от листьев прутом в руке, словно пасли скотину.
Their younger brothers and sisters darted underfoot, their shirts pulling up, exposing their pink bottoms.	Задирая рубашонки, под ногами шмыгали их младшие розовозадые братишки и сестренки.
Their mothers sat on the ground, their tightly joined legs stretched out, with nursing babies swaddled crookedly under their brown homespun coats.	Вытянув плотно сдвинутые ноги, на земле сидели их матери с замотанными за пазуху криво стянутых коричневых зипунов грудными детьми.
"They all scattered like sheep when the shooting began.	- Как бараны кинулись врассыпную, когда пальба началась.
Didn't like it at all!" the stationmaster Povarikhin was saying with hostility as he and the doctor zigzagged their way among the rows of bodies lying next to each other outside the doors and inside on the floor of the station.	Не понравилось! - неприязненно говорил начальник станции Поварихин, ломаными обходами пробираясь с доктором через ряды тел, лежавшие вповалку снаружи перед дверьми и внутри на полу вокзала.
"The lawn was suddenly empty!	- Вдруг газон опростался!
We could see the ground again.	Опять увидали, какая земля бывает.
What a joy!	Обрадовались!
For four months we hadn't seen it under this Gypsy camp-forgot what it looked like.	Четыре месяца ведь не видали под этим табором, забыли.
Here's where he lay.	Вот тут он лежал.
Amazing thing, I've seen all sorts of horrors during the war, it's time I got used to them.	Удивительное дело, навидался я за войну всяких ужасов, пора бы привыкнуть.

But here I was seized by such pity!	А тут такая жалость взяла!
Above all-the senselessness.	Главное - бессмыслица.
For what?	За что?
What harm had he done them?	Что он им сделал плохого?
Can they be human beings?	Да разве это люди?
They say he was the family favorite.	Говорят, любимец семьи.
And now to the right, here, here, this way, please, to my office.	А теперь направо, так, так, сюда, пожалуйста, в мой кабинет.
Don't even think of getting on this train, you'll be crushed to death.	На этот поезд и не думайте, затолкают насмерть.
I'll put you on another one, a local one.	Я вас на другой устрою, местного сообщения.
We're making it up ourselves, it's going to be formed right now.	Мы его сами составляем, сейчас начнем формировать.
Only not a word till you get on, not to anyone!	Только вы до посадки молчок, никому!
If you let it slip, they'll tear it apart even before it's coupled.	А то на части разнесут до сцепки, если проговоритесь.
You'll have to change in Sukhinichi during the night."	Ночью в Сухиничах вам будет пересадка.
13	13
When the secret train was formed and started backing into the station from behind the depot, all the people crowded on the lawn rushed to intercept the slowly moving cars.	Когда хранимый в секрете поезд составили и стали из-за здания депо задом подавать к станции, все, что было народу на лужайке, толпой бросились наперерез к медленно пятящемуся составу.
People came rolling off the hillocks like peas and ran up the embankment.	Люди горохом скатывались с пригорков и взбегали на насыпь.
Pushing each other aside, they leaped onto the buffers and footboards in motion, while others climbed through the windows and onto the roofs of the cars.	Оттесняя друг друга, одни скакали на ходу на буфера и подножки, а другие лезли в окна и на крыши вагонов.
The still-moving train was filled up in no time, and when it reached the platform it was jam packed and hung from top to bottom with passengers.	Поезд вмиг и еще в движении наполнился до отказа, и когда его подали к перрону, был набит битком и сверху донизу увешан едущими.
By a miracle, the doctor squeezed himself onto a rear platform and then, in a still more incomprehensible way, penetrated into the corridor of the car.	Чудом доктор протиснулся на площадку и потом еще более необъяснимым образом проник в коридор вагона.
And in the corridor he remained throughout the entire trip, and got to Sukhinichi sitting on his things on the floor.	В коридоре он и остался в продолжение всей дороги, и путь до Сухиничей совершил, сидя на полу на своих вещах.
The storm clouds had long since dispersed.	Грозовые тучи давно разошлись.
Over the fields flooded by the burning rays of the sun, the ceaseless chirring of grasshoppers rolled from end to end, drowning out the noise of the train's movement.	По полям, залитым жгучими лучами солнца, перекатывалось из края в край несмолкаемое, заглушавшее ход поезда стрекотание кузнечиков.