На дороге - английский и русский параллельные тексты

I drank so much I had to go to the men's room every two minutes, and to do so I had to hop over Dr. Boncœur's lap.	Пил я так много, что каждые две минуты вынужден был выходить в уборную, а для этого приходилось прыгать через колени д-ра Бонкура.
Everything was falling apart.	Все разваливалось на части.
My stay in San Francisco was coming to an end.	Мне больше нечего было делать в Сан-Франциско.
Remi would never talk to me again.	Никогда больше Реми не будет со мной разговаривать.
It was horrible because I really loved Remi and I was one of the very few people in the world who knew what a genuine and grand fellow he was.	Это было ужасно, потому что я очень любил Реми, и вдобавок я был одним из тех очень немногих людей, которые знали, какой он благородный, искренний малый.
It would take years for him to get over it.	Чтобы весь этот кошмар остался для него позади, потребуются годы.
How disastrous all this was compared to what I'd written him from Paterson, planning my red line Route 6 across America.	Все случившееся было просто катастрофой в сравнении с тем, о чем я писал ему из Патерсона, когда планировал пересечь Америку по красной линии дороги номер шесть.
Here I was at the end of America - no more land - and now there was nowhere to go but back.	И вот я добрался до самого края Америки -дальше уже не было земли, и некуда было ехать, только назад.
I determined at least to make my trip a circular one: I decided then and there to go to Hollywood and back through Texas to see my bayou gang; then the rest be damned.	Я принял решение совершить хотя бы небольшое турне: тотчас же отправиться в Голливуд, а оттуда - через Техас, чтобы повидать свою болотную шайку. И к черту все остальное.
Major was thrown out of Alfred's.	Мейджора вышвырнули из "Альфреда".
Dinner was over anyway, so I joined him; that is to say, Remi suggested it, and I went off with Major to drink.	Обед все равно кончился, так что я ушел с ним. Вернее, уйти мне посоветовал Реми, вот я и отправился с Мейджором пить.
We sat at a table in the Iron Pot and Major said,	Мы уселись за столик в "Железном котелке", и Мейджор громко произнес:
"Sam, I don't like that fairy at the bar," in a loud voice.	- Сэм, не нравится мне этот педик у стойки.
"Yeah, Jake?" I said.	- Да, Джейк? - ответствовал я.
"Sam," he said, "I think I'll get up and conk him."	- Сэм, - сказал он, - кажется, я сейчас встану и дам ему в хайло.
"No, Jake," I said, carrying on with the Hemingway imitation. "Just aim from here and see what happens."	- Нет, Джейк, - сказал я, все так же подделываясь под Хемингуэя, - давай-ка наладимся отсюда, а там посмотрим, что из этого выйдет.
We ended up swaying on a street corner.	На углу мы шатаясь разошлись в разные стороны.

In the morning, as Remi and Lee Ann slept, and as I looked with some sadness at the big pile of wash Remi and I were scheduled to do in the Bendix machine in the shack in the back (which had always been such a joyous sunny operation among the colored women and with Mr. Snow laughing his head off), I decided to leave.	Наутро, пока Реми и Ли Энн спали, я с некоторой грустью оглядел большую кипу белья, которую мы с Реми наметили постирать в стоявшей в глубине лачуги машине "Бендикс" (действо это всегда вызывало бурную радость темнокожих соседок и помирающего со смеху мистера Сноу), и решил ехать.
I went out on the porch.	Я вышел на крыльцо.
"No, dammit," I said to myself, "I promised I wouldn't leave till I climbed that mountain."	- Нет, черт возьми, - сказал я себе, - я же обещал, что не уеду, пока не взберусь вон на ту гору.
That was the big side of the canyon that led mysteriously to the Pacific Ocean.	- Это был большой склон каньона, непостижимым образом ухоливший к Тихому океану.
So I stayed another day.	И я провел там еще одно утро.
It was Sunday.	Было уже воскресенье.
A great heat wave descended; it was a beautiful day, the sun turned red at three.	Стояла невыносимая жара. День обещал быть прекрасным, в три солнце побагровело, и жара спала.
I started up the mountain and got to the top at four.	Я начал восхождение и в четыре добрался до вершины горы.
All those lovely California cottonwoods and eucalypti brooded on all sides.	Склоны ее поросли восхитительными калифорнийскими тополями и эвкалиптами.
Near the peak there were no more trees, just rocks and grass.	На подступах к вершине деревьев уже не было -только камни и трава.
Cattle were grazing on the top of the coast.	Там, на высоких прибрежных лугах, пасся скот.
There was the Pacific, a few more foothills away, blue and vast and with a great wall of white advancing from the legendary potato patch where Frisco fogs are born.	А вдали, за предгорьями, раскинулся Тихий океан, синий и безбрежный, с его громадной стеной белизны, надвигающейся на город с легендарной картофельной грядки, где рождаются туманы Фриско.
Another hour and it would come streaming through the Golden Gate to shroud the romantic city in white, and a young man would hold his girl by the hand and climb slowly up a long white sidewalk with a bottle of Tokay in his pocket.	Еще час, и эта стена перенесется сквозь Золотые Ворота, чтобы окутать белизной этот романтический город, и молодой парень возьмет за руку свою девушку и неторопливо пойдет вверх по длинному белому тротуару с бутылкой токайского в кармане.
That was Frisco; and beautiful women standing in white doorways, waiting for their men; and Coit Tower, and the Embarcadero, and Market Street, and the eleven teeming hills.	Это и есть Фриско: и прекрасные женщины, стоящие в белых дверях в ожидании своих мужчин, и Башня Койт, и Эмбар-кадеро, и Маркет-стрит, и одиннадцать густонаселенных холмов.
I spun around till I was dizzy; I thought I'd fall down as in a dream, clear off the precipice.	Я вертелся на одном месте, пока не закружилась голова. Мне казалось, что, словно во сне, я упаду сейчас прямо в пропасть.
Oh where is the girl I love?	Где же девушка, которую я люблю?
I thought, and looked everywhere, as I had looked everywhere in the little world below.	Я размышлял и смотрел во все стороны, как прежде смотрел во все стороны в маленьком мирке внизу.

And before me was the great raw bulge and bulk of my American continent; somewhere far across, gloomy, crazy New York was throwing up its cloud of dust and brown steam.	А впереди была суровая выпуклая громада моего Американского континента. Где-то далеко, на другом краю, выбрасывал в небо свое облако пыли и бурого дыма мрачный, сумасшедший Нью-Йорк.
There is something brown and holy about the East; and California is white like washlines and emptyheaded - at least that's what I thought then.	В Востоке есть что-то бурое и священное; а Калифорния бела, как вывешенное на просушку белье, и легкомысленна - по крайней мере, так я думал тогда.
12	12
In the morning Remi and Lee Ann were asleep as I quietly packed and slipped out the window the same way I'd come in, and left Mill City with my canvas bag.	Реми и Ли Энн еще спали, когда я тихо уложил вещи, выскользнул в окно - тем же путем, что пришел, - и со своим парусиновым мешком покинул Милл-Сити.
And I never spent that night on the old ghost ship -the Admiral Freebee, it was called - and Remi and I were lost to each other.	Так я и не провел ночь на старом корабле-призраке - он назывался "Адмирал Фриби", - и мы с Реми проиграли друг другу.
In Oakland I had a beer among the bums of a saloon with a wagon wheel in front of it, and I was on the road again.	В Окленде я выпил пива в полном бродяг салуне с фургонным колесом на фасаде - снова я был в дороге.
I walked clear across Oakland to get on the Fresno road.	Пройдя пешком весь Окленд, я добрался до шоссе на Фресно.
Two rides took me to Bakersfield, four hundred miles south.	За две поездки я покрыл четыреста миль к югу, до Бейкерсфилда.
The first was the mad one, with a burly blond kid in a souped-up rod.	Первая была безумная, с упитанным светловолосым малым в старой машине с форсированным двигателем.
"See that toe?" he said as he gunned the heap to eighty and passed everybody on the road.	- Видишь этот палец на ноге? - спросил он, выжимая из своей колымаги восемьдесят миль в час и обгоняя всех на своем пути.
"Look at it."	- Смотри.
It was swathed in bandages.	- Палец был замотан бинтами.
"I just had it amputated this morning.	- Мне его сегодня утром ампутировали.
The bastards wanted me to stay in the hospital.	Эти ублюдки хотели, чтоб я остался в больнице.
I packed my bag and left.	А я собрал манатки и смотался.
What's a toe?"	Подумаешь, палец!
Yes, indeed, I said to myself, look out now, and I hung on.	Это уж точно, решил я, мы-то так легко не отделаемся. Я весь напрягся.
You never saw a driving fool like that.	Свет не видывал подобного болвана за рулем.
He made Tracy in no time.	В мгновение ока мы оказались в Трейси.
Tracy is a railroad town; brakemen eat surly meals in diners by the tracks.	Трейси - это железнодорожный поселок. В закусочных близ путей едят свою грубую пищу тормозные кондуктора.
Trains howl away across the valley.	С ревом уносятся в долину поезда.

The sun goes down long and red.	Долго заходит багровое солнце.
All the magic names of the valley unrolled - Manteca, Madera, all the rest.	Мелькают наяву все волшебные названия долины: Мантека, Мадера - все.
Soon it got dusk, a grapy dusk, a purple dusk over tangerine groves and long melon fields; the sun the color of pressed grapes, slashed with burgundy red, the fields the color of love and Spanish mysteries.	Вскоре сгустились сумерки - виноградные сумерки, лиловые сумерки над мандариновыми рощами и нескончаемыми бахчами; солнце цвета давленого винограда, раненое солнце цвета красного бургундского; поля цвета любви и испанских тайн.
I stuck my head out the window and took deep breaths of the fragrant air.	Я высунулся в окошко и несколько раз глубоко вдохнул ароматный воздух.
It was the most beautiful of all moments.	Это было прекраснейшее мгновение.
The madman was a brakeman with the Southern Pacific and he lived in Fresno; his father was also a brakeman.	Мой безумец работал тормозным кондуктором в компании "Сазерн Пасифик" и жил в Фресно. Отец его тоже был тормозным кондуктором.
He lost his toe in the Oakland yards, switching, I didn't quite understand how.	Палец он потерял на сортировочной станции в Окленде - как именно, до меня так толком и не дошло.
He drove me into buzzing Fresno and let me off by the south side of town.	Он довез меня до шумного Фресно и высадил у его южной черты.
I went for a quick Coke in a little grocery by the tracks, and here came a melancholy Armenian youth along the red boxcars, and just at that moment a locomotive howled, and I said to myself, Yes, yes, Saroyan's town.	Я наскоро глотнул кока-колы в крошечной бакалейной лавчонке у железнодорожных путей, а вдоль красных товарных вагонов прошел грустный американский юноша, в ту же секунду взвыл паровоз, и я сказал себе, да-да, настоящий сарояновский городок.
I had to go south; I got on the road.	Путь мой лежал на юг, и я вышел на дорогу.
A man in a brand-new pickup truck picked me up.	Подобрал меня парень в новеньком пикапе.
He was from Lubbock, Texas, and was in the trailer business.	Он был из Лаббока, Техас, и занимался торговлей жилыми автоприцепами.
"You want to buy a trailer?" he asked me.	- Хочешь купить прицеп? - спросил он меня.
"Any time, look me up."	- Как захочешь, разыщи меня.
He told stories about his father in Lubbock. "One night my old man left the day's receipts settin on top of the safe, plumb forgot.	- Он рассказал мне о своем отце, живущем в Лаббоке: - Как-то вечером мой старик позабыл на сейфе всю дневную выручку - память отшибло.
What happened - a thief came in the night, acetylene torch and all, broke open the safe, riffled up the papers, kicked over a few chairs, and left.	И вот те на - ночью явился вор с ацетиленовой горелкой и всем прочим, вскрыл сейф, наскоро просмотрел бумаги, перевернул несколько стульев и ушел.
And that thousand dollars was settin right there on top of the safe, what do you know about that?"	А та тысяча долларов преспокойненько осталась лежать на сейфе, как тебе это нравится?
He let me off south of Bakersfield, and then my adventure began.	Он высадил меня южнее Бейкерсфилда. Там-то и началось мое приключение.
It grew cold.	Похолодало.

I put on the flimsy Army raincoat I'd bought in Oakland for three dollars and shuddered in the road.	Надев тонкий армейский плащ, купленный за три доллара в Окленде, я стучал зубами на дороге.
I was standing in front of an ornate Spanish-style motel that was lit like a jewel.	Напротив меня был нарядный, в испанском стиле, мотель, который сверкал, как драгоценный камень.
The cars rushed by, LA-bound.	Мимо неслись в сторону Лос-Анджелеса автомобили.
I gestured frantically.	Я махал руками как ненормальный.
It was too cold.	Холод был невыносимый.
I stood there till midnight, two hours straight, and cursed and cursed.	Проклиная все на свете, я простоял там до полуночи, битых два часа.
It was just like Stuart, Iowa, again.	Повторялась история со Стюартом, Айова.
There was nothing to do but spend a little over two dollars for a bus the remaining miles to Los Angeles.	Оставалось одно: потратить два с лишним доллара и проехать остаток пути до Лос-Анджелеса на автобусе.
I walked back along the highway to Bakersfield and into the station, and sat down on a bench.	Я отправился пешком вдоль шоссе назад, в Бейкерсфилд, вошел в автовокзал и уселся на лавку.
I had bought my ticket and was waiting for the LA bus when all of a sudden I saw the cutest little Mexican girl in slacks come cutting across my sight.	Я уже купил билет и ждал лос-анджелесский автобус, как вдруг мне на глаза попалась миловидная мексиканочка в брюках.
She was in one of the buses that had just pulled in with a big sigh of airbrakes; it was discharging passengers for a rest stop.	Она приехала в одном из автобусов, только что остановившихся с громким вздохом пневматических тормозов; пассажиры выходили размяться на остановке.
Her breasts stuck out straight and true; her little flanks looked delicious; her hair was long and lustrous black; and her eyes were great big blue things with timidities inside.	Грудь девушки прямо и откровенно выпирала, маленькие бедра выглядели аппетитно, волосы были длинные и атласно-черные, а глаза -огромные и голубые, и в них притаилась застенчивость.
I wished I was on her bus.	Я был в отчаянии оттого, что не еду с ней в одном автобусе.
A pain stabbed my heart, as it did every time I saw a girl I loved who was going the opposite direction in this too-big world.	Мое сердце пронзила боль, возникавшая всякий раз, как я видел девушку, которую люблю и которая направляется в противоположную сторону этого слишком большого мира.
The announcer called the LA bus.	Диктор объявил посадку на лос-анджелесский автобус.
I picked up my bag and got on, and who should be sitting there alone but the Mexican girl.	Я взял свой мешок и вошел, а там, совсем одна, сидела именно та самая мексиканка.
I dropped right opposite her and began scheming right off.	Опустившись на сиденье прямо напротив нее, я немедленно начал разрабатывать план действий.

I was so lonely, so sad, so tired, so quivering, so broken, so beat, that I got up my courage, the courage necessary to approach a strange girl, and acted.	Таким одиноким я был, таким печальным и усталым, таким продрогшим, разбитым и измученным, что мне пришлось собрать в кулак всю свою решимость - решимость, необходимую для того, чтобы подойти к незнакомой девушке. И я это сделал.
Even then I spent five minutes beating my thighs in the dark as the bus rolled down the road.	Однако еще добрых пять минут, пока автобус набирал скорость, я лишь нервно похлопывал себя во тьме по ляжкам.
You gotta, you gotta or you'll die!	Ты должен, должен, иначе тебе конец!
Damn fool, talk to her!	Заговори же с ней, чертов идиот!
What's wrong with you?	Что с тобой?
Aren't you tired enough of yourself by now?	Неужели ты еще не устал от самого себя?
And before I knew what I was doing I leaned across the aisle to her (she was trying to sleep on the seat) and said,	И, сам не сознавая, что делаю, я наклонился к ней через проход (она пыталась уснуть) и сказал:
"Miss, would you like to use my raincoat for a pillow?"	- Мисс, может, вы подложите под голову мой плащ?
She looked up with a smile and said,	Она с улыбкой взглянула на меня и ответила:
"No, thank you very much."	- Нет, большое спасибо.
I sat back, trembling; I lit a butt. I waited till she looked at me, with a sad little sidelook of love, and I got right up and leaned over her.	Весь дрожа, я сел на место; потом зажег окурок сигареты, подождал, пока девушка не посмотрела на меня с примесью печали и любви во взгляде, и тогда встал, склонился над ней:
"May I sit with you, miss?"	- Можно сесть рядом с вами, мисс?
"If you wish."	- Пожалуйста.
And this I did.	Я сел.
"Where going?"	- Куда едете?
"LA."	- В Эл-Эй.
I loved the way she said "LA"; I love the way everybody says "LA" on the Coast; it's their one and only golden town when all is said and done,	Я влюбился в то, как она сказала "Эл-Эй"; я влюблен в то, как все на побережье говорят "Эл-Эй". В конце концов, это их единственный и неповторимый золотой город.
"That's where I'm going too!" I cried.	-Так ведь и я еду туда же! - вскричал я.
"I'm very glad you let me sit with you, I was very lonely and I've been traveling a hell of a lot."	- Я очень рад, что вы разрешили мне с вами сесть, мне было страшно одиноко, я чертовски долго путешествовал.
And we settled down to telling our stories.	И мы принялись рассказывать каждый свою историю.
Her story was this: She had a husband and child.	Ее рассказ был таким: у нее были муж и ребенок.
The husband beat her, so she left him, back at Sabinal, south of Fresno, and was going to LA to live with her sister awhile.	Муж бил ее, поэтому она бросила его в Сабинале, к югу от Фресно, и ехала теперь в Лос-Анджелес пожить какое-то время у сестры.

She left her little son with her family, who were grape-pickers and lived in a shack in the vineyards.	Маленького сынишку она оставила у родных, которые были сборщиками винограда и жили среди виноградников в маленькой хижине.
She had nothing to do but brood and get mad.	Ей же только и оставалось, что предаваться скорби и сходить с ума.
I felt like putting my arms around her right away. We talked and talked.	Мы болтали без умолку, а я чувствовал неодолимое желание ее обнять.
She said she loved to talk with me.	Она призналась, что ей очень нравится со мной разговаривать.
Pretty soon she was saying she wished she could go to New York too.	А вскорости уже жалела, что не может уехать со мной в Нью-Йорк.
"Maybe we could!"	- А почему бы и нет?
I laughed.	- Я рассмеялся.
The bus groaned up Grapevine Pass and then we were coming down into the great sprawls of light.	Автобус, пыхтя, въехал на Виноградный перевал, и мы начали спуск к раскинувшимся до самого горизонта огонькам.
Without coming to any particular agreement we began holding hands, and in the same way it was mutely and beautifully and purely decided that when I got my hotel room in LA she would be beside me.	Не сговариваясь, мы взялись за руки, и так же молча было принято прекрасное, целомудренное решение: когда я сниму номер в лос-анджелесской гостинице, она останется там со мной.
I ached all over for her; I leaned my head in her beautiful hair.	Всем существом я стремился к ней. Я зарылся головой в ее прекрасные волосы.
Her little shoulders drove me mad; I hugged her and hugged her.	Ее слабые узкие плечи сводили меня с ума, я крепко обнял ее.
And she loved it.	И она этого хотела.
"I love love," she said, closing her eyes.	- Я люблю любовь, - сказала она, закрыв глаза.
I promised her beautiful love.	И я пообещал ей прекрасную любовь.
I gloated over her.	Я так и пожирал ее взглядом.
Our stories were told; we subsided into silence and sweet anticipatory thoughts.	Истории наши были рассказаны, и мы погрузились в молчание, полное сладких предчувствий.
It was as simple as that.	Все оказалось на удивление просто.
You could have all your Peaches and Bettys and Marylous and Ritas and Camilles and Inezes in this world; this was my girl and my kind of girlsoul, and I told her that.	Так что пускай вам достаются хоть все раскрасавицы на свете - все Бетти, Мерилу, Риты, Камиллы и Инессы, - а я нашел свою девушку, потому что искал девушку именно с такой душой, и я ей об этом сказал.
She confessed she saw me watching her in the bus station.	Она призналась, что заметила, как я наблюдал за ней на автобусной станции.
"I thought you was a nice college boy."	- Я еще подумала, что ты просто славный студентик.
"Oh, I'm a college boy!" I assured her.	-А я и есть студентик, - подтвердил я.

The bus arrived in Hollywood.	Автобус прибыл в Голливуд.
In the gray, dirty dawn, like the dawn when Joel McCrea met Veronica Lake in a diner, in the picture Sullivan's Travels, she slept in my lap.	На рассвете, сером и ненастном, похожем на тот рассвет в фильме "Странствия Салливана", когда Джоэл Маккри встретил в ресторанчике Веронику Лейк, она спала у меня на коленях.
I looked greedily out tine window: stucco houses and palms and drive-ins, the whole mad thing, the ragged promised land, the fantastic end of America.	Я с жадностью глядел в окошко: оштукатуренные дома, пальмы и драйв-ины - весь сумасшедший набор, обшарпанная обетованная земля, причудливый рай Америки.
We got off the bus at Main Street, which was no different from where you get off a bus in Kansas City or Chicago or Boston - red brick, dirty, characters drifting by, trolleys grating in the hopeless dawn, the whorey smell of a big city.	Мы вышли из автобуса на Мэйн-стрит, которая ничуть не отличалась от тех улиц, где вы выходите из автобуса в Канзас-Сити, Чикаго или Бостоне, - красный кирпич, грязь, мимо дрейфуют подозрительные тины, в безысходном рассвете скрипят трамваи, блудливый дух большого города.
And here my mind went haywire, I don't know why.	И тут, сам не знаю почему, я вдруг потерял голову.
I began getting the foolish paranoiac visions that Teresa, or Terry - her name - was a common little hustler who worked the buses for a guy's bucks by making appointments like ours in LA where she brought the sucker first to a breakfast place, where her pimp waited, and then to a certain hotel to which he had access with his gun or his whatever.	Меня стала преследовать идиотская навязчивая идея: я решил, что Тереза, или Терри, - так ее звали - всего-навсего обыкновенная проституточка, которая работает в автобусах и вытягивает из парней денежки, договариваясь о таком свидании, как наше в Лос-Анджелесе, -сперва ведет своего молокососа завтракать в такое место, где уже ждет ее сутенер, а потом в какую-нибудь гостиницу, куда тот врывается с пистолетом или уж не знаю с чем.
I never confessed this to her.	Во всем этом я ей так и не признался.
We ate breakfast and a pimp kept watching us; I fancied Terry was making secret eyes at him.	Мы завтракали, а за нами наблюдал сутенер; я вообразил себе, что Терри с ним исподтишка переглядывается.
I was tired and felt strange and lost in a faraway, disgusting place.	Я устал и чувствовал себя чужим и потерянным в этом далеком гнусном месте.
The goof of terror took over my thoughts and made me act petty and cheap.	Кретинский страх лишил меня остатков разума и заставил поступить мелочно и недостойно.
"Do you know that guy?" I said.	-Ты знаешь этого парня? - спросил я.
"What guy you mean, honey?"	- О каком парне ты говоришь, милый?
I let it drop.	Я осекся.
She was slow and hung-up about everything she did; it took her a long time to eat; she chewed slowly and stared into space, and smoked a cigarette, and kept talking, and I was like a haggard ghost, suspicioning every move she made, thinking she was stalling for time.	Она все делала неторопливо; еда отняла у нее много времени. Жевала она не спеша, уставившись в пространство, а доев, закурила, и все это время непрерывно болтала, я же сидел измочаленный, как призрак, и каждый ее жест вызывал у меня подозрение, я был уверен, что она умышленно тянет время.
This was all a fit of sickness.	Я был просто-напросто болен.

I was sweating as we went down the street hand in hand.	Когда мы, взявшись за руки, шли по улице, я взмок от пота.
The first hotel we hit had a room, and before I knew it I was locking the door behind me and she was sitting on the bed taking off her shoes.	В первой же гостинице оказался свободный номер, и, прежде чем до меня это дошло, я уже запирал за собой дверь, а Терри сидела на кровати и снимала туфли.
I kissed her meekly.	Я смиренно поцеловал ее.
Better she'd never know.	Лучше бы ей ни о чем не догадываться.
To relax our nerves I knew we needed whisky, especially me.	Я знал: чтобы успокоить нервы, нам необходимо виски - особенно мне.
I ran out and fiddled all over twelve blocks, hurrying till I found a pint of whisky for sale at a newsstand. I ran back, all energy.	Выбежав на улицу, я в спешке промчался кварталов десять и наконец увидел в газетном киоске выставленную на продажу пинту виски Из последних сил я побежал назад.
Terry was in the bathroom, fixing her face.	Терри прихорашивалась в ванной.
I poured one big drink in a water glass, and we had slugs.	Я налил в стакан большую порцию на двоих, и мы стали по очереди отхлебывать виски.
Oh, it was sweet and delicious and worth my whole lugubrious voyage.	Ах как оно было приятно на вкус! И одно это с лихвой оправдывало все мои скорбные странствия.
I stood behind her at the mirror, and we danced in the bathroom that way.	Я встал позади нее у зеркала, и прямо в ванной мы принялись танцевать.
I began talking about my friends back east.	Я завел разговор о друзьях, которых оставил на Востоке.
I said, "You ought to meet a great girl I know called Doric.	- Вот бы тебе познакомиться с одной великолепной девушкой, ее зовут Дори.
She's a six-foot redhead.	В ней добрых шесть футов росту, и вдобавок она рыжая.
If you came to New York she'd show you where to get work."	Если приедешь в Нью-Йорк, она поможет тебе найти работу.
"Who is this six-foot redhead?" she demanded suspiciously.	- Это что еще за шестифутовая рыжая? - с подозрением спросила она.
"Why do you tell me about her?"	- Зачем ты мне о ней рассказываешь?
In her simple soul she couldn't fathom my kind of glad, nervous talk.	Ее бесхитростная душа не могла постичь, почему я так взбудоражен.
I let it drop.	Я оставил эту тему.
She began to get drunk in the bathroom.	Уже в ванной она начала пьянеть.
"Come on to bed!" I kept saying.	- Пойдем в койку, - твердил я.
"Six-foot redhead, hey?	- Шестифутовая рыжая, говоришь?
And I thought you was a nice college boy, I saw you in your lovely sweater and I said to myself, Hmm, ain't he nice?	А я-то думала, ты милый студентик, увидела тебя в этом прелестном свитере и сказала себе: хм-м, ну не милашка ли он?
No!	Нет!

And no!	Нет!
And no!	И нет!
You have to be a goddam pimp like all of them!"	Ты наверняка просто гнусный сутенер, как и все они!
"What on earth are you talking about?"	- О чем это ты?!
"Don't stand there and tell me that six-foot redhead ain't a madame, 'cause I know a madame when I hear about one, and you, you're just a pimp like all the rest I meet, everybody's a pimp."	- Нечего тут стоять и доказывать, что эта шестифутовая рыжая не мадам, мне ведь стоит услышать про мадам, как я ее тут же распознаю, а ты - ты просто сутенер, как и все, кто мне попадается, все вы сутенеры!
"Listen, Terry, I am not a pimp.	- Послушай, Терри, никакой я не сутенер.
I swear to you on the Bible I am not a pimp.	Могу поклясться на Библии.
Why should I be a pimp?	Да и почему это я должен быть сутенером?
My only interest is you."	Меня интересуешь только ты.
"All the time I thought I met a nice boy.	- А я-то все время думала, что встретила милого мальчика.
I was so glad, I hugged myself and said, Hmm, a real nice boy instead of a pimp."	Я была так рада, я поздравила сама себя и сказала: вот наконец милый мальчик, а не сутенер.
"Terry," I pleaded with all my soul.	- Терри, - молил я всей душой.
"Please listen to me and understand, I'm not a pimp."	- Пожалуйста, выслушай меня и пойми: я не сутенер.
An hour ago I'd thought she was a hustler.	Еще час назад я думал, что она проститутка.
How sad it was.	Как это было грустно!
Our minds, with their store of madness, had diverged.	Наши мозги, с их неиссякаемым запасом безумия, попросту сдвинулись набекрень.
0 gruesome life, how I moaned and pleaded, and then1 got mad and realized I was pleading with a dumb little Mexican wench and I told her so; and before I knew it I picked up her red pumps and hurled them at the bathroom door and told her to get out.	О мерзкая жизнь, как я ныл и умолял! А потом вконец рехнулся и вообразил, что молю тупую мексиканскую девчонку, и так ей и сказал, после чего, сам не соображая, что делаю, я поднял с пола ее красные туфельки, швырнул их о дверь ванной и велел ей убираться:
"Go on, beat it!"	- Давай сматывай удочки!
I'd sleep and forget it; I had my own life, my own sad and ragged life forever.	Я просплюсь и все забуду; у меня была своя жизнь своя собственная печальная и вечно неустроенная жизнь.
There was a dead silence in the bathroom.	В ванной наступила мертвая тишина.
I took my clothes off and went to bed.	Я разделся и улегся спать.
Terry came out with tears of sorriness in her eyes.	Терри вышла из ванной со слезами сожаления на глазах.
In her simple and funny little mind had been decided the fact that a pimp does not throw a woman's shoes against the door and does not tell her to get out.	Своим незамысловатым забавным умишком она дошла, что сутенеры не швыряют туфли женщины в дверь и не велят ей убираться.

In reverent and sweet little silence she took all her clothes off and slipped her tiny body into the sheets with me.	В исполненной благоговения сладкой тишине она сбросила с себя всю одежду, и ее маленькое тело скользнуло ко мне под простыни.
It was brown as grapes.	Оно было смуглым, как виноградные гроздья.
I saw her poor belly where there was a Caesarian scar; her hips were so narrow she couldn't bear a child without getting gashed open.	Я увидел ее плоский животик со шрамом от кесарева сечения: бедра ее были такими узкими, что родить она могла, только будучи чуть ли не надвое рассеченной.
Her legs were like little sticks.	Ножки ее напоминали палочки.
She was only four foot ten.	Ростом она была всего четыре фута десять дюймов.
I made love to her in the sweetness of the weary morning.	В сладостном утреннем нетерпении мы занялись любовью.
Then, two tired angels of some kind, hung-up forlornly in an LA shelf, having found the closest and most delicious thing in life together, we fell asleep and slept till late afternoon.	А потом мы, два усталых ангела, заброшенные судьбой в Лос-Анджелес и всеми позабытые, познав ни с чем не сравнимое очарование близости, уснули и проспали почти до вечера.
13	13
For the next fifteen days we were together for better or for worse.	Следующие пятнадцать дней мы делили и радость и горе.
When we woke up we decided to hitchhike to New York together; she was going to be my girl in town.	Проснувшись, мы решили вместе добираться автостопом до Нью-Йорка и там не расставаться.
I envisioned wild complexities with Dean and Marylou and everybody - a season, a new season.	Я предвидел безумные сложности с Дином и Мерилу, да и со всеми прочими, - сезон, новый сезон.
First we had to work to earn enough money for the trip.	Первым делом надо было заработать деньги на поездку.
Terry was all for starting at once with the twenty dollars I had left.	Терри же горела желанием немедленно отправиться в путь с теми двадцатью долларами, которые у меня еще оставались.
I didn't like it.	Я был против.
And, like a damn fool, I considered the problem for two days, as we read the want ads of wild LA papers I'd never seen before in my life, in cafeterias and bars, until my twenty dwindled to just over ten.	И как полоумный целых два дня пытался решить эту проблему, изучая в закусочных и пивных объявления о найме, помещенные в сумасшедших лос-анджелесских газетах, подобных которым я в жизни не видывал. За это время моя двадцатка превратилась в десятку с мелочью.
We were very happy in our little hotel room.	В своем тесном гостиничном номере мы были неподдельно счастливы.
In the middle of the night I got up because I couldn't sleep, pulled the cover over baby's bare brown shoulder, and examined the LA night.	Как-то глубокой ночью, не в силах уснуть, я встал, натянул покрывало на обнаженное смуглое плечико моей малютки и принялся изучать лос-анджелесскую ночь.
What brutal, hot, siren-whining nights they are!	Что за гнусные, душные, оглашаемые жалобным воем сирен там были ночи!

Right across the street there was trouble.	Напротив, на той стороне улицы, случилось несчастье.
An old rickety rundown rooming house was the scene of some kind of tragedy.	Ветхий, покосившийся захудалый пансион превратился в сценические подмостки для какой-то трагедии.
The cruiser was pulled up below and the cops were questioning an old man with gray hair.	Внизу стояла полицейская машина, и копы допрашивали седовласого старика.
Sobbings came from within.	Изнутри доносились рыдания.
I could hear everything, together with the hum of my hotel neon.	Я слышал все вперемежку с жужжанием нашего гостиничного неона.
I never felt sadder in my life. LA is the loneliest and most brutal of American cities; New York gets god-awful cold in the winter but there's a feeling of wacky comradeship somewhere in some streets. LA is a jungle.	Большей печали я не чувствовал за всю свою жизнь. Лос-Анджелес - самый унылый и жестокий из американских городов; в Нью-Йорке зимой страшно холодно, но кое-где, на некоторых улицах, выручает чувство сумасбродного товарищества. А Эл-Эй - это настоящие джунгли.
South Main Street, where Terry and I took strolls with hot dogs, was a fantastic carnival of lights and wildness.	Саут-Мэйн-стрит, где мы с Терри прогуливались, подкрепляясь сосисками, была невообразимым карнавалом огней и буйства.
Booted cops frisked people on practically every corner. The beatest characters in the country swarmed on the sidewalks - all of it under those soft Southern California stars that are lost in the brown halo of the huge desert encampment LA really is.	Почти на каждом углу кого-нибудь обыскивали копы в высоких сапогах, тротуары кишели самыми разбитными типами в стране - и все это под теми тусклыми южнокалифорнийскими звездами, что теряются в буром ореоле над гигантским лагерем, коим и является Лос-Анджелес на самом деле.
You could smell tea, weed, I mean marijuana, floating in the air, together with the chili beans and beer.	Можно было учуять, как в воздухе носится запах чайка, травки - то есть марихуаны, - смешанный с запахами сдобренных жгучим красным перцем бобов и пива.
That grand wild sound of bop floated from beer parlors; it mixed medleys with every kind of cowboy and boogie-woogie in the American night.	Из пивных выплывали великолепные, неистовые звуки "бопа"; в американской ночи они сливались в попурри со всевозможными ковбойскими мелодиями и буги-вуги.
Everybody looked like Hassel.	Все до одного были похожи на Хассела.
Wild Negroes with bop caps and goatees came laughing by; then long-haired brokendown hipsters straight off Route 66 from New York; then old desert rats, carrying packs and heading for a park bench at the Plaza; then Methodist ministers with raveled sleeves, and an occasional Nature Boy saint in beard and sandals.	Смеясь, шли неукротимые негры в кепочках стиля "боп" и с эспаньолками; потом - измученные длинноволосые хипстеры, свернувшие с ведущей из Нью-Йорка Дороги 66; за ними - старые контрабандисты из пустыни, навьюченные узлами и спешащие занять скамейку в сквере на Плаза; затем - методистские священники с протертыми на локтях рукавами и одинокий святой отшельник с бородой и в сандалиях.
I wanted to meet them all, talk to everybody, but Terry and I were too busy trying to get a buck together.	Мне хотелось познакомиться со всеми, с каждым поговорить, но мы с Терри были слишком поглощены добыванием денег.

We went to Hollywood to try to work in the drugstore at Sunset and Vine.	Мы отправились в Голливуд в надежде получить работу в аптеке на углу Сансет и Вайн.
Now there was a corner!	Вот это был угол!
Great families off jalopies from the hinterlands stood around the sidewalk gaping for sight of some movie star, and the movie star never showed up.	Тротуар был запружен целыми семействами из глубинки, вылезшими из своих колымаг и стоявшими разинув рты в предвкушении встречи с кинозвездой, а кинозвезда все никак не появлялась.
When a limousine passed they rushed eagerly to the curb and ducked to look: some character in dark glasses sat inside with a bejeweled blonde.	Когда мимо проезжал роскошный лимузин, они нетерпеливо мчались к бордюру и приседали, пытаясь заглянуть внутрь: там, рядом с увешанной драгоценностями блондинкой, сидел некий тип в темных очках.
"Don Ameche!	- Дон Амече!
Don Ameche!"	Дон Амече!
"No, George Murphy!	- Нет, Джордж Мерфи!
George Murphy!"	Джордж Мерфи!
They milled around, looking at one another.	Они кружили в толпе и приглядывались друг к другу.
Handsome queer boys who had come to Hollywood to be cowboys walked around, wetting their eyebrows with hincty fingertip.	Повсюду разгуливали смазливые тщеславные гомики с холеными руками, приехавшие в Голливуд играть ковбоев.
The most beautiful little gone gals in the world cut by in slacks; they came to be starlets; they ended up in drive-ins.	Все, как одна, в брючках прошмыгнули прекраснейшие девушки на свете: они приезжали в надежде стать звездами экрана, а кончали в драйв-инах.
Terry and I tried to find work at the drive-ins.	В этих драйв-инах и мы с Терри попытались найти работу.
It was no soap anywhere.	Всюду была полнейшая безнадега.
Hollywood Boulevard was a great, screaming frenzy of cars; there were minor accidents at least once a minute; everybody was rushing off toward the farthest palm - and beyond that was the desert and nothingness.	Г олливудский бульвар был нескончаемым, оглушительным автомобильным безумием: по меньшей мере раз в минуту происходили небольшие аварии. Все мчались в сторону самой дальней пальмы - а там, за ней, была пустыня, ничто.
Hollywood Sams stood in front of swank restaurants, arguing exactly the same way Broadway Sams argue at Jacob's Beach, New York, only here they wore light-weight suits and their talk was cornier.	У шикарных ресторанов стояли голливудские кутилы, споря между собой точно так же, как спорят бродвейские кутилы у "Джакобс-Бич" в Нью-Йорке, разве что костюмы на здешних были попроще, да и сами споры банальней.
Tall, cadaverous preachers shuddered by.	Мимо протрусили высокие, смертельно бледные проповедники.
Fat screaming women ran across the boulevard to get in line for the quiz shows.	Бульвар перебежали толстые крикливые женщины, стремившиеся занять очередь на викторину.

I saw Jerry Colonna buying a car at Buick Motors; he was inside the vast plate-glass window, fingering his mustachio.	Я видел, как покупал автомобиль в "Бьюик Моторс" Джерри Колонна: он стоял за громадной витриной зеркального стекла и теребил свои musta-chio.
Terry and I ate in a cafeteria downtown which was decorated to look like a grotto, with metal tits spurting everywhere and great impersonal stone buttockses belonging to deities and soapy Neptune.	В центре мы с Терри поели в закусочной, которая была отделана под пещеру, украшенную металлическими сиськами, пускающими во все стороны струи воды, и громадными каменными ягодицами, принадлежащими безликим божествам, возглавляемым покрытым мыльной пеной Нептуном.
People ate lugubrious meals around the waterfalls, their faces green with marine sorrow.	Среди этих водопадов поедали свои скорбные блюда люди с позеленевшими от тоски по суше лицами.
All the cops in LA looked like handsome gigolos; obviously they'd come to LA to make the movies.	Все полицейские в Лос-Анджелесе были похожи на смазливых альфонсов; наверняка они приехали в Эл-Эй заниматься киноискусством.
Everybody had come to make the movies, even me.	Все приезжали туда заниматься киноискусством, даже я.
Terry and I were finally reduced to trying to get jobs on South Main Street among the beat countermen and dishgirls who made no bones about their beatness, and even there it was no go.	В конце концов мы с Терри докатились до того, что стали искать работу на Саут-Мэйн-стрит, среди падших приказчиков и посудомоек, которым, впрочем, было начхать на свое падение, но и там ничего не выгорело.
We still had ten dollars.	У нас оставалось десять долларов.
"Man, I'm going to get my clothes from Sis and we'll hitchhike to New York," said Terry.	- Слушай, я забираю у сестрицы свою одежду, и мы отправляемся автостопом в Нью-Йорк, -сказала Терри.
"Come on, man.	- Поехали, дружище.
Let's do it.	Так и сделаем.
If you can't boogie I know I'll show you how.'" That last part was a song of hers she kept singing.	"Раз ты не танцуешь буги, буду я тебя учить". Эту песенку она напевала постоянно.
We hurried to her sister's house in the sliverous Mexican shacks somewhere beyond Alameda Avenue.	Мы поспешили к дому ее сестры, который стоял среди серебристых мексиканских лачуг где-то на задворках Аламеда-авеню.
I waited in a dark alley behind Mexican kitchens because her sister wasn't supposed to see me.	Я остался ждать на темной улочке позади мексиканских кухонек, потому что сестре ни к чему было меня видеть.
Dogs ran by.	Мимо бегали собаки.
There were little lamps illuminating the little rat alleys.	Крошечные крысиные улочки освещались тусклыми фонарями.
I could hear Terry and her sister arguing in the soft, warm night.	Слышно было, как в тихой теплой ночи Терри спорит с сестрой.
I was ready for anything.	Я был готов ко всему.

Terry came out and led me by the hand to Central Avenue, which is the colored main drag of LA.	Терри вышла и отвела меня за руку на Сентрал-авеню - красочную главную улицу Лос-Анджелеса.
And what a wild place it is, with chickenshacks barely big enough to house a jukebox, and the jukebox blowing nothing but blues, bop, and jump.	Ну и безумное же это место - с забегаловками, едва способными вместить музыкальный автомат, а музыкальный автомат не играет ничего, кроме блюза, бопа и джампа.
We went up dirty tenement stairs and came to the room of Terry's friend Margarina, who owed Terry a skirt and a pair of shoes.	По замызганным ступеням мы поднялись в комнату, где жила подруга Терри, Маргарина, которая одолжила Терри юбку и пару туфель.
Margarina was a lovely mulatto; her husband was black as spades and kindly.	Маргарина была привлекательной мулаткой, а муж ее был черен, как пиковая масть, и добродушен.
He went right out and bought a pint of whisky to host me proper.	Желая принять меня как подобает, он сбегал за пинтой виски.
I tried to pay part of it, but he said no.	Я хотел внести часть денег, но он не взял.
They had two little children.	У них было двое детишек.
The kids bounced on the bed; it was their play-place.	Они резвились на кровати - своей площадке для игр.
They put their arms around me and looked at me with wonder.	Обхватив меня ручонками, они принялись с удивлением разглядывать незнакомого дядю.
The wild humming night of Central Avenue - the night of Hamp's "Central Avenue Breakdown" -howled and boomed along outside.	Бурная рокочущая ночь Сентрал-авеню - ночь "Пробки на Сентрал-авеню" Хампа - все ревела и гудела снаружи.
They were singing in the halls, singing from their windows, just hell be damned and look out.	Пели в коридорах, пели в окнах - так и хотелось послать все к черту и пойти полюбоваться.
Terry got her clothes and we said good-by.	Терри взяла свои вещи, и мы распрощались.
We went down to a chickenshack and played records on the jukebox.	Зайдя в одну из забегаловок, мы послушали музыкальный автомат.
A couple of Negro characters whispered in my ear about tea.	Парочка чернокожих что-то шептала мне на ухо про чаёк.
One buck.	Один доллар.
I said okay, bring it.	Я сказал, годится, несите.
The connection came in and motioned me to the cellar toilet, where I stood around dumbly as he said,	Появился их поставщик. Он жестом позвал меня в подвальную уборную, где я тупо стоял, пока он твердил:
"Pick up, man, pick up."	- Поднимай, старина, поднимай.
"Pick up what?" I said.	- Что поднимать? - спросил я.
He had my dollar already. He was afraid to point at the floor. It was no floor, just basement.	Он уже взял мой доллар и теперь боялся показать пальцем на пол.
There lay something that looked like a little brown turd.	Там лежало нечто напоминающее маленькую бурую какашку.
He was absurdly cautious.	Парень был до нелепости осторожен.

"Got to look out for myself, things ain't cool this past week."	- Приходится остерегаться, дела на этой неделе стремные.
I picked up the turd, which was a brown-paper cigarette, and went back to Terry, and off we went to the hotel room to get high.	Я поднял какашку, которая оказалась свернутой из коричневой оберточной бумаги сигаретой, вернулся к Терри, и мы отправились в гостиницу кайфовать.
Nothing happened.	Кайфа, однако, не вышло.
It was Bull Durham tobacco.	Это был табак "Булл Дарем".
I wished I was wiser with my money.	Оставалось лишь пенять на себя за столь безрассудную трату денег.
Terry and I had to decide absolutely and once and for all what to do.	Мы с Терри должны были раз и навсегда решить, что нам делать.
We decided to hitch to New York with our remaining money.	И решили голосовать до Нью-Йорка с оставшимися у нас деньгами.
She picked up five dollars from her sister that night. We had about thirteen or less.	Еще вечером она взяла у сестры пятерку, и теперь у нас было долларов тринадцать.
So before the daily room rent was due again we packed up and took off on a red car to Arcadia, California, where Santa Anita racetrack is located under snow-capped mountains.	Чтобы не платить еще за один день проживания в номере, мы собрали вещи и на какой-то красной машине добрались до Аркадии, Калифорния, где под укрытыми снегом горами расположен ипподром "Санта Анита".
It was night.	Настала ночь.
We were pointed toward the American continent.	Мы стремились в глубь Американского континента.
Holding hands, we walked several miles down the road to get out of the populated district. It was a Saturday night.	Взявшись за руки, мы прошли несколько миль по дороге, чтобы выбраться из населенной местности.
We stood under a roadlamp, thumbing, when suddenly cars full of young kids roared by with streamers flying.	Когда мы стояли под фонарным столбом и голосовали, мимо нас вдруг промчались полные подростков машины с развевающимися вымпелами.
"Yaah!	"Ура!
Yaah! we won! we won!" they all shouted.	Ура! Мы победили!" - орали они.
Then they yoohooed us and got great glee out of seeing a guy and a girl on the road.	Потом они начали громкими криками приветствовать нас, шумно ликуя по поводу того, что увидели на дороге парня с девушкой.
Dozens of such cars passed, full of young faces and "throaty young voices," as the saying goes.	Проехало несколько дюжин таких заполненных молодыми людьми машин, откуда раздавались, как говорится, "гортанные юные голоса".
I hated every one of them.	Я возненавидел каждого из этих юнцов.
Who did they think they were, yaahing at somebody on the road just because they were little high-school punks and their parents carved the roast beef on Sunday afternoons?	Что они о себе мнили, крича на каждого встречного только потому, что были молокососами из средней школы, а их родители по субботам нарезали за столом ростбиф?

Who did they think they were, making fun of a girl reduced to poor circumstances with a man who wanted to belove?	Что они о себе мнили, смеясь над девушкой, доведенной до нищеты, и над парнем, который хочет любить и быть любимым?
We were minding our own business.	Мы же в их дела не лезли.
And we didn't get a blessed ride.	И ни одна треклятая машина не остановилась.
We had to walk back to town, and worst of all we needed coffee and had the misfortune of going into the only place open, which was a high-school soda fountain, and all the kids were there and remembered us.	Пришлось пешком вернуться в город. Больше всего на свете нам хотелось кофе, и, на беду, мы зашли в единственное открытое заведение, которое оказалось буфетом для школьников, а там были все те же ребята, и они нас помнили.
Now they saw that Terry was Mexican, a Pachuco wildcat; and that her boy was worse than that.	Теперь они увидели, что Терри - мексиканка, нищая дикарка из мексиканского квартала, а парень ее - и того хуже.
With her pretty nose in the air she cut out of there and we wandered together in the dark up along the ditches of the highways.	Терри почуяла опасность и выбежала оттуда, и в темноте мы принялись бродить вдоль кювета.
I carried the bags.	Я тащил сумки.
We were breathing fogs in the cold night air.	Мы дышали туманом, насыщавшим холодный ночной воздух.
I finally decided to hide from the world one more night with her, and the morning be damned.	Наконец я решил вместе с Терри укрыться от мира еще на одну ночь, а утром - пропади все пропадом.
We went into a motel court and bought a comfortable little suite for about four dollars - shower, bathtowels, wall radio, and all.	Мы отправились в мотель, и доллара за четыре сняли уютный маленький номер: душ, полотенца, радио на стене и все такое прочее.
We held each other tight.	Мы крепко прижались друг к другу.
We had long, serious talks and took baths and discussed things with the light on and then with the light out.	Приняв душ, мы долго, серьезно говорили о многих важных вещах - сперва при свете, потом в темноте.
Something was being proved, I was convincing her of something, which she accepted, and we concluded the pact in the dark, breathless, then pleased, like little lambs.	Что-то я ей доказывал, в чем-то убеждал, а она соглашалась, и во тьме, задыхаясь, счастливые, как ягнята, мы заключили договор.
In the morning we boldly struck out on our new plan.	Наутро мы смело взялись за осуществление нашего нового плана.
We were going to take a bus to Bakersfield and work picking grapes. After a few weeks of that we were headed for New York in the proper way, by bus.	Мы решили поехать на автобусе в Бейкерсфилд и поработать на сборе винограда, а потом, через несколько недель, направиться в Нью-Йорк нормальным путем - на автобусе.
It was a wonderful afternoon, riding up to Bakersfield with Terry: we sat back, relaxed, talked, saw the countryside roll by, and didn't worry about a thing.	В Бейкерсфилд мы с Терри ехали просто замечательно: откинулись на сиденье, расслабились, болтали, разглядывали проносившуюся мимо сельскую местность, и ничто на свете нас не тревожило.
We arrived in Bakersfield in late afternoon.	Приехали мы под вечер.

The plan was to hit every fruit wholesaler in town.	Согласно плану, мы должны были пройтись по всем оптовым торговцам фруктами в городе.
Terry said we could live in tents on the job.	Терри сказала, что мы сможем жить в палатке, прямо на рабочем месте.
The thought of living in a tent and picking grapes in the cool California mornings hit me right.	Идея жить в палатке, а прохладным калифорнийским утром собирать виноград пришлась мне по душе.
But there were no jobs to be had, and much confusion, with everybody giving us innumerable tips, and no job materialized.	Вот только работу нам никто не предложил, все лишь запутывали нас бесчисленными добрыми советами, а самой работой и не пахло.
Nevertheless we ate a Chinese dinner and set out with reinforced bodies.	Однако настроение наше поднялось после обеда в китайском ресторанчике, откуда мы вышли, основательно подкрепившись.
We went across the SP tracks to Mexican town.	Перейдя железную дорогу, мы попали в мексиканский квартал.
Terry jabbered with her brethren, asking for jobs.	Терри принялась щебетать со своими собратьями, пытаясь выяснить, где можно найти работу.
It was night now, and the little Mextown street was one blazing bulb of lights: movie marquees, fruit stands, penny arcades, five-and-tens, and hundreds of rickety trucks and mud-spattered jalopies, parked.	Наступил вечер, и засиявшая огнями мексиканская улочка стала похожа на один громадный фонарь: шатры с кинозалами, фруктовые киоски, пассажи с грошовыми лавчонками, сотни стоящих рядами полуразвалившихся грузовиков и заляпанных грязью легковушек.
Whole Mexican fruit-picking families wandered around eating popcorn.	Целые семейства мексиканских сборщиков фруктов бродили, жуя кукурузные хлопья.
Terry talked to everybody.	Терри с каждым вступала в разговор.
I was beginning to despair.	Меня начало охватывать отчаяние.
What I needed - what Terry needed, too - was a drink, so we bought a quart of California port for thirty-five cents and went to the railroad yards to drink.	Что мне было необходимо - да и Терри бы не помешало - так это выпивка, поэтому мы купили за тридцать пять центов кварту калифорнийского портвейна и отправились пить на сортировочную станцию.
We found a place where hobos had drawn up crates to sit over fires.	Там мы отыскали место, где бродяги сдвинули к костру упаковочные корзины.
We sat there and drank the wine.	Усевшись на них, мы принялись за вино.
On our left were the freight cars, sad and sooty red beneath the moon; straight ahead the lights and airport pokers of Bakersfield proper; to our right a tremendous aluminum Quonset warehouse.	Слева от нас стояли товарные вагоны, унылые и черновато-красные в лунном свете; прямо перед нами были огни и аэродромные вышки Бейкерсфилда; справа - громадный сборный алюминиевый пакгауз.
Ah, it was a fine night, a warm night, a wine-drinking night, a moony night, and a night to hug your girl and talk and spit and be heavengoing.	Да, это была прекрасная ночь, теплая ночь, хмельная и лунная - ночь, когда надо сжимать в объятиях свою девушку, болтать, и поплевывать, и быть на седьмом небе от счастья.
This we did.	Чем мы и занимаюсь.

She was a drinking little fool and kept up with me and passed me and went right on talking till midnight.	Терри оказалась просто маленькой пьянчужкой, она и меня заткнула за пояс и до полуночи беспрерывно болтала.
We never budged from those crates.	Мы словно приросли к нашим корзинам.
Occasionally bums passed, Mexican mothers passed with children, and the prowl car came by and the cop got out to leak, but most of the time we were alone and mixing up our souls ever more and ever more till it would be terribly hard to say good-by.	Изредка мимо шли бродяги, мексиканки с детьми, подъехала патрульная машина, и коп вышел отлить, но в общем-то мы были одни, все теснее и теснее сливались наши души, и вот уже стало ясно, как тяжело будет сказать друг другу "прощай".
At midnight we got up and goofed toward the highway.	В полночь мы поднялись и потащились к шоссе.
Terry had a new idea.	У Терри появилась новая идея.
We would hitchhike to Sabinal, her hometown, and live in her brother's garage.	Мы доберемся на попутках до Сабинала, ее родного города, и поживем в гараже ее брата.
Anything was all right with me.	А я был согласен на что угодно.
On the road I made Terry sit down on my bag to make her look like a woman in distress, and right off a truck stopped and we ran for it, all glee-giggles.	На дороге я усадил Терри на мой мешок, и она стала похожа на женщину, попавшую в беду. В ту же минуту остановился грузовик, и мы, ликуя, помчались к нему.
The man was a good man; his truck was poor.	Парень оказался неплохим; его грузовик -никудышным.
He roared and crawled on up the valley.	С грохотом он еле полз по долине.
We got to Sabinal in the wee hours before dawn.	До Сабинала мы добрались перед самым рассветом.
I had finished the wine while Terry slept, and I was proper stoned.	Пока Терри спала, я прикончил вино и был мертвецки пьян.
We got out and roamed the quiet leafy square of the little California town - a whistle stop on the SP.	Мы выбрались из машины и побрели по тихой, поросшей зеленью площади маленького калифорнийского городка - полустанка на железнодорожной линии "Сазерн Пасифик".
We went to find her brother's buddy, who would tell us where he was.	Шли мы на поиски дружка Терриного брата, который мог знать, где тот находится.
Nobody home.	Дома никого не оказалось.
As dawn began to break I lay flat on my back in the lawn of the town square and kept saying over and over again,	Когда начало светать, я лежал на спине на газоне посреди городской площади и только и знал, что твердил:
"You won't tell what he done up in Weed, will you?	"Ты же не скажешь, что он делал в травке, верно?
What'd he do up in Weed?	Что он делал в травке?
You won't tell will you?	Ты же не скажешь, а?
What'd he do up in Weed?"	Что он делал в травке?"
This was from the picture Of Mice and Men, with Burgess Meredith talking to the foreman of the ranch.	Это из фильма "О мышах и людях", там Берджес Мередит разговаривает с управляющим ранчо.

Terry giggled.	Терри хихикала.
Anything I did was all right with her.	Ей нравилось все, что бы я ни делал.
I could lie there and go on doing that till the ladies came out for church and she wouldn't care.	И валяйся я так до того момента, когда пойдут в церковь местные дамы, ее бы и это не смутило.
But finally I decided we'd be all set soon because of her brother, and I took her to an old hotel by the tracks and we went to bed comfortably.	Однако в конце концов я воспрял духом, решив, что уж братец-то ее нам должен помочь, и отвел Терри в старую гостиницу у железной дороги, где мы с комфортом улеглись спать.
In the bright, sunny morning Terry got up early and went to find her brother.	Ясным солнечным утром Терри поднялась спозаранку и отправилась на поиски брата.
I slept till noon; when I looked out the window I suddenly saw an SP freight going by with hundreds of hobos reclining on the flatcars and rolling merrily along with packs for pillows and funny papers before their noses, and some munching on good California grapes pickfed up by the siding.	Я проспал до полудня. Проснувшись, я выглянул в окно и неожиданно увидел проезжавший мимо товарняк компании "Сазерн Пасифик" с сотнями бродяг, развалившихся на вагонах-платформах, подложив под голову свои котомки; одни хохотали, уставившись в газетный юмор, другие чавкали подобранным по дороге замечательным калифорнийским виноградом.
"Damn!" I yelled.	- Черт подери! - вскричал я.
"Hooee!	- Вот это да!
It is the promised land."	Вот она, земля обетованная!
They were all coming from Frisco; in a week they'd all be going back in the same grand style.	Все они ехали из Фриско; через неделю они в том же роскошном стиле покатят назад.
Terry arrived with her brother, his buddy, and her child.	Пришла Терри с братом, его дружком и своим ребенком.
Her brother was a wild-buck Mexican hotcat with a hunger for booze, a great good kid.	Братец оказался щеголеватым пылким мексиканцем, к тому же большим любителем выпить, короче - парнем что надо.
His buddy was a big flabby Mexican who spoke English without much accent and was loud and overanxious to please.	Его высокий располневший дружок, тоже мексиканец, говорил по-английски почти без акцента, он был криклив и просто горел желанием угождать.
I could see he had eyes for Terry.	Я заметил, что он явно неравнодушен к Терри.
Her little boy was Johnny, seven years old, dark-eyed and sweet.	Ее славному темноглазому Джонни было семь лет.
Well, there we were, and another wild day began.	Наконец все были в сборе, и начался еще один безумный день.
Her brother's name was Rickey.	Братца звали Рики.
He had a	У него был
' 38 Chevy.	"Шевроле-38".
We piled into that and took off for parts unknown.	Мы набились в машину и отправились неизвестно куда.
"Where we going?" I asked.	- Куда мы едем? - спросил я.

The buddy did the explaining - his name was Ponzo, that's what everybody called him.	За разъяснения взялся дружок, которого все звали Понзо.
He stank.	От него воняло.
I found out why. His business was selling manure to farmers; he had a truck.	Оказалось, он продает фермерам навоз; у него был грузовик.
Rickey always had three or four dollars in his pocket and was happy-go-lucky about things.	Рики всегда имел в кармане доллара три-четыре и ко всему относился беспечно.
He always said,	Он то и дело повторял:
"That's right, man, there you go - dah you go, dah you go!"	"Все в порядке, старина, ты же едешь - ты же е-ешь, ты же е-ешь!"
And he went.	И ехал.
He drove seventy miles an hour in the old heap, and we went to Madera beyond Fresno to see some farmers about manure.	Из своей старой развалюхи он выжимал семьдесят миль в час, а ехали мы в Мадеру, что за Фресно, повидать каких-то фермеров по поводу навоза.
Rickey had a bottle.	У Рики была бутылка.
"Today we drink, tomorrow we work.	- Сегодня пьем, завтра работаем.
Dah you go, man - take a shot!"	Ты же е-ешь, старина, ну-ка глотни!
Terry sat in back with her baby; I looked back at her and saw the flush of homecoming joy on her face.	Терри с малышом устроились на заднем сиденье. Я обернулся и увидел, как она разрумянилась, радуясь возвращению домой.
The beautiful green countryside of October in California reeled by madly.	За окошком с сумасшедшей скоростью проносилась прекрасная зеленеющая сельская местность октябрьской Калифорнии.
I was guts and juice again and ready to go.	Я снова был в стельку пьян и уже едва соображал.
"Where do we go now, man?"	- Куда мы сейчас едем, старина?
"We go find a farmer with some manure laying around.	- Надо найти фермера, у которого есть немного навоза.
Tomorrow we drive back in the truck and pick it up.	Завтра вернемся за ним на грузовике.
Man, we'll make a lot of money.	Мы заработаем кучу денег, дружище.
Don't worry about nothing."	Ни о чем не беспокойся.
"We're all in this together!" yelled Ponzo.	- Мы все заодно! - завопил Понзо.
I saw that was so - everywhere I went, everybody was in it together.	Я видел, что это так и есть. Куда бы я ни приехал, везде все были заодно.
We raced through the crazy streets of Fresno and on up the valley to some farmers in back roads.	Мы промчались по сумасшедшим улицам Фресно и свернули в долину, где у проселочных дорог жили нужные нам фермеры.
Ponzo got out of the car and conducted confused conversations with old Mexican farmers; nothing, of course, came of it.	Понзо вылезал из машины и заводил со старыми фермерами-мексиканцами бессвязный разговор. Разумеется, все было впустую.
"What we need is a drink!" yelled Rickey, and off we went to a crossroads saloon.	- Что нам нужно, так это выпить! - заорал Рики, и мы направились в салун на перекрестке.

Americans are always drinking in crossroads saloons on Sunday afternoon; they bring their kids; they gabble and brawl over brews; everything's fine.	По воскресеньям после полудня американцы всегда пьют в салунах на перекрестках. Они берут с собой своих малышей; они пьют пиво и затевают бессмысленные ссоры и драки -развлеченьице хоть куда!
Come nightfall the kids start crying and the parents are drunk.	К вечеру детишки поднимают рев, а родители уже пьяны.
They go weaving back to the house.	Пошатываясь, они возвращаются домой.
Everywhere in America I've been in crossroads saloons drinking with dull; whole families.	В каком бы конце Америки я ни попадал в салун на перекрестке, везде пили целыми семьями.
The kids eat popcorn and chips and play in back.	Малыши жуют кукурузные хлопья и картофельную стружку и резвятся поблизости.
This we did.	Так было и здесь.
Rickey and I and Ponzo and Terry sat drinking and shouting with the music; little baby Johnny goofed with other children around the jukebox.	Рики, я, Понзо и Терри сидели, пили и пытались перекричать музыку. Малютка Джонни дурачился с другими детьми возле музыкального автомата.
The sun began to get red.	Солнце уже стало багровым.
Nothing had been accomplished.	Так ничего и не было сделано.
What was there to accomplish?	А что надо было сделать?
"Mariana" said Rickey. "Manana, man, we make it; have another beer, man, dah you go, dab you go!"	- Ma?ana, - сказал Рики, - ma?ana, дружище, мы все сделаем. Выпей еще пивка, старина, ты же е-ешь, ты же е-ешь!
We staggered out and got in the car; off we went to a highway bar.	Мы вывалились наружу и забрались в машину. Теперь мы направлялись в бар на шоссе.
Ponzo was a big, loud, vociferous type who knew everybody in San Joaquin Valley.	Понзо был здоровенным, шумным и горластым типом, знавшим всех и каждого в долине Сан-Хоакин.
From the highway bar I went with him alone in the car to find a farmer; instead we wound up in Madera Mextown, digging the girls and trying to pick up a few for him and Rickey.	Выйдя из бара на шоссе, мы с ним сели в машину и отправились на поиски фермера, однако оказались в мексиканском квартале Мадеры, где принялись глазеть на девиц, попытавшись заодно кое-кого из них снять - для него и для Рики.
And then, as purple dusk descended over the grape country, I found myself sitting dumbly in the car as he argued with some old Mexican at the kitchen door about the price of a watermelon the old man grew in the back yard.	А потом, когда на виноградную страну опустились лиловые сумерки, я обнаружил, что молча сижу в машине, а Понзо препирается у кухонной двери со старым американцем, пытаясь сбить цену на арбуз, который старик вырастил у себя на заднем дворе.
We got the watermelon; we ate it on the spot and threw the rinds on the old man's dirt sidewalk.	Арбуз мы заполучили и немедленно съели, а корки выбросили на грязный тротуар у стариковского дома.
All kinds of pretty little girls were cutting down the darkening street.	По темнеющим улицам шли хорошенькие девочки.
I said,	Я сказал:

"Where in the hell are we?"	- Какого черта, где мы?
"Don't worry, man," said big Ponzo.	- Не волнуйся, дружище, - ответил здоровяк Понзо.
"Tomorrow we make a lot of money; tonight we don't worry."	- Завтра мы заработаем кучу денег, а сегодня не о чем волноваться.
We went back and picked up Terry and her brother and the kid and drove to Fresno in the highway lights of night.	Мы вернулись обратно, захватили Терри с братом и малышом и сквозь ночные шоссейные огни покатили во Фресно.
We were all raving hungry.	Все были безумно голодны.
We bounced over the railroad tracks in Fresno and hit the wild streets of Fresno Mextown.	Во Фресно, проскочив железнодорожное полотно, мы выехали на буйные улицы мексиканского квартала.
Strange Chinese hung out of windows, digging the Sunday night streets; groups of Mex chicks swaggered around in slacks; mambo blasted from jukeboxes; the lights were festooned around like Halloween.	Из окон высовывались поглазеть на вечерние воскресные улицы странного вида китайцы. Важно расхаживали мексиканочки в брючках, из музыкальных автоматов гремели звуки мамбо. Словно в канун Дня Всех Святых, все было увешано гирляндами огней.
We went into a Mexican restaurant and had tacos and mashed pinto beans rolled in tortillas; it was delicious.	Мы направились в мексиканский ресторан, где заказали тако и пюре из пятнистых бобов в тортильях; обед был просто отменный.
I whipped out my last shining five-dollar bill which stood between me and the New Jersey shore and paid for Terry and me.	Я вынул свою последнюю замусоленную пятерку, которая еще как-то связывала меня с побережьем Нью-Джерси, и заплатил за нас с Терри.
Now I had four bucks.	Теперь у меня оставалось четыре доллара.
Terry and I looked at each other.	Мы с Терри посмотрели друг на друга.
"Where we going to sleep tonight, baby?"	-Где мы будем ночевать, крошка?
"I don't know."	- Не знаю.
Rickey was drunk; now all he was saying was,	Рики был пьян. Произносил он уже только одно:
"Dah you go, man - dah you go, man," in a tender and tired voice.	"Ты же е-ешь, старина... ты же е-ешь" - слабым, усталым голосом.
It had been a long day.	Это был длинный день.
None of us knew what was going on, or what the Good Lord appointed.	Никто из нас не понимал ни что происходит, ни что сулит нам впереди божественное провидение.
Poor little Johnny fell asleep on my arm.	Бедняжка Джонни уснул у меня на руках.
We drove back to Sabinal.	Мы поехали назад, в Сабинал.
On the way we pulled up sharp at a roadhouse on Highway 99. Rickey wanted one last beer.	По пути мы резко затормозили у придорожной закусочной на Дороге 99 - Рики захотелось напоследок выпить пива.
In back of the roadhouse were trailers and tents and a few rickety motel-style rooms.	Позади закусочной, среди палаток и жилых прицепов, стояло ветхое здание с несколькими комнатками - нечто вроде мотеля.

I inquired about the price and it was two bucks. I asked Terry how about it, and she said fine because we had the kid on our hands now and had to make him comfortable.	Справившись о цене, которая была два доллара, я спросил Терри, как ей эта идея, и идея ей показалась превосходной, ведь на руках у нас был малыш, его надо было удобно устроить.
So after a few beers in the saloon, where sullen Okies reeled to the music of a cowboy band, Terry and I and Johnny went into a motel room and got ready to hit the sack.	Поэтому, выпив несколько кружек пива в салуне, где под музыку ковбойского ансамбля кружились угрюмые странствующие сезонники, мы с Терри и Джонни пошли в мотель и приготовились отправиться на боковую.
Ponzo kept hanging around; he had no place to sleep.	Понзо все не уходил: ему негде было ночевать.
Rickey slept at his father's house in the vineyard shack.	А Рики удалился спать в отцовскую лачугу, стоявшую среди виноградников.
"Where do you live, Ponzo?" I asked.	-Где ты живешь, Понзо? - спросил я.
"Nowhere, man.	- Нигде, дружище.
I'm supposed to live with Big Rosey but she threw me out last night.	Вообще-то я жил у Большой Рози, но вчера ночью она меня выгнала.
I'm gonna get my truck and sleep in it tonight."	Переночую-ка я сегодня в своем грузовике.
Guitars tinkled.	Звенели гитары.
Terry and I gazed at the stars together and kissed.	Мы с Терри глазели на звезды и целовались.
"Manana" she said.	- Ma?ana, - сказала она.
"Everything'll be all right tomorrow, don't you think, Sal-honey, man?"	- Правда, завтра все будет хорошо, Сад? Правда, любимый?
"Sure, baby, manana."	- Конечно, малышка, ma?ana.
It was always manana.	- Всегда только ma?ana.
For the next week that was all I heard - manana, a lovely word and one that probably means heaven.	Всю следующую неделю я только и слышал что это чудесное слово - ma?ana, которое наверняка означает "небеса".
Little Johnny jumped in bed, clothes and all, and went to sleep; sand spilled out of his shoes, Madera sand.	Малыш Джонни, не раздеваясь, шмыгнул в постель и тут же уснул. Из его башмачков посыпался песок - песок Мадеры.
Terry and I got up in the middle of the night and brushed the sand off the sheets.	Среди ночи мы с Терри поднялись и стряхнули песок с простыней.
In the morning I got up, washed, and took a walk around the place.	Утром я встал, умылся и вышел прогуляться.
We were five miles out of Sabinal in the cotton fields and grape vineyards.	Мы были в пяти милях от Сабинала, среди хлопковых полей и виноградников.
I asked the big fat woman who owned the camp if any of the tents were vacant.	Я спросил дородную владелицу ночлежки, нет ли у нее свободных палаток.
The cheapest one, a dollar a day, was vacant.	Свободной оказалась самая дешевая - доллар в день.
I fished up a dollar and moved into it.	Я выудил из кармана доллар и стал владельцем палатки.

There were a bed, a stove, and a cracked mirror hanging from a pole; it was delightful.	В ней были кровать, плита и треснутое зеркало на столбе.
I had to stoop to get in, and when I did there was my baby and my baby boy.	Чтобы войти, мне пришлось согнуться в три погибели, а когда я вошел, там уже были моя малышка и мой мальчуган.
We waited for Rickey and Ponzo to arrive with the truck.	Рики и Понзо должны были заехать за нами на грузовике.
They arrived with beer bottles and started to get drunk in the tent.	Заехали они с пивом и тут же, в палатке, принялись усердно напиваться.
"How about the manure?"	- А как же навоз?
"Too late today.	- Сегодня уже поздно.
Tomorrow, man, we make a lot of money; today we have a few beers.	Завтра, старина, мы заработаем кучу денег. А сегодня выпьем немного пивка.
What do you say, beer?"	Ты как насчет пивка?
I didn't have to be prodded.	Упрашивать меня не пришлось.
"Dah you go - dah you go!" yelled Rickey.	- Ты же е-ешь! Ты же е-ешь! - завопил Рики.
I began to see that our plans for making money with the manure truck would never materialize.	Я начал понимать, что никаких денег мы на нашем навозном грузовике не заработаем.
The truck was parked outside the tent.	Грузовик стоял возле палатки.
It smelled like Ponzo.	Он издавал тот же запах, что и Понзо.
That night Terry and I went to bed in the sweet night air beneath our dewy tent.	Той ночью мы с Терри легли спать на свежем ночном воздухе, в нашей покрытой росой палатке.
I was just getting ready to go to sleep when she said,	Я уже почти уснул, когда она сказала:
"You want to love me now?"	- Хочешь меня любить?
I said, "What about Johnny?"	- А как же Джонни? - спросил я.
"He don't mind. He's asleep."	- Ему все равно, он спит.
But Johnny wasn't asleep and he said nothing.	Джонни, правда, не спал, но не сказал ни слова.
The boys came back the next day with the manure truck and drove off to find whisky; they came back and had a big time in the tent.	На следующий день ребята снова явились и отправились на навозном грузовике за виски. Вернувшись в палатку, они радостно напились.
That night Ponzo said it was too cold and slept on the ground in our tent, wrapped in a big tarpaulin smelling of cowflaps.	Ночью Понзо заявил, что на улице похолодало, и улегся спать у нас на полу, завернувшись в здоровенный кусок брезента, всю ночь издававший запах коровьих лепешек.
Terry hated him; she said he hung around with her brother in order to get close to her.	Терри его люто возненавидела. Она сказала, что Понзо вертится возле ее брата, чтобы быть поближе к ней.
Nothing was going to happen except starvation for Terry and me, so in the morning I walked around the countryside asking for cotton-picking work.	Нас с Терри ждала неминуемая голодная смерть, поэтому утром я начал обходить округу, пытаясь наняться сборщиком хлопка.

Everybody told me to go to the farm across the highway from the camp.	Все советовали мне перейти шоссе и обратиться на ферму, расположенную напротив нашего палаточного лагеря.
I went, and the farmer was in the kitchen with his women.	Туда я и направился. Фермер был с женщинами на кухне.
He came out, listened to my story, and warned me he was paying only three dollars per hundred pounds of picked cotton.	Выйдя, он выслушал меня и предупредил, что платит всего три доллара за сто фунтов собранного хлопка.
I pictured myself picking at least three hundred pounds a day and took the job.	Вообразив, что за день легко соберу фунтов триста, я согласился.
He fished out some long canvas bags from the barn and told me the picking started at dawn.	Фермер вынес из амбара несколько больших парусиновых мешков и сказал, что сбор хлопка начинается на рассвете.
I rushed back to Terry, all glee.	Исполненный ликования, я помчался к Терри.
On the way a grape truck went over a bump in the road and threw off great bunches of grapes on the hot tar.	На шоссе наскочил на ухаб грузовик, перевозивший виноград, и на раскаленный асфальт высыпались громадные виноградные гроздья.
I picked them up and took them home.	Я подобрал их и принес домой.
Terry was glad.	Терри была страшно рада.
"Johnny and me'll come with you and help."	- Мы с Джонни пойдем тебе помогать.
"Pshaw!" I said.	-Вот еще! - сказал я.
"No such thing!" "You see, you see, it's very hard picking cotton. I show you how."	- Только этого не хватало!
We ate the grapes, and in the evening Rickey showed up with a loaf of bread and a pound of hamburg and we had a picnic.	Позавтракали мы виноградом, а вечером явился Рики с батоном хлеба и фунтом рубленого шницеля, и мы устроили пикник.
In a larger tent next to ours lived a whole family of Okie cotton-pickers; the grandfather sat in a chair all day long, he was too old to work; the son and daughter, and their children, filed every dawn across the highway to my farmer's field and went to work.	В палатке побольше, что стояла рядом с нашей, жило целое семейство странствующих сборщиков хлопка. Дед целыми днями сидел на стуле - для такой работы он был слишком стар; сын и дочь со своими детьми на рассвете гуськом переходили шоссе, направляясь на плантацию моего фермера, и приступали к работе.
At dawn the next day I went with them.	На следующее утро я отправился туда вместе с ними.
They said the cotton was heavier at dawn because of the dew and you could make more money than in the afternoon.	Они сказали, что на рассвете хлопок тяжелеет от росы и можно заработать больше денег, чем днем.
Nevertheless they worked all day from dawn to sundown.	Однако сами они трудились весь день, от зари до зари.
The grandfather had come from Nebraska during the great plague of the thirties - that selfsame dustcloud my Montana cowboy had told me about - with the entire family in a jalopy truck.	Их дед приехал из Небраски во время великого бедствия тридцатых годов - того самого облака пыли, о котором рассказывал мой ковбой из Монтаны, - приехал вместе со всей семьей на грузовике-развалюхе.

They had been in California ever since.	С тех пор они не покидали Калифорнии.
They loved to work.	Они любили работать.
In the ten years the old man's son had increased his children to the number of four, some of whom were old enough now to pick cotton.	За десять лет сын старика довел число своих детей до четырех, и некоторые из них уже подросли и могли собирать хлопок.
And in that time they had progressed from ragged poverty in Simon Legree fields to a kind of smiling respectability in better tents, and that Vas all.	И за это время из нищих оборванцев с плантаций Саймона Легри они превратились в довольных собой, уважаемых людей, имеющих для жилья вполне приличные палатки, - вот и вся история.
They were extremely proud of their tent.	Своей палаткой они очень гордились.
"Ever going back to Nebraska?"	- Вы когда-нибудь вернетесь в Небраску?
"Pshaw, there's nothing back there.	-Вот еще! Что там делать?
What we want to is buy a trailer."	Вот жилой прицеп купить нам и впрямь надо.
We bent down and began picking cotton.	Мы согнулись и начали собирать хлопок.
It was beautiful.	Эти было просто здорово.
Across the field were the tents, and beyond them the brown cottonfields that stretched out of sight to the brown arroyo foothills and then the snow-capped Sierras in the morning air.	За полем стояли палатки, а еще дальше -увядающие бурые хлопковые плантации, скрывавшиеся из вида близ изрытых сухими речными руслами предгорий, за которыми начинались покрытые снегом и окутанные голубым утренним воздухом Сьерры.
This was so much better than washing dishes South Main Street.	Да, это вам не посуду мыть на Саут-Мэйн-стрит!
But I knew nothing about picking cotton.	Вот только о сборе хлопка я не имел ни малейшего понятия.
I spent too much time disengaging the white ball from crackly bed; the others did it in one flick.	Уйма времени уходила у меня на то, чтобы отделить белый шарик от его хрустящего основания; остальные делали это одним щелчком.
Moreover, fingertips began to bleed; I needed gloves, or more experience.	Более того, у меня начали кровоточить кончики пальцев; я нуждался либо в перчатках, либо в большем опыте.
There was an old Negro couple in the field with They picked cotton with the same God-blessed patience the grandfathers had practiced in ante-bellum Alabama; the moved right along their rows, bent and blue, and their bag increased.	С нами в поле была пожилая негритянская семейная пара. Они собирали хлопок с той же благословенной Богом покорностью, что и их деды в Алабаме еще до Гражданской войны. Согбенные и унылые, они двигались вдоль своих рядов, и мешки их становились все более пухлыми.
My back began to ache.	У меня заболела спина.
But it was beautiful kneeling and hiding in that earth.	Однако стоять на коленях, прячась в земле, было просто чудесно.
If I felt like resting I did, my face on the pillow of brown moist earth. Birds an accompaniment.	Почувствовав желание отдохнуть, я отдыхал, зарывшись лицом в подушку бурой влажной земли, и слушал пение птиц.
I thought I had found my life's work.	Я решил, что нашел свое призвание.

Johnny and Terry came waving at me across the field in hot lullal noon and pitched in with me.	Появились машущие мне с края разогретого притихшим жарким полднем поля Джонни и Терри, они тоже включились в работу.
Be damned if lit Johnny wasn't faster than I was! -and of course Terry twice as fast.	Будь я проклят, если малыш Джонни не оказался проворней меня! А уж Терри была проворней вдвое.
They worked ahead of me and left me piles clean cotton to add to my bag - Terry workmanlike pile Johnny little childly piles.	Они ушли вперед и оставляли мне груды очищенного хлопка, которые я перекладывал в мешок. Терри укладывала свой хлопок искусно, а Джонни - в маленькие игрушечные кучки.
I stuck them in with sorrow.	Стараясь не слишком отставать, я с грустью плелся сзади.
What kind of old man was I that couldn't support his ass, let alone theirs?	Что я за старик такой, что не в состоянии содержать собственную задницу, не говоря уж о близких мне людях?!
They spent all afternoon with me.	Весь день они провели со мной.
Wt the sun got red we trudged back together.	Когда солнце стало багровым, мы в изнеможении потащились назад.
At the end of field I unloaded my burden on a scale; it weighed fifty pound and I got a buck fifty.	У края поля я бросил свою ношу на весы; в ней оказалось пятьдесят фунтов, и я получил полторы монеты.
Then I borrowed a bicycle from of the Okie boys and rode down 99 to a crossroads grocery store where I bought cans of cooked spaghetti and meatballs, bread, butter, coffee, and cake, and came back with the on the handlebars. LA-bound traffic zoomed by; Frisco-boy harassed my tail.	Потом я одолжил у одного из сезонников велосипед и съездил по Дороге 99 в бакалейную лавку у перекрестка, где купил консервированные вареные спагетти с тефтелями, хлеб, масло, кофе и торт, и покатил назад с висящей на руле сумкой. Навстречу мне неслись машины в сторону Лос-Анджелеса; те, что ехали во Фриско, преследовали меня по пятам.
I swore and swore. I looked up at dark sky and prayed to God for a better break in life an better chance to do something for the little people I love Nobody was paying any attention to me up there.	Всю дорогу я поднимал глаза к темному небу и молил Бога дать мне хоть какой-то просвет в жизни, дать еще один шанс что-то сделать для маленьких людей, которых я люблю. Там, наверху, никто не обращал на меня никакого внимания.
I shot known better.	Мне надо было искать этот шанс самому.
It was Terry who brought my soul back; on the tent stove she warmed up the food, and it was one of the greatest meals of my life, I was so hungry and tired.	А покой моей душе вернула Терри - в палатке она разогрела еду на плите, а я так устал и проголодался, что обед показался мне несравненным.
Sighing like an old Negro cotton-picker, I reclined on the bed and smoked a cigarette.	Вздыхая, словно старый чернокожий сборщик хлопка, я откинулся на кровать и выкурил сигарету.
Dogs barked in the cool night.	В прохладной ночи лаяли собаки.
Rickey and Ponzo had given up calling in the evenings. I was satisfied with that.	Рики и Понзо по вечерам больше не заходили, и меня это вполне устраивало.

Terry curled up beside me, Johnny sat on my chest, and they drew pictures of animals in my notebook.	Терри свернулась калачиком рядом со мной, Джонни уселся мне на грудь, и они принялись рисовать в моем блокноте зверей.
The light of our tent burned on the frightful plain.	Свет нашей палатки терялся в пугающе бескрайней равнине.
The cowboy music twanged in the roadhouse and carried across the fields, all sadness.	Из придорожного трактира доносилась до нас через поля исполненная печали ковбойская музыка.
It was all right with me.	Мне было грустно и хорошо.
I kissed my baby and we put out the lights.	Я поцеловал свою малютку, и мы погасили свет.
In the morning the dew made the tent sag; I got up with my towel and toothbrush and went to the general motel toilet to wash; then I came back, put on my pants, which were all torn from kneeling in the earth and had been sewed by Terry in the evening, put on my ragged straw hat, which had originally served as Johnny's toy hat, and went across the highway with my canvas cotton-bag.	Наутро палатка провисла от росы. Я встал, взял полотенце и зубную щетку и отправился в общий туалет мотеля. Вернувшись, я надел брюки, которые изодрал, ползая на коленях по земле, и которые вечером зашила Терри, надел свою потрепанную соломенную шляпу, раньше служившую Джонни игрушкой, взял парусиновый мешок для хлопка и направился на ту сторону шоссе.
Every day I earned approximately a dollar and a half.	Каждый день я зарабатывал около полутора долларов.
It was just enough to buy groceries in the evening on the bicycle.	Их как раз хватало на продукты, за которыми я ездил по вечерам на велосипеде.
The days rolled by.	Шли дни.
I forgot all about the East and all about Dean and Carlo and the bloody road.	Я позабыл о Востоке, о Дине с Карло и о распроклятой дороге.
Johnny and I played all the time; he liked me to throw him up in the air and down in the bed.	Мы с Джонни непрерывно играли; он любил падать на кровать, после того как я подброшу его в воздух.
Terry sat mending clothes.	Терри сидела и чинила одежду.
I was a man of the earth, precisely as I had dreamed I would be, in Paterson.	Я был полнокровным земным человеком, таким, каким видел себя в мечтах в Патерсоне.
There was talk that Terry's husband was back in Sabinal and out for me; I was ready for him.	Поговаривали, что муж Терри вернулся в Сабинал и разыскивает меня; к встрече с ним я был готов.
One night the Okies went mad in the roadhouse and tied a man to a tree and beat him to a pulp with sticks.	Как-то ночью в придорожном трактире обезумели сезонники: привязав к дереву человека, они до неузнаваемости избили его палками.
I was asleep at the time and only heard about it.	Тогда я спал и лишь потом услышал об этом.
From then on I carried a big stick with me in the tent in case they got the idea we Mexicans were fouling up their trailer camp.	После этого случая я принес в палатку большую палку - ведь им вполне могло прийти в голову, что мы, мексиканцы, оскорбляем своим присутствием их трейлерный лагерь.
They thought I was a Mexican, of course; and in a way I am.	Разумеется, они и меня считали мексиканцем; в какой-то мере я им и был.

But now it was October and getting much colder in the nights.	Но наступил октябрь, и ночами стало намного холоднее.
The Okie family had a woodstove and planned to stay for the winter.	У семейства сезонников была дровяная печь, и они собирались остаться на зиму.
We had nothing, and besides the rent for the tent was due.	У нас не было ничего, вдобавок подходило время платить за палатку.
Terry and I bitterly decided we'd have to leave.	Мы с Терри с горечью поняли, что пора уезжать.
"Go back to your family," I said.	- Возвращайся к своим, - сказал я.
"For God's sake, you can't be batting around tents with a baby like Johnny; the poor little tyke is cold."	- Ради Бога, ты же не можешь мотаться по палаткам с таким малюткой, как Джонни. Бедный малыш совсем продрог.
Terry cried because I was criticizing her motherly instincts; I meant no such thing.	Терри заплакала, решив, что я осуждаю ее за отсутствие материнских инстинктов, у меня же и в мыслях этого не было.
When Ponzo came in the truck one gray afternoon we decided to see her family about the situation.	Когда в один из хмурых дней появился на грузовике Понзо, мы решили навестить семью Терри - выяснить, что у них на уме.
But I mustn't be seen and would have to hide in the vineyard.	Но мне нельзя было им показываться, я должен был прятаться в виноградниках.
We started for Sabinal; the truck broke down, and simultaneously it started to rain wildly.	Мы отправились в Сабинал. Грузовик сломался, и одновременно начался проливной дождь.
We sat in the old truck, cursing.	Сидя в кабине, мы проклинали все на свете.
Ponzo got out and toiled in the rain.	Понзо вылез и усердно трудился под дождем.
He was a good old guy after all.	В конце концов он оказался неплохим малым.
We promised each other one more big bat. Off we went to a rickety bar in Sabinal Mextown and spent an hour sopping up the brew.	Мы пообещали друг другу закатить еще одну грандиозную гулянку и направились в ветхий покосившийся бар в мексиканском квартале, где часок просидели за пивом.
I was through with my chores in the cottonfield.	Подошла к концу моя поденная работа на хлопковой плантации.
I could feel the pull of my own life calling me back.	Я вновь ощутил призывную тягу к прежней жизни.
I shot my aunt a penny postcard across the land and asked for another fifty.	Через всю страну я отправил тетушке грошовую открытку, попросив еще пятьдесят долларов.
We drove to Terry's family's shack.	Мы поехали к домику, где жила семья Терри.
It was situated on the old road that ran between the vineyards.	Он стоял на старой дороге, которая бежала среди виноградников.
It was dark when we got there.	Когда мы добрались туда, уже стемнело.
They left me off a quarter-mile away and drove to the door.	Терри с Понзо высадили меня в четверти мили от домика и подъехали к самой двери.
Light poured out of the door; Terry's six other brothers were playing their guitars and singing.	Оттуда хлынул свет. Шестеро братьев Терри играли на гитаре и пели.
The old man was drinking wine.	Старик пил вино.

I heard shouts and arguments above the singing.	Мне были слышны перекрывающие пение выкрики и ругань.
They called her a whore because she'd left her no-good husband and gone to LA and left Johnny with them.	Терри называли шлюхой за то, что она бросила своего никчемного муженька и уехала в Лос-Анджелес, оставив им Джонни.
The old man was yelling.	Старик орал.
But the sad, fat brown mother prevailed, as she always does among the great fellahin peoples of the world, and Terry was allowed to come back home.	Однако, как это всегда бывает у великих феллахских народов всего мира, верх взяла печальная бровастая мамаша, и Терри было разрешено вернуться домой.
The brothers began to sing gay songs, fast.	Братья перешли на веселые легкомысленные песенки.
I huddled in the cold, rainy wind and watched everything across the sad vineyards of October in the valley.	Съежившись на холодном дождливом ветру, я наблюдал за всем этим с другого края унылых виноградников октябрьской долины.
My mind was filled with that great song	Душу мою переполняла великолепная песня
"Lover Man" as Billie Holiday sings it; I had my own concert in the bushes.	"Мой любимый", я вспомнил, как поет ее Билли Холидей. В кустах я устроил свой собственный концерт.
"Someday we'll meet, and you'll dry all my tears, and whisper sweet, little things in my ear, hugging and a-kissing, oh what we've been missing, Lover Man, oh where can you be... " It's not the words so much as their great harmonic tune and the way Billie sings it, like a woman stroking her man's hair in soft lamplight.	"Встретимся мы, и ты вытрешь мне слезы, зашепчешь мне ласковые слова, поцелуешь, обнимешь - о, что мы теряем! Где же ты, мой любимый..." Дело тут не столько в словах, сколько в прекрасной гармоничной мелодии и в том, как Билли ее поет - как женщина, которая в мягком свете лампы нежно гладит волосы своего мужчины.
The winds howled.	Завывал ветер.
I got I cold.	Я продрог.
Terry and Ponzo came back and we rattled off in the old truck to meet Rickey.	Вернулись Терри и Понзо, и мы с грохотом умчались на старом грузовичке на встречу с Рики.
Rickey was now living with Ponzo's woman, Big Rosey; we tooted the horn for him in rickety alleys.	Рики теперь жил с женщиной Понзо, Большой Рози. Мы посигналили ему на узкой улочке с покосившимися лачугами.
Big Rosey threw him out.	Большая Рози вышвырнула его вон.
Everything was collapsing.	Рушилось буквально все.
That night we slept in the truck.	Той ночью мы спали в грузовике.
Terry held me tight, of course, and told me not to leave.	Терри, конечно, крепко обняла меня и просила не уезжать.
She said she'd work picking grapes and make enough money for both of us; meanwhile I could live in Farmer Heffelfinger's barn down the road from her family.	Она сказала, что заработает на сборе винограда и этих денег хватит нам обоим. А я тем временем мог бы жить в амбаре Фермера Хеффелфингера, на той же дороге, где живет ее семья.
I'd have nothing to do but sit in the grass all day and eat grapes.	Мне бы ничего не пришлось делать - знай себе сиди целый день на травке и ешь виноград.

"You like that?"	"Тебе это подходит?"
In the morning her cousins came to get us in another truck.	Утром двоюродные братья Терри посадили нас в другой грузовик.
I suddenly realized thousands of Mexicans all over the countryside knew about Terry and me and that it must have been a juicy, romantic topic for them.	Неожиданно до меня дошло, что тысячи мексиканцев в округе знают о нас с Терри все и что эта история представляет для них пикантную, романтическую тему для разговора.
The cousins were very polite and in fact charming.	Двоюродные братья были очень вежливы и просто обаятельны.
I stood on the truck, smiling pleasantries, talking about where we were in the war and what the pitch was.	Стоя в кузове, я улыбался в ответ на их шутки и рассказывал о том, где побывал на войне и что такое килевая качка.
There were five cousins in all, and every one of them was nice.	Каждый из пятерых двоюродных братьев был славным малым.
They seemed to belong to the side of Terry's family that didn't fuss off like her brother.	Похоже, они принадлежали к той ветви Терриной семьи, которой чужда была неуемная суетливость ее братца.
But I loved that wild Rickey.	И все-таки я полюбил этого безумного Рики.
He swore he was coming to New York to join me.	Он поклялся, что приедет ко мне в Нью-Йорк.
I pictured him in New York, putting off everything till manana.	Я представил себе его в Нью-Йорке, как он там откладывает все на свете до ma?ana.
He was drunk in a field someplace that day.	В тот день он напился и затерялся где-то в поле.
I got off the truck at the crossroads, and the cousins drove Terry home.	На перекрестке я слез с грузовика, а двоюродные братья повезли Терри домой.
They gave me the high sign from the front of the house; the father and mother weren't home, they were off picking grapes.	От дома они весело замахали мне руками: отца с матерью не было, они ушли собирать виноград.
So I had the run of the house for the afternoon.	Так что до вечера дом был в моем распоряжении.
It was a four-room shack; I couldn't imagine how the whole family managed to live in there.	Это была четырехкомнатная лачуга. Я не представлял себе, как она могла вместить столь многочисленное семейство.
Flies flew over the sink.	Над умывальником кружились мухи.
There were no screens, just like in the song,	Сеток от насекомых не было, прямо как в песне:
"The window she is broken and the rain she is coming in."	"Окно разбито, и внутрь хлещет дождь".
Terry was at home now and puttering around pots.	Оказавшись наконец в родном доме, Терри принялась греметь кастрюлями.
Her two sisters giggled at me.	Надо мной хихикали две ее сестрицы.
The little children screamed in the road.	На дороге орали маленькие дети.
When the sun came out red through the clouds of my last valley afternoon, Terry led me to Farmer Heffelfinger's barn.	Когда из-за облаков моего последнего дня в долине показалось багровое солнце, Терри отвела меня в амбар Фермера Хеффелфингера.

Farmer Heffelfinger had a prosperous farm up the road.	У Фермера Хеффелфингера близ той же дороги была процветающая ферма.
We put crates together, she brought blankets from the house, and I was all set except for a great hairy tarantula that lurked at the pinpoint top of the barn roof.	Мы набрали упаковочных корзин, Терри принесла из дома одеяла, и я отлично устроился, если не считать того, что под самой крышей амбара притаился громадный волосатый тарантул.
Terry said it wouldn't harm me if I didn't bother it.	Терри сказала, что, если я его не потревожу, он меня не тронет.
I lay on my back and stared at it.	Я лег на спину и уставился на него.
I went out to the cemetery and climbed a tree.	Потом пошел на кладбище и влез на дерево.
In the tree I sang	На дереве я запел
"Blue Skies."	"Голубые небеса".
Terry and Johnny sat in the grass; we had grapes.	Терри и Джонни сидели в траве; мы ели виноград.
In California you chew the juice out of grapes and spit the skin away, a real luxury.	В Калифорнии высасывают из винограда сок, а шкурку выплевывают - подлинная роскошь.
Nightfall came.	Сгустились сумерки.
Terry went home for supper and came to the barn at nine o'clock with delicious tortillas and mashed beans.	Терри пошла домой ужинать, а в девять часов вернулась в амбар с отменными тортильями и бобовым пюре.
I lit a woodfire on the cement floor of the barn to make light.	Чтобы осветить амбар, я разжег на цементном полу дровяную печь.
We made love on the crates.	На упаковочных корзинах мы занялись любовью.
Terry got up and cut right back to the shack.	Поднявшись, Терри сразу же умчалась в свою лачугу.
Her father was yelling at her.; I could hear him from the barn.	Отец орал на нее; я слышал это из амбара.
She'd left me a cape to keep warm; I threw it over my shoulder and skulked through the moonlit vineyard to see what was going on.	Чтобы я не замерз, Терри оставила мне накидку. Я набросил ее на плечи и, крадучись, направился через освещенный луной виноградник посмотреть, что происходит.
I crept to the end of a row and knelt in the warm dirt.	Подкравшись к концу ряда, я опустился на колени в теплую грязь.
Her five brothers were singing melodious songs in Spanish.	Пятеро братьев пели по-испански мелодичные песни.
The stars bent over the little roof; smoke poked from the stovepipe chimney.	Над крошечной крышей дома нависали звезды; из печной трубы поднимался дым.
I smelled mashed beans and chili.	Я почувствовал запах бобового пюре с приправой из красного перца.
The old man growled.	Старик все рычал.
The brothers kept right on yodeling.	Братья выводили свои рулады.
The mother was silent.	Мать хранила молчание.

Johnny and the kids were giggling in the bedroom.	Джонни и остальные детишки хихикали в спальне.
A California home; I hid in the grapevines, digging it all.	Калифорнийский дом. Укрывшись в винограднике, я наблюдал за его жизнью.
I felt like a million dollars; I was adventuring in the crazy American night.	Безрассудно рискуя в сумасшедшей ночи, я чувствовал себя превосходно.
Terry came out, slamming the door behind her.	Хлопнув дверью, вышла Терри.
I accosted her on the dark road.	Я заговорил с ней на темной дороге:
"What's the matter?"	- Что случилось?
"Oh, we fight all the time.	- Ах, мы все время воюем.
He wants me to go to work tomorrow.	Он хочет, чтоб я завтра пошла на работу.
He says he don't want me foolin around.	Говорит, что не желает, чтобы я валяла дурака.
Sallie, I want to go to New York with you."	Салли, я хочу с тобой в Нью-Йорк.
"But how?"	- Но как?
"I don't know, honey.	- Не знаю, милый.
I'll miss you.	Я не смогу без тебя.
I love you."	Я тебя люблю.
"But I have to leave."	- Но я должен ехать.
"Yes, yes.	- Да-да.
We lay down one more time, then you leave."	Пойдем приляжем еще разок, и тогда ты уедешь.
We went back to the barn; I made love to her under the tarantula.	Мы вернулись в амбар, и там, под тарантулом, занялись любовью.
What was the tarantula doing?	Интересно, что в это время делал тарантул?
We slept awhile on the crates as the fire died.	Лежа на корзинах, мы уснули у догорающего огня.
She went back at midnight; her father was drunk; I could hear him roaring; then there was silence as he fell asleep.	В полночь она ушла. Отец ее был пьян. Я слышал, как он ревет; потом, когда он уснул, наступила тишина.
The stars folded over the sleeping countryside.	Над сонной округой мерцали звезды.
In the morning Farmer Heffelfinger stuck his head through the horse gate and said,	Наутро в ворота амбара просунул голову Фермер Хеффелфингер.
"How you doing, young fella?"	- Ну как ты там, дружище?
"Fine.	- Отлично.
I hope it's all right my staying here."	Ничего, что я здесь поселился?
"Sure thing.	- Конечно.
You going with that little Mexican floozy?"	Ты что, связался с этой мексиканочкой?
"She's a very nice girl."	- Она прекрасная девушка.
"Very pretty too.	- К тому же хорошенькая.

I think the bull jumped the fence.	По-моему, старому горлопану наставили рога.
She's got blue eyes."	У нее голубые глаза.
We talked about his farm.	Мы поговорили о его ферме.
Terry brought my breakfast.	Терри принесла завтрак.
I had my canvas bag all packed and ready to go to New York, as soon as I picked up my money in Sabinal.	Я уже уложил свой парусиновый мешок и был готов отправиться в Нью-Йорк, осталось только забрать в Сабинале деньги.
I knew it was waiting there for me by now.	К тому времени они уже должны были меня ждать.
I told Terry I was leaving.	Я сказал Терри, что уезжаю.
She had been thinking about it all night and was resigned to it.	Она думала об этом всю ночь и смирилась.
Emotionlessly she kissed me in the vineyard and walked off down the row.	В винограднике она холодно поцеловала меня и пошла прочь вдоль рядов лозы.
We turned at a dozen paces, for love is a duel, and looked at each other for the last time.	Разойдясь на двенадцать шагов, мы оба обернулись - ведь любовь это дуэль - и в последний раз взглянули друг на друга.
"See you in New York, Terry," I said.	- Увидимся в Нью-Йорке, Терри, - сказал я.
She was supposed to drive to New York in a month with her brother.	Через месяц она хотела поехать с братом в Нью-Йорк.
But we both knew she wouldn't make it.	Но мы оба знали, что ей это не удастся.
At a hundred feet I turned to look at her.	Через сотню футов я обернулся, чтобы еще раз посмотреть на нее.
She just walked on back to the shack, carrying my breakfast plate in one hand.	Она спокойно шла к лачуге с тарелкой из-под моего завтрака в руке.
I bowed my head and watched her.	Склонив голову, я наблюдал за ней.
Well, lackadaddy, I was on the road again.	Ничего не поделаешь, я вновь собрался в дорогу.
I walked down the highway to Sabinal, eating black walnuts from the walnut tree.	Я направился в Сабинал по шоссе, грызя сорванные с дерева грецкие орехи.
I went on the SP tracks and balanced along the rail. I passed a watertower and a factory.	Балансируя на рельсе железной дороги "Сазерн Пасифик", я миновал водонапорную башню и фабрику.
This was the end of something.	С каждым шагом что-то во мне умирало.
I went to the telegraph office of the railroad for my money order from New York.	На железнодорожном телеграфе я должен был получить перевод из Нью-Йорка.
It was closed.	Телеграф был закрыт.
I swore and sat on the steps to wait.	Я выругался и уселся ждать на ступеньки.
The ticket master got back and invited me in.	Вернулся кассир, он пригласил меня войти.
The money was in; my aunt had saved my lazy butt again.	Деньги были на месте. Тетушка опять спасла мою ленивую задницу.

"Who's going to win the World Series next year?" said the gaunt old ticket master.	- Как по-вашему, кто в будущем году выиграет Мировую серию? - спросил старый изможденный кассир.
I suddenly realized it was fall and that I was going back to New York.	До меня вдруг дошло, что уже осень и что я возвращаюсь в Нью-Йорк.
I walked along the tracks in the long sad October light of the valley, hoping for an SP freight to come along so I could join the grape-eating hobos and read the funnies with them.	Я зашагал вдоль железнодорожного полотна, среди нескончаемого печального октябрьского света долины, надеясь, что мимо пройдет товарняк и я смогу присоединиться к жующим виноград бродягам и посмеяться вместе с ними над газетным юмором.
It didn't come.	Поезд так и не появился.
I got out on the highway and hitched a ride at once.	Я вышел на шоссе и сразу поймал попутку.
It was the fastest, whoopingest ride of my life.	Это была самая стремительная и шумная поездка в моей жизни.
The driver was a fiddler for a California cowboy band.	Водитель был скрипачом из калифорнийского ковбойского ансамбля.
He had a brand-new car and drove eighty miles an hour.	Его новенький автомобиль мчал со скоростью восемьдесят миль в час.
"I don't drink when I drive," he said and handed me a pint. I took a. drink and offered him one.	- За рулем я не пью, - сказал он и протянул мне бутылку; я отхлебнул и вернул ему.
"What the hail," he said and drank.	- Да какого черта! - воскликнул он и тоже выпил.
We made Sabinal to LA in the amazing time of four hours flat about 250 miles.	Двести пятьдесят миль от Сабинала до Лос-Анджелеса мы проехали невероятно быстро -за четыре часа.
He dropped me off right in front of Columbia Pictures in Hollywood; I was just in time to run in and pick up my rejected original.	Он высадил меня прямо перед зданием "Коламбиа Пикчерс" в Г олливуде. Я явился туда как раз вовремя и забежал забрать свой отвергнутый сценарий.
Then I bought my bus ticket to Pittsburgh.	Потом я купил билет на автобус до Питсбурга.
I didn't have enough money to go all the way to New York.	На весь путь до Нью-Йорка денег у меня не хватало.
I figured to worry about that when I got to Pittsburgh.	На этот счет я решил побеспокоиться, когда доберусь до Питсбурга.
With the bus leaving at ten, I had four hours to dig Hollywood alone.	Автобус отходил в десять, и у меня было четыре часа, чтобы одному побродить по Голливуду.
First I bought a loaf of bread and salami and made myself ten sandwiches to cross the country on.	Перво-наперво я купил батон хлеба и салями и соорудил себе в дорогу десяток бутербродов.
I had a dollar left.	У меня остался доллар.
I sat on the low cement wall in back of a Hollywood parking lot and made the sandwiches.	Усевшись на низкую цементную стенку позади голливудской автостоянки, я принялся делать свои бутерброды.

As I labored at this absurd task, great Kleig lights of a Hollywood premiere stabbed in the sky, that humming West Coast sky.	Пока я трудился над этой нелепой задачей, в небо, в это гудящее небо Западного Побережья, вонзились яркие лучи солнечных прожекторов голливудской премьеры.
All around me were the noises of the crazy gold-coast city.	Вокруг меня шумел сумасшедший большой город на золотом берегу.
And this was my Hollywood career - this was my last night in Hollywood, and I was spreading mustard on my lap in back of a parking-lot John.	Вот и вся моя голливудская карьера - в свой последний вечер в Голливуде я брызгал себе на колени горчицей, сидя позади автостояночного сортира.
14	14
At dawn my bus was zooming across the Arizona desert - Indio, Ely the Salome (where she danced); the great dry stretches leading to Mexican mountains in the south.	На рассвете мой автобус мчался по пустыне Аризона - Индио, Блайт, Сейлом (где она танцевала); бескрайние пересохшие пространства, уходящие на юг, к мексиканским горам.
Then we swung north to the Arizona mountains, Flagstaff, clifftowns.	Потом мы повернули на север, к горам Аризоны, Флагстаффу, городкам среди скал.
I had a book with me I stole from a Hollywood stall,	У меня была книга, которую я стащил в голливудском ларьке, -
"Le Grand Meaulnes" by Alain-Fournier, but I preferred reading the American landscape as we went along.	"Le Grand Meaulnes" Алена-Фурнье, - но я предпочитал читать проплывающий за окошком американский пейзаж.
Every bump, rise, and stretch in it mystified my longing.	Каждая рытвина, каждый подъем и ровный участок обостряли мою тоску по дому.
In inky night we crossed New Mexico; at gray dawn it was Dalhart, Texas; in the bleak Sunday afternoon we rode through one Oklahoma flat-town after another; at nightfall it was Kansas.	В кромешной ночной тьме мы миновали Нью-Мексико; хмурый рассвет застал нас в Далхарте, Техас; унылым воскресным днем мы один за другим проезжали равнинные городки Оклахомы; в сумерках - Канзас.
The bus roared on.	Автобус мчался дальше.
I was going home in October.	Я возвращался в октябре.
Everybody goes home in October.	Все возвращаются домой в октябре.
We arrived in St. Louis at noon.	В полдень мы приехали в Сент-Луис.
I took a walk down by the Mississippi River and watched the logs that came floating from Montana in the north - grand Odyssean logs of our continental dream.	Я прогулялся по берегу Миссисипи и поглазел на бревна, которые сплавляются с севера, из Монтаны, - великая одиссея бревен нашей континентальной мечты.
Old steamboats with their scrollwork more scrolled and withered by weathers sat in the mud inhabited by rats.	В иле засели старые, кишащие крысами пароходики с их кружевным орнаментом, завитки которого совсем скрутились и поблекли от непогоды.
Great clouds of afternoon overtopped the Mississippi Valley.	Над долиной Миссисипи нависали громадные послеполуденные облака.
The bus roared through Indiana cornfields that night; the moon illuminated the ghostly gathered husks; it was almost Halloween.	А ночью автобус мчался сквозь кукурузные поля Индианы; луна высвечивала призрачные кучи листьев, приближался канун Дня Всех Святых.

I made the acquaintance of a girl and we necked all the way to Indianapolis.	Я познакомился с девушкой, и всю дорогу до Индианаполиса мы обнимались и целовались.
She was nearsighted.	Она была близорука.
When we got off to eat I had to lead her by the hand to the lunch counter.	Когда мы вышли перекусить, мне пришлось за руку отвести ее в буфет.
She bought my meals; my sandwiches were all gone.	Она купила мне поесть: все мои бутерброды давно кончились.
In exchange I told her long stories.	В обмен я развлекал ее длинными историями.
She was coming from Washington State, where she had spent the summer picking apples.	Она ехала из штата Вашингтон, где провела лето на сборе яблок.
Her home was on an upstate New York farm.	Жила она на ферме, на окраине штата Нью-Йорк.
She invited me to come there.	Она пригласила меня туда.
We made a date to meet at a New York hotel anyway.	Мы условились в любом случае устроить свидание в нью-йоркской гостинице.
She got off at Columbus, Ohio, and I slept all the way to Pittsburgh.	В Коламбусе, Огайо, она сошла, и весь остаток пути до Питсбурга я проспал.
I was wearier than I'd been for years and years.	Так я не выдыхался уже долгие годы.
I had three hundred and sixty-five miles yet to hitchhike to New York, and a dime in my pocket.	Мне еще предстояло голосовать триста шестьдесят пять миль до Нью-Йорка, а в кармане у меня был десятицентовик.
I walked five miles to get out of Pittsburgh, and two rides, an apple truck and a big trailer truck, took me to Harrisburg in the soft Indian-summer rainy night.	Чтобы выбраться из Питсбурга, я прошагал пять миль, и две машины - грузовик с яблоками и большой трейлер - теплой дождливой ночью бабьего лета довезли меня до Харрисберга.
I cut right along.	Я мчался без остановок.
I wanted to get home.	Я хотел добраться домой.
It was the night of the Ghost of the Susquehanna.	Это была ночь Призрака Саскуэханны.
The Ghost was a shriveled little old man with a paper satchel who claimed he was headed for	Призраком был сморщенный старикашка, который заявил, что направляется в
"Canady."	"Канадию".
He walked very fast, commanding me to follow, and said there was a bridge up ahead we could cross.	Он шел очень быстро, велев мне следовать за ним и сказав, что впереди есть мост, по которому можно перейти реку.

He was about sixty years old; he talked incessantly of the meals he had, how much butter they gave him for pancakes, how many extra slices of bread, how the old men had called him from a porch of a charity home in Maryland and invited him to stay for the weekend, how he took a nice warm bath before he left; how he found a brand-new hat by the side of the road in Virginia and that was it on his head; how he hit every Red Cross in town and showed them his World War I credentials; how the Harris-burg Red Cross was not worthy of the name; how he managed in this hard world.	Ему было лет шестьдесят; он непрерывно рассказывал о том, сколько у него с собой еды, сколько ему дали масла для блинчиков, сколько лишних кусков хлеба; как в Мериленде старики окликнули его с приютского балкона и пригласили недельку у них погостить; как перед отъездом он принял чудесную горячую ванну; как в Виргинии он нашел на обочине дороги совершенно новую шляпу, и именно она сейчас у него на голове; как он во всех городах заходил в Красный Крест и показывал удостоверение участника Первой мировой войны; как не оправдал своего названия харрисбергский Красный Крест; как ему удавалось выжить в этом безжалостном мире.
But as far as I could see he was just a semi-respectable walking hobo of some kind who covered the entire Eastern Wilderness on foot, hitting Red Cross offices and sometimes bumming on Main Street corners for a dime. We were bums together.	Однако, насколько я мог понять, он был всего лишь полупочтенным нищим бродягой, исходившим пешком всю восточную дикую местность, совершая налеты на конторы Красного Креста, а то и попрошайничая на углах главных улиц.
We walked seven miles along the mournful Susquehanna.	Семь миль мы прошагали вдоль скорбной Саскуэханны.
It is a terrifying river.	Эта река вселяет ужас.
It has bushy cliffs on both sides that lean like hairy ghosts over the unknown waters.	По обоим берегам ее находятся поросшие кустами утесы, которые, словно косматые призраки, нависают над неведомыми водами.
Inky night covers all.	Все поглощает черная ночь.
Sometimes from the railyards across the river rises a great red locomotive flare that illuminates the horrid cliffs.	Иногда с железнодорожной станции на другом берегу поднимается громадное красное паровозное пламя, которое высвечивает жуткие скалы.
The little man said he had a fine belt in his satchel and we stopped for him to fish it out.	Человечек сказал, что в сумке у него есть прекрасный ремень, и мы остановились, чтобы он смог его оттуда выудить.
"I got me a fine belt here somewheres - got it in Frederick, Maryland.	- Г де-то тут у меня есть прекрасный ремень, я его раздобыл в Фредерике, Мериленд.
Damn, now did I leave that thing on the counter at Fredericksburg?"	Черт, неужели я оставил его на прилавке в Фредериксберге?
"You mean Frederick."	- Вы хотите сказать, в Фредерике?
"No, no, Fredericksburg, Virginia!"	- Да нет же, в Фредериксберге, Виргиния!
He was always talking about Frederick, Maryland, and Fredericksburg, Virginia.	Он постоянно твердил о Фредерике, Мериленд и Фредериксберге, Виргиния.
He walked right in the road in the teeth of advancing traffic and almost got hit several times.	Шел он прямо по дороге, наплевав на обгонявший его транспорт, и несколько раз его едва не сбили.
I plodded along in the ditch.	Я брел в кювете.

Any minute I expected the poor little madman to go flying in the night, dead.	Каждую минуту я ждал, что бедный маленький безумец улетит в ночь, мертвый.
We never found that bridge.	Тот мост мы так и не нашли.
I left him at a railroad underpass and, because I was so sweaty from the hike, I changed shirts and put on two sweaters; a roadhouse illuminated my sad endeavors.	У проезда под железнодорожным полотном я его бросил и, пропотев после столь долгой пешей прогулки, сменил рубашку и надел еще два свитера. Мое печальное переодевание происходило при свете придорожной закусочной.
A whole family came walking down the dark road and wondered what I was doing.	На темной дороге появилось целое семейство, они пытались разглядеть, чем я там занимаюсь.
Strangest thing of all, a tenorman was blowing very fine blues in this Pennsylvania hick house; I listened and moaned.	Самым удивительным было то, что в этом захолустном пенсильванском трактирчике тенор-саксофонист играл превосходный блюз; я слушал и стонал.
It began to rain hard.	Пошел проливной дождь.
A man gave me a ride back to Harrisburg and told me I was on the wrong road.	Какой-то парень отвез меня назад, в Харрисберг, и сказал, что я ошибся дорогой.
I suddenly saw the little hobo standing under a sad streetlamp with his thumb stuck out - poor forlorn man, poor lost sometime boy, now broken ghost of the penniless wilds.	Неожиданно я увидел своего маленького бродягу, он стоял под унылым фонарем, подняв руку с оттопыренным большим пальцем, - одинокий бедняк, несчастный, заблудившийся бывший мальчик, а ныне - сломленный призрак убогих пустынь.
I told my driver the story and he stopped to tell the old man.	Я рассказал о нем своему водителю, и тот остановился поговорить со стариком.
"Look here, fella, you're on your way west, not east."	- Послушай, дружище, так ты попадешь на Запад, а не на Восток.
"Heh?" said the little ghost.	- Чего? - произнес маленький призрак.
"Can't tell me I don't know my way around here.	- Уж не хочешь ли ты сказать, что я не знаю здешних дорог?
Been walkin this country for years.	Да я всю страну пешком исходил.
I'm headed for Canady."	А сейчас направляюсь в Канадию.
"But this ain't the road to Canada, this is the road to Pittsburgh and Chicago."	- Но эта дорога ведет не в Канаду, это дорога в Питсбург и в Чикаго.
The little man got disgusted with us and walked off.	Человечек почувствовал к нам отвращение и удалился.
The last I saw of him was his bobbing little white bag dissolving in the darkness of the mournful Alleghenies.	Вскоре осталась видна лишь его подпрыгивающая сумочка, растворяющаяся во тьме скорбных Аллегейнских гор.
I thought all the wilderness of America was in the West till the Ghost of the Susquehanna showed me different.	Я считал, что вся дикая местность Америки расположена на Западе, но Призрак Саскуэханны доказал мне обратное.

No, there is a wilderness in the East; it's the same wilderness Ben Franklin plodded in the oxcart days when he was postmaster, the same as it was when George Washington was a wild-buck Indian-fighter, when Daniel Boone told stories by Pennsylvania lamps and promised to find the Gap, when Bradford built his road and men whooped her up in log cabins.	Нет, дикая местность есть и на Востоке; это та дикая местность, по которой во времена запряженных волами повозок тащился Бен Франклин, когда был смотрителем почтовой станции; та же, какой она была, когда Джордж Вашингтон неистово сражался с индейцами, когда Дэниел Бун рассказывал при свете пенсильванских светильников свои истории и обещал отыскать горный проход, когда Брэдфорд построил свою дорогу и люди с радостными криками пустились по ней в путь в деревянных фургонах.
There were not great Arizona spaces for the little man, just the bushy wilderness of eastern Pennsylvania, Maryland, and Virginia, the backroads, the black-tar roads that curve among the mournful rivers like Susquehanna, Monongahela, old Potomac and Monocacy.	Для маленького человечка тут не было бескрайних просторов Аризоны, а была всего-навсего заросшая кустарником девственная местность восточной Пенсильвании, Мериленда и Виргинии, были проселочные дороги, которые вьются между скорбными реками вроде Саскуэханны, Моногахелы, старого Потомака и Монакаси.
That night in Harrisburg I had to sleep in the railroad station on a bench; at dawn the station masters threw me out.	Той ночью в Харрисберге мне пришлось спать на вокзальной скамейке; на рассвете станционное начальство вышвырнуло меня на улицу.
Isn't it true that you start your life a sweet child believing in everything under your father's roof?	Разве не правда, что мы начинаем свою жизнь под родительским кровом верящими во все на свете милыми детьми?
Then comes the day of the Laodiceans, when you know you are wretched and miserable and poor and blind and naked, and with the visage of a gruesome grieving ghost you go shuddering through nightmare life.	Потом наступает День потерявших веру, когда понимаешь, что ты жалок, несчастен, беден, слеп и гол и, словно вселяющий ужас, убитый горем призрак, с содроганием продираешься сквозь нескончаемый кошмар этой жизни.
I stumbled haggardly out of the station; I had no more control.	Еле передвигая ноги, я выбрался со станции. Я больше не владел собой.
All I could see of the morning was a whiteness like the whiteness of the tomb.	Все, что я видел тем утром, была белизна, подобная белизне смерти.
I was starving to death.	Я умирал с голоду.
All I had left in the form of calories were the last of the cough drops I'd bought in Shelton, Nebraska, months ago; these I sucked for their sugar.	В качестве калорий у меня были только остатки пастилок от кашля, купленных несколько месяцев назад в Шелтоне, Небраска. Их я и пососал в надежде на содержащийся там сахар.
I didn't know how to panhandle.	Просить милостыню я не умел.
I stumbled out of town with barely enough strength to reach the city limits.	Я поковылял прочь из города, и мне едва хватило сил добраться до городской черты.
I knew I'd be arrested if I spent another night in Harrisburg.	Я знал, что, если проведу в Харрисберге еще одну ночь, меня арестуют.
Cursed city!	Проклятый город!

The ride I proceeded to get was with a skinny, haggard man who believed in controlled starvation for the sake of health.	Следующим, кто подобрал меня на дороге, был тощий, изможденный человек, который верил, что нормированное голодание идет на пользу здоровью.
When I told him I was starving to death as we rolled east he said,	Когда мы катили на восток и я сказал ему, что умираю с голоду, он ответил:
"Fine, fine, there's nothing better for you.	- Прекрасно, прекрасно, знаешь, как это полезно!
I myself haven't eaten for three days.	Я и сам три дня не ел.
I'm going to live to be a hundred and fifty years old."	Собираюсь дожить до ста пятидесяти лет.
He was a bag of bones, a floppy doll, a broken stick, a maniac.	Он был просто мешком костей, лопнувшей надувной куклой, сломанной палкой, маньяком.
I might have gotten a ride with an affluent fat man who'd say,	А ведь мог бы меня подвезти и богатый толстяк, который сказал бы:
"Let's stop at this restaurant and have some pork chops and beans."	"Давай-ка остановимся у этого ресторанчика и съедим свиную отбивную с бобами".
No, I had to get a ride that morning with a maniac who believed in controlled starvation for the sake of health.	Так нет же, в то утро меня вез маньяк, свято веривший в голодание ради здоровья.
After a hundred miles he grew lenient and took out bread-and-butter sandwiches from the back of the car. They were hidden among his salesman samples.	Через сотню миль он разжалобился и достал с заднего сиденья хлеб и масло, припрятанные среди образцов его товара.
He was selling plumbing fixtures around Pennsylvania.	Он ездил по Пенсильвании и торговал сантехникой.
I devoured the bread and butter.	Я с жадностью уничтожил и хлеб, и масло.
Suddenly I began to laugh.	Неожиданно я расхохотался.
I was all alone in the car, waiting for him as he made business calls in Allentown, and I laughed and laughed.	Совершенно один я сидел в машине, дожидаясь, пока он закончит свои деловые визиты в Аллентауне, и все смеялся и смеялся.
Gad, I was sick and tired of life.	Боже, как мне опостылела жизнь!
But the madman drove me home to New York.	Однако этот сумасшедший довез меня до самого Нью-Йорка.
Suddenly I found myself on Times Square.	Вдруг я очутился на Таймс-сквер.
I had traveled eight thousand miles around the American continent and I was back on Times Square; and right in the middle of a rush hour, too, seeing with my innocent road-eyes the absolute madness and fantastic hoorair of New York with its millions and millions hustling forever for a buck among themselves, the mad dream - grabbing, taking, giving, sighing, dying, just so they could be buried in those awful cemetery cities beyond Long Island City.	Восемь тысяч миль прокатил я по Американскому континенту, и вот я снова на Таймс-сквер, да еще прямо в час пик. Своими наивными, привыкшими к дороге глазами я увидел полнейшее безумие и фантастическую круговерть Нью-Йорка с его миллионами и миллионами, вечно суетящимися из-за доллара среди себе подобных. Безумная мечта: хватать, брать, давать, вздыхать, умирать -только ради того, чтобы быть погребенными на ужасных городах-кладбищах за пределами Лонг-Айленд-Сити.
The high towers of the land - the other end of the land, the place where Paper America is born.	Высокие башни страны - противоположный ее край, место, где рождается Газетная Америка.

I stood in a subway doorway, trying to get enough nerve to pick up a beautiful long butt, and every time I stooped great crowds rushed by and obliterated it from my sight, and finally it was crushed.	Я стоял у входа в подземку, пытаясь набраться храбрости и подобрать чудесный длинный окурок, и каждый раз, как я наклонялся, огромная толпа проносилась мимо и скрывала его из виду, и в конце концов окурок растоптали.
I had no money to go home in the bus.	У меня не было денег, чтобы добраться домой на автобусе.
Paterson is quite a few miles from Times Square.	От Таймс-сквер до Патерсона еще немало миль.
Can you picture me walking those last miles through the Lincoln Tunnel or over the Washington Bridge and into New Jersey?	Можете вы представить себе, как я шагаю эти последние мили пешком через туннель Линкольна или по мосту Вашингтона и как вхожу в Нью-Джерси?
It was dusk.	Смеркалось.
Where was Hassel?	Где же Хассел?
I dug the square for Hassel; he wasn't there, he was in Riker's Island, behind bars.	В поисках Хассела я оглядел площадь; его там не было, он был на острове Райкер, за решеткой.
Where Dean?	Где Дин?
Where everybody?	Где все?
Where life?	Где жизнь?
I had my home to go to, my place to lay my head down and figure the losses and figure the gain that I knew was in there somewhere too.	У меня был дом, куда я мог пойти, место, где можно преклонить голову и сосчитать потери, сосчитать и обретения, которые, как я знал, тоже были, несмотря ни на что.
I had to panhandle two bits for the bus.	Мне пришлось просить подаяния - двадцать пять центов на автобус.
I finally hit a Greek minister who was standing around the corner.	В конце концов я набрел на стоявшего за углом православного священника.
He gave me the quarter with a nervous lookaway.	Нервно озираясь, он вручил мне четверть доллара.
I rushed immediately to the bus.	Я немедленно помчался к автобусу.
When I got home I ate everything in the icebox.	Добравшись домой, я съел все, что было в леднике.
My aunt got up and looked at me.	Тетушка встала и посмотрела на меня.
"Poor little Salvatore," she said in Italian.	- Бедный малыш Сальваторе, - сказала она по-итальянски.
"You're thin, you're thin.	- Ты просто отощал.
Where have you been all this time?"	Где ты был все это время?
I had on two shirts and two sweaters; my canvas bag had torn cottonfield pants and the tattered remnants of my huarache shoes in it.	На мне были две рубашки и два свитера; в парусиновом мешке лежали рваные брюки с хлопковой плантации, а в них были завернуты изодранные в клочья остатки башмаков "гуараче".

My aunt and I decided to buy a new electric refrigerator with the money I had sent her from California; it was to be the first one in the family.	Мы с тетушкой решили на деньги, которые я высылал ей из Калифорнии, купить новый электрический холодильник; он должен был стать первым в нашей семье.
She went to bed, and late at night I couldn't sleep and just smoked in bed.	Тетушка ушла спать, а я допоздна не мог уснуть и без конца курил в постели.
My half-finished manuscript was on the desk.	На столе лежала моя полузавершенная рукопись.
It was October, home, and work again.	Был октябрь, был дом и вновь была работа.
The first cold winds rattled the windowpane, and I had made it just in time.	В оконное стекло стучались первые холодные ветры, я успел как раз вовремя.
Dean had come to my house, slept several nights there, waiting for me; spent afternoons talking to my aunt as she worked on a great rag rug woven of all the clothes in my family for years, which was now finished and spread on my bedroom floor, as complex and as rich as the passage of time itself; and then he had left, two days before I arrived, crossing my path probably somewhere in Pennsylvania or Ohio, to go to San Francisco.	Без меня приходил Дин, он ждал меня и несколько раз ночевал. Дни он коротал за разговором с тетушкой, пока та трудилась над громадным лоскутным ковром, который годами составляла из всей одежды моей семьи и который теперь был закончен и брошен на пол моей спальни - не менее сложный и разнообразный, чем само течение времени. А потом, за два дня до моего приезда, Дин ушел, и пути наши пересеклись, наверно, где-нибудь в Пенсильвании или в Огайо; он отправился в Сан-Франциско.
He had his own life there; Camille had just gotten an apartment.	Там у него была своя жизнь. Камилла только что нашла квартиру.
It had never occurred to me to look her up while I was in Mill City.	Мне так и не пришло в голову заглянуть к ней, когда я был в Милл-Сити.
Now it was too late and I had also missed Dean.	Теперь же было слишком поздно, и вдобавок я разминулся с Дином.
PART TWO	Часть вторая
1	1
It was over a year before I saw Dean again.	Прошло больше года, прежде чем я снова увидел Дина.
I stayed home all that time, finished my book and began going to school on the GI Bill of Rights.	Все это время я оставался дома - закончил книгу и, пользуясь льготами демобилизованным, поступил в университет.
At Christmas 1948 my aunt and I went down to visit my brother in Virginia, laden with presents.	На Рождество 1948 года мы с тетушкой, нагрузившись подарками, отправились в Виргинию навестить моего брата.
I had been writing to Dean and he said he was coming East again; and I told him if so he would find me in Testament, Virginia, between Christmas and New Year's.	Я написал Дину, и он ответил, что снова собирается на Восток. Тогда я сообщил ему, что между Рождеством и Новым годом он сможет найти меня в Тестаменте, Виргиния.

One day when all our Southern relatives were sitting around the parlor in Testament, gaunt men and women with the old Southern soil in their eyes, talking in low, whining voices about the weather, the crops, and the general weary recapitulation of who had a baby, who got a new house, and so on, a mud-spattered '49 Hudson drew up in front of the house on the dirt road.	В один прекрасный день, когда наши южные родственники - исхудалые мужчины и женщины с навеки поселившейся в глазах тенью древней южной земли - сидели в гостиной в Тестаменте и негромко сетовали на погоду и урожай, а заодно в тысячный раз пережевывали давно всех утомившие новости, касающиеся рождения детей, покупки нового дома и прочих подобных вещей, неподалеку на грунтовой дороге скрипнул тормозами замызганный "Хадсон-49".
I had no idea who it was.	Я и понятия не имел, кто к нам пожаловал.
A weary young fellow, muscular and ragged in a T-shirt, unshaven, red-eyed, came to the porch and rang the bell.	Поднявшись на крыльцо, в дверь позвонил взмыленный малый в футболке, мускулистый, лохматый, небритый и вдобавок явно под мухой.
I opened the door and suddenly realized it was Dean.	Когда я открыл дверь, до меня вдруг дошло, что это Дин.
He had come all the way from San Francisco to my brother Rocco's door in Virginia, and in an amazingly short time, because I had just written my last letter, telling where I was.	Судя по всему, немалый путь из Сан-Франциско в Виргинию, к дому моего брата Рокко, он проделал за немыслимо короткое время - ведь я буквально на днях отправил ему свое последнее письмо, в котором сообщал, где нахожусь.
In the car I could see two figures sleeping.	В машине я разглядел еще двоих. Они спали.
"I'll be goddamned!	- Будь я проклят!
Dean!	Дин!
Who's in the car?"	А кто в машине?
"Hello, hello, man, it's Marylou.	- При-вет, при-вет, старина, это Мерилу.
And Ed Dunkel.	И Эд Данкел.
We gotta have place to wash up immediately, we're dog-tired."	Нам надо срочно где-то умыться, мы вымотались как собаки.
"But how did you get here so fast?"	- Но как тебе удалось так скоро добраться?
"Ah, man, that Hudson goes!"	- Этот "хадсон" умеет ездить, старина!
"Where did you get it?"	-Где же ты его раздобыл?
"I bought it with my savings.	- Купил на собственные сбережения.
I've been working on the railroad, making four hundred dollars a month."	Я работал на железной дороге и получал четыреста долларов в месяц.
There was utter confusion in the following hour.	В последующий час царила полнейшая неразбериха.
My Southern relatives had no idea what was going on, or who or what Dean, Marylou, and Ed Dunkel were; they dumbly stared.	Мои родственники-южане понятия не имели ни о том, что происходит, ни о том, кто такие Дин, Мерилу и Эд Данкел; они просто безмолвно наблюдали за происходящим.
My aunt and my brother Rocky went in the kitchen to consult.	Тетушка с братцем Роки удалились на кухню посовещаться.

There were, in all, eleven people in the little Southern house.	В наш маленький южный домик набилось одиннадцать человек.
Not only that, but my brother had just decided to move from that house, and half his furniture was gone; he and his wife and baby were moving closer to the town of Testament.	К тому же брат недавно решил переехать, и половина обстановки была уже вывезена. Они с женой и ребенком перебирались поближе к центру Тестамента.
They had bought a new parlor set and their old one was going to my aunt's house in Paterson, though we hadn't yet decided how.	Был уже куплен новый гостинный гарнитур, а старый отправлялся к тетушке в Патерсон, хотя мы еще и не решили, каким образом.
When Dean heard this he at once offered his services with the Hudson.	Услыхав об этом, Дин тут же предложил свои услуги с "хадсоном".
He and I would carry the furniture to Paterson in two fast trips and bring my aunt back at the end of the second trip.	Мы с ним за две скоростные ездки доставим в Патерсон мебель и отвезем тетушку домой.
This was going to save us a lot of money and trouble.	Это избавит нас от лишних хлопот и затрат.
It was agreed upon.	На том и порешили.
My sister-in-law made a spread, and the three battered travelers sat down to eat.	Моя невестка приготовила обильное угощение, и трое измученных путешественников уселись за стол.
Marylou had not slept since Denver.	Мерилу не спала с самого Денвера.
I thought she looked older and more beautiful now.	Мне показалось, что она стала выглядеть старше и привлекательней.
I learned that Dean had lived happily with Camille in San Francisco ever since that fall of 1947; he got a job on the railroad and made a lot of money.	Я выяснил, что с той самой осени 1947 года Дин счастливо жил в Сан-Франциско с Камиллой. Он устроился на железную дорогу и заработал кучу денег.
He became the father of a cute little girl, Amy Moriarty.	Вдобавок он стал отцом прелестной девчушки -Эми Мориарти.
Then suddenly he blew his top while walking down the street one day.	А в один прекрасный день, когда Дни шел по улице, на него нашло затмение.
He saw a '49 Hudson for sale and rushed to the bank for his entire roll.	Он увидел выставленный на продажу "Хадсон-49" и помчался в банк за всеми своими деньгами.
He bought the car on the spot.	Машина была немедленно куплена.
Ed Dunkel was with him.	С ним был и Эд Данкел.
Now they were broke.	Оба остались без гроша.
Dean calmed Camille's fears and told her he'd be back in a month.	Дин унял страхи Камиллы, пообещав вернуться через месяц.
"I'm going to New York and bring Sal back."	Я съезжу в Нью-Йорк и привезу Сала.
She wasn't too pleased at this prospect.	Подобная перспектива не вызвала у Камиллы особого энтузиазма.
"But what is the purpose of all this?	- Но зачем это все?
Why are you doing this to me?"	За что ты так со мной?

"It's nothing, it's nothing, darling - ah - hem - Sal has pleaded and begged with me to come and get him, it is absolutely necessary for me to - but we won't go into all these explanations - and I'll tell you why... No, listen, I'll tell you why."	-Ничего, ничего, дорогая... ах-хм Сал просил и умолял меня приехать и забрать его, это совершенно необходимо... однако ни к чему нам выяснять отношения... и я скажу тебе почему... Нет, послушай, я скажу почему.
And he told her why, and of course it made no sense.	- И он сказал почему, и, разумеется, в его словах не было ни малейшего смысла.
Big tall Ed Dunkel also worked on the railroad.	Высокий широкоплечий Эд Данкел тоже работал на железной дороге.
He and Dean had just been laid off during a seniority lapse because of a drastic reduction of crews.	Их с Дином только что рассчитали, расторгнув договор из-за резкого сокращения паровозных бригад.
Ed had met a girl called Galatea who was living in San Francisco on her savings.	Эд познакомился с девушкой по имени Галатея, которая жила на свои сбережения в Сан-Франциско.
These two mindless cads decided to bring the girl along to the East and have her foot the bill.	Эти два безрассудных хама решили взять девушку с собой на Восток, взвалив на нее все расходы.
Ed cajoled and pleaded; she wouldn't go unless he married her.	Эд пустил в ход лесть и уговоры, а та отказывалась ехать, пока он на ней не женится.
In a whirlwind few days Ed Dunkel married Galatea, with Dean rushing around to get the necessary papers, and a few days before Christmas they rolled out of San Francisco at seventy miles per, headed for LA and the snowless southern road.	И в вихре нескольких дней Эд Данкел женился на Галатее, причем Дину пришлось как следует попотеть, чтобы раздобыть нужные бумаги. А за несколько дней до Рождества они со скоростью семьдесят миль в час выкатили из Сан-Франциско в сторону Лос-Анджелеса и бесснежной южной дороги.
In LA they picked up a sailor in a travel bureau and took him along for fifteen dollars' worth of gas.	В Лос-Анджелесе они подобрали в бюро путешествий какого-то моряка и взяли его с собой, получив с него пятнадцать долларов за бензин.
He was bound for Indiana.	Ему надо было в Индиану.
They also picked up a woman with her idiot daughter, for four dollars' gas fare to Arizona.	Подобрали они и женщину со слабоумной дочерью - те дали четыре доллара, оплатив бензин до Аризоны.
Dean sat the idiot girl with him up front and dug her, as he said,	Слабоумную девочку Дин посадил рядом с собой на переднее сиденье и любовался ею, по его словам, "всю дорогу, старина!
"All the way, man! such a gone sweet little soul.	Что за нежная, невинная душа!
Oh, we talked, we talked of fires and the desert turning to a paradise and her parrot that swore in Spanish."	О чем мы только не говорили - о пожарах, о том, как пустыня превращается в рай, о ее попугае, который ругается по-испански!"
Dropping off these passengers, they proceeded to Tucson.	Высадив этих двоих, они проследовали в Тусон.
All along the way Galatea Dunkel, Ed's new wife, kept complaining that she was tired and wanted to sleep in a motel.	На протяжении всего пути Галатея Данкел -новоиспеченная жена Эда - жаловалась на усталость и хотела поспать в мотеле.

If this kept up they'd spend all her money long before Virginia.	Продолжайся так дальше, они задолго до Виргинии потратили бы все ее деньги.
Two nights she forced a stop and blew tens on motels.	Пару раз им пришлось остановиться и наблюдать, как она тратится на ночлег.
By the time they got to Tucson she was broke.	К Тусону она была разорена.
Dean and Ed gave her the slip in a hotel lobby and resumed the voyage alone, with the sailor, and without a qualm.	Дин с Эдом смотались, бросив ее в вестибюле гостиницы, и продолжили путь одни - с моряком и без всяких угрызений совести.
Ed Dunkel was a tall, calm, unthinking fellow who was completely ready to do anything Dean asked him; and at this time Dean was too busy for scruples.	Эд Данкел был высоким, молчаливым легкомысленным малым, готовым на все, о чем его ни попросит Дин. А занятому собственными проблемами Дину было в то время не до щепетильности.
He was roaring through Las Cruces, New Mexico, when he suddenly had an explosive yen to see his sweet first wife Marylou again.	Он мчал через Лас-Крусес, Нью-Мексико, когда им вдруг овладело безудержное желание вновь повидать свою милую первую женушку Мерилу.
She was up in Denver.	Та была в Денвере.
He swung the car north, against the feeble protests of the sailor, and zoomed into Denver in the evening.	Не обращая внимания на слабые протесты моряка, он повернул на север и вечером влетел в Денвер.
He ran and found Marylou in a hotel.	Побегав, он отыскал Мерилу в какой-то гостинице.
They had ten hours of wild lovemaking.	Десять часов они неистово занимались любовью.
Everything was decided again: they were going to stick.	В который раз все было решено: больше они не расстанутся.
Marylou was the only girl Dean ever really loved.	Мерилу была единственной девушкой, которую Дин по-настоящему любил.
He was sick with regret when he saw her face again, and, as of yore, he pleaded and begged at her knees for the joy of her being.	Когда он вновь увидел ее лицо, его пронзила боль раскаяния, и, как давным-давно, он бросился ей в ноги и молил не покидать его.
She understood Dean; she stroked his hair; she knew he was mad.	Она понимала Дина; она гладила его по голове; она знала, что он безумен.
To soothe the sailor, Dean fixed him up with a girl in a hotel room over the bar where the old poolhall gang always drank.	Желая утешить моряка, Дин устроил ему девушку в гостиничном номере над баром, где всегда пила старая шайка с автодрома.
But the sailor refused the girl and in fact walked off in the night and they never saw him again; he evidently took a bus to Indiana.	Но от девушки моряк отказался, а ночью и вовсе исчез - и больше они его не видели; скорее всего, он уехал в Индиану на автобусе.
Dean, Marylou, and Ed Dunkel roared east along Colfax and out to the Kansas plains.	По Колфакс-стрит Дин, Мерилу и Эд Данкел помчались на восток и выехали на равнины Канзаса.
Great snowstorms overtook them.	В пути их застала врасплох сильная снежная буря.

In Missouri, at night, Dean had to drive with his scarf-wrapped head stuck out the window, with snowglasses that made him look like a monk peering into the manuscripts of the snow, because the windshield was covered with an inch of ice.	Ночью, в Миссури, Дину пришлось править автомобилем, высунув в окошко закутанную в шарф голову и надев снегозащитные очки, что делало его похожим на монаха, который пытается вчитаться в начертанные снегом рукописи, -ветровое стекло было покрыто дюймовым слоем льда.
He drove by the birth county of his forebears without a thought.	Он и не заметил, как проехал родные места своих предков.
In the morning the car skidded on an icy hill and flapped into a ditch.	Утром машину занесло на ледяном холме, и она грохнулась в кювет.
A farmer offered to help them out.	Какой-то фермер помог им оттуда выбраться.
They got hung-up when they picked up a hitchhiker who promised them a dollar if they'd let him ride to Memphis.	Потом в попутчики к ним напросился парень, который пообещал доллар, если они довезут его до Мемфиса.
In Memphis he went into his house, puttered around looking for the dollar, got drunk, and said he couldn't find it.	В Мемфисе он пошел к себе домой, где в поисках доллара напился, а потом заявил, что никак не может его найти.
They resumed across Tennessee; the bearings were beat from the accident.	Теперь их путь лежал через Теннеси. После этого случая терпение их лопнуло.
Dean had been driving ninety; now he had to stick to a steady seventy or the whole motor would go whirring down the mountainside.	Если раньше Дин выжимал девяносто, то теперь ему приходилось постоянно держаться семидесяти, иначе машина просто загремела бы с горы.
They crossed the Great Smoky Mountains in midwinter. When they arrived at my brother's door they had not eaten for thirty hours - except for candy and cheese crackers.	В разгар зимы они перевалили через Великие Дымные горы и к тому моменту, как подъехали к дому моего брата, уже тридцать часов ничего не ели - если не считать конфет и сырных крекеров.
They ate voraciously as Dean, sandwich in hand, stood bowed and jumping before the big phonograph, listening to a wild bop record I had just bought called	Все с жадностью поглощали обед, а Дин с бутербродом в руке стоял, согнувшись и подергиваясь над громадным проигрывателем, и слушал недавно купленную мной бешеную "боп"-пластинку под названием
"The Hunt," with Dexter Gordon and Wardell Gray blowing their tops before a screaming audience that gave the record fantastic frenzied volume.	"Охота", где Декстер Гордон и Уорделл Грей дудели что было сил перед орущей публикой, отчего громкость записи была доведена до умопомрачения.
The Southern folk looked at one another and shook their heads in awe.	Южане переглядывались и в благоговейном страхе качали головами.
"What kind of friends does Sal have, anyway?" they said to my brother.	"Ну и друзья у Сала", - сказали они моему брату.
He was stumped for an answer.	Тот не знал, что и ответить.
Southerners don't like madness the least bit, not Dean's kind.	Безумцы южанам вообще не по нраву, а уж безумцы вроде Дина - в особенности.
He paid absolutely no attention to them.	Он же не обращал на них ни малейшего внимания.

The madness of Dean had bloomed into a weird flower.	Безумие Дина расцвело причудливым цветом.
I didn't realize this till he and I and Marylou and Dunkel left the house for a brief spin-the-Hudson, when for the first time we were alone and could talk about anything we wanted.	Дошло это до меня только тогда, когда мы с ним, Мерилу и Данкелом вышли из дома прокатиться на "хадсоне" - когда мы впервые остались одни и могли говорить о чем угодно.
Dean grabbed the wheel, shifted to second, mused a minute, rolling, suddenly seemed to decide something and shot the car full-jet down the road in a fury of decision.	Дин стиснул руками руль, перевел на вторую скорость, на минуту задумался, потом, словно на что-то решившись, включил двигатель и, обуреваемый этой яростной решимостью, резко взял с места.
"All right now, children," he said, rubbing his nose and bending down to feel the emergency and pulling cigarettes out of the compartment, and swaying back and forth as he did these things and drove.	- Прекрасно, дети мои, - произнес он, почесывая нос, наклоняясь проверить тормоза, доставая из отделения в приборном щитке сигареты, одновременно раскачиваясь вперед-назад и не забывая при этом о дороге.
"The time has come for us to decide what we're going to do for the next week.	- Настало время решать, что мы будем делать на этой неделе.
Crucial, crucial.	Решайте, решайте!
Ahem!"	Гм!
He dodged a mule wagon; in it sat an old Negro plodding along.	Он едва не врезался в фургон, который с трудом тащил за собой запряженный в него мул; в фургоне сидел старый негр.
"Yes!" yelled Dean.	- Вот! - завопил Дин.
"Yes!	- Вот!
Dig him!	Полюбуйтесь-ка на него!
Now consider his soul - stop awhile and consider."	Подумаем-ка о его душе - остановимся на минуту и подумаем.
And he slowed down the car for all of us to turn and look at the old jazzbo moaning along.	- И он затормозил, чтобы мы обернулись и посмотрели на угрюмого чернокожего старика.
"Oh yes, dig him sweet; now there's thoughts in that mind that I would give my last arm to know; to climb in there and find out just what he's poor-ass pondering about this year's turnip greens and ham.	- Да-да, полюбуйтесь на него, друзья. Я бы все на свете отдал, лишь бы узнать, какими мыслями полна его голова! Забраться бы туда и выяснить только одно - по душе ли в этом году бедолаге ботва молодой репы и ветчина.
Sal, you don't know it but I once lived with a farmer in Arkansas for a whole year, when I was eleven.	Ты, Сал, об этом еще не знаешь, но, когда мне было одиннадцать, я целый год жил у одного фермера в Арканзасе.
I had awful chores, I had to skin a dead horse once.	Я занимался гнусной подсобной работой, раз даже пришлось сдирать шкуру с дохлой лошади.
Haven't been to Arkansas since Christmas nineteen-forty-three, five years ago, when Ben Gavin and I were chased by a man with a gun who owned the car we were trying to steal; I say all this to show you that of the South I can speak.	А в Арканзасе я не был с Рождества сорок третьего, уже пять лет, как раз тогда за нами с Беном Гейвином гонялся парень с ружьем -владелец машины, которую мы хотели угнать. Все это я говорю, чтоб вы знаю - мне есть что сказать о Юге.

1 have known - I mean, man, I dig the South, I know it in and out - I've dug your letters to me about it.	Я знаю... я хочу сказать, старина, что я люблю Юг, я знаю его вдоль и поперек... Я оценил все, что ты мне о нем писал.
Oh yes, oh yes," he said, trailing off and stopping altogether, and suddenly jumping the car back to seventy and hunching over the wheel.	Да-да, вот именно, - говорил он, потихоньку трогая, останавливаясь, неожиданно вновь доводя скорость до семидесяти и сгорбившись за рулем.
He stared doggedly ahead.	Он не отрываясь смотрел вперед.
Marylou was smiling serenely.	Мерилу безмятежно улыбалась.
This was the new and complete Dean, grown to maturity.	Это был новый, полноценный Дин, повзрослевший и зрелый.
I said to myself, My God,, he's changed.	Я сказал себе: боже мой, да он изменился!
Fury spat out of his eyes when he told of things he hated; great glows of joy replaced this when he suddenly got happy; every muscle twitched to live and go.	Когда он говорил о вещах, которые ненавидит, глаза его наливались кровью ярости; когда же его вдруг обуревало веселье - так и лучились радостью. Каждый его мускул судорожно подергивался в стремлении жить и мчаться вперед.
"Oh, man, the things I could tell you," he said, poking me,	- Эх, старина, я мог бы столько тебе рассказать! -сказал он, сопровождая свои слова тычком в мои ребра.
"Oh, man, we must absolutely find the time - What has happened to Carlo?	- Да, старина, нам во что бы то ни стало надо найти время... Что с Карло?
We all get to see Carlo, darlings, first thing tomorrow.	Завтра, дорогие мои, мы первым делом должны навестить Карло.
Now, Marylou, we're getting some bread and meat to make a lunch for New York.	А сейчас, Мерилу, надо раздобыть немного хлеба и мяса, чтобы перекусить перед Нью-Йорком.
How much money do you have, Sal?	Сколько у тебя денег, Сал?
We'll put everything in the back seat, Mrs. P's furniture, and all of us will sit up front cuddly and close and tell stories as we zoom to New York.	Всю мебель миссис П. мы сложим на заднее сиденье, а сами тесно прижмемся друг к другу на переднем и всю дорогу в Нью-Йорк будем рассказывать истории.
Marylou, honeythighs, you sit next to me, Sal next, then Ed at the window, big Ed to cut off drafts, whereby he comes into using the robe this time. And then we'll all go off to sweet life, 'cause now is the time and we all know time!"	Мерилу, радость моя, ты сядешь рядом со мной, потом Сал, а у окошка - Эд, детина Эд, тогда уж нас не продует, тем более что на этот раз на нем такой балахон, а потом у всех нас начнется сладкая жизнь, потому что теперь самое время, а все мы знаем толк во времени!
He rubbed his jaw furiously, he swung the car and passed three trucks, he roared into downtown Testament, looking in every direction and seeing everything in an arc of 180 degrees around his eyeballs without moving his head.	Он яростно потер челюсть, повернул машину и обогнал три грузовика, потом въехал в центр Тестамента, глядя во все стороны, не поворачивая головы и замечая все в секторе ста восьмидесяти градусов вокруг своих зрачков.
Bang, he found a parking space in no time, and we were parked.	Хлоп! Он моментально нашел место для стоянки.
He leaped out of the car. Furiously he hustled into the railroad station; we followed sheepishly.	Выскочив из машины, он с бешеной скоростью ворвался в здание вокзала. Мы с глуповатым видом последовали за ним.

He bought cigarettes.	Он купил сигареты.
He had become absolutely mad in his movements; he seemed to be doing everything at the same time.	Жесты его стали жестами настоящего ненормального.
It was. a shaking of the head, up and down, sideways; jerky, vigorous hands; quick walking, sitting, crossing the legs, uncrossing, getting up, rubbing the hands, rubbing his fly, hitching his pants, looking up and saying	Казалось, он все делает одновременно: трясет головой вверх-вниз и по сторонам, неустанно машет руками, торопливо идет, садится, кладет ногу на ногу, вытягивает их, встает, потирает руки, потирает ширинку, подтягивает брюки, глядит вверх, произносит "хм", и вдруг глаза смотрят в разные стороны, чтобы ничего не упустить.
"Am," and sudden slitting of the eyes to see everywhere; and all the time he was grabbing me by the ribs and talking, talking.	Вдобавок он то и дело двигал меня кулаком в бок и говорил, говорил, говорил.
It was very cold in Testament; they'd had an unseasonable snow.	В Тестаменте было не по сезону холодно, шел снег.
He stood in the long bleak main street that runs along-the railroad, clad in nothing but a T-shirt and low-hanging pants with the belt unbuckled, as though he was about to take them off.	Дин стоял на длинной, открытой всем ветрам главной улице, идущей вдоль железной дороги, он был в одной футболке с короткими рукавами и съехавших на бедра брюках с расстегнутым ремнем - впечатление было такое, словно он собирается их снять.
He came sticking his head in to talk to Marylou; he backed away, fluttering his hands before her.	Он подошел к машине и сунул голову внутрь, чтобы поговорить с Мерилу, потом попятился, размахивая перед ней руками:
"Oh yes, I know!	- Да, да, я знаю!
I know you, I know you, darling!"	Я знаю тебя, я знаю тебя, любимая!
His laugh was. maniacal; it started low and ended high, exactly like the laugh of a radio maniac, only faster and more like a titter.	Смех его был смехом маньяка; начинался он с негромких низких тонов, а к концу переходил на высокие и резкие - ни дать ни взять смех маньяка на радио, разве что быстрее и ближе к хихиканью.
Then he kept reverting to businesslike tones.	Отсмеявшись, он снова переходил на деловой тон.
There was no purpose in our coming downtown, but he found purposes.	У нас не было причин ехать в центр, но он причины нашел.
He made us all hustle, Marylou for the lunch groceries, me for a paper to dig the weather report, Ed for cigars.	Он всех нас заставил суетиться: Мерилу - искать продукты для завтрака, меня - газету со сводкой погоды, Эда - сигары.
Dean loved to smoke cigars.	Дин просто обожал курить сигары.
He smoked one over the paper and talked.	Одну он выкурил за газетой и разговором.
"Ah, our holy American slopjaws in Washington are planning further inconveniences - ah-hem! - aw - hup! hup!"	- Ага, наши вонючие святые американские болтуны из Вашингтона сулят нам лишние хлопоты... гм-мм!.. Ого!
And he leaped off and rushed to see a colored girl that just then passed outside the station.	И он выскочил из машины и помчался любоваться темнокожей девушкой, которая только что прошла мимо вокзала.

"Dig her," he said, standing with limp finger pointed, fingering himself with a goofy smile, "that little gone black lovely.	- Поглядите на нее, - произнес он с идиотской ухмылкой, выставив вперед слабый указующий перст, - эта черномазенькая очень даже ничего.
Ah!	Ах!
Hmm!"	Хмм!
We got in the car and flew back to my brother's house.	Мы сели в машину и понеслись назад, к дому моего брата.
I had been spending a quiet Christmas in the country, as I realized when we got back into the house and I saw the Christmas tree, the presents, and smelled the roasting turkey and listened to the talk of the relatives, but now the bug was on me again, and the bug's name was Dean Moriarty and 1 was off on another spurt around the road.	До этого я проводил тихое Рождество в деревне -что и осознал, когда мы вернулись в дом и я увидел рождественскую елку, подарки, почувствовал запах жарящейся индейки и послушал, о чем говорят родственники, но мною уже вновь владело помешательство, и имя этому помешательству было Дин Мориарти. Я вновь был во власти дороги.
2	2
We packed my brother's furniture in back of the car and took off at dark, promising to be back in thirty hours - thirty hours for a thousand miles north and south.	Мы уложили мебель брата на заднее сиденье и выехали затемно, пообещав обернуться за тридцать часов - тысячу миль на север и обратно на юг за тридцать часов.
But that's the way Dean wanted it.	Но так хотел Дин.
It was a tough trip, and none of us noticed it; the heater was not working and consequently the windshield developed fog and ice; Dean kept reaching out while driving seventy to wipe it with a rag and make a hole to see the road.	Поездка была нелегкой, но никто из нас этого не заметил. Обогреватель не работал, и в результате ветровое стекло затуманилось и покрылось ледяной коркой. На скорости семьдесят Дин то и дело высовывался и протирал стекло тряпкой, чтобы устроить смотровую щель.
"Ah, holy hole!"	"Ах, священная дыра!"
In the spacious Hudson we had plenty of room for all four of us to sit up front.	В просторном "хадсоне" впереди нашлось место всем четверым.
A blanket covered our laps.	Колени мы укрыли одеялом.
The radio was not working.	Радио не работало.
It was a brand-new car bought five days ago, and already it was broken.	Это была совершенно новая машина, купленная пять дней назад, и она уже сломалась.
There was only one installment paid on it, too.	К тому же за нее был выплачен только первый взнос.
Off we went, north to Washington, on 301, a straight two-lane highway without much traffic.	На север, к Вашингтону, мы отправились по 301-й дороге - прямому двухрядному шоссе, на котором было не слишком оживленно.
And Dean talked, no one else talked.	И говорил только Дин, все остальные молчали.

He gestured furiously, he leaned as far as me sometimes to make a point, sometimes he had no hands on the wheel and yet the car went as straight as an arrow, not for once deviating from the white line in the middle of the road that unwound, kissing our left front tire.	Он яростно жестикулировал и для пущей убедительности даже наклонялся ко мне, иногда отпуская руль, и все же машина летела прямо, как стрела, ни разу не отклонившись от белой линии посередине дороги - линии, которая раскручивалась, лаская наше левое переднее колесо.
It was a completely meaningless set of circumstances that made Dean come, and similarly I went off with him for no reason.	Дина заставило приехать совершенно бессмысленное стечение обстоятельств, да и я поехал с ним без всякой на то причины.
In New York I had been attending school and romancing around with a girl called Lucille, a beautiful Italian honey-haired darling that I actually wanted to marry.	В Нью-Йорке я ходил в университет и крутил роман с девушкой по имени Люсиль - красивой итальянкой с чудесными золотистыми волосами, на которой даже хотел жениться.
All these years I was looking for the woman I wanted to marry.	Все эти годы я искал женщину, на которой захотел бы жениться.
I couldn't meet a girl without saying to myself, What kind of wife would she make?	Ни с одной девушкой я не мог познакомиться, не представив себе, какой она станет женой.
I told Dean and Marylou about Lucille.	Я рассказал о Люсиль Дину и Мерилу.
Marylou wanted to know all about Lucille, she wanted to meet her.	Мерилу принялась меня о ней расспрашивать, ей уже не терпелось с ней познакомиться.
We zoomed through Richmond, Washington, Baltimore, and up to Philadelphia on a winding country road and talked.	Мы промчались через Ричмонд, Вашингтон, Балтимор, а потом по извилистой проселочной дороге в сторону Филадельфии и все говорили и говорили.
"I want to marry a girl," I told them, "so I can rest my soul with her till we both get old.	- Я хочу жениться на одной девушке, - сказал я им, - и с ней моя душа пребудет в покое до самой старости.
This can't go on all the time - all this franticness and jumping around.	Не вечно же все это будет продолжаться - все это безумие и вся эта суета.
We've got to go someplace, find something."	Мы должны куда-то уехать, что-то найти.
"Ah now, man," said Dean, "I've been digging you for years about the home and marriage and all those fine wonderful things about your soul."	- Вот именно, старина, - сказал Дин, - мне давно уже по душе это твое стремление к дому, к женитьбе, ко всем этим прекрасным вещам, которыми полна твоя душа.
It was a sad night; it was also a merry night.	Это была грустная ночь. И это была веселая ночь.
In Philadelphia we went into a lunchcart and ate hamburgers with our last food dollar.	В Филадельфии мы зашли в буфет и на последний доллар полакомились гамбургерами.
The counterman - it was three A.M. - heard us talk about money and offered to give us the hamburgers free, plus more coffee, if we all pitched in and washed dishes in the back because his regular man hadn't shown up.	Буфетчик - было три часа утра - услыхал, как мы говорили о деньгах, и сказал, что угостит нас гамбургерами и кофе, если мы возьмемся вымыть посуду: не пришел его постоянный работник.
We jumped to it.	Недолго думая, мы согласились.
Ed Dunkel said he was an old pearldiver from way back and pitched his long arms into the dishes.	Эд Данкел заявил, что он старый искатель жемчуга, и запустил свои длинные руки в таз с посудой.

Dean stood googing around with a towel, so did Marylou.	Дин и Мерилу орудовали полотенцами.
Finally they started necking among the pots and pans; they withdrew to a dark corner in the pantry.	В конце концов они принялись обниматься среди горшков и кастрюль и уединились в темном углу буфетной.
The counterman was satisfied as long as Ed and I did the dishes.	А поскольку мы с Эдом перемыли всю посуду, буфетчик остался вполне доволен.
We finished them in fifteen minutes.	Через пятнадцать минут дело было сделано.
When daybreak came we were zooming through New Jersey with the great cloud of Metropolitan New York rising before us in the snowy distance.	На рассвете мы уже мчались через Нью-Джерси, а в снежной дали перед нами поднималось ввысь громадное облако Большого Нью-Йорка.
Dean had a sweater wrapped around his ears to keep warm.	Чтобы согреться, Дин повязал голову свитером.
He said we were a band of Arabs coming in to blow up New York.	Он заявил, что мы - банда арабов, которая едет взрывать Нью-Йорк.
We swished through the Lincoln Tunnel and cut over to Times Square; Marylou wanted to see it.	Мы со свистом пролетели сквозь туннель Линкольна и помчались к Таймс-сквер. Мерилу хотелось взглянуть на эту площадь.
"Oh damn, I wish I could find Hassel.	- Черт возьми, хорошо бы разыскать Хассела!
Everybody look sharp, see if they can find him." We all scoured the sidewalks.	Смотрите в оба! Может, он здесь. - (Мы внимательно оглядывали тротуары).
"Good old gone Hassel.	- Добрый старый пропащий Хассел.
Oh you should have seen him in Texas."	Да, надо было тебе видеть его в Техасе!
So now Dean had come about four thousand miles from Frisco, via Arizona and up to Denver, inside four days, with innumerable adventures sandwiched in, and it was only the beginning.	И вот Дин проехал почти четыре тысячи миль из Фриско через Аризону и Денвер - за четыре дня, с бесчисленными приключениями, и это было только начало.
3	3
We went to my house in Paterson and slept.	Добравшись домой в Патерсон, мы завалились спать.
I was the first to wake up, late in the afternoon.	Первым, далеко за полдень, проснулся я.
Dean and Marylou were sleeping on my bed, Ed and I on my aunt's bed.	Дин с Мерилу спали на моей кровати, мы с Эдом -на тетушкиной.
Dean's battered unhinged trunk lay sprawled on the floor with socks sticking out.	На полу валялся потрепанный, расползшийся по швам чемодан Дина с торчащими из-под крышки носками.
A phone call came for me in the drugstore downstairs.	Меня позвали к телефону в аптеку на первом этаже.
I ran down; it was from New Orleans.	Я помчался туда; звонили из Нового Орлеана.
It was Old Bull Lee, who'd moved to New Orleans.	Это был Старый Буйвол Ли, который недавно переехал в Новый Орлеан.
Old Bull Lee in his high, whining voice was making a complaint.	Старый Буйвол Ли своим высоким хнычущим голосом взывал к состраданию.

It seemed a girl called Galatea Dunkel had just arrived at his house for a guy Ed Dunkel; Bull had no idea who these people were.	Судя по его словам, к нему только что заявилась девушка по имени Г алатея Данкел, и ей был нужен малый по имени Эд Данкел. Буйвол понятия не имел, что это за люди.
Galatea Dunkel was a tenacious loser.	Г алатея Данкел оказалась настырной неудачницей.
I told Bull to reassure her that Dunkel was with Dean and me and that most likely we'd be picking her up in New Orleans on the way to the Coast.	Я велел Буйволу успокоить ее и передать, что Данкел со мной и с Дином и что, скорее всего, мы заедем за ней в Новый Орлеан по пути на Побережье.
Then the girl herself talked on the phone.	Потом девушка взяла трубку сама.
She wanted to know how Ed was.	Она хотела знать, как там Эд.
She was all concerned about his happiness.	Она страшно беспокоилась, все ли с ним в порядке.
"How did you get from Tucson to New Orleans?" I asked.	- Как ты попала из Тусона в Новый Орлеан? -спросил я.
She said she wired home for money and took a bus.	Она ответила, что телеграфировала домой, ей выслали деньги, и она села на автобус.
She was determined to catch up with Ed because she loved him.	Она была полна решимости догнать Эда, потому что любила его.
I went upstairs and told Big Ed.	Я поднялся наверх и рассказал обо всем Детине Эду.
He sat in the chair with a worried look, an angel of a man, actually.	Он сидел в кресле, и весь вид его выдавал душевные терзания - ну просто ангел, а не человек.
"All right, now," said Dean, suddenly waking up and leaping out of bed, "what we must do is eat, at once.	- Ну ладно, - сказал Дин, внезапно проснувшись и спрыгивая с кровати, - что мы должны сделать, так это поесть, и немедленно.
Marylou, rustle around the kitchen see what there is.	Мерилу, сгоняй-ка на кухню, погляди, нет ли там чего.
Sal, you and I go downstairs and call Carlo.	Сал, мы с тобой идем вниз и звоним Карло.
Ed, you see what you can do straightening out the house."	А ты, Эд, попробуй пока привести в порядок дом.
I followed Dean, bustling downstairs.	Я поспешил вниз вслед за Дином.
The guy who ran the drugstore said,	Парень, который держал аптеку, сказал:
"You just got another call - this one from San Francisco - for a guy called Dean Moriarty.	- Вам опять только что звонили, на этот раз - из Сан-Франциско. Просили малого по имени Дин Мориарти.
I said there wasn't anybody by that name."	Я сказал, что здесь таких нет.
It was sweetest Camille, calling Dean. The drugstore man, Sam, a tall, calm friend of mine, looked at me and scratched his head.	- Это звонила Дину милейшая Камилла; аптекарь Сэм, мой высокий и тишайший друг, посмотрел на меня и почесал затылок.
"Geez, what are you running, an international whorehouse?"	- Бог ты мой, у вас тут что, международный бардак?

Dean tittered maniacally.	Дин издал маниакальное хихиканье.
"I dig you, man!"	-Ты мне нравишься, старина!
He leaped into the phone booth and called San Francisco collect.	Он влетел в телефонную будку и позвонил в Сан-Франциско за счет вызываемого.
Then we called Carlo at his home in Long Island and told him to come over.	Потом мы позвонили домой Карло, на Лонг-Айленд, и велели ему приезжать.
Carlo arrived two hours later.	Через два часа Карло явился.
Meanwhile Dean and I got ready for our return trip alone to Virginia to pick up the rest of the furniture and bring my aunt back.	Мы с Дином тем временем подготовились к обратной поездке вдвоем в Виргинию - за тетушкой и оставшейся мебелью.
Carlo Marx came, poetry under his arm, and sat in an easy chair, watching us with beady eyes.	Карло Маркс пришел со стихами под мышкой и уселся в мягкое кресло, уставившись на нас своими глазками-бусинками.
For the first half-hour he refused to say anything; at any rate, he refused to commit himself.	Первые полчаса он отказывался что-либо произнести; во всяком случае, отказывался брать разговор на себя.
He had quieted down since the Denver Doldrum days; the Dakar Doldrums had done it.	Со времен Денверской Хандры он успел утихомириться; виной тому была Дакарская Хандра.
In Dakar, wearing a beard, he had wandered the back streets with little children who led him to a witch-doctor who told him his fortune.	В Дакаре, отрастив бороду, он бродил по глухим, отдаленным улицам с маленькими детьми, которые отвели его к колдуну, и тот предсказал ему судьбу.
He had snapshots of crazy streets with grass huts, the hip back-end of Dakar.	У него были снимки, сделанные на улочках с шаткими хижинами из дерна - на унылой окраине Дакара.
He said he almost jumped off the ship like Hart Crane on the way back.	Карло сказал, что на обратном пути едва не бросился за борт, как Харт Крейн.
Dean sat on the floor with a music box and listened with tremendous amazement at the little song it played,	Дин сидел на полу с музыкальной шкатулкой в руках, в крайнем изумлении вслушиваясь в звучавшую оттуда песенку
"A Fine Romance" -	"Прекрасная любовь".
"Little tinkling whirling doodlebells.	- Что за чертовы колокольчики там звенят?
Ah! Listen!	Только послушайте!
We'll all bend down together and look into the center of the music box till we learn about the secrets -tinklydoodle-bell, whee."	Давайте-ка все вместе заглянем в этот ящик и узнаем его секрет. Ну и ну - звенят себе и звенят!
Ed Dunkel was also sitting on the floor; he had my drumsticks; he suddenly began beating a tiny beat to go with the music box, that we barely could hear.	Эд Данкел тоже сидел на полу. Он взял мои барабанные палочки и вдруг начал тихо отстукивать ритм под едва слышную музыку шкатулки.
Everybody held his breath to listen.	Все затаили дыхание.
"Tick... tack... tick-tick... tack-tack."	"Тик... так... тик-тик... так-так".

Dean cupped a hand over his ear; his mouth hung open; he said,	Дин оттопырил ухо ладонью, челюсть его отвисла; он сказал:
"Ah!	-Ах!
Whee!"	Ого!
Carlo watched this silly madness with slitted eyes.	Прищурившись, Карло наблюдал за этим тупым безумием.
Finally he slapped his knee and said,	Наконец он хлопнул себя по колену и произнес:
"I have an announcement to make."	- Я хочу сделать заявление.
"Yes?	-Да?
Yes?"	Да?
"What is the meaning of this voyage to New York?	- Какой смысл в этом путешествии в Нью-Йорк?
What kind of sordid business are you on now?	Что за жалким делом вы сейчас заняты?
I mean, man, whither goest thou?	Я хочу сказать, старина, куда едешь ты?
Whither goest thou, America, in thy shiny car in the night?"	Куда едешь ты, Америка, в своем сверкающем в ночи автомобиле?
"Whither goest thou?" echoed Dean with his mouth open.	- Куда едешь ты? - эхом отозвался Дин, не закрывая рта.
We sat and didn't know what to say; there was nothing to talk about any more.	Мы сидели, не зная, что и сказать; говорить больше было не о чем.
The only thing to do was go.	Оставалось только ехать.
Dean leaped up and said we were ready to go back to Virginia.	Дин вскочил и заявил, что пора возвращаться в Виргинию.
He took a shower, I cooked up a big platter of rice with all that was left in the house, Marylou sewed his socks, and we were ready to go.	Он принял душ, я приготовил большую деревянную миску риса, добавив туда все, что оставалось в доме, Мерилу заштопала Дину носки, и мы были готовы к отъезду.
Dean and Carlo and I zoomed into New York.	Взяв с собой Карло, мы направились в Нью-Йорк.
We promised to see Carlo in thirty hours, in time for New Year's Eve.	С Карло мы договорились увидеться через тридцать часов, как раз в канун Нового года.
It was night.	Была ночь.
We left him at Times Square and went back through the expensive tunnel and into New Jersey and on the road.	Мы оставили его на Таймс-сквер и поехали назад, через платный туннель - в Нью-Джерси, а там выехали на дорогу.
Taking turns at the wheel, Dean and I made Virginia in ten hours.	Сменяя друг друга за рулем, мы с Дином добрались до Виргинии за десять часов.
"Now this is the first time we've been alone and in a position to talk for years," said Dean.	- Ну вот, мы в первый раз одни и можем говорить хоть годами, - сказал Дин.
And he talked all night.	И он проговорил всю ночь.

As in a dream, we were zooming back through sleeping Washington and back in the Virginia wilds, crossing the Appomattox River at daybreak, pulling up at my brother's door at eight A.M. And all this time Dean was tremendously excited about everything he saw, everything he talked about, every detail of every moment that passed.	Будто во сне, мы вновь промчались сквозь спящий Вашингтон, вновь оказались в девственных дебрях Виргинии, на рассвете пересекли реку Аппоматтокс и в восемь утра затормозили у двери дома Рокко. И все это время Дин был чрезвычайно возбужден всем, что видел, всем, о чем говорил, каждой деталью и каждым мгновением.
He was out of his mind with real belief.	Он был совершенно без ума от подлинной веры.
"And of course now no one can tell us that there is no God.	- И теперь-то уж никто нам не скажет, что Бога нет.
We've passed through all forms.	Мы ведь прошли все стадии.
You remember, Sal, when I first came to New York and I wanted Chad King to teach me about Nietzsche.	Ты же помнишь, Сал, как я в первый раз приехал в Нью-Йорк и хотел, чтоб Чед Кинг растолковал мне Ницше.
You see how long ago?	Чувствуешь, как давно?
Everything is fine, God exists, we know time.	Все чудесно, Бог существует, мы знаем, что такое время.
Everything since the Greeks has been predicated wrong.	Начиная с греков, все исходные утверждения были ложными.
You can't make it with geometry and geometrical systems of thinking.	С помощью геометрии и геометрических систем мышления ничего не добьешься.
It's all this!"	Вот в чем все дело!
He wrapped his finger in his fist; the car hugged the line straight and true.	- Он сунул палец в кулак; машина шла точнехонько по прямой, словно зацепившись за линию.
"And not only that but we both understand that I couldn't have time to explain why I know and you know God exists."	- И не только в этом, мы ведь с тобой понимаем, что мне попросту не хватает времени объяснить, откуда я знаю, да и откуда ты знаешь, что Бог есть.
At one point I moaned about life's troubles - how poor my family was, how much I wanted to help Lucille, who was also poor and had a daughter.	Где-то посреди этого разговора я принялся жаловаться на жизненные передряги - на то, как бедна моя семья, как сильно я хочу помочь Люсиль, которая тоже бедна и вдобавок имеет дочь.
"Troubles, you see, is the generalization-word for what God exists in.	- Видишь ли, передряги - это слово-обобщение, оно говорит о том, где именно находится Бог.
The thing is not to get hung-up.	Главное - не вешать носа.
My head rings!" he cried, clasping his head.	У меня даже в башке звенит! - вскричал он, сжав руками голову.
He rushed out of the car like Groucho Marx to get cigarettes - that furious, ground-hugging walk with the coattails flying, except that he had no coattails.	Потом он выскочил из машины за сигаретами - ни дать ни взять Граучо Маркс с его яростной твердой походкой, с его развевающимися фалдами, разве что на Дине не было фрака.
"Since Denver, Sal, a lot of things - Oh, the things -I've thought and thought.	- После Денвера, Сал, я все думал и думал о многих вещах - и каких вещах!

I used to be in reform school all the time, I was a young punk, asserting myself - stealing cars a psychological expression of my position, hincty to show.	Все время, что я провел в исправительной школе, я был просто молокососом, я самоутверждался: угонял машины и этим бессознательно выражал свою позицию - нашел, чем кичиться!
All my jail-problems are pretty straight now.	Теперь у меня нет тюремных проблем.
As far as I know I shall never be in jail again.	Насколько я понимаю, в тюрягу я больше не попаду.
The rest is not my fault."	Все остальное - не моя вина.
We passed a little kid who was throwing stones at the cars in the road.	Мы миновали малыша, который бросался камнями в автомобили.
"Think of it," said Dean.	- Подумать только! - сказал Дин.
"One day he'll put a stone through a man's windshield and the man will crash and die - all on account of that little kid.	- В один прекрасный день он пробьет камнем ветровое стекло, и какой-нибудь парень разобьется и умрет - из-за этого малютки.
You see what I mean?	Понимаешь, что я имею в виду?
God exists without qualms.	Не сомневаюсь - Бог есть.
As we roll along this way 1 am positive beyond doubt that everything will be taken care of for us - that even you, as you drive, fearful of the wheel" (I hated to drive and drove carefully) - "the thing will go along of itself and you won't go off the road and I can sleep.	Я просто знаю наверняка, что, пока мы катим по этой дороге, с нами ничего не случится, даже когда ты поведешь машину, как бы ты ни боялся руля, - (я терпеть не мог сидеть за рулем и водил машину очень осторожно), - все будет происходить само собой, ты не съедешь с дороги, и я смогу спокойно поспать.
Furthermore we know America, we're at home; I can go anywhere in America and get what I want because it's the same in every corner, I know the people, I know what they do.	Более того - мы знаем Америку, мы дома. В Америке я могу поехать куда угодно и получить что захочу, потому что в каждом ее уголке все одно и то же, я знаю людей, знаю, чем они занимаются.
We give and take and go in the incredibly complicated sweetness zigzagging every side."	Мы отдаем, мы берем, а потом удаляемся, уходя в недоступную пониманию радость, только вот удаляемся зигзагами.
There was nothing clear about the things he said, but what he meant to say was somehow made pure and clear.	Трудно было уяснить себе, о чем он говорил, но то, что хотел сказать, каким-то образом становилось чистым и ясным.
He used the word "pure" a great deal.	Он много раз употребил слово "чистый".
I had never dreamed Dean would become a mystic.	Мне и не снилось, что Дин может сделаться мистиком.
These were the first days of his mysticism, which would lead to the strange, ragged W. C. Fields saintliness of his later days.	То были первые дни его мистицизма, который позднее приведет к странной, неряшливой святости в духе У. К. Филдза.
Even my aunt listened to him with a curious half-ear as we roared back north to New York that same night with the furniture in the back.	Даже моя тетушка вполуха, но с любопытством слушала его, когда той же ночью мы снова мчались на север, в Нью-Йорк, с мебелью на заднем сиденье.

Now that my aunt was in the car, Dean settled down to talking about his worklife in San Francisco.	Теперь, когда в машине сидела тетушка, Дин перешел к рассказу о тонкостях своей работы в Сан-Франциско.
We went over every single detail of what a brakeman has to do, demonstrating every time we passed yards, and at one point he even jumped out of the car to show me how a brakeman gives a highball at a meet at a siding.	Мы выслушали все до мелочей об обязанностях тормозного кондуктора, что иллюстрировалось всякий раз, как мы проезжали станцию, а однажды Дин даже выпрыгнул из машины, чтобы показать мне, как тормозной кондуктор передает на идущий по соседней ветке встречный поезд стакан виски.
My aunt retired to the back seat and went to sleep.	Тетушка удалилась на заднее сиденье и уснула.
In Washington at four A.M. Dean again called Camille collect in Frisco.	Из Вашингтона в четыре утра Дин опять позвонил в Фриско за счет Камиллы.
Shortly after this, as we pulled out of Washington, a cruising car overtook us with siren going and we had a speeding ticket in spite of the fact that we were going about thirty.	А не успели мы выехать из Вашингтона, как с нами поравнялась полицейская машина с включенной сиреной, и, хоть мы и ползли тридцать миль в час, нас обвинили в превышении скорости.
It was the California license plate that did it.	Виноват был наш калифорнийский номерной знак.
"You guys think you can rush through here as fast as you want just because you come from California?" said the cop.	- Вы что, ребятки, думаете, раз вы из Калифорнии, так можете и здесь ездить с такой скоростью?
I went with Dean to the sergeant's desk and we tried to explain to the police that we had no money.	Я пошел вместе с Дином к сержанту, и мы попытались объяснить полицейским, что у нас нет денег.
They said Dean would have to spend the night in jail if we didn't round up the money.	Они заявили, что, если мы денег не добудем, Дину придется провести ночь в камере.
Of course my aunt had it, fifteen dollars; she had twenty in all, and it was going to be just fine.	У тетушки, конечно, были пятнадцать долларов; всего у нее было двадцать, и на штраф хватило.
And in fact while we were arguing with the cops one of them went out to peek at my aunt, who sat wrapped in the back of the car.	А пока мы препирались с полицейскими, один из них вышел взглянуть на тетушку, которая, укутавшись одеялом, сидела в машине.
She saw him.	Она его увидела.
"Don't worry, I'm not a gun moll.	- Не беспокойтесь, я не гангстерша и у меня нет оружия.
If you want to come and search the car, go right ahead.	Если хотите осмотреть машину, милости просим.
I'm going home with my nephew, and this furniture isn't stolen; it's my niece's, she just had a baby and she's moving to her new house."	Мы с племянником едем домой, а эта мебель не украдена, это мебель племянницы, она только что родила и переезжает в новый дом.
This flabbergasted Sherlock and he went back in the station house.	Ошеломленный "Шерлок" вернулся в участок.
My aunt had to pay the fine for Dean or we'd be stuck in Washington; I had no license.	Тетушке все же пришлось заплатить за Дина штраф, иначе мы застряли бы в Вашингтоне, ведь у меня не было водительских прав.

He promised to pay it back, and he actually did, exactly a year and a half later and to my aunt's pleased surprise.	Дин пообещал вернуть деньги, что и впрямь сделал, ровно через полтора года - к приятному удивлению тетушки.
My aunt - a respectable woman hung-up in this sad world, and well she knew the world.	Моя тетушка - почтенная женщина, и, долго прожив в этом печальном мире, она прекрасно его изучила.
She told us about the cop.	Она рассказала нам о полицейском.
"He was hiding behind the tree, trying to see what I looked like.	- Он прятался за деревом и пытался разглядеть, как я выгляжу.
I told him - I told him to search the car if he wanted.	Я ему сказала... я сказала, если хочет, пусть обыщет машину.
I've nothing to be ashamed of."	Мне стыдиться нечего.
She knew Dean had something to be ashamed of, and me too, by virtue of my being with Dean, and Dean and I accepted this sadly.	Она знала, что Дину есть чего стыдиться, да и мне тоже, раз уж я с Дином связался, и мы с ним грустно все это выслушали.
My aunt once said the world would never find peace until men fell at their women's feet and asked for forgiveness.	Однажды тетушка сказала, что в мире не настанет покоя до тех пор, пока мужчины не бросятся своим женщинам в ноги, чтобы молить их о прощении.
But Dean knew this; he'd mentioned it many times.	Но Дин это знал; он много раз об этом говорил.
"I've pleaded and pleaded with Marylou for a peaceful sweet understanding of pure love between us forever with all hassles thrown out - she understands; her mind is bent on something else - she's after me; she won't understand how much I love her, she's knitting my doom."	- Я все молил и молил Мерилу понять, что между нами вечная, мирная, чистая любовь, умолял ее отбросить всякие дрязги - и она понимает. А в душе хочет совсем другого - ей нужен я, весь, целиком. Она никак не поймет, как сильно я ее люблю, она меня просто погубит.
"The truth of the matter is we don't understand our women; we blame on them and it's all our fault," I said.	- Все дело в том, что мы не понимаем своих женщин. И обвиняем их, а виноваты сами, -сказал я.
"But it isn't as simple as that," warned Dean.	- Все не так просто, - уверенно произнес Дин.
"Peace will come suddenly, we won't understand when it does - see, man?"	- Успокоение придет так неожиданно, что мы сами этого не заметим, - ясно, старина?
Doggedly, bleakly, he pushed the car through New Jersey; at dawn I drove into Paterson as he slept in the back.	Упрямо и мрачно гнал он машину через Нью-Джерси. К рассвету Дин уснул на заднем сиденье, и в Патерсон я въехал сам.
We arrived at the house at eight in the morning to find Marylou and Ed Dunkel sitting around smoking butts from the ashtrays; they hadn't eaten since Dean and I left.	В восемь утра мы явились домой и обнаружили, что Мерилу с Эдом Данкелом сидят за столом и пыхтят окурками из пепельниц. С тех пор как мы с Дином уехали, они ничего не ели.
My aunt bought groceries and cooked up a tremendous breakfast.	Тетушка накупила продуктов и приготовила потрясающий завтрак.
4	4
Now it was time for the Western threesome to find new living quarters in Manhattan proper.	Теперь надо было подыскать нашей западной троице жилье поближе к Манхэттену.

Carlo had a pad on York Avenue; they were moving in that evening.	У Карло было пристанище на Йорк-авеню, и вечером они переезжали туда.
We slept all day, Dean and I, and woke up as a great snowstorm ushered in New Year's Eve, 1948.	Мы с Дином проспали весь день и пробудились, когда разразилась сильная снежная буря - в канун Нового, 1949 года.
Ed Dunkel was sitting in my easy chair, telling about the previous New Year's.	Эд Данкел сидел в моем мягком кресле и рассказывал о прежних Новых годах.
"I was in Chicago.	-Был я тогда в Чикаго.
I was broke.	Без гроша.
I was sitting at the window of my hotel room on North Clark Street and the most delicious smell rose to my nostrils from the bakery downstairs.	Сижу у окна своего гостиничного номера на Норт-Кларк-стрит, а снизу, из булочной, прямо мне в нос поднимается вкуснейший запах.
I didn't have a dime but I went down and talked to the girl.	У меня не было ни цента, но я спустился и поговорил с тамошней девицей.
She gave me bread and coffee cakes free.	И бесплатно получил хлеба и кофе с пирожными.
I went back to my room and ate them.	В номере я все съел.
I stayed in my room all night.	Так я всю ночь оттуда и не выходил.
In Farmington, Utah, once, \\ here I went to work with Ed Wall - you know Ed Wall, the rancher's son in Denver - I was in my bed and all of a sudden I saw my dead mother standing in the corner with light all around her.	Или вот в Фармингтоне, Юта, где я работал с Эдом Уоллом - вы знаете Эда Уолла, сына скотовода из Денвера, - так вот, лежу я в постели и вдруг вижу, что в углу стоит моя покойная мать, а вокруг нее - сияние.
I said,	Я кричу:
' Mother!' She disappeared.	"Мама!" - и она исчезает.
I have visions all the time," said Ed Dunkel, nodding his head.	У меня частенько бывают видения, - закончил Эд Данкел, сопроводив свои слова кивком.
"What are you going to do about Galatea?"	- Что ты собираешься делать с Галатеей?
"Oh, we'll see.	-Там видно будет.
When we get to New Orleans.	Доберемся до Нового Орлеана и решим.
Don't you think so, huh?"	И ты ведь так считаешь, а?
He was starting to turn to me as well for advice; one Dean wasn't enough for him.	- Он и ко мне стал обращаться за советом; одного Дина ему теперь не хватало.
But he was already in love with Galatea, pondering it.	А в Галатею он уже был влюблен и теперь взвешивал все "за" и "против".
"What are you going to do with yourself, Ed?" I asked.	- А сам ты что собираешься делать, Эд? - спросил я.
"I don't know," he said.	- Не знаю, - ответил он.
"I just go along.	- Поглядим по ходу дела.
I dig life."	Я кайфую от жизни.
He repeated it, following Dean's line.	Он часто повторял это, следуя принципу Дина.
He had no direction.	Собственных же стремлений у него не было.

He sat reminiscing about that night in Chicago and the hot coffee cakes in the lonely room.	Он просто сидел, вспоминая о той чикагской ночи, о горячем кофе с пирожными и об одиночестве в номере.
The snow whirled outside.	За окном кружил снег.
A big party was on hand in New York; we were all going.	В Нью-Йорке намечалась грандиозная вечеринка, и мы все собрались туда.
Dean packed his broken trunk, put it in the car, and we all took off for the big night.	Дин упаковал свой покореженный чемодан, положил его в машину, и мы отправились на ночное веселье.
My aunt was happy with the thought that my brother would be visiting her the following week; she sat with her paper and waited for the midnight New Year's Eve broadcast from Times Square.	У тетушки настроение было прекрасное - на будущей неделе она ждала в гости моего брата. А пока, взяв свою газету, она уселась дожидаться новогодней радиопередачи с Таймс-сквер.
We roared into New York, swerving on ice.	Виляя по сторонам на льду, мы въехали в Нью-Йорк.
I was never scared when Dean drove; he could handle a car under any circumstances.	Если машину вел Дин, мне никогда не бывало страшно. В любых условиях он держал автомобиль в руках.
The radio had been fixed and now he had wild bop to urge us along the night.	Радио починили, и теперь Дин мог всю ночь заводить нам свой бешеный "боп".
I didn't know where all this was leading; I didn't care.	Я не знал, к чему это все приведет. Мне было все равно.
Just about that time a strange thing began to haunt me.	Как раз в это время со мной начало происходить нечто странное.
It was this: I had forgotten something.	А случилось вот что: я о чем-то забыл.
There was a decision that I was about to make before Dean showed up, and now it was driven clear out of my mind but still hung on the tip of my mind's tongue.	О каком-то решении, которое собирался принять, прежде чем появился Дин, а теперь оно вылетело у меня из головы, но все еще вертелось на кончике языка.
I kept snapping my fingers, trying to remember it.	То и дело я щелкал пальцами, пытаясь его вспомнить.
I even mentioned it.	Кажется, я даже что-то сказал.
And I couldn't even tell if it was a real decision or just a thought I had forgotten.	И все-таки не мог понять: о решении ли шла речь, или же это была просто мысль, которую я позабыл.
It haunted and flabbergasted me, made me sad.	Это не давало мне покоя, ошеломляло и очень печалило.
It had to do somewhat with the Shrouded Traveler.	Должно быть, все это имело некое отношение к Скитальцу в саване.
Carlo Marx and I once sat down together, knee to knee, in two chairs, facing, and I told him a dream I had about a strange Arabian figure that was pursuing me across the desert; that I tried to avoid; that finally overtook me just before I reached the Protective City.	Как-то мы с Карло Марксом уселись на стулья -колени к коленям, лицом к лицу, и я рассказал ему свой сон про страшного араба, который преследовал меня в пустыне; от которого я пытался скрыться; который наконец нагнал меня, когда я уже почти достиг Спасительного Города.

"Who is this?" said Carlo.	"Кто это был?" - спросил Карло.
We pondered it.	Мы задумались.
I proposed it was myself, wearing a shroud.	Я предположил, что это был я сам, только закутанный в саван.
That wasn't it.	Но это не так.
Something, someone, some spirit was pursuing all of us across the desert of life and was bound to catch us before we reached heaven.	Что-то, кто-то, некий дух неотступно следовал за всеми нами через пустыню жизни, чтобы непременно схватить нас, прежде чем мы достигнем небес.
Naturally, now that I look back on it, this is only death: death will overtake us before heaven.	Конечно, вспоминая об этом теперь, я понимаю, что это могла быть только смерть; смерть овладеет всеми нами прежде небес.
The one thing that we yearn for in our living days, that makes us sigh and groan and undergo sweet nauseas of all kinds, is the remembrance of some lost bliss that was probably experienced in the womb and can only be reproduced (though we hate to admit it) in death.	Единственное, по чему мы тоскуем при нашей жизни, что заставляет нас вздыхать, и стонать, и испытывать сладкое головокружение, - это воспоминание о некоем утерянном блаженстве, которое, быть может, было испытано еще в материнском чреве и может быть обретено вновь (хоть нам и не по нутру это признавать) только в смерти.
But who wants to die?	Однако кому охота умирать?
In the rush of events I kept thinking about this in the back of my mind.	В вихре событий я в глубине души никогда об этом не забывал.
I told it to Dean and he instantly recognized it as the mere simple longing for pure death; and because we're all of us never in life again, he, rightly, would have nothing to do with it, and I agreed with him then.	Я рассказал об этом Дину, и он моментально признал тут всего лишь простое стремление к чистой смерти; а раз уж никто из нас никогда не вернется в жизнь, то и поделать тут ничего нельзя, и тогда я с ним согласился.
We went looking for my New York gang of friends.	Мы отправились на поиски нью-йоркской компании моих друзей.
The crazy flowers bloom there too.	Цветы безумия распускались и здесь.
We went to Tom Saybrook's first.	Сперва мы пошли к Тому Сэйбруку.
Tom is a sad, handsome fellow, sweet, generous, and amenable; only once in a while he suddenly has fits of depression and rushes off without saying a word to anyone.	Том - грустный красивый малый, мягкий, великодушный и сговорчивый, вот только время от времени у него вдруг случаются приступы депрессии, и тогда он, не сказав никому ни слова, мчится прочь.
This night he was overjoyed.	А в тот вечер он был вне себя от радости.
"Sal, where did you find these absolutely wonderful people?	- Сал, где ты отыскал таких замечательных людей?
I've never seen anyone like them."	Я раньше и не встречал подобных.
"I found them in the West."	- Они с Запада.

Dean was having his kicks; he put on a jazz record, grabbed Marylou, held her tight, and bounced against her with the beat of the music.	Дин получал свой балдеж. Он поставил джазовую пластинку, схватил Мерилу, крепко сжал ее в объятиях и принялся запрыгивать на нее в такт музыке.
She bounced right back.	А она отскакивала назад.
It was a real love dance.	Это был настоящий танец любви.
Ian MacArthur came in with a huge gang.	Появился в окружении многочисленных друзей Иэн Макартур.
The New Year's weekend began, and lasted three days and three nights.	Начался новогодний уик-энд, и длился он три дня и три ночи.
Great gangs got in the Hudson and swerved in the snowy New York streets from party to party.	Целыми компаниями мы набивались в "хадсон" и мотались по заснеженным нью-йоркским улицам с вечеринки на вечеринку.
I brought Lucille and her sister to the biggest party.	На самую грандиозную вечеринку я привел Люсиль и ее сестру.
When Lucille saw me with Dean and Marylou her face darkened - she sensed the madness they put in me.	Когда Люсиль увидела меня с Дином и Мерилу, лицо ее потемнело - она ощутила то безумие, которое они в меня вселили.
"I don't like you when you're with them."	- Когда ты с ними, ты мне не нравишься.
"Ah, it's all right, it's just kicks.	- Да брось ты, мы просто веселимся.
We only live once.	Живем-то один раз.
We're having a good time."	Вот и наслаждаемся жизнью.
"No, it's sad and I don't like it."	- Нет, грустно все это, и мне это не по душе.
Then Marylou began making love to me; she said Dean was going to stay with Camille and she wanted me to go with her.	Потом ко мне пристала со своей любовью Мерилу. Она сказала, что Дин собирается остаться с Камиллой, а она хочет, чтобы я уехал с ней.
"Come back to San Francisco with us.	- Поедем с нами в Сан-Франциско.
We'll live together.	Будем жить вместе.
I'll be a good girl for you."	Я стану твоей девушкой.
But I knew Dean loved Marylou, and I also knew Marylou was doing this to make Lucille jealous, and I wanted nothing of it.	Но я знал, что Дин любит Мерилу, и вдобавок я знал, что Мерилу поступает так, чтобы вызвать ревность Люсиль, а это мне было и вовсе ни к чему.
Still and all, I licked my lips for the luscious blonde.	Как бы то ни было, а слюнки при виде этой ароматной блондиночки у меня текли.
When Lucille saw Marylou pushing me into the corners and giving me the word and forcing kisses on me she accepted Dean's invitation to go out in the car; but they just talked and drank some of the Southern moonshine I left in the compartment.	Увидев, что Мерилу заталкивает меня в каждый угол, клянется в вечной любви и заставляет целоваться, Люсиль приняла приглашение Дина посидеть в машине. Однако они всего лишь поболтали и выпили немного южного самогона, который я оставил в отделении приборного щитка.
Everything was being mixed up, and all was falling.	Все смешалось, и все рушилось.

I knew my affair with Lucille wouldn't last much longer.	Я знал, что теперь моя связь с Люсиль долго не продлится.
She wanted me to be her way.	Она хотела, чтобы я был таким, как надо ей.
She was married to a longshoreman who treated her badly.	Она была замужем за портовым грузчиком, который с ней дурно обращался.
I was willing to marry her and take her baby daughter and all if she divorced the husband; but there wasn't even enough money to get a divorce and the whole thing was hopeless, besides which Lucille would never understand me because I like too many things and get all confused and hung-up running from one falling star to another till I drop.	Я очень хотел жениться на ней, хотел забрать к себе ее маленькую дочь и все такое прочее - если она разведется с мужем. Но на развод и денег-то не хватало, и все предприятие выглядело безнадежным, к тому же Люсиль никогда бы меня не поняла, потому что я люблю слишком многие вещи и просто чумею и зацикливаюсь, носясь от одной падающей звезды к другой, пока не упаду сам.
This is the night, what it does to you.	Это все ночь, это она все с нами проделывает.
I had nothing to offer anybody except my own confusion.	Мне нечего было предложить кому бы то ни было - разве что собственное смятение.
The parties were enormous; there were at least a hundred people at a basement apartment in the West Nineties.	Вечеринки были чудовищные. В подвальную квартирку на Западных Девяностых набилась по меньшей мере сотня гостей.
People overflowed into the cellar compartments near the furnace.	Даже котельная была полна народу.
Something was going on in every corner, on every bed and couch - not an orgy but just a New Year's party with frantic screaming and wild radio music.	Что-то творилось в каждом углу, на каждой кровати и кушетке - не оргия, нет, просто новогодняя вечеринка с истошными воплями и дикой радиомузыкой.
There was even a Chinese girl. Dean ran like Groucho Marx from group to group, digging everybody.	Там была даже китаянка Словно Гручо Маркс, Дин носился от компании к компании, интересуясь всем и вся.
Periodically we rushed out to the car to pick up more people.	Время от времени мы мчались к машине, чтобы привезти еще кого-нибудь.
Damion came.	Пришел Дэмион.
Damion is the hero of my New York gang, as Dean is the chief hero of the Western.	Дэмион - герой моей нью-йоркской шайки, так же как Дин - герой западной.
They immediately took a dislike to each other.	Они сразу же невзлюбили друг друга.
Damion's girl suddenly socked Damion on the jaw with a roundhouse right.	Девушка Дэмиона неожиданным хуком правой врезала своему спутнику в челюсть.
He stood reeling.	Дэмион завертелся волчком.
She carried him home.	Она увела его домой.
Some of our mad newspaper friends came in from the office with bottles.	Нагруженные бутылками, пришли из своей редакции несколько наших приятелей-газетчиков.
There was a tremendous and wonderful snowstorm going on outside.	Снаружи бушевала страшная и прекрасная снежная буря.

Ed Dunkel met Lucille's sister and disappeared with her; I forgot to say that Ed Dunkel is a very smooth man with the women.	Эд Данкел познакомился с сестрой Люсиль и куда-то с ней исчез; я забыл сказать, что с женщинами Эд Данкел крайне обходителен.
He's six foot four, mild, affable, agreeable, bland, and delightful.	При росте в шесть футов четыре дюйма он кроток, любезен, угодлив, ласков и очарователен.
He helps women on with their coats.	Он помогает женщинам надевать пальто.
That's the way to do things.	И правильно делает.
At five o'clock in the morning we were all rushing through the backyard of a tenement and climbing in through a window of an apartment where a huge party was going on.	В пять часов утра мы все мчались через задний двор большого дома и карабкались в окно квартиры, где царило безудержное веселье.
At dawn we were back at Tom Saybrook's.	А на рассвете мы снова были у Тома Сэйбрука.
People were drawing pictures and drinking stale beer.	Все рисовали картины и пили выдохшееся пиво.
I slept on a couch with a girl called Mona in my arms.	Обняв девушку по имени Мона, я уснул на кушетке.
Great groups filed in from the old Columbia Campus bar.	К нам набилось несколько шумных компаний из старого бара "Колумбийский кампус".
Everything in life, all the faces of life, were piling into the same dank room.	Одна сырая комната вместила в себя все на свете -всех, кто был в этой жизни.
At Ian MacArthur's the party went on.	Продолжилась вечеринка у Иэна Макартура.
Ian MacArthur is a wonderful sweet fellow who wears glasses and peers out of them with delight.	Иэн Макартур - удивительно приятный малый в очках, за которыми видны его восторженные глаза.
He began to learn "Yes!" to everything, just like Dean at this time, and hasn't stopped since.	Научившись на все отвечать "да!", в точности как в свое время Дин, он так с тех пор и не разучился.
To the wild sounds of Dexter Gordon and Wardell Gray blowing "The Hunt," Dean and I played catch with Marylou over the couch; she was no small doll either.	Под бешеные звуки "Охоты" Декстера Гордона и Уорделла Грея мы с Дином через кушетку перебрасывались мячом с Мерилу, и она ни в чем нам не уступала.
Dean went around with no undershirt, just his pants, barefoot, till it was time to hit the car and fetch more people.	Пока не настало время сесть в машину и привезти еще народ. Дин был в одних брюках, без рубашки и босиком.
Everything happened.	Чего только не происходило!
We found the wild, ecstatic Roll Greb and spent a night at his house on Long Island.	Мы разыскали обезумевшего от восторга Ролло Греба и провели ночь у него дома, на Лонг-Айленд.
Roll lives in a nice house with his aunt; when she dies the house is all his.	Ролло живет со своей тетушкой в прекрасном доме. Когда тетушка умрет, весь дом достанется ему.
Meanwhile she refuses to comply with any of his wishes and hates his friends.	А пока она отказывается уступать его желаниям и ненавидит его друзей.
He brought this ragged gang of Dean, Marylou, Ed, and me, and began a roaring party.	Он привел к себе нашу шайку оборванцев - Дина, Мерилу, Эда и меня - и закатил шумную вечеринку.

The woman prowled upstairs; she threatened to call the police.	Женщина рыскала где-то наверху; она грозилась вызвать полицию.
"Oh, shut up, you old bag!" yelled Greb.	- Да заткнись ты, старая карга! - вопил Греб.
I wondered how he could live with her like this.	Меня удивляло, как он может с ней жить.
He had more books than I've ever seen in all my life -two libraries, two rooms loaded from floor to ceiling around all four walls, and such books as the Apocryphal Something-or-Other in ten volumes.	Я в жизни не видел такого количества книг, как у него, - две библиотеки, две комнаты, уставленные от пола до потолка вдоль всех четырех стен, да еще и книгами вроде "Апокрифического кое-чего" в десяти томах.
He played Verdi operas and pantomimed them in his pajamas with a great rip down the back.	Он играл оперы Верди и пантомимой изображал их в своей пижаме с огромным разрезом на спине.
He didn't give a damn about anything.	Ему было наплевать на все.
He is a great scholar who goes reeling down the New York waterfront with original seventeenth-century musical manuscripts under his arm, shouting.	Он - великий грамотей, который, пошатываясь и испуская вопли, бродит в районе нью-йоркского порта с оригиналами рукописных нот семнадцатого века под мышкой.
He crawls like a big spider through the streets.	Он ползет по улицам, как громадный паук.
His excitement blew out of his eyes in stabs of fiendish light.	От возбуждения его глаза излучали всепрощающий демонический свет.
He rolled his neck in spastic ecstasy.	В судорожном экстазе он вертел головой.
He lisped, he writhed, he flopped, he moaned, he howled, he fell back in despair.	Он что-то лепетал, корчился, падал на колени, стонал, выл, он в отчаянии валился наземь.
He could hardly get a word out, he was so excited with life.	Он едва мог вымолвить слово - так возбуждала его жизнь.
Dean stood before him with head bowed, repeating over and over again,	Дин стоял перед ним со склоненной головой и то и дело повторял:
"Yes... Yes... Yes."	"Да... Да... Да!"
He took me into a corner.	Он увел меня в угол.
"That Roll Greb is the greatest, most wonderful of all.	- Этот Ролло Греб - величайший, удивительнейший человек.
That's what I was trying to tell you - that's what I want to be.	Именно это я и пытался тебе сказать - вот таким я и хочу стать.
I want to be like him.	Я хочу быть таким, как он.
He's never hung-up, he goes every direction, he lets it all out, he knows time, he has nothing to do but rock back and forth.	Он ни на чем не зацикливается, он идет во всех направлениях, он плывет по воле волн, он знает, что такое время, ему ничего не нужно делать -только раскачиваться взад-вперед.
Man, he's the end!	Он - это предел, старина!
You see, if you go like him all the time you'll finally get it."	Знаешь, если все время будешь поступать, как он, то в конце концов этого добьешься.
"Get what?"	- Чего добьешься?
"IT! IT!	- Этого! Этого!

I'll tell you - now no time, we have no time now."	Потом объясню - сейчас нет времени, сейчас у нас нет ни минуты.
Dean rushed back to watch Roll Greb some more.	Дин снова умчался любоваться Ролло Гребом.
George Shearing, the great jazz pianist, Dean said, was exactly like Roll Greb.	Джордж Ширинг - великий джазовый пианист -был, по словам Дина, в точности таким же, как Ролло Греб.
Dean and I went to see Shearing at Bird-* land in the midst of the long, mad weekend.	Посреди нескончаемого безумного уик-энда мы с Дином отправились в "Бердленд" поглядеть на Ширинга.
The place was deserted, we were the first customers, ten o'clock.	Там было пусто, в десять часов мы оказались первыми посетителями.
Shearing'1 came out, blind, led by the hand to his keyboard.	Вышел Ширинг, слепой, его под руку подвели к клавишам.
He was distinguished-looking Englishman with a stiff white collar,! slightly beefy, blond, with a delicate English-summer's-night air about him that came out in the first rippling sweet number! he played as the bass-player leaned to him reverently and} thrummed the beat.	Он был ярко выраженным англичанином с жестким белым воротничком; тучноватый, светловолосый, он создавал вокруг себя едва уловимую атмосферу английской летней ночи, она возникла с первыми переливами приятной вещички, которую он играл, пока контрабасист, благоговейно склонившись перед ним, бренчал ритм.
The drummer, Denzil Best, sat motionless! except for his wrists snapping the brushes.	Барабанщик, Дензил Бест, сидел неподвижно и лишь шевелил запястьями, шурша своими щетками.
And Shearing began to rock; a smile broke over his ecstatic face; he began to rock in the piano seat, back and forth, slowly at first, then the beat went up, and he began rocking fast, his left foot jumped up with every beat, his neck began to rock crookedly, he brought his face down to the keys, he pushed his hair back, his combed hair dissolved, he began to sweat.	А Ширинг начал раскачиваться, на его исступленном лице появилась улыбка. Сидя на своем фортепианном табурете, он раскачивался взад и вперед, сперва медленно, потом ритм ускорился, и он принялся раскачиваться быстрее, на каждую долю такта его левая нога подскакивала вверх, голова на изогнувшейся шее тоже двигалась взад-вперед, он наклонил лицо вплотную к клавиатуре, откинул назад волосы, его прическа рассыпалась, он начал потеть.
The music I picked up.	Музыка набирала силу.
The bass-player hunched over and socked it in, faster and faster, it seemed faster and faster, that's all.	Контрабасист, сгорбившись, вбивал эту силу внутрь, все быстрее и быстрее, казалось, уже быстрее некуда.
Shearing began to play his chords; they rolled out of the piano in great rich showers, you'd think the man wouldn't have time to line them up.	Ширинг приступил к своим аккордам; они хлынули из рояля нескончаемым кипучим потоком, и непонятно было, как у него хватает времени их выстраивать.
They rolled and rolled like the sea.	Они катились и катились, как морские волны.
Folks yelled for him to "Go!" Dean was sweating; the swear poured down his collar.	Народ вопил "давай!", Дин вспотел; пот струился по его воротнику.
"There he is!	- Вот он!
That's him!	Это он!

Old God!	Старый Бог!
Old God Shearing!	Старый Бог Ширинг!
Yes!	Да!
Yes! Yes!"	Да!
And Shearing was conscious of the madman behind him, he could hear every one of Dean's gasps and imprecations, he could sense it though he couldn't see.	А Ширинг ощущал присутствие безумца позади, ему слышен был каждый вздох, каждое бормотание Дина, он все чувствовал, хотя и не мог увидеть.
"That's right!" Dean said.	- Вот так! - сказал Дин.
"Yes!"	- Да!
Shearing smiled; he rocked.	Ширинг улыбался; он раскачивался.
Shearing rose from the piano, dripping with sweat; these were his great 1949 days before he became cool and commercial.	Потом поднялся от инструмента, взмокший от пота. Это были его великие дни 1949 года, позже он сделался сухим коммерсантом от музыки.
When he was gone Dean pointed to the empty piano seat.	Когда он ушел, Дин указал на опустевший фортепианный табурет.
"God's empty chair," he said.	- Пустой трон Господень, - сказал он.
On the piano a horn sat; its golden shadow made a strange reflection along the desert caravan painted on the wall behind the drums.	На рояле лежала труба, отбрасывавшая удивительную золотистую тень на караван пустыни, нарисованный на стене позади барабанов.
God was gone; it was the silence of his departure.	Бог удалился, и теперь царило безмолвие его ухода.
It was a rainy night.	Была дождливая ночь.
It was the myth of the rainy night.	Был миф о дождливой ночи.
Dean was popeyed with awe.	Дин вытаращил глаза, он был исполнен благоговейного страха.
This madness would lead nowhere.	Это безумие никуда не приведет.
I didn't know what was happening to me, and I suddenly realized it was only the tea that we were smoking; Dean had bought some in New York.	Я долго не мог понять, что со мной происходит, и вдруг до меня дошло, что все дело в травке, которую мы покурили. Дин купил немного в Нью-Йорке.
It made me think that everything was about to arrive -the moment when you know all and everything is decided forever.	После нее-то я и решил, что вот-вот оно придет -мгновение, когда все станет ясно, когда все будет решено раз и навсегда.
5	5
I left everybody and went home to rest.	Я всех бросил и отправился домой отдыхать.
My aunt said I was wasting my time hanging around with Dean and his gang.	Тетушка заявила, что, болтаясь с Дином и его шайкой, я попусту теряю время.
I knew that was wrong, too.	Я знал, что это не так.
Life is life, and kind is kind.	Жизнь есть жизнь, и в ней всему есть место.

What I wanted was to take one more magnificent trip to the West Coast and get back in time for the spring semester in school.	Чего я хотел, так это предпринять еще одно шикарное путешествие на Западное Побережье и вернуться к весеннему семестру.
And what a trip it turned out to be!	Знал бы я, что это будет за путешествие!
I only went along for the ride, and to see what else Dean was going to do, and finally, also, knowing Dean would go back to Camille in Frisco, I wanted to have an affair with Marylou.	Ехал я лишь ради самой поездки, вдобавок мне было интересно, что Дин собирается делать дальше, к тому же, зная, что в Фриско Дин вернется к Камилле, я был не прочь завязать отношения с Мерилу.
We got ready to cross the groaning continent again.	Мы были готовы вновь пересечь стонущий континент.
I drew my GI check and gave Dean eighteen dollars to mail to his wife; she was waiting for him to come home and she was broke.	По своему ветеранскому чеку я получил в банке деньги и выдал Дину восемнадцать долларов, чтобы он послал их жене: в ожидании его возвращения она сидела без гроша.
What was on Marylou's mind I don't know.	Что было на уме у Мерилу, я не знаю.
Ed Dunkel, as ever, just followed.	А Эд Данкел был, как всегда, просто с нами.
There were long, funny days spent in Carlo's apartment before we left.	Перед отъездом еще были длинные веселые дни, проведенные в квартире Карло.
He went around in his bathrobe and made semi-ironical speeches: "Now I'm not trying to take your hincty sweets from you, but it seems to me the time has come to decide what you are and what you're going to do." Carlo was working as typist in an office.	Он расхаживал по комнате в купальном халате и произносил полуиронические речи: Я вовсе не пытаюсь лишить вас ваших снобистских услад, но, по-моему, пришло время решать, кто вы такие и чем собираетесь заниматься. - (Сам Карло работал в конторе переписчиком на машинке).
"I want to know what all this sitting around the house all day is intended to mean.	- Я хочу знать, что должно означать это сидение дома с утра до вечера.
What all this talk is and what you propose to do.	Что значат все эти разговоры и что вы намереваетесь делать.
Dean, why did you leave Camille and pick up Marylou?" No answer - giggles.	Дин, почему ты бросил Камиллу и связался с Мерилу? - (Ответа нет - хихиканье).
"Marylou, why are you traveling around the country like this and what are your womanly intentions concerning the shroud?" Same answer.	- Мерилу, зачем тебе нужны эти путешествия по стране и есть ли у тебя как у женщины какие-либо намерения относительно савана? - (Ответ тот же).
"Ed Dunkel, why did you abandon your new wife in Tucson and what are you doing here sitting on your big fat ass?	- Эд Данкел, почему ты бросил в Тусоне молодую жену и ради чего ты сидишь здесь на своей необъятной жирной заднице?
Where's your home?	Где твой дом?
What's your job?" Ed Dunkel bowed his head in genuine befuddlement.	Где ты работаешь? (Вконец сбитый с толку, Эд Данкел опустил голову).
"Sal - how comes it you've fallen on such sloppy days and what have you done with Lucille?"	- Сал... как получилось, что ты плюнул на все и с головой окунулся в грязь, и что ты натворил с Люсиль?
He adjusted his bathrobe and sat facing us all.	- Он запахнул халат и уселся, уставившись на нас.

"The days of wrath are yet to come.	- Дни гнева еще впереди.
The balloon won't sustain you much longer.	И скоро лопнет ваш воздушный шар.
And not only that, but it's an abstract balloon.	Не забывайте: он, этот ваш шар, абстрактный.
You'll all go flying to the West Coast and come staggering back in search of your stone."	Вы улетите на Западное побережье, а потом приковыляете назад в поисках своего камня.
In these days Carlo had developed a tone of voice which he hoped sounded like what he called The Voice of Rock; the whole idea was to stun people into the realization of the rock.	В те дни в голосе Карло появились интонации, которые, по его мнению, соответствовали звучанию так называемого Голоса Скалы; идея состояла в том, чтобы ошеломить людей, заставив их проникнуться понятием "скалы".
"You pin a dragon to your hats," he warned us; "you're up in the attic with the bats."	- На шляпах ваших знак дракона, - предостерег он нас, - на вашем чердаке - мышей летучих легионы.
His mad eyes glittered at us.	Его безумные глаза сверкали.
Since the Dakar Doldrums he had gone through a terrible period which he called the Holy Doldrums, or Harlem Doldrums, when he lived in Harlem in midsummer and at night woke up in his lonely room and heard "the great machine" descending from the sky; and when he walked on 12 5th Street "under water" with all the other fish.	После Дакарской Хандры он пережил ужасный период, который называл Священной Хандрой или Гарлемской Хандрой - летом он жил в Гарлеме и, просыпаясь по ночам в своей унылой комнатенке, слышал, как с неба спускается "величественная машина". И еще он ходил по 125-й улице, "под водой", вместе со всеми остальными рыбами.
It was a riot of radiant ideas that had come to enlighten his brain.	Это был бунт лучезарных дней, которые явились, чтобы осветить его разум.
He made Marylou sit on his lap and commanded her to subside.	Он заставил Мерилу сесть к нему на колени и приказал ей умолкнуть.
He told Dean,	Дину он сказал:
"Why don't you just sit down and relax?	- Почему бы тебе просто не сесть и не расслабиться?
Why do you jump around so much?"	Зачем ты так суетишься?
Dean ran around, putting sugar in his coffee and saying,	Дин носился по комнате, бросал сахар в свой кофе и твердил:
"Yes!	-Да!
Yes!	Да!
Yes!"	Да!
At night Ed Dunkel slept on the floor on cushions, Dean and Marylou pushed Carlo out of bed, and Carlo sat up in the kitchen over his kidney stew, mumbling the predictions of the rock.	Ночью Эл Данкел спал на диванных подушках, брошенных на пол. Дин с Мерилу выселили Карло с кровати, и Карло усаживался на кухне, ел тушеные почки и бормотал себе под нос предсказания скалы.
I came in days and watched everything.	Я приходил днем и любовался происходящим.
Ed Dunkel said to me,	Эд Данкел мне сказал:

"Last night I walked clear down to Times Square and just as I arrived I suddenly realized I was a ghost - it was my ghost walking on the sidewalk."	- Прошлой ночью я дошел пешком до самой Таймс-сквер, и там, на площади, я вдруг понял, что я - призрак. Именно мой призрак шел по тротуару.
He said these things to me without comment, nodding his head emphatically.	Говорил он мне это, ничего не объясняя, а лишь многозначительно кивая головой.
Ten hours later, in the midst of someone else's conversation, Ed said,	Часов через десять, прервав чей-то чужой разговор, Эд произнес:
"Yep, it was my ghost walking on the sidewalk."	- Да, именно мой призрак шел по тротуару.
Suddenly Dean leaned to me earnestly and said,	Неожиданно Дин наклонился ко мне и серьезно сказал:
"Sal, I have something to ask of you - very important to me - I wonder how you'll take it - we're buddies, aren't we?"	- Сал, я хочу тебя кое о чем попросить... Об очень важном для меня... интересно, как ты это воспримешь... мы ведь дружки, верно?
"Sure are, Dean."	- Конечно, Дин.
He almost blushed.	Он едва не зарделся от смущения.
Finally he came out with it: he wanted me to work Marylou.	В конце концов он выдал следующее: он хочет, чтобы я занялся Мерилу.
I didn't ask him why because I knew he wanted to see what Marylou was like with another man.	Я не спросил зачем, ведь я знал, что он хочет посмотреть, какова будет Мерилу с другим мужчиной.
We were sitting in Ritzy's Bar when he proposed the idea; we'd spent an hour walking Times Square, looking for Hassel.	Когда он выдвинул эту идею, мы сидели в баре "Ритци", а до этого битый час бродили по Таймс-сквер, разыскивая Хассела.
Ritzy's Bar is the hoodlum bar of the streets around Times Square; it changes names every year.	В баре "Ритци" собираются бандиты с прилегающих к Таймс-сквер улиц. Каждый год этот бар меняет название.
You walk in there and you don't see a single girl, even in the booths, just a great mob of young men dressed in all varieties of hoodlum cloth, from red shirts to zoot suits.	Войдя туда, вы не увидите ни единой девушки, даже в кабинках, - только бесчисленные толпы молодых людей, наряженных во все виды хулиганского тряпья, от красных рубах до мешковатых брюк с пиджаками до колен.
It is also the hustlers' bar - the boys who make a living among the sad old homos of the Eighth Avenue night.	Это бар проститутов - парней, зарабатывающих на жизнь с помощью грустных старых гомиков ночной Восьмой авеню.
Dean walked in there with his eyes slitted to see every single face.	Войдя туда, Дин прищурился, чтобы получше рассмотреть каждое лицо.
There were wild Negro queers, sullen guys with guns, shiv-packing seamen, thin, noncommittal junkies, and an occasional well-dressed middle-aged detective, posing as a bookie and hanging around half for interest and half for duty.	Там были бешеные гомики-негры, угрюмые парни с пистолетами, вооруженные ножами моряки, тощие, необщительные наркоманы; забрел туда и прилично одетый пожилой сыщик, выдававший себя за букмекера, он околачивался там отчасти из интереса, отчасти по долгу службы.
It was the typical place for Dean to put down his request.	Только в таком символическом месте Дин и мог высказать свою просьбу.

All kinds of evil plans are hatched in Ritzy's Bar -you can sense it in the air - and all kinds of mad sexual routines are initiated to go with them.	В баре "Ритци" вынашиваются всевозможные гнусные замыслы - они просто носятся в воздухе, - а вместе с ними берут начало все виды безумных сексуальных связей.
The safecracker proposes not only a certain loft on i4th Street to the hoodlum, but that they sleep together.	Взломщик сейфов не только рассказывает бандиту о каком-нибудь магазинчике на 14-й улице, но и предлагает переспать.
Kinsey spent a lot of time in Ritzy's Bar, interviewing some of the boys; I was there the night his assistant came, in 1945.	Долгое время в бар "Ритци" наведывался Кинси, он брал у некоторых ребят интервью. Я был там в 1945-м, в ночь, когда приходил его помощник.
Hassel and Carlo were interviewed.	Он взял интервью у Хассела и у Карло.
Dean and I drove back to the pad and found Marylou in bed.	Вернувшись в нашу берлогу, мы застали Мерилу в постели.
Dunkel was roaming his ghost around New York.	Данкел выгуливал по Нью-Йорку своего призрака.
Dean told her what we had decided.	Дин рассказал о нашем уговоре Мерилу.
She said she was pleased.	Она пришла в восторг.
I wasn't so sure myself.	В себе я так уверен не был.
I had to prove that I'd go through with it.	Мне еще предстояло доказать, на что я способен.
The-bed had been the deathbed of a big man and sagged in the middle.	Кровать эта некогда служила смертным ложем для довольно крупного мужчины и посередине была продавлена.
Marylou lay there, with Dean and myself on each side of her, poised on the upjutting mattress-ends, not knowing what to say.	В этом углублении лежала между мной и Дином Мерилу, а мы с ним, не зная, что и сказать, пытались удержаться на загнутых кверху краях матраса.
I said,	Я произнес:
"Ah hell, I can't do this."	- А, черт, не могу я этого сделать.
"Go on, man, you promised!" said Dean.	- Давай, старина, ты же обещал, - сказал Дин.
"What about Marylou?" I said.	- А как Мерилу? - спросил я.
"Come on, Marylou, what do you think?"	- Ну, Мерилу, ты-то что думаешь?
"Go ahead," she said.	- Давай действуй, - ответила она.
She embraced me and I tried to forget old Dean was there.	Она принялась меня ласкать, а я пытался позабыть о присутствии старины Дина.
Every time I realized he was there in the dark, listening for every sound, I couldn't do anything but laugh.	Всякий раз, когда я осознавал, что там, во тьме, он прислушивается к каждому звуку, меня разбирал смех.
It was horrible.	Это было ужасно.
"We must all relax," said Dean. "I'm afraid I can't make it.	- Боюсь, ничего не получится.
Why don't you go in the kitchen a minute?"	Может, ты на минутку выйдешь на кухню?
Dean did so.	Дин вышел.
Marylou was so lovely, but I whispered,	Мерилу была просто очаровательна, но я шептал:

"Wait until we be lovers in San Francisco; my heart isn't in it."	- Давай подождем, давай станем любовниками в Сан-Франциско. Моя душа еще не готова.
I was right, she could tell.	Я был прав, и она это понимала.
It was three children of the earth trying to decide something in the night and having all the weight of past centuries ballooning in the dark before them.	Мы были тремя детьми земли, которые пытались принять какое-то решение в ночи и перед которыми во тьме поднимался на воздушном шаре весь груз прошедших веков.
There was a strange quiet in the apartment.	В квартире стояла странная тишина.
I went and tapped Dean and told him to go to Marylou; and I retired to the couch.	Я вышел, похлопал Дина по плечу и велел ему идти к Мерилу, а сам завалился на кушетку.
I could hear Dean, blissful and blabbering and frantically rocking.	Мне было слышно, как Дин что-то блаженно лопочет и как кровать под ним бешено ходит ходуном.
Only a guy who's spent five years in jail can go to such maniacal helpless extremes; beseeching at the portals of the soft source, mad with a completely physical realization of the origins of life-bliss; blindly seeking to return the way he came.	Только отсидев пять лет в тюрьме, можно дойти до таких маниакальных степеней беззащитности; преклонять колена у дверей, преграждающих путь к источнику нежности, сходить с ума от всецелого плотского проникновения к самым корням жизненного блаженства; вслепую отыскивать обратный путь - путь собственного прихода в этот мир.
This is the result of years looking at sexy pictures behind bars; looking at the legs and breasts of women in popular magazines; evaluating the hardness of the steel halls and the softness of the woman who is not there.	Все это - результат многолетнего разглядывания сексуальных картинок за решеткой; разглядывания женских ножек и грудей в популярных журналах; осознания прочности стальных коридоров и податливости женщины, которой нет.
Prison is where you promise yourself the right to live.	Тюрьма - это место, где вы убеждаете самого себя в том, что имеете право на жизнь.
Dean had never seen his mother's face.	Дин никогда не видел лица своей матери.
Every new girl, every new wife, every new child was an addition to his bleak impoverishment.	Каждая новая девушка, каждая новая жена, каждый новый ребенок вносили свою лепту в его плачевное обнищание.
Where was his father? - old bum Dean Moriarty the Tinsmith, riding freights, working as a scullion in railroad cookshacks, stumbling, down-crashing in wino alley nights, expiring on coal piles, dropping his yellowed teeth one by one in the gutters of the West.	Г де его отец? Г де старый бродяга Дин Мориарти, Жестянщик, путешествующий в товарных вагонах, подрабатывающий судомойкой в железнодорожных столовых и ковыляющий дальше, хмельными ночами валяющийся в темных закоулках, угасающий на угольных кучах, один за другим теряющий свои пожелтевшие зубы под заборами Запада?
Dean had every right to die the sweet deaths of complete love of his Marylou-1 didn't want to interfere, I just wanted to follow.	У Дина были все права умирать сладостными смертями неповторимой любви своей Мерилу. Я не хотел вмешиваться, я хотел лишь последовать за ним.
Carlo came back at dawn and put on his bathrobe.	Карло вернулся на рассвете и облачился в свой купальный халат.
He wasn't sleeping any more those days.	В те дни он совсем не спал.

"Eeh!" he screamed.	- Ох-хо! - простонал он.
He was going out of his mind from the confusion of jam on the floor, pants, dresses thrown around, cigarette butts, dirty dishes, open books - it was a great forum we were having.	Его бесил беспорядок на полу, бесили раскиданные повсюду брюки и платья, окурки, грязные тарелки и раскрытые книги - так проводили мы свой грандиозный форум.
Every day the world groaned to turn and we were making our appalling studies of the night.	Мир каждый день стонал от желания перевернуться, а мы занимались своими потрясающими исследованиями ночи.
Marylou was black and blue from a fight with Dean about something; his face was scratched.	Мерилу была вся в синяках после того, как по неведомой мне причине подралась с Дином; у него, в свою очередь, было расцарапано лицо.
It was time to go.	Пришла пора ехать.
We drove to my house, a whole gang of ten, to get my bag and call Old Bull Lee in New Orleans from the phone in the bar where Dean and I had our first talk years ago when he came to my door to learn to write.	Мы направились ко мне - целая шайка из десяти человек - забрать мой мешок и позвонить в Новый Орлеан Старому Буйволу Ли, позвонить из бара, где мы давным-давно впервые разговорились с Дином, когда он возник у меня в дверях, чтобы научиться писать.
We heard Bull's whining voice eighteen hundred miles away.	Почти через две тысячи миль до нас донесся хнычущий голос Буйвола:
"Say, what do you boys expect me to do with this Galatea Dunkel?	- Послушайте, ребята, что, по-вашему, я должен делать с этой Галатеей Данкел?
She's been here two weeks now, hiding in her room and refusing to talk to either Jane or me.	Она здесь уже две недели - прячется у себя в комнате и ни со мной, ни с Джейн не разговаривает.
Have you got this character Ed Dunkel with you?	Этот тип, Эд Данкел, с вами?
For krissakes bring him down and get rid of her.	Ради всего святого, везите его сюда и избавьте меня от нее.
She's sleeping in our best bedroom and's run clear out of money.	Она спит в нашей лучшей спальне, а деньжата у нее кончились.
This ain't a hotel."	У нас же не гостиница!
He assured Bull with whoops and cries over the phone - there was Dean, Marylou, Carlo, Dunkel, me, lan MacArthur, his wife, Tom Saybrook, God knows who else, all yelling and drinking beer over the phone at befuddled Bull, who above all things hated confusion.	Эд пытался успокоить Буйвола нечленораздельными восклицаниями. Кроме него, у телефона были Дин, Мерилу, Карло, я, Иэн Макартур, его жена, Том Сэйбрук, бог знает кто еще, все вопили в трубку, чтобы мог услышать очумевший Буйвол, и пили пиво, а Буйвол больше всего на свете ненавидел неразбериху.
"Well," he said, "maybe you'll make better sense when you gets down here if you gets down here."	- Ладно, - сказал он, - может, когда приедете, вы уже научитесь говорить человеческим голосом, если, конечно, вы вообще сюда доберетесь.
I said good-by to my aunt and promised to be back in two weeks and took off for California again.	Я попрощался с тетушкой, пообещав вернуться через две недели, и снова взял курс на Калифорнию.
6	6

It was drizzling and mysterious at the beginning of ourjourney.	Начало нашего путешествия было ознаменовано моросящим дождем и таинственностью.
I could see that it was all going to be one big saga of the mist.	Я понимал, что впереди одна большая сага туманов.
"Whooee!" yelled Dean.	- Эге-гей! - крикнул Дин.
"Here we go!"	- Поехали!
And he hunched over the wheel and gunned her; he was back in his element, everybody could see that.	И, ссутулившись за рулем, он резко стартовал. Вновь он был в своей стихии, все это видели.
We were all delighted, we all realized we were leaving confusion and nonsense behind and performing our one and noble function of the time, move.	Мы были просто счастливы, мы все осознали, что, оставив позади бессмыслицу и неразбериху, выполняем свою единственную и благороднейшую для того времени миссию -передвигаемся.
And we moved!	И мы передвигались!
We flashed past the mysterious white signs in the night somewhere in New Jersey that say SOUTH (with an arrow) and WEST (with an arrow) and took the south one.	Г де-то в Нью-Джерси мы пронеслись в ночи мимо таинственных белых указателей, они гласили: "ЮГ" (со стрелкой) и "ЗАПАД" (со стрелкой), и повернули туда, куда указывала стрелка "ЮГ".
New Orleans!	Новый Орлеан!
It burned in our brains.	Мы сгорали от нетерпения.
From the dirty snows of "frosty fagtown New York," as Dean called it, all the way to the greeneries and river smells of old New Orleans at the washed-out bottom of America; then west.	Из грязных снегов "морозного педерастического Нью-Йорка", как называл его Дин, - прямиком в окутанный зеленью и речными запахами старый Новый Орлеан, что стоит на отмытом дочиста дне Америки; а потом - на запад.
Ed was in the back seat; Marylou and Dean and I sat in front and had the warmest talk about the goodness and joy of life.	Эд расположился на заднем сиденье, мы с Мерилу и Дином сидели на переднем и вели задушевную беседу о том, как хорошо и радостно жить.
Dean suddenly became tender.	Дин неожиданно проявил неподдельную чуткость.
"Now dammit, look here, all of you, we all must admit that everything is fine and there's no need in the world to worry, and in fact we should realize what it would mean to us to UNDERSTAND that we're not REALLY worried about ANYTHING.	- А ну-ка, черт подери, послушайте, все мы должны сойтись на том, что все прекрасно и нет нужды волноваться ни о чем на свете, мы просто обязаны понять, что на самом-то деле мы ни о чем и не беспокоились.
Am I right?" We all agreed.	Разве я не прав? - (Мы согласились).
"Here we go, we're all together... What did we do in New York?	- Вот мы едем, все вместе... Чем мы занимались в Нью-Йорке?
Let's forgive." We all had our spats back there.	Простить и забыть! - (У каждого из нас остались там свои неурядицы).
"That's behind us, merely by miles and inclinations.	- Все это уже позади, даже если мерить просто на мили.

Now we're heading down to New Orleans to dig Old Bull Lee and ain't that going to be kicks and listen will you to this old tenorman blow his top" - he shot up the radio volume till the car shuddered - "and listen to him tell the story and put down true relaxation and knowledge."	Сейчас мы стремимся в Новый Орлеан лицезреть Старого Буйвола Ли, а разве это не здорово? Вы только послушайте, что этот бесподобный тенор выдувает из своего саксофона! - Он включил приемник на полную громкость, и машина затряслась. - Слушайте, как он рассказывает свою историю об истинном наслаждении, об истинном знании.
We all jumped to the music and agreed.	Мы вслушались и вновь согласились с Дином.
The purity of the road.	Чистота дороги.
The white line in the middle of the highway unrolled and hugged our left front tire as if glued to our groove.	Белая линия посередине шоссе раскручивалась, цепко держась левого переднего колеса, словно хотела разделить с нами наше упоение джазом.
Dean hunched his muscular neck, T-shirted in the winter night, and blasted the car along.	Дин вытянул свою мускулистую шею и, вглядываясь в зимнюю ночь, выжимал из машины все, на что она была способна.
He insisted I drive through Baltimore for traffic practice; that was all right, except he and Marylou insisted on steering while they kissed and fooled around.	Он потребовал, чтобы в Балтиморе, дабы набраться опыта в езде по городу, за руль сел я. Все прошло нормально, разве что они с Мерилу, пока я вел машину, целовались и валяли дурака.
It was crazy; the radio was on full blast.	Все просто помешались. Радио ревело на полную мощь.
Dean beat drums on the dashboard till a great sag developed in it; I did too.	Дин отстукивал партию барабанов на щитке, пока там не появилась огромная вмятина. Я занимался тем же.
The poor Hudson - the slow boat to China - was receiving her beating.	Бедный "хадсон" - неспешный корабль в Китай -получал свою взбучку.
"Oh man, what kicks!" yelled Dean.	- Эх, старина, вот это кайф! - орал Дин.
"Now Marylou, listen really, honey, you know that I'm hotrock capable of everything at the same time and I have unlimited energy - now in San Francisco we must go on living together.	- Ну-ка, Мерилу, послушай, радость моя, ты-то знаешь, что мне ничего не стоит все делать одновременно, да и сил не занимать - так что и в Сан-Франциско мы обязательно будем жить вместе.
I know just the place for you - at the end of the regular chain-gang run - I'll be home just a cut-hair less than every two days and for twelve hours at a stretch, and man, you know what we can do in twelve hours, darling.	Я подыскал тебе подходящий домик - в самом конце каторжного тракта - и каждые два дня всенепременно буду там появляться, двенадцать часов подряд мы будем вместе, а, старина? Тебе же не надо объяснять, любимая, что мы способны сделать за двенадцать часов!
Meanwhile I'll go right on living at Camille's like nothin, see, she won't know.	А заодно я, как и прежде, поселюсь у Камиллы, и она ни о чем не догадается.
We can work it, we've done it before."	Это у нас выйдет - выходило же раньше.
It was all right with Marylou, she was really out for Camille's scalp.	Мерилу это пришлось по душе. Она явно жаждала скальпа Камиллы.

The understanding had been that Marylou would switch to me in Frisco, but I now began to see they were going to stick and I was going to be left alone on my butt at the other end of the continent.	Хотя наше соглашение состояло в том, что во Фриско Мерилу переключится на меня, я уже начинал понимать, что разлучаться они не собираются, а я остаюсь ни с чем, да еще и на другом конце материка.
But why think about that when all the golden land's ahead of you and all kinds of unforeseen events wait lurking to surprise you and make you glad you're alive to see?	Но стоит ли об этом думать, когда перед тобой вся золотая страна, когда впереди еще столько непредвиденных событий, которые в свое время изумят тебя и заставят обрадоваться тому, что ты жив и все это видишь?
We arrived in Washington at dawn.	К рассвету мы добрались до Вашингтона.
It was the day of Harry Truman's inauguration for his second term.	Это был день вступления Гарри Трумэна в должность на второй президентский срок.
Great displays of war might were lined along Pennsylvania Avenue as we rolled by in our battered boat.	По сторонам Пенсильвания-авеню, по которой мы катили на своем потрепанном суденышке, была устроена демонстрация несокрушимой военной мощи.
There were 6-295, PT boats, artillery, all kinds of war material that looked murderous in the snowy grass; the last thing was a regular small ordinary lifeboat that looked pitiful and foolish.	Там выстроились "Б-29", торпедные катера, артиллерия - всевозможная боевая техника, довольно кровожадно смотревшаяся на заснеженной траве. В самом конце стояла обыкновенная маленькая спасательная шлюпка, казавшаяся там неуместной и жалкой.
Dean slowed down to look at it.	Дин затормозил и принялся ее разглядывать.
He kept shaking his head in awe.	В благоговейном страхе он качал головой:
"What are these people up to?	- Что эти люди затеяли?
Harry's sleeping somewhere in this town... Good old Harry... Man from Missouri, as I am... That must be his own boat."	Где-то в этом городе спит Гарри... Парень из Миссури, как и я... А это, наверное, его собственная шлюпка.
Dean went to sleep in the back seat and Dunkel drove.	Дин отправился на заднее сиденье отсыпаться, и за руль сел Данкел.
We gave him specific instructions to take it easy.	Мы дали ему строгое указание не спешить.
No sooner were we snoring than he gunned the car up to eighty, bad bearings and all, and not only that but he made a triple pass at a spot where a cop was arguing with a motorist - he was in the fourth lane of a four-lane highway, going the wrong way.	Однако не успели мы захрапеть, как он уже выжимал восемьдесят, и это при никудышных подшипниках и всем прочем, вдобавок он трижды проехал мимо места, где какой-то автомобилист переругивался с копом, - Эд катил в четвертом ряду четырехрядного шоссе, да еще и по встречной полосе.
Naturally the cop took after us with his siren whining.	Не удивительно, что коп с жалобным воем своей сирены пустился за нами в погоню.
We were stopped. He told us to follow him to the station house.	Остановив нас, он велел следовать за ним в участок.
There was a mean cop in there who took an immediate dislike to Dean; he could smell jail all over him.	Там оказался гнусный коп, который с первого взгляда невзлюбил Дина. От копа за версту несло тюрьмой.

He sent his cohort outdoors to question Marylou and me privately.	Целую когорту своих помощников он отправил на улицу допрашивать отдельно меня и Мерилу.
They wanted to know how old Marylou was, they were trying to whip up a Mann Act idea.	Они хотели установить возраст Мерилу и в случае чего подвести ее под закон Манна.
But she had her marriage certificate.	Однако при ней было брачное свидетельство.
Then they took me aside alone and wanted to know who was sleeping with Marylou.	Тогда они отвели меня в сторонку и спросили, кто спит с Мерилу.
"Her husband," I said quite simply.	- Муж, - незатейливо ответил я.
They were curious.	Они проявляли странное любопытство.
Something was fishy.	Что-то тут было не то.
They tried some amateur Sherlocking by asking the same questions twice, expecting us to make a slip.	Пустив в ход любительское шерлок-холмство, они дважды задавали один и тот же вопрос и дожидались от нас промаха.
I said,	Я сказал:
"Those two fellows are going back to work on the railroad in California, this is the short one's wife, and I'm a friend on a two-week vacation from college."	- Те двое парней возвращаются на работу - на железную дорогу в Калифорнию, это - жена того, что пониже, а я их друг, еду с ними на две недели, пока в колледже каникулы.
The cop smiled and said,	Коп улыбнулся и спросил:
"Yeah?	-Да?
Is this really your own wallet?"	А бумажник этот и впрямь твой?
Finally the mean one inside fined Dean twenty-five dollars.	В конце концов гнусный, что сидел в участке, оштрафовал Дина на двадцать пять долларов.
We told them we only had forty to go all the way to the Coast; they said that made no difference to them.	Мы сказали, что у нас всего сорок - на всю дорогу до Побережья. Те ответили, что это их не волнует.
When Dean protested, the mean cop threatened to take him back to Pennsylvania and slap a special charge on him.	Когда Дин запротестовал, гнусный коп стал угрожать, что увезет его назад, в Пенсильванию, и подведет под особое обвинение.
"What charge?"	- Какое еще обвинение?
"Never mind what charge.	- Не важно какое.
Don't worry about that, wiseguy."	Насчет этого можешь не волноваться. Ишь, умник выискался!
We had to give them the twenty-five.	Пришлось дать им четвертак.
But first Ed Dunkel, that culprit, offered to go to jail.	Но сперва Эд Данкел, этот уголовник, решил вместо штрафа отправиться в тюрьму.
Dean considered it. The cop was infuriated; he said,	И когда Дин задумался, коп пришел в ярость.
"If you let your partner go to jail I'm taking you back to Pennsylvania right now.	- Попробуй позволь своему дружку сесть в тюрьму - мигом окажешься в Пенсильвании.
You hear that?"	Усвоил?
All we wanted to do was go.	- Нам уже не терпелось оттуда убраться.

"Another speeding ticket in Virginia and you lose your car," said the mean cop as a parting volley.	- Еще одно превышение скорости в Виргинии, и ты останешься без машины, - выпалил в качестве прощального залпа гнусный коп.
Dean was red in the face.	Дин побагровел.
We drove off silently.	Мы молча отъехали от участка.
It was just like an invitation to steal to take our trip-money away from us.	То, что у нас отобрали дорожные деньги, было прямым понуждением к воровству.
They knew we were broke and had no relatives on the road or to wire to for money.	Они знали, что мы остались без гроша, что в дороге мы не встретим родственников и телеграфировать некому.
The American police are involved in psychological warfare against those Americans who don't frighten them with imposing papers and threats.	Американская полиция ведет психологическую войну против тех американцев, которые не запугиваются ее впечатляющими бумагами и угрозами.
It's a Victorian police force; it peers out of musty windows and wants to inquire about everything, and can make crimes if the crimes don't exist to its satisfaction.	Это ханжеская полиция. Не высовывая носа из своих затхлых участков, она хочет иметь информацию обо всем, она и сама может творить беззакония, недовольная тем, что их, по ее мнению, стало маловато.
"Nine lines of crime, one of boredom," said Louis-Ferdinand Céline.	"Девять строк о преступлении, одна - от скуки", -сказал Луи Фердинан Селин.
Dean was so mad he wanted to come back to Virginia and shoot the cop as soon as he had a gun.	Дин был так взбешен, что собрался раздобыть пистолет, вернуться в Виргинию и пристрелить того копа.
"Pennsylvania!" he scoffed.	- Пенсильвания! - криво усмехнулся он.
"I wish I knew what that charge was!	- Хотел бы я знать, что это за обвинение!
Vag, probably; take all my money and charge me vag.	Наверняка бродяжничество. Забрать у меня все деньги и обвинить в бродяжничестве!
Those guys have it so damn easy.	Им это проще простого.
They'll out and shoot you if you complain, too."	А будешь протестовать, они тебя еще и пристрелят.
There was nothing to do but get happy with ourselves again and forget about it.	Не оставалось ничего, кроме как снова возрадоваться жизни, снова обо всем позабыть.
When we got through Richmond we began forgetting about it, and soon everything was okay.	Забывать мы начали, проехав Ричмонд, и вскоре все вновь пришло в норму.
Now we had fifteen dollars to go all the way.	На всю дорогу у нас оставалось пятнадцать долларов.
We'd have to pick up hitchhikers and bum quarters off them for gas.	Мы решили, что придется брать попутчиков и вышибать у них по двадцать пять центов на бензин.
In the Virginia wilderness suddenly we saw a man walking on the road.	Где-то посреди безлюдной, дикой Виргинии мы вдруг увидели идущего по дороге человека.
Dean zoomed to a stop.	Дин резко затормозил.

I looked back and said he was only a bum and probably didn't have a cent.	Я оглянулся и сказал, что это просто бродяга и скорей всего у него нет ни цента.
"We'll just pick him up for kicks!" Dean laughed.	- Возьмем его, пускай развлекает! - рассмеялся Дин.
The man was a ragged, bespectacled mad type, walking along reading a paperbacked muddy book he'd found in a culvert by the road.	Парень оказался оборванным очкастым безумцем, он шел, читая замызганную дешевую книжонку, которую отыскал в водопропускной трубе у дороги.
He got in the car and went right on reading; he was incredibly filthy and covered with scabs.	Забравшись в машину, он продолжал читать; он был невероятно грязен и вдобавок покрылся какой-то коростой.
He said his name was Hyman Solomon and that he walked all over the USA, knocking and sometimes kicking at Jewish doors and demanding money:	Он сказал, что зовут его Хайман Соломон и что он идет пешком через все США, стучится, а иной раз и колотит ногами в двери еврейских домов и требует денег:
"Give me money to eat, I am a Jew."	"Дайте мне денег на еду, я еврей".
He said it worked very well and that it was coming to him.	Он утверждал, что это неплохо срабатывает и ему частенько помогают.
We asked him what he was reading.	Мы спросили, что он читает.
He didn't know.	Он не знал.
He didn't bother to look at the title page.	Он и не потрудился взглянуть на название.
He was only looking at the words, as though he had found the real Torah where it belonged, in the wilderness.	Всматривался он только в слова, да так, словно нашел подлинную Тору там, где ей и место, - в пустыне.
"See?	- Видишь?
See?	Видишь?
See?" cackled Dean, poking my ribs.	Видишь? - тыча меня в бок, кудахтал Дин.
"I told you it was kicks.	- Я же говорил, поразвлекаемся.
Everybody's kicks, man!"	Каждый человек - это кайф, старина!
We carried Solomon all the way to Testament.	Мы довезли Соломона до самого Тестамента.
My brother by now was in his new house on the other side of town.	Брат мой уже жил в новом доме, на другом конце города.
Here we were back on the long, bleak street with the railroad track running down the middle and the sad, sullen Southerners loping in front of hardware stores and five-and-tens.	Вновь мы ехали по той же длинной, открытой всем ветрам улице с железнодорожной колеей посередине, с грустными замкнутыми южанами, слоняющимися у скобяных лавок и дешевых магазинчиков.
Solomon said,	Соломон сказал:
"I see you people need a little money to continue your journey.	- Я вижу, вам, ребята, нужно немного денег, чтобы продолжить путешествие.
You wait for me and I'll go hustle up a few dollars at a Jewish home and I'll go along with you as far as Alabama."	Подождите, я сейчас вырулю несколько долларов в каком-нибудь еврейском доме и поеду с вами до самой Алабамы.

Dean was all beside himself with happiness; he and I rushed off to buy bread and cheese spread for a lunch in the car.	Дин был вне себя от радости. Мы с ним помчались покупать на завтрак хлеб и сыр.
Marylou and Ed waited in the car.	Мерилу с Эдом остались в машине.
We spent two hours in Testament waiting for Hyman Solomon to show up; he was hustling for his bread somewhere in town, but we couldn't see him.	Битых два часа дожидались мы в Тестаменте Хаймана Соломона; где-то в городе он тусовался, добывая свой хлеб, но мы его так больше и не увидели.
The sun began to grow red and late.	Солнце уже окрашивалось в багровый цвет и клонилось к закату.
Solomon never showed up so we roared out of Testament.	Так и не дождавшись Соломона, мы выехали из Тестамента.
"Now you see, Sal, God does exist, because we keep getting hung-up with this town, no matter what we try to do, and you'll notice the strange Biblical name of it, and that strange Biblical character who made us stop here once more, and all things tied together all over like rain connecting everybody the world over by chain touch... " Dean rattled on like this; he was overjoyed and exuberant.	- Теперь ты видишь, Сал, Бог и в самом деле есть, ведь мы то и дело застреваем в этом городе, куда бы ни ехали. И обрати внимание на его странное библейское название, да еще и этот странный библейский тип, из-за которого мы снова здесь остановились, а все на свете взаимосвязано, вот так и дождь связывает друг с другом всех на всей земле, по очереди касаясь каждого... Дин говорил без умолку. Его переполняла радость, переполняла кипучая энергия.
He and I suddenly saw the whole country like an oyster for us to open; and the pearl was there, the pearl was there.	Страна вдруг представилась нам с ним устрицей, готовой раскрыть перед нами створки своей раковины, а внутри была жемчужина, жемчужина была там.
Off we roared south.	Мы мчались на юг.
We picked up another hitchhiker.	По дороге мы взяли еще одного попутчика.
This was a sad young kid who said he had an aunt who owned a grocery store in Dunn, North Carolina, right outside Fayetteville.	Он оказался грустным пареньком, заявившим, что у него есть тетушка, которая держит бакалейную лавку в Данне, Северная Каролина, сразу за Файетвиллем.
"When we get there can you bum a buck off her?	- А там ты сможешь вышибить из нее доллар?
Right!	Вот это разговор!
Fine!	Прекрасно!
Let's go!"	Поехали!
We were in Dunn in an hour, at dusk.	В Данне мы оказались через час, в сумерки.
We drove to where the kid said his aunt had the grocery store.	Мы направились туда, где, как сказал паренек, была бакалейная лавка его тетушки.
It was a sad little street that dead-ended at a factory wall. There was a grocery store but there was no aunt.	На мрачноватой улочке, упиравшейся в фабричную стену, действительно стояла бакалейная лавка, однако тетушки там никакой не было.
We wondered what the kid was talking about.	Нам стало интересно, зачем малыш заговаривает нам зубы.

We asked him how far he was going; he didn't know.	Мы спросили, далеко ли он едет; он не знал.
It was a big hoax; once upon a time, in some lost back-alley adventure, he had seen the grocery store in Dunn, and it was the first story that popped into his disordered, feverish mind.	Оказывается, он нас просто разыграл. Давным-давно, обстряпывая какую-то забытую сомнительную авантюру, он увидел в Данне бакалейную лавку, и эта сказка оказалась первой из тех, на какие был способен его возбужденный, помрачившийся рассудок.
We bought him a hot dog, but Dean said we couldn't take him along because we needed room to sleep and room for hitchhikers who could buy a little gas.	Мы купили ему пирожок с сосиской, но Дин заявил, что взять с собой мы его не сможем, иначе нам негде будет спать и некуда сажать попутчиков, которые могли бы купить немного горючего.
This was sad but true.	Грустно, но это была правда.
We left him in Dunn at nightfall.	Мы покинули его в Данне перед наступлением ночи.
I drove through South Carolina and beyond Macon, Georgia, as Dean, Marylou, and Ed slept.	Я вел машину по Южной Каролине до самого Мэйкона, Джорджия, а Дин, Мерилу и Эд спали.
All alone in the night I had my own thoughts and held the car to the white line in the holy road.	Совершенно один в ночи, я отдался собственным мыслям, стараясь лишь держаться белой полосы на освещенной дороге.
What was I doing?	Что я делаю?
Where was I going?	Куда еду?
I'd soon find out.	Скоро все узнаю.
I got dog-tired beyond Macon and woke up Dean to resume.	Проехав Мэйкон, я устал как пес и разбудил Дина, чтобы тот меня сменил.
We got out of the car for air and suddenly both of us were stoned with joy to realize that in the darkness all around us was fragrant green grass and the smell of fresh manure and warm waters.	Мы вышли подышать и вдруг оба замерли от радости, осознав, что в окружающей нас тьме растет ароматная зеленая трава и пахнет свежим навозом и теплой рекой.
"We're in the South!	- Мы на Юге!
We've left the winter!"	Зима позади!
Faint daybreak illuminated green shoots by the side of the road.	Слабый проблеск дня осветил побеги у обочины.
I took a deep breath; a locomotive howled across-the darkness, Mobile-bound.	Я сделал глубокий вдох. Сквозь тьму проревел паровоз, направляющийся в Мобил.
So were we.	Туда ехали и мы.
I took off my shirt and exulted.	Я снял рубашку, я ликовал.
Ten miles down the road Dean drove into a filling-station with the motor off, noticed that the attendant was fast asleep at the desk, jumped out, quietly filled the gas tank, saw to it the bell didn't ring, and rolled off like an Arab with a five-dollar tankful of gas for our pilgrimage.	С десяток миль вниз по дороге, до заправочной станции, Дин ехал с выключенным двигателем. Заметив, что служитель крепко спит за столом, он выпрыгнул из машины, неслышно наполнил бак, проследил, чтобы не зазвенел звонок, и укатил, словно араб, обеспечив успех нашего паломничества полным баком бензина.

I slept and woke up to the crazy exultant sounds of music and Dean and Marylou talking and the great green land rolling by.	Я уснул и пробудился от бешеных, ликующих звуков музыки. Дин болтал с Мерилу, а мимо проплывала бескрайняя зеленая страна.
"Where are we?"	-Где мы?
"Just passed the tip of Florida, man - Flomaton, it's called."	- Только что проехали верхушку Флориды, старина, называется Фломатон.
Florida!	Флорида!
We were rolling down to the coastal plain and Mobile; up ahead were great soaring clouds of the Gulf of Mexico.	Мы катили вниз, к прибрежным равнинам и к Мобилу. Вверху перед нами парили громадные облака Мексиканского залива.
It was only thirty-two hours since we'd said good-by to everybody in the dirty snows of the North.	Прошло лишь тридцать два часа с тех пор, как мы распрощались со всеми в грязных снегах Севера.
We stopped at a gas station, and there Dean and Marylou played piggyback around the tanks and Dunkel went inside and stole three packs of cigarettes without trying.	Мы остановились у бензоколонки, и там, пока Мерилу каталась вокруг бензобаков на плечах у Дина, Данкел вошел внутрь и без всяких особых усилий стащил три пачки сигарет.
We were fresh out.	Мы превратились в отчаянных наглецов.
Rolling into Mobile over the long tidal highway, we all took our winter clothes off and enjoyed the Southern temperature.	Въезжая по длинному, забитому транспортом шоссе в Мобил, мы сняли зимнюю одежду и наслаждались южным теплом.
This was when Dean started telling his life story and when, beyond Mobile, he came upon an obstruction of wrangling cars at a crossroads and instead of slipping around them just balled right through the driveway of a gas station and went right on without relaxing his steady continental seventy.	Именно тогда Дин повел рассказ о своей жизни, и тогда он, проехав Мобил, на пересечении дорог наткнулся на затор, образованный машинами, водители которых шумно пререкались друг с другом, и, вместо того чтобы проскользнуть мимо, объехав их, промчался прямиком по малой дорожке у заправочной станции, не сбавляя своих неизменных континентальных семидесяти миль в час.
We left gaping faces behind us.	Люди позади нас разинули рты.
He went right on with his tale.	Повествования своего Дин не прерывал.
"I tell you it's true, I started at nine, with a girl called Milly Mayfair in back of Rod's garage on Grant Street - same street Carlo lived on in Denver.	- Хотите - верьте, хотите - нет, но в девять лет я уже связался с девчонкой по имени Милли Мэйфер, мы встречались за гаражом Рода на Грант-стрит - на той самой улице в Денвере, где жил Карло.
That's when my father was still working at the smithy's a bit.	Отец тогда еще работал в жестяной мастерской.
I remember my aunt yelling out the window,	Помню, как моя тетушка вопила из окна:
'What are you doing down there in back of the garage?'	"Чем это ты там за гаражом занимаешься?"
Oh honey Marylou, if I'd only known you then!	Ах, милая Мерилу, знал бы я тебя в ту пору!
Wow! How sweet you musta been at nine."	Воображаю, какой сладенькой ты была в девять лет!

He tittered maniacally; he stuck his finger in her mouth and licked it; he took her hand and rubbed it over himself.	Он маниакально захихикал, сунул ей палец в рот и облизнул его, а потом провел ее рукой по своему телу.
She just sat there, smiling serenely.	Она сидела, безмятежно улыбаясь.
Big long Ed Dunkel sat looking out the window, talking to himself.	Детина Эд Данкел смотрел в окошко и разговаривал сам с собой:
"Yes sir, I thought I was a ghost that night."	- Да, сэр, той ночью я решил, что я призрак.
He was also wondering what Galatea Dunkel would say to him in New Orleans.	И еще одна вещь его занимала: что скажет в Новом Орлеане Галатея Данкел.
Dean went on.	Дин продолжал:
"One time I rode a freight from New Mexico clear to LA - I was eleven years old, lost my father at a siding, we were all in a hobo jungle, I was with a man called Big Red, my father was out drunk in a boxcar - it started to roll - Big Red and I missed it - I didn't see my father for months.	- Как-то раз я проехал на товарняке от Нью-Мексико до самого Лос-Анджелеса - мне было лет одиннадцать, и где-то по дороге я потерял отца. Все мы тогда скитались вместе с бродягами. Со мной был малый по прозвищу Краснокожий Детина, отец валялся пьяный в товарном вагоне - он поехал, а мы с Детиной отстали, после этого я не видел отца несколько месяцев.
I rode a long freight all the way to California, really flying, first-class freight, a desert Zipper.	До самой Калифорнии я ехал на длиннющем товарняке, он просто летел - первоклассный товарняк, "Молния пустыни".
All the way I rode over the couplings - you can imagine how dangerous, I was only a kid, I didn't know - clutching a loaf of bread under one arm and the other hooked around the brake bar.	И всю дорогу я просидел на сцепке - можете себе представить, как это опасно, но тогда я был ребенком и не испугался. Под мышкой я сжимал батон хлеба, а другой рукой уцепился за тормозной рычаг.
This is no story, this is true.	Это не сказка, это чистая правда.
When I got to LA I was so starved for milk and cream I got a job in a dairy and the first thing I did I drank two quarts of heavy cream and puked."	Когда я добрался до Лос-Анджелеса, то так помирал с голодухи, так хотел молока и сливок, что пошел работать на маслодельню, и первое, что сделал, - это выпил две кварты густых сливок и все выблевал.
"Poor Dean," said Marylou, and she kissed him.	- Бедный Дин, - сказала Мерилу и поцеловала его.
He stared ahead proudly.	Он гордо смотрел вперед.
He loved her.	Он любил ее.
We were suddenly driving along the blue waters of the Gulf, and at the same time a momentous mad thing began on the radio; it was the Chicken Jazz'n Gumbo disk-jockey show from New Orleans, all mad jazz records, colored records, with the disk jockey saying,	Неожиданно впереди показались голубые воды залива, и в то же мгновение по радио началась абсолютно безумная передача. Это было диск-жокейское шоу "Цыплячий джаз и гамбо" из Нового Орлеана, сплошь состоявшее из бешеных негритянских джазовых записей, причем ведущий постоянно твердил:
"Don't worry about nothing!"	"Ни о чем не беспокойтесь!"
We saw New Orleans in the night ahead of us withjoy.	В ночи мы с радостью увидели перед собой Новый Орлеан.

Dean rubbed his hands over the wheel.	Дин провел руками по рулевому колесу:
"Now we're going to get our kicks!"	- Ну теперь-то мы позабавимся!
At dusk we were coming into the humming streets of New Orleans.	В сумерках мы въехали на гудящие улицы Нового Орлеана.
"Oh, smell the people!" yelled Dean with his face out the window, sniffing.	- Вы только внюхайтесь в этих людей! - орал Дин, высунувшись в окошко и потягивая носом.
"Ah!	- Ах!
God!	Господи!
Life!"	Жизнь!
He swung around a trolley.	- Он объехал трамвай.
"Yes!"	- Да!
He darted the car and looked in every direction for girls.	- Он поддал газу и завертел головой, разглядывая девушек.
"Look at her!"	- Посмотрите на нее!
The air was so sweet in New Orleans it seemed to come in soft bandannas; and you could smell the river and really smell the people, and mud, and molasses, and every kind of tropical exhalation with your nose suddenly removed from the dry ices of a Northern winter.	Воздух в Новом Орлеане был таким свежим, что казалось, его доставляют туда в надушенных шелковых платочках; а еще был запах реки и в самом деле запах людей, и ила, и черной патоки, и всевозможных тропических испарений - после сухих льдов северной зимы мы чуяли все это особенно остро.
We bounced in our seats.	Мы ерзали от нетерпения.
"And dig her!" yelled Dean, pointing at another woman.	- А на эту полюбуйтесь! - вопил Дин, показывая на другую женщину.
"Oh, I love, love, love women!	- Да, я люблю женщин, люблю, люблю!
I think women are wonderful!	По-моему, женщины прекрасны!
I love women!"	Я люблю женщин!
He spat out the window; he groaned; he clutched his head.	Он сплюнул в окошко, застонал и схватился за голову.
Great beads of sweat fell from his forehead from pure excitement and exhaustion.	От возбуждения и усталости со лба у него падали крупные капли пота.
We bounced the car up on the Algiers ferry and found ourselves crossing the Mississippi River by boat.	Мы вкатили машину на алжирский паром и вскоре обнаружили, что переплываем Миссисипи.
"Now we must all get out and dig the river and the people and smell the world," said Dean, bustling with his sunglasses and cigarettes and leaping out of the car like a jack-in-the-box.	- А теперь все должны выйти полюбоваться рекой и людьми и насладиться запахом окружающего мира, - сказал Дин, пытаясь совладать с темными очками и сигаретами и одновременно выскакивая из машины, как черт из табакерки.
We followed.	Мы последовали за ним.

On rails we leaned and looked at the great brown father of waters rolling down from mid-America like the torrent of broken souls - bearing Montana logs and Dakota muds and Iowa vales and things that had drowned in Three Forks, where the secret began in ice.	Облокотившись о поручень, мы глядели на великую бурую мать всех рек, несущую из срединной Америки свои воды, словно стремительный поток истерзанных душ, а с водами - бревна Монтаны, речную тину Дакоты, горные долины Айовы и все то, что затонуло в Три-Форкс, где во льдах берет свое начало тайна.
Smoky New Orleans receded on one side; old, sleepy Algiers with its warped woodsides bumped us on the other.	На одном берегу остался дымный Новый Орлеан, а на другом готовился к столкновению с нами старый сонный Алжир с его перекошенными деревянными причалами.
Negroes were working in the hot afternoon, stoking the ferry furnaces that burned red and made our tires smell.	В послеполуденную жару трудились негры, поддерживая в топке парома красное пламя, от которого завоняли покрышки нашей машины.
Dean dug them, hopping up and down in the heat.	Дин любовался неграми, приплясывая от жарищи.
He rushed around the deck and upstairs with his baggy pants hanging halfway down his belly.	Он носился по палубе и взбегал по лестнице в своих полуспущенных, сползших с живота мешковатых брюках.
Suddenly I saw him eagering on the flying bridge.	Неожиданно я увидел, как он, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, стоит на ходовом мостике.
I expected him to take off on wings.	Казалось, он вот-вот взлетит.
I heard his mad laugh all over the boat -	По всему судну раздавался его безумный смех:
"Hee-hee-hee-hee-hee!"	"Хи-хи-хи-хи-хии!"
Marylou was with him.	Мерилу была с ним.
He covered everything in a jiffy, came back with the full story, jumped in the car just as everybody was tooting to go, and we slipped off, passing two or three cars in a narrow space, and found ourselves darting through Algiers.	Одним духом обежал он весь паром и вернулся с рассказом обо всем, что увидел, а потом, как раз когда все загудели, требуя проезда, впрыгнул в машину, мы соскользнули с парома, обогнав в тесноте две-три легковушки, и через минуту уже мчались по Алжиру.
"Where?	- Куда?
Where?" Dean was yelling.	Куда? - орал Дин.
We decided first to clean up at a gas station and inquire for Bull's whereabouts.	Перво-наперво мы решили умыться на заправочной станции, а заодно справиться о местонахождении Буйвола.
Little children were playing in the drowsy river sunset; girls were going by with bandannas and cotton blouses and bare legs.	В лучах нагонявшего дремоту заходящего солнца играли маленькие дети, прогуливались голоногие девушки в платочках и хлопчатобумажных блузках.
Dean ran up the street to see everything.	Дин побежал и осмотрел всю улицу, он ничего не желал упускать.
He looked around; he nodded; he rubbed his belly.	Оглядываясь по сторонам, он кивал и почесывал живот.
Big Ed sat back in the car with his hat over his eyes, smiling at Dean.	Откинувшись на сиденье и надвинув на глаза шляпу, Детина Эд улыбался Дину.

I sat on the fender.	Я уселся на крыло автомобиля.
Marylou was in the women's John.	Мерилу удалилась в уборную.
From bushy shores where infinitesimal men fished with sticks, and from delta sleeps that stretched up along the reddening land, the big humpbacked river with its mainstream leaping came coiling around Algiers like a snake, with a nameless rumble.	От поросших кустарником берегов, где едва различимые люди с удочками ловят рыбу, от погруженной в сон дельты, которая простирается в глубь багровеющей земли, исполинская вздыбленная река резко поворачивает свое главное русло к Алжиру и с несказанным громыханием обвивается вокруг него змеей.
Drowsy, peninsular Algiers with all her bees and shanties was like to be washed away someday.	Казалось, сонный полуостровной Алжир со всеми его лачугами и их трудолюбивыми обитателями в один прекрасный день смоет водой.
The sun slanted, bugs flip-flopped, the awful waters groaned.	Косо садилось солнце, стрекотали насекомые, стонали ужасные воды.
We went to Old Bull Lee's house outside town near the river levee.	Мы направились к дому Старого Буйвола Ли, который находился в пригороде, неподалеку от дамбы.
It was on a road that ran across a swampy field.	Дом этот стоял у дороги, бежавшей через заболоченное поле.
The house was a dilapidated old heap with sagging porches running around and weeping willows in the yard; the grass was a yard high, old fences leaned, old barns collapsed.	Это была ветхая развалюха, обнесенная покосившейся верандой, с плакучими ивами во дворе. Трава поднялась почти на метр, старая ограда клонилась к земле, деревянные сараи завалились.
There was no one in sight.	Во дворе не было ни души.
We pulled right into the yard and saw washtubs on the back porch.	Мы въехали во двор и увидели на задней веранде корыта.
I got out and went to the screen door.	Я вышел из машины и направился к двери.
Jane Lee was standing in it with her eyes cupped toward the sun.	В проеме стояла Джейн Ли. Прикрыв ладонью глаза, она смотрела в сторону солнца.
"Jane," I said.	- Джейн, - сказал я.
"It's me.	- Это я.
It's us."	Это мы.
She knew that.	Она это знала.
"Yes, I know.	- Да, я знаю.
Bull isn't here now.	Буйвола сейчас нет.
Isn't that a fire or something over there?"	Что это там, пожар?
We both looked toward the sun.	- Мы оба посмотрели в сторону солнца.
"You mean the sun?"	-Ты имеешь в виду солнце?
"Of course I don't mean the sun - I heard sirens that way.	- При чем тут солнце? Я слышала, как там воют сирены.
Don't you know a peculiar glow?"	Разве ты не замечаешь необычное зарево?

It was toward New Orleans; the clouds were strange.	- Это было в той стороне, где остался Новый Орлеан. Облака и впрямь были странными.
"I don't see anything," I said.	- Я ничего не вижу, - сказал я.
Jane snuffed down her nose.	Джейн шмыгнула носом.
"Same old Paradise."	- Все тот же старый Парадайз.
That was the way we greeted each other after four years; Jane used to live with my wife and me in New York.	Вот такими приветствиями обменялись мы после четырехлетней разлуки. Когда-то Джейн жила в Нью-Йорке вместе со мной и моей женой.
"And is Galatea Dunkel here?" I asked.	-А Галатея Данкел здесь? - спросил я.
Jane was still looking for her fire; in those days she ate three tubes of benzedrine paper a day.	Джейн все вглядывалась в даль, отыскивая свой пожар. В те времена она за день глотала по три тюбика бензедрина.
Her face, once plump and Germanic and pretty, had become stony and red and gaunt.	Ее некогда по-немецки пухлое привлекательное личико стало непроницаемым, красным и изможденным.
She had caught polio in New Orleans and limped a little.	В Новом Орлеане она заразилась полиомиелитом и слегка прихрамывала.
Sheepishly Dean and the gang came out of the car and more or less made themselves at home.	Наша компания во главе с Дином робко покинула автомобиль и попыталась хоть как-то расположиться.
Galatea Dunkel came out of her stately retirement in the back of the house to meet her tormentor.	Прервав свое гордое уединение, вышла из дома навстречу своему мучителю Галатея Данкел.
Galatea was a serious girl.	Галатея была серьезной девушкой.
She was pale and looked like tears all over.	Она была бледна и всем своим видом выражала безутешное горе.
Big Ed passed his hand through his hair and said hello.	Детина Эд запустил пятерню в свои лохмы и поздоровался.
She looked at him steadily.	Она не сводила с него взгляда.
"Where have you been?	-Где ты был?
Why did you do this to me?"	Почему ты так поступил со мной?
And she gave Dean a dirty look; she knew the score.	- И она уничтожающе посмотрела на Дина; виновник ей был известен.
Dean paid absolutely no attention; what he wanted now was food; he asked Jane if there was anything.	Дин же не обращал на нее абсолютно никакого внимания. Сейчас его заботило только одно: он хотел есть. Он спросил Джейн, нет ли у нее чего съестного.
The confusion began right there.	Тут-то и началась неразбериха.
Poor Bull came home in his Texas Chevy and found his house invaded by maniacs; but he greeted me with a nice warmth I hadn't seen in him for a long time.	Вернувшись на своем "тексас-шеви", бедняга Буйвол обнаружил, что его дом захватили маньяки. Мне он, однако, обрадовался с такой неподдельной искренностью, какой я давно в нем не замечал.

He had bought this house in New Orleans with some money he had made growing black-eyed peas in Texas with an old college schoolmate whose father, a mad-paretic, had died and left a fortune.	Этот нью-орлеанский дом он купил на те небольшие деньги, что заработал, выращивая в Техасе коровий горох. Занимался он этим вместе со своим бывшим однокашником, отец которого, сумасшедший паралитик, умер, оставив сыну целое состояние.
Bull himself only got fifty dollars a week from his own family, which wasn't too bad except that he spent almost that much per week on his drug habit - and his wife was also expensive, gobbling up about ten dollars' worth of benny tubes a week.	Сам Буйвол получал от своей семьи пятьдесят долларов в неделю - не так уж и плохо, если не считать того, что почти столько же уходило в неделю на удовлетворение его пристрастия к наркотикам. Да и жена обходилась ему недешево, за неделю она поглощала бензедрина долларов на десять.
Their food bill was the lowest in the country; they hardly ever ate; nor did the children - they didn't seem to care.	Их продуктовые счета были самыми низкими в стране. Едва ли они что-то ели вообще; да и дети тоже - похоже, им это было безразлично.
They had two wonderful children: Dodie, eight years old; and little Ray, one year.	У них было двое чудесных детишек: восьмилетняя Доди и маленький годовалый Рэй.
Ray ran around stark naked in the yard, a little blond child of the rainbow.	Рэй бегал по двору совершенно голый -крошечное светловолосое дитя радуги.
Bull called him "the Little Beast," after W.	Буйвол звал его Зверенышем - в честь У.
C.	К.
Fields.	Филдза.
Bull came driving into the yard and unrolled himself from the car bone by bone, and came over wearily, wearing glasses, felt hat, shabby suit, long, lean, strange, and laconic, saying,	Въехав во двор, Буйвол кость за костью извлек себя из машины и устало подошел к нам. Он был в очках, фетровой шляпе, поношенном костюме, худой, сдержанный и немногословный. Он сказал:
"Why, Sal, you finally got here; let's go in the house and have a drink."	- Ну, Сал, наконец-то ты приехал. Пойдем в дом, выпьем немного.
It would take all night to tell about Old Bull Lee; let's just say now, he was a teacher, and it may be said that he had every right to teach because he spent all his time learning; and the things he learned were what he considered to be and called "the facts of life," which he learned not only out of necessity but because he wanted to.	О Старом Буйволе Ли можно рассказывать ночь напролет. Сейчас скажу только, что он был настоящим учителем, и можно утверждать, что он имел все права учить, потому что постоянно учился сам. А вещи, которым научился, он считал и называл "фактами жизни", и изучил он их не только в силу необходимости, но и потому, что этого хотел.

He dragged his long, thin body around the entire United States and most of Europe and North Africa in his time, only to see what was going on; he married a White Russian countess in Yugoslavia to get her away from the Nazis in the thirties; there are pictures of him with the international cocaine set of the thirties - gangs with wild hair, leaning on one another; there are other pictures of him in a Panama hat, surveying the streets of Algiers; he never saw the White Russian countess again.	Он проволок свое длинное тощее тело по всем Соединенным Штатам, а в свое время - и по большей части Европы и Северной Африки, и все только для того, чтобы посмотреть, что там творится. В тридцатых годах он женился в Югославии на русской белоэмигрантской графине, чтобы спасти ее от нацистов. Есть фотографии, где он снят среди интернациональной кокаиновой команды тридцатых: разбойничьи рожи с растрепанными волосами, все опираются друг на друга. На других снимках он, нацепив панаму, обозревает улицы Алжира. Русскую графиню он с тех пор ни разу не видел.
He was an exterminator in Chicago, a bartender in New York, a summons-server in Newark.	Он истреблял грызунов и насекомых в Чикаго, был буфетчиком в Нью-Йорке, вручателем судебных повесток в Ньюарке.
In Paris he sat at cafe tables, watching the sullen French faces go by.	В Париже он сидел за столиками кафе, глядя на мелькающие мимо угрюмые лица французов.
In Athens he looked up from his ouzo at what he called the ugliest people in the world.	В Афинах он пил свой узо и разглядывал тех, кого называл самыми безобразными людьми на свете.
In Istanbul he threaded his "way through crowds of opium addicts and rug-sellers, looking for the facts.	В Стамбуле он отыскивал свои факты, пробираясь сквозь толпы опиоманов и торговцев коврами.
In English hotels he read Spengler and the Marquis de Sade.	В английских отелях он читал Шпенглера и маркиза де Сада.
In Chicago he planned to hold up a Turkish bath, hesitated just for two minutes too long for a drink, and wound up with two dollars and had to make a run for it.	В Чикаго он вознамерился ограбить турецкие бани и, наскоро выпив для храбрости, стащил два доллара и пустился наутек.
He did all these things merely for the experience.	Все это он делал только из желания набраться опыта.
Now the final study was the drug habit.	Наконец теперь он приступил к изучению наркомании.
He was now in New Orleans, slipping along the streets with shady characters and haunting connection bars.	Поселившись в Новом Орлеане, он завел знакомство с темными личностями и сделался постоянным посетителем баров, где велась подпольная торговля.
There is a strange story about his college days that illustrates something else about him: he had friends for cocktails in his well-appointed rooms one afternoon when suddenly his pet ferret rushed out and bit an elegant teacup queer on the ankle and everybody hightailed it out the door, screaming.	Кое-что о нем говорит и та странная история, которую рассказывают о его студенческих временах: как-то он устроил в своей прекрасно обставленной квартире коктейль для друзей. В разгар веселья его комнатный хорек неожиданно вырвался на волю и укусил в лодыжку щегольски разодетого гомика. Хорька криками прогнали за дверь.
Old Bull leaped up and grabbed his shotgun and said,	Старый Буйвол вскочил, схватил свой дробовик и со словами:

"He smells that old rat again," and shot a hole in the wall big enough for fifty rats.	"Он за версту чует крыс и стукачей" - прострелил в стене дыру, куда свободно могли бы пролезть и полсотни крыс.
On the wall hung a picture of an ugly old Cape Cod house.	На стене висела картина: безобразный ветхий двухэтажный дом.
His friends said,	Друзья спрашивали:
"Why do you have that ugly thing hanging there?" and Bull said,	- Зачем ты повесил эту безобразную вещь? На что Буйвол отвечал:
"I like it because it's ugly."	- Я люблю ее, потому что она безобразна.
All his life was in that line.	На этом принципе строилась вся его жизнь.
Once I knocked on his door in the 60th Street slums of New York and he opened it wearing a derby hat, a vest with nothing underneath, and long striped sharpster pants; in his hands he had a cookpot, birdseed in the pot, and was trying to mash the seed to roll in cigarettes.	Однажды я постучался в его каморку в трущобах нью-йоркской 60-й улицы, и дверь он открыл в котелке, жилете на голое тело и длинных полосатых брюках карточного шулера. В руках у него была кастрюля, в кастрюле - птичий корм, и он пытался растолочь эти семена, чтобы их можно было заворачивать в сигареты.
He also experimented in boiling codeine cough syrup down to a black mash - that didn't work too well.	Пробовал он и кипятить микстуру от кашля с кодеином, пока не останется одна черная каша, -получалось не совсем то, что надо.
He spent long hours with Shakespeare - the	Долгие часы он проводил с Шекспиром -
"Immortal Bard," he called him - on his lap.	"Бессмертным Бардом", как он его называл, - на коленях.
In New Orleans he had begun to spend long hours with the Mayan Codices on his lap, and, although he went on talking, the book lay open all the time.	В Новом Орлеане Шекспира на его коленях сменили "Кодексы майя", и, даже если он с кем-нибудь разговаривал, книга неизменно была раскрыта.
I said once,	Как-то я спросил:
"What's going to happen to us when we die?" and he said,	- Что с нами будет, когда мы умрем? И он ответил:
"When you die you're just dead, that's all."	- Когда ты умираешь, ты просто мертв, вот и все.
He had a set of chains in his room that he said he used with his psychoanalyst; they were experimenting with narcoanalysis and found that Old Bull had seven separate personalities, each growing worse and worse on the way down, till finally he was a raving idiot and had to be restrained with chains.	В комнате он держал набор цепей, которые, как он объяснил, использовал со своим психоаналитиком. Они экспериментировали с наркоанализом и обнаружили, что в Старом Буйволе уживаются семь независимых друг от друга индивидуальностей, одна хуже другой, а самая последняя - это буйный идиот, которого следует сдерживать с помощью цепей.
The top personality was an English lord, the bottom the idiot.	Вершинной индивидуальностью был английский лорд, а на самом дне - идиот.
Halfway he was an old Negro who stood in line, waiting with everyone else, and said,	Где-то посередине он был старым негром, который вместе со всеми остальными дожидался своей очереди и говорил:
"Some's bastards, some's ain't, that's the score."	- Вон те - ублюдки, те - вроде как нет, вот и весь сказ.

Bull had a sentimental streak about the old days m America, especially 1910, when you could get morphine in a drugstore without prescription and Chinese smoked opium in their evening windows and the country was wild and brawling and free, with abundance and any kind of freedom for everyone.	У Буйвола был сентиментальный пунктик насчет старых времен, особенно насчет Америки десятых годов, когда морфий можно было купить в аптеке без рецепта, когда вечерами китайцы, сидя у окна, курили опиум и страна была невозделанной, мятежной и вольной, а ее богатств и свободы хватало на всех.
His chief hate was Washington bureaucracy; second to that, liberals; then cops.	Больше всего на свете он ненавидел вашингтонскую бюрократию, на втором месте были либералы, потом - копы.
He spent all his time talking and teaching others.	Все свое время он проводил в разговорах, обучая других.
Jane sat at his feet; so did I; so did Dean; and so had Carlo Marx.	Его словам благоговейно внимала Джейн; слушали его и я, и Дин, а прежде - и Карло Маркс.
We'd all learned from him.	Все мы у него учились.
He was a gray, nondescript-looking fellow you wouldn't notice on the street, unless you looked closer and saw his mad, bony skull with its strange youthfulness - a Kansas minister with exotic, phenomenal fires and mysteries.	Он был серым, неприметным малым, на которого вы не обратили бы внимания на улице, если бы, всмотревшись, не увидали его свирепый, удивительно подвижный череп - настоящий канзасский священник, в исступлении вершащий свои необыкновенные экзотические таинства.
He had studied medicine in Vienna; had studied anthropology, read everything; and now he was settling to his life's work, which was the study of things them-selves.-in the streets of life and the night.	Он изучал медицину в Вене, изучал антропологию и прочел все на свете. А теперь он принимался за главное свое дело - изучение ночи и того, что творится на улицах жизни.
He sat in his chair; Jane brought drinks, martinis.	Он сидел в своем кресле. Джейн принесла напитки - мартини.
The shades by his chair were always drawn, day and night; it was his corner of the house.	Шторы подле его кресла всегда были задернуты, днем и ночью: это был его уголок.
On his lap were the Mayan Codices and an air gun which he occasionally raised to pop benzedrine tubes across the room.	На коленях у него были "Кодексы майя" и духовое ружье, которое он время от времени вскидывал, чтобы выстрелить через всю комнату бензедриновым тюбиком.
I kept rushing around, putting up new ones.	Я то и дело бегал поднимать с пола новые патроны.
We all took shots and meanwhile we talked.	Мы все стреляли, не прерывая разговора.
Bull was curious to know the reason for this trip.	Буйволу было любопытно узнать цель нашего путешествия.
He peered at us and snuffed down his nose, thfump, like a sound in a dry tank.	Он вглядывался в нас и шмыгал носом - "ффамп", словно звучал пустой бак.
"Now, Dean, I want you to sit quiet a minute and tell me what you're doing crossing the country like this."	- Ну, Дин, я хочу, чтобы ты минутку посидел спокойно и объяснил мне, зачем это тебе понадобилось ехать через всю страну.
Dean could only blush and say,	Дин только и мог, что покраснеть и сказать:
"Ah well, you know how it is."	- Ладно, ты же знаешь, как это бывает.
"Sal, what are you going to the Coast for?"	- Сал, зачем ты едешь на Побережье?

"Only for a few days.	-Да я всего на несколько дней.
I'm coming back to school."	Мне надо вернуться к началу учебы.
"What's the score with this Ed Dunkel?	- В чем там дело с этим Эдом Данкелом?
What kind of character is he?"	Что он за тип?
At that moment Ed was making up to Galatea in the bedroom; it didn't take him long.	В тот момент Эд в спальне задабривал Галатею. Примирение далось ему легко и не отняло много времени.
We didn't know what to tell Bull about Ed Dunkel.	Мы не знали, что сказать Буйволу об Эде Данкеле.
Seeing that we didn't know anything about ourselves, he whipped out three sticks of tea and said to go ahead, supper'd be ready soon.	Поняв, что мы сами о себе ничего не знаем, он извлек откуда-то три сигареты с травкой и велел нам не церемониться - скоро будет готов ужин.
"Ain't nothing better in the world to give you an appetite.	- Ничто на свете так не возбуждает аппетита.
I once ate a horrible lunchcart hamburg on tea and it seemed like the most delicious thing in the world.	Как-то под травкой я съел в буфете отвратительный гамбургер, и мне показалось, что я никогда не едал ничего вкуснее.
I just got back from Houston last week, went to see Dale about our black-eyed peas.	На прошлой неделе я вернулся из Хьюстона, ездил туда к Дейлу насчет нашего коровьего гороха.
I was sleeping in a motel one morning when all of a sudden I was blasted out of bed.	Как-то утром, когда я спал в мотеле, меня вдруг будто сдуло с кровати.
This damn fool had just shot his wife in the room next to mine.	Один полоумный пристрелил в соседнем номере свою жену.
Everybody stood around confused, and the guy just got in his car and drove off, left the shotgun on the floor for the sheriff.	Поднялась суматоха, этот малый сел себе в машину и уехал, а дробовик свой оставил на полу в подарок шерифу.
They finally caught him in Houma, drunk as a lord.	В конце концов его поймали в Хоуме, он был пьян как сапожник.
Man ain't safe going around this country any more without a gun."	В наше время человек больше не может быть в безопасности, если разъезжает по стране без оружия.
He pulled back his coat and showed us his revolver.	- Он оттянул полу пиджака и показал нам свой револьвер.
Then he opened the drawer and showed us the rest of his arsenal.	Потом выдвинул ящик комода и продемонстрировал весь остальной арсенал.
In New York he once had a sub-machine-gun under his bed.	В Нью-Йорке он одно время держал под кроватью ручной пулемет.
"I got something better than that now - a German Scheintoth gas gun; look at this beauty, only got one shell.	- У меня есть и кое-что получше: немецкий газовый пистолет "шейнтот". Взгляните на эту прелесть - жаль, у меня всего один патрон.
I could knock out a hundred men with this gun and have plenty of time to make a getaway.	Этим оружием я могу вывести из строя сотню людей, и у меня еще будет уйма времени, чтобы смыться.
Only thing wrong, I only got one shell."	Плохо только, что патрон всего один.

"I hope I'm not around when you try it," said Jane from the kitchen.	- Надеюсь, когда ты соберешься его испытать, меня не будет поблизости, - крикнула из кухни Джейн.
"How do you know it's a gas shell?"	- И потом, тебе-то откуда известно, что это газовый патрон?
Bull snuffed; he never paid any attention to her sallies but he heard them.	Буйвол шмыгнул носом. Он вообще не обращал ни малейшего внимания на ее подковырки, хотя и слышал их.
His relation with his wife was one of the strangest: they talked till late at night; Bull liked to hold the floor, he went right on in his dreary monotonous voice, she tried to break in, she never could; at dawn he got tired and then Jane talked and he listened, snuffing and going thfump down his nose.	Его отношения с женой были в высшей степени странными: до поздней ночи они вели беседы. Буйвол с удовольствием завладевал разговором, он говорил своим мрачным монотонным голосом, она пыталась вставить хоть слово, но это ей никогда не удавалось. К рассвету он уставал, и тогда Джейн говорила, а он слушал, шмыгая носом, издавая свое "ффамп".
She loved that man madly, but in a delirious way of some kind; there was never any mooching and mincing around, just talk and a very deep companionship that none of us would ever be able to fathom.	Она безумно любила этого парня, однако любовь эта носила какой-то исступленный характер. Не было ни заигрываний, ни жеманства - только разговоры и очень тесное дружеское общение, глубину которого вряд ли кто из нас когда-нибудь сможет постичь.
Something curiously unsympathetic and cold between them was really a form of humor by which they communicated their own set of subtle vibrations.	Чрезвычайно неприятный холодок в их отношениях был на самом деле неким видом юмора, с помощью которого они посылали друг другу неуловимые, лишь им двоим ведомые колебания.
Love is all; Jane was never more than ten feet away from Bull and never missed a word he said, and he spoke in a very low voice, too.	Любовь всесильна; Джейн никогда не отходила от Буйвола дальше чем на десять футов и ни разу не пропустила ни единого его слова, а говорил он очень тихо.
Dean and I were yelling about a big night in New Orleans and wanted Bull to show us around.	Мы с Дином наперебой кричали, что желаем устроить в Новом Орлеане грандиозное ночное веселье, и просили Буйвола показать нам город.
He threw a damper on this.	Он слегка охладил наш пыл:
"New Orleans is a very dull town.	- Новый Орлеан смертельно скучный город.
It's against the law to go to the colored section.	Закон запрещает заходить в район, где живут цветные.
The bars are insufferably dreary."	А от этих баров просто тоска берет.
I said, "There must be some ideal bars in town."	- В любом городе есть несколько идеальных баров, - возразил я.
"The ideal bar doesn't exist in America.	- В Америке не существует идеальных баров.
An ideal bar is something that's gone beyond our ken.	Идеальный бар - это нечто такое, что выходит за пределы наших познаний.

In nineteen ten a bar was a place where men went to meet during or after work, and all there was was a long counter, brass rails, spittoons, player piano for music, a few mirrors, and barrels of whisky at ten cents a shot together with barrels of beer at five cents a mug.	В тысяча девятьсот десятом бар был местом, где люди встречались во время или после работы, и все, что там было, - это длинная стойка, медные поручни, плевательницы, пианола вместо оркестра, несколько зеркал и бочки с виски по десять центов стаканчик, да еще бочки с пивом по пять центов кружка.
Now all you get is chromium, drunken women, fags, hostile bartenders, anxious owners who hover around the door, worried about their leather seats and the law; just a lot of screaming at the wrong time and deadly silence when a stranger walks in."	Теперь же там только хром, пьяные бабы, педерасты, злобные буфетчики да встревоженные хозяева, которые вертятся в дверях, потому что боятся за свои кожаные сиденья да еще побаиваются полиции. Один только шум не по делу да мертвая тишина, когда входит чужак.
We argued about bars.	Насчет баров я был не согласен.
"All right," he said, "I'll take you to New Orleans tonight and show you what I mean."	- Ладно, - сказал он, - вечером отвезу вас в Новый Орлеан и покажу, что я имею в виду.
And he deliberately took us to the dullest bars.	И он специально повез нас в самые скучные бары.
We left Jane with the children; supper was over; she was reading the want ads of the New Orleans Times-Picayune.	Джейн мы оставили с детьми, ужин был окончен; она читала объявления о найме в новоорлеанской "Таймс-Пикайюн".
I asked her if she was looking for a job; she only said it was the most interesting part of the paper.	Я спросил, не ищет ли она работу; она ответила, что это просто самый интересный раздел газеты.
Bull rode into town with us and went right on talking.	В машине Буйвол тоже не умолкал.
"Take it easy, Dean, we'll get there, I hope; hup, there's the ferry, you don't have to drive us clear into the river."	- Не спеши, Дин, надеюсь, мы и так доберемся. Эй, есть же паром, вовсе не обязательно въезжать прямо в реку!
He held on.	Он едва сдерживался.
Dean had gotten worse, he confided in me.	Мне он по секрету сообщил, что Дин явно испортился.
"He seems to me to be headed for his ideal fate, which is compulsive psychosis dashed with a jigger of psychopathic irresponsibility and violence."	- Мне кажется, он стремится к идеальной для него гибели, то есть к неизбежному психозу, разбавленному психопатической безответственностью и насилием.
He looked at Dean out of the corner of his eye.	- Он покосился на Дина.
"If you go to California with this madman you'll never make it.	- Если ты отправишься в Калифорнию с этим сумасшедшим, то никогда не доедешь.
Why don't you stay in New Orleans with me?	Почему бы тебе не остаться со мной в Новом Орлеане?
We'll play the horses over to Graetna and relax in my yard.	Будем играть в Гретне на скачках и отдыхать у меня во дворе.
I've got a nice set of knives and I'm building a target.	У меня есть превосходный набор ножей, я сооружаю мишень.
Some pretty juicy dolls downtown, too, if that's in your line these days."	В городе есть хорошенькие куколки, в самом соку, если, конечно, это тебя сейчас интересует.
He snuffed.	- Он шмыгнул носом.

We were on the ferry and Dean had leaped out to lean over the rail.	Мы были на пароме. Дин выскочил из машины и перегнулся через поручень.
I followed, but Bull sat on in the car, snuffing, thfump.	Я тоже вылез, а Буйвол остался в машине, он сидел и шмыгал носом: "ффамп".
There was a mystic wraith of fog over the brown waters that night, together with dark driftwoods; and across the way New Orleans glowed orange-bright, with a few dark ships at her hem, ghostly fogbound Cereno ships with Spanish balconies and ornamental poops, till you got up close and saw they were just old freighters from Sweden and Panama.	Над бурыми водами вилась той ночью мистическая прозрачная дымка, окутывавшая черный сплавной лес. А на том берегу ярко-оранжево светился Новый Орлеан и стояли у самой кромки воды несколько темных кораблей -задержанных туманом призрачных кораблей Серино с испанскими балкончиками и украшенной орнаментом кормой. Однако вблизи они оказались обыкновенными старыми грузовыми судами из Швеции и Панамы.
The ferry fires glowed in the night; the same Negroes plied the shovel and sang.	Полыхал в ночи огонь парома. Те же самые негры усердно работали лопатами и пели.
Old Big Slim Hazard had once worked on the Algiers ferry as a deckhand; this made me think of Mississippi Gene too; and as the river poured down from mid-America by starlight I knew, I knew like mad that everything I had ever known and would ever know was One.	На алжирском пароме служил когда-то палубным матросом Тощий Хазард. Вспомнив о нем, я вспомнил и о Миссисипи Джине. И глядя, как река при свете звезд катит свои волны из самого центра Америки, я знал, и знание это было сродни безумию: все, что я когда-то постиг, все, что еще предстоит постичь, - едино.
Strange to say, too, that night we crossed the ferry with Bull Lee a girl committed suicide off the deck; either just before or just after us; we saw it in the paper the next day.	И еще: как ни странно, в ту самую ночь, когда мы вместе с Буйволом Ли переплывали реку на пароме, какая-то девушка бросилась за борт и покончила счеты с жизнью. Произошло это до нас или сразу после; мы прочли об этом в газете на следующий день.
We hit all the dull bars in the French Quarter with Old Bull and went back home at midnight.	Мы прошлись со Старым Буйволом по всем унылым барам Французского квартала и в полночь вернулись домой.
That night Marylou took everything in the books; she took tea, goofballs, benny, liquor, and even asked Old Bull for a shot of M, which of course he didn't give her; he did give her a martini.	Чем только Мерилу не накачалась той ночью! Она обкурилась травкой, приняла чумовой нембутал, бенни, спиртное и даже попросила Старого Буйвола уколоть ее морфием, которого он, разумеется, ей не дал; он дал ей мартини.
She was so saturated with elements of all kinds that she came to a standstill and stood goofy on the porch with me.	Она была так напичкана всевозможной химией, что пребывала в столбняке и, вконец отупев, стояла рядом со мной на веранде.
It was a wonderful porch Bull had.	У Буйвола была прекрасная веранда.
It ran clear around the house; by moonlight with the willows it looked like an old Southern mansion that had seen better days.	Она шла вокруг всего дома. В лунном свете, окруженный ивами, дом был похож на старый южный особняк, некогда знававший лучшие времена.

In the house Jane sat reading the want ads in the living room; Bull was in the bathroom taking his fix, clutching his old black necktie in his teeth for a tourniquet and jabbing with the needle into his woesome arm with the thousand holes; Ed Dunkel was sprawled out with Galatea in the massive master bed that Old Bull and Jane never used; Dean was rolling tea; and Marylou and I imitated Southern aristocracy.	Джейн сидела в гостиной и читала объявления о найме; Буйвол принимал в ванной свою дозу наркотиков, вместо жгута сжимая в зубах старый черный галстук и вонзая иглу в свою чудовищную руку с тысячью дыр; Эд Данкел с Галатеей развалились на массивной хозяйской кровати, которой Старый Буйвол и Джейн никогда не пользовались; Дин сворачивал сигарету с травкой; а мы с Мерилу строили из себя южных аристократов.
"Why, Miss Lou, you look lovely and most fetching tonight."	- Ах, мисс Лу, сегодня вы просто очаровательны!
"Why, thank you, Crawford, I sure do appreciate the nice things you do say."	- Ах, благодарю вас, Крофорд, я очень высоко ценю ваши изысканные манеры и те прекрасные слова, которые вы произносите.
Doors kept opening around the crooked porch, and members of our sad drama in the American night kept popping out to find out where everybody was.	Двери покосившейся веранды то и дело открывались, и действующие лица нашей печальной драмы, разыгрывавшейся в американской ночи, выскакивали выяснить, где все остальные.
Finally I took a walk alone to the levee.	В конце концов я в одиночестве прогулялся к дамбе.
I wanted to sit on the muddy bank and dig the Mississippi River; instead of that I had to look at it with my nose against a wire fence.	Мне захотелось посидеть на илистом берегу и полюбоваться Миссисипи. Однако вместо этого мне пришлось глазеть на нее из-за проволочной ограды.
When you start separating the people from their rivers what have you got?	"Чего вы добиваетесь, когда начинаете отлучать людей от их рек?" -
"Bureaucracy!" says Old Bull; he sits with Kafka on his lap, the lamp burns above him, he snuffs, thfump.	"Бюрократии!" - говорит Старый Буйвол Ли; он сидит с Кафкой на коленях, над ним горит лампа, он шмыгает носом: "ффамп".
His old house creaks.	Его ветхий дом скрипит.
And the Montana log rolls by in the big black river of the night. " Tain't nothin but bureaucracy.	А бревно Монтаны плывет мимо в ночи по большой черной реке. - Одна сплошная бюрократия.
And unions!	И еще профсоюзы!
Especially unions!"	Особенно профсоюзы!
But dark laughter would come again.	Но вернется еще и мрачный смех.
7	7
It was there in the morning when I got up bright and early and found Old Bull and Dean in the back yard.	Наутро я проснулся чуть свет, в бодром состоянии духа, и обнаружил Старого Буйвола и Дина на заднем дворе.
Dean was wearing his gas-station coveralls and helping Bull.	Дин надел свой бензоколоночный комбинезон и помогал Буйволу.
Bull had found a great big piece of thick rotten wood and was desperately yanking with a hammerhook at little nails imbedded in it.	А Буйвол нашел громадный кусок гнилого бревна и отчаянно налегал на гвоздодер, пытаясь выдернуть вколоченные туда гвоздики.