На дороге - английский и русский параллельные тексты

Jack Kerouac	Джек Керуак
On The Road	На дороге
PART ONE	Часть первая
1	1
I first met Dean not long after my wife and I split up.	С Дином я познакомился вскоре после того, как расстался с женой.
I had just gotten over a serious illness that I won't bother to talk about, except that it had something to do with the miserably weary split-up and my feeling that everything was dead.	Я тогда перенес серьезную болезнь, распространяться о которой не стану, скажу только, что она имела отношение к страшно утомительному разводу и еще к возникшему у меня тогда чувству, что кругом все мертво.
With the coming of Dean Moriarty began the part of my life you could call my life on the road.	С появлением Дина Мориарти начался тот период моей жизни, который можно назвать жизнью в дороге.
Before that I'd often dreamed of going West to see the country, always vaguely planning and never taking off.	Я и раньше частенько мечтал отправиться на Запад, посмотреть страну, - строил туманные планы, но так и не двинулся с места.
Dean is the perfect guy for the road because he actually was born on the road, when his parents were passing through Salt Lake City in 1926, in a jalopy, on their way to Los Angeles.	Дин - идеальный попутчик, он даже родился в дороге, в 1926 году, в Солт-Лейк-Сити, когда его отец с матерью добирались на своей колымаге до Лос-Анджелеса.
First reports of him came to me through Chad King, who'd shown me a few letters from him written in a New Mexico reform school.	Впервые я услышал о нем от Чеда Кинга, который показал мне несколько писем Дина, отправленных из исправительной школы для малолетних преступников в Нью-Мексико.
I was tremendously interested in the letters because they so naively and sweetly asked Chad to teach him all about Nietzsche and all the wonderful intellectual things that Chad knew.	Письма меня страшно заинтересовали, потому что их автор с очаровательным простодушием просил Чеда обучить его всему, что тот знает о Ницше и прочих замечательных интеллектуальных премудростях.
At one point Carlo and I talked about the letters and wondered if we would ever meet the strange Dean Moriarty.	Как-то мы с Карло разговаривали об этих письмах и сошлись на том, что с удивительным Дином Мориарти надо непременно познакомиться.
This is all far back, when Dean was not the way he is today, when he was a young jailkid shrouded in mystery.	Это было очень давно, когда Дин еще не стал таким, как теперь, а был еще окутанным тайной юным арестантом.
Then news came that Dean was out of reform school and was coming to New York for the first time; also there was talk that he had just married a girl called Marylou.	Затем до нас дошли слухи, что Дин вышел из исправительной школы и впервые едет в Нью-Йорк. Еще поговаривали, что он уже успел жениться на девушке по имени Мерилу.
One day I was hanging around the campus and Chad and Tim Gray told me Dean was staying in a cold-water pad in East Harlem, the Spanish Harlem.	Однажды, околачиваясь в университетском городке, я услышал от Чеда и Тима Грэя, что Дин остановился в какой-то халупе без отопления в Восточном Гарлеме - Испанском квартале.

Dean had arrived the night before, the first time in New York, with his beautiful little sharp chick Marylou; they got off the Greyhound bus at 50th Street and cut around the corner looking for a place to eat and went right in Hector's, and since then Hector's cafeteria has always been a big symbol of New York for Dean.	Накануне вечером Дин прибыл в Нью-Йорк со своей хорошенькой продувной цыпочкой Мерилу. Они вышли из междугородного автобуса на 50-й улице, завернули за угол в поисках места, где можно перекусить, и попали прямо к "Гектору". И с тех пор закусочная Г ектора навсегда осталась для Дина главным символом Нью-Йорка.
They spent money on beautiful big glazed cakes and creampuffs.	Они потратились на большие красивые глазированные пирожные и слойки со взбитым кремом.
All this time Dean was telling Marylou things like this:	Все это время Дин твердил Мерилу примерно следующее:
"Now, darling, here we are in New York and although I haven't quite told you everything that I was thinking about when we crossed Missouri and especially at the point when we passed the Booneville reformatory which reminded me of my jail problem, it is absolutely necessary now to postpone all those leftover things concerning our personal lovethings and at once begin thinking of specific worklife plans... " and so on in the way that he had in those early days.	"Вот мы и в Нью-Йорке, дорогая, и хотя я рассказал тебе еще не обо всем, о чем думал, пока мы ехали через Миссури, а главное - когда проезжали Бунвилльскую исправительную школу, которая напомнила мне о моих тюремных передрягах, - сейчас во что бы то ни стало надо отбросить на время всю нашу любовную дребедень и немедленно начать строить конкретные планы, как заработать на жизнь..." - и так далее, в той манере, которая была свойственна ему в прежние времена.
I went to the cold-water flat with the boys, and Dean came to the door in his shorts.	Мы с ребятами пришли в эту квартирку без отопления. Дверь открыл Дин в трусах.
Marylou was jumping off the couch; Dean had dispatched the occupant of the apartment to the kitchen, probably to make coffee, while he proceeded with his love-problems, for to him sex was the one and only holy and important thing in life, although he had to sweat and curse to make a living and so on.	С кушетки спрыгнула Мерилу. Перед нашим визитом Дин отправил владельца квартиры на кухню - вероятно, сварить кофе, - а сам возобновил свои любовные занятия, ведь секс был его подлинным призванием и единственным божеством, и верность этому божеству он нарушал лишь в силу необходимости трудиться, чтобы заработать на жизнь.
You saw that in the way he stood bobbing his head, always looking down, nodding, like a young boxer to instructions, to make you think he was listening to every word, throwing in a thousand "Yeses" and "That's rights."	Волнуясь, он глядел в пол, подергивал и кивал головой, словно молодой боксер в ответ на наставления тренера, а чтобы не подумали, будто он пропустил хоть слово, вставлял тысячи "да" и "вот именно".
My first impression of Dean was of a young Gene Autry - trim, thin-hipped, blue-eyed, with a real Oklahoma accent - a sideburned hero of the snowy West.	В ту первую встречу меня поразило сходство Дина с молодым Джином Отри - стройный, узкобедрый, голубоглазый, с подлинным оклахомским выговором, - герой снежного Запада, отрастивший баки.
In fact he'd just been working on a ranch, Ed Wall's in Colorado, before marrying Marylou and coming East.	Он и в самом деле, до того как жениться на Мерилу и приехать на Восток, работал на ранчо Эда Уолла в Колорадо.

Marylou was a pretty blonde with immense ringlets of hair like a sea of golden tresses; she sat there on the edge of the couch with her hands hanging in her lap and her smoky blue country eyes fixed in a wide stare because she was in an evil gray New York pad that she'd heard about back West, and waiting like a longbodied emaciated Modigliani surrealist woman in a serious room.	Мерилу была очаровательной блондинкой с морем вьющихся золотистых волос. Она сидела на краю кушетки, сложив руки на коленях, а ее наивные дымчато-голубые глаза были широко раскрыты и застыли в изумлении, ведь она попала в скверную, мрачную нью-йоркскую халупу, о каких была наслышана еще на Западе, и теперь чего-то ждала, напоминая женщину Модильяни -длиннотелую, истомленную, сюрреалистическую - в солидном кабинете.
But, outside of being a sweet little girl, she was awfully dumb and capable of doing horrible things.	Однако милая маленькая Мерилу оказалась девицей недалекой, к тому же способной на дикие выходки.
That night we all drank beer and pulled wrists and talked till dawn, and in the morning, while we sat around dumbly smoking butts from ashtrays in the gray light of a gloomy day, Dean got up nervously, paced around, thinking, and decided the thing to do was to have Marylou make breakfast and sweep the floor.	Той ночью мы все пили пиво, мерились силой рук и болтали до рассвета, а наутро, когда мы молча сидели, попыхивая в сером свете нового унылого дня собранными из пепельниц окурками, Дин нервно вскочил, походил, подумал и решил, что самое важное сейчас - заставить Мерилу приготовить завтрак и подмести пол.
"In other words we've got to get on the ball, darling, what I'm saying, otherwise it'll be fluctuating and lack of true knowledge or crystallization of our plans."	- Другими словами, нам следует действовать порасторопнее, дорогая, вот что я тебе скажу, а то все как-то зыбко, нашим планам не хватает четкости и определенности.
Then I went away.	Потом я ушел.
During the following week he confided in Chad King that he absolutely had to learn how to write from him; Chad said I was a writer and he should come to me for advice.	Всю следующую неделю Дин пытался убедить Чеда Кинга в том, что тот просто обязан преподать ему уроки писательского мастерства. Чед сказал ему, что писатель - я, ко мне, мол, и надо обращаться.
Meanwhile Dean had gotten a job in a parking lot, had a fight with Marylou in their Hoboken apartment - God knows why they went there - and she was so mad and so down deep vindictive that she reported to the police some false trumped-up hysterical crazy charge, and Dean had to lam from Hoboken.	К тому времени Дин нашел работу на автостоянке, подрался с Мерилу в их квартирке в Хобокене - одному Богу известно, зачем они туда переехали, - а та совершенно обезумела и так жаждала мести, что донесла на него в полицию, выдвинув в припадке истерики дутое, нелепое обвинение, так что из Хобокена Дину пришлось уносить ноги.
So he had no place to live.	Поэтому жить ему теперь было негде.
He came right out to Paterson, New Jersey, where I was living with my aunt, and one night while I was studying there was a knock on the door, and there was Dean, bowing, shuffling obsequiously in the dark of the hall, and saying,	Он сразу же отправился в Патерсон, Нью-Джерси, где я жил со своей тетушкой, и вот как-то вечером, когда я работал, раздался стук в дверь и возник Дин. Кланяясь и подобострастно расшаркиваясь во тьме коридора, он сказал:
"Hello, you remember me - Dean Moriarty?	- Привет, ты меня помнишь - Дин Мориарти?
I've come to ask you to show me how to write."	Я пришел учиться у тебя, как надо писать.
"And where's Marylou?"	- А где Мерилу? - спросил я.

I asked, and Dean said she'd apparently whored a few dollars together and gone back to Denver - "the whore!"	И Дин ответил, что она, скорее всего, заработала на панели несколько долларов и смоталась обратно в Денвер - "шлюха!".
So we went out to have a few beers because we couldn't talk like we wanted to talk in front of my aunt, who sat in the living room reading her paper.	Мы отправились выпить пива, потому что не могли как следует поговорить при тетушке, которая сидела в гостиной и читала газету.
She took one look at Dean and decided that he was a madman.	Едва взглянув на Дина, она сразу же решила, что он сумасшедший.
In the bar I told Dean,	В пивной я сказал Дину:
"Hell, man, I know very well you didn't come to me only to want to become a writer, and after all what do I really know about it except you've got to stick to it with the energy of a benny addict."	- Черт возьми, старина, я прекрасно понимаю, что ты не пришел бы ко мне только затем, чтобы стать писателем, да и знаю я об этом только одно - то, что в это дело надо врубаться с энергией бензедринщика...
And he said,	Он же отвечал:
"Yes, of course, I know exactly what you mean and in fact all those problems have occurred to me, but the thing that I want is the realization of those factors that should one depend on Schopenhauer's dichotomy for any inwardly realized... " and so on in that way, things I understood not a bit and he himself didn't.	- Ну разумеется, мне эта мысль хорошо знакома, да я и сам сталкивался с подобными проблемами, но чего я хочу, так это реализации тех факторов, которые следует поставить в зависимость от дихотомии Шопенгауэра, потому что каждый внутренне осознанный... - и так далее, в том же духе, о вещах, в которых я ровным счетом ничего не смыслил и в которых сам он смыслил еще меньше моего.
In those days he really didn't know what he was talking about; that is to say, he was a young jailkid all hung-up on the wonderful possibilities of becoming a real intellectual, and he liked to talk in the tone and using the words, but in a jumbled way, that he had heard from "real intellectuals" - although, mind you, he wasn't so naive as that in all other things, and it took him just a few months with Carlo Marx to become completely in there with all the terms and jargon.	В те времена он и сам не понимал собственных речей. Короче говоря, он был юным арестантом, зациклившимся на радужной перспективе сделаться подлинным интеллектуалом, и любил употребить в разговоре, правда слегка путаясь, словечки, которые слыхал от "подлинных интеллектуалов". Тем не менее, уверяю вас, в других вещах он не был столь наивен, и ему понадобилось всего несколько месяцев общения с Карло Марксом, чтобы полностью освоиться и с терминами, и с жаргоном.
Nonetheless we understood each other on other levels of madness, and I agreed that he could stay at my house till he found a job and furthermore we agreed to go out West sometime.	Несмотря ни на что, мы поняли друг друга на иных уровнях безумия, и я согласился, пока он не найдет работу, пустить его пожить, к тому же мы договорились когда-нибудь отправиться на Запад.
That was the winter of 1947.	Была зима 1947 года.
One night when Dean ate supper at my house - he already had the parking-lot job in New York - he leaned over my shoulder as I typed rapidly away and said,	Как-то вечером, когда Дин ужинал у меня - он уже нашел работу на автостоянке в Нью-Йорке, -я сидел и барабанил на машинке, а он положил руку мне на плечо и сказал:
"Come on man, those girls won't wait, make it fast."	- Собирайся, старина, эти девицы ждать не будут, поторопись.
I said,	Я ответил:

"Hold on just a minute, I'll be right with you soon as I finish this chapter," and it was one of the best chapters in the book.	- Подожди минуту, я только закончу главу, - а это была одна из лучших глав книги.
Then I dressed and off we flew to New York to meet some girls.	Потом я оделся, и мы помчались в Нью-Йорк на встречу с какими-то девицами.
As we rode in the bus in the weird phosphorescent void of the Lincoln Tunnel we leaned on each other with fingers waving and yelled and talked excitedly, and I was beginning to get the bug like Dean.	Когда мы ехали в автобусе сквозь таинственную фосфоресцирующую пустоту туннеля Линкольна, опираясь друг на друга, тыча пальцами в воздух, возбужденно и громко болтая, Диново помешательство начало передаваться мне.
He was simply a youth tremendously excited with life, and though he was a con-man, he was only conning because he wanted so much to live and to get involved with people who would otherwise pay no attention to him.	Он был всего лишь юношей, до умопомрачения опьяненным жизнью, и, будучи мошенником, мошенничал только потому, что очень хотел жить и иметь дело с людьми, которые иначе не обратили бы на него никакого внимания.
He was conning me and I knew it (for room and board and "how-to-write," etc.), and he knew I knew (this has been the basis of our relationship), but I didn't care and we got along fine - no pestering, no catering; we tiptoed around each other like heartbreaking new friends.	Он надувал и меня, и я это знал (из-за жилья, харчей и того, "как-надо-писать"), а он знал, что я это знаю (и в этом суть наших отношений), но мне было наплевать, и мы прекрасно ладили - не докучая и не угождая друг другу. Деликатные, словно новоиспеченные друзья, мы обхаживали друг друга на цыпочках.
I began to learn from him as much as he probably learned from me.	Я начал у него учиться так же, как он, вероятно, учился у меня.
As far as my work was concerned he said,	Что до моей работы, то он говорил:
"Go ahead, everything you do is great."	- Давай, давай, то, что ты делаешь, - великолепно!
He watched over my shoulder as I wrote stories, yelling,	Когда я писал рассказы, он заглядывал мне через плечо и орал:
"Yes!	-Да!
That's right!	Точно!
Wow!	Ого!
Man!" and	Старина!
"Phew!" and wiped his face with his handkerchief.	- А еще: - Уфф! - и вытирал платком лицо.
"Man, wow, there's so many things to do, so many things to write!	- Эх, старина, еще столько надо сделать, столько написать!
How to even begin to get it all down and without modified restraints and all hung-up on like literary inhibitions and grammatical fears... "	Главное - начать бы все это записывать, да без всяких там лишних стеснений и препятствий вроде литературных запретов и грамматических страхов...
"That's right, man, now you're talking."	- Да, старина, вот это я понимаю!
And a kind of holy lightning I saw flashing from his excitement and his visions, which he described so torrentially that people in buses looked around to see the "overexcited nut."	И я видел нечто вроде священной молнии, рожденной на свет его волнением и его видениями, которые он обрисовывал так стремительно и многословно, что люди в автобусах оборачивались, чтобы разглядеть "перевозбужденного психа".

In the West he'd spent a third of his time in the poolhall, a third in jail, and a third in the public library.	Треть своей жизни на Западе он провел, играя на тотализаторе, треть - в тюрьме и треть - в публичной библиотеке.
They'd seen him rushing eagerly down the winter streets, bareheaded, carrying books to the poolhall, or climbing trees to get into the attics of buddies where he spent days reading or hiding from the law.	Видели, как он, нагруженный книгами, опрометью мчится с непокрытой головой по зимним улицам в тотализаторный зал автодрома или как карабкается по деревьям на чердаки своих приятелей, где он сутками читал, а то и скрывался от полиции.
We went to New York - I forget what the situation was, two colored girls - there were no girls there; they were supposed to meet him in a diner and didn't showup.	Мы приехали в Нью-Йорк - чуть не забыл, с чего все началось - две цветные девицы, - и никаких девиц там не оказалось. Они должны были встретиться с Дином в дешевом ресторанчике, но так и не появились.
We went to his parking lot where he had a few things to do - change his clothes in the shack in back and spruce up a bit in front of a cracked mirror and so on, and then we took off.	Мы отправились на автостоянку, где у него были кое-какие дела: надо было переодеться в глубине домика, наскоро привести себя в порядок перед треснувшим зеркалом и все такое, а потом мы тронулись в путь.
And that was the night Dean met Carlo Marx.	Именно в тот вечер Дин познакомился с Карло Марксом.
A tremendous thing happened when Dean met Carlo Marx.	И знакомство Дина с Карло Марксом имело потрясающие последствия.
Two keen minds that they are, they took to each other at the drop of a hat.	С их обостренным восприятием они сразу же приохотились друг к другу.
Two piercing eyes glanced into two piercing eyes -the holy con-man with the shining mind, and the sorrowful poetic con-man with the dark mind that is Carlo Marx.	Проницательный взгляд одного встретился с проницательным взглядом другого - святой мошенник с душой нараспашку повстречал печального мошенника-поэта с темной душой -Карло Маркса.
From that moment on I saw very little of Dean, and I was a little sorry too.	С той минуты я видел Дина очень редко и был этим немного расстроен.
Their energies met head-on, I was a lout compared, I couldn't keep up with them.	Столкнулись во всеоружии их кипучие энергии, и мне, неуклюжему, было за ними не угнаться.
The whole mad swirl of everything that was to come began then; it would mix up all my friends and all I had left of my family in a big dust cloud over the American Night.	Тогда и началось все, что должно было случиться, тогда и поднялся весь этот безумный вихрь; он затянет всех моих друзей и все, что осталось от моей семьи, в большое облако пыли над Американской Ночью.
Carlo told him of Old Bull Lee, Elmer Hassel, Jane: Lee in Texas growing weed, Hassel on Riker's Island, Jane wandering on Times Square in a benzedrine hallucination, with her baby girl in her arms and ending up in Bellevue.	Карло рассказывал Дину о Старом Буйволе Ли, Элмере Хасселе, Джейн. Ли выращивает травку в Техасе, Хассел - на острове Райкер, Джейн с ребенком на руках блуждает в бензедриновых галлюцинациях по Таймс-сквер и оказывается в Бельвью.
And Dean told Carlo of unknown people in the West like Tommy Snark, the clubfooted poolhall rotation shark and cardplayer and queer saint.	А Дин рассказал Карло о неизвестных людях с Запада - вроде Томми Снарка, косолапого шулера с автодромного тотализатора, картежника и юродивого.

He told him of Roy Johnson, Big Ed Dunkel, his boyhood buddies, his street buddies, his innumerable girls and sex-parties and pornographic pictures, his heroes, heroines, adventures.	Он рассказал ему о Рое Джонсоне, о Детине Эде Данкеле - приятелях детства, своих уличных дружках, о своих бесчисленных девицах, о сексуальных вечеринках и порнографических открытках, о своих героях, героинях и приключениях.
They rushed down the street together, digging everything in the early way they had, which later became so much sadder and perceptive and blank.	Они вместе носились по улицам, врубаясь во все в своей тогдашней манере, которая позже стала куда более печальной, стала вдумчивой и бессмысленной.
But then they danced down the streets like dingledodies, and I shambled after as I've been doing all my life after people who interest me, because the only people for me are the mad ones, the ones who are mad to live, mad to talk, mad to be saved, desirous of everything at the same time, the ones who never yawn or say a commonplace thing, but burn, burn, burn like fabulous yellow roman candles exploding like spiders across the stars and in the middle you see the blue centerlight pop and everybody goes	Но тогда они приплясывали на улицах как заведенные, а я плелся сзади, как всю жизнь плетусь за теми, кто мне интересен, потому что интересны мне одни безумцы - те, кто без ума от жизни, от разговоров, от желания быть спасенным, кто жаждет всего сразу, кто никогда не скучает и не говорит банальностей, а лишь горит, горит, горит, как фантастические желтые римские свечи, которые пауками распускаются в звездном небе, а в центре возникает яркая голубая вспышка, и тогда все кричат.
"Awww!"	"Ого-о-о!"
What did they call such young people in Goethe's Germany?	Как называли таких молодых людей в Германии во времена Гёте?
Wanting dearly to learn how to write like Carlo, the first thing you know, Dean was attacking him with a great amorous soul such as only a con-man can have.	Страстно желая научиться писать, как Карло, Дин тотчас отдал ему любвеобильное пылкое сердце -такое, какое может быть только у плута.
"Now, Carlo, let me speak - here's what I'm saying... " I didn't see them for about two weeks, during which time they cemented their relationship to fiendish allday-allnight-talk proportions.	-Теперь, Карло, дай мне сказать... вот что я скажу... Я не видел их недели две, и за это время они скрепили свои отношения неразрывными, дьявольскими узами круглосуточных разговоров.
Then came spring, the great time of traveling, and everybody in the scattered gang was getting ready to take one trip or another.	Потом настала весна - прекрасное время путешествий, и каждый, кто входил в эту разрозненную шайку, готовился пуститься в свой путь.
I was busily at work on my novel and when I carne to the halfway mark, after a trip down South with my aunt to visit my brother Rocco, I got ready to travel West for the very first time.	Я был поглощен работой над романом, а когда дошел до середины, съездил с тетушкой на Юг к моему брату Рокко и был готов к самому первому путешествию на Запад.
Dean had already left.	Дин к тому времени уже уехал.
Carlo and I saw him off at the 34th Street Greyhound station.	Мы с Карло провожали его на автовокзале компании "Грейхаунд" на 34-й улице.
Upstairs they had a place where you could make pictures for a quarter.	Там, наверху, можно было за двадцать пять центов сфотографироваться.
Carlo took off his glasses and looked sinister.	Карло снял очки и приобрел мрачный вид.
Dean made a profile shot and looked coyly around.	Дин сфотографировался в профиль и стыдливо огляделся.

I took a straight picture that made me look like a thirty-year-old Italian who'd kill anybody who said anything against his mother.	Я позировал, глядя в объектив, отчего стал похож на тридцатилетнего итальянца, который убьет любого, кто скажет хоть слово против его матери.
This picture Carlo and Dean neatly cut down the middle with a razor and saved a half each in their wallets.	Эту фотографию Карло с Дином аккуратно разрезали пополам бритвой, и каждый положил свою половинку себе в бумажник.
Dean was wearing a real Western business suit for his big trip back to Denver; he'd finished his first fling in New York.	Дин, отправляясь в долгий обратный путь в Денвер, нарядился в пиджачную пару настоящего жителя Запада; кончилось его веселое житье в Нью-Йорке.
I say fling, but he only worked like a dog in parking lots.	Я говорю "веселое", он же только и делал, что работал как вол на автостоянках.
The most fantastic parking-lot attendant in the world, he can back a car forty miles an hour into a tight squeeze and stop at the wall, jump out, race among fenders, leap into another car, circle it fifty miles an hour in a narrow space, back swiftly into tight spot, hump, snap the car with the emergency so that you see it bounce as he flies out; then clear to the ticket shack, sprinting like a track star, hand a ticket, leap into a newly arrived car before the owner's half out, leap literally under him as he steps out, start the car with the door flapping, and roar off to the next available spot, arc, pop in, brake, out, run; working like that without pause eight hours a night, evening rush hours and after-theater rush hours, in greasy wino pants with a frayed fur-lined jacket and beat shoes that flap.	Самый эксцентричный служитель автостоянок на свете, он может в жуткой давке подать задним ходом со скоростью сорок миль в час и остановить машину у самой стены, выпрыгнуть, промчаться между боками автомобилей, вскочить в другую машину, покружить на ней в тесноте со скоростью пятьдесят миль в час, выбрать тесный пятачок, вновь подать задом, сгорбиться и так наподдать по тормозам, что машина подпрыгивает, когда он из нее вылетает; затем, словно заправский спринтер, прямиком в будку кассира, отдать квитанцию, вскочить в только что прибывшую машину, владелец которой еще и наполовину не вылез, буквально прошмыгнуть под ним, пока тот делает шаг наружу, запустить мотор, одновременно захлопнув дверцу, с ревом домчаться до ближайшего свободного пятачка, согнуться, что-то вставить, включить тормоза, выскочить - и бегом. И так без единой паузы, восемь часов каждый вечер - вечерние часы "пик" и послетеатральные часы "пик", в промасленных, залитых вином штанах, поношенной, отороченной мехом куртке и стоптанных шлепающих башмаках.
Now he'd bought a new suit to go back in; blue with pencil stripes, vest and all - eleven dollars on Third Avenue, with a watch and watch chain, and a portable typewriter with which he was going to start writing in a Denver rooming house as soon as he got a job there.	И вот он купил новый костюм, чтобы отправиться в обратный путь; синий костюм в тонкую полоску, жилет и все такое - одиннадцать долларов на Третьей авеню, да еще часы с цепочкой и портативную пишущую машинку, с помощью которой он собирался начать писать в каком-нибудь денверском пансионе, как только найдет работу.
We had a farewell meal of franks and beans in a Seventh Avenue Riker's, and then Dean got on the bus that said Chicago and roared off into the night.	На прощание мы полакомились сосисками с бобами у "Райкера" на Седьмой авеню, а потом Дин сел в автобус с надписью "Чикаго" и умчался в ночь.
There went our wrangler.	Вот и уехал наш ковбой.
I promised myself to go the same way when spring really bloomed and opened up the land.	Я дал себе слово отправиться тем же путем, когда весна будет в разгаре и расцветет вся страна.

And this was really the way that my whole road experience began, and the things that were to come are too fantastic not to tell.	Именно с этого и начались мои дорожные приключения, и то, что ждало меня впереди, слишком невероятно и просто требует рассказа.
Yes, and it wasn't only because I was a writer and needed new experiences that I wanted to know Dean more, and because my life hanging around the campus had reached the completion of its cycle and was stultified, but because, somehow, in spite of our difference in character, he reminded me of some long-lost brother; the sight of his suffering bony face with the long sideburns and his straining muscular sweating neck made me remember my boyhood in those dye-dumps and swim-holes and riversides of Paterson and the Passaic.	Да, я хотел узнать Дина поближе не только потому, что был писателем и нуждался в новых впечатлениях, а моя жизнь, связанная с университетским городком, достигла завершения своего цикла и стала бессмысленной, но еще и потому, что каким-то образом, несмотря на несхожесть наших характеров, он напоминал мне некоего давно потерянного брата. При взгляде на его страдающее скуластое лицо с длинными баками и напряженную, мускулистую потную шею я вспоминал детство на свалках красилен, в купальнях и на берегах Пассейика в Патерсоне.
His dirty workclothes clung to him so gracefully, as though you couldn't buy a better fit from a custom tailor but only earn it from the Natural Tailor of Natural Joy, as Dean had, in his stresses.	Грязная рабочая одежда сидела на Дине так изящно, словно столь элегантный костюм был произведением не простого портного, а Природного Закройщика Природной Радости, да и тот еще надо было заслужить, что Дин и сделал -ценою своих невзгод.
And in his excited way of speaking I heard again the voices of old companions and brothers under the bridge, among the motorcycles, along the wash-lined neighborhood and drowsy doorsteps of afternoon where boys played guitars while their older brothers worked in the mills.	А в его возбужденной манере говорить мне вновь слышались голоса старых товарищей и братьев под мостом, среди мотоциклов, в завешанных бельем дворах и на сонных послеполуденных крылечках, где играли на гитарах мальчишки, пока их старшие братья были на фабрике.
All my other current friends were "intellectuals" -Chad the Nietzschean anthropologist, Carlo Marx and his nutty surrealist low-voiced serious staring talk, Old Bull Lee and his critical anti-every-thing drawl -or else they were slinking criminals like Elmer Hassel, with that hip sneer; Jane Lee the same, sprawled on the Oriental cover of her couch, sniffing at the New Yorker.	Все прочие мои тогдашние друзья были "интеллектуалами": Чед - антрополог-ницшеанец, Карло Маркс с его серьезным пристальным взглядом, тихим голосом и безумными сюрреалистическими речами, Старый Буйвол Ли, ругавший все на свете, манерно растягивая слова. Или же это были преступники в бегах, вроде Элмера Хассела с его глумливой усмешкой и той же Джейн Ли, которая, развалившись на кушетке с восточным покрывалом, шмыгала носом, уставившись в "Нью-Йоркер".
But Dean's intelligence was every bit as formal and shining and complete, without the tedious intellectualness.	Но Дин обладал ничуть не менее здравым, блестящим и совершенным умом, к тому же без всей этой утомительной интеллектуальности.
And his "criminality" was not something that sulked and sneered; it was a wild yea-saying overburst of American joy; it was Western, the west wind, an ode from the Plains, something new, long prophesied, long a-coming (he only stole cars for joy rides).	Да и в "уголовщине" его не было ни глумления, ни злости. Это был дикий положительный взрыв американского восторга; это был Запад, западный ветер, ода с Равнин, нечто новое, давно предсказанное и долгожданное (автомобили он угонял только потому, что любил кататься).

Besides, all my New York friends were in the negative, nightmare position of putting down society and giving their tired bookish or political or psychoanalytical reasons, but Dean just raced in society, eager for bread and love; he didn't care one way or the other, "so long's I can get that lil ole gal with that lil sumpin down there tween her legs, boy," and "so long's we can eat, son, y'ear me? I'm hungry, I'm starving, let's eat right now!" - and off we'd rush to eat, whereof, as saith Ecclesiastes,	К тому же все мои нью-йоркские друзья стояли на маниакальной пессимистической позиции критики общества и подводили под нее опостылевшую книжную, политическую или психоаналитическую базу. А Дин попросту мчался внутри общества, страстно желая хлеба и любви. И ему было безразлично все остальное, "пока я могу заполучить эту девчонку вместе с кое-чем промеж ног, старина", и "пока мы в состоянии жрать, сынок, слышишь меня? я голоден, я просто умираю с голодухи, давай немедленно поедим!" - и мы мчались есть, ведь, как сказано у Экклезиаста:
"It is your portion under the sun."	"Это твоя доля под солнцем".
A western kinsman of the sun, Dean.	Дин, западный родственник солнца.
Although my aunt warned me that he would get me in trouble, I could hear a new call and see a new horizon, and believe it at my young age; and a little bit of trouble or even Dean's eventual rejection of me as a buddy, putting me down, as he would later, on starving sidewalks and sickbeds - what did it matter?	Хоть тетушка и предупреждала, что он доведет меня до беды, я в молодые годы был способен услышать новый зов, увидеть новые горизонты и поверить и в то и в другое. А мелкие неприятности или даже то, что Дин вполне мог забыть о нашей дружбе, бросив меня на берущих голодным измором тротуарах или прикованным к постели, - какое все это имело значение?
I was a young writer and I wanted to take off.	Я был молодым писателем, я хотел отправиться в путь.
Somewhere along the line I knew there'd be girls, visions, everything; somewhere along the line the pearl would be handed to me.	Я знал, что где-то в пути будут девушки, будет все, и где-то в пути жемчужина будет мне отдана.
2	2
In the month of July 1947, having saved about fifty dollars from old veteran benefits, I was ready to go to the West Coast.	В июле 1947 года, накопив долларов пятьдесят из старых ветеранских пособий, я был готов ехать на Западное Побережье.
My friend Remi Boncœur had written me a letter from San Francisco, saying I should come and ship out with him on an around-the-world liner.	Мой друг Реми Бонкур написал мне из Сан-Франциско, пригласив приехать и отправиться с ним в плавание на океанском лайнере.
He swore he could get me into the engine room.	Он ручался, что устроит меня механиком в машинное отделение.
I wrote back and said I'd be satisfied with any old freighter so long as I could take a few long Pacific trips and come back with enough money to support myself in my aunt's house while I finished my book.	Я ответил, что был бы рад любому грузовому суденышку и готов предпринять не одно плавание по Тихому океану, лишь бы привезти достаточно денег, чтобы продержаться в тетушкином доме и закончить книгу.
He said he had a shack in Mill City and I would have all the time in the world to write there while we went through the rigmarole of getting the ship.	Реми сообщил, что в Милл-Сити у него есть домик, где я смогу вволю писать, пока не закончится катавасия с устройством на корабль.
He was living with a girl called Lee Ann; he said she was a marvelous cook and everything would jump.	Жил он с девушкой по имени Ли Энн. Он уверял, что она прекрасно готовит и все будет на высшем уровне.

Remi was an old prep-school friend, a Frenchman brought up in Paris and a really mad guy - I didn't know how mad at this time.	Реми был моим старым школьным другом, французом, воспитанным в Париже, и настоящим безумцем - а насколько он был безумен в то время, я и не подозревал.
So he expected me to arrive in ten days.	Он ждал меня не позже чем через десять дней.
My aunt was all in accord with my trip to the West; she said it would do me good, I'd been working so hard all winter and staying in too much; she even didn't complain when I told her I'd have to hitchhike some.	Тетушка восприняла весть о моей поездке на Запад с энтузиазмом; она сказала, что мне это будет полезно, ведь я всю зиму упорно трудился и слишком долго сидел взаперти. Она даже не стала возражать, когда я признался ей, что иногда придется добираться на попутных машинах.
All she wanted was for me to come back in one piece.	Хотела она только одного - чтобы я вернулся целым и невредимым.
So, leaving my big half-manuscript sitting on top of my desk, and folding back my comfortable home sheets for the last time one morning, I left with my canvas bag in which a few fundamental things were packed and took off for the Pacific Ocean with the fifty dollars in my pocket.	И вот, оставив на столе свою пухлую полурукопись и в последний раз скатав уютные домашние простыни, в одно прекрасное утро я вышел из дома с парусиновым мешком, в котором было только самое необходимое, и с пятьюдесятью долларами в кармане направился к Тихому океану.
I'd been poring over maps of the United States in Paterson for months, even reading books about the pioneers and savoring names like Platte and Cimarron and so on, and on the road-map was one long red line called Route 6 that led from the tip of Cape Cod clear to Ely, Nevada, and there dipped down to Los Angeles.	В Патерсоне я месяцами сидел над картами Соединенных Штатов, даже читал книги про первых поселенцев, смакуя такие названия, как Платте, Симаррон и прочие, а на дорожной карте была одна длинная красная линия под названием "Дорога 6", которая тянулась от оконечности мыса Код до самого Или, штат Невада, а там спускалась вниз, к Лос-Анджелесу.
I'll just stay on 6 all the way to Ely, I said to myself and confidently started.	Вот по "шестерке" я и поеду до самого Или, сказал я себе и, уверенный в успехе своего предприятия, тронулся в путь.
To get to 6 I had to go up to Bear Mountain.	Чтобы добраться до "шестерки", я должен был подняться к Медвежьей горе.
Filled with dreams of what I'd do in Chicago, in Denver, and then finally in San Fran, I took the Seventh Avenue subway to the end of the line at 242nd Street, and there took a trolley into Yonkers; in downtown Yonkers I transferred to an outgoing trolley and went to the city limits on the east bank of the Hudson River.	В предвкушении великих дел, которые ждут меня в Чикаго, Денвере и, наконец, в Сан-Франциско, я сел в подземку на Седьмой авеню и доехал до конца - до 242-й улицы, а оттуда трамваем добрался до Йонкерса. В центре Йонкерса я пересел на трамвай, который довез меня до самой городской черты на восточном берегу реки Гудзон.
If you drop a rose in the Hudson River at its mysterious source in the Adirondacks, think of all the places it journeys by as it goes out to sea forever -think of that wonderful Hudson Valley.	Если вы уроните розу в Гудзон у его таинственных истоков в горах Адирондака, подумайте обо всех тех местах, мимо которых она пропутешествует, прежде чем навсегда исчезнуть в море, - подумайте о прекрасной долине Гудзона.
I started hitching up the thing.	Я начал свой подъем на попутках.
Five scattered rides took me to the desired Bear Mountain Fridge, where Route 6 arched in from New England.	За пять рейсов я добрался до желанного моста Медвежьей горы, где дугой шла из Новой Англии Дорога 6.

It began to rain in torrents when I was let off there.	Когда меня там высадили, начался проливной дождь.
It was mountainous.	Кругом были горы.
Route 6 came over the river, wound around a traffic circle, and disappeared into the wilderness.	Дорога 6, придя из-за реки, огибала транспортную развязку и терялась среди девственной природы.
Not only was there no traffic but the rain came down in buckets and I had no shelter.	Мало того что не было машин, так еще и дождь лил как из ведра, а укрыться было негде.
I had to run under some pines to take cover; this did no good; I began crying and swearing and socking myself on the head for being such a damn fool.	Пришлось искать убежища под соснами, однако и это не спасало. Я орал, ругался и бил себя по лбу, недоумевая, почему оказался таким круглым идиотом.
I was forty miles north of New York; all the way up I'd been worried about the fact that on this, my big opening day, I was only moving north instead of the so-longed-for west.	Нью-Йорк остался в сорока милях к югу. В течение всего подъема мне не давало покоя то, что в этот знаменательный первый день я только и делаю, что двигаюсь на север, а вовсе не в сторону вожделенного Запада.
Now I was stuck on my northernmost hangup.	И вот я прочно застрял на своей самой северной остановке.
I ran a quarter-mile to an abandoned cute English-style filling station and stood under the dripping eaves.	Пробежав четверть мили до уютной, в английском стиле, заброшенной заправочной станции, я встал под карниз, с которого падали крупные капли.
High up over my head the great hairy Bear Mountain sent down thunderclaps that put the fear of God in me.	Лесистая громада Медвежьей горы обрушивала на меня с высоты внушающие священный ужас удары грома.
All I could see were smoky trees and dismal wilderness rising to the skies.	Видны мне были лишь размытые очертания деревьев да уходящая в небеса мрачная дикая местность.
"What the hell am I doing up here?"	"Какого черта я торчу тут наверху?
I cursed, I cried for Chicago.	- Проклиная себя, я рыдал от желания попасть в Чикаго.
"Even now they're all having a big time, they're doing this, I'm not there, when will I get there!" - and so on.	- В эту самую минуту все они веселятся, наверняка веселятся, а меня с ними нет, когда же я туда доберусь?!" - и все такое.
Finally a car stopped at the empty filling station; the man and the two women in it wanted to study a map.	Наконец у пустой бензоколонки остановилась машина. Сидевшие в ней мужчина и две женщины решили изучить карту.
I stepped right up and gestured in the rain; they consulted; I looked like a maniac, of course, with my hair all wet, my shoes sopping.	Я вышел из-под своего укрытия и принялся жестикулировать под дождем. Они посовещались. Конечно, с мокрой головой и в хлюпающих башмаках я был похож на маньяка.
My shoes, damn fool that I am, were Mexican huaraches, plantlike sieves not fit for the rainy night of America and the raw road night.	На ноги я, круглый дурак, надел мексиканские гуарачи - нечто вроде решета из прутьев, совершенно не приспособленного ни для дождливой американской ночи, ни для сырой ночной дороги.

But the people let me in and rode me north to Newburgh, which I accepted as a better alternative than being trapped in the Bear Mountain wilderness all night.	И все же эти люди пустили меня в машину и отвезли назад, в Ньюберг, что я счел за благо по сравнению с перспективой проторчать всю ночь в дикой безлюдной западне у Медвежьей горы.
"Besides," said the man, "there's no traffic passes through 6.	- К тому же, - сказал мужчина, - по "шестерке" транспорт не ходит.
If you want to go to Chicago you'd do better going across the Holland Tunnel in New York and head for Pittsburgh," and I knew he was right.	Если хочешь попасть в Чикаго, лучше проехать по туннелю Холланда в Нью-Йорке и направиться в сторону Питсбурга. И я знал, что он прав.
It was my dream that screwed up, the stupid hearthside idea that it would be wonderful to follow one great red line across America instead of trying various roads and routes.	Лопнула моя мечта, нелепая домашняя затея безмятежно прокатить через всю Америку по одной длинной красной линии, не испытывая разные дороги и маршруты.
In Newburgh it had stopped raining.	В Ньюберге дождь кончился.
I walked down to the river, and I had to ride back to New York in a bus with a delegation of schoolteachers coming back from a weekend in the mountains - chatter-chatter blah-blah, and me swearing for all the time and the money I'd wasted, and telling myself, I wanted to go west and here I've been all day and into the night going up and down, north and south, like something that can't get started.	Я пешком спустился к реке, откуда мне пришлось вернуться в Нью-Йорк на автобусе вместе с группой школьных учителей, проводивших выходные в горах, - болтовня, тары-бары, а я проклинал себя за потерянное время, за потраченные деньги и за то, что, собираясь поехать на запад, весь день и полночи катался вверх-вниз с юга на север и обратно, а с места так и не сдвинулся.
And I swore I'd be in Chicago tomorrow, and made sure of that, taking a bus to Chicago, spending most of my money, and didn't give a damn, just as long as I'd be in Chicago tomorrow.	И я поклялся, что завтра же буду в Чикаго, и для пущей убедительности взял билет на чикагский автобус, потратив при этом львиную долю денег, на что мне было уже наплевать, ведь назавтра меня ждал Чикаго.
3	3
It was an ordinary bus trip with crying babies and hot sun, and countryfolk getting on at one Penn town after another, till we got on the plain of Ohio and really rolled, up by Ashtabula and straight across Indiana in the night.	Сперва это была обычная автобусная поездка с орущими детьми, палящим солнцем и сельскими жителями, входившими в автобус в каждом городке Пенсильвании, но потом мы добрались до равнин Огайо, по-настоящему разогнались, проехали Аштабьюлу и в ночи пересекли Индиану.
I arrived in Chi quite early in the morning, got a room in the Y, and went to bed with a very few dollars in my pocket.	В Чикаго я попал ранним утром, снял комнату в общежитии Христианской Ассоциации и завалился спать. Деньги уже подходили к концу.
I dug Chicago after a good day's sleep.	К вечеру я отменно выспался и отправился изучать город.
The wind from Lake Michigan, bop at the Loop, long walks around South Halsted and North Clark, and one long walk after midnight into the jungles, where a cruising car followed me as a suspicious character.	Ветер с озера Мичиган, "боп" в "Петле", прогулки в районе Саут-Холстеда и Норт-Кларка и одна долгая послеполуночная прогулка в район притонов, куда меня, приняв за подозрительного типа, сопровождала полицейская машина.
At this time, 1947, bop was going like mad all over America.	В то время, в 1947-м, по Америке прокатилась безумная волна "бопа".

The fellows at the Loop blew, but with a tired air, because bop was somewhere between its Charlie Parker Ornithology period and another period that began with Miles Davis.	Вот и в "Петле" музыканты играли, правда, со скучающим видом, потому что "боп" к тому времени уже миновал орнитологический период Чарли Паркера, не вступив еще в следующий, который начался позднее, с Майлза Дэвиса.
And as I sat there listening to that sound of the.light which bop has come to represent for all of us, I thought of all my friends from one end of the country to the other and how they were really all in the same vast backyard doing something so frantic and rushing-about.	И когда я сидел там, вслушиваясь в ту мелодию ночи, символом которой для каждого из нас стал "боп", я думал обо всех моих друзьях, разбросанных по стране, думал о том, что на самом-то деле все они живут на одном громадном заднем дворе нашего общего дома, и бесятся там, и мчатся по нему неизвестно куда.
And for the first time in my life, the following afternoon, I went into the West.	А на следующий день я впервые в жизни направился на Запад.
It was a warm and beautiful day for hitchhiking.	Был теплый, идеальный для автостопа день.
To get out of the impossible complexities of Chicago traffic I took a bus to Joliet, Illinois, went by the Joliet pen, stationed myself just outside town after a walk through its leafy rickety streets behind, and pointed my way.	Чтобы выбраться из невероятной толчеи чикагских улиц, я доехал в автобусе до Джолиета, Иллинойс. Миновав джолиетскую тюрьму и пройдя по кривым тенистым улочкам, я занял пост у городской черты и вытянул руку.
All the way from New York to Joliet by bus, and I had spent more than half my money.	Весь путь от Нью-Йорка до Джолиета я проделал на автобусе и уже истратил добрую половину денег.
My first ride was a dynamite truck with a red flag, about thirty miles into great green Illinois, the truckdriver pointing out the place where Route 6, which we were on, intersects Route 66 before they both shoot west for incredible distances.	Первая поездка была на груженном динамитом грузовике с красным флажком - миль тридцать в глубь бескрайнего зеленого Иллинойса. Водитель показал мне место, где Дорога 6, по которой мы ехали, пересекается с Дорогой 66, и откуда обе они устремляются в невероятную даль, на запад.
Along about three in the afternoon, after an apple pie and ice cream in a roadside stand, a woman stopped for me in a little coupe.	Около трех часов дня, после яблочного пирога со сливочным мороженым в придорожном буфете, на мой призыв остановилась женщина в двухместном автомобильчике.
I had a twinge of hard joy as I ran after the car. But she was a middle-aged woman, actually the mother of sons my age, and wanted somebody to help her drive to Iowa. I was all for it.	Мчась к машине, я испытал приступ мучительного восторга, однако за рулем сидела женщина средних лет, к тому же имевшая сыновей, моих ровесников. Она хотела, чтобы кто-нибудь помог ей довести машину до Айовы, на что я охотно согласился.
Iowa!	Айова!
Not so far from Denver, and once I got to Denver I could relax.	Там уж и до Денвера недалеко, а как только доберусь до Денвера, я смогу наконец сделать передышку.
She drove the first few hours, at one point insisted on visiting an old church somewhere, as if we were tourists, and then I took over the wheel and, though I'm not much of a driver, drove clear through the rest of Illinois to Davenport, Iowa, via Rock Island.	Первые несколько часов машину вела она и где-то по дороге - как будто мы были туристами! -уговорила меня осмотреть старую церквушку, а потом за руль сел я и, хоть не такой уж я великий шофер, проехал без остановок всю оставшуюся часть Иллинойса до самого Давенпорта, Айова, через Рок-Айленд.

And here for the first time in my life I saw my beloved Mississippi River, dry in the summer haze, low water, with its big rank smell that smells like the raw body of America itself because it washes it up.	И там, впервые в жизни, я увидел любимую свою реку Миссисипи, сохнущую в летней дымке, обмелевшую, с ее резким дурманящим запахом, напоминающим запах обнаженного тела самой Америки, потому что река его омывает.
Rock Island - railroad tracks, shacks, small downtown section; and over the bridge to Davenport, same kind of town, all smelling of sawdust in the warm midwest sun.	Рок-Айленд - железнодорожные пути, лачуги, небольшой деловой район, - и через мост, в Давенпорт, такой же городок, насквозь пропахший опилками в лучах теплого среднезападного солнца.
Here the lady had to go on to her Iowa hometown by another route, and I got out.	Оттуда моей даме предстояло отправиться в свой родной город в Айове другой дорогой, и я вылез из машины.
The sun was going down.	Садилось солнце.
I walked, after a few cold beers, to the edge of town, and it was a long walk.	Выпив пару кружек холодного пива, я пошел пешком к окраине города, и идти пришлось долго.
All the men were driving home from work, wearing railroad hats, baseball hats, all kinds of hats, just like after work in any town anywhere.	Ехали с работы мужчины в железнодорожных фуражках, бейсбольных кепках, всевозможных шляпах - все в точности как в любом другом городе после рабочего дня.
One of them gave me a ride up the hill and left me at a lonely crossroads on the edge of the prairie.	Один из них подвез меня вверх по склону холма и высадил на пустынном перекрестке у края прерии.
It was beautiful there.	Место было чудесное.
The only cars that came by were farmer-cars; they gave me suspicious looks, they clanked along, the cows were coming home.	Попадались только фермерские машины. Фермеры бросали на меня подозрительные взгляды, машины громыхали мимо; возвращались домой коровы.
Not a truck.	Ни одного грузовика.
A few cars zipped by.	Со свистом проносились редкие легковушки.
A hotrod kid came by with his scarf flying.	В одной мелькнул юный лихач с развевающимся шарфом.
The sun went all the way down and I was standing in the purple darkness.	Солнце уже село, а я все стоял в лиловом сумраке.
Now I was scared.	И тогда мне стало не по себе.
There weren't even any lights in the Iowa countryside; in a minute nobody would be able to see me.	В сельской местности Айовы не горел ни один огонек; через минуту уже никто не смог бы меня заметить.
Luckily a man going back to Davenport gave me a lift downtown.	К счастью, меня подбросил к центру городка парень, ехавший в Давенпорт.
But I was right where I started from.	И я оказался там, откуда пришел.
I went to sit in the bus station and think this over.	Я решил посидеть на автобусной станции и все обдумать.

I ate another apple pie and ice cream; that's practically all I ate all the way across the country, I knew it was nutritious and it was delicious, of course.	Съел еще один яблочный пирог со сливочным мороженым. В пути через страну я почти ничего больше не ел: я знал, что это питательно и к тому же вкусно.
I decided to gamble. I took a bus in downtown Davenport, after spending a half-hour watching a waitress in the bus-station cafe, and rode to the city limits, but this time near the gas stations.	Поглазев на официантку в кафе автовокзала, я решил рискнуть, сел в автобус в центре Давенпорта и доехал до самой окраины, однако на этот раз вышел поблизости от бензозаправочной станции.
Here the big trucks roared, wham, and inside two minutes one of them cranked to a stop for me.	Мимо с ревом проносились большие грузовики, и не прошло и двух минут, как один из них с визгом затормозил.
I ran for it with my soul whoopeeing.	Исполненный ликования, я бросился к нему.
And what a driver - a great big tough truckdriver with popping eyes and a hoarse raspy voice who just slammed and kicked at everything and got his rig under way and paid hardly any attention to me.	А что за водитель! - настоящий здоровенный головорез с глазами навыкате и хриплым скрипучим голосом. Колошматя руками и ногами по рычагам и педалям, он гнал себе машину вперед и не обращал на меня почти никакого внимания.
So I could rest my tired soul a little, for one of the biggest troubles hitchhiking is having to talk to innumerable people, make them feel that they didn't make a mistake picking you up, even entertain them almost, all of which is a great strain when you're going all the way and don't plan to sleep in hotels.	Так что я мог дать небольшой роздых своей утомленной душе, ведь самая большая беда езды на попутках - это необходимость разговаривать с бесчисленным множеством людей, убеждать их в том, что они не совершили ошибки, взяв вас в попутчики, чуть ли не развлекать их, а все это требует огромного напряжения, особенно когда вы только и делаете, что едете и не собираетесь ночевать в гостинице.
The guy just yelled above the roar, and all I had to do was yell back, and we relaxed.	Этот же малый знай себе оглашал своим криком дорогу, мне оставалось лишь орать в ответ, и мы нисколько не напрягались.
And he balled that thing clear to Iowa City and yelled me the funniest stories about how he got around the law in every town that had an unfair speed limit, saying over and over again,	Так он и докатил свою машину до самого Айова-Сити, выкрикивая мне забавнейшие истории о том, как он объезжает закон в каждом городишке, где существуют несправедливые ограничения скорости, и то и дело повторяя:
"Them goddam cops can't put no flies on my ass!"	"Меня-то этим гнусным легавым вокруг пальца не обвести!"
Just as we rolled into Iowa Qty he saw another truck coming behind us, and because he had to turn off at Iowa City he blinked his tail lights at the other guy and slowed down for me to jump out, which I did with my bag, and the other truck, acknowledging this exchange, stopped for me, and once again, in the twink of nothing, I was in another big high cab, all set to go hundreds of miles across the night, and was I happy!	Как только мы прикатили в Айова-Сити, он увидел позади нас еще один грузовик и, так как должен был сворачивать на другую дорогу, мигнул тому малому стоп-сигналом и притормозил, давая мне возможность выпрыгнуть, что я и сделал, захватив свой мешок. А второй грузовик, подтверждая согласие на обмен, остановился, и я в мгновение ока оказался в другом просторном высоком экипаже, вполне готовом ехать сотни миль сквозь ночь, и как же я был счастлив!

And the new truckdriver was as crazy as the other and yelled just as much, and all I had to do was lean back and roll on.	И новый шофер оказался таким же психом, как и его предшественник, и орал ничуть не меньше, а мне только и оставалось, что откинуться на сиденье и отдаться воле волн.
Now I could see Denver looming ahead of me like the Promised Land, way out there beneath the stars, across the prairie of Iowa and the plains of Nebraska, and I could see the greater vision of San Francisco beyond, like jewels in the night.	Теперь я уже почти видел Денвер, неясно вырисовывающийся впереди, подобно Земле Обетованной - вдали под звездами, за прериями Айовы и равнинами Небраски, - а там, еще дальше, мне представлялась еще более величественная панорама Сан-Франциско, похожего на драгоценное ожерелье ночи.
He balled the jack and told stories for a couple of hours, then, at a town in Iowa where years later Dean and I were stopped on suspicion in what looked like a stolen Cadillac, he slept a few hours in the seat. I slept too, and took one little walk along the lonely brick walls illuminated by one lamp, with the prairie brooding at the end of each little street and the smell of the corn like dew in the night.	Шофер гнал грузовик вперед и часа два рассказывал истории, потом, в одном городишке в Айове, где через несколько лет нас с Дином остановят по подозрению в том, что наша машина напоминает угнанный "кадиллак", он заснул на несколько часов на сиденье, поспал немного и я, а проснувшись, прогулялся вдоль унылых кирпичных стен, освещенных единственным фонарем. Каждая улочка терялась в прерии, а запах кукурузы освежал ночь, точно роса.
He woke up with a start at dawn. Off we roared, and an hour later the smoke of Des Moines appeared ahead over the green cornfields.	На рассвете шофер резко проснулся, и мы помчались дальше, а через час впереди, над зелеными кукурузными полями, показался дым Де-Мойна.
He had to eat his breakfast now and wanted to take it easy, so I went right on into Des Moines, about four miles, hitching a ride with two boys from the University of Iowa; and it was strange sitting in their brand-new comfortable car and hearing them talk of exams as we zoomed smoothly into town.	Водителю надо было позавтракать, ему некуда было спешить, и мили четыре до Де-Мойна я проехал, подсев к двум парням из Айовского университета. Непривычно было сидеть в их новенькой удобной машине и слушать, как они болтают об экзаменах, пока мы плавно вкатываем в город.
Now I wanted to sleep a whole day. So I went to the Y to get a room; they didn't have any, and by instinct I wandered down to the railroad tracks - and there're a lot of them in Des Moines - and wound up in a gloomy old Plains inn of a hotel by the locomotive roundhouse, and spent a long day sleeping on a big clean hard white bed with dirty remarks carved in the wall beside my pillow and the beat yellow windowshades pulled over the smoky scene of the rail-yards.	Я уже валился с ног от усталости и поэтому в надежде снять комнату отправился в Молодежную христианскую ассоциацию. Свободных комнат не было, и я машинально добрел до железнодорожных путей - а в Де-Мойне их полно, - попал в мрачную старую гостиницу "Равнины" рядом с паровозным депо - настоящий постоялый двор - и весь долгий день проспал на просторной кровати с белоснежными крахмальными простынями. На стене у изголовья были вырезаны похабные надписи, а видавшие виды желтые шторы заслоняли от меня дымную сортировочную станцию.

I woke up as the sun was reddening; and that was the one distinct time in my life, the strangest moment of all, when I didn't know who I was - I was far away from home, haunted and tired with travel, in a cheap hotel room I'd never seen, hearing the hiss of steam outside, and the creak of the old wood of the hotel, and footsteps upstairs, and all the sad sounds, and I looked at the cracked high ceiling and really didn't know who I was for about fifteen strange seconds.	Проснулся я, когда багровое солнце уже клонилось к закату. И в это совершенно особое, самое удивительное мгновение моей жизни я вдруг забыл, кто я такой. Я находился далеко от дома, в дешевом гостиничном номере, каких никогда не видывал, был возбужден и утомлен путешествием, слышал шипение пара снаружи, скрип старого дерева гостиницы, шаги наверху и прочие печальные звуки, я смотрел на высокий потрескавшийся потолок и в течение нескольких необыкновенных секунд никак не мог вспомнить, кто я такой.
I wasn't scared; I was just somebody else, some stranger, and my whole life was a haunted life, the life of a ghost.	Я не был напуган. Просто я был кем-то другим, неким незнакомцем, и вся моя жизнь была жизнью неприкаянной, жизнью призрака.
I was halfway across America, at the dividing line between the East of my youth and the West of my future, and maybe that's why it happened right there and then, that strange red afternoon.	Я проехал пол-Америки, добрался до пограничной линии, отделявшей Восток моей юности от Запада моего будущего, и потому-то, быть может, и произошло такое именно там и именно тогда, в тот странный багровый предвечерний час.
But I had to get going and stop moaning, so I picked up my bag, said so long to the old hotelkeeper sitting by his spittoon, and went to eat.	Однако пора было кончать с меланхолией и ехать дальше, поэтому я взял свой мешок, распрощался со старым хозяином гостиницы, сидевшим возле плевательницы, и отправился перекусить.
I ate apple pie and ice cream - it was getting better as I got deeper into Iowa, the pie bigger, the ice cream richer.	Я съел яблочный пирог со сливочным мороженым - по мере того как я продвигался в глубь Айовы, и то и другое становилось лучше: пирог больше, мороженое жирнее.
There were the most beautiful bevies of girls everywhere I looked in Des Moines that afternoon -they were coming home from high school - but I had no time now for thoughts like that and promised myself a ball in Denver.	В тот день в Де-Мойне, куда бы я ни взглянул, всюду на глаза мне попадались стайки очаровательных девушек - они возвращались домой из школы, - но пока на подобные дела у меня не было времени, и я дал себе слово насладиться жизнью в Денвере.
Carlo Marx was already in Denver; Dean was there; Chad King and Tim Gray were there, it was their hometown; Marylou was there; and there was mention of a mighty gang including Ray Rawlins and his beautiful blond sister Babe Rawlins; two waitresses Dean knew, the Bettencourt sisters; and even Roland Major, my old college writing buddy, was there.	В Денвере уже был Карло Маркс. Там был Дин. Там были Чед Кинг и Тим Грэй - это же их родной город. Там была Мерилу. И еще я слышал о большой компании, куда входили Рэй Роулинс со своей красивой белокурой сестрой Бейб Роулинс, две официантки, подружки Дина - сестры Беттенкорт, и даже Роланд Мейджор, мой старый однокашник-писака, - и тот был там.
I looked forward to all of them with joy and anticipation.	Я с радостью и нетерпением предвкушал встречу со всеми этими людьми.
So I rushed.past the pretty girls, and the prettiest girls in the world live in Des Moines.	Поэтому я несся вперед, мимо красивых девушек, а в Де-Мойне живут самые красивые девушки на свете.

A guy with a kind of toolshack on wheels, a truck full of tools that he drove standing up like a modern milkman, gave me a ride up the long hill, where I immediately got a ride from a farmer and his son heading out for Adel in Iowa.	Какой-то малый с настоящим инструментальным складом на колесах - грузовиком, полным инструментов, которым он управлял стоя, как это принято у нынешних молочников, - привез меня на вершину пологого холма, где меня сразу же взяли к себе в машину фермер с сыном, направлявшиеся в Эйдел, штат Айова.
In this town, under a big elm tree near a gas station, I made the acquaintance of another hitchhiker, a typical New Yorker, an Irishman who'd been driving a truck for the post office most of his work years and was now headed for a girl in Denver and a new life.	В этом городе, под громадным вязом возле бензоколонки, я познакомился с еще одним путешественником на попутках, типичным ньюйоркцем, ирландцем, который почти всю жизнь проработал водителем почтового грузовика, а теперь направлялся в Денвер - к девушке и навстречу новой жизни.
I think he was running away from something in New York, the law most likely.	По-моему, в Нью-Йорке ему что-то угрожало, скорее всего - закон.
He was a real red-nose young drunk of thirty and would have bored me ordinarily, except that my senses were sharp for any kind of human friendship.	Этот отъявленный красноносый молодой пьянчуга лет тридцати, по идее, должен был мне быстро наскучить, если бы душа моя не была распахнута навстречу любому человеческому общению.
He wore a beat sweater and baggy pants and had nothing with him in the way of a bag - just a toothbrush and handkerchiefs.	Одет он был в заношенный свитер и мешковатые брюки и не имел при себе ничего даже отдаленно напоминающего сумку - ничего, кроме зубной щетки и носовых платков.
He said we ought to hitch together.	Он предложил добираться до Денвера вместе.
I should have said no, because he looked pretty awful on the road.	Мне бы следовало отказаться, потому что вид он на дороге имел жутковатый.
But we stuck together and got a ride with a taciturn man to Stuart, Iowa, a town in which we were really stranded.	Однако мы объединились, и какой-то неразговорчивый парень подвез нас до Стюарта, Айова, городка, в котором мы крепко сели на мель.
We stood in front of the railroad-ticket shack in Stuart, waiting for the westbound traffic till the sun went down, a good five hours, dawdling away the time, at first telling about ourselves, then he told dirty stories, then we just kicked pebbles and made goofy noises of one kind and another.	Стоя перед будкой железнодорожного кассира в Стюарте, мы до захода солнца, добрых пять часов ждали попутного транспорта на Запад и сначала коротали время рассказами о себе, потом он выдал несколько похабных анекдотов, а в конце концов мы попросту принялись отшвыривать ногами камешки и бестолково шуметь.
We got bored.	Нас одолевала скука.
I decided to spend a buck on beer; we went to an old saloon in Stuart and had a few.	Я решил истратить доллар на пиво; мы зашли в Стюарте в старую пивнушку и немного выпили.
There he got as drunk as he ever did in his Ninth Avenue night back home, and yelled joyously in my ear all the sordid dreams of his life.	И попутчик мой напился там точно так же, как делал это на Девятой авеню, возвращаясь вечерами домой. Восторженно и громко пересказал он мне на ухо все низменные желания своей жизни.

I kind of liked him; not because he was a good sort, as he later proved to be, but because he was enthusiastic about things.	Мне он по-своему понравился; не потому, что был славным малым, как выяснилось позднее, а из-за его восторженности по отношению ко многим вещам.
We got back on the road in the darkness, and of course nobody stopped and nobody came by much.	На дорогу мы вернулись, когда стемнело, и никто, конечно, не остановился, да и мало кто проезжал мимо.
That went on till three o'clock in the morning.	Так продолжалось до трех часов утра.
We spent some time trying to sleep on the bench at the railroad ticket office, but the telegraph clicked all night and we couldn't sleep, and big freights were slamming around outside.	Какое-то время мы пытались уснуть на скамейке железнодорожной кассы, однако всю ночь щелкал телеграф, и сон никак не шел, вдобавок снаружи громыхали большие товарняки.
We didn't know how to hop a proper chain gang; we'd never done it before; we didn't know whether they were going east or west or how to find out or what boxcars and flats and de-iced reefers to pick, and so on.	Мы не умели вскакивать на ходу: раньше мы этого никогда не делали. Мы не знали, на восток они едут или на запад, не знали, как это выяснить, куда надо прыгать - в крытые вагоны, на вагоны-платформы, в размороженные рефрижераторы - все это нам было неведомо.
So when the Omaha bus came through just before dawn we hopped on it and joined the sleeping passengers - I paid for his fare as well as mine.	Поэтому, когда перед самым рассветом подошел автобус до Омахи, мой попутчик вскочил в него и тут же присоединился к спящим пассажирам - я оплатил и его проезд, и свой.
His name was Eddie.	Его звали Эдди.
He reminded me of my cousin-in-law from the Bronx.	Он напоминал мне двоюродного брата моей жены из Бронкса.
That was why I stuck with him.	Поэтому я к нему и привязался.
It was like having an old friend along, a smiling good-natured sort to goof along with.	Он казался мне старым другом, улыбчивым добродушным малым, с которым можно вволю подурачиться.
We arrived at Council Bluffs at dawn; I looked out.	На рассвете мы прибыли в Каунсил-Блафс. Я выглянул в окошко.
All winter I'd been reading of the great wagon parties that held council there before hitting the Oregon and Santa Fe trails; and of course now it was only cute suburban cottages of one damn kind and another, all laid out in the dismal gray dawn.	Всю зиму я читал о многочисленных отрядах переселенцев, которые держали там совет, прежде чем отправиться в своих фургонах по тропам Орегона и Санта-Фе. Теперь же там, разумеется, были только живописные пригородные коттеджи, окутанные унылой серой рассветной пеленой.
Then Omaha, and, by God, the first cowboy I saw, walking along the bleak walls of the wholesale meat warehouses in a ten-gallon hat and Texas boots, looked like any beat character of the brickwall dawns of the East except for the getup.	Потом - Омаха, и - ей-богу! - первый увиденный мною ковбой, который шел вдоль мрачных стен оптовых мясных складов в десятигаллоновой шляпе и техасских сапогах и, если не считать наряда, ничем не отличался от любого потрепанного типа с Востока, где над такими же кирпичными стенами встает то же самое солнце.

We got off the bus and walked clear up the hill, the long hill formed over the millenniums by the mighty Missouri, alongside of which Omaha is built, and got out to the country and stuck our thumbs out.	Мы вышли из автобуса и поднялись на самую вершину холма, пологого холма, тысячелетиями формировавшегося на берегу величественной Миссури, близ которой выросла Омаха. Выбравшись в сельскую местность, мы остановились и принялись голосовать.
We got a brief ride from a wealthy rancher in a ten-gallon hat, who said the valley of the Platte was as great as the Nile Valley of Egypt, and as he said so I saw the great trees in the distance that snaked with the riverbed and the great verdant fields around it, and almost agreed with him.	На короткое расстояние нас подвез богатый скотовод в десятигаллоновой шляпе, который утверждал, что долина Платте по красоте ничуть не уступает долине Нила в Египте, и едва он это сказал, как я увидел вдали вереницу высоких деревьев, змеящуюся вдоль русла реки, и бескрайние зеленеющие поля по обоим берегам и готов был с ним согласиться.
Then as we were standing at another crossroads and it was starting to get cloudy another cowboy, this one six feet tall in a modest half-gallon hat, called us over and wanted to know if either one of us could drive.	Потом, когда мы голосовали на другом перекрестке и небо начинало хмуриться, еще один ковбой, на этот раз шести футов ростом и в скромной полугаллоновой шляпе, подозвал нас и спросил, не умеем ли мы водить машину.
Of course Eddie could drive, and he had a license and I didn't.	Эдди, конечно, умел, и у него, в отличие от меня, были права.
Cowboy had two cars with him that he was driving back to Montana,	Ковбой перегонял в Монтану два автомобиля.
His wife was at Grand Island, and he wanted us to drive one of the cars there, where she'd take over.	В Гранд-Айленде его ждала жена, и он хотел, чтобы мы пригнали туда одну из машин, а уж там за руль сядет она.
At that point he was going north, and that would be the limit of our ride with him.	Оттуда он собирался на север, и дальше нам с ним было не по пути.
But it was a good hundred miles into Nebraska, and of course,we jumped for it.	Однако это все-таки значило добрых сто миль в глубь Небраски, и мы ухватились за это предложение.
Eddie drove alone, the cowboy and myself following, and no sooner were we out of town than Eddie started to ball that jack ninety miles an hour out of sheer exuberance.	Эдди вел машину один, мы с ковбоем ехали сзади, и не успели мы выбраться из города, как Эдди от избытка чувств принялся выжимать не меньше девяноста миль в час.
"Damn me, what's that boy doing!" the cowboy shouted, and took off after him.	- Будь я проклят, что он делает! - заорал ковбой, бросившись в погоню.
It began to be like a race.	Это начинало походить на гонки.
For a minute I thought Eddie was trying to get away with the car - and for all I know that's what he meant to do.	В какой-то момент я решил, что Эдди хочет улизнуть вместе с машиной - и как знать, может, именно это он и собирался сделать.
But the cowboy stuck to him and caught up with him and tooted the horn.	Но ковбой его не отпустил, он поравнялся с его машиной и дал гудок.
Eddie slowed down.	Эдди сбавил скорость.
The cowboy tooted to stop.	Ковбой просигналил ему остановиться.
"Damn, boy, you're liable to get a flat going that speed.	- Черт возьми, приятель, на такой скорости недолго превратиться в лепешку.

Can't you drive a little slower?"	Нельзя ли немного помедленней?
"Well, I'll be damned, was I really going ninety?" said Eddie.	- Да черт меня подери, неужто я и впрямь выдал девяносто? - спросил Эдди.
"I didn't realize it on this smooth road."	- На такой ровной дороге я и не заметил.
"Just take it a little easy and we'll all get to Grand Island in one piece."	- Ты не слишком-то усердствуй, может, мы тогда и доберемся до Гранд-Айленда целехонькими.
"Sure thing."	- Ясное дело.
And we resumed our journey.	И мы вновь тронулись в путь.
Eddie had calmed down and probably even got sleepy.	Эдди присмирел, а может быть, даже захотел спать.
So we drove a hundred miles across Nebraska, following the winding Platte with its verdant fields.	Так мы проехали сотню миль по Небраске, следуя вдоль извилистой Платте с ее зеленеющими полями.
"During the depression," said the cowboy to me, "I used to hop freights at least once a month.	- Во времена депрессии, - сказал мне ковбой, - я чуть ли не каждый месяц вскакивал на ходу в товарный поезд.
In those days you'd see hundreds of men riding a flatcar or in a boxcar, and they weren't just bums, they were all kinds of men out of work and going from one place to another and some of them just wandering.	В те дни люди сотнями набивались на грузовую платформу или в товарный вагон, это были не просто бродяги - кого там только не было, и все потеряли работу, все кочевали с места на место, а кое-кто и вовсе блуждал по свету без всякой цели.
It was like that all over the West.	И так по всему Западу.
Brakemen never bothered you in those days.	В те времена тормозные кондуктора никого не трогали.
I don't know about today.	Не знаю, как сейчас.
Nebraska I ain't got no use for.	Да и что проку в этой Небраске?
Why in the middle nineteen thirties this place wasn't nothing but a big dustcloud as far as the eye could see.	Тогда, в середине тридцатых, это место было сплошным облаком пыли - куда ни глянь, всюду пыль.
You couldn't breathe.	Нечем было дышать.
The ground was black. I was here in those days.	Земля почернела.
They can give Nebraska back to the Indians far as I'm concerned.	Пускай вернут Небраску индейцам, я не возражаю.
I hate this damn place more than' any place in the world.	Для меня это самое ненавистное место в мире.
Montana's my home now - Missoula.	Теперь мой дом Монтана - Миссула.
You come up there sometime and see God's country."	Приезжай как-нибудь, увидишь райский уголок.
Later in the afternoon I slept when he got tired talking - he was an interesting talker.	Ближе к вечеру, когда он устал говорить, я заснул. Он был хорошим рассказчиком.
We stopped along the road for a bite to eat.	В пути мы остановились перекусить.

The cowboy went off to have a spare tire patched, and Eddie and I sat down in a kind of homemade diner.	Ковбой направился отдать в ремонт запасную покрышку, а мы с Эдди устроились в ресторанчике с домашней кухней.
I heard a great laugh, the greatest laugh in the world, and here came this rawhide old-timer Nebraska farmer with a bunch of other boys into the diner; you could hear his raspy cries clear across the plains, across the whole gray world of them that day.	И тут раздался громкий смех, самый чудесный смех на свете, и в ресторанчик в сопровождении целой компании вошел настоящий кондовый небрасский фермер. В тот день его рокочущий хохот разносился по всей равнине, по всему серому миру равнин.
Everybody else laughed with him.	И все смеялись вместе с ним.
He didn't have a care in the world and had the hugest regard for everybody.	А ему все было нипочем, и к каждому он относился с крайним почтением.
I said to myself, Wham, listen to that man laugh.	Ого, сказал я себе, послушай, как смеется этот парень!
That's the West, here I am in the West.	Это же Запад, вот я и на Западе.
He came booming into the diner, calling Maw's name, and she made the sweetest cherry pie in Nebraska, and I had some with a mountainous scoop of ice cream on top.	Он с шумом ворвался в ресторанчик, окликнул хозяйку по имени, и та испекла самый сладкий во всей Небраске вишневый пирог, от которого и мне достался кусок, увенчанный горкой сливочного мороженого.
"Maw, rustle me up some grub afore I have to start eatin myself raw or some damn silly idee like that."	- Сваргань-ка мне, хозяюшка, чего-нибудь пошамать, пока я самого себя в сыром виде не слопал, а то и не натворил чего поглупее!
And he threw himself on a stool and went hyaw hyaw hyaw hyaw.	- И он упал на табурет и зашелся своим "хау-хау-хау-хау!".
"And throw some beans in it."	- И брось туда немного бобов!
It was the spirit of the West sitting right next to me.	Сам дух Запада сидел рядом со мной.
I wished I knew his whole raw life and what the hell he'd been doing all these years besides laughing and yelling like that.	Я пожалел, что не знаю ничего о его грешной жизни, не знаю, чем же, черт возьми, он всю жизнь занимается, кроме того что так вот хохочет и орет.
Whooee, I told my soul, and the cowboy came back and off we went to Grand Island.	"Э-э-эх!" - восторженно пропел я в душе, и тут вернулся ковбой, и мы отправились в Гранд-Айленд.
We got there in no time flat.	Добрались мы туда в мгновение ока.
He went to fetch his wife and off to whatever fate awaited him, and Eddie and I resumed on the road.	Ковбой заехал за женой и направился навстречу своей судьбе, а мы с Эдди вновь вышли на дорогу.
We got a ride from a couple of young fellows -wranglers, teenagers, country boys in a put-together jalopy - and were left off somewhere up the line in a thin drizzle of rain.	Нас взяли к себе двое ребят - пастухи, сельские подростки в ветхой самодельной колымаге - и высадили где-то по дороге, под моросящим дождем.
Then an old man who said nothing - and God knows why he picked us up - took us to Shelton.	Потом старик, который не произнес ни слова - и одному Богу известно, почему он нас подобрал, -довез нас до Шелтона.

Here Eddie stood forlornly in the road in front of a staring bunch of short, squat Omaha Indians who had nowhere to go and nothing to do.	Там Эдди в отчаянии застыл на дороге напротив колоритной компании низкорослых, коренастых омахских индейцев, которым некуда было идти и нечего было делать.
Across the road was the railroad track and the watertank saying SHELTON.	По ту сторону дороги, у железнодорожного полотна, стояла цистерна для воды с надписью "Шелтон".
"Damn me," said Eddie with amazement, "I've been in this town before.	- Черт меня подери, - изумленно произнес Эдди, -я ведь уже бывал в этом городишке!
It was years ago, during the war, at night, late at night when everybody was sleeping.	Это было много лет назад, во время войны, ночью, поздней ночью, когда все спали.
I went out on the platform to smoke, and there we was in the middle of nowhere and black as hell, and I look up and see that name Shelton written on the watertank.	Я вышел на платформу покурить - и вот те на! -мы попали прямо в никуда, темень хоть глаз выколи, я поднял голову и увидел надпись "Шелтон" на той же самой цистерне.
Bound for the Pacific, everybody snoring, every damn dumb sucker, and we only stayed a few minutes, stoking up or something, and off we went.	Ехали мы к Тихому океану, все эти чертовы безмозглые бездельники храпели, а мы остановились всего на несколько минут - наверно, запастись топливом, а потом двинулись дальше.
Damn me, this Shelton!	Черт меня подери, это же Шелтон!
I hated this place ever since!"	Я всегда ненавидел это место, с тех самых пор!
And we were stuck in Shelton.	В Шелтоне мы и застряли.
As in Davenport, Iowa, somehow all the cars were farmer-cars, and once in a while a tourist car, which is worse, with old men driving and their wives pointing out the sights or poring over maps, and sitting back looking at everything with suspicious faces.	Как и в Давенпорте, Айова, все машины почему-то оказывались фермерскими, лишь время от времени попадались туристские автомобили, что еще хуже - со стариками за рулем и их женами, тычущими пальцем в достопримечательности или изучающими карту, а то и с недоверием оглядывающими все вокруг, откинувшись на сиденье.
The drizzle increased and Eddie got cold; he had very little clothing.	Дождь усилился, и Эдди схватил насморк: одет он был очень легко.
I fished a wool plaid shirt from my canvas bag and he put it on.	Я извлек из своего парусинового мешка шерстяную клетчатую рубаху, и он ее надел.
He felt a little better.	Ему стало немного лучше.
I had a cold.	Зато простудился я.
I bought cough drops in a rickety Indian store of some kind.	В какой-то покосившейся индейской лавчонке я купил пастилки от кашля.
I went to the little two-by-four post office and wrote my aunt a penny postcard.	Потом я зашел в крошечную, тесную почтовую контору и отправил тетушке грошовую открытку.
We went back to the gray road.	Мы вернулись на мрачную дорогу.
There she was in front of us, Shelton, written on the watertank.	И вновь она была прямо напротив нас, эта надпись "Шелтон" на цистерне.
The Rock Island balled by.	Мимо пронесся "Рок-Айленд".

We saw the faces of Pullman passengers go by in a blur.	Замелькали размытые черты пассажиров пульмановских вагонов.
The train howled off across the plains in the direction of our desires.	Поезд с воем унесся по равнинам туда, куда мы так вожделенно стремились.
It started to rain harder.	Хлынул настоящий ливень.
A tall, lanky fellow in a gallon hat stopped his car on the wrong side of the road and came over to us; he looked like a sheriff.	Остановив машину на левой стороне дороги, к нам направился долговязый человек в галлоновой шляпе. Он был похож на шерифа.
We prepared our stories secretly.	Каждый из нас принялся наскоро сочинять свою небылицу.
He took his time coming over.	Он не спеша подошел.
"You boys going to get somewhere, or just going?"	- Вы, ребята, едете, чтобы куда-то добраться, или просто едете?
We didn't understand his question, and it was a damned good question.	Мы не поняли его вопроса, а это был чертовски хороший вопрос.
"Why?" we said.	- А что? - спросили мы.
"Well, I own a little carnival that's pitched a few mile down the road and I'm looking for some old boys willing to work and make a buck for themselves.	- Просто я владелец разъездных аттракционов, они сейчас стоят в нескольких милях отсюда по этой дороге, и мне нужны ребята, которые не прочь подзаработать.
I've got a roulette concession and a wooden-ring concession, you know, the kind you throw around dolls and take your luck.	У меня есть концессия на рулетку и концессия на деревянные обручи - знаете, хочешь попытать счастья - попробуй набросить их на кукол.
You boys want to work for me, you can get thirty per cent of the take."	Захотите на меня работать - получите тридцать процентов выручки.
"Room and board?"	- А жилье и харчи?
"You can get a bed but no food.	- Койку получите, а еду нет.
You'll have to eat in town.	Есть придется в городе.
We travel some."	Мы же переезжаем с места на место.
We thought it over.	Мы задумались.
"It's a good opportunity," he said, and waited patiently for us to make up our minds.	- Это хороший шанс, - сказал он и стал терпеливо дожидаться нашего решения.
We felt silly and didn't know what to say, and I for one didn't want to get hung-up with a carnival.	Мы были ошарашены и не знали, что сказать. Что до меня, то я не желал связываться ни с какими аттракционами.
I was in such a bloody hurry to get to the gang in Denver.	Мне страшно хотелось поскорее добраться до своей денверской шайки.
I said, "I don't know, I'm going as fast as I can and I don't think I have the time."	- Даже и не знаю, - сказал я, - по правде говоря, я очень спешу, боюсь, у меня просто нет времени.
Eddie said the same thing, and the old man waved his hand and casually sauntered back to his car and drove off.	Эдди ответил то же самое, и тогда старик махнул рукой, ленивой походкой вернулся к машине и уехал.
And that was that.	Только мы его и видели.

We laughed about it awhile and speculated about what it would have been like.	Ненадолго это привело нас в веселое расположение духа, и мы принялись фантазировать, что бы из всего этого вышло.
I had visions of a dark and dusty night on the plains, and the faces of Nebraska families wandering by, with their rosy children looking at everything with awe, and I know I would have felt like the devil himself rooking them with all those cheap carnival tricks.	Мне представился темный пыльный вечер на равнинах, представилось, как бредут мимо небрасские семьи с их румяными детишками, которые с благоговением смотрят вокруг, и я понял, что мне было бы просто противно дурачить их всеми этими дешевыми балаганными трюками.
And the Ferris wheel revolving in the flatlands darkness, and, God almighty, the sad music of the merry-go-round and me wanting to get on to my goal - and sleeping in some gilt wagon on a bed of burlap.	Да еще и чертово колесо, крутящееся в двухмерной тьме, и - Боже милостивый! -печальная музыка карусели, и надо немедленно ехать - а я сплю на мешковине в каком-нибудь золоченом фургоне.
Eddie turned out to be a pretty absent-minded pal of the road.	Попутчиком Эдди оказался довольно рассеянным.
A funny old contraption rolled by, driven by an old man; it was made of some kind of aluminum, square as a box - a trailer, no doubt, but a weird, crazy Nebraska homemade trailer.	Мимо нас прокатил странный ветхий драндулет, которым управлял старик. Сооружен он был, кажется, из алюминия и по форме напоминал ящик - без сомнения, это был трейлер, но невообразимый, шаткий самодельный небрасский трейлер.
He was going very slow and stopped.	Старик, который ехал очень медленно, остановился.
We rushed up; he said he could only take one; without a word Eddie jumped in and slowly rattled from my sight, and wearing my wool plaid shirt.	Мы бросились к нему, а он заявил, что может взять только одного. Эдди, ни слова не говоря, вскочил в машину, которая с грохотом неторопливо скрылась из виду. А моя шерстяная клетчатая рубаха так и осталась на нем.
Well, alackaday, I kissed the shirt good-by; it had only sentimental value in any case.	Что ж, увы и ax! - пришлось мне с ней распрощаться. В конце концов, дорожил я ею лишь из сентиментальных соображений.
I waited in our personal godawful Shelton for a long, long time, several hours, and I kept thinking it was getting night; actually it was only early afternoon, but dark.	В нашем несчастном, Богом забытом Шелтоне я прождал целую вечность - несколько часов, - и каждую минуту мне казалось, что вот-вот наступит ночь. На самом-то деле до вечера было еще далеко, просто день стоял пасмурный.
Denver, Denver, how would I ever get to Denver?	Денвер, Денвер, как же мне добраться до Денвера?
I was just about giving up and planning to sit over coffee when a fairly new car stopped, driven by a young guy.	Оставив всякую надежду, я уже собрался было пойти куда-нибудь, посидеть и выпить кофе, как вдруг неподалеку остановилась совершенно новая машина с молодым парнем за рулем.
I ran like mad.	Я рванулся с места как сумасшедший.
"Where you going?"	- Куда тебе ехать?
"Denver."	- В Денвер.
"Well, I can take you a hundred miles up the line."	- Что ж, миль на сто могу подбросить.

"Grand, grand, you saved my life."	- Это же грандиозно, ты спас мне жизнь!
"I used to hitchhike myself, that's why I always pick up a fellow."	- Я сам ездил на попутках и теперь всегда беру пассажиров.
"I would too if I had a car."	- Будь у меня машина, я бы поступал точно так же.
And so we talked, and he told me about his life, which wasn't very interesting, and I started to sleep some and woke up right outside the town of Gothenburg, where he let me off.	Так мы поболтали, а потом он рассказал мне свою жизнь, которая оказалась не очень-то интересной, и я немного вздремнул, а проснулся вблизи Готенберга, городка, где парень меня и высадил.
4	4
The greatest ride in my life was about to come up, a truck, with a flatboard at the back, with about six or seven boys sprawled out on it, and the drivers, two young blond farmers from Minnesota, were picking up every single soul they found on that road - the most smiling, cheerful couple of handsome bumpkins you could ever wish to see, both wearing cotton shirts and overalls, nothing else; both thick-wristed and earnest, with broad howareyou smiles for anybody and anything that came across their path.	И тут подъехала самая шикарная попутная машина в моей жизни - грузовик с прицепной платформой, на которой развалились шестеро или семеро парней, а водители, два молодых светловолосых фермера из Миннесоты, подбирали каждую одинокую душу, встреченную ими на этой дороге. О более улыбчивой, неунывающей парочке статных неотесанных парней не приходилось и мечтать. На обоих -хлопчатобумажные рубашки и комбинезоны, больше ничего; у обоих - сильные руки и широкие радушные улыбки для всех и каждого, кто попадется в пути.
I ran up, said	Я подбежал, спросил:
"Is there room?"	"Есть место?"
They said,	Они ответили:
"Sure, hop on, 'sroom for everybody."	"А как же, прыгай, места всем хватит".
I wasn't on the flatboard before the truck roared off; I lurched, a rider grabbed me, and I sat down.	Не успел я влезть на прицеп, как грузовик с ревом тронулся. Я пошатнулся, один из пассажиров меня подхватил, и я уселся.
Somebody passed a bottle of rotgut, the bottom of it.	Кто-то передал мне бутылку с остатками дешевого виски.
I took a big swig in the wild, lyrical, drizzling air of Nebraska.	Обдуваемый первозданным, поэтичным, пропитанным изморозью ветерком Небраски, я сделал добрый глоток.
"Whooee, here we go!" yelled a kid in a baseball cap, and they gunned up the truck to seventy and passed everybody on the road.	- Эге-гей, поберегись! - заорал парень в бейсболке, и ребята разогнали грузовик до семидесяти миль в час, обгоняя всех на своем пути.
"We been riding this sonofabitch since Des Moines.	- Эту чумовую колымагу мы оседлали еще в Де-Мойне.
These guys never stop.	Ребята гонят без остановок.
Every now and then you have to yell for pisscall, otherwise you have to piss off the air, and hang on, brother, hang on."	Вот и приходится то и дело орать, если уж вовсе невмоготу, не то пришлось бы на ходу поливать, а держаться-то не за что, браток, не за что.
I looked at the company.	Я принялся разглядывать компанию.

There were two young farmer boys from North Dakota in red baseball caps, which is the standard North Dakota farmer-boy hat, and they were headed for the harvests; their old men had given them leave to hit the road for a summer.	Два молодых фермера из Северной Дакоты в красных бейсболках - стандартном головном уборе фермеров Северной Дакоты. Они ехали зарабатывать на уборке урожая; старики на все лето отпустили их восвояси.
There were two young city boys from Columbus, Ohio, high-school football players, chewing gum, winking, singing in the breeze, and they said they were hitchhiking around the United States for the summer.	Двое городских парней из Коламбуса, Огайо, футболисты школьной команды. Они жевали резинку, перемигивались и распевали песни на ветру. По их словам, за лето они собирались объездить автостопом всю страну.
"We're going to LA! "they yelled.	- Мы едем в Лос-Анджелес! - крикнули они.
"What are you going to do there?"	- Что вы там будете делать?
"Hell, we don't know.	- Черт возьми, понятия не имеем!
Who cares?"	Какая разница?
Then there was a tall slim fellow who had a sneaky look.	Был там и высокий, худой малый с хитринкой во взгляде.
"Where you from?" I asked.	- Откуда ты? - спросил я.
I was lying next to him on the platform; you couldn't sit without bouncing off, it had no rails.	На платформе мы лежали рядом. Бортов не было, и сесть без риска вылететь наружу было невозможно.
And he turned slowly to me, opened his mouth, and said,	Он медленно повернулся ко мне, раскрыл рот и произнес:
"Mon-ta-na."	- Монта-на.
Finally there were Mississippi Gene and his charge.	И наконец - Миссисипи Джин со своим подопечным.
Mississippi Gene was a little dark guy who rode freight trains around the country, a thirty-year-old hobo but with a youthful look so you couldn't tell exactly what age he was.	Миссисипи Джин был смуглым пареньком, ездившим по стране на товарных поездах, -тридцатилетний бродяга, однако с внешностью юноши, поэтому возраст его определить было невозможно.
And he sat on the boards crosslegged, looking out over the fields without saying anything for hundreds of miles, and finally at one point he turned to me and said,	Поджав ноги по-турецки, он сидел на досках платформы, обозревал окрестные поля, не произнося ни слова на протяжении сотен миль, а в одно прекрасное мгновение повернулся наконец ко мне и спросил.
"Where you headed?"	- А ты куда собрался?
I said Denver.	Я сказал - в Денвер.
"I got a sister there but I ain't seed her for several couple years."	- У меня там сестра, вот только я уж позабыл, когда и видел-то ее в последний раз.
His language was melodious and slow.	Речь его была мелодична и нетороплива.
He was patient.	Он был исполнен смирения.

His charge was a sixteen-year-old tall blond kid, also in hobo rags; that is to say, they wore old clothes that had been turned black by the soot of railroads and the dirt of boxcars and sleeping on the ground.	Его подопечный, высокий шестнадцатилетний блондин, тоже был одет в видавшие виды лохмотья. Другими словами, на обоих была потрепанная одежда, почерневшая от сажи железных дорог, грязи товарных вагонов и ночевок на голой земле.
The blond kid was also quiet and he seemed to be running away from something, and it figured to be the law the way he looked straight ahead and wet his lips in worried thought.	Светловолосого малыша тоже не было слышно. Похоже, ему грозила какая-то опасность, и, судя по тому, как он, облизывая губы, смотрел прямо перед собой, словно терзаемый тревожными снами, он был не в ладах с законом.
Montana Slim spoke to them occasionally with a sardonic and insinuating smile.	Изредка с ними, ехидно улыбаясь, вкрадчиво заговаривал Долговязый Монтанец.
They paid no attention to him.	Они даже не смотрели в его сторону.
Slim was all insinuation.	Долговязый был сама въедливость.
I was afraid of his long goofy grin that he opened up straight in your face and held there half-moronically.	Мне становилось не по себе от застывшей на его лице туповатой ухмылки, с которой он смотрел каждому в глаза и от которой выглядел полоумным.
"You got any money?" he said to me.	- У тебя есть деньги? - спросил он меня.
"Hell no, maybe enough for a pint of whisky till I get to Denver.	- Черта с два! Разве что на пинту виски, чтоб дотянуть до Денвера.
What about you?"	А у тебя?
"I know where I can get some."	- Я-то знаю, где можно поживиться.
"Where?"	-Где?
"Anywhere.	- Да где угодно.
You can always folly a man down an alley, can't you?"	В темном переулке всегда можно кого-нибудь облапошить, разве не так?
"Yeah, I guess you can."	- В общем-то да.
"I ain't beyond doing it when I really need some dough.	- Когда мне и впрямь нужны деньжата, я такими делами не брезгую.
Headed up to Montana to see my father.	Еду в Монтану повидать отца.
I'll have to get off this rig at Cheyenne and move up some other way.	В Шайенне придется слезать с этой телеги и двигать дальше другой дорогой.
These crazy boys are going to Los Angeles."	Эти чокнутые едут в Лос-Анджелес.
"Straight?"	- Прямиком?
"All the way - if you want to go to LA you got a ride."	- Без пересадок. Если и ты туда же, считай, тебе повезло.
I mulled this over; the thought of zooming all night across Nebraska, Wyoming, and the Utah desert in the morning, and then most likely the Nevada desert in the afternoon, and actually arriving in Los Angeles within a foreseeable space of time almost made me change my plans.	Я обмозговал ситуацию. Одна мысль о том, чтобы за ночь проскочить Небраску и Вайоминг, утром оказаться в пустыне Юта, а днем наверняка в пустыне Невада, да к тому же так скоро попасть в Лос-Анджелес, едва не заставила меня изменить планы.

But I had to go to Denver.	Но мне надо было в Денвер.
I'd have to get off at Cheyenne too, and hitch south ninety miles to Denver.	В Шайенне мне тоже придется слезать и в Денвер добираться на попутках - еще девяносто миль на юг.
I was glad when the two Minnesota farmboys who owned the truck decided to stop in North Platte and eat; I wanted to have a look at them.	Я обрадовался, когда в Норт-Платте миннесотские фермеры - владельцы грузовика - решили остановиться перекусить. Мне хотелось на них взглянуть.
They came out of the cab and smiled at all of us.	Они вылезли из кабины и заулыбались всем нам.
"Pisscall!" said one.	- Оправка! - объявил один.
"Time to eat!" said the other.	- Пора поесть! - сказал другой.
But they were the only ones in the party who had money to buy food.	Но из всей компании только у них и были деньги на еду.
We all shambled after them to a restaurant run by a bunch of women, and sat around over hamburgers and coffee while they wrapped away enormous meals just as if they were back in their mother's kitchen.	Мы поплелись за ними в ресторанчик, которым заправляла целая женская команда, и там расселись, взяв кофе и гамбургеры, а водители наши принялись опустошать наполненные до краев тарелки, да с таким аппетитом, словно их уже вновь потчевала на кухне мамаша.
They were brothers; they were transporting farm machinery from Los Angeles to Minnesota and making good money at it.	Они были братьями. Перевозя фермерское оборудование из Лос-Анджелеса в Миннесоту, они неплохо на этом зарабатывали.
So on their trip to the Coast empty they picked up everybody on the road.	Вот и подбирали они каждого встречного, возвращаясь порожняком на Побережье.
They'd done this about five times now; they were having a hell of a time.	Совершив уже пяток таких рейсов, они прекрасно себя чувствовали.
They liked everything. They never stopped smiling.	Они просто наслаждались жизнью и непрестанно улыбались.
I tried to talk to them - a kind of dumb attempt on my part to befriend the captains of our ship - and the only responses I got were two sunny smiles and large white corn-fed teeth.	Я попробовал с ними заговорить - нечто вроде дурацкой попытки подружиться с капитанами нашего корабля, - и единственным ответом мне были две ослепительные улыбки, обнажившие крупные белые, взращенные на кукурузе зубы.
Everybody had joined them in the restaurant except the two hobo kids, Gene and his boy.	В ресторанчик с ними пошли все, кроме двух бродяг - Джина и его парнишки.
When we all got back they were still sitting in the truck, forlorn and disconsolate.	Когда мы вернулись, они все так же сидели в кузове, всеми покинутые и несчастные.
Now the darkness was falling.	Смеркалось.
The drivers had a smoke; I jumped at the chance to go buy a bottle of whisky to keep warm in the rushing cold air of night.	Водители устроили перекур. Я с радостью ухватился за возможность сбегать за бутылкой виски, которая не даст замерзнуть на порывистом, холодном ночном ветру.
They smiled when I told them.	Когда я им об этом сказал, они заулыбались:
"Go ahead, hurry up."	- Давай, только поторопись.
"You can have a couple shots!" I reassured them.	- И вам пара глотков достанется, - заверил я.

"Oh no, we never drink, go ahead."	- Нет-нет, мы не пьем. Давай беги.
Montana Slim and the two high-school boys wandered the streets of North Platte with me till I found a whisky store.	В поисках винной лавки вместе со мной по улицам Норт-Платте бродили Долговязый Монтанец и два школьника.
They chipped in some, and Slim some, and I bought a fifth.	Каждый из них добавил немного денег, и я купил бутылку.
Tall, sullen men watched us go by from false-front buildings; the main street was lined with square box-houses.	У зданий с декоративными фасадами стояли, наблюдая за нами, высокие угрюмые мужчины. Главная улица была застроена домами-коробками.
There were immense vistas of the plains beyond every sad street.	Вдали, там, куда не доходила ни одна из этих унылых улиц, взору открывались необъятные равнины.
I felt something different in the air in North Platte, I didn't know what it was.	В воздухе Норт-Платте я чувствовал что-то особенное, а что - не знал.
In five minutes I did.	Понял я минут через пять.
We got back on the truck and roared off.	Вновь забравшись в грузовик, мы помчались дальше.
It got dark quickly.	Быстро темнело.
We all had a shot, and suddenly I looked, and the verdant farmfields of the Platte began to disappear and in their stead, so far you couldn't see to the end, appeared long flat wastelands of sand and sagebrush.	Все сделали по глотку, и вдруг я увидел, как начали исчезать зеленеющие фермерские поля долины Платте, а вместо них, так далеко, что не видать ни конца ни края, протянулась плоская песчаная пустошь, поросшая полынью.
I was astounded.	Я был поражен.
"What in the hell is this?" I cried out to Slim.	- Какого черта, что это? - крикнул я Долговязому.
"This is the beginning of the rangelands, boy.	- Степи начались, приятель.
Hand me another drink."	Дай-ка мне еще выпить.
"Whoopee!" yelled the high-school boys.	- Ого-го-го! - орали школьники.
"Columbus, so long!	- Пока, Коламбус!
What would Sparkie and the boys say if they was here.	Вот бы сюда Спарки с ребятами, то-то подивились бы!
Yow!"	Эге-е-ей!
The drivers had switched up front; the fresh brother was gunning the truck to the limit.	Сменился за рулем водитель. Отдохнувший братец выжимал предельную скорость.
The road changed too: humpy in the middle, with soft shoulders and a ditch on both sides about four feet deep, so that the truck bounced and teetered from one side of the road to the other - miraculously only when there were no cars coming the opposite way - and I thought we'd all take a somersault.	Стала другой и дорога: посередине появились ухабы, а вдоль пологих обочин - канавы фута в четыре глубиной, так что грузовик принялся подпрыгивать и вилять от обочины к обочине -чудесным образом в такие моменты навстречу не попадалось ни одной машины, - а я решил, что всем нам предстоит сделать сальто.
But they were tremendous drivers.	Однако водителями братья оказались потрясающими.

How that truck disposed of the Nebraska nub - the nub that sticks out over Colorado!	Ах как расправлялся грузовик с небрасским бугром - бугром, который выпирает над Колорадо!
And soon I realized I was actually at last over Colorado, though not officially in it, but looking southwest toward Denver itself a few hundred miles away.	И вскоре до меня дошло, что я наконец-то и в самом деле над Колорадо и, хотя формально еще туда не въехал, уже ищу взглядом Денвер, что всего в нескольких сотнях миль к юго-западу.
I yelled for joy.	Я испустил вопль восторга.
We passed the bottle.	Мы передавали друг другу бутылку.
The great blazing stars came out, the far-receding sand hills got dim.	Засияли яркие звезды, растаяли вдали оставшиеся позади холмы.
I felt like an arrow that could shoot out all the way.	Я чувствовал себя стрелой на туго натянутой тетиве.
And suddenly Mississippi Gene turned to me from his crosslegged, patient reverie, and opened his mouth, and leaned close, and said,	И тут Миссисипи Джин спустился вдруг с заоблачной выси своих смиренных грез на землю, повернулся ко мне, наклонился поближе и заговорил:
"These plains put me in the mind of Texas."	- В этих равнинах есть что-то от Техаса.
"Are you from Texas?"	-Ты из Техаса?
"No sir, I'm from Green-veil Muzz-sippy."	- Ист, сэр, я из Гринвелла, Мазз-сиппи.
And that was the way he said it.	- Именно так он и сказал.
"Where's that kid from?"	- А малыш откуда?
"He got into some kind of trouble back in Mississippi, so I offered to help him out.	- В Миссисипи он попал в беду, вот я и решил помочь ему выкарабкаться.
Boy's never been out on his own.	Парень ведь один еще никуда не ездил.
I take care of him best as I can, he's only a child."	Я приглядываю за ним как могу, он ведь еще совсем ребенок.
Although Gene was white there was something of the wise and tired old Negro in him, and something very much like Elmer Hassel, the New York dope addict, in him, but a railroad Hassel, a traveling epic Hassel, crossing and recrossing the country every year, south in the winter and north in the summer, and only because he had no place he could stay in without getting tired of it and because there was nowhere to go but everywhere, keep rolling under the stars, generally the Western stars.	Хотя Джин был белым, в нем чувствовалось что-то от мудрого усталого старого негра. И еще он чем-то напоминал Элмера Хассела, нью-йоркского наркомана, только Хассела железных дорог, Хассела-путешественника, дважды в год пускающегося в свою одиссею через всю страну - зимой на юг, летом на север, и все лишь потому, что нет ему нигде пристанища, нет такого места, которое бы ему не надоело, и еще потому, что некуда ехать, кроме как куда угодно, лишь бы катить вперед под звездами, и почти всегда - под звездами Запада.
"I been to Ogden a couple times.	- Я пару раз был в Огдене.
If you want to ride on to Ogden I got some friends there we could hole up with."	Если хочешь, поедем в Огден, там у меня друзья, у которых можно зарыться.
"I'm going to Denver from Cheyenne."	- Из Шайенна я еду в Денвер.

"Hell, go right straight thu, you don't get a ride like this every day."	- Черт возьми, да ты уже почти приехал! Не каждый день такие попутные машины попадаются.
This too was a tempting offer.	Еще одно заманчивое предложение.
What was in Ogden?	Что там, в Огдене?
"What's Ogden?" I said.	- Что это за Огден? - спросил я.
"It's the place where most of the boys pass thu and always meet there; you're liable to see anybody there."	- Через это местечко едут почти все ребята, они всегда там собираются. Кого там только не встретишь!
In my earlier days I'd been to sea with a tall rawboned fellow from Louisiana called Big Slim Hazard, William Holmes Hazard, who was hobo by choice.	В свое время я плавал на одном корабле с высоким костлявым малым из Луизианы по прозвищу Тощий Хазард, а по имени Уильям Холмс Хазард, бродягой по убеждению.
As a little boy he'd seen a hobo come up to ask his mother for a piece of pie, and she had given it to him, and when the hobo went off down the road the little boy had said,	Ребенком он увидал, как бродяга выпрашивает у его матери кусок пирога, который она ему и дала, а когда бродяга снова пустился в путь, мальчик спросил:
"Ma, what is that fellow?"	"Кто этот парень, ма?" -
"Why. that's a ho-bo."	"Да это же бродяга!" -
"Ma, I want to be a ho-bo someday."	"Ма, я хочу стать бродягой". -
"Shut your mouth, that's not for the like of the Hazards."	"Заткнись, Хазардам такое не пристало".
But he never forgot that day, and when he grew up, after a shortspell playing football at LSU, he did become a hobo.	Но тот день он так и не забыл и, когда вырос, отыграл какое-то время в футбол в студенческой лиге, а потом и в самом деле сделался бродягой.
Big Slim and I spent many nights telling stories and spitting tobacco juice in paper containers.	Мы с Тощим ночи напролет рассказывали друг другу истории, сплевывая в бумажные пакеты пережеванный табак.
There was something so indubitably reminiscent of Big Slim Hazard in Mississippi Gene's demeanor that I said,	Что-то в поведении Миссисипи Джина так напоминало мне Тощего Хазарда, что я спросил:
"Do you happen to have met a fellow called Big Slim Hazard somewhere?"	- Тебе случайно не попадался парень по прозвищу Тощий Хазард?
And he said,	И он ответил:
"You mean the tall fellow with the big laugh?"	- Это не тот длинный, что громко смеется?
"Well, that sounds like him.	- Да, похоже, это он.
He came from Ruston, Louisiana."	Он из Растона, Луизиана.
"That's right.	- Точно.
Louisiana Slim he's sometimes called.	Иногда его зовут Долговязый Луизианец.
Yes-sir, I shore have met Big Slim."	Дассэр, Тощего я наверняка знаю.
"And he used to work in the East Texas oil fields?"	- Он еще работал на нефтяных месторождениях в Восточном Техасе.

"East Texas is right.	- Верно, в Восточном Техасе.
And now he's punching cows."	А теперь он погонщик скота.
And that was exactly right; and still I couldn't believe Gene could have really known Slim, whom I'd been looking for, more or less, for years.	И это была чистая правда; а все-таки мне не верилось, что Джин и впрямь знает Тощего, которого я разыскивал уже несколько лет.
"And he used to work in tugboats in New York?"	-А на буксирах в Нью-Йорке он не работал?
"Well now, I don't know about that."	- Ну, насчет этого я ничего не знаю.
"I guess you only knew him in the West."	- Наверное, ты знал его только по Западу.
"I reckon.	- Скорей всего.
I ain't never been to New York."	Я никогда не был в Нью-Йорке.
"Well, damn me, I'm amazed you know him.	- Да, черт подери, просто поразительно, что ты его знаешь.
This is a big country.	Страна-то большая.
Yet I knew you must have known him."	И все же я был уверен, что ты должен его знать.
"Yessir, I know Big Slim pretty well.	- Дассэр, Тощего я знаю неплохо.
Always generous with his money when he's got some.	Когда у него есть деньги, он на них не скупится.
Mean, tough fellow, too; I seen him flatten a policeman in the yards at Cheyenne, one punch."	А нрав у него крутой. Я видел, как в Шайенне, на станции, он одним ударом нокаутировал полицейского.
That sounded like Big Slim; he was always practicing that one punch in the air; he looked like Jack Dempsey, but a young Jack Dempsey who drank.	Похоже, это действительно был Тощий: он постоянно молотил кулаками воздух, тренируя этот свой удар. Он был похож на Джека Демпси, разве что на молодого Джека Демпси, который вдобавок пьет.
"Damn!" I yelled into the wind, and I had another shot, and by now I was feeling pretty good.	- Черт возьми! - крикнул я ветру и сделал еще один глоток. Теперь я чувствовал себя вполне прилично.
Every shot was wiped away by the rushing wind of the open truck, wiped away of its bad effects, and the good effect sank in my stomach.	Порывистый ветер, набросившийся на открытый грузовик, начисто лишал каждый глоток его дурного действия, а польза благополучно оседала в желудке.
"Cheyenne, here I come!" I sang.	- Шайенн, я еду! - пропел я.
"Denver, look out for your boy."	- Жди меня в гости, Денвер!
Montana Slim turned to me, pointed at my shoes, and commented,	Долговязый Монтанец повернулся ко мне, показал пальцем на мои башмаки и заметил:
"You reckon if you put them things in the ground something'll grow up?" - without cracking a smile, of course, and the other boys heard him and laughed.	- Думаешь, если зарыть их в землю, что-нибудь вырастет? При этом он даже не улыбнулся, а остальные услыхали и рассмеялись.
And they were the silliest shoes in America; I brought them along specifically because I didn't want my feet to sweat in the hot road, and except for the rain in Bear Mountain they proved to be the best possible shoes for my journey.	Да, это были самые нелепые башмаки в Америке. Надел я их главным образом для того, чтобы не потели ноги на раскаленных дорогах, и, если не считать дождя на Медвежьей горе, они оказались незаменимыми в путешествии.

So I laughed with them.	Поэтому я рассмеялся вместе со всеми.
And the shoes were pretty ragged by now, the bits of colored leather sticking up like pieces of a fresh pineapple and my toes showing through.	Теперь-то башмаки уже порядком поистрепались, во все стороны торчали лоскуты цветной кожи, напоминавшие ломтики свежего ананаса, и пальцы вылезали наружу.
Well, we had another shot and laughed.	Смеясь, мы сделали еще по глотку.
As in a dream we zoomed through small crossroads towns smack out of the darkness, and passed long lines of lounging harvest hands and cowboys in the night.	Как во сне летели мы сквозь неожиданно возникавшие в темноте маленькие городки на пересечении дорог, минуя в ночи длинные вереницы шатающихся без дела сборщиков урожая и ковбоев.
They watched us pass in one motion of the head, and we saw them slap their thighs from the continuing dark the other side of town - we were a funny-looking crew.	Повернувшись в нашу сторону, они провожали нас взглядом, и мы видели, как в удаляющейся тьме другого конца городка они колотят себя от смеха по ляжкам - компания наша и впрямь выглядела презабавно.
A lot of men were in this country at that time of the year; it was harvest time.	В это время года в округе было полно народу -начался сезон сбора урожая.
The Dakota boys were fidgeting.	Ребята из Дакоты заерзали.
"I think we'll get off at the next pisscall; seems like there's a lot of work around here."	- По-моему, на следующей стоянке надо выйти. Похоже, работа в этих местах найдется.
"All you got to do is move north when it's over here," counseled Montana Slim, "and jes follow the harvest till you get to Canada."	- Главное - когда закончите здесь, двигайте на север, - порекомендовал Долговязый Монтанец, -и догоняйте себе урожай, пока не доберетесь до Канады.
The boys nodded vaguely; they didn't take much stock in his advice.	Ребята рассеянно кивнули; они не очень-то нуждались в его советах.
Meanwhile the blond young fugitive sat the same way; every now and then Gene leaned out of his Buddhistic trance over the rushing dark plains and said something tenderly in the boy's ear.	Все это время юный светловолосый беглец сидел не меняя позы. Изредка Джин, воспаривший в своем буддийском трансе над стремительно проносящимися мимо равнинами, опускался на землю и что-то нежно шептал мальчику на ухо.
The boy nodded.	Тот кивал.
Gene was taking care of him, of his moods and his fears.	Джин заботился о нем и пытался умерить его капризы и страхи.
I wondered where the hell they would go and what they would do.	Мне хотелось знать, куда они едут и какого черта собираются делать.
They had no cigarettes.	У них не было сигарет.
I squandered my pack on them, I loved them so.	Я угощал их, пока не кончилась пачка, - так они пришлись мне по душе.
They were grateful and gracious. They never asked, I kept offering.	Они благодарно мне улыбались, но сами не попросили ни разу - предлагал я.
Montana Slim had his own but never passed the pack.	У Долговязого Монтанца тоже были сигареты, но он так и не протянул им свою пачку.

We zoomed through another crossroads town, passed another line of tall lanky men in jeans clustered in the dim light like moths on the desert, and returned to the tremendous darkness, and the stars overhead were pure and bright because of the increasingly thin air as we mounted the high hill of the western plateau, about a foot a mile, so they say, and no trees obstructing any low-leveled stars anywhere.	Мы пронеслись мимо еще одного придорожного городка, миновали еще одну группу рослых, худощавых, одетых в джинсы парней, теснившихся в тусклом свете фонарей, словно мотыльки в пустыне, и вновь оказались в кромешной тьме, а звезды над головой были чистыми и яркими, потому что воздух становился все более разреженным по мере того, как мы все выше поднимались на западное плато, а поднимались мы, как я слышал, с каждой милей на фут, и ни одно дерево нигде не заслоняло низких звезд.
And once I saw a moody whitefaced cow in the sage by the road as we flitted by.	А однажды у самой дороги я мельком увидел в зарослях шалфея унылую беломордую корову.
It was like riding a railroad train, just as steady and just as straight.	Мы ехали словно на поезде - так же равномерно и так же прямо.
By and by we came to a town, slowed down, and Montana Slim said,	Вскоре мы подъехали к очередному городку, сбавили скорость, и Долговязый Монтанец сказал:
"Ah, pisscall," but the Minnesotans didn't stop and went right on through.	"Ага, стоянка", - однако миннесотцы не остановились, они миновали и этот городок.
"Damn, I gotta go," said Slim.	- Черт подери, мне надо выйти, - сказал Долговязый.
"Go over the side," said somebody.	- Давай на ходу, - посоветовал ему кто-то.
"Well, I will" he said, and slowly, as we all watched, he inched to the back of the platform on his haunch, holding on as best he could, till his legs dangled over.	- Что ж, придется, - ответил он и под нашими взглядами начал медленно, осторожно продвигаться на боку к заднему краю платформы, изо всех сил стараясь удержаться. Наконец он свесил ноги наружу.
Somebody knocked on the window of the cab to bring this to the attention of the brothers.	Кто-то постучал в окошко кабины, чтобы привлечь ко всему этому внимание братьев.
Their great smiles broke as they turned.	Те обернулись, и их сияющие улыбки погасли.
And just as Slim was ready to proceed, precarious as it was already, they began zigzagging the truck at seventy miles an hour.	И едва Долговязый приготовился справить нужду, что было и без того небезопасно, они на скорости семьдесят миль в час пустили грузовик зигзагами.
He fell back a moment; we saw a whale's spout in the air; he struggled back to a sitting position.	На мгновение Долговязый повалился на спину, и мы увидели в воздухе китовый фонтан. С превеликим трудом ему снова удалось сесть.
They swung the truck.	Тогда братья резко вывернули грузовик.
Wham, over he went on his side, watering all over himself.	Бац! - он свалился на бок, поливая себя с ног до головы.
In the roar we could hear him faintly cursing, like the whine of a man far across the hills.	Сквозь страшный грохот до нас доносилась его ругань - такая слабая, что, казалось, кто-то хнычет далеко за холмами.
"Damn... damn... " He never knew we were doing this deliberately; he just struggled, as grim as Job.	"Проклятье... проклятье..." - Он так и не понял, что мы все подстроили: он лишь боролся за существование, несгибаемый, как Иов.

When he was finished, as such, he was wringing wet, and now he had to edge and shimmy his way back, and with a most woebegone look, and everybody laughing, except the sad blond boy, and the Minnesotans roaring in the cab.	Закончив наконец, он вымок до нитки, и теперь ему предстоял обратный путь по трясущейся платформе, и он пустился в этот путь с самым удрученным видом, а все, кроме печального светловолосого мальчика, заливались смехом, хохотали и миннесотцы в кабине.
I handed him the bottle to make up for it.	В качестве компенсации за страдания я протянул ему бутылку.
"What the hail," he said, "was they doing that on purpose?"	- Что за черт, - сказал он, - они что, нарочно?
"They sure were."	- Наверняка.
"Well, damn me, I didn't know that.	- Вот дьявольщина, как я сразу не понял!
I know I tried it back in Nebraska and didn't have half so much trouble."	Ведь еще в Небраске я делал то же самое, и тогда все было куда как проще!
We came suddenly into the town of Ogallala, and here the fellows in the cab called out,	Неожиданно мы оказались в городке Огаллала, и тут миннесотцы с неподдельным торжеством объявили из кабины:
"Pisscall!" and with great good delight.	"Стоянка! Можно облегчиться!"
Slim stood sullenly by the truck, ruing a lost opportunity.	Долговязый, скорбя по упущенной возможности, понуро стоял возле грузовика.
The two Dakota boys said good-by to everybody and figured they'd start harvesting here.	Ребята из Дакоты распрощались со всеми, рассчитывая именно отсюда начать сбор урожая.
We watched them disappear in the night toward the shacks at the end of town where lights were burning, where a watcher of the night in jeans said the employment men would be.	Мы смотрели, как они удаляются в ночь, в сторону лачуг на окраине городка, где, как сказал ночной сторож в джинсах, находится бюро по найму.
I had to buy more cigarettes.	Мне надо было купить сигареты.
Gene and the blond boy followed me to stretch their legs.	Желая размять ноги, со мной пошли Джин с Блондином.
I walked into the least likely place in the world, a kind of lonely Plains soda fountain for the local teenage girls and boys.	Я попал в самое неподходящее заведение -типичный для равнин унылый буфет с газировкой для местных подростков.
They were dancing, a few of them, to the music on the jukebox.	Некоторые из них танцевали под музыкальный автомат.
There was a lull when we came in.	Когда мы вошли, наступило временное затишье.
Gene and Blondey just stood there, looking at nobody; all they wanted was cigarettes.	Джин с Блондином стояли ни на кого не глядя: кроме сигарет, им ничего не было нужно.
There were some pretty girls, too.	Среди подростков были и хорошенькие девочки.
And one of them made eyes at Blondey and he never saw it, and if he had he wouldn't have cared, he was so sad and gone.	И одна из них начала строить Блондину глазки, а тот так ничего и не заметил, да если бы и заметил, его бы это не тронуло - так он был потерян и грустен.
I bought a pack each for them; they thanked me.	Я купил каждому по пачке. Они меня поблагодарили.

The truck was ready to go.	Грузовик был готов ехать.
It was getting on midnight now, and cold.	Приближалась полночь, холодало.
Gene, who'd been around the country more times than he could count on his fingers and toes, said the best thing to do now was for all of us to bundle up under the big tarpaulin or we'd freeze.	Джин, который ездил по стране столько раз, что не сосчитать на пальцах рук и ног, сказал, что сейчас, чтобы не замерзнуть, нам лучше всего потеснее прижаться друг к другу и накрыться брезентом.
In this manner, and with the rest of the bottle, we kept warm as the air grew ice-cold and pinged our ears.	Таким вот способом, да еще с помощью того, что оставалось в бутылке, мы и согревались, когда ветер стал ледяным и засвистел у нас в ушах.
The stars seemed to get brighter the more we climbed the High Plains.	Чем выше мы поднимались на Высокие Равнины, тем ярче казались звезды.
We were in Wyoming now.	Мы были уже в Вайоминге.
Flat on my back, I stared straight up at the magnificent firmament, glorying in the time I was making, in how far I had come from sad Bear Mountain after all, and tingling with kicks at the thought of what lay ahead of me in Denver -whatever, whatever it would be.	Лежа на спине, я смотрел на величественный небосвод, упивался быстрой ездой и торжествовал оттого, что нахожусь так далеко от унылой Медвежьей горы. И еще я трепетал от возбуждения при мысли о том, что впереди Денвер - что бы там меня ни ждало.
And Mississippi Gene began to sing a song.	А Миссисипи Джин затянул песню.
He sang it in a melodious, quiet voice, with a river accent, and it was simple, just	Он пел с южным акцентом, тихо и протяжно, и песня его была простой:
"I got a purty little girl, she's sweet six-teen, she's the purti-est thing you ever seen," repeating it with other lines thrown in, all concerning how far he'd been and how he wished he could go back to her but he done lost her.	"Моей милой лет шестнадцать, красивей ее не сыщешь". Повторяя эти слова, он вставлял и другие, о том, как он далеко, и как хотел бы к ней вернуться, и как все-таки ее потерял.
I said, "Gene, that's the prettiest song."	- Джин, это замечательная песня, - сказал я.
"It's the sweetest I know," he said with a smile.	- Моя любимая, - ответил он с улыбкой.
"I hope you get where you're going, and be happy when you do."	- Надеюсь, ты доберешься туда, куда едешь, а там будешь счастлив.
"I always make out and move along one way or the other.",	- Как-нибудь не пропаду, мне всегда везет.
Montana Slim was asleep.	Долговязый Монтанец спал.
He woke up and said to me,'	Проснувшись, он обратился ко мне:
"Hey, Blackie, how about you and me investigatin' Cheyenne \ together tonight before you go to Denver?"	- Эй, Чернявый, как насчет того, чтобы вечерком вместе прошвырнуться по Шайенну, а уж потом отправишься в свой Денвер?
"Sure thing."	- Заметано!
I was drunk enough to go for anything.	- Я был уже достаточно пьян, чтобы согласиться на что угодно.

As the truck reached the outskirts of Cheyenne, we saw the high red lights of the local radio station, and suddenly we were bucking through a great crowd of people that poured along both sidewalks.	Когда грузовик достиг окраины Шайенна, мы увидели наверху красные огоньки местной радиостанции, а потом неожиданно очутились среди снующей на тротуарах многочисленной толпы.
"Hell's bells, it's Wild West Week," said Slim.	- Вот дьявольщина, это же Неделя Дикого Запада! - сказал Долговязый.
Big crowds of businessmen, fat businessmen in boots and ten-gallon hats, with their hefty wives in cowgirl attire, bustled and whoopeed on the wooden sidewalks of old Cheyenne; farther down were the long stringy boulevard lights of new downtown Cheyenne, but the celebration was focusing on Oldtown.	Толпы коммерсантов - толстых коммерсантов в сапогах и десятигаллоновых шляпах, со своими дюжими женами в нарядах девиц-ковбоев, с радостным гиком сновали по деревянным тротуарам старого Шайенна. Вдали протянулись огни проспектов нового делового района, но празднество сосредоточилось в Старом городе.
Blank guns went off.	Палили холостыми патронами.
The saloons were crowded to the sidewalk.	В переполненные салуны невозможно было войти.
I was amazed, and at the same time I felt it was ridiculous: in my first shot at the West I was seeing to what absurd devices it had fallen to keep its proud tradition.	Я был поражен и одновременно чувствовал нелепость происходящего: не успел я попасть на Запад, как увидел, до какого абсурда он дошел в попытке сохранить свои благородные традиции.
We had to jump off the truck and say good-by; the Minnesotans weren't interested in hanging around.	Нам пришлось спрыгнуть с грузовика и распрощаться. Миннесотцам ни к чему было там околачиваться.
It was sad to see them go, and I realized that I would never see any of them again, but that's the way it was.	Грустно было смотреть, как они отъезжают, и я понял, что больше никого из них не увижу, но так уж вышло.
"You'll freeze your ass tonight," I warned. "Then you'll burn 'em in the desert tomorrow afternoon."	- Ночью вы отморозите задницы, - предупредил я их, - а завтра днем зажарите их в пустыне.
"That's all right with me long's as we get out of this cold night," said Gene.	- Ну, если уж мы выкарабкаемся этой холодной ночью, остальное не страшно, - сказал Джин.
And the truck left, threading its way through the crowds, and nobody paying attention to the strangeness of the kids inside the tarpaulin, staring at the town like babes from a coverlet.	И грузовик тронулся, осторожно пробираясь сквозь толпу, и никто не обращал внимания на странных ребят, завернувшихся в брезент и глазевших на город, словно укутанные одеялом грудные детишки.
I watched it disappear into the night.	Я смотрел им вслед, пока они не исчезли в ночи.
5	5
I was with Montana Slim and we started hitting the bars.	Со мной остался Долговязый Монтанец, и мы с ним пустились в поход по барам.
I had about seven dollars, five of which I foolishly squandered that night.	У меня было долларов семь, пять из которых я той ночью безрассудно промотал.

First we milled with all the cowboy-dudded tourists and oilmen and ranchers, at bars, in doorways, on the sidewalk; then for a while I shook Slim, who was wandering a little slaphappy in the street from all the whisky and beer: he was that kind of drinker; his eyes got glazed, and in a minute he'd be telling an absolute stranger about things.	Поначалу мы вместе со всеми этими псевдоковбоями - туристами, нефтепромышленниками и скотоводами -крутились у стоек, в дверях баров и на тротуаре. Потом я некоторое время тряс на улице Долговязого, которого от выпитого виски и пива начало слегка пошатывать - он был тот еще пьяница. Глаза его остекленели, и через минуту он уже что-то доказывал совершенно незнакомому человеку.
I went into a chili joint and the waitress was Mexican and beautiful.	Я зашел в мексиканскую забегаловку; прислуживавшая там мексиканка оказалась настоящей красавицей.
I ate, and then I wrote her a little love note on the back of the bill.	Поев, я написал ей на обороте счета любовную записку.
The chili joint was deserted; everybody was somewhere else, drinking.	В закусочной никого не было; все находились там, где можно было выпить.
I told her to turn the bill over.	Я попросил официантку перевернуть счет.
She read it and laughed.	Она прочла и рассмеялась.
It was a little poem about how I wanted her to come and see the night with me.	Там было небольшое стихотворение о том, как бы я хотел пойти вместе с ней полюбоваться ночным весельем.
"I'd love to, Chiquito, but I have a date with my boy friend."	- С удовольствием, чикито, но я уже условилась со своим парнем.
"Can't you shake him?"	- А нельзя ли от него избавиться?
"No, no, I don't," she said sadly, and I loved the way she said it.	- Нет-нет, нельзя, - сказала она грустно, и я влюбился в то, как она это сказала.
"Some other time I'll come by here," I said, and she said,	- Я как-нибудь еще зайду, - сказал я. А она ответила:
"Any time, kid."	- В любое время, малыш.
Still I hung around, just to look at her, and had another cup of coffee.	Но я все не уходил, я взял еще кофе и смотрел на нее.
Her boy friend came in sullenly and wanted to know when she was off.	Вошел ее парень и с мрачным видом пожелал узнать, когда она освободится.
She bustled around to close the place quick.	Она принялась суетиться, чтобы побыстрей закрыть заведение.
I had to get out.	Мне пришлось выметаться.
I gave her a smile when I left.	На прощанье я улыбнулся ей.
Things were going on as wild as ever outside, except that the fat burpers were getting drunker and whooping up louder.	Снаружи все бурлило, как прежде, разве что пузатые пердуны стали пьянее, а восторженное гиканье - громче.
It was funny.	Зрелище было довольно странное.
There were Indian chiefs wandering around in big headdresses and really solemn among the flushed drunken faces.	В толпе, среди раскрасневшихся пьяных рож, с важным видом бродили индейские вожди с громадными украшениями в волосах.

I saw Slim tottering along and joined him.	Я увидел ковыляющего куда-то Долговязого и подошел к нему.
He said, "I just wrote a postcard to my Paw in Montana.	- Я только что написал открытку папаше в Монтану.
You reckon you can find a mailbox and put it in?"	Как по-твоему, сможешь ты отыскать почтовый ящик и бросить ее? - произнес он.
It was a strange request; he gave me the postcard and tottered through the swinging doors of a saloon.	Необычная была просьба. Он отдал мне открытку и, пошатываясь, одолел двустворчатые двери салуна.
I took the card, went to the box, and took a quick look at it.	По дороге к ящику я пробежал открытку глазами.
"Dear Paw, I'll be home Wednesday.	"Дорогой папаша, я буду в среду.
Everything's all right with me and I hope the same is with you.	У меня все в порядке, и надеюсь, у тебя тоже.
Richard."	Ричард".
It gave me a different idea of him; how tenderly polite he was with his father.	Это изменило мое представление о Долговязом; к отцу он относился с нежной учтивостью.
I went in the bar and joined him.	Я вошел в бар и подсел к Долговязому.
We picked up two girls, a pretty young blonde and a fat brunette.	Мы сняли двух девиц - юную хорошенькую блондинку и толстую брюнетку.
They were dumb and sullen, but we wanted to make them.	Обе были неразговорчивы и угрюмы, и все-таки нам хотелось ими заняться.
We took them to a rickety nightclub that was already closing, and there I spent all but two dollars on Scotches for them and beer for us.	Мы привели их в покосившийся ночной ресторанчик, который уже закрывался, и там я потратил все, кроме последних двух долларов, на шотландское виски для них и пиво для нас.
I was getting drunk and didn't care; everything was fine.	Я пьянел, ни о чем не задумываясь; все было прекрасно.
My whole being and purpose was pointed at the little blonde.	Все мое существо, вся воля были устремлены на маленькую блондинку.
I wanted to go in there with all my strength.	Чего только я не делал, чтобы ее расшевелить!
I hugged her and wanted to tell her.	Я сжимал ее в объятиях и пытался что-то рассказать.
The nightclub closed and we all wandered out in the rickety dusty streets.	Ночной ресторанчик закрылся, и все мы вывалились на кривые пыльные улочки.
I looked up at the sky; the pure, wonderful stars were still there, burning.	Я взглянул на небо: там все еще сияли чудесные чистые звезды.
The girls wanted to go to the bus station, so we all went, but they apparently wanted to meet some sailor who was there waiting for them, a cousin of the fat girl's, and the sailor had friends with him.	Девицам надо было на автобусную станцию, и мы пошли с ними, но оказалось, что там их ждет какой-то моряк - двоюродный брат толстушки, а с моряком еще и приятели.
I said to the blonde,	Я спросил блондинку:
"What's up?"	"В чем дело?"

She said she wanted to go home, in Colorado just over the line south of Cheyenne.	Она ответила, что хочет домой, в Колорадо, что живет у самой границы, к югу от Шайенна.
"I'll take you in a bus," I said.	- Я поеду с тобой на автобусе, - сказал я.
"No, the bus stops on the highway and I have to walk across that damn prairie all by myself.	- Автобус-то останавливается на шоссе, и мне приходится совсем одной шагать по этим чертовым прериям.
I spend all afternoon looking at the damn thing and I don't aim to walk over it tonight."	Я и так целыми днями любуюсь этими прериями треклятыми, и мне вовсе не улыбается еще и ночью по ним ходить.
"Ah, listen, we'll take a nice walk in the prairie flowers."	- Эй, послушай, это же здорово, мы с тобой прогуляемся среди цветов прерий!
"There ain't no flowers there," she said.	- Нет там никаких цветов, - сказала она.
"I want to go to New York.	- Я хочу уехать в Нью-Йорк.
I'm sick and tired of this.	Мне это все осточертело.
Ain't no place to go but Cheyenne and ain't nothin in Cheyenne."	Кроме как в Шайенн, некуда податься, да и в Шайенне ничего нет.
"Ain't nothin in New York."	-И в Нью-Йорке тоже.
"Hell there ain't," she said with a curl of her lips.	- Черта с два! В Нью-Йорке-то! - сказала она с усмешкой.
The bus station was crowded to the doors.	Автобусная станция была набита битком.
All kinds of people were waiting for buses or just standing around; there were a lot of Indians, who watched everything with their stony eyes.	Кого там только не было! Одни ждали автобусов, другие просто болтались без дела. Были в этой толпе и индейцы, которые оценивали происходящее своим неподвижным взглядом.
The girl disengaged herself from my talk and joined the sailor and the others.	Девице наскучила моя болтовня, и она отошла к моряку с его компанией.
Slim was dozing on a bench.	Долговязый клевал носом на скамейке.
I sat down.	Я сел.
The floors of bus stations are the same all over the country, always covered with butts and spit and they give a feeling of sadness that only bus stations have.	Полы всех автобусных станций страны одинаковы - они усыпаны окурками, заплеваны, они навевают ту особую грусть, какую чувствуешь только на автобусных станциях.
For a moment it was no different from being in Newark, except for the great hugeness outside that I loved so much.	На минуту мне почудилось, что я в Ньюарке, разве что снаружи была та величественная беспредельность, которую я так полюбил.
I rued the way I had broken up the purity of my entire trip, not saving every dime, and dawdling and not really making time, fooling around with this sullen girl and spending all my money.	Я сожалел о том, что нарушил чистоту путешествия, о том, что так безрассудно промотал деньги, оставив лишь жалкие гроши, да к тому же попусту терял время, волочась за этой угрюмой девицей.
It made me sick.	Меня одолевала досада.

I hadn't slept in so long I got too tired to curse and fuss and went off to sleep; I curled up on the seat with my canvas bag for a pillow, and slept till eight o'clock in the morning among the dreamy murmurs and noises of the station and of hundreds of people passing.	Однако я давно не ночевал в помещении и слишком устал, чтобы ругаться и волноваться по пустякам, и поэтому стал пристраиваться спать. Свернувшись калачиком на сиденье, я подложил под голову свой парусиновый мешок и под убаюкивающее бормотание и галдеж автовокзала, среди сотен снующих мимо людей, проспал до восьми утра.
I woke up with a big headache.	Проснулся я с сильной головной болью.
Slim was gone - to Montana, I guess.	Долговязый исчез - наверно, уехал в Монтану.
I went outside.	Я вышел наружу.
And there in the blue air I saw for the first time, far off, the great snowy tops of the Rocky Mountains.	И там, в лазурном воздухе, я в первый раз увидел вдалеке громадные заснеженные вершины Скалистых гор.
I took a deep breath.	Я глубоко вздохнул.
I had to get to Denver at once.	Мне немедленно надо было в Денвер.
First I ate a breakfast, a modest one of toast and coffee and one egg, and then I cut out of town to the highway.	Первым делом я позавтракал, весьма скромно -тост, кофе и яйцо, а потом пустился наутек из города, стремясь скорее попасть на шоссе.
The Wild West festival was still going on; there was a rodeo, and the whooping and jumping were about to start all over again.	Праздник Дикого Запада все продолжался: шло родео, с минуты на минуту должны были возобновиться прыжки и гиканье.
I left it behind me.	Но для меня все это было уже позади.
I wanted to see my gang in Denver.	Мне хотелось повидать свою денверскую шайку.
I crossed a railroad overpass and reached a bunch of shacks where two highways forked off, both for Denver.	Перейдя по мостику железную дорогу, я добрался до скопления лачуг у развилки двух шоссе - оба вели в Денвер.
I took the one nearest the mountains so I could look at them, and pointed myself that way.	Выбрав ближайшее к горам, чтобы как следует их разглядеть, я принялся голосовать в этом направлении.
I got a ride right off from a young fellow from Connecticut who was driving around the country in his jalopy, painting; he was the son of an editor in the East.	Меня сразу же подобрал молодой парень из Коннектикута, который ездил на своей колымаге по стране и рисовал с натуры. Он был сыном издателя с Востока.
He talked and talked; I was sick from drinking and from the altitude.	Болтал он без умолку. От выпитого и от высоты меня тошнило.
At one point I almost had to stick my head out the window.	Один раз мне едва не пришлось высунуться в окошко.
But by the time he let me off at Longmont, Colorado, I was feeling normal again and had even started telling him about the state of my own travels.	Но еще до того, как он высадил меня в Лонгмонте, Колорадо, я вновь почувствовал себя нормально и даже принялся рассказывать ему о своих собственных путешествиях.
He wished me luck.	Он пожелал мне удачи.
It was beautiful in Longmont.	В Лонгмонте было просто чудесно.

Under a tremendous old tree was a bed of green lawn-grass belonging to a gas station.	Под громадным старым деревом я углядел ухоженный зеленый газончик, принадлежавший бензоколонке, и попросил у служителя разрешения там вздремнуть.
I asked the attendant if I could sleep there, and he said sure; so I stretched out a wool shirt, laid my face flat on it, with an elbow out, and with one eye cocked at the snowy Rockies in the hot sun for just a moment.	Возражений не последовало, и я расстелил шерстяную рубашку, улегся на нее ничком, выставив наружу локоть и, на мгновение увидав одним глазом согретые жаркими лучами солнца заснеженные Скалистые горы, провалился в сон.
I fell asleep for two delicious hours, the only discomfort being an occasional Colorado ant.	Чудеснейшим образом я проспал два часа, разве что изредка меня беспокоили колорадские муравьи.
And here I am in Colorado!	Вот я и в Колорадо!
I kept thinking gleefully.	Я ликовал.
Damn! damn! damn!	Черт подери! Черт подери! Черт подери!
I'm making it!	Я почти у цели!
And after a refreshing sleep filled with cobwebby dreams of my past life in the East I got up, washed in the station men's room, and strode off, fit and slick as a fiddle, and got me a rich thick milkshake at the road-house to put some freeze in my hot, tormented stomach.	И после освежающего сна, заполненного беспорядочными образами из прошедшей моей жизни на Востоке, я встал, умылся в туалете бензоколонки и в прекрасном расположении духа зашагал прочь. В придорожной закусочной я немного охладил свой разгоряченный, измученный желудок стаканом густого жирного молочного коктейля.
Incidentally, a very beautiful Colorado gal shook me that cream; she was all smiles too; I was grateful, it made up for last night.	Между прочим, сливки мне сбивала очаровательная колорадская девица. К тому же она непрерывно улыбалась. Я был благодарен ей, это было неплохой компенсацией за прошлую ночь.
I said to myself, Wow!	"Ого! - сказал я себе.
What'll Denver be like!	- То ли еще будет в Денвере!"
I got on that hot road, and off I went in a brand-new car driven by a Denver businessman of about thirty-five.	Не успел я выйти на раскаленную дорогу, как тут же умчался на новеньком автомобиле, за рулем которого сидел денверский коммерсант лет тридцати пяти.
He went seventy.	Он ехал со скоростью семьдесят.
I tingled all over; I counted minutes and subtracted miles.	Все во мне трепетало от нетерпения, я считал минуты и вычитал пройденные мили.
Just ahead, over the rolling wheatfields all golden beneath the distant snows of Estes, I'd be seeing old Denver at last.	Скоро впереди, там, где колышутся пшеничные поля, золотящиеся под далекими снегами Истеза, я увижу наконец старый Денвер.

I pictured myself in a Denver bar that night, with all the gang, and in their eyes I would be strange and ragged and like the Prophet who has walked across the land to bring the dark Word, and the only Word I had was "Wow!"	Я представил себе, как уже вечером буду сидеть в денверском баре вместе со всей шайкой, и в их глазах я буду выглядеть чудаковатым оборванцем, и они примут меня за пророка, пересекшего пешком всю страну, чтобы принести им тайное Слово, а единственное Слово, которым я обладал, было "ура!".
The man and I had a long, warm conversation about our respective schemes in life, and before I knew it we were going over the wholesale fruitmarkets outside Denver; there were smokestacks, smoke, railyards, red-brick buildings, and the distant downtown gray-stone buildings, and here I was in Denver.	Мы с водителем вели долгий задушевный разговор о жизненных планах друг друга, и, прежде чем до меня это дошло, мы уже ехали мимо оптовых фруктовых рынков на окраине Денвера. Появились дымовые трубы, копоть, сортировочные станции, дома красного кирпича, а в отдалении - здания деловой части города из серого камня. Вот я и в Денвере.
He let me off at Larimer Street.	Мой спутник высадил меня на Лаример-стрит.
I stumbled along with the most wicked grin of joy in the world, among the old bums and beat cowboys of Larimer Street.	И с радостной, а вместе с тем и ехиднейшей улыбочкой на лице я поковылял мимо старых бродяг и потрепанных ковбоев Лаример-стрит.
6	6
In those days I didn't know Dean as well as I do now, and the first thing I wanted to do was look up Chad King, which I did.	Дина в те времена я знал еще не так хорошо, как теперь, и, решив первым делом заглянуть к Чеду Кингу, занялся его розысками.
I called up his house, talked to his mother - she said,	Я позвонил ему домой, трубку сняла его мать:
"Why, Sal, what are you doing in Denver?"	"Сал, ты? Как ты оказался в Денвере?"
Chad is a slim blond boy with a strange witch-doctor face that goes' with his interest in anthropology and prehistory Indians.	Чед - стройный блондин с лицом экзотического шамана, вполне соответствующим его увлечению антропологией и доисторическими индейцами.
His nose beaks softly and almost creamily under a golden flare or' hair; he has the beauty and grace of a Western hotshot who':, danced in roadhouses and played a little football.	Под вьющимися золотистыми волосами торчит его слегка крючковатый, почти кремового цвета нос. Он привлекает грациозностью западного сорвиголовы, из тех, что отплясывают в придорожных трактирах и изредка поигрывают в футбол.
A quavering twang comes out when he speaks.	Говорит он дрожащим голосом:
"The thing I always liked, Sal, about the Plains Indians was the way they always got s'danged embarrassed after they boasted the number of scalps they got.	"Что мне всегда нравилось в индейцах Равнин, Сал, так это то, как они конфузятся, похвастав числом добытых скальпов.
In Ruxton's Life in the Far West there's an Indian who gets red all over blushing because he got so many scalps and he runs like hell into the plains to glory over his deeds in hiding.	В "Жизни на Дальнем Западе" Ракстона один индеец сгорает со стыда за то, что снял такую уйму скальпов, сломя голову удирает в глубь равнин и только там, в уединении, упивается своими подвигами.
Damn, that tickled me!"	Просто умора, черт побери!"
Chad's mother located him, in the drowsy Denver afternoon, working over his Indian basket-making at the local museum.	Мать разыскала Чеда в местном музее, где в сонный денверский полдень он углублял свои познания в плетении индейских корзин.

I called him there; he came and picked me up in his old Ford coupe that he used to take trips in the mountains, to dig for Indian objects.	Туда я ему и позвонил. Явившись, он посадил меня в свой старенький двухместный "фордик", на котором обычно ездил в горы раскапывать индейскую утварь.
He came into the bus station wearing jeans and a big smile.	В здание автовокзала он вошел в джинсах, сияя широкой улыбкой.
I was sitting on my bag on the floor talking to the very same sailor who'd been in the Cheyenne bus station with me, asking him what happened to the blonde. He was so bored he didn't answer.	А я, усевшись на свой брошенный на пол мешок рядом с тем самым моряком, которого видел еще на автобусной станции в Шайенне, пытался расспросить его про блондинку и так ему надоел, что он ни разу не потрудился ответить.
Chad and I got in his little coupe and the first thing he had to do was get maps at the State building.	Мы с Чедом забрались в "фордик", и оказалось, что первым делом ему надо взять в Законодательном собрании штата какие-то карты.
Then he had to see an old schoolteacher, and so on, and all I wanted to do was drink beer.	Потом он должен был заехать к старому школьному учителю и все такое прочее, мне же хотелось только одного - пива.
And in the back of my mind was the wild thought, Where is Dean and what is he doing right now?	Вдобавок в голове у меня свербила мыслишка о Дине: где-то он теперь и что поделывает?
Chad had decided not to be Dean's friend any more, for some odd reason, and he didn't even know where he lived.	Чед по неизвестной причине решил порвать с Дином и даже не знал, где тот живет.
"Is Carlo Marx in town?"	- А Карло Маркс в городе?
"Yes."	-Да.
But he wasn't talking to him any more either.	Но и с ним Чед больше не общался.
This was the beginning of Chad King's withdrawal from our general gang.	Тогда-то Чед Кинг и начал отходить от нашей старой компании.
I was to take a nap in his house that afternoon.	Днем мне еще предстояло вздремнуть у него дома.
The word was that Tim Gray had an apartment waiting for me up Coif ax Avenue, that Roland Major was already living in it and was waiting for me to join him.	А вообще-то Тим Грэй приготовил для меня на Колфакс-авеню квартиру, где уже ждал меня поселившийся там Роланд Мейджор.
I sensed some kind of conspiracy in the air, and this conspiracy lined up two groups in the gang: it was Chad King and Tim Gray and Roland Major, together with the Rawlinses, generally agreeing to ignore Dean Moriarty and Carlo Marx.	В воздухе пахло неким заговором, и заговор этот разбил компанию на две группировки: Чед Кинг, Тим Грэй и Роланд Мейджор, а заодно и Роулинсы приняли решение игнорировать Дина Мориарти и Карло Маркса.
I was smack in the middle of this interesting war.	Я явился в Денвер в самый разгар этой увлекательной войны.
It was a war with social overtones.	Война эта имела социальную подоплеку.
Dean was the son of a wino, one of the most tottering bums of Larimer Street, and Dean had in fact been brought up generally on Larimer Street and thereabouts.	Дин был сыном пропойцы, одного из самых пропащих бродяг Лаример-стрит, да и сам он, в общем-то, рос или на Лаример-стрит, или где-то неподалеку.

He used to plead in court at the age of six to have his father set free.	Уже в шестилетнем возрасте он частенько выступал в суде, призывая освободить отца.
He used to beg in front of Larimer alleys and sneak the money back to his father, who waited among the broken bottles with an old buddy.	Близ ларимерских трущоб он просил подаяние, а деньги украдкой носил отцу, который в компании старого дружка дожидался его среди битых бутылок.
Then when Dean grew up he began hanging around the Glenarm pool-halls; he set a Denver record for stealing cars and went to the reformatory.	Когда Дин подрос, он начал ошиваться на Гленарм-стрит, там, где заключают пари на гонках. Он установил рекорд Денвера по угону автомобилей и попал в исправительное заведение.
From the age of eleven to seventeen he was usually in reform school.	С одиннадцати до семнадцати лет из исправительных школ он почти не вылезал.
His specialty was stealing cars, gunning for girls coming out of high school in the afternoon, driving them out to the mountains, making them, and coming back to sleep in any available hotel bathtub in town.	Основное занятие его состояло в том, что он угонял машины, днем охотился за выходящими из школы девчонками, вез их в горы и, вволю ими насладившись, возвращался назад, чтобы переночевать в первой попавшейся гостиничной ванне города.
His father, once a respectable and hardworking tinsmith, had become a wine alcoholic, which is worse than a whisky alcoholic, and was reduced to riding freights to Texas in the winter and back to Denver in the summer.	Его отец, некогда уважаемый, трудолюбивый жестянщик, сделался алкоголиком, он запил вино, что еще хуже, чем виски, и ему осталось лишь кататься на товарняках, зимой в Техас, а летом -обратно в Денвер.
Dean had brothers on his dead mother's side - she died when he was small - but they disliked him.	У Дина были братья со стороны покойной матери - она умерла, когда он был совсем маленьким, однако они его недолюбливали.
Dean's only buddies were the poolhall boys.	Дружки у него были только на автодроме.
Dean, who had the tremendous energy of a new kind of American saint, and Carlo were the underground monsters of that season in Denver, together with the poolhall gang, and, symbolizing this most beautifully, Carlo had a basement apartment on Grant Street and we all met there many a night that went to dawn -Carlo, Dean, myself, Tom Snark, Ed Dunkel, and Roy Johnson.	Дин, обладавший кипучей энергией новоявленного американского святого, и Карло стали в ту пору в Денвере, вместе с тотализаторной шайкой, настоящими чудовищами подполья, и, словно желая обзавестись подходящим символом такой жизни, Карло снял на Г рант-стрит подвальную квартиру, где не одну ночь просидели мы все вместе до рассвета -Карло, Дин, я, Том Снарк, Эд Данкел и Рой Джонсон.
More of these others later.	Эти последние присоединились к нам позднее.
My first afternoon in Denver I slept in Chad King's room while his mother went on with her housework downstairs and Chad worked at the library.	В первый свой денверский день я улегся спать в комнате Чеда Кинга, в это время его мать трудилась внизу по хозяйству, а сам Чед работал в библиотеке.
It was a hot high-plains afternoon in July.	День был жаркий, типичный для высоких равнин июльский день.
I would not have slept if it hadn't been for Chad King's father's invention.	Если бы не изобретение отца Чеда Кинга, я бы ни за что не уснул.

Chad King's father, a fine kind man, was in his seventies, old and feeble, thin and drawn-out, and telling stories with a slow, slow relish; good stories, too, about his boyhood on the North Dakota plains in the eighties, when for diversion he rode ponies bareback and chased after coyotes with a club.	Отцу Чеда Кинга, добрейшей души человеку, было за семьдесят. Старый и немощный, длинный и худой, он неторопливо, с увлечением рассказывал разные истории, и истории неплохие - о своем детстве, проведенном на равнинах Северной Дакоты в восьмидесятые годы, о том, как он забавлялся, разъезжая верхом на неоседланных пони и гоняясь с дубинкой за койотами.
Later he became a country schoolteacher in the Oklahoma panhandle, and finally a businessman of many devices in Denver.	Позже он стал сельским учителем где-то на северо-западе штата Оклахома, а в конце концов занялся в Денвере сбытом разнообразных механизмов и устройств.
He still had his old office over a garage down the street - the rolltop desk was still there, together with countless dusty papers of past excitement and moneymaking.	Он все еще владел старым кабинетом, расположенным на той же улице, над гаражом, и там все еще стояло шведское бюро, забитое бесчисленными пыльными документами, свидетельствами минувших треволнений и прибыльных дел.
He had invented a special air-conditioner. He put an ordinary fan in a window frame and somehow conducted cool water through coils in front of the whirring blades.	Так вот, он изобрел особый кондиционер: вделав в оконную раму обыкновенный вентилятор, он каким-то образом пропускал по змеевику перед вращающимися со свистом лопастями холодную воду.
The result was perfect - within four feet of the fan bull; - and then the water apparently turned into steam in the hot day and the downstairs part of the house was just as hot as usual.	Результат превзошел все ожидания - в пределах четырех футов от вентилятора, - однако в знойный день вода, по-видимому, превращалась в пар, и на первом этаже было так же жарко, как обычно.
But I was sleeping right under the fan on Chad's bed, with a big bust of Goethe staring at me, and I comfortably went to sleep, only to wake up in twenty minutes freezing to death.	Я же улегся под самим вентилятором, на кровать Чеда, и под пристальным взором массивного бюста Гёте с комфортом отошел ко сну, чтобы уже через двадцать минут проснуться, дрожа от холода.
I put a blanket on and still I was cold.	Я укрылся одеялом, но согреться не смог.
Finally it was so cold I couldn't sleep, and I went downstairs.	Наконец ударил настоящий мороз, и мне стало не до сна. Я спустился вниз.
The old man asked me how his invention worked.	Старик спросил, как действует его изобретение.
I said it worked damned good, and I meant it within bounds.	Я сообщил ему, что действует оно чертовски здорово, и при этом почти не покривил душой.
I liked the man.	Старик мне понравился.
He was lean with memories.	Он был буквально напичкан воспоминаниями.
"I once made a spot remover that has since been copied by big firms in the East.	- Однажды я придумал пятновыводитель, и потом его стали делать крупные фирмы на Востоке.
I've been trying to collect on that for some years now.	Вот уже несколько лет я пытаюсь получить свои проценты.

If I only had enough money to raise a decent lawyer... " But it was too late to raise a decent lawyer; and he sat in his house dejectedly.	Будь у меня деньги на приличного адвоката... Однако нанимать приличного адвоката было поздно, и старик в подавленном настроении сидел дома.
In the evening we had a wonderful dinner his mother cooked, venison steak that Chad's uncle had shot in the mountains.	Вечером мы полакомились превосходным обедом, приготовленным матерью Чеда, - бифштексом из оленины. А оленя подстрелил в горах Чедов дядя.
But where was Dean?	Но куда подевался Дин?
7	7
The following ten days were, as W.	Следующие десять дней были, как сказал У.
C.	К.
Fields said, "fraught with eminent peril" - and mad.	Филдз, "чреваты возвышенной опасностью" - и безумны.
I moved in with Roland Major in the really swank apartment that belonged to Tim Gray's folks.	Я переехал к Роланду Мейджору, в роскошные апартаменты, принадлежавшие родственникам Тима Грэя.
We each had a bedroom, and there was a kitchenette with food in the icebox, and a huge living room where Major sat in his silk dressing gown composing his latest Hemingwayan short story - a choleric, red-faced, pudgy hater of everything, who could turn on the warmest and most charming smile in the world when real life confronted him sweetly in the night.	У каждого из нас была там кухонька с едой в леднике, а также огромная гостиная, где сидел в своем шелковом халате, сочиняя новый рассказ в хемингуэевском духе, сам Мейджор -краснолицый пухлый коротышка, желчный ненавистник всего на свете, который, однако, стоило реальной жизни явить ему в ночи свою отрадную сторону, мог пустить в ход самую сердечную, самую обаятельную в мире улыбку.
He sat like that at his desk, and I jumped around over the thick soft rug, wearing only my chino pants.	Вот так он и сидел за своим письменным столом, а я в одних брюках военного образца носился по толстому мягкому ковру.
He'd just written a story about a guy who comes to Denver for the first time.	Мейджор только что закончил рассказ про парня, который впервые приезжает в Денвер.
His name is Phil.	Зовут его Фил.
His traveling companion is a mysterious and quiet fellow called Sam.	Его спутник - таинственный молчаливый тип по имени Сэм.
Phil goes out to dig Denver and gets hung-up with arty types.	Фил идет побродить по Денверу, и всюду его выводят из себя эстетствующие дилетанты.
He comes back to the hotel room. Lugubriously he says,	Он возвращается в гостиницу и мрачно говорит:
"Sam, they're here too."	"Сэм, их и здесь полно".
And Sam is just looking out the window sadly.	А Сэм глядит себе печально в окно и отвечает:
"Yes," says Sam, "I know."	"Да, я знаю".
And the point was that Sam didn't have to go and look to know this.	Вся суть в том, что Сэму и не надо было никуда ходить, чтобы это понять.
The arty types were all over America, sucking up its blood.	Эстетствующие дилетанты заполонили Америку, они пьют ее кровь.

Major and I were great pals; he thought I was the farthest thing from an arty type.	Мы с Мейджором были большими друзьями; он считал, что я-то к эстетствующим дилетантам ровно никакого отношения не имею.
Major liked good wines, just like Hemingway.	Мейджор любил хорошие вина - так же как и Хемингуэй.
He reminisced about his recent trip to France.	То и дело он предавался воспоминаниям о своей недавней поездке во Францию.
"Ah, Sal, if you could sit with me high in the Basque country with a cool bottle of Poignon Dix-neuf, then you'd know there are other things besides boxcars."	- Ах, Сал, посидел бы ты со мной в горах страны басков за бутылочкой охлажденного "Поньон-дю-неф", вот тогда бы ты понял, что на свете, кроме твоих товарных вагонов, есть и еще кое-что.
"I know that.	- Знаю.
It's just that I love boxcars and I love to read the names on them like Missouri Pacific, Great Northern, Rock Island Line.	Просто дело в том, что я люблю товарные вагоны, люблю читать написанные на них названия: "Миссури Пасифик", "Грейт Норден", "Рок-Айленд Лайн".
By Gad, Major, if I could tell you everything that happened to me hitching here."	Г осподи, Мейджор, рассказать бы тебе все, что со мной было, пока я сюда добирался!
The Rawlinses lived a few blocks away.	Роулинсы жили в нескольких кварталах от нас.
This was a delightful family - a youngish mother, part owner of a decrepit, ghost-town hotel, with five sons and two daughters.	Это была очаровательная семья - довольно молодая мать, совладелица ветхой гостиницы в заброшенной части города, с пятью сыновьями и двумя дочерьми.
The wild son was Ray Rawlins, Tim Gray's boyhood buddy.	Сладу не было лишь с повесой Рэем Роулинсом, другом детства Тима Грэя.
Ray came roaring in to get me and we took to each other right away.	Рэй с шумом ворвался к нам, чтобы вытащить меня из дома, и мы сразу пришлись друг другу по душе.
We went off and drank in the Colfax bars.	Мы отправились в питейные заведения Колфакса.
One of Ray's sisters was a beautiful blonde called Babe - a tennis-playing, surf-riding doll of the West.	Одной из сестер Рэя была красивая блондинка по имени Бейб - куколка с Западного побережья, увлекающаяся теннисом и серфингом.
She was Tim Gray's girl.	Она была девушкой Тима Грэя.
And Major, who was only passing through Denver and doing so in real style in the apartment, was going out with Tim Gray's sister Betty.	А Мейджор, который находился в Денвере всего лишь проездом и все-таки жил с истинным размахом, в апартаментах, всюду появлялся в обществе сестры Тима Грэя, Бетти.
I was the only guy without a girl.	Только у меня не было девушки.
I asked everybody, "Where's Dean?"	Я расспрашивал всех и каждого, не знает ли кто, где Дин.
They made smiling negative answers.	И все только улыбались, отрицательно качая головой.
Then finally it happened.	Потом это наконец произошло.
The phone rang, and it was Carlo Marx.	Зазвонил телефон, и это был Карло Маркс.

He gave me the address of his basement apartment.	Он дал мне адрес своего подвала.
I said,	Я спросил:
"What are you doing in Denver?	- Что ты делаешь в Денвере?
I mean what are you doing?	То есть чем занимаешься?
What's going on?"	Что происходит?
"Oh, wait till I tell you."	- Ах, потерпи, я тебе все расскажу.
I rushed over to meet him.	Я помчался к нему.
He was working in May's department store nights; crazy Ray Rawlins called him up there from a bar, getting janitors to run after Carlo with a story that somebody had died.	Вечерами он работал в универмаге Мэя. Оказывается, чокнутый Рэй Роулинс позвонил туда из бара и заставил уборщиков срочно разыскать Карло и сообщить ему, что кто-то умер.
Carlo immediately thought it was me who had died.	Карло, недолго думая, решил, что умер именно я.
And Rawlins said over the phone,	А в трубке услышал голос Роулинса:
"Sal's in Denver," and gave him my address and phone.	"Сал в Денвере" - и получил мой адрес и телефон.
"And where is Dean?"	- А где Дин?
"Dean is in Denver.	- Дин в Денвере.
Let me tell you."	Сейчас расскажу.
And he told me that Dean was making love to two girls at the same time, they being Marylou, his first wife, who waited for him in a hotel room, and Camille, a new girl, who waited for him in a hotel room.	И он рассказал мне о том, что Дин крутит любовь одновременно с двумя девицами - с Мерилу, своей первой женой, которая ждет его в гостиничном номере, и Камиллой, новой девушкой, которая тоже ждет его в гостиничном номере.
"Between the two of them he rushes to me for our own unfinished business."	- В перерывах между ними он мчится ко мне заниматься нашим с ним нескончаемым делом.
"And what business is that??"	- А что за дело?
"Dean and I are embarked on a tremendous season together.	- Мы с Дином вступили в грандиозный период.
We're trying to communicate with absolute honesty and absolute completeness everything on our minds.	Мы пытаемся общаться друг с другом с абсолютной откровенностью, выкладывать все, что у каждого из нас в душе.
We've had to take benzedrine.	Приходилось и бензедрин принимать.
We sit on the bed, crosslegged, facing each other.	Сидим по-турецки на кровати, друг против друга.
I have finally taught Dean that he can do anything he wants, become mayor of Denver, marry a millionairess, or become the greatest poet since Rimbaud.	Я наконец-то внушил Дину, что он может все, что захочет, - стать мэром Денвера, мужем миллионерши, а то и величайшим поэтом со времен Рембо.
But he keeps rushing out to see the midget auto races.	Вот только он то и дело убегает на гонки малолитражек.
I go with him.	И я иду с ним.
He jumps and yells, excited.	От возбуждения он прыгает и орет.

You know, Sal, Dean is really hung-up on things like that."	Знаешь, Сал, Дин просто помешан на подобных вещах.
Marx said "Hmm" in his soul and thought about this.	- Маркс хмыкнул и погрузился в задумчивость.
"What's the schedule?" I said.	- Какое расписание? - спросил я.
There was always a schedule in Dean's life.	В жизни Дина всегда было расписание.
"The schedule is this: I came off work a half-hour ago.	- Расписание такое: полчаса назад я вернулся с работы.
In that time Dean is balling Marylou at the hotel and gives me time to change and dress.	Дин в это время потягивает в гостинице Мерилу, и у меня есть возможность переодеться.
At one sharp he rushes from Marylou to Camille - of course neither one of them knows what's going on -and bangs her once, giving me time to arrive at one-thirty.	Ровно в час он несется от Мерилу к Камилле -разумеется, ни одна из них не догадывается о том, что происходит, - и ставит ей пистон, а я как раз успеваю подойти туда ровно в час тридцать.
Then he comes out with me - first he has to beg with Camille, who's already started hating me - and we come here to talk till six in the morning.	Потом мы вместе уходим - сперва ему приходится отпрашиваться у Камиллы, которая уже начинает меня ненавидеть, - приходим сюда и говорим до шести утра.
We usually spend more time than that, but it's getting awfully complicated and he's pressed for time.	Мы могли бы сидеть и подольше, но сейчас возникают жуткие сложности, ему просто не хватает времени.
Then at six he goes back to Marylou - and he's going to spend all day tomorrow running around to get the necessary papers for their divorce.	Потом, в шесть, он возвращается к Мерилу... А завтра ему предстоит весь день бегать за бумагами для их развода.
Marylou's all for it, but she insists on banging in the interim.	Мерилу целиком за, но пока требует, чтобы он с ней спал.
She says she loves him - so does Camille."	Она говорит, что любит его. Впрочем, и Камилла утверждает то же самое.
Then he told me how Dean had met Camille.	Потом он рассказал мне, как Дин познакомился с Камиллой.
Roy Johnson, the poolhall boy, had found her in a bar and took her to a hotel; pride taking over his sense, he invited the whole gang to come up and see her.	Рой Джонсон, завсегдатай автодрома, увидел ее в баре и привел в гостиницу. Тщеславие одержало верх над здравым смыслом, и он решил показать ее всей честной компании.
Everybody sat around talking with Camille.	Все сидели и болтали с Камиллой.
Dean did nothing but look out the window.	Лишь Дин молча смотрел в окно.
Then when everybody left, Dean merely looked at Camille, pointed at his wrist, made the sign "four" (meaning he'd be-back at four), and went out.	Потом, когда все разошлись, Дин просто взглянул на Камиллу, постучал по запястью и поднял четыре пальца (это означало, что в четыре он вернется), а потом вышел.
At three the door was locked to-Roy Johnson.	В три дверь закрылась за Роем Джонсоном.
At four it was opened to Dean.	В четыре она открылась, чтобы впустить Дина.
I wanted to go-right out and see the madman.	Мне захотелось немедленно повидать этого сумасброда.

Also he had promised to fix me up; he knew all the girls in Denver.	К тому же он и меня обещал обеспечить: в Денвере он знал всех девиц.
Carlo and I went through rickety streets in the Denver night.	Денверской ночью мы с Карло шли по узеньким кривым улочкам.
The air was soft, the stars so fine, the promise of every cobbled alley so great, that I thought I was in a dream.	Воздух был таким теплым, звезды такими ясными и так много сулил каждый булыжный переулок, что я решил: не иначе, мне все это снится.
We came to the rooming house where Dean haggled with* Camille.	Мы добрались до меблированных комнат, где Дин вершил свои дела с Камиллой.
It was an old red-brick building surrounded by wooden garages and old trees that stuck up from behind fences.	Это было ветхое здание красного кирпича, окруженное деревянными гаражами и старыми деревьями, верхушки которых виднелись над оградами.
We went up carpeted stairs.	Мы поднялись по крытым ковром ступенькам.
Carlo knocked; then he darted to the back to hide; he didn't want Camille to see him.	Карло постучал, потом он метнулся назад и спрятался за моей спиной. Он не хотел, чтобы Камилла его увидела.
I stood in the door.	Я стоял перед дверью.
Dean opened it stark naked.	Ее открыл Дин, совершенно голый.
I saw a brunette on the bed, one beautiful creamy thigh covered with black lace, look up with mild wonder.	Я увидел на кровати брюнетку, прелестную кремовую ляжку в черных кружевах, кроткий вопрошающий взгляд.
"Why, Sa-a-al!" said Dean.	- Да ведь это Са-а-ал! - сказал Дин.
"Well now - ah - ahem - yes, of course, you've arrived - you old sonumbitch you finally got on that old road.	- Как же... ах... хм... да, конечно, ты приехал... ах ты, старый сукин сын, наконец-то и ты снялся с места.
Well, now, look here - we must - yes, yes, at once -we must, we really must!	Да, слушай... нам надо... да-да, сейчас... нам надо, очень надо!
Now Camille - " And he swirled on her.	Слушай, Камилла... - Он бросился на нее и заключил в объятия.
"Sal is here, this is my old buddy from New Yor-r-k, this is his first night in Denver and it's absolutely necessary for me to take him out and fix him up with a girl."	- Приехал Сал, старый приятель из Нью-Йор-р-ка, это его первая ночь в Денвере, и мне во что бы то ни стало нужно вывести его в люди и обеспечить девушкой.
"But what time will you be back?"	- А когда ты вернешься?
"It is now" (looking at his watch) "exactly one-fourteen.	- Сейчас, - взгляд на часы, - ровно час четырнадцать.

I shall be back at exactly three-fourteen, for our hour of reverie together, real sweet reverie, darling, and then, as you know, as I told you and as we agreed, I have to go and see the one-legged lawyer about those papers - in the middle of the night, strange as it seems and as I tho-ro-ly explained." (This was a coverup for his rendezvous with Carlo, who was still hiding.) "So now in this exact minute I must dress, put on my pants, go back to life, that is to outside life, streets and what not, as we agreed, it is now one-fifteen and time's running, running - "	Я вернусь ровно в три четырнадцать, и мы с тобой часок пофантазируем, это будут сладкие грезы, любимая, а потом, как ты знаешь, как я тебе уже говорил и как мы с тобой условились, я пойду насчет бумаг к одноногому адвокату - именно ночью, хоть это и может показаться странным, но я ведь все тебе подробно объяснил. (Это было прикрытие для рандеву с Карло, который все еще прятался.) Поэтому сейчас, в эту самую минуту, я должен одеться, натянуть штаны, вернуться к жизни, то есть к внешней жизни - улица там и прочее, мы же договорились, уже почти час пятнадцать, а время бежит, бежит...
"Well, all right, Dean, but please be sure and be back at three."	- Ну ладно, Дин, только прошу тебя, обязательно возвращайся в три.
"Just as I said, darling, and remember not three but three-fourteen.	- Я же сказал, дорогая, и не забудь - не в три, а в три четырнадцать.
Are we straight in the deepest and most wonderful depths of our souls, dear darling?"	Разве не чисты мы друг перед другом в прекраснейших, сокровенных тайниках души, любимая?
And he went over and kissed her several times.	И он подошел к ней, чтобы ее расцеловать.
On the wall was a nude drawing of Dean, enormous dangle and all, done by Camille.	На стене висел рисунок, сделанный Камиллой и изображавший обнаженного Дина - чудовищных размеров болт и всякое такое.
I was amazed.	Я остолбенел.
Everything was so crazy.	Сплошное безумие.
Off we rushed into the night; Carlo joined us in an alley.	Мы умчались в ночь. Карло догнал нас в переулке.
And we proceeded down the narrowest, strangest, and most crooked little city street I've ever seen, deep in the heart of Denver Mexican-town.	И мы двинулись по самой узкой, самой чудной и самой кривой из всех виденных мною городских улочек, в сердце денверского мексиканского квартала.
We talked in loud voices in the sleeping stillness.	Мы громко переговаривались в тиши спящего города.
"Sal," said Dean, "I have just the girl waiting for you at this very minute - if she's off duty" (looking at his watch). "A waitress, Rita Bettencourt, fine chick, slightly hung-up on a few sexual difficulties which I've tried to straighten up and I think you can manage, you fine gone daddy you.	- Сал, - сказал Дин, - у меня есть девушка, которая ждет тебя в эту самую минуту - если только она не на работе. - (Взгляд на часы.) - Официантка, Рита Беттенкорт, бесподобная цыпочка, правда, немного помешана на кое-каких сексуальных несуразностях, которые я пытался устранить, а у тебя, по-моему, это как раз должно получиться, шельмец ты этакий.
So we'll go there at once - we must bring beer, no, they have some themselves, and damn!" he said socking his palm.	Пойдем прямо туда... Надо пивка захватить, хотя нет, у них должно быть свое, и... проклятье! -воскликнул он, шмякнув кулаком в ладонь.
"I've just got to get into her sister Mary tonight."	- Я просто обязан сегодня вплотную заняться ее сестрицей Мэри!
"What?" said Carlo.	- Что? - возмутился Карло.

"I thought we were going to talk."	- Я думал, мы будем разговаривать.
"Yes, yes, after."	- Да-да, после.
"Oh, these Denver doldrums!" yelled Carlo to the sky.	- Ох уж эта денверская хандра! - завопил Карло в небеса.
"Isn't he the finest sweetest fellow in the world?" said Dean, punching me in the ribs.	- Ну разве он не самый славный, не самый обаятельный малый на свете?! - произнес Дин, ткнув меня в бок.
"Look at him.	- Посмотри на него.
Look at him!"	Посмотри на него!
And Carlo began his monkey dance in the streets of life as I'd seen him do so many times everywhere in New York.	А Карло пустился в свой обезьяний пляс на улицах жизни, в который так часто на моих глазах пускался в Нью-Йорке.
And all I could say was,	Я только и мог, что сказать:
"Well, what the hell are we doing in Denver?"	- Ну и какого черта мы торчим в Денвере?
"Tomorrow, Sal, I know where I can find you a job," said Dean, reverting to businesslike tones.	- Завтра, Сал. Я знаю, где найти работу, - сказал Дин, переходя на деловой тон.
"So I'll call on you, soon as I have an hour off from Marylou, and cut right into that apartment of yours, say hello to Major, and take you on a trolley (damn, I've no car) to the Camargo markets, where you can begin working at once and collect a paycheck come Friday.	- Так что, как только избавлюсь на часок от Мерилу, я забегу к тебе, прямиком в твои апартаменты, поприветствую Мейджора и довезу тебя на трамвае (у меня нет машины, черт возьми!) до рынка Камарго, где ты сразу сможешь приступить к работе, а в пятницу уже получишь жалованье.
We're really all of us bottomry broke.	Мы тут все сидим без гроша.
I haven't had time to work in weeks.	В последние недели у меня просто времени не остается, чтоб подзаработать.
Friday night beyond all doubt the three of us - the old threesome of Carlo, Dean, and Sal - must go to the midget auto races, and for that I can get us a ride from a guy downtown I know... " And on and on into the night.	А в пятницу вечером мы втроем - Карло, Дин и Сал, старая троица, - вне всяких сомнении, должны сходить на гонки малолитражек, а подбросит нас туда один знакомый малый из центра... - Все дальше и дальше в ночь.
We got to the house where the waitress sisters lived.	Мы подошли к дому, где жили сестры-официантки.
The one for me was still working; the sister that Dean wanted was in.	Та, что предназначалась мне, еще не пришла с работы. Дома была сестрица, которую возжелал Дин.
We sat down on her couch.	Мы уселись на ее кушетку.
I was scheduled at this time to call Ray Rawlins.	Как раз в это время я обещал позвонить Рэю Роулинсу.
I did.	Я позвонил.
He came over at once.	Он тут же примчался.
Coming into the door, he took off his shirt and undershirt and began hugging the absolute stranger, Mary Bettencourt.	Не успев войти, он снял рубашку и майку и принялся тискать в объятиях абсолютно незнакомую ему Мэри Беттенкорт.

Bottles rolled on the floor.	Под ногами катались бутылки.
Three o'clock came.	Стукнуло три часа.
Dean rushed off for his hour of reverie with Camille.	Дин умчался к Камилле на час фантазий.
He was back on time.	Вернулся он вовремя.
The other sister showed up.	Появилась вторая сестрица.
We all needed a car now, and we were making too much noise.	Расшумелись мы уже дальше некуда, и теперь нам потребовался автомобиль.
Ray Rawlins called up a buddy with a car.	Рэй Роулинс позвонил приятелю с машиной.
He came.	Тот приехал.
We all piled in; Carlo was trying to conduct his scheduled talk with Dean in the back seat, but there was too much confusion.	Все набились внутрь. На заднем сиденье Карло пытался вести с Дином запланированную беседу, но попытка эта потонула во всеобщей неразберихе.
"Let's all go to my apartment!" I shouted.	- Едем в мои апартаменты! - орал я.
We did; the moment the car stopped there I jumped out and stood on my head in the grass.	Так мы и сделали. Как только машина остановилась, я выпрыгнул на траву и сделал стойку на голове.
All my keys fell out; I never found them.	Выпали все мои ключи; я их так и не нашел.
We ran, shouting, into the building.	С криками мы ворвались в дом.
Roland Major stood barring our way in his silk dressing gown.	Путь нам преградил Роланд Мейджор в своем шелковом халате.
"I'll have no goings-on like this in Tim Gray's apartment!"	-Ничего подобного в квартире Тима Грэя я не допущу!
"What?" we all shouted.	- Что? - заорали мы хором.
There was confusion. Rawlins was rolling in the grass with one of the waitresses.	Произошло замешательство, которым воспользовался Роулинс, чтобы поваляться на травке с одной из официанток.
Major wouldn't let us in.	Мейджор нас так и не впустил.
We swore to call Tim Gray and confirm the party and also invite him.	Мы клялись позвонить Тиму Грэю и легализовать вечеринку, а заодно пригласить его самого.
Instead we all rushed back to the Denver downtown hangouts.	Но вместо этого мы понеслись назад, в сторону злачных мест денверского центра.
I suddenly found myself alone in the street with no money. My last dollar was gone.	Неожиданно я очутился на улице совершенно один, к тому же без денег.
I walked five miles up Colfax to my comfortable bed in the apartment.	Пять миль я тащился пешком по Колфакс-авеню, пока не добрался до своей уютной постели.
Major had to let me in.	Мейджору пришлось меня впустить.
I wondered if Dean and Carlo were having their heart-to-heart.	Мне хотелось знать, занялись ли Дин с Карло своей задушевной беседой.
I would find out later.	Выяснение этого вопроса я отложил на потом.
The nights in Denver are cool, and I slept like a log.	Ночи в Денвере прохладные, и я спал как убитый.

8	8
Then everybody began planning a tremendous trek to the mountains.	Потом все принялись готовить грандиозную экспедицию в горы.
This started in the morning, together with a phone call that complicated matters - my old road friend Eddie, who took a blind chance and called; he remembered some of the names I had mentioned.	Началось все утром, ознаменовавшимся телефонным звонком, который лишь осложнил ситуацию, - это был мой давний спутник Эдди, решившийся позвонить наугад. Я называл ему некоторые имена, и он их запомнил.
Now I had the opportunity to get my shirt back.	У меня появился шанс заполучить обратно рубашку.
Eddie was with his girl in a house off Colfax.	Эдди остановился у своей девушки, неподалеку от Колфакс.
He wanted to know if I knew where to find work, and I told him to come over, figuring Dean would know.	Он спросил, не знаю ли я, где можно найти работу, и я велел ему прийти, рассчитывая, что ему поможет Дин.
Dean arrived, hurrying, while Major and I were having a hasty breakfast.	Дин явился в спешке, в тот момент, когда мы с Мейджором наспех поглощали завтрак.
Dean wouldn't even sit down.	Он даже не присел.
"I have a thousand things to do, in fact hardly any time to take you down Camargo, but let's go, man."	- У меня еще тысяча дел, даже в Камарго везти тебя некогда, однако поехали, старина.
"Wait for my road buddy Eddie."	- Надо дождаться моего попутчика Эдди.
Major found our hurrying troubles amusing.	Мейджору наши хлопоты представлялись весьма забавными.
He'd come to Denver to write leisurely.	Сам он приехал в Денвер писать.
He treated Dean with extreme deference.	К Дину он относился с крайним почтением.
Dean paid no attention.	Дин же этого не замечал.
Major talked to Dean like this:" Moriarty, what's this I hear about you sleeping with three girls at the same time?"	Обращался Мейджор к Дину примерно так: - Мориарти, я слышал, вы спите одновременно с тремя девицами, это так?
And Dean shuffled on the rug and said,	А Дин, шаркая ногами по ковру, отвечал:
"Oh yes, oh yes, that's the way it goes," and looked at his watch, and Major snuffed down his nose.	- Да-да, так оно и есть, - и смотрел на часы, а Мейджор шмыгал носом.
I felt sheepish rushing off with Dean - Major insisted he was a moron and a fool.	Выбегая с Дином из дома, я чувствовал себя немного не в своей тарелке - Мейджор утверждал, что Дин слабоумный, к тому же шут гороховый.
Of course he wasn't, and I wanted to prove it to everybody somehow.	Конечно, это было не так, что я и хотел каким-то образом всем доказать.
We met Eddie. Dean paid no attention to him either, and off we went in a trolley across the hot Denver noon to find the jobs.	Мы встретились с Эдди, на которого Дин едва взглянул, сели в трамвай и через знойный денверский полдень отправились на поиски работы.
I hated the thought of it.	Мне даже думать о ней было противно.

Eddie talked and talked the way he always did.	Эдди был в своем репертуаре и болтал без умолку.
We found a man in the markets who agreed to hire both of us; work started at four o'clock in the morning and went till six P.M. The man said,	На рынке мы нашли человека, который согласился нанять нас обоих. Работа начиналась в четыре утра и заканчивалась в шесть вечера. Человек сказал:
"I like boys who like to work."	- Я люблю работящих ребят.
"You've got your man," said Eddie, but I wasn't so sure about myself.	- Я-то вам и нужен, - заявил Эдди, а вот насчет себя я так уверен не был.
"I just won't sleep," I decided.	Придется совсем не спать, решил я.
There were so many other interesting things to do.	Впереди еще было столько интересного!
Eddie showed up the next morning; I didn't.	На следующее утро Эдди на работу явился, а я нет.
I had a bed, and Major bought food for the icebox, and in exchange for that I cooked and washed the dishes.	Ночлегом я был обеспечен, Мейджор накупил полный ледник еды, в обмен на что я готовил и мыл посуду.
Meantime I got all involved in everything.	События между тем затягивали меня все больше и больше.
A big party took place at the Rawlinses' one night.	Как-то вечером у Роулинсов собралась большая компания.
The Rawlins mother was gone on a trip.	Мать Роулинсов была в отъезде.
Ray Rawlins called everybody he knew and told them to bring whisky; then he went through his address book for girls.	Рэй Роулинс обзвонил всех своих знакомых и каждому велел принести виски. Потом он прошелся по записной книжке на предмет девушек.
He made me do most of the talking.	Большую часть переговоров он поручил мне.
A whole bunch of girls showed up.	Явилась целая команда девиц.
I phoned Carlo to find out what Dean was doing now.	Я позвонил Карло, чтобы выяснить, чем занят Дин.
Dean was coming to Carlo's at three in the morning.	Карло ждал его к трем часам утра.
I went there after the party.	К Карло я и направился после вечеринки.
Carlo's basement apartment was on Grant Street in an old red-brick rooming house near a church.	Подвальная квартира Карло находилась на Грант-стрит, в старом краснокирпичном пансионе, неподалеку от церкви.
You went down an alley, down some stone steps, opened an old raw door, and went through a kind of cellar till you came to his board door.	Надо было пройти переулком, спуститься по нескольким каменным ступеням, открыть старую обшарпанную дверь и одолеть нечто вроде погреба, в конце которого была дверь Карловой комнаты.
It was like the room of a Russian saint: one bed, a candle burning, stone walls that oozed moisture, and a crazy makeshift ikon of some kind that he had made.	Походила эта комната на жилище русского святого: сиротливая кровать, горящая свеча, сочащиеся влагой каменные стены и отдаленно напоминающая икону нелепая штуковина, которую Карло соорудил сам.

He read me his poetry.	Он прочел мне свое стихотворение.
It was called	Называлось оно
"Denver Doldrums."	"Денверская хандра".
Carlo woke up in the morning and heard the "vulgar pigeons" yakking in the street outside his cell; he saw the "sad nightingales" nodding on the branches and they reminded him of his mother.	Карло проснулся утром и услыхал, как на улице, возле его кельи, переговариваются "пошляки голуби"; он увидел, как на ветвях дремлют "печальные соловьи", они напоминали ему о матери.
A gray shroud fell over the city.	Город окутывала серая пелена.
The mountains, the magnificent Rockies that you can see to the west from any part of town, were "papier-mâché."	Горы, величественные Скалистые горы, которые, если посмотреть на запад, видны из любой части города, были "из папье-маше".
The whole universe was crazy and cockeyed and extremely strange.	Весь мир сошел с ума, окосел, стал абсолютно чужим.
He wrote of Dean as a "child of the rainbow" who bore his torment in his agonized priapus.	Дина Карло назвал "сыном радуги" - чьи тяжкие муки принимает на себя его исстрадавшийся фаллос.
He referred to him as	Он изобразил Дина
"Oedipus Eddie" who had to "scrape bubble gum off windowpanes."	"Эдиповым Эдди", которому приходится "соскребать с оконных стекол жевательную резинку".
He brooded in his basement over a huge journal in which he was keeping track of everything that happened every day - everything Dean did and said.	В своем подвале Карло предавался размышлениям над объемистым журналом, куда ежедневно заносил все происходящее - все, что делал и говорил Дин.
Dean came on schedule.	Дин явился точно по расписанию.
"Everything's straight," he announced. "I'm going to divorce Marylou and marry Camille and go live with her in San Francisco.	- Все улажено, - объявил он, - я развожусь с Мерилу, женюсь на Камилле, и мы с ней переезжаем в Сан-Франциско.
But this is only after you and I, dear Carlo, go to Texas, dig Old Bull Lee, that gone cat I've never met and both of you've told me so much about, and then I'll go to San Fran."	Но только сначала мы с тобой, дорогой Карло, съездим в Техас, полюбуемся на Старого Буйвола Ли, этого доходягу, с которым я еще не знаком, а ведь вы оба так много мне о нем рассказывали, ну а потом я отправлюсь в Сан-Фран.
Then they got down to business.	Затем они перешли к делу.
They sat on the bed crosslegged and looked straight at each other.	Усевшись по-турецки на кровать, они уставились друг другу в глаза.
I slouched in a nearby chair and saw all of it.	Я сидел сгорбившись в ближайшем кресле и все видел.
They began with an abstract thought, discussed it; reminded each other of another abstract point forgotten in the rush of events; Dean apologized but promised he could get back to it and manage it fine, bringing up illustrations.	Начали они с некой отвлеченной мысли и обсудили ее; напомнили друг другу еще один отвлеченный вопрос, позабытый в стремительном круговороте событий. Дин принес извинения, но дал обещание к этому вопросу вернуться и как следует его разобрать, пояснив примерами.

Carlo said,	Карло сказал:
"And just as we were crossing Wazee I wanted to tell you about how I felt of your frenzy with the midgets and it was just then, remember, you pointed out that old bum with the baggy pants and said he looked just like your father?"	- А когда мы ехали через Уази, я хотел поделиться с тобой своими ощущениями по поводу твоей безумной страсти к малолитражкам, помнишь, как раз тогда ты показал на старого бродягу в мешковатых штанах и сказал, что он в точности похож на твоего отца?
"Yes, yes, of course I remember; and not only that, but it started a train of my own, something real wild that I had to tell you, I'd forgotten it, now you just reminded me of it... " and two new points were born.	- Да-да, конечно помню. Кроме всего прочего, это дало толчок целой веренице моих собственных мыслей, это было что-то невероятное, я должен был тебе рассказать, да вот позабыл, но теперь ты мне напомнил... И родились две новые темы.
They hashed these over.	Они перемололи и их.
Then Carlo asked Dean if he was honest and specifically if he was being honest with him in the bottom of his soul.	Потом Карло спросил Дина, откровенен ли тот, а главное - не утаивает ли чего в глубине души от него, Карло.
"Why do you bring that up again?"	- Зачем ты опять об этом?
"There's one last thing I want to know - "	- Я хочу понять раз и навсегда...
"But, dear Sal, you're listening, you're sitting there, we'll ask Sal. What would he say?"	- Давай спросим Сала. Сал, дорогой, ты же тут сидишь, слушаешь, что ты скажешь?
And I said,	И я сказал:
"That last thing is what you can't get, Carlo.	- Ничего нельзя понять раз и навсегда, Карло.
Nobody can get to that last thing.	Это никому не дано.
We keep on living in hopes of catching it once for all."	Мы и живем-то надеждой, что когда-нибудь нам это удастся.
"No, no, no, you're talking absolute bullshit and Wolfean romantic posh!" said Carlo.	- Нет, нет и нет! Ты несешь абсолютную чушь, романтическую ахинею в духе Вулфа! -возмутился Карло.
And Dean said,	А Дин сказал:
"I didn't mean that at all, but we'll let Sal have his own mind, and in fact, don't you think, Carlo, there's a kind of a dignity in the way he's sitting there and digging us, crazy cat came all the way across the country - old Sal won't tell, old Sal won't tell."	- Я вовсе не это имел в виду, однако позволим Салу иметь собственное суждение, и вообще, Карло, разве ты не видишь, с каким... достоинством, что ли, он сидит и слушает нас? А ведь этот псих ехал сюда через всю страну... Нет, старик Сал вмешиваться не станет.
"It isn't that I won't tell," I protested. "I just don't know what you're both driving at or trying to get at.	- Да не в том дело, что я не стану вмешиваться, -возразил я, - просто я не пойму, к чему вы оба клоните, чего пытаетесь добиться.
I know it's too much for anybody."	По-моему, это чересчур для любого человека.
"Everything you say is negative."	-Ты только и знаешь, что все отрицать.
"Then what is it you're trying to do?"	- В таком случае объясните мне, чего вы хотите.
"Tell him."	- Скажи ему.
"No, you tell him."	- Нет, ты скажи.

"There's nothing to tell," I said and laughed.	- Нечего тут говорить, - сказал я и рассмеялся.
I had on Carlo's hat. I pulled it down over my eyes. "I want to sleep," I said.	На мне была шляпа Карло, я надвинул ее на глаза и произнес: - Я хочу спать.
"Poor Sal always wants to sleep."	- Бедняга Сал постоянно хочет спать.
I kept quiet.	Я промолчал.
They started in again.	Они снова принялись за свое.
"When you borrowed that nickel to make up the check for the chicken-fried steaks - "	- Когда ты занял пятицентовик, которого не хватало на жареных цыплят...
"No, man, the chili!	- Нет, старина, на мясо по-мексикански!
Remember, the Texas Star?"	Вспомни-ка, "Звезда Техаса"!
"I was mixing it with Tuesday.	- Да, я перепутал тот день со вторником.
When you borrowed that nickel you said, now listen, you said; Carlo, this is the last time I'll impose on you,' as if, and really, you meant that I had agreed with you about no more imposing."	Так вот, когда ты занял пятицентовик, ты еще сказал... слушай, слушай, ты сказал: "Карло, это последний раз, когда я тебе навязываюсь", - будто мы с тобой и в самом деле договорились, что ты больше не будешь навязываться.
"No, no, no, I didn't mean that - you harken back now if you will, my dear fellow, to the night Marylou was crying in the room, and when, turning to you and indicating by my extra added sincerity of tone which we both knew was contrived but had its intention, that is, by my play-acting I showed that - But wait, that isn't it."	- Нет, нет, нет, я не это хотел сказать... выслушай лучше, если ты не против, дружище, я хочу вернуться к тому вечеру, когда Мерилу плакала в комнате, а я обратился к тебе, придав голосу особую искренность, которая, как мы оба знали, хоть и была наигранной, однако преследовала свою цель, короче, ломая комедию, я указал на то, что... Постой, это не то.
"Of course that isn't it!	- Конечно, не то!
Because you forget that - But I'll stop accusing you.	Потому что ты забыл, что... Однако не буду я тебя попрекать.
Yes is what I said... " And on, on into the night they talked like this.	Ведь тогда я согласился... - И подобным образом они проговорили всю ночь напролет.
At dawn I looked up.	На рассвете я очнулся.
They were tying up the last of the morning's matters.	Они пытались уладить последние утренние разногласия.
"When I said to you that I had to sleep because of Marylou, that is, seeing her this morning at ten, I didn't bring my peremptory tone to bear in regard to what you'd just said about the unnecessariness of sleep but only, only, mind you, because of the fact that I absolutely, simply, purely and without any whatevers have to sleep now, I mean, man, my eyes are closing, they're redhot, sore, tired, beat... "	- Когда я сказал тебе, что должен поспать из-за Мерилу, то есть из-за того, что мне надо повидать ее в десять утра, я позволил себе категорический тон не для того, чтобы оказать на тебя давление в связи с тем, что до этого ты говорил о ненужности сна, а только - только, уверяю тебя, ввиду того факта, что я, вне всякого сомнения, всенепременно и во что бы то ни стало просто обязан сейчас поспать, я имею в виду, старина, что у меня глаза закрываются, они уже горят, они устали, болят, нет больше сил...
"Ah, child," said Carlo.	- Ах, дитя, - сказал Карло.
"We'll just have to sleep now.	- Нам просто необходимо сейчас поспать.

Let's stop the machine."	Остановим машину.
"You can't stop the machine!" yelled Carlo at the top of his voice.	- Ты не можешь остановить машину! - во весь голос завопил Карло.
The first birds sang.	Запели первые птицы.
"Now, when I raise my hand," said Dean, "we'll stop talking, we'll both understand purely and without any hassle that we are simply stopping talking, and we'll just sleep."	- Сейчас я подниму руку, - сказал Дин, - и мы прекратим разговор. К чему склоки, ведь нам обоим вполне понятно, что мы попросту прекращаем разговор и идем спать.
"You can't stop the machine like that."	-Так ты машину не остановишь!
"Stop the machine," I said.	- Остановите машину, - сказал я.
They looked at me.	Они повернулись ко мне.
"He's been awake all this time, listening.	- Он все это время не спал и слушал.
What were you thinking, Sal?"	О чем ты думал, Сал?
I told them that I was thinking they were very amazing maniacs and that I had spent the whole night listening to them like a man watching the mechanism of a watch that reached clear to the top of Berthoud Pass and yet was made with the smallest works of the most delicate watch in the world.	Я ответил им, что думал о том, какие они поразительные маньяки, что я всю ночь провел, слушая их так, словно следил за механизмом часов, которые оказались на самой вершине Бертодского перевала и, несмотря на это, оставались изящными часиками с тончайшим на свете механизмом.
They smiled.	Они заулыбались.
I pointed my finger at them and said,	Я направил на них указующий перст и произнес:
"If you keep this up you'll both go crazy, but let me know what happens as you go along."	- Если и дальше так пойдет, вы оба рехнетесь, однако держите меня в курсе событий.
I walked out and took a trolley to my apartment, and Carlo Marx's papier-mâché mountains grew red as the great sun rose from the eastward plains.	Я вышел и сел в трамвай, идущий в сторону дома, а сделанные из папье-маше горы Карло Маркса алели, освещаемые громадным солнцем, встающим с восточных равнин.
9	9
In the evening I was involved in that trek to the mountains and didn't see Dean or Carlo for five days.	Вечером я отправился вместе со всеми в горы и пять дней не видел ни Дина, ни Карло.
Babe Rawlins had the use of her employer's car for the weekend.	На выходные дни Бейб Роулинс получила в свое распоряжение хозяйскую машину.
We brought suits and hung them on the car windows and took off for Central City, Ray Rawlins driving, Tim Gray lounging in the back, and Babe up front.	Мы прихватили с собой костюмы, завесили ими автомобильные окна и тронулись в направлении Сентрал-Сити: Рэй Роулинс за рулем, Тим Грэй -откинувшись на заднем сиденье, а Бейб впереди.
It was my first view of the interior of the Rockies.	Я впервые смог увидеть глубинные районы Скалистых гор.
Central City is an old mining town that was once called the Richest Square Mile in the World, where a veritable shelf of silver had been found by the old buzzards who roamed the hills.	Сентрал-Сити - это бывший шахтерский городок, который некогда называли Богатейшей Квадратной Милей на Свете. Какие-то старые хрычи, скитавшиеся по тамошним горкам, обнаружили в них настоящие залежи серебра.

They grew wealthy overnight and had a beautiful little opera house built in the midst of their shacks on the steep slope.	В одночасье разбогатев, они построили на крутом склоне, в самой гуще своих лачуг, живописный оперный театрик.
Lillian Russell had come there, and opera stars from Europe.	Там пела Лилиан Рассел, пели и оперные дивы из Европы.
Then Central City became a ghost town, till the energetic Chamber of Commerce types of the new West decided to revive the place.	Потом жители покинули Сентрал-Сити, он превратился в город-призрак и оставался им до тех пор, пока предприимчивые дельцы обновленного Запада не задумали его возродить.
They polished up the opera house, and every summer stars from the Metropolitan came out and performed.	Они навели лоск на здание оперного театра, и там каждое лето стали выступать солисты Метрополитен-опера.
It was a big vacation for everybody. Tourists came from everywhere, even Hollywood stars.	Г ород превратился в место паломничества туристов со всех уголков страны, туда съезжались даже голливудские знаменитости.
We drove up the mountain and found the narrow streets chock full of chichi tourists.	Мы поднялись в гору и оказались среди узких улочек, битком набитых пижонами всех мастей.
I thought of Major's Sam, and Major was right.	Мне вспомнился Мейджоров Сэм. Да, Мейджор был прав.
Major himself was there, turning on his big social smile to everybody and ooh-ing and aah-ing most sincerely over everything.	Тут же был и сам Мейджор, он неизменно пускал в ход свою неотразимую светскую улыбку и совершенно искренне охал и ахал по всякому поводу.
"Sal," he cried, clutching my arm, "just look at this old town.	- Сал, - воскликнул он, схватив меня за руку, - ты только полюбуйся на этот старый городок!
Think how it was a hundred - what the hell, only eighty, sixty years ago; they had opera!"	Только представь себе, каким он был сто... да какого черта, всего восемьдесят, шестьдесят лет назад! У них есть опера!
"Yeah," I said, imitating one of his characters, "but they're here."	- Да, - сказал я, подделываясь под одного из его персонажей, - но они-то здесь.
"The bastards," he cursed. But he went off to enjoy himself, Betty Gray on his arm.	- Ублюдки! - выругался он и все же, взяв под руку Бетти Грэй, отправился наслаждаться жизнью.
Babe Rawlins was an enterprising blonde.	Блондинка Бейб Роулинс оказалась девицей предприимчивой.
She knew of an old miner's house at the edge of town where we boys could sleep for the weekend; all we had to do was clean it out.	На окраине она знала один старый шахтерский домик, где мужской части нашей компании можно было ночевать все выходные. Надо было только как следует там убраться.
We could also throw vast parties there.	Там же можно было закатывать грандиозные вечеринки.
It was an old shack of a thing covered with an inch of dust inside; it had a porch and a well in back.	Это была ветхая развалюха, внутри которой лежал дюймовый слой пыли. Имелась там и веранда, а во дворе - колодец.
Tim Gray and Ray Rawlins rolled up their sleeves and started in cleaning it, a major job that took them all afternoon and part of the night.	Тим Грэй и Рэй Роулинс засучили рукава и принялись за уборку - этот каторжный труд отнял у них полдня и часть вечера.

But they had a bucket of beer bottles and everything was fine.	Однако с помощью целого ведра пива они превосходно со всем управились.
As for me, I was scheduled to be a guest at the opera that afternoon, escorting Babe on my arm.	Что до меня, в тот день я был включен в список приглашенных в оперу, куда и направился в сопровождении Бейб.
I wore a suit of Tim's.	На мне был костюм Тима.
Only a few days ago I'd come into Denver like a bum; now I was all racked up sharp in a suit, with a beautiful well-dressed blonde on my arm, bowing to dignitaries and chatting in the lobby under chandeliers.	Всего несколько дней назад явился я в Денвер бродягой; ныне же, втиснутый в строгий костюм, под руку с привлекательной нарядной блондинкой, я раскланивался со знаменитостями и вел непринужденные беседы в фойе под роскошными люстрами.
I wondered what Mississippi Gene would say if he could see me.	Хотелось бы мне знать, что бы сказал, увидев меня, Миссисипи Джин.
The opera was Fidelio.	Давали "Фиделио".
"What gloom!" cried the baritone, rising out of the dungeon under a groaning stone.	"Что за мрак!" - стонал баритон, выбираясь из-под громадной глыбы, завалившей вход в подземную темницу.
I cried for it.	Меня это проняло до слез.
That's how I see life too.	Именно такой мне и представлялась жизнь.
I was so interested in the opera that for a while I forgot the circumstances of my crazy life and got lost in the great mournful sounds of Beethoven and the rich Rembrandt tones of his story.	Я был так поглощен оперой, что позабыл на время всю свою суматошную жизнь и с головой ушел в великие скорбные бетховенские звуки и густую рембрандтовскую атмосферу сюжета.
"Well, Sal, how did you like the production for this year?" asked Denver D. Doll proudly in the street outside.	- Ну, Сал, как тебе новая постановка? - с гордостью спросил меня на улице Денвер Д. Долл.
He was connected with the opera association.	Он был связан с оперной ассоциацией.
"What gloom, what gloom," I said.	- Что за мрак, что за мрак! - сказал я.
"It's absolutely great."	- Просто умопомрачительно!
"The next thing you'll have to do is meet the members of the cast," he went on in his official tones, but luckily he forgot this in the rush of other things, and vanished.	- Теперь тебе надо непременно познакомиться с членами труппы, - все так же церемонно продолжил он, однако, позабыв, к счастью, о своих словах в круговороте прочих дел, куда-то исчез.
Babe and I went back to the miner's shack.	Мы с Бейб вернулись в наш шахтерский домик.
I took off my duds and joined the boys in the cleaning.	Я скинул свой наряд и подключился к уборке.
It was an enormous job.	Работа была тяжелейшая.
Roland Major sat in the middle of the front room that had already been cleaned and refused to help.	Посреди уже убранной комнаты восседал Роланд Мейджор, отказавшийся помогать.
On a little table in front of him he had his bottle of beer and his glass.	На столике перед ним стояли бутылка пива и стакан.

As we rushed around with buckets of water and brooms he reminisced.	Пока мы носились взад-вперед с ведрами и вениками, он предавался воспоминаниям.
"Ah, if you could just come with me sometime and drink Cinzano and hear the musicians of Bandol, then you'd be living.	- Эх, попили бы вы со мной "Чинзано", послушали бы музыкантов Бандоля - вот это жизнь!
Then there's Normandy in the summers, the sabots, the fine old Calvados.	А летняя Нормандия, деревянные башмаки, чудесный старый кальвадос!
Come on, Sam," he said to his invisible pal. "Take the wine out of the water and let's see if it got cold enough while we fished."	Ну-ка, Сэм, - обратился он к невидимому приятелю, - достань вино из воды, посмотрим, достаточно ли оно охладилось, пока мы ловили рыбу.
Straight out of Hemingway, it was.	- Это уже прямо из Хемингуэя.
We called out to girls who went by in the street.	Мимо по улице шли девушки. Мы их окликнули:
"Come on help us clean up the joint.	- Эй, помогите-ка нам убраться в этом притоне.
Everybody's invited to our party tonight."	Вечером приглашаем всех!
They joined us.	Они присоединились к нам.
We had a huge crew working for us.	Теперь на нас работала целая бригада.
Finally the singers in the opera chorus, mostly young kids, came over and pitched in.	Вдобавок появились и сразу принялись за дело певцы оперного хора, большей частью молодые ребята.
The sun went down.	Зашло солнце.
Our day's work over, Tim, Rawlins, and I decided to sharp up for the big night.	На славу потрудившись, мы с Тимом и Роулинсом решили прифрантиться перед вечерним весельем.
We went across town to the rooming house where the opera stars were living.	Через весь город мы направились в меблированные комнаты, где жили оперные знаменитости.
Across the night we heard the beginning of the evening performance.	Во тьме слышались первые звуки вечернего представления.
"Just right," said Rawlins.	-То, что надо, - сказал Роулинс.
"Latch on to some of these razors and towels and we'll spruce up a bit."	- Хватайте бритвы и полотенца, наведем красоту.
We also took hairbrushes, colognes, shaving lotions, and went laden into the bathroom. We all took baths and sang.	Нагрузившись вдобавок щетками для волос и пузырьками с одеколонами и лосьонами, мы отправились в ванную, где с песнями искупались.
"Isn't this great?" Tim Gray kept saying.	- Вот это красотища! - то и дело твердил Тим Грэй.
"Using the opera stars' bathroom and towels and shaving lotion and electric razors."	- Ванная комната, полотенца, лосьоны, электрические бритвы - и все это принадлежит оперным звездам!
It was a wonderful night.	Вечер выдался чудесный.
Central City is two miles high; at first you get drunk on the altitude, then you get tired, and there's a fever in your soul.	Сентрал-Сити находится на высоте двух миль. Сначала эта высота пьянит, потом от нее устаешь и в душе селится лихорадочное возбуждение.

We approached the lights around the opera house down the narrow dark street; then we took a sharp right and hit some old saloons with swinging doors.	По узкой темной улочке мы приблизились к сверкающему огнями оперному театру. Потом резко свернули вправо и наткнулись на ряд старых салунов с двухстворчатыми дверьми.
Most of the tourists were in the opera.	Почти все туристы были в опере.
We started off with a few extra-size beers.	Для начала мы взяли несколько больших кружек пива.
There was a player piano.	В салуне стояла пианола.
Beyond the back door was a view of mountainsides in the moonlight.	За дверьми черного хода виднелись освещенные луной горные склоны.
I let out a yahoo.	Я испустил торжествующий клич.
The night was on.	Вечер набирал обороты.
We hurried back to our miner's shack.	Мы поспешили обратно, в свою шахтерскую лачугу.
Everything was in preparation for the big party.	Подготовка к грандиозной вечеринке была там в самом разгаре.
The girls, Babe and Betty, cooked up a snack of beans and franks, and then we danced and started on the beer for fair.	Бейб и Бетти наскоро разогрели сосиски с бобами, а потом мы начали танцевать и вплотную занялись пивом.
The opera over, great crowds of young girls came piling into our place.	Закончилась опера, и к нам целыми толпами повалили молоденькие девушки.
Rawlins and Tim and I licked our lips.	У нас с Роулинсом и Тимом потекли слюнки.
We grabbed them and danced.	Немедленно сграбастав по девушке, мы пустились в пляс.
There was no music, just dancing.	Танцевали мы без всякой музыки.
The place filled up.	Гости все прибывали.
People began to bring bottles.	Многие приносили выпивку.
We rushed out to hit the bars and rushed back.	Мы умчались прошвырнуться по барам и моментально примчались назад.
The night was getting more and more frantic.	Ночь становилась все более бурной.
I wished Dean and Carlo were there - then I realized they'd be out of place and unhappy.	Я пожалел, что с нами нет Дина и Карло, потом до меня дошло, что они чувствовали бы себя здесь не в своей тарелке.
They were like the man with the dungeon stone and the gloom, rising from the underground, the sordid hipsters of America, a new beat generation that I was slowly joining.	Ведь они были похожи на того выбирающегося из подземелья парня с его тюремным камнем и мраком - убогие хипстеры Америки, новое блаженное разбитое поколение, частью которого постепенно становился и я.
The boys from the chorus showed up.	Появились ребята из хора.
They began singing	Они затянули

"Sweet Adeline." They also sang phrases such as "Pass me the beer" and "What are you doing with your face hanging out?" and great long baritone howls of	"Милую Аделину", потом принялись распевать фразы типа "передай-ка мне пива" и "какого черта суешься", после чего пошли нескончаемые баритональные стоны из
"Fi-de-lio!"	"Фи-де-лио!".
"Ah me, what gloom!" I sang.	"Ах, что за мрак!" - пел я.
The girls were terrific.	Девицы были неподражаемы.
They went out in the backyard and necked with us.	Они выходили с нами на задний двор целоваться и обниматься.
There were beds in the other rooms, the uncleaned dusty ones, and I had a girl sitting on one and was talking with her when suddenly there was a great inrush of young ushers from the opera, who just grabbed girls and kissed them without proper come-ons.	В соседних комнатах были кровати, грязные и пыльные, на одну из них я усадил девицу и завел с ней разговор, но тут произошло внезапное вторжение молодых капельдинеров из оперы, которые, позабыв о приличиях, принялись тискать и целовать девушек.
Teenagers, drunk, disheveled, excited - they ruined our party.	Эти подростки - пьяные, всклокоченные, возбужденные - испортили нам всю вечеринку.
Inside of five minutes every single girl was gone and a great big fraternity-type party got under way with banging of beer bottles and roars.	Через пять минут девиц и след простыл, и вечеринка под аккомпанемент криков и звона пивных бутылок вылилась в грандиозный мальчишник.
Ray and Tim and I decided to hit the bars.	Мы с Рэем и Тимом решили совершить очередной набег на бары.
Major was gone, Babe and Betty were gone.	Мейджор исчез, Бейб с Бетти исчезли.
We tottered into the night.	Мы поковыляли в ночь.
The opera crowd was jamming the bars from bar to wall.	Все бары от стойки до стены были забиты оперной публикой.
Major was shouting above heads.	Поверх голов что-то орал Мейджор.
The eager, bespectacled Denver D.	Энергичный очкастый Денвер Д.
Doll was shaking hands with everybody and saying,	Долл пожимал всем и каждому руки со словами:
"Good afternoon, how are you?" and when midnight came he was saying,	"Добрый день, как поживаете?" Вот уже полночь настала, а он все твердил:
"Good afternoon, how are you?"	"Добрый день, а вы как поживаете?"
At one point I saw him going off somewhere with a dignitary.	В один прекрасный момент я заметил, как он выходит на улицу с некой титулованной особой.
Then he came back with a middle-aged woman; next minute he was talking to a couple of young ushers in the street. The next minute he was shaking my hand without recognizing me and saying,	Вернулся с женщиной средних лет. В следующую минуту он уже беседовал на улице с парочкой юных капельдинеров, а еще через минуту тряс мою руку, не узнавая меня и твердя:
"Happy New Year, m'boy."	"С Новым годом, дружище!"
He wasn't drunk on liquor, just drunk on what he liked - crowds of people milling.	Он опьянел не от спиртного, его пьянило то, что он по-настоящему любил, - непрерывный людской водоворот.

Everybody knew him.	Его знали все.
"Happy New Year," he called, and sometimes	"С Новым годом!" - неустанно выкрикивал он, а иногда:
"Merry Christmas."	"Веселого Рождества!"
He said this all the time. At Christmas he said Happy Halloween.	На Рождество же он принимался поздравлять всех с кануном Дня Всех Святых.
There was a tenor in the bar who was highly respected by everyone; Denver Doll had insisted that I meet him and I was trying to avoid it; his name was D'Annunzio or some such thing.	В баре был тенор, окруженный всеобщим вниманием. Денвер Д. Долл давно настаивал на том, чтобы я с ним познакомился, а я пытался этого знакомства избежать. Звали тенора, кажется, Д'Аннунцио или что-то в этом духе.
His wife was with him.	С ним была жена.
They sat sourly at a table.	Они угрюмо сидели за столиком.
There was also some kind of Argentinian tourist at the bar.	У стойки стоял некий аргентинский турист.
Rawlins gave him a shove to make room; he turned and snarled.	Роулинс отпихнул его, пытаясь заставить посторониться. Тот обернулся и что-то пробурчал.
Rawlins handed me his glass and knocked him down on the brass rail with one punch.	Тогда Роулинс вручил мне свой стакан и одним ударом припечатал туриста к медному поручню.
The man was momentarily out.	Это был нокаут.
There were screams; Tim and I scooted Rawlins out.	Поднялся шум. Мы с Тимом подхватили Роулинса и пустились наутек.
There was so much confusion the sheriff couldn't even thread his way through the crowd to find the victim.	Была такая сумятица, что шериф не сумел даже пробраться сквозь толпу и отыскать жертву.
Nobody could identify Rawlins.	Роулинса никто опознать не смог.
We went to other bars.	Мы направились в соседние бары.
Major staggered up a dark street.	Навстречу по темной улице шатаясь брел Мейджор.
"What the hell's the matter?	- Что за черт?
Any fights?	Драка?
Just call on me."	Что ж вы меня не позвали?!
Great laughter rang from all sides.	Со всех сторон раздавался громовой хохот.
I wondered what the Spirit of the Mountain was thinking, and looked up and saw jackpines in the moon, and saw ghosts of old miners, and wondered about it.	А мне было любопытно узнать, о чем думает сейчас Дух горы, и, посмотрев вверх, я увидел освещенные луной корабельные сосны, увидел призраки давно забытых шахтеров и едва поверил своим глазам.

In the whole eastern dark wall of the Divide this night there was silence and the whisper of the wind, except in the ravine where we roared; and on the other side of the Divide was the great Western Slope, and the big plateau that went to Steamboat Springs, and dropped, and led you to the western Colorado desert and the Utah desert; all in darkness now as we fumed and screamed in our mountain nook, mad drunken Americans in the mighty land.	Той ночью на всех темных восточных склонах Скалистых гор царило безмолвие, нарушаемое лишь шепотом ветра, и только в ущелье раздавались наши крики. А по ту сторону горного массива был громадный западный склон, было большое плато, которое простиралось до Стимбоут-Спрингз, а там круто шло вниз и переходило в пустыню Восточное Колорадо и пустыню Юта. Все было окутано тьмой, а мы бесились и орали в своем горном приюте -безумные пьяные американцы в необъятной стране.
We were on the roof of America and all we could do was yell, I guess - across the night, eastward over the Plains, where somewhere an old man with white hair was probably walking toward us with the Word, and would arrive any minute and make us silent.	Мы были на самой крыше Америки, и сдается мне, только и могли, что вопить, пытаясь докричаться до края ночи на востоке Равнин, откуда, быть может, уже шагал к нам седовласый старец, несущий Слово Господне, и в любую минуту он мог появиться и заставить нас умолкнуть.
Rawlins insisted on going back to the bar where he'd fought.	Роулинс настаивал на возвращении в бар, где он затеял драку.
Tim and I didn't like it but stuck to him.	Нам с Тимом это было не по душе, но бросить его мы не могли.
He went up to D'Annunzio, the tenor, and threw a highball in his face.	Роулинс подошел к Д'Аннуицио, тому самому тенору, и выплеснул ему в лицо стакан виски.
We dragged him out.	Мы вытащили Роулинса на улицу.
A baritone singer from the chorus joined us and we went to a regular Central City bar.	Вместе с присоединившимся к нам баритоном из хора мы отправились в городской бар, где собираются местные завсегдатаи.
Here Ray called the waitress a whore.	Там Рэй обозвал официантку шлюхой.
A group of sullen men were ranged along the bar; they hated tourists.	У стойки выстроилась компания мрачного вида парней; они терпеть не могли туристов.
One of them said,	Один из них сказал.
"You boys better be out of here by the count of ten."	"Советую вам, ребята, убраться отсюда, пока я буду считать до десяти".
We were.	Мы последовали совету.
We staggered back to the shack and went to sleep.	Доковыляв до своей лачуги, мы улеглись спать.
In the morning I woke up and turned over; a big cloud of dust rose from the mattress.	Наутро я проснулся и заворочался с боку на бок. С матраса поднялись большие клубы пыли.
I yanked at the window; it was nailed.	Я рванул на себя окно; оно было заколочено.
Tim Gray was in the bed too.	На моей кровати оказался и Тим Грэй.
We coughed and sneezed.	Мы закашлялись и расчихались.
Our breakfast consisted of stale beer.	Завтрак наш состоял из выдохшегося пива.
Babe came back from her hotel and we got our things together to leave.	Вернулась из гостиницы Бейб, и мы собрали пожитки.

Everything seemed to be collapsing.	Казалось, все кругом рушится.
As we were going out to the car Babe slipped and fell flat on her face.	Когда мы шли к машине, Бейб поскользнулась и растянулась на земле.
Poor girl was overwrought.	Бедняжка просто переутомилась.
Her brother and Tim and I helped her up.	Мы с ее братом и Тимом помогли ей подняться.
We got in the car; Major and Betty joined us.	К нам в машину сели Мейджор и Бетти.
The sad ride back to Denver began.	Началось унылое возвращение в Денвер.
Suddenly we came down from the mountain and overlooked the great sea-plain of Denver; heat rose as from an oven.	Неожиданно мы спустились с горы, и нашим взорам открылась безбрежная, как море, равнина Денвера. Словно из печи, на нас полыхнуло жаром.
We began to sing songs.	Мы затянули песни.
I was itching to get on to San Francisco.	Мне уже не терпелось отправиться в Сан-Франциско.
10	10
That night I found Carlo and to my amazement he told me he'd been in Central City with Dean.	Вечером я разыскал Карло, и тот, к моему удивлению, сообщил мне, что был вместе с Дином в Сентрал-Сити.
"What did you do?"	- Чем же вы занимались?
"Oh, we ran around the bars and then Dean stole a car and we drove back down the mountain curves ninety miles an hour."	- Да прошвырнулись по барам, а потом Дин угнал машину, и на обратном пути мы катились вниз по горным виражам со скоростью девяносто миль в час.
"I didn't see you."	- Что-то я вас не видел.
"We didn't know you were there."	- А мы и не знали, что ты тоже там.
"Well, man, I'm going to San Francisco."	- Знаешь, старина, я еду в Сан-Франциско.
"Dean has Rita lined up for you tonight."	- А Дин приберег тебе на вечер Риту.
"Well, then, I'll put it off."	-Вот как? Тогда отъезд откладывается.
I had no money.	У меня уже не было денег.
I sent my aunt an airmail letter asking her for fifty dollars and said it would be the last money I'd ask; after that she would be getting money back from me, as soon as I got that ship.	Я отправил авиапочтой письмо тетушке с просьбой выслать пятьдесят долларов и с уверениями, что прошу деньги в последний раз. К тому же, как только я попаду на корабль, она сама начнет получать от меня деньги.
Then I went to meet Rita Bettencourt and took her back to the apartment.	Затем я встретился с Ритой Беттенкорт и повел ее в свою квартиру.
I got her in my bedroom after a long talk in the dark of the front room.	После долгих уговоров в темной передней я затащил ее в спальню.
She was a nice little girl, simple and true, and tremendously frightened of sex.	Она была милой девушкой, простодушной и искренней, и страшно робкой в постели.
I told her it was beautiful. I wanted to prove this to her.	Я уверял ее, что все будет превосходно, и желал ей это доказать.

She let me prove it, but I was too impatient and proved nothing.	Доказать это она мне позволила, но я был слишком нетерпелив и ничего доказать не смог.
She sighed in the dark.	В темноте она вздохнула.
"What do you want out of life?" I asked, and I used to ask that all the time of girls.	- Чего ты ждешь от жизни? - спросил я. Я всегда задавал девушкам этот вопрос.
"I don't know," she said.	- Не знаю, - ответила она.
"Just wait on tables and try to get along."	- Буду просто работать официанткой и жить дальше.
She yawned.	Она зевнула.
I put my hand over her mouth and told her not to yawn.	Я прикрыл ей рот рукой и попросил не зевать.
I tried to tell her how excited I was about life and the things we could do together; saying that, and planning to leave Denver in two days.	Я пытался рассказать ей о том, как меня волнует жизнь, и о том, чем бы мы могли с ней вдвоем заниматься. Говорил я ей все это, а сам намеревался не позже чем через два дня покинуть Денвер.
She turned away wearily.	Она устало отвернулась.
We lay on our backs, looking at the ceiling and wondering what God had wrought when He made life so sad.	Лежа на спине, мы глядели в потолок и думали, зачем это Бог сотворил жизнь такой печальной.
We made vague plans to meet in Frisco.	Мы строили смутные планы встретиться в Фриско.
My moments in Denver were coming to an end, I could feel it when I walked her home, on the way back I stretched out on the grass of an old church with a bunch of hobos, and their talk made me want to get back on that road.	Подходила к концу моя короткая остановка в Денвере. Я отчетливо осознал это, когда проводил Риту домой и на обратном пути растянулся на лужайке перед старой церквушкой. Послушав разговоры собравшихся там нищих бродяг, я вновь захотел отправиться в путь.
Every now and then one would get up and hit a passer-by for a dime.	То и дело кто-нибудь из них вставал и сшибал у прохожего монетку.
They talked of harvests moving north.	Они толковали о движущихся на север урожаях.
It was warm and soft.	Стояла мягкая теплая погода.
I wanted to go and get Rita again and tell her a lot more things, and really make love to her this time, and calm her fears about men.	Мне захотелось снова увидеть Риту, захотелось еще многое ей сказать и на этот раз заняться с ней любовью по-настоящему, унять ее страхи перед мужчинами.
Boys and girls in America have such a sad time together; sophistication demands that they submit to sex immediately without proper preliminary talk.	В Америке парни и девушки так уныло проводят время друг с другом. Желая выдать себя за людей искушенных, они сразу же, даже для приличия не поговорив, отдаются во власть секса.
Not courting talk - real straight talk about souls, for life is holy and every moment is precious.	А говорить нужно не слова обольщения - нужен простой, откровенный разговор о душе, ведь жизнь священна и драгоценно каждое ее мгновение.

I heard the Denver and Rio Grande locomotive howling off to the mountains.	До меня донесся рев паровоза. Это удалялся в сторону гор поезд Денвер - Рио-Гранде.
I wanted to pursue my star further.	Меня вновь влекла моя путеводная звезда.
Major and I sat sadly talking in the midnight hours.	По ночам мы с Мейджором вели грустные беседы.
"Have you ever read Green Hills of Africa?	-Ты читал "Зеленые холмы Африки"?
It's Hemingway's best."	Это лучшая вещь Хемингуэя.
We wished each other luck. We would meet in Frisco.	Мы пожелали друг другу удачи, договорившись встретиться в Фриско.
1 saw Rawlins under a dark tree in the street.	На улице, в тени большого дерева, я увидел Роулинса.
"Good-by, Ray.	- Прощай, Рэй.
When do we meet again?"	Свидимся ли еще?
I went to look for Carlo and Dean - nowhere to be found.	Я отправился на поиски Карло и Дина - и нигде не смог их найти.
Tim Gray shot his hand up in the air and said,	Тим Грэй помахал мне рукой и сказал:
"So you're leaving, Yo."	- Значит, уезжаешь, эй?
We called each other Yo.	- Так мы обращались друг к другу: "эй".
"Yep," I said.	- Ага, - сказал я.
The next few days I wandered around Denver.	Еще несколько дней я бесцельно бродил по Денверу.
It seemed to me every bum on Larimer Street maybe was Dean Moriarty's father; Old Dean Moriarty they called him, the Tinsmith.	Каждый бродяга на Лаример-стрит казался мне отцом Дина Мориарти. Старый Дин Мориарти, Жестянщик - так его звали.
I went in the Windsor Hotel, where father and son had lived and where one night Dean was frightfully waked up by the legless man on the rollerboard who shared the room with them; he came thundering across the floor on his terrible wheels to touch the boy.	Я зашел в гостиницу "Виндзор", где когда-то жили отец с сыном и где как-то ночью Дина разбудил, до смерти его напугав, безногий на роликовой доске, который делил с ними номер. Через всю комнату он прогрохотал на своих ужасных колесиках, чтобы дотронуться до мальчика.
I saw the little midget newspaper-selling woman with the short legs, on the corner of Curtis and 15th.	На углу Куртис и 15-й мне попалась на глаза коротконогая женщина-карлик, она продавала газеты.
I walked around the sad honkytonks of Curtis Street; young kids in jeans and red shirts; peanut shells, movie marquees, shooting parlors.	Я заходил в унылые притоны Куртис-стрит, шлялся среди молодых парней в джинсах и красных рубахах. Груды арахисовой скорлупы, шатры-кинотеатры, тиры.
Beyond the glittering street was darkness, and beyond the darkness the West.	Там, где кончалась сверкающая огнями улица, была тьма, а за этой тьмой - Запад.
I had to go.	Я должен был ехать.
At dawn I found Carlo.	На рассвете я отыскал Карло.

I read some of his enormous journal, slept there, and in the morning, drizzly and gray, tall, six-foot Ed Dunkel came in with Roy Johnson, a handsome kid, and Tom Snark, the clubfooted poolshark.	Полистал его толстенный журнал, немного вздремнул, а утром, дождливым и серым, пришли Эд Данкел - шестифутовый великан, красавец Рой Джонсон и косолапый шулер Том Снарк.
They sat around and listened with abashed smiles as Carlo Marx read them his apocalyptic, mad poetry.	Рассевшись, они, смущенно улыбаясь, принялись слушать, как Карло Маркс читает им свои безумные апокалиптические стихи.
I slumped in my chair, finished.	Совершенно измочаленный, я тяжело опустился в свое кресло.
"Oh ye Denver birds!" cried Carlo.	- О, денверские пташки! - орал Карло.
We all filed out and went up a typical cobbled Denver alley between incinerators smoking slowly.	Потом мы гуськом вышли и зашагали по типичной денверской булыжной улочке, между вяло дымящимися мусоросжигателями.
"I used to roll my hoop up this alley," Chad King had told me.	"По этой улочке я когда-то катал обруч", -говорил мне Чед Кинг.
I wanted to see him do it; I wanted to see Denver ten years ago when they were all children, and in the sunny cherry blossom morning of springtime in the Rockies rolling their hoops up the joyous alleys full of promise - the whole gang.	Мне захотелось увидеть, как он это делает, увидеть Денвер десять лет назад, когда все они были детьми - вся эта шайка - и солнечным весенним утром Скалистых гор катили свои обручи средь цветущих вишен по радостным улочкам, сулившим тогда так много.
And Dean, ragged and dirty, prowling by himself in his preoccupied frenzy.	А Дин, грязный и оборванный, в полном одиночестве крался стороной, охваченный своими безумными страстями.
Roy Johnson and I walked in the drizzle; I went to Eddie's girl's house to get back my wool plaid shirt, the shirt of Shelton, Nebraska.	Мы с Роем Джонсоном прогулялись под моросящим дождем. Я зашел к девушке Эдди забрать свою шерстяную клетчатую рубаху, рубаху времен Шелтона, Небраска.
It was there, all tied up, the whole enormous sadness of a shirt.	Она была на месте, завернутая в бумагу и перевязанная, - не рубаха, а безмерная грусть в упаковке.
Roy Johnson said he'd meet me in Frisco.	Рой Джонсон сказал, что мы увидимся во Фриско.
Everybody was going to Frisco.	Во Фриско собирались все.
I went and found my money had arrived.	Как раз подоспели тетушкины деньги.
The sun came out, and Tim Gray rode a trolley with me to the bus station.	Зашло солнце, и Тим Грэй доехал со мной на трамвае до автобусной станции.
I bought my ticket to San Fran, spending half of the fifty, and got on at two o'clock in the afternoon.	Я купил билет до Сан-Франциско, потратив половину из своих пятидесяти долларов, и в два часа дня сел в автобус.
Tim Gray waved good-by.	Тим Грэй помахал мне на прощание рукой.
The bus rolled out of the storied, eager Denver streets.	Автобус оставил позади легендарные, полные страсти улицы Денвера.
"By God, I gotta come back and see what else will happen!" I promised.	"Клянусь Богом, я вернусь посмотреть, что еще здесь произойдет!" - такое я дал себе обещание.

In a last-minute phone call Dean said he and Carlo might join me on the Coast; I pondered this, and realized I hadn't talked to Dean for more than five minutes in the whole time.	Позвонив в последнюю минуту, Дин сказал, что они с Карло, быть может, приедут ко мне на Побережье. Задумавшись над его словами, я осознал, что за все это время не говорил с Дином и пяти минут.
11	11
I was two weeks late meeting Remi Boncœur.	К Реми Бонкуру я опоздал на две недели.
The bus trip from Denver to Frisco was uneventful except that my whole soul leaped to it the nearer we got to Frisco.	Автобусная поездка из Денвера во Фриско прошла без приключений, разве что душа моя трепетала тем сильнее, чем ближе мы подъезжали к Фриско.
Cheyenne again, in the afternoon this time, and then west over the range; crossing the Divide at midnight at Creston, arriving at Salt Lake City at dawn - a city of sprinklers, the least likely place for Dean to have been born; then out to Nevada in the hot sun, Reno by nightfall, its twinkling Chinese streets; then up the Sierra Nevada, pines, stars, mountain lodges signifying Frisco romances - a little girl in the back seat, crying to her mother,	Снова Шайенн, на этот раз днем, оттуда через горный кряж на запад, в полночь оставили позади Крестон и Скалистые горы, а на рассвете достигли Солт-Лейк-Сити - города поливальных машин, самого неподходящего места для появления Дина на свет. Потом Невада в лучах палящего солнца, к вечеру - Рино с его мерцающими китайскими улочками, дальше - Сьерра-Невада, сосны, звезды, горные домики, атрибуты романтических историй о Фриско, плачущая девочка на заднем сиденье:
"Mama when do we get home to Truckee?"	"Мама, когда же мы приедем домой, в Траки?"
And Truckee itself, homey Truckee, and then down the hill to the flats of Sacramento.	И сам Траки, по-домашнему уютный Траки, а потом - вниз по склону холма, к равнинам Сакраменто.
I suddenly realized I was in California.	Внезапно до меня дошло, что я уже в Калифорнии.
Warm, palmy air - air you can kiss - and palms.	Теплый пальмовый ветерок - ветерок, который можно поцеловать, - и пальмы.
Along the storied Sacramento River on a superhighway; into the hills again; up, down; and suddenly the vast expanse of bay (it was just before dawn) with the sleepy lights of Frisco festooned across.	Скоростная магистраль вдоль легендарной реки Сакраменто, снова холмы, подъемы, спуски, и вдруг - бескрайняя гладь залива (перед самым рассветом), украшенная гирляндами сонных огней Фриско.
Over the Oakland Bay Bridge I slept soundly for the first time since Denver; so that I was rudely jolted in the bus station at Market and Fourth into the memory of the fact that I was three thousand two hundred miles from my aunt's house in Paterson, New Jersey.	На Оклендском мосту я впервые после Денвера крепко уснул, а на автобусной станции на углу Маркет и Четвертой резко встрепенулся, вспомнив, что нахожусь за три тысячи двести миль от тетушкиного дома в Патерсоне, Нью-Джерси.
I wandered out like a haggard ghost, and there she was, Frisco - long,. bleak streets with trolleywires all shrouded in fog and whiteness.	Словно изможденный призрак, выбрался я из автобуса - вот наконец и Фриско: длинные, не защищенные от ветра улицы с трамвайными проводами, окутанными туманом и белизной.
I stumbled around a few blocks.	Еле передвигая ноги, я одолел несколько кварталов.
Weird bums (Mission and Third) asked me for dimes in the dawn.	На углу Мишн и Третьей потребовали у меня утренней мелочи странного вида бродяги.

I heard music somewhere.	Где-то звучала музыка.
"Boy, am I going to dig all this later!	"Еще успею на все это насмотреться!
But now I've got to find Remi Boncœur."	А сейчас надо разыскать Реми Бонкура".
Mill City, where Remi lived, was a collection of shacks in a valley, housing-project shacks built for Navy Yard workers during the war; it was in a canyon, and a deep one, treed profusedly on all slopes.	Милл-Сити, где жил Реми, являл собой скопление домиков в долине - муниципальных домиков, построенных во время войны для рабочих военно-морской верфи. Располагался он в довольно глубоком каньоне, склоны которого сплошь поросли деревьями.
There were special stores and barber shops and tailor shops for the people of the project.	Специально для жителей новостройки были открыты лавки, парикмахерские и портняжные мастерские.
It was, so they say, the only community in America where whites and Negroes lived together voluntarily; and that was so, and so wild and joyous a place I've never seen since.	По слухам, это была единственная община в Америке, где добровольно селились вместе белые и негры. И оказалось, что это чистая правда, - с тех пор я не видел больше такого буйного и счастливого места.
On the door of Remi's shack was the note he had pinned up there three weeks ago.	На двери лачуги Реми была записка, приколотая три недели назад:
SAL PARADISE! [in huge letters, printed]	"Сал Парадайз! (Огромными печатными буквами.)
If nobody's home climb in through the window.	Если дома никого нет, влезай в окно.
Signed,	Подпись:
Remi Boncœur.	Реми Бонкур".
The note was weatherbeaten and gray by now.	Бумага уже посерела и имела потрепанный вид.
I climbed in and there he was, sleeping with his girl, Lee Ann - on a bed he stole from a merchant ship, as he told me later; imagine the deck engineer of a merchant ship sneaking over the side in the middle of the night with a bed, and heaving and straining at the oars to shore. This barely explains Remi Boncœur.	Я влез, а он был дома и спал со своей девушкой, Ли Энн, на кровати, которую, как он сказал потом, стащил с торгового судна. Вообразите себе палубного механика торгового корабля, который под покровом ночи крадется через борт с кроватью, а потом, из последних сил налегая на весла, гребет к берегу, и вы получите некоторое представление о Реми Бонкуре.
The reason I'm going into everything that happened in San Fran is because it ties up with everything else all the way down the line.	Я так подробно рассказываю о том, что произошло в Сан-Франциско, потому что все это тесно связано с последующими событиями.
Remi Boncœur and I met at prep school years ago; but the thing that really linked us together was my former wife.	С Реми Бонкуром я познакомился много лет назад, еще на курсах по подготовке в колледж. Но по-настоящему сблизила нас с ним моя бывшая жена.
Remi found her first. He came into my dorm room one night and said,	Как-то вечером он явился ко мне в студенческое общежитие и сказал:
"Paradise, get up, the old maestro has come to see you."	"Вставай, Парадайз, тебя пришел навестить старый маэстро".
I got up and dropped some pennies on the floor when I put my pants on.	Я поднялся и, натягивая брюки, обронил на пол несколько монеток.

It was four in the afternoon; I used to sleep all the time in college.	Было всего лишь четыре часа. В колледже я только и делал, что спал.
"All right, all right, don't drop your gold all over the place.	"Давай, давай и не разбрасывай по всей комнате свое золотишко.
I have found the gonest little girl in the world and I am going straight to the Lion's Den with her tonight."	Я познакомился с бесподобной девочкой и вечером иду с ней в "Логово льва"".
And he dragged me to meet her.	И он потащил меня с собой.
A week later she was going with me.	Уже через неделю она стала моей девушкой.
Remi was a tall, dark, handsome Frenchman (he looked like a kind of Marseille black-marketeer of twenty); because he was French he had to talk in jazz American; his English was perfect, his French was perfect.	Реми - высокий, красивый, смуглый француз (в те времена он чем-то напоминал двадцатилетнего спекулянта с марсельского черного рынка). Будучи французом, он изъяснялся на мудреном американском. Английский же его был безупречен, как и французский.
He liked to dress sharp, slightly on the collegiate side, and go out with fancy blondes and spend a lot of money.	Одеваться он любил щеголевато и придерживался студенческого стиля. Любил он и бывать в обществе экстравагантных блондинок и сорить деньгами.
It's not that he ever blamed me for taking off with his girl; it was only a point that always tied us together; that guy was loyal to me and had real affection for me, and God knows why.	Он никогда не винил меня в том, что я увел его девушку, это, скорее, связывало нас. Одному Богу известно, почему этот малый был мне так предан, за что питал ко мне такие нежные чувства.
When I found him in Mill City that morning he had fallen on the beat and evil days that come to young guys in their middle twenties.	К тому утру, когда я отыскал Реми в Милл-Сити, он уже успел впасть в нищету и переживал те черные дни, которые подстерегают молодых людей в середине третьего десятка.
He was hanging around waiting for a ship, and to earn his living he had a job as a special guard in the barracks across the canyon.	В ожидании судна он болтался на берегу, а на жизнь зарабатывал, служа в охране особого назначения в бараках за каньоном.
His girl Lee Ann had a bad tongue and gave him a calldown every day.	Ли Энн обладала несносным характером и ежедневно устраивала Реми разносы.
They spent all week saving pennies and went out Saturdays to spend fifty bucks in three hours.	Всю неделю они экономили, а в субботу наведывались в город, чтобы за три часа истратить пятьдесят долларов.
Remi wore shorts around the shack, with a crazy Army cap on his head.	Дома Реми ходил в трусах и нелепой армейской фуражке.
Lee Ann went around with her hair up in pincurls.	Ли Энн расхаживала с накрученными на бигуди волосами.
Thus attired, they yelled at each other all week.	Принаряженные таким образом, они всю неделю орали друг на друга.
1 never saw so many snarls in all my born days.	Отродясь не видывал я подобной грызни.
But on Saturday night, smiling graciously at each other, they took off like a pair of successful Hollywood characters and went on the town.	А в субботу вечером, любезно улыбаясь друг другу, они с видом преуспевающих голливудских персонажей отбывали развлекаться.
Remi woke up and saw me come in the window.	Реми проснулся и увидел, как я лезу в окно.

His great laugh, one of the greatest laughs in the world, dinned in my ear.	В ушах у меня зазвенел его дивный смех, едва ли не самый дивный на свете.
"Aaaaah Paradise, he comes in through the window, he follows instructions to a T.	- А-а-а, Парадайз! Он лезет в окно, он точно следует инструкции!
Where have you been, you're two weeks late!"	Где ты пропадал, ты же опоздал на две недели!
He slapped me on the back, he punched Lee Ann in the ribs, he leaned on the wall and laughed and cried, he pounded the table so you could hear it everywhere in Mill City, and that great long "Aaaaah" resounded around the canyon.	Он похлопал меня по спине и пихнул в бок Ли Энн. Привалясь к стене, он хохотал до слез, он так колотил по столу, что слышно было по всему Милл-Сити, а его великолепному долгому "а-а-а-а!" вторило эхо в каньоне.
"Paradise!" he screamed.	- Парадайз! - орал он.
"The one and only indispensable Paradise."	- Единственный и неповторимый, незаменимый Парадайз!
I had just come through the little fishing village of Sausalito, and the first thing I said was,	Перед тем как появиться у Реми, я миновал рыбацкую деревушку Сосалито, и первое, что я произнес, было:
"There must be a lot of Italians in Sausalito."	- В Сосалито, должно быть, полно итальянцев.
"There must be a lot of Italians in Sausalito!" he shouted at the top of his lungs.	- В Сосалито, должно быть, полно итальянцев! -во весь голос закричал Реми.
"Aaaaah!"	- А-а-а-а!
He pounded himself, he fell on the bed, he almost rolled on the floor.	- Он стукнул себя по лбу, грохнулся на кровать и едва не свалился на пол.
"Did you hear what Paradise said?	- Ты слыхала, что сказал Парадайз?
There must be a lot of Italians in Sausalito?	В Сосалито, должно быть, полно итальянцев!
Aaaah-haaa!	Аа-аа-х-х-аа-а!
Hoo!	Ого-го!
Wow!	Блеск!
Wheel" He got red as a beet, laughing.	Ну и ну! - От смеха он покраснел, как свекла.
"Oh, you slay me, Paradise, you're the funniest man in the world, and here you are, you finally got here, he came in through the window, you saw him, Lee Ann, he followed instructions and came in through the window.	- Ох, доконаешь ты меня, Парадайз, ты же самый потешный малый на свете, наконец-то ты явился, он влез в окно, видела, Ли Энн, он последовал инструкции и влез в окно!
Aaah!	А-а-ах!
Hooo!"	О-о-ох!
The strange thing was that next door to Remi lived a Negro called Mr. Snow whose laugh, I swear on the Bible, was positively and finally the one greatest laugh in all this world.	По соседству с Реми жил негр по имени мистер Сноу, и, что самое удивительное, его-то смех, уже вне всякого сомнения, не имел себе равных на всем белом свете - могу поклясться в этом на Библии.

This Mr. Snow began his laugh from the supper table when his old wife said something casual; he got up, apparently choking, leaned on the wall, looked up to heaven, and started; he staggered through the door, leaning on neighbors' walls; he was drunk with it, he reeled throughout Mill City in the shadows, raising his whooping triumphant call to the demon god that must have prodded him to do it.	Смеяться этот мистер Сноу начинал за ужином, стоило его старухе-жене ляпнуть что-нибудь невпопад. Явно задыхаясь, он вставал из-за стола, прислонялся к стене, закатывал глаза и, издав стон, начинал. Шатаясь и опираясь о соседские стены, он вываливался на улицу и, пьяный от смеха, брел через погрузившийся в темноту Милл-Сити, призывая своим оглушительным победным кличем некоего дьявола-искусителя, который, должно быть, и подбивал его на подобные выходки.
I don't know if he ever finished supper.	Не знаю, доел ли он хоть раз свой ужин.
There's a possibility that Remi, without knowing it, was picking up from this amazing man, Mr. Snow.	Не исключено, что Реми, сам того не подозревая, поднаторел в своем смехе благодаря этому удивительному мистеру Сноу.
And though Remi was having worklife problems and bad lovelife with a sharp-tongued woman, he at least had learned to laugh almost better than anyone in the world, and I saw all the fun we were going to have in Frisco.	И хотя Реми испытывал острую нехватку денег и страдал от вздорного характера любимой женщины, смеяться он, по крайней мере, научился чуть ли не лучше всех на свете, и я уже ясно видел, как весело мы заживем в Фриско.
The pitch was this: Remi slept with Lee Ann in the bed across the room, and I slept in the cot by the window.	Расположились мы так: я - на раскладушке у окна, а Реми с Ли Энн на кровати у противоположной стены.
I was not to touch Lee Ann.	Притрагиваться к Ли Энн мне было запрещено.
Remi at once made a speech concerning this.	Перво-наперво Реми произнес следующую речь:
"I don't want to find you two playing around when you think I'm not looking.	- Я бы не хотел однажды обнаружить, что вы любезничаете за моей спиной.
You can't teach the old maestro a new tune.	Не учите старого маэстро новому мотиву.
This is an original saying of mine."	Это моя свежая поговорка.
I looked at Lee Ann.	Я взглянул на Ли Энн.
She was a fetching hunk, a honey-colored creature, but there was hate in her eyes for both of us.	Аппетитное создание с золотисто-медовой кожей, она была лакомым кусочком, однако глаза ее горели ненавистью к нам обоим.
Her ambition was to marry a rich man.	Пределом ее мечтаний было выйти за богатого.
She came from a small town in Oregon. She rued the day she ever took up with Remi.	Для этого она и приехала из заштатного городка в Орегоне и теперь проклинала тот день, когда связалась с Реми.
On one of his big showoff weekends he spent a hundred dollars on her and she thought she'd found an heir.	В один из своих грандиозных, бьющих на эффект уик-эндов он потратил на нее сотню долларов, и она вообразила, что встретила наследного принца.
Instead she was hung-up in this shack, and for lack of anything else she had to stay there.	Взамен она попала в эту лачугу, где за неимением лучшего и застряла.
She had a job in Frisco; she had to take the Greyhound bus at the crossroads and go in every day.	Во Фриско она нашла работу и каждое утро вынуждена была садиться на перекрестке в междугородный автобус.
She never forgave Remi for it.	Реми она так и не простила.

I was to stay in the shack and write a shining original story for a Hollywood studio.	Я был обязан засесть в лачуге и написать выдающийся сценарий для одной голливудской студии.
Remi was going to fly down in a stratosphere liner with this harp under his arm and make us all rich; Lee Ann was to go with him; he was going to introduce her to his buddy's father, who was a famous director and an intimate of W.	С этим пухлым творением под мышкой Реми намеревался совершить перелет на стратосферном лайнере и всех нас обогатить. Ли Энн он хотел взять с собой, чтобы представить ее отцу своего приятеля, знаменитому режиссеру и близкому другу У.
C.	К.
Fields.	Филдза.
So the first week I stayed in the shack in Mill City, writing furiously at some gloomy tale about New York that I thought would satisfy a Hollywood director, and the trouble with it was that it was too sad.	Так что первую неделю я не вылезал из лачуги в Милл-Сити и яростно строчил некую печальную историю из нью-йоркской жизни, которая, как я полагал, удовлетворит голливудского режиссера, но беда была в том, что история получилась чересчур грустной.
Remi could barely read it, and so he just carried it down to Hollywood a few weeks later.	У Реми едва хватило сил дочитать сценарий до конца, но через несколько недель он все-таки отвез его в Голливуд.
Lee Ann was too bored and hated us too much to bother reading it.	А Ли Энн так все надоело, так сильно она нас ненавидела, что ей было и вовсе не до чтения.
I spent countless rainy hours drinking coffee and scribbling.	Бесконечными дождливыми часами я выводил свои каракули и поглощал кофе.
Finally I told Remi it wouldn't do; I wanted a job; I had to depend on them for cigarettes.	В конце концов я заявил Реми, что сценарий не пойдет. Надо было искать работу. Даже сигареты я был вынужден брать у них с Ли Энн.
A shadow of disappointment crossed Remi's brow -he was always being disappointed about the funniest things.	По лицу Реми скользнула тень разочарования -его нередко охватывало уныние из-за самых смехотворных вещей.
He had a heart of gold.	Воистину у него было золотое сердце.
He arranged to get me the same kind of job he had, as a guard in the barracks.	Реми договорился, чтобы меня тоже взяли охранником в бараки, где служил он сам.
I went through the necessary routine, and to my surprise the bastards hired me.	Пройдя все неизбежные формальности, я был удивлен, когда эти ублюдки меня все-таки наняли.
I was sworn in by the local police chief, given a badge, a club, and now I was a special policeman.	Тамошний начальник полиции привел меня к присяге, мне выдали значок и дубинку, и я превратился в полицейского особой службы.
I wondered what Dean and Carlo and Old Bull Lee would say about this.	Мне не давала покоя мысль о том, что бы по этому поводу сказали Дин, Карло и Старый Буйвол Ли.

I had to have navy-blue trousers to go with my black jacket and cop cap; for the first two weeks I had to wear Remi's trousers; since he was so tall, and had a potbelly from eating voracious meals out of boredom, I went flapping around like Charlie Chaplin to my first night of work.	В дополнение к моей черной куртке и полицейской фуражке я должен был носить темно-синие брюки. Первые две недели мне приходилось надевать брюки Реми, а так как он был довольно высок и вдобавок от скуки не знал меры в еде и завел себе брюшко, в первую ночь я отправился на работу подпрыгивающей походкой Чарли Чаплина.
Remi gave me a flashlight and his.32 automatic.	Реми дал мне фонарик и автоматический пистолет тридцать второго калибра.
"Where'd you get this gun?" I asked.	-Где ты взял эту пушку? - спросил я.
"On my way to the Coast last summer I jumped off the train at North Platte, Nebraska, to stretch my legs, and what did I see in the window but this unique little gun, which I promptly bought and barely made the train."	- Прошлым летом я ехал на Побережье, и в Норт-Платте, Небраска, выпрыгнул из вагона размять ноги. Смотрю - в витрине выставлен этот диковинный пистолет, я его, недолго думая, и купил. Еле успел на поезд.
And I tried to tell him what North Platte meant to me, buy-mg the whisky with the boys, and he slapped me on the back and said I was the funniest man in the world.	Тут я попытался объяснить ему, что значит Норт-Платте для меня, рассказать, как я покупал там с ребятами виски, он же похлопал меня по плечу и заявил, что я самый потешный малый на свете.
With the flashlight to illuminate my way, I climbed the steep walls of the south canyon, got up on the highway streaming! with cars Frisco-bound in the night, scrambled down the other! side, almost falling, and came to the bottom of a ravine where! a little farmhouse stood near a creek and where every blessed! night the same dog barked at me.	Освещая себе дорогу фонариком, я поднимался по крутому южному склону каньона, выбирался на шоссе, забитое потоком мчащихся в ночи в сторону Фриско машин, с трудом, едва не падая, спускался по противоположному склону и оказывался на дне ущелья, где у ручья стоял фермерский домик и где каждую божью ночь меня облаивал один и тот же пес.
Then it was a fast walk along a silvery, dusty road beneath inky trees of California - a I road like in The Mark of Zorro and a road like all the roads! you see in Western B movies.	Потом - торопливым шагом по серебристой пыльной дороге, под черными как смоль деревьями Калифорнии. Дорога эта напоминала дорогу в "Знаке Зорро" и все дороги во второразрядных вестернах.
I used to take out my gun and] play cowboys in the dark.	Во тьме я вынимал пистолет и изображал ковбоя.
Then I climbed another hill and! there were the barracks.	Одолев еще один подъем, я наконец попадал прямо к баракам.
These barracks were for the temporary quartering of overseas construction workers.	Бараки эти были предназначены для временного расселения рабочих, нанявшихся на заокеанские стройки.
The men who came through stayed there, waiting for their ship.	Приехавшие туда люди ждали, когда за ними придет корабль.
Most of them were bound for Okinawa.	Большинство направлялось на Окинаву.
Most of them were running | away from something -usually the law.	Почти все они от чего-то скрывались - и в основном от тюрьмы.
There were tough 9 groups from Alabama, shifty men from New York, all kinds j from all over.	Были среди них и уголовники из Алабамы, и аферисты из Нью-Йорка - всякий сброд отовсюду.

And, knowing full well how horrible it would be to work a full year in Okinawa, they drank.	И отлично понимая, какой тяжкий труд ждет их в течение целого года на Окинаве, они пили.
The job of the special guards was to see that they didn't tear the barracks' down.	Охрана особого назначения обязана была следить за тем, чтобы они не разнесли бараки.
We had our headquarters in the main building, just a wooden contraption with panel-walled offices.	В главном здании - наспех сколоченной деревянной хибаре с разгороженными дощатыми стенами кабинетами - располагалась наша штаб-квартира.
Here at a roll- \ top desk we sat around, shifting our guns off our hips and! yawning, and the old cops told stories.	Там мы и сидели за шведским бюро, то вскидывая с бедра револьверы, то позевывая, а старые копы рассказывали всякие небылицы.
It was a horrible crew of men, men with cop-souls, all except Remi and myself.	Исключая Реми и меня, это было гнусное сборище людей с полицейскими душонками.
Remi was only trying to make a living, and so was I, but these men wanted to make arrests and compliments from the chief of police in town.	Мы с Реми всего лишь зарабатывали на жизнь, а тем хотелось производить аресты и в городе получать благодарности от начальника полиции.
They even said ' that if you didn't make at least one a month you'd be fired.	Судя по их словам, если ты не арестуешь хотя бы одного человека в месяц, тебя уволят.
I" gulped at the prospect of making an arrest.	От одной перспективы произведения ареста у меня перехватывало дыхание.
What actually' happened was that I was as drunk as anybody in the barracks -the night all hell broke loose.	Ну а в ту ночь, когда в поселке поднялся адский шум, я, по правде говоря, и сам напился почище любого обитателя бараков.
This was a night when the schedule was so arranged that 1 was all alone for six hours - the only cop on the grounds; and everybody in the barracks seemed to have gotten drunk that' night.	Г рафик дежурств был составлен так, что в ту ночь я на целых шесть часов остался один-единственный коп на всю округу. И именно той ночью в бараках напились, казалось, все до единого.
It was because their ship was leaving in the morning. ' They drank like seamen the night before the anchor goes up.	Это случилось потому, что наутро отплывал их корабль. Вот они и пили, словно моряки в ночь перед поднятием якоря.
I sat in the office with my feet on the desk, reading Blue Book adventures about Oregon and the north country, when suddenly I realized there was a great hum of activity in the usually quiet night.	Я сидел в конторе, задрав ноги на стол и углубившись в чтение "Голубой книги", повествующей о приключениях в Орегоне и на севере страны, когда внезапно осознал, что привычную тишину ночи нарушает неумолчный гул бурной деятельности.
I went out.	Я вышел наружу.
Lights were burning in practically every damned shack on the grounds.	Почти каждая треклятая хибара в округе была освещена.
Men were shouting, bottles were breaking.	Отовсюду неслись крики и звон бьющихся бутылок.
It was do or die for me.	Для меня это означало победить или погибнуть.
I took my flashlight and went to the noisiest door and knocked.	Я взял фонарик, подошел к двери самого шумного барака и постучал.
Someone opened it about six inches.	Дверь приоткрылась дюймов на шесть.

"What do you want?" I said,	- А тебе чего надо?
"I'm guarding these barracks tonight and you boys are supposed to keep quiet as much as you can" - or some such silly remark.	- Я сегодня караулю бараки, и вам, ребята, полагается вести себя как можно тише. Вот такую глупость я сморозил.
They slammed the door in my face.	Дверь захлопнулась у меня перед носом.
I stood looking at the wood of it against my nose.	Я стоял, уставившись в эту деревянную дверь.
It was like a Western movie; the time had come for me to assert myself.	Все происходило по законам вестерна: пришло время отстаивать свои права.
I knocked again.	Я снова постучал.
They opened up wide this time.	На этот раз дверь широко распахнулась.
"Listen," I said, "I don't want to come around bothering you fellows, but I'll lose my job if you make too much noise."	- Послушайте, братва, - сказал я, - мне вовсе не хочется вам мешать, но если вы будете так шуметь, я потеряю работу.
"Who are you?"	- Кто ты такой?
"I'm a guard here."	- Я здесь работаю охранником.
"Never seen you before."	- Что-то я тебя раньше не видел.
"Well, here's my badge."	-Вот мой значок.
"What are you doing with that pistolcracker on your ass?"	- А что это за пугач у тебя на заднице?
"It isn't mine," I apologized. "I borrowed it."	- Это не мой, - оправдывался я, - я его взял на время.
"Have a drink, fer krissakes."	- Сделай одолжение, выпей стаканчик.
I didn't mind if I did. I took two.	Я сделал одолжение и выпил два.
I said, "Okay, boys?	Уходя, я сказал: - Лады, ребята?
You'll keep quiet, boys?	Шуметь не будете?
I'll get hell, you know."	Иначе - сами понимаете, мне не поздоровится.
"It's all right, kid," they said.	- Все в порядке, дружище, - ответили они.
"Go make your rounds.	- Иди, делай свой обход.
Come back for another drink if you want one."	Захочешь еще выпить - заходи.
And I went to all the doors in this manner, and pretty soon I was as drunk as anybody else.	Таким вот образом я прошелся по всем баракам и довольно скоро был не трезвее всех прочих.
Come dawn, it was my duty to put up the American flag on a sixty-foot pole, and this morning I put it up upside down and went home to bed.	На рассвете в мои обязанности входило поднятие американского флага на шестидесятифутовый шест. В то утро я поднял его вверх тормашками и отправился домой отсыпаться.
When I came back in the evening the regular cops were sitting around grimly in the office.	Вечером, когда я вернулся, в конторе сидели кадровые копы, и вид у них был зловещий.
"Say, bo, what was all the noise around here last night?	- Слушай-ка, друг, что это за шум тут был прошлой ночью?

We've had complaints from people who live in those houses across the canyon."	Поступили жалобы от людей, которые живут в домах за каньоном.
"I don't know," I said. "It sounds pretty quiet right now."	- Не знаю, - сказал я, - сейчас, по-моему, довольно тихо.
"The whole contingent's gone.	- Весь контингент уже отбыл.
You was supposed to keep order around here last night - the chief is yelling at you.	А ночью тебе полагалось поддерживать здесь порядок. Шеф, по твоей милости, рвет и мечет.
And another thing - do you know you can go to jail for putting the American flag upside down on a government pole?"	И еще - тебе известно, что за поднятие американского флага на государственный шест вверх тормашками ты можешь попасть в тюрьму?
"Upside down?"	- Вверх тормашками?!
I was horrified; of course I hadn't realized it.	- Я ужаснулся. Да и не мудрено было не заметить.
I did it every morning mechanically.	Ведь каждое утро я проделывал это машинально.
"Yessir," said a fat cop who'd spent twenty-two years as a guard in Alcatraz.	- Дассэр, - сказал толстый коп, который двадцать два года прослужил охранником в Алькатрасе.
"You could go to jail for doing something like that."	- За такое можно угодить в тюрьму.
The others nodded grimly.	Остальные мрачно закивали.
They were always sitting around on their asses; they were proud of their jobs.	Сами-то они только и делали, что сиднем сидели, не отрывая задниц. Они гордились своей работой.
They handled their guns and talked about them.	Они бережно ухаживали за своим оружием и подолгу о нем рассуждали.
They were itching to shoot somebody.	У них руки чесались кого-нибудь пристрелить.
Remi and me.	Меня и Реми.
The cop who had been an Alcatraz guard was potbellied and about sixty, retired but unable to keep away from the atmospheres that had nourished his dry soul all his life.	Пузатому копу, который служил охранником в Алькатрасе, было около шестидесяти. Он ушел в отставку, но не мог обойтись без атмосферы, всю жизнь дававшей пищу его пресной душе.
Every night he drove to work in his	Каждый вечер он приезжал в своем
'35 Ford, punched the clock exactly on time, and sat down at the rolltop desk.	"Форде-35", минута в минуту отмечался и усаживался за шведское бюро.
He labored painfully over the simple form we all had to fill out every night - rounds, time, what happened, and so on.	С превеликим трудом он пытался вникнуть в простенький бланк, который все мы должны были заполнять каждую ночь, - обходы, время, происшествия и так далее.
Then he leaned back and told stories.	Потом откидывался на спинку стула и заводил свои рассказы:
"You should have been here about two months ago when me and Sledge" (that was another cop, a youngster who wanted to be a Texas Ranger and had to be satisfied with his present lot) "arrested a drunk in Barrack G.	- Жаль, тебя не было здесь месяца два назад, когда мы с Кувалдой, - (еще один коп, юнец, который хотел стать техасским рейнджером, но вынужден был довольствоваться тогдашней своей участью), - арестовали пьяного в бараке "Джи".
Boy, you should have seen the blood fly.	Видел бы ты, как лилась кровь, приятель!

I'll take you over there tonight and show you the stains on the wall.	Сегодня ночью я тебя туда отведу и покажу пятна на стене.
We had him bouncing from one wall to another.	Он у нас от стенки к стенке летал.
First Sledge hit him, and then me, and then he subsided and went quietly.	Сперва Кувалда ему врезал, а потом я, и тут уж он угомонился и пошел как миленький.
That fellow swore to kill us when he got out of jail -got thirty days.	Этот малый поклялся нас убить, когда выйдет из тюрьмы, - ему дали тридцать дней.
Here it is sixty days, and he ain't showed up."	Прошло уже шестьдесят дней, а он и носа не кажет.
And this was the big point of the story.	В этом была вся соль рассказа.
They'd put such a fear in him that he was too yellow to come back and try to kill them.	Они его так запугали, что у него не хватило духу вернуться и попытаться отомстить.
The old cop went on, sweetly reminiscing about the horrors of Alcatraz.	После этого старый коп предался сладостным воспоминаниям об ужасах Алькатраса:
"We used to march 'em like an Army platoon to breakfast.	- На завтрак они у нас маршировали, словно армейский взвод.
Wasn't one man out of step.	Все до единого шагали в ногу.
Everything went like clockwork.	Все было рассчитано по минутам.
You should have seen it.	Жаль, ты этого не видал.
I was a guard there for twenty-two years.	Двадцать два года я прослужил там охранником.
Never had any trouble.	И ни разу не попал в переплет.
Those boys knew we meant business.	Ребята знали, что с нами шутки плохи.
A lot of fellows get soft guarding prisoners, and they're the ones that usually get in trouble.	Многие из тех, кто караулит заключенных, начинают проявлять мягкотелость, а такие-то как раз в переплет и попадают.
Now you take you - from what I've been observing about you, you seem to me a little bit too leenent with the men."	Взять хотя бы тебя - судя по моим наблюдениям, ты этим людям даже сочувствуешь.
He raised his pipe and looked at me sharp.	- Он поднес ко рту свою трубку и пристально посмотрел на меня.
"They take advantage of that, you know."	- Знаешь, они этим злоупотребляют.
I knew that.	Я знал.
I told him I wasn't cut out to be a cop.	Я сказал ему, что я не создан для работы в полиции.
"Yes, but that's the job that you applied for.	- Да, но ты сам просился на эту работу.
Now you got to make up your mind one way or the other, or you'll never get anywhere.	Однако теперь тебе придется решать окончательно, иначе ты никогда ничего не добьешься в жизни.
It's your duty.	Это твой долг.
You're sworn in.	Ты принял присягу.
You can't compromise with things like this.	В таких вещах отступать нельзя.

Law and order's got to be kept."	Правопорядок надо поддерживать.
I didn't know what to say; he was right; but all I wanted to do was sneak out into the night and disappear somewhere, and go and find out what everybody was doing all over the country.	Мне нечего было ему возразить: он был прав. Я же мечтал только об одном: ускользнуть бы в ночь, где-нибудь скрыться, а потом взять да разузнать, чем занимаются люди в этой стране.
The other cop, Sledge, was tall, muscular, with a black-haired crew-cut and a nervous twitch in his neck - like a boxer who's always punching one fist into another.	Другой полицейский, Кувалда - высокий, мускулистый, с бобриком черных волос и нервно подергивающейся шеей, - напоминал постоянно рвущегося в бой боксера.
He rigged himself out like a Texas Ranger of old.	Разодет он был, словно техасский рейнджер былых времен.
He wore a revolver down low, with ammunition belt, and carried a small quirt of some kind, and pieces of leather hanging everywhere, like a walking torture chamber: shiny shoes, low-hanging jacket, cocky hat, everything but boots.	На бедре, довольно низко, он носил револьвер с патронной лентой, в руках - нечто вроде ременной плети, и весь он был в кожаной бахроме - не человек, а ходячая камера пыток. Плюс ко всему до блеска начищенные башмаки, длинная куртка, лихо заломленная шляпа - не хватало лишь сапог.
He was always showing me holds - reaching down under my crotch and lifting me up nimbly.	Он то и дело демонстрировал мне борцовские приемы: подхватывал за промежность и проворно приподнимал.
In point of strength I could have thrown him clear to the ceiling with the same hold, and I knew it well; but I never let him know for fear he'd want a wrestling match.	Если уж мериться силой, то я мог бы тем же приемом подбросить его до потолка и прекрасно это понимал. Однако Кувалде этого узнать так и не довелось - я опасался, что ему взбредет в голову устроить борцовский поединок.
A wrestling match with a guy like that would end up in shooting.	А поединок с подобным типом непременно закончился бы стрельбой.
I'm sure he was a better shot; I'd never had a gun in my life.	Я не сомневался, что стреляет он лучше: у меня в жизни не было пистолета.
It scared me even to load one.	Мне и заряжать-то его было страшновато.
He desperately wanted to make arrests.	Кувалда питал неистребимую страсть к арестам.
One night we were alone on duty and he came back red-faced mad.	Как-то ночью, когда мы дежурили с ним вдвоем, он вернулся с обхода багровый от бешенства.
"I told some boys in there to keep quiet and they're still making noise.	- Я велел ребятам в одном бараке вести себя потише, а они все еще шумят.
I told them twice.	Я им два раза это сказал.
I always give a man two chances.	Я всем даю только два шанса.
Not three.	Но не три.
You come with me and I'm going back there and arrest them."	Сейчас я туда вернусь и арестую их, ты пойдешь со мной.
"Well, let me give them a third chance," I said.	- Может, я дам им третий шанс, - сказал я.
"I'll talk to them."	- Я с ними поговорю.
"No, sir, I never gave a man more than two chances."	- Нет, сэр. Я никому никогда не даю больше двух шансов.

I sighed.	Я вздохнул.
Here we go. We went to the offending room, and Sledge opened the door and told everybody to file out.	Мы подошли к комнате нарушителей, Кувалда распахнул дверь и велел всем выходить по одному.
It was embarrassing. Every single one of us was blushing.	Всем нам, попавшим в эту нелепую ситуацию, было чертовски стыдно.
This is the story of America.	Вот вам типичная американская история.
Everybody's doing what they think they're supposed to do.	Каждый делает то, что, по его мнению, обязан делать.
So what if a bunch of men talk in loud voices and drink the night?	Что из того, если несколько человек громко разговаривают и коротают ночь за выпивкой?
But Sledge wanted to prove something.	Однако Кувалде хотелось что-то нам всем доказать.
He made sure to bring me along in case they jumped him.	На тот случай, если ребята на него набросятся, он прихватил с собой меня.
They might have.	А они вполне могли это сделать.
They were all brothers, all from Alabama.	Парни эти приходились друг другу братьями, они приехали из Алабамы.
We strolled back to the station, Sledge in front and me in back.	Мы все побрели в участок - возглавлял шествие Кувалда, я плелся сзади.
One of the boys said to me,	Один из ребят мне сказал:
"Tell that crotch-eared mean-ass to take it easy on us.	- Передай этой жопе с ушами, что слишком усердствовать не стоит.
We might get fired for this and never get to Okinawa."	Нас могут выгнать, и мы не доберемся до Окинавы.
"I'll talk to him."	-Я с ним поговорю.
In the station I told Sledge to forget it.	В участке я попросил Кувалду не давать этому делу хода.
He said, for everybody to hear, and blushing,	Зардевшись от смущения, он ответил так, чтобы слышали все:
"I don't give anybody no more than two chances."	- Я всем даю только два шанса!
"What the hail," said the Alabaman, "what difference does it make? We might lose our jobs."	- Черт подери, тебя же не убудет, - сказал алабамец, - а мы можем потерять работу.
Sledge said nothing and filled out the arrest forms. He arrested only one of them; he called the prowl car in town. They came and took him away.	Кувалда молча заполнил протоколы ареста, однако арестовал он только одного. Он вызвал городскую патрульную машину, и парня забрали.
The other brothers walked off sullenly.	Остальные угрюмо отправились восвояси.
"What's Ma going to say?" they said.	- Что скажет теперь мамаша? - произнес кто-то из них.
One of them came back to me.	Один подошел ко мне:

"You tell that Tex-ass son of a bitch if my brother ain't out of jail tomorrow night he's going to get his ass fixed."	- Скажи этому техасскому сукину сыну, что если мой брат завтра к вечеру не выйдет на свободу, пускай задницу бережет.
I told Sledge, in a neutral way, and he said nothing.	Я передал это Кувалде, немного смягчив выражения, но он ничего не ответил.
The brother was let off easy and nothing happened.	К счастью, арестованного быстро отпустили и все обошлось.
The contingent shipped out; a new wild bunch came in.	Контингент вышел в море, на его место прибыла новая буйная команда.
If it hadn't been for Remi Boncœur I wouldn't have stayed at this job two hours.	Если бы не Реми Бонкур, я не остался бы на этой работе и двух часов.
But Remi Boncœur and I were on duty alone many a night, and that's when everything jumped.	Но частенько мы дежурили по ночам вдвоем с Реми Бонкуром, и тогда все шло как по маслу.
We made our first round of the evening in a leisurely way, Remi trying all the doors to see if they were locked and hoping to find one unlocked.	Мы лениво совершали наш первый вечерний обход. Реми дергал все дверные ручки, надеясь обнаружить незапертую дверь.
He'd say,	Он говорил:
"For years I've an idea to develop a dog into a super thief who'd go into these guys' rooms and take dollars out of their pockets.	- Я уже давненько подумываю сделать из какого-нибудь пса первоклассного вора. Он бегал бы у меня по комнатам и таскал у ребят из карманов доллары.
I'd train him to take nothing but green money; I'd make him smell it all day long.	Я бы так его выдрессировал, чтобы он, кроме зелененьких, ничего не брал. Он бы их у меня круглые сутки вынюхивал.
If there was any humanly possible way, I'd train him to take only twenties."	Будь такое в человеческих силах, я научил бы его брать одни двадцатки.
Remi was full of mad schemes; he talked about that dog for weeks.	Реми был буквально напичкан безумными идеями. Про этого пса он твердил несколько недель.
Only once he found an unlocked door.	А незапертую дверь он обнаружил лишь однажды.
I didn't like the idea, so I sauntered on down the hall.	Мне вся эта затея была не по душе, и я не спеша двинулся дальше по коридору.
Remi stealthily opened it up. He came face to face with the barracks supervisor.	Реми украдкой отворил дверь - и оказался лицом к лицу с управляющим бараками.
Remi hated that man's face.	Лицо этого человека Реми ненавидел.
He asked me,	Как-то он спросил меня:
"What's the name of that Russian author you're always talking about - the one who put the newspapers in his shoe and walked around in a stovepipe hat he found in a garbage pail?"	"Как звали того русского писателя, о котором ты все время твердишь, - он еще засовывал себе в башмак газеты, а цилиндр свой нашел на помойке?
This was an exaggeration of what I'd told Remi of Dostoevski.	- Эта чепуха пришла Реми в голову после моих рассказов о Достоевском.
"Ah, that's it - that's it - Dostioffski.	- Ага, вспомнил, ну конечно - Достиоффски.

A man with a face like that supervisor can only have one name - it's Dostioffski."	С такой рожей, как у этого управляющего, можно иметь только одну фамилию - Достиоффски".
The only unlocked door he ever found belonged to Dostioffski.	И единственная незапертая дверь, которую он наконец обнаружил, как раз и оказалась дверью Достиоффски.
D. was asleep when he heard someone fiddling with his doorknob.	Сквозь сон Д. услышал, как кто-то возится с дверной ручкой.
He got up in his pajamas. He came to the door looking twice as ugly as usual.	Он вскочил и, как был, в пижаме, с видом вдвое более грозным, чем обычно, направился к двери.
When Remi opened it he saw a haggard face suppurated with hatred and dull fury.	Когда Реми ее открыл, его взору предстало искаженное злобой и слепой яростью заспанное лицо.
"What is the meaning of this?"	- Что это значит?
"I was only trying this door. I thought this was the -ah - mop room.	-Я только попробовал, заперта ли дверь... Я думал, это... э-э... чулан.
I was looking for a mop."	Я искал швабру.
"What do you mean you were looking for a mop?"	-То есть как швабру?
"Well - ah."	- Ну, э-э...
And I stepped up and said,	Я шагнул вперед и сказал:
"One of the men puked in the hall upstairs.	- Наверху один парень наблевал, в коридоре.
We have to mop it up."	Надо вытереть.
"This is not the mop room.	- Это не чулан.
This is my room.	Это моя комната.
Another incident like this and I'll have you fellows investigated and thrown out!	Еще один подобный случай, и я потребую, чтобы с вами разобрались и вышвырнули вас на улицу!
Do you understand me clearly?"	Вам это понятно?
"A fellow puked upstairs," I said again.	- Наверху один парень наблевал, - повторил я.
"The mop room is down the hall.	- Чулан дальше по коридору.
Down there."	Вон там.
And he pointed, and waited for us to go and get a mop, which we did, and foolishly carried it upstairs.	- Он показал пальцем и принялся наблюдать, как мы ищем швабру, а потом с идиотским видом тащим ее наверх.
I said,	Я сказал:
"Goddammit, Remi, you're always getting us into trouble.	- Черт подери, Реми, вечно мы из-за тебя попадаем в дурацкие истории.
Why don't you lay off?	Может, хватит?
Why do you have to steal all the time?"	Что это тебе приспичило воровать?
"The world owes me a few things, that's all.	- Дело в том, что этот мир мне кое-что задолжал.
You can't teach the old maestro a new tune.	И нечего учить старого маэстро новому мотиву.

You go on talking like that and I'm going to start calling you Dostioffski."	Будешь и дальше толкать такие речи - и тебя стану звать Достиоффски.
Remi was just like a little boy.	Реми был просто ребенок.
Somewhere in his past, in his lonely schooldays in France, they'd taken everything from him; his stepparents just stuck him in schools and left him there; he was browbeaten and thrown out of one school after another; he walked the French roads at night devising curses out of his innocent stock of words.	Еще давным-давно, во Франции, в тоскливые школьные годы, он был лишен всего. Приемные родители попросту запихивали его в школу и бросали на произвол судьбы. Его унижали и запугивали и выгоняли почти из каждой школы. Он бродил в ночи по дорогам Франции и, пользуясь своим невинным словарным запасом, изобретал проклятия.
He was out to get back everything he'd lost; there was no end to his loss; this thing would drag on forever.	Теперь же он стремился вновь заполучить все, что потерял. А потерям его не было конца; казалось, это будет тянуться вечно.
The barracks cafeteria was our meat.	Любимым нашим местом была закусочная при бараках.
We looked around to make sure nobody was watching, and especially to see if any of our cop friends were lurking about to check on us; then I squatted down, and Remi put a foot on each shoulder and up he went.	Сначала мы убеждались, что за нами никто не наблюдает, а главное - что нас тайком не выслеживает ни один из наших дружков-полицейских. Затем я садился на корточки, а Реми вставал мне на плечи и лез наверх.
He opened the window, which was never locked since he saw to it in the evenings, scrambled through, and came down on the flour table.	Он открывал окно, которое всегда оказывалось незапертым, потому что он заботился об этом еще с вечера, протискивался внутрь и спрыгивал на разделочный стол.
I was a little more agile and just jumped and crawled in.	Я был попроворней и, подтянувшись, влезал следом.
Then we went to the soda fountain. Here, realizing a dream of mine from infancy, I took the cover off the chocolate ice cream and stuck my hand in wrist-deep and hauled me up a skewer of ice cream and licked at it.	Потом мы направлялись к буфетной стойке, возле которой становились явью мои детские мечты: я вскрывал шоколадное мороженое, запускал в коробку пятерню и, вытащив громадный кусок, принимался его облизывать.
Then we got ice-cream boxes and stuffed them, poured chocolate syrup over and sometimes strawberries too, then walked around in the kitchens, opened iceboxes, to see what we could take home in our pockets.	После чего мы доверху набивали коробки из-под мороженого едой, не забывая при этом о шоколадном сиропе, а иногда и о клубнике, обследовали кухни и открывали ледники, чтобы посмотреть, нельзя ли чего унести еще и в карманах.
I often tore off a piece of roast beef and wrapped it in a napkin.	Случалось, я отдирал кусок ростбифа и заворачивал его в салфетку.
"You know what President Truman said," Remi would say.	- Знаешь, что сказал президент Трумэн? - говорил по этому поводу Реми.
"We must cut down on the cost of living."	- Мы должны снизить стоимость жизни.
One night I waited a long time as he filled a huge box full of groceries. Then we couldn't get it through the window.	Как-то ночью я долго ждал, пока Реми заполнит всякой всячиной громадную коробку, которую мы потом не сумели пропихнуть в окно.
Remi had to unpack everything and put it back.	Реми пришлось все вынимать и класть на место.

Later in the night, when he went off duty and I was all alone on the base, a strange thing happened.	Той же ночью, когда его дежурство закончилось и я остался один, произошла странная история.
I was taking a walk along the old canyon trail, hoping to meet a deer (Remi had seen deer around, that country being wild even in 1947), when I heard a frightening noise in the dark.	Я прогуливался по старой тропе вдоль каньона, надеясь повстречать оленя (Реми олени попадались, даже в 1947 году те места были еще дикими). Вдруг в темноте раздался страшный шум.
It was a huffing and puffing.	Кто-то пыхтел и отдувался.
I thought it was a rhinoceros coming for me in the dark. I grabbed my gun.	Решив, что во тьме на меня собирается напасть носорог, я выхватил пистолет.
A tall figure appeared in the canyon gloom; it had an enormous head.	Во мраке каньона я увидел высоченное существо с огромной головой.
Suddenly I realized it was Remi with a huge box of groceries on his shoulder.	И тут меня осенило - это же Реми с гигантской продуктовой коробкой на плече.
He was moaning and groaning from the enormous weight of it.	Под ее невероятной тяжестью он стонал и охал.
He'd found the key to the cafeteria somewhere and had got his groceries out the front door.	Где-то отыскав ключ от закусочной, он все-таки вынес свою провизию через главный вход.
I said,	Я сказал:
"Remi, I thought you were home; what the hell are you doing?"	- Реми, я думал, ты давно дома. Какого черта тебе тут надо?
And he said, "Paradise, I have told you several times what President Truman said, we must cut down on the cost of living."	- Парадайз, - отвечал он, - я уже устал повторять тебе слова президента Трумэна: мы должны снизить стоимость жизни.
And I heard him huff and puff into the darkness.	- И он, пыхтя и отдуваясь, скрылся во тьме.
I've already described that awful trail back to our shack, up hill and down dale.	Кстати, я уже описывал ту ужасную тропу, что по горам по долам вела к нашей лачуге.
He hid the groceries in the tall grass and came back to me.	Реми вскоре вернулся ко мне, спрятав продукты в высокой траве.
"Sal, I just can't make it alone.	- Сал, одному мне это не донести.
I'm going to divide it into two boxes and you're going to help me."	Давай разложим все в две коробки, и ты мне поможешь.
"But I'm on duty."	-Я же на дежурстве.
"I'll watch the place while you're gone.	- Я тут посторожу, пока тебя не будет.
Things are getting rough all around.	Жить становится все труднее.
We've just got to make it the best way we can, and that's all there is to it."	Нам только и остается, что напрягаться из последних сил, вот и весь сказ.
He wiped his face.	- Он вытер лицо.
"Whoo!	- Ох!
I've told you time and time again, Sal, that we're buddies, and we're in this thing together.	Я уже сколько раз тебе говорил, Сал: мы с тобой друзья-приятели, и делать нам все это надо сообща.

There's just no two ways about it.	Другого выхода просто нет.
The Dostioffskis, the cops, the Lee Anns, all the evil skulls of this world, are out for our skin.	Все эти Достиоффски, копы, Ли Энн - все гнусные медные лбы на всем белом свете готовы с нас шкуру содрать.
It's up to us to see that nobody pulls any schemes on us.	Все они плетут против нас интриги, и не сносить нам с тобой головы, если не будем держаться вместе.
They've got a lot more up their sleeves besides a dirty arm.	У них припасено для нас кое-что пострашнее, чем обычные мелкие пакости.
Remember that.	Запомни это.
You can't teach the old maestro a new tune."	И не учи старого маэстро новому мотиву.
I finally asked,	И тут я спросил:
"Whatever are we going to do about shipping out?"	- Собираемся ли мы когда-нибудь наниматься на корабль?
We'd been doing these things for ten weeks.	Уже десять недель мы занимались одним и тем же.
I was making fifty-five bucks a week and sending my aunt an average of forty.	Я зарабатывал пятьдесят пять долларов в неделю и около сорока из них высылал тетушке.
I'd spent only one evening in San Francisco in all that time.	За все это время я выбрался в Сан-Франциско только на один вечер.
My life was wrapped in the shack, in Remi's battles with Lee Ann, and in the middle of the night at the barracks.	Жизнь моя замкнулась в лачуге, в созерцании баталий Реми и Ли Энн, а на ночь я уходил в бараки.
Remi was gone off in the dark to get another box.	Но Реми уже исчез во тьме, а вернулся со второй коробкой.
I struggled with him on that old Zorro road.	Мы с ним потащились по старой дороге Зорро.
We piled up the groceries a mile high on Lee Ann's kitchen table.	Ми́лей выше мы вывалили продукты на кухонный стол Ли Энн.
She woke up and rubbed her eyes.	Она проснулась и вытаращила глаза.
"You know what President Truman said?"	- Знаешь, что сказал президент Трумэн?
She was delighted.	Ли Энн была в восторге.
I suddenly began to realize that everybody in America is a natural-born thief.	Неожиданно мне пришло в голову, что в Америке все - прирожденные воры.
I was getting the bug myself. I even began to try to see if doors were locked.	У меня и у самого начались заскоки, я даже пытался проверять запоры на дверях.
The other cops were getting suspicious of us; they saw it in our eyes; they understood with unfailing instinct what was on our minds.	Остальные копы уже начинали что-то подозревать. Читая все в наших глазах, они, с их неизменным чутьем, догадывались, что у нас на уме.
Years of experience had taught them the likes of Remi and me.	Многолетний опыт позволял им разбираться в таких, как мы с Реми.
In the daytime Remi and I went out with the gun and tried to shoot quail in the hills.	Днем мы вышли из дома с пистолетом и средь холмов попытались подстрелить перепелку.

Remi sneaked up to within three feet of the clucking birds and let go a blast of the.32.	Реми подкрался к квохчущим птицам и футов с трех произвел залп из своего 32-го калибра.
He missed.	Он промазал.
His tremendous laugh roared over the California woods and over America.	Леса Калифорнии, да и вся Америка, огласились его потрясающим хохотом.
"The time has come for you and me to go and see the Banana King."	- Пришла пора нам с тобой навестить Бананового Короля.
It was Saturday; we got all spruced up and went down to the bus station on the crossroads.	Была суббота. Мы принарядились и направились на перекресток к автобусной станции.
We rode into San Francisco and strolled through the streets.	В Сан-Франциско мы принялись слоняться по улицам.
Remi's huge laugh resounded everywhere we went.	И всюду нас сопровождало эхо звонкого хохота Реми.
"You must write a story about the Banana King," he warned me.	- Ты должен написать рассказ про Бананового Короля, - твердил он.
"Don't pull any tricks on the old maestro and write about something else. The Banana King is your meat.	- И не вздумай провести старого маэстро и написать о чем-нибудь другом, Банановый Король- вот твоя тема.
There stands the Banana King."	Вон он стоит, Банановый Король.
The Banana King was an old man selling bananas on the corner.	Банановый Король оказался стариком, торгующим на углу бананами.
I was completely bored.	Я затосковал.
But Remi kept punching me in the ribs and even dragging me along by the collar.	Но Реми пихал меня в бок и даже тащил за ворот.
"When you write about the Banana King you write about the human-interest things of life."	- Когда ты напишешь о Банановом Короле, ты напишешь о том, как интересен каждый человек.
I told him I didn't give a damn about the Banana King.	Я заявил, что мне наплевать на Бананового Короля.
"Until you learn to realize the importance of the Banana King you will know absolutely nothing about the human-interest things of the world," said Remi emphatically.	- Пока ты не поймешь, как много значит Банановый Король, ты так ничего и не узнаешь о том, насколько интересен каждый человек на свете, - убежденно повторил Реми.
There was an old rusty freighter out in the bay that was used as a buoy.	В бухте стояло на якоре старое, проржавевшее грузовое судно, которое использовалось как бакен.
Remi was all for rowing out to it, so one afternoon Lee Ann packed a lunch and we hired a boat and went out there.	Реми горел желанием туда сплавать, поэтому в один прекрасный день Ли Энн уложила в сумку завтрак, мы взяли напрокат лодку и отплыли.
Remi brought some tools.	Реми прихватил с собой какие-то инструменты.
Lee Ann took all her clothes off and lay down to sun herself on the flying bridge.	На судне Ли Энн разделась догола и улеглась на мостике загорать.
I watched her from the poop.	Я любовался ею со стороны.

Remi went clear down to the boiler rooms below, where rats scurried around, and began hammering and banging away for copper lining that wasn't there.	Реми сразу же спустился в котельное отделение, где сновали крысы, и принялся колошматить по стенам в поисках медной обшивки, которой там не оказалось.
I sat in the dilapidated officer's mess.	Я расположился в полуразрушенной офицерской кают-компании.
It was an old, old ship and had been beautifully appointed, with scrollwork in the wood, and built-in seachests.	Этот старый-престарый корабль был когда-то прекрасно оборудован - остались еще завитки орнамента на дереве и встроенные матросские сундучки.
This was the ghost of the San Francisco of Jack London.	Это был призрак Сан-Франциско времен Джека Лондона.
I dreamed at the sunny messboard. Rats ran in the pantry.	Я грезил, сидя за столом в залитой солнцем кают-компании.
Once upon a time there'd been a blue-eyed sea captain dining in here.	Давным-давно, в незапамятные времена, здесь обедал голубоглазый капитан.
I joined Remi in the bowels below.	Я спустился в недра судна к Реми.
He yanked at everything loose.	Он энергично отдирал все подряд.
"Not a thing.	- Ничего!
I thought there'd be copper, I thought there'd be at least an old wrench or two.	Я-то думал, тут будет медь, думал, будет хоть парочка старых гаечных ключей.
This ship's been stripped by a bunch of thieves."	Этот корабль обчистила целая шайка ворюг.
It had been standing in the bay for years.	Корабль стоял в бухте долгие годы.
The copper had been stolen by a hand that was a hand no more.	Рука, укравшая медь, уже давно перестала быть рукой.
I said to Remi,	Я сказал Реми:
"I'd love to sleep in this old ship some night when the fog comes in and the thing creaks and you hear the big B-O of the buoys."	- С каким наслаждением я бы переночевал на этом старом суденышке! Только представь: сгустился туман, посудина вся скрипит, и слышно, как завывают бакены.
Remi was astounded; his admiration for me doubled.	Реми был поражен; его восхищение мною удвоилось.
"Sal, I'll pay you five dollars if you have the nerve to do that.	- Сал, если у тебя хватит духу это сделать, я заплачу тебе пять долларов.
Don't you realize this thing may be haunted by the ghosts of old sea captains?	Ты что, не понимаешь, ведь на посудину могут являться призраки бывших капитанов!
I'll not only pay you five, I'll row you out and pack you a lunch and lend you blankets and candle."	Да я не просто дам тебе пятерку, я привезу тебя сюда на лодке, обеспечу едой и вдобавок оставлю одеяла и свечи.
"Agreed!" I said.	- По рукам! - сказал я.
Remi ran to tell Lee Ann.	Реми помчался рассказать о нашем уговоре Ли Энн.

I wanted to jump down from a mast and land right in her, but I kept my promise to Remi.	Я готов был броситься на нее с мачты, однако держал слово, данное мною Реми.
I averted my eyes from her.	И старался на нее не смотреть.
Meanwhile I began going to Frisco more often; I tried everything in the books to make a girl.	Тем временем я стал чаще бывать в Фриско. Чего только я не предпринимал, чтобы завести себе девушку!
I even spent a whole night with a girl on a park bench, till dawn, without success. She was a blonde from Minnesota.	Однажды я до самого рассвета просидел на скамейке с одной блондинкой из Миннесоты - и безуспешно.
There were plenty of queers.	В городе было полно гомиков.
Several times I went to San Fran with my gun and when a queer approached me in a bar John I took out the gun and said,	Несколько раз я брал с собой в Сан-Фран пистолет, и как только в уборной бара ко мне приближался гомик, я доставал пистолет и говорил:
"Eh? Eh?	"Что-что?
What's that you say?" He bolted.	Что ты сказал?" - он удирал.
I've never understood why I did that; I knew queers all over the country.	Сам не знаю, зачем я это делал. У меня было множество знакомых гомиков во всех концах страны.
It was just the loneliness of San Francisco and the fact that I had a gun.	Наверно, все дело было в том, что в Сан-Франциско я страдал от одиночества, да еще в том, что у меня был пистолет.
I had to show it to someone.	Должен же я был кому-то его показывать!
I walked by a jewelry store and had the sudden impulse to shoot up the window, take out the finest rings and bracelets, and run to give them to Lee Ann.	Проходя мимо ювелирной лавки, я едва не поддался внезапному искушению выстрелить в витрину, забрать, самые лучшие кольца и браслеты и подарить их Ли Энн.
Then we could flee to Nevada together.	Потом мы с ней могли бы сбежать в Неваду.
The time was coming for me to leave Frisco or I'd go crazy.	Я понял, что если в ближайшее время не уеду из Фриско, то попросту свихнусь.
I wrote long letters to Dean and Carlo, who were now at Old Bull's shack in the Texas bayou.	Я писал длинные письма Дину и Карло, которые в ту пору гостили у Старого Буйвола, в его хижине в районе болотистой техасской дельты.
They said they were ready to come join me in San Fran as soon as this-and-that was ready.	Они отвечали, что с удовольствием приедут ко мне в Сан-Фран, как только будет готово то да се.
Meanwhile everything began to collapse with Remi and Lee Ann and me.	А между тем у нас с Реми и Ли Энн все пошло наперекосяк.
The September rains came, and with them harangues.	Начались сентябрьские дожди, а с ними - и взаимные упреки.
Remi had flown down to Hollywood with her, taking my sad silly movie original, and nothing had happened.	Реми с Ли Энн слетали в Голливуд с моим никчемным, дурацким киносценарием, и ничего у них не вышло.

The famous director was drunk and paid no attention to them; they hung around his Malibu Beach cottage; they started fighting in front of other guests; and they flew back.	Знаменитый режиссер был пьян и даже не взглянул в их сторону. Они пооколачивались возле его коттеджа в Малибу-Бич, где на глазах у прочих гостей затеяли драку, а потом вернулись домой.
The final topper was the racetrack.	Печальный итог всему этому подвела поездка на ипподром.
Remi saved all his money, about a hundred dollars, spruced me up in some of his clothes, put Lee Ann on his arm, and off we went to Golden Gate racetrack near Richmond across the bay.	Сунув в карман свои сбережения - около сотни долларов, Реми выдал мне кое-что из одежды, подхватил под руку Ли Энн, и мы отправились на ипподром "Золотые ворота", что неподалеку от Ричмонда, на противоположном берегу залива.
To show you what a heart that guy had, he put half of our stolen groceries in a tremendous brown paper bag and took them to a poor widow he knew in Richmond in a housing project much like our own, wash flapping in the California sun.	Как бы в доказательство широты своей души Реми сложил половину ворованных продуктов в огромный бумажный пакет и отвез знакомой бедной вдове, которая жила в Ричмонде, в таком же муниципальном поселке, как наш, где развевается в лучах калифорнийского солнца выстиранное белье.
We went with him.	Мы поехали туда вместе с ним.
There were sad ragged children.	Нас встретили грустные маленькие оборвыши.
The woman thanked Remi.	Женщина поблагодарила Реми.
She was the sister of some seaman he vaguely knew.	Она была сестрой одного моряка, которого он едва знал.
"Think nothing of it, Mrs. Carter," said Remi in his most elegant and polite tones.	- Не беспокойтесь, миссис Картер, - произнес Реми самым своим деликатным и учтивым тоном.
"There's plenty more where that came from."	- Там, где мы это взяли, осталось намного больше.
We proceeded to the racetrack. He made incredible twenty-dollar bets to win, and before the seventh race he was broke.	На ипподроме Реми делал невероятные двадцатидолларовые ставки и уже к седьмому заезду был разорен.
With our last two food dollars he placed still another bet and lost.	Поставил он и последние два доллара, припасенные нами на еду, и проиграл.
We had to hitchhike back to San Francisco.	В Сан-Франциско нам пришлось возвращаться автостопом.
I was on the road again.	Вновь я был в дороге.
A gentleman gave us a ride in his snazzy car. I sat up front with him.	Какой-то господин подвез нас на своей шикарной машине Я сел впереди рядом с ним.
Remi was trying to put a story down that he'd lost his wallet in back of the grandstand at the track.	Реми пытался на ходу сочинить историю о том, как он потерял под трибунами ипподрома бумажник.
"The truth is," I said, "we lost all our money on the races, and to forestall any more hitching from racetracks, from now on we go to a bookie, hey, Remi?"	- Если уж начистоту, - сказал я, - мы проиграли все деньги на скачках и, чтобы не ездить больше с ипподрома на попутках, с сегодняшнего дня будем ходить только к букмекеру, верно Реми?
Remi blushed all over.	От стыда Реми залился краской.

The man finally admitted he was an official of the Golden Gate track.	В конце концов наш водитель признался, что является одним из управляющих ипподрома "Золотые ворота".
He let us off at the elegant Palace Hotel; we watched him disappear among the chandeliers, his pockets full of money, his head held high.	Он высадил нас у первоклассного отеля "Палас", и мы смотрели ему вслед, пока он не исчез из виду, скрывшись в сиянии роскошных люстр - с гордо поднятой головой, битком набитый деньгами.
"Wagh! Whoo!" howled Remi in the evening streets of Frisco.	- Ох, не могу! - стонал Реми на вечерних улицах Фриско.
"Paradise rides with the man who runs the racetrack and swears he's switching to bookies.	- Парадайз едет с человеком, который держит ипподром, и клянется перейти на букмекеров!
Lee Ann, Lee Ann!"	Ли Энн, Ли Энн!
He punched and mauled her.	- Он принялся ее тормошить и тискать.
"Positively the funniest man in the world!	- Нет, он решительно самый потешный малый на свете!
There must be a lot of Italians in Sausalito.	В Сосалито, должно быть, полно итальянцев!
Aaah-how!"	А-а-ах-ха-ха!
He wrapped himself around a pole to laugh.	- Чтобы всласть насмеяться, он обхватил руками столб.
That night it started raining as Lee Ann gave dirty looks to both of us.	Ночью полил дождь. Ли Энн то и дело бросала на нас презрительные взгляды.
Not a cent left in the house.	В доме не осталось ни цента.
The rain drummed on the roof.	Дождь барабанил по крыше.
"It's going to last for a week," said Remi.	- Зарядил на неделю - сказал Реми.
He had taken off his beautiful suit; he was back in his miserable shorts and Army cap and T-shirt.	Он снял свой элегантный костюм и вновь был в жалких трусах, футболке и армейской фуражке.
His great brown sad eyes stared at the planks of the floor.	Опустив свои чудесные печальные карие глаза, он разглядывал дощатый пол.
The gun lay on the table.	На столе лежал пистолет.
We could hear Mr. Snow laughing his head off across the rainy night somewhere.	Слышно было, как где-то в дождливой ночи помирает со смеху мистер Сноу.
"I get so sick and tired of that sonofabitch," snapped Lee Ann.	- Мне уже осточертел этот сукин сын, -раздраженно произнесла Ли Энн.
She was on the go to start trouble.	Ей не терпелось нарваться на скандал.
She began needling Remi. He was busy going through his little black book, in which were names of people, mostly seamen, who owed him money.	Она принялась подначивать Реми, который был занят просмотром своей черной книжечки с именами людей, большей частью моряков, задолжавших ему деньги.
Beside their names he wrote curses in red ink.	Рядом с этими именами он красными чернилами выводил ругательства.
I dreaded the day I'd ever find my way into that book.	Я содрогался при мысли о том, что тоже могу в один прекрасный день угодить в эту книжечку.

Lately I'd been sending so much money to my aunt that I only bought four or five dollars' worth of groceries a week.	В последнее время я стал посылать тетушке столько денег, что на продукты у меня оставалось лишь четыре-пять долларов в неделю.
In keeping with what President Truman said, I added a few more dollars' worth.	Придерживаясь того, о чем говорил президент Трумэн, я добавлял еще на несколько долларов провизии.
But Remi felt it wasn't my proper share; so he'd taken to hanging the grocery slips, the long ribbon slips with itemized prices, on the wall of the bathroom for me to see and understand.	Но Реми казалось, что я свою долю не вношу, поэтому он с некоторых пор начал обклеивать стены ванной счетами из бакалейной лавки, длинными лентами счетов с перечнем цен, чтобы, глядя на них я все осознал.
Lee Ann was convinced Remi was hiding money from her, and that I was too, for that matter.	Ли Энн была убеждена, что Реми прячет от нее деньги. По правде говоря, она и меня в этом обвиняла.
She threatened to leave him.	Она грозилась уйти от Реми.
Remi curled his lip.	Реми презрительно скривил губы:
"Where do you think you'll go?"	- И куда же ты пойдешь, интересно знать?
"Jimmy."	- К Джимми.
"Jimmy?	- К Джимми?
A cashier at the racetrack?	К кассиру с ипподрома?!
Do you hear that, Sal, Lee Ann is going to go and put the latch on a cashier at the racetrack.	Слышишь, Сал? Ли Энн собирается надеть хомут на ипподромного кассира.
Be sure and bring your broom, dear, the horses are going to eat a lot of oats this week with my hundred-dollar bill."	Не забудь прихватить с собой метлу, дорогуша, лошади на этой неделе до отвала нажрутся овса на мою сотнягу.
Things grew to worse proportions; the rain roared.	Дело принимало все более серьезный оборот. Шумел дождь.
Lee Ann originally lived in the place first, so she told Remi to pack up and get out.	Ли Энн поселилась в этом доме раньше, поэтому она велела Реми собирать вещи и уматывать.
He started packing.	Он начал укладываться.
I pictured myself all alone in this rainy shack with that untamed shrew. I tried to intervene.	Представив себе, каково мне будет сидеть в поливаемой дождем лачуге наедине с этой бешеной мегерой, я попытался вмешаться.
Remi pushed Lee Ann.	Реми оттолкнул Ли Энн.
She made a jump for the gun.	Та метнулась к пистолету.
Remi gave me the gun and told me to hide it; there was a clip of eight shells in it.	Реми отдал пистолет мне и велел его спрятать; в пистолете была обойма с восемью патронами.
Lee Ann began screaming, and finally she put on her raincoat and went out in the mud to find a cop, and what a cop - if it wasn't our old friend Alcatraz.	Ли Энн принялась орать, а наоравшись, надела плащ и отправилась в слякоть на поиски полицейского, к тому же ей понадобился не просто полицейский, а не кто иной, как наш старый приятель Алькатрас.
Luckily he wasn't home.	К счастью, того не оказалось дома.

She came back all wet.	Она вернулась, насквозь промокшая.
I hid in my corner with my head between my knees.	Я забился в свой угол и уткнулся лицом в колени.
Gad, what was I doing three thousand miles from home?	Г осподи зачем я торчу здесь, в трех тысячах миль от дома?
Why had I come here?	Зачем я сюда приехал?
Where was my slow boat to China?	Где-то теперь мой неспешный корабль в Китай?
"And another thing, you dirty man," yelled Lee Ann.	- И еще одно, ты, потаскун! - вопила Ли Энн.
"Tonight was the last time I'll ever make you your filthy brains and eggs, and your filthy Iamb curry, so you can fill your filthy belly and get fat and sassy right before my eyes."	- С сегодняшнего дня я больше не готовлю тебе ни твои похабные мозги с яйцами, ни твоего похабного барашка, приправленного керри, нечего тут набивать свое похабное брюхо, хватит жиреть и наглеть у меня на глазах!
"It's all right," Remi just said quietly.	- Очень хорошо, - тихо сказал Реми.
"It's perfectly all right.	- Просто превосходно.
When I took up with you I didn't expect roses and moonshine and I'm not surprised this day.	Когда я с тобой связался, я и не ждал роз и фантазий, не удивлен я и на этот раз.
I tried to do a few things for you - I tried my best for both of you; you've both let me down.	Я пытался кое-что для тебя сделать - да и ради вас обоих я из сил выбивался. И оба вы меня подвели.
I'm terribly, terribly disappointed in both of you," he continued in absolute sincerity.	Я страшно, страшно в вас разочарован, -продолжал он совершенно искренне.
"I thought something would come of us together, something fine and lasting, I tried, I flew to Hollywood, I got Sal a job, I bought you beautiful dresses, I tried to introduce you to the finest people in San Francisco.	- Я-то думал, мы вместе на что-то способны, на что-то настоящее, долговечное, я ведь старался -летал в Голливуд, нашел Салу работу, покупал тебе красивые платья, я пытался представить тебя самым замечательным людям Сан-Франциско.
You refused, you both refused to follow the slightest wish I had.	Вы же оба отказывались выполнять даже самые мелкие мои просьбы.
I asked for nothing in return.	Да я и не просил ничего в ответ.
Now I ask for one last favor and then I'll never ask a favor again.	Теперь же я прошу об одном, последнем одолжении, и больше мне от вас ничего не надо.
My stepfather is coming to San Francisco next Saturday night.	В субботу вечером приезжает в Сан-Франциско мой отчим.
All I ask is that you come with me and try to look as though everything is the way I've written him.	Все, о чем я прошу, - это чтобы вы поехали со мной и постарались вести себя так, будто все, что я ему писал, - правда.
In other words, you, Lee Ann, you are my girl, and you, Sal, you are my friend.	Короче, ты, Ли Энн, - моя девушка, а ты, Сал, -мой друг.
I've arranged to borrow a hundred dollars for Saturday night.	В субботу я договорился занять сотню долларов.
I'm going to see that my father has a good time and can go away without any reason in the world to worry about me."	И собираюсь позаботиться о том, чтобы отец не скучал и мог уехать спокойно, не имея ни малейшего повода за меня беспокоиться.

This surprised me.	Я был удивлен.
Remi's stepfather was a distinguished doctor who had practiced in Vienna, Paris, and London.	Отчим Реми был известным врачом, имевшим практику в Вене, Париже и Лондоне.
I said,	Я сказал:
"You mean to tell me you're going to spend a hundred dollars on your stepfather?	- Ты что, серьезно собираешься потратить на отчима сто долларов?
He's got more money than you'll ever have!	Да ты и в глаза не видел столько денег, сколько есть у него!
You'll be in debt, man!"	Ты же влезешь в долги, старина!
"That's all right," said Remi quietly and with defeat in his voice.	- Все правильно, - тихо произнес Реми, и в голосе его послышались нотки человека, потерпевшего поражение.
"I ask only one last thing of you - that you try at least to make things look all right and try to make a good impression.	- Я прошу вас только об одной последней вещи -постарайтесь сделать так, чтобы все хотя бы выглядело пристойно, постарайтесь произвести хорошее впечатление.
I love my stepfather and I respect him.	Я люблю своего отчима и уважаю его.
He's coming with his young wife.	Он приезжает с молодой женой.
We must show him every courtesy."	И надо отнестись к нему учтиво.
There were times when Remi was really the most gentlemanly person in the world.	Бывали моменты, когда трудно было сыскать более добропорядочного джентльмена, чем Реми.
Lee Ann was impressed, and looked forward to meeting his stepfather; she thought he might be a catch, if his son wasn't.	Ли Энн была потрясена, она уже с нетерпением ждала встречи с отчимом. Она считала, что он может послужить добычей, которой так и не стал его сын.
Saturday night rolled around.	Настал субботний вечер.
I had already quit my job with the cops, just before being fired for not making enough arrests, and this was going to be my last Saturday night.	Я уже бросил полицейскую службу, успев унести ноги, пока меня не выгнали за недостаточное количество арестов, и вечер этот должен был стать моим прощальным.
Remi and Lee Ann went to meet his stepfather at the hotel room first; I had traveling money and got crocked in the bar downstairs.	Перво-наперво Реми и Ли Энн направились к отчиму в его гостиничный номер. У меня были деньги на дорогу, и я накачался спиртным в баре на первом этаже.
Then I went up to join them all, late as hell.	Потом, страшно опоздав, я поднялся к ним.
His father opened the door, a distinguished tall man in pince-nez.	Дверь открыл отец Реми - представительный высокий мужчина в пенсне.
"Ah," I said on seeing him,	-А, - выговорил я, увидев его.
"Monsieur Boncœur, how are you?	- Мсье Бонкур, как поживате?
Je suis haut!"	Je suis haul!
I cried, which was intended to mean in French,	Эти слова я выкрикнул в полной уверенности, что по-французски они должны означать:

"I am high, I have been drinking," but means absolutely nothing in French.	"Я немного навеселе", однако ровным счетом ничего они по-французски не означали.
The doctor was perplexed.	Доктор растерялся.
I had already screwed up Remi. He blushed at me.	Так я начал с того, что подложил свинью Реми, которому пришлось за меня краснеть.
We all went to a swank restaurant to eat - Alfred's, in North Beach, where poor Remi spent a good fifty dollars for the five of us, drinks and all.	Обедать мы отправились в шикарный ресторан - к "Альфреду" в Норт-Бич, где бедняга Реми истратил на нас пятерых добрые полсотни долларов - на напитки и все такое прочее.
And now came the worst thing.	И тут случилось самое страшное.
Who should be sitting at the bar in Alfred's but my old friend Roland Major!	В баре у "Альфреда" сидел не кто иной, как мой старый друг Роланд Мейджор!
He had just arrived from Denver and got a job on a San Francisco paper.	Он только что прибыл из Денвера и уже получил работу в одной сан-францисской газете.
He was crocked.	Пьян он был как сапожник.
He wasn't even shaved.	Он даже не удосужился побриться.
He rushed over and slapped me on the back as I lifted a highball to my lips.	Подлетев к нам, он с размаху ударил меня по спине в тот самый момент, когда я подносил ко рту стакан виски.
He threw himself down on the booth beside Dr. Boncœur and leaned over the man's soup to talk to me.	Потом он шлепнулся на сиденье нашей кабинки рядом с доктором Бонкуром и, желая поговорить со мной, наклонился над его супом.
Remi was red as a beet.	Реми был красный как рак.
"Won't you introduce your friend, Sal?" he said with a weak smile.	- Ты не представишь нам своего друга, Сал? -выдавив улыбку, спросил Реми.
"Roland Major of the San Francisco Argus," I tried to say with a straight face.	- Роланд Мейджор из сан-францисской "Аргус", -произнес я, пытаясь сохранять невозмутимость.
Lee Ann was furious at me.	Ли Энн готова была лопнуть от злости.
Major began chatting in the monsieur's ear.	Мейджор попытался завести непринужденную беседу с месье.
"How do you like teaching high-school French?" he yelled.	- Ну и как, нравится вам преподавать в школе французский? - прокричал он ему в самое ухо.
"Pardon me, but I don't teach high-school French."	- Пардон, но я не преподаю французский.
"Oh, I thought you taught high-school French."	- Разве? А я-то думал, вы преподаете французский.
He was being deliberately rude.	- Мейджор грубил совершенно сознательно.
I remembered the night he wouldn't let us have our party in Denver; but I forgave him.	Мне вспомнилась та ночь в Денвере, когда он не дал нам устроить вечеринку; но я его простил.
I forgave everybody, I gave up, I got drunk.	Я простил всех, я махнул на все рукой, я напился.
I began talking moonshine and roses to the doctor's young wife.	С молодой женой доктора я заговорил о розах и фантазиях.