Башня Татлина (СИ)

Да, мама, иду. Слышу, да, уже иду, не остынет.

Выдержки мыслей Омска Решетникова, продолжение третьего дня после отключения редактирования:

Толпа не пошла, толпа разошлась по швам в разные стороны. Что это было? Не понимал, что произошло, почему так получилось. Наум отключил пришедших на площадь людей от редактирования, это ясно. Что дальше? Через несколько минут после этого они в одно мгновение решили, что не пойдут в Башню Татлина. Не удивился, если бы не пошла половина, но не пошел никто. Понял это, дойдя до башни.

Звонил Науму, он не брал. Что-то случилось? Наверное, он уже у военных, не знаю, что с ним будет, это тревожит меня, но ничего не могу сделать. Как поступить?

Звонил жене, сказал, все провалилось, расстроилась.

Тихон и его семья пропали из моего поля зрения, ушли куда-то. Как найти их теперь, не знаю, отправиться в гетто, зачем?

Если сейчас зайду в Башню Татлина, окажусь в руках военных, в этом нет сомнений. Удивлен, что стою неподалеку от нее, и я еще на свободе. По-прежнему ничего не ясно. У меня нет никаких догадок по поводу того, что произошло.

Давай по порядку. Сначала на моем мониторе появилась кнопка «отключить редактирование», нажал на нее. Затем мне удалось отключить жену и Наума. Потом появился Тихон, но он никакой не хакер, не взломщик системы, а такой же потерянный человек, как все вокруг. Он не понимает, что делать, ему бы найти способ, чтобы спасти семью, завтра его жене исполнится 36 лет, и она умрет. Что за бред? Тоже странно, непонятно, что за болезнь? Может, всего лишь выдумка? Но зачем ему выдумывать? К тому же, видел, он боится. Что дальше? Мы собрались на квартире и решили отключить от редактирования весь район, но не знали, есть ли такая возможность. На следующее утро обнаружилась кнопка, нажав на которую, Наум отключил 700 тысяч человек от редактирования. Слышал, что по толпе пронесся призыв идти к Башне Татлина, и люди собирались сделать это, чувствовал, они пойдут, но толпа не пошла. Что-то случилось.

В голове не укладывается, не могу осознать все то, что происходило с самого начала до настоящего момента. Что делать? Надо спасать Наума, но как? Один против военных, глупость. И почему никто не гонится за мной, никто не преследует, никто даже не пытался остановить мои действия? Почему?

В рассуждениях дошел до того самого бара, где встретил Льва Глебовича. Внутри почти никого.

Налейте этого, да. Нет, правее, да, вот этого.

Справа сидели двое с площади.

Не знаю, кто это сделал, но я полностью разбит. Зачем ушел с работы, меня же уволят. Или не уволят? Не знаю, или уволят.

Все правильно сделал, чувствуешь, что случилось? Мы больше не отредактированы, понимаешь?

И что в этом хорошего? Да, это хорошо, наверное, но что хорошего?

Ужасные ощущения, а еще эти двое… Что я сделал? Что происходит? Только один человек может знать, и мне нужно любым способом попасть к нему.

17

Из диктофонных записей Льва Глебовича:

И все-таки, чтобы человек продолжал желать жить, в него нужно посадить зерно цели. Пусть не будет даже намека на то, что зерно прорастет, главное повесить на стену картину с изображением самого красивого фрукта, который может вырасти из этого зерна. Пусть цель всегда будет перед глазами, чтобы человек продолжал желать и, обреченный на безуспешность, идти к ней.

Выдержки мыслей Омска Решетникова, продолжение третьего дня после отключения редактирования:

Не только люди вокруг штрихами, последние десять лет тоже штрихами, а до них я себя уже плохо помню. Только какие-то редкие факты: учился, работал, женился, типовая биография человека. Детали ускользают, плохо помню.

Но вот последние десять лет, с чего они начались? Когда нам дали квартиру на Парнасе, успокоились, другую мы не хотели, о детях не думали, машина не нужна. Пошли бы по стандартному сценарию, продолжили бы типовую жизнь, но редактирование остановило процесс.

Интересная мысль, то есть ты думаешь, что редактирование делает людей не такими обычными, как обычно?

В чем-то да, но изначально у человека есть выбор, просто в основном все идут по типовому сценарию. У отредактированных нет выбора.

Ты прав. Но моя жизнь и до редактирования была типовой, поэтому ничего не помню, и после тоже. Но после хоть какие-то штрихи.

Десять лет назад мы получили квартиру с отделкой, постепенно заполнили ее всем необходимым для отредактированной семьи. Точно помню, что через полгода после начала работы в ГСЧР предложил жене купить экран во всю стену. У нас был маленький типовой экран для трансляций, которые кто-то включал. Экраны загорались, когда нам что-то показывали, будь то видеокурсы тик-так или типовые утренние, дневные, вечерние, ночные сериалы определенного дня недели. Иногда это меня даже раздражало, хотя интересно почему, ведь не должно было? Ошибка редактирования?

Раз в месяц показывали рекламу экрана, говорили, его можно включать, когда захочется, а типовой сериал понедельника смотреть в четверг и наоборот. Сказал жене, что хочу такой, это моя мечта. Поначалу она не разделяла, потом разделила.

Был год с момента подписания контракта с ГСЧР, когда мы посетили магазин, где продавали экраны. Захотел еще сильнее, но цена…

Будешь редактором, купишь.

Стал редактором, не купили. Готовили комнату, чтобы туда вписался экран. К седьмому году комната была полностью оборудована устройствами, дополнявшими экран, в том числе самым умным креслом, еще одним рекламным хитом, но самого экрана не было.

Денег на покупку всегда не хватало, сколько бы ни откладывал, в последний момент все срывалось. Год назад были уверены, купим, не купили: за два дня до покупки затопило квартиру, стало не до этого. Пол испортился, пришлось частично менять, из строя вышел холодильник. Много потратили, начали копить заново, так и не накопили.

Зачем мне этот экран? Похоже, погоня за ним – главный сюжет моей жизни за последние десять лет. В отличие от всего остального, он не штрих, а остальное, даже самое запоминающееся – штрих.

Зашел в Башню Татлина. Как найти Наума?

18

Из диктофонных записей Льва Глебовича:

Мама, а ты купишь мне большой экран?

Не смеши, дурачок.

Выдержки мыслей Омска Решетникова, продолжение третьего дня после отключения редактирования:

Перед тем, как войти в башню, посмотрел на людей, проходивших мимо. Никто не смотрел на башню, одни смотрели прямо перед собой, другие под ноги. Интересно, кто-нибудь из них уже отключен от редактирования? Все те, кто отключен, должны думать о башне, идти к ней, искать ответы на вопросы, возникающие в их головах. Но в башню шел только я, мне нужно было найти Наума, понять, что с ним, затем отыскать Льва Глебовича.

Думал, Лев Глебович должен найти меня сам, однако в предыдущие дни этого не случилось. Случилось теперь – на этот раз я ждал, что меня встретят военные, но он стоял один и улыбался.

Добрый день, Омск, поприветствовал. Подошел, протянул руку, дружелюбно пожал.

Погода сегодня не очень, правда, сказал он. А с Наумом все в порядке, не беспокойтесь за него.

Значит, он все знает.

Где он, спросил.

Наум? На своем рабочем месте. Я предполагал, что вы станете за него беспокоиться после того, что произошло.

Он все знает, ясно. Но что это значит, что будет дальше?

Приглашаю вас в свой кабинет. Вы там уже были, помните?

Помню, только это смог ответить, больше ничего.

Мы прошли к лифту и ехали в нем в тишине. Только в прозрачном лифте можно было увидеть внутреннее устройство Башни Татлина.

Нравится, спросил Лев Глебович, когда мы почти добрались до предпоследнего этажа.

Ничего не ответил.

Хорошо, проходите, вижу, сегодня вы не настроены разговаривать.

С тех пор, как был здесь и запомнил это навсегда, ничего не изменилось. Все тот же минимализм, аккуратность, чистота, зеркала по бокам, создающие ощущение бесконечности пространства, и одинокий стол вдали. На нем снова стояла фигурка черепахи, вырезанная из дерева. В прошлый раз Лев Глебович сразу убрал ее, а теперь взял в руки, переложил из правой в левую и дал мне.

Откройте, предложил он, а сам отвернулся к панорамному окну, растянувшемуся от пола до потолка.

Вечно моросящий дождь, если бы я только мог редактировать погоду. Но могу ли я хотя бы представить здесь солнечный день? Почему-то не получается.

Не получается, эхом сказал я, держа в руках фигурку черепахи.

Все правильно, вы не можете открыть, потому что не вы ее сделали. Дайте обратно.

Вернул.

И этот мир сделали тоже не вы, а я, мягко, снисходительно сказал Лев Глебович. А поскольку не вы его сделали, не вам его менять, не вам устанавливать правила. Вы прекрасно понимали, что я знаю все о ваших действиях с того момента, как вы отключились от редактирования.

Догадывался.

Неужели вы могли хотя бы предположить, что я позволю сделать что-нибудь, чего я не желаю? Впрочем, какая разница, пусть это прозвучит грубо, но ваши мысли не имеют никакого значения. Поймите меня правильно.

Не понимаю, зачем это вам? Зачем тогда вы позволили мне отключиться от редактирования и отключить других?

Вы обязательно поймете это. Но сначала я хочу заверить вас, что с вами не случится ничего плохого. Я приготовил для вас наказание, но оно же станет и поощрением.

Не понимаю.

Этой ночью я отключу от редактирования весь город, и мы вместе с вами будет наблюдать за очень интересным процессом. Мы поднимемся на последний этаж Башни Татлина, там все и случится.

19

Из диктофонных записей Льва Глебовича:

Мама, ты говорила, у меня нет друзей. Вот я привел друга.

Выдержки мыслей Омска Решетникова, третий вечер после отключения от редактирования:

Не поверил глазам, не этого ожидал увидеть. Что угодно, только не такое. Последний этаж Башни Татлина представлял собой огромную игровую комнату.

Осмотритесь, устраивайтесь, садитесь, где удобно, я сейчас вернусь, сказал Лев Глебович и куда-то пропал.

Никогда не видел ничего подобного. Пространство было заполнено тысячами игрушек. Абсолютный беспорядок, хаос в чистом виде. Кто-то запустил железную дорогу, на меня надвигался поезд высотой в человеческий рост. Смотрел на него, как вкопанный, в последний момент сообразил, что стою на рельсах и быстро отошел в сторону. Интересно, он убил бы меня, если бы врезался? Пожалуй, такая громадина. Поезд издал звук и поехал в другой конец комнаты, я за ним.

Конструкторы, модели, игрушечное оружие – всего этого было предостаточно, чтобы обеспечить все детские сады какого-нибудь небольшого города. Все разноцветное, так много света, поднял голову вверх, ослепило, какой яркий свет. В этом пространстве было сухо и тепло, сразу почувствовал уют, какого не ощущал в любых других местах города.

Много самых разных игрушечных черепах, одна больше меня в два раза. Дошел до конца, когда поезд уже успел сделать круг и снова почти сбил меня с ног, но я сумел отскочить. Вместо панорамного окна здесь экран во всю стену, в несколько раз больше того, о котором мечтал.

Вот и я, не заскучали, спросил Лев Глебович, одетый в грязную, заляпанную чем-то оранжевую футболку необъятного размера и протертые штаны-трико с коленями.

Что с вами, спросил.

Что-то не так? Хотите, угощайтесь пиццей, она уже холодная, но вкусная, четыре сыра. Рядом с экраном внизу было несколько десятков коробок от пиццы, повсюду валялись засохшие корки. Вот, четыре сыра, хотите?

Сунул мне прямо к носу. Нет, спасибо, отказался.

Может быть, желаете газировки, у меня тут кулер с колой в углу, видите. Посмотрел, действительно, кулер с чем-то черным внутри.

Нет, спасибо, отказался.

Что же вы ничего не хотите, расстроился Лев Глебович, и я заметил, что он босой. Как хотите, произнес, наступил на пустую коробку, откусил четыре сыра, искал что-то под коробками, нашел пульт.

Нравится экран? Хороший, правда? Сказал, подошел к кулеру, достал пластиковый стаканчик, налил колу, глотнул, откусил четыре сыра, быстро прожевал, проглотил, снова кола, нажал на пульт.

На экране кто-то делал тик-так.

Лев Глебович рассмеялся. Вы не подумайте, так случайно вышло, у меня здесь не только тик-так, сказал и переключил. Думаю, вам будет интересно. На экране был какой-то человек моего возраста, он ходил по комнате и смотрел на стену. Он тоже хочет экран, как вы. На этом канале у меня люди, когда они хотят экран в эту секунду. Или вот. Переключил, двое разговаривали.

И ты думаешь, это хорошо? Ты действительно хочешь сказать, что это хорошо, с некоторой агрессией спрашивал один.

У второго заметно передернуло лицо, потом он сказал нет.

Здесь у нас тик, а здесь, как вы заметили, тик-так. Он переключил, те люди снова делали тик-так, но уже гораздо быстрее, видимо, перешли с 80 до 120.

А это общий план. Лев Глебович сделал так, чтобы экран превратился в панорамное окно. Он сунул руку в карман трико, достал оттуда фигурку черепахи, как-то нажал на нее, открыл и дал мне посмотреть. Внутри была черно-белая фотография женщины моего возраста.

Кто это?

Лев Глебович проигнорировал вопрос, опасливо оглянулся по сторонам, поднес фотографию к экрану так, чтобы было видно только его и ничего вокруг. Мама, смотри, это все сделал я. Это я придумал. Смотри, какой порядок.

Выгнул шею, посмотрел на меня. Кого это ты привел, сказал женским голосом.