Андрокл и лев

Мальчик. С вашего позволения, кесарь, одиннадцатый номер программы! Гладиаторы и христиане!

Ферровий вскакивает, готовый принять мученический венец. Остальные христиане реагируют каждый по-своему: одни радостно и бесстрашно, другие — сдержанно и горделиво, третьи — беспомощно заливаясь слезами, четвертые горячо обнимая друг друга.

Мальчик уходит.

Кесарь(оборачиваясь у дверей ложи). Час настал, Ферровий. Пойду в ложу, посмотрю, как тебя убьют, раз ты пренебрег моими преторианцами. (Входит в ложу.)

Капитан закрывает изнутри дверь ложи. Метеллий и остальные члены свиты расходятся по своим местам. Христиане во главе с Ферровием идут к проходу.

Лавиния (Ферровию). Прощай.

Эдитор. Спокойненько! Вы, христиане, должны сражаться. Ну-ка, вооружайтесь!

Ферровий(поднимая с земли меч). Я умру с мечом в руке, чтобы показать людям, что я мог бы сражаться, будь на то воля божия; мог бы убить того, кто убьет меня, если бы захотел.

Эдитор. Надень доспехи.

Ферровий. Никаких доспехов.

Эдитор (грубо). Делай что велят! Надень доспехи!

Ферровий (сжимая меч, с угрозой). Я сказал — никаких доспехов.

Эдитор. А что отвечу я, когда меня спросят, почему я выставил голого человека против своих людей в доспехах?

Ферровий. Отвечай молитвой, брат, и не бойся земных властелинов.

Эдитор. Пф-ф! Упрямый осел! (Кусает губы в нерешительности, не зная, как ему быть.)

Андрокл (Ферровию). Прощай, брат. встретимся когда-нибудь в райских кущах.

Эдитор (Андроклу). Ты тоже идешь. Возьми там меч и надень доспехи, какие подойдут тебе по росту.

Андрокл. Право, не могу. Я не могу драться, никогда не мог, не могу заставить себя так ненавидеть. Меня надо кинуть на съедение львам вместе с этой леди.

Эдитор. Тогда не путайся под ногами и придержи язык.

Андрокл послушно отходит в сторону.

Ну, все готовы?

С арены доносится звук трубы.

Ферровий (вздрогнув). Господь всемогущий, укрепи мои силы.

Эдитор. Ага, испугался?

Ферровий. Брат, для меня нет ужаснее звука. Когда я слышу зов трубы, или дробь барабана, или лязг стали, или свист каменного ядра, вылетающего из катапульты, то моим жилам пробегает огонь; я чувствую, как кровь горячей волной заливает мне глаза, я должен нападать, я должен бить, я должен побеждать; сам кесарь не будет в безопасности на своем императорском троне, если этот дух овладеет мною. О братья, молитесь! Увещевайте меня! Напомните мне, что стоит мне поднять меч, и я обесчещен, а наш Спаситель снова распят на кресте.

Андрокл. Ты думай о том, как больно ты можешь по ранить бедных гладиаторов.

Ферровий. Когда убиваешь человека, ему не больно.

Лавиния. Тебя не спасет ничто, кроме веры.

Ферровий. Веры? Которой? Есть две веры. Наша вера и вера воина, вера в битву, вера, для которой бог в мече. Что если эта вера окажется сильней?

Лавиния. Ты найдешь свою истинную веру в час испытания.

Ферровий. Этого я и боюсь. Я знаю, что я воин. Как могу быть уверенным в том, что я христианин?

Андрокл. Брось меч, брат.

Ферровий. Не в силах. Он льнет к моей ладони. Мне было бы легче отторгнуть от себя женщину, которую я люблю. (Вздрогнув.) Кто произнес это кощунство? Неужели я?

Лавиния. Я не могу помочь тебе, друг. Не могу сказать. чтоб ты не сражался за свою жизнь. Помимо воли мне хочется видеть, как ты мечом проложишь себе путь та небеса.

Ферровий. Ха!

Андрокл. Но если ты собираешься отступиться от нашей веры, брат, почему бы не сделать этого, никому не причиняя боли? Не бейся с ними. Воскури фимиам.

Ферровий. Воскурить фимиам! Никогда!

Лавиния. В тебе говорит гордость, Ферровий. Только гордость.

Ферровий. Только гордость! Что благороднее гордости! (Охваченный угрызениями совести.) О, я погряз в грехе. Я горжусь своей гордостью.

Лавиния. Говорят, мы, христиане, — самые большие гордецы; только слабые смиренны. О, я еще хуже! Мне следовало бы напутствовать тебя на смерть, а я искушаю тебя.

Андрокл. Брат, пусть они воюют во гневе, мы мужественно примем свои муки. Ты должен идти туда, как агнец на заклание.

Ферровий. Да, да, ты прав. Но не как ягненок под нож мясника, а как мясник, который подставляет горло (глядит на эдитора) глупому барану, которому он может свернуть шею одним движением.

Прежде чем эдитор успевает ему ответить, в проход вбегает мальчик. Из императорской ложи выходит капитан и спускается по ступеням.

Мальчик. А ну, побыстрей на арену. Зрители ждут.

Капитан. Император ждет. (Эдитору.) Ты что, заснул, приятель? Немедля отправь своих людей.

Эдитор. Слушаю, сэр. Это христиане волынят, они трусят.

Ферровий (громовым голосом). Лгун!

Эдитор (не обращая на него внимания). Шагом марш!

Гладиаторы, отобранные для сражения с христианами, маршируют по проходу к арене.

Эй вы, там, идите за ними.

Христиане, мужчины и женщины (прощаются друг с другом). Будь стоек духом, брат. Прощай. Поддержи нашу веру, брат. Прощай. Да откроются перед тобой врата рая, любимый. Прощай. Помни, мы молимся за тебя. Прощай. Будь мужествен, брат. Прощай. Не забывай, Христова любовь и наша любовь с тобой. Прощай. Ничто не может причинить тебе зла, брат. Прощай. Да осенит тебя неземное блаженство, любимый. Прощай.

Эдитор (вне себя от нетерпения). Подтолкните их к дверям. Оставшиеся гладиаторы и мальчик пытаются приблизиться к христианам.

Ферровий (становясь перед ними). Коснитесь их, собаки, и мы умрем здесь и лишим язычников зрелища, которого они ждут. (Христианам.) Братья, великий миг настал. Этот проход — ваш путь на Голгофу. Всходите на нее храбро, но кротко, и помните: ни слова упрека, ни одного удара, никакого сопротивления. Идите. (Уходят по проходу. Он оборачивается к Лавинии) Прощай!

Лавиния. Ты забыл: я должна выйти, когда твое тело еще не охладеет.

Ферровий. Верно. Не завидуй мне, что я раньше тебя вкушу райское блаженство. (Уходит по проходу.)

Эдитор(мальчику). Отвратительная у меня должность. Почему бы их всех не бросать на съедение львам? Это не занятие для мужчины. (Угрюмо бросается в кресло.)

Оставшиеся гладиаторы равнодушно возвращаются на свои места. Мальчик пожимает плечами и опускается на корточки у начала прохода, неподалеку от эдитора. Лавиния и остальные христиане, охваченные горем, снова садятся на ступени; одни беззвучно плачут, другие молятся, третьи спокойно ждут уготованной им участи.

Андрокл присаживается у ног Лавинии. Капитан стоит на лестнице и с любопытством наблюдает за ней.

Андрокл. Я рад, что мне не надо биться. Это было бы для меня самой тяжкой мукой. Мне повезло.

Лавиния (глядя на него с раскаянием). Андрокл, воскури фимиам, и тебя простят. Дай мне умереть за нас обоих. У меня такое чувство, будто это я убиваю тебя.

Андрокл. Не думай обо мне, сестра. Думай о себе. Это укрепит твое сердце.

Капитан саркастически смеется.

Лавиния (вздрагивает; она совсем забыла о нем). Вы все еще здесь, красавчик капитан? Вы пришли посмотреть, как я умру?

Капитан (подходя ближе). Я нахожусь, Лавиния, при исполнении служебных обязанностей.

Лавиния. И в число ваших служебных обязанностей входит смеяться над нами?

Капитан. Нет, Лавиния, это входит в число моих личных развлечений. Ваш друг — шутник. Я засмеялся потому, что он сказал: думай о себе, это укрепит твой дух. Я бы сказал: подумай о себе и воскури фимиам.

Лавиния. Он не шутник, он прав. Вам бы следовало это знать, капитан, вы встречались лицом к лицу со смертью.

Капитан. Не с неминуемой смертью, Лавиния. Только со смертью в битве, которая больше щадит людей, чем смерть в постели. А вас ждет неминуемая смерть. У вас не осталось ничего, кроме веры в это наваждение христианство. Неужели ваши христианские сказки правдивее, чем наши сказки о Юпитере и Диане, в которые, признаюсь, я верю не больше, чем император или любой другой образованный человек в Риме.

Лавиния. Капитан, все это теперь для меня — пустой звук. Не в том дело, что смерть ужасна, а в том, что она необычайно реальна, и когда она вплотную приближается к тебе, все остальное, все фантазии — сказки, как вы их называете, — кажутся сном рядом с этой единственной неумолимой реальностью. Теперь я знаю, что умираю не за сны или сказки. Вы слышали о том, что произошло, пока мы тут ожидали?

Капитан. Я слышал, что один из ваших парней пустился наутек и угодил прямо в пасть льва. Я очень смеялся. Мне и сейчас смешно.

Лавиния. Значит, вы не поняли, что означает этот ужасный случай?

Капитан. Он означает, что лев съел на завтрак трусливого пса.

Лавиния. Он означает больше, капитан. Он означает, что человек не может умереть за сказку или за сон. Никто из нас не верил так свято во все сказки и сны, как бедный Спинто, но он не мог посмотреть в лицо великой реальности. Пока я здесь сижу, смерть подходит все ближе и ближе. Моя вера — или то, что он так бы назвал, — иссякает с каждой минутой, реальность становится все более реальной, а сказки и сны тают и превращаются в ничто.

Капитан. Значит, вы умрете за «ничто».

Лавиния. Да, в этом — самое чудо. Теперь, когда все сказки и сны ушли, я уверена: я должна умереть за то, что гораздо больше всех снов и сказок.

Капитан. За что же?

Лавиния. Не знаю. Если бы это было настолько мало, что я знала бы, что это, оно было бы слишком мало, чтобы за него умереть. Думаю, я умру за бога. Только он для этого достаточно реален.

Капитан. Что такое бог, Лавиния?

Лавиния. Когда мы это узнаем, капитан, мы сами станем богами.

Капитан. Лавиния, спуститесь на землю. Воскурите фимиам и выйдите за меня замуж.

Лавиния. Красавчик капитан, а вы бы взяли меня в жены, если бы я подняла белый флаг в день битвы и воскурила фимиам? Говорят, сыновья похожи на матерей. Вы бы хотели, чтобы ваш сын был трусом?

Капитан (очень взволнованно). Клянусь Дианой, я бы задушил вас своими руками, если бы вы сейчас отступили.

Лавиния (опуская руку на голову Андрокла). Над всеми нами десница божия, капитан.

Капитан. Какая все это бессмыслица! И как чудовищно, что вы умрете за эту бессмыслицу, а я буду беспомощно смотреть. на вашу смерть, когда все во мне вопиет против нее. Умирайте, если не можете иначе, а мне остается одно — перерезать глотку императору, а потом себе, когда я увижу вашу кровь.

Император сердито распахивает дверь ложи и появляется на пороге. Он в ярости. Эдитор, мальчик и гладиаторы вскакивают с места.

Император. Христиане не желают драться, а твои подлые псы не решаются первыми напасть на них. Это все из-за того мужлана с ужасными глазами. Пошлите за плетьми.

Мальчик опрометью кидается выполнять приказ императора.

Если их и плеть не расшевелит, принесите раскаленное железо. Этот человек стоит как гора.

Сердито уходит в ложу и со стуком захлопывает дверь.

Возвращается мальчик; с ним человек в чудовищной этрусской маске с плетью в руке. Оба бегут по проходу к арене.

Лавиния (поднимаясь). О, это низко! Неужели его не могут убить, не подвергая унижению?

Андрокл (поспешно поднимаясь и выбегая на свободное пространство между двумя лестницами). Это ужасно. Теперь даже я готов биться. Я не могу видеть плеть. Один-единственный раз в жизни я ударил человека за то, что он хлестал плетью старую лошадь. Это было ужасно. Я повалил его и топтал ногами. Ферровия нельзя ударить; я пойду на арену и убью палача!

Бросается к проходу. В этот момент с арены доносятся громкие крики, затем неистовые рукоплескания. Гладиаторы прислушиваются и вопросительно смотрят друг на друга.

Эдитор. Что там еще стряслось?

Лавиния (капитану). Что случилось, как вы думаете?

Капитан. Что может случиться… Вероятно, их убивают…

Андрокл с криками ужаса вбегает по проходу обратно, закрыв глаза руками.

Лавиния. Андрокл! Андрокл! Что там?

Андрокл. О, не спрашивай, не спрашивай меня. Это так страшно! О!.. (Скорчился возле нее и, рыдая, прячет лицо в складках ее плаща.)

Мальчик (снова влетая с арены по проходу). Веревки и крючья! Веревки и крючья!