My Pretty Rose-Tree
A flower was offer'd to me, Such a flower as May never bore; But I said 'I've a pretty Rose-tree,' And I passed the sweet flower o'er. Then I went to my pretty Rose-tree, To tend her by day and by night, But my Rose turn'd away with jealousy, And her thorns were my only delight. Мой розовый куст.
Перевод В. Топорова
Я увидел цветок. Он, маня, Как в невиданном мае, расцвел. «Есть розовый куст у меня», — Я подумал и мимо прошел. День и ночь, не ведая сна, Я лелеял бы розу мою. Но ревниво замкнулась она — Лишь колючки ее познаю. Мой милый розовый куст.
Перевод С. Степанова
Коснуться прекраснейших уст Цветок поманил и раскрылся... «А я люблю Розовый Куст!» — Сказал я и не наклонился... И вскоре, припав у Куста, Хотел насладиться я Розой — Но та затворила уста, Шипы выставляя с угрозой. Ah! Sun-flower
Ah! Sun-flower
Ah, Sun-flower! weary of time, Who countest the steps of the sun; Seeking after that sweet golden clime, Where the traveller's journey is done; Where the Youth pined away with desire, And the pale Virgin shrouded in snow, Arise from their graves, and aspire Where my Sun-flower wishes to go. Ах! Подсолнух!
Перевод В. Топорова
Ах! Подсолнух! что за жребий Мерить солнца шаг дневной И грустить о знойном небе Над блаженною страной, Где, бежав от льда и злобы, Отрок с девою, чисты, Зрят, пустые кинув гробы, Край, которым бредишь ты. Ах, Подсолнух...
Перевод С. Степанова
Ах, Подсолнух, прикованный взглядом К Светилу на все времена! Как манит блистающим Садом Блаженная присно страна! Туда из могильной темницы И дева, строга и горда, И юноша страстный стремится — И ты, мой Подсолнух — туда!.. The Lily
The Lily
The modest Rose puts forth a thorn, The humble Sheep a threat'ning horn; While the Lily white shall in love delight, Nor a thorn, nor a threat, stain her beauty bright. Лилея.
Перевод Л. Парина
Тернием колет Роза, строга. Овечка, грозя, подымает рога. А Лилея, бела, для любви расцвела, Не угрозой, не терньем — красотою взяла. Лилея.
Перевод С. Маршака
Есть шип у розы для врага, А у барашка есть рога. Но чистая лилия так безоружна, И, кроме любви, ничего ей не нужно. Лилии.
Перевод В. Потаповой
Шипы для защиты испытаны Розой. Своей красоты не пятнают угрозой В любовном всесилии лишь белые Лилии, Восторженно льющие свой блеск в изобилии. Лилия.
Перевод С. Степанова
Стыдливая Роза шипами грозит, Овечка-тихоня боднуть норовит — Любит открыто лишь белая Лилия И не вершит над собою насилия. The Garden of Love
The Garden of Love
I went to the Garden of Love, And saw what I never had seen: A Chapel was built in the midst, Where I used to play on the green. And the gates of this Chapel were shut, And 'Thou shalt not' writ over the door; So I turn'd to the Garden of Love That so many sweet flowers bore; And I saw it was filled with graves, And tomb-stones where flowers should be; And priests in black gowns were walking their rounds, And binding with briars my joys and desires. Сад Любви.
Перевод В. Топорова
Я отправился в Сад Любви. Я и раньше бывал там не раз. Но, придя, я его не узнал: Там часовня стояла сейчас. Дверь в часовню была заперта. «Бог накажет» — прочел я над ней. Я прочел, оглянулся вокруг: Не узнал ни дерев, ни аллей. Там, где было просторно цветам, Тесно жались могилы теперь, и священники в черном шли шагом дозорным и путы печали на любовь налагали.
Сад Любви.
Перевод В. Потаповой
Я увидел в Саду Любви, На зеленой лужайке, — там, Где, бывало, резвился я, — Посредине стоящий Храм. Я увидел затворы его, «Ты не должен!» — прочел на вратах. и взглянул я на Сад Любви, Что всегда утопал в цветах. Но, вместо душистых цветов, Мне предстали надгробья, ограды и священники в черном, вязавшие терном Желанья мои и отрады. Сад Любви.
Перевод С. Степанова
Я однажды пошед в Сад Любви — Я глядел и не верил глазам: На лугу, где играл столько раз, Посредине поставили Храм. Были двери его на замке — Прочитал я над ними: «Не смей!» И тогда заглянул в Сад Любви Посмотреть на цветы юных дней. Но увидел могилы кругом И надгробия вместо цветов — И священники с пеньем моим наслажденьям Из вервий терновых крепили оковы. The Little Vagabond
The Little Vagabond
Dear mother, dear mother, the Church is cold, But the Ale-house is healthy and pleasant and warm; Besides I can tell where I am used well, Such usage in Heaven will never do well. But if at the Church they would give us some ale, And a pleasant fire our souls to regale, We'd sing and we'd pray all the livelong day, Nor ever once wish from the Church to stray. Then the Parson might preach, and drink, and sing, And we'd be as happy as birds in the spring; And modest Dame Lurch, who is always at church. Would not have bandy children, nor fasting, nor birch. And God, like a father, rejoicing to see His children as pleasant and happy as He, Would have no more quarrel with the Devil or the barrel, But kiss him, and give him both drink and apparel. Маленький бродяга.
Перевод С. Степанова
Ах, матушка, в церкви сквозняк продувной! Куда как теплей и приятней в пивной! Там пива в достатке, и пьют без оглядки — В раю же, известно, другие порядки. Вот кабы нам в церкви пивка на заказ Да возле огня отогрели бы нас, Так ночью и днем молиться начнем — Из церкви не выставишь нас нипочем! Священнику пить бы и петь бы псалмы — И словно птенцы, были б счастливы мы! А строгой старухе вернем оплеухи — И пусть попостится сама с голодухи! И Бог возликует, отечески рад, Увидев божественно счастливых чад, И внидя в церквушку, закатит пирушку, Деля с Сатаною дерюжку и кружку!
Маленький бродяжка.
Перевод С. Маршака
Ах, маменька, в церкви и холод и мрак. Куда веселей придорожный кабак. К тому же ты знаешь повадку мою — Такому бродяжке не место в раю. Вот ежели в церкви дадут нам винца Да пламенем жарким согреют сердца, Я буду молиться весь день и всю ночь. Никто нас из церкви не выгонит прочь. И станет наш пастырь служить веселей. Мы счастливы будем, как птицы полей. И строгая тетка, что в церкви весь век, Не станет пороть малолетних калек. И Бог будет счастлив, как добрый отец, Увидев довольных детей наконец. Наверно, простит он бочонок и черта И дьяволу выдаст камзол и ботфорты. Сорванец.
Перевод В. Топорова
Маманя, чем в церкви холодной дрожать, Уж лучше в кабак я отправлюсь опять; Хоть знаю о том, что пиво с вином На небе считают смертельным грехом. Вот если бы в церкви давали пивка, Да грели бы грешников у камелька, Любой бы орал священный хорал, А грязный кабак за углом прогорал. Вот что бы священнику выпить со мной — Я возликовал бы, как птичка весной; Да выгнать к чертям уродливых дам, Котооые нас поиучают к постам. Да если б Господь, как папаша хмельной, Играл бы, дурачился вместе со мной, Не клял Сатану за тягу к вину, А выпил бы с ним, да притом не одну! London
London
I wander thro' each charter'd street, Near where the charter'd Thames does flow, And mark in every face I meet Marks of weakness, marks of woe. In every cry of every Man, In every Infant's cry of fear, In every voice, in every ban, The mind-forg'd manacles I hear. How the chimney-sweeper's cry Every black'ning church appals; And the hapless soldiers sigh Runs in blood down palace walls. But most thro' midnight streets I hear How the youthful harlot's curse Blasts the new-born infant's tear, And blights with plagues the marriage hearse. Лондон.
Перевод С. Маршака
По вольным улицам брожу, У вольной издавна реки. На всех я лицах нахожу Печать бессилья и тоски. Мужская брань, и женский стон, И плач испуганных детей В моих ушах звучат, как звон Законом созданных цепей. Здесь трубочистов юных крики Пугают сумрачный собор, И кровь солдата-горемыки Течет на королевский двор. А от проклятий и угроз Девчонки в закоулках мрачных Чернеют капли детских слез И катафалки новобрачных.
Лондон.
Перевод В. Топорова
Размышляя о Правах, Я по Лондону брожу. В каждом, взоре вижу страх, Страх и горе нахожу. В каждом крике каждых уст, В хоре детских голосов, — Каждый шорох, каждый хруст — Ржанье ржавых кандалов. Церковь каждую клянут Трубочистов черных кличи, Вопли ветеранов льют Кровь — в дворцовое величье. А в ночи — всего лютей Шлюхи визг, чернотворящий Новорожденных — в чертей, Новобрачных — в прах смердящий. *Лондон.
Перевод В. Микушевича
Вот он, Лондон, вольный град, Где Темза вольная течет. Какое множество утрат В глазах у всех наперечет! Повсюду плач, повсюду стон, Везде проклятья вместо слов. Со всех сторон мне слышен звон, Звон духовных кандалов. Ночью трубочист вопит, Церковь черную страша. И в слезах солдат не спит, Обреченная душа. Ругань юных потаскух, Ночной пронизывая мрак, Младенцам отравляет слух, И как похороны брак. Лондон.
Перевод С. Степанова
По узким улицам влеком, Где Темза скованно струится, Я вижу нищету кругом, Я вижу горестные лица. И в каждой нищенской мольбе, В слезах младенцев безгреховных, В проклятьях, посланных судьбе, Я слышу лязг оков духовных! И трубочистов крик трясет Фундаменты церквей суровых, И кровь солдатская течет Вотще у гордых стен дворцовых. И страшно мне, когда в ночи От вопля девочки в борделе Слеза невинная горчит И брачные смердят постели. The Human Abstract
The Human Abstract
Pity would be no more If we did not make somebody poor; And Mercy no more could be If all were as happy as we. And mutual fear brings peace, Till the selfish loves increase: Then Cruelty knits a snare, And spreads his baits with care. He sits down with holy fears, And waters the ground with tears; Then Humility takes its root Underneath his foot. Soon spreads the dismal shade Of Mystery over his head; And the caterpillar and fly Feed on the Mystery. And it bears the fruit of Deceit, Ruddy and sweet to eat; And the raven his nest has made In its thickest shade. The Gods of the earth and sea Sought thro' Nature to find this tree; But their search was all in vain: There grows one in the Human brain. Человеческая абстракция.
Перевод С. Маршака
Была бы жалость на земле едва ли, Не доводи мй ближних до сумы. и милосердья люди бы не знали, Будь и другие счастливы, как мы. Покой и мир хранит взаимный страх. и себялюбье властвует на свете. и вот жестокость, скрытая впотьмах, На перекрестках расставляет сети. Святого страха якобы полна, Слезами грудь земли поит она. и скоро под ее зловещей сенью Ростки пускает кроткое смиренье. Его покров зеленый распростер Над всей землей мистический шатер. и тайный червь, мертвящий все живое, Питается таинственной листвою. Оно приносит людям каждый год Обмана сочный и румяный плод. И в гуще листьев, темной и тлетворной, Невидимо гнездится ворон черный. Все наши боги неба и земли Искали это дерево от века. Но отыскать доныне не могли: Оно растет в мозгу у человека.
Человеческая сущность.
Перевод С. Степанова
Когда не станем обирать, Не нужно будет подавать — Ни голода, ни жажды, И будет счастлив каждый. На Страхе держится покой, На Себялюбии — разбой, А ковы Бессердечья В душе плодят увечья. В тисках запретов и препон Слезами поит землю он — И всходит прямо из-под ног Смирения росток. И Древо Веры мрачный свод Над головою возведет — А Гусеница с Мотыльком Листву сгрызут на нем. И это Древо принесет Обмана сладкий плод; И Ворон сядет, недвижим, Под пологом глухим. Все боги моря и земли Искали Древо — не нашли! И не видал никто ни разу — А Древо взращивает Разум! *Человеческое измышление.
Перевод В. Микушевича
Не знал бы жалости ты, Не будь на земле бедноты; Милосердье зачем, Когда хорошо всем? От страха взаимного мир, Где для себялюбья пир; Жесткость плетет силок, Куда тебя век завлек. Там, где священный страх И где поят слезы прах, Смиренье затаено; Пускает корни оно. И дерево в том краю Отбрасывает свою Тень-тайну, кормя червей Все той же тайной своей. На дереве плод — обман; Он сладок на вид, румян; И ворон свою семью Вселил уже в тень сию. Боги земли и воды Ищут всюду плоды, А я заверить могу, Что дерево лишь в мозгу. Infant Sorrow
Infant Sorrow
My mother groan 'd, my father wept, Into the dangerous world I leapt; Helpless, naked, piping loud, Like a fiend hid in a cloud. Struggling in my father's hands, Striving against my swaddling-bands, Bound and weary, I thought best To sulk upon my mother's breast. Дитя-горе.
Перевод В. Топорова
Мать в слезах. Отец взбешен. Страшный мир со всех сторон. Затаюсь, нелеп и наг, Словно дьявол в пеленах. То в руках отцовских хватких Я забьюсь в бесовских схватках, То угрюмый взор упру В мир, что мне не по нутру.
Дитя-горе.
Перевод С. Степанова
Мать с отцом ломали руки — Народился я на муки! Я, беспомощный, кричал, Словно бес меня терзал. Я раскидывал ручонки, Разворачивал пеленки И, не признавая мать, Грудь ее не стал сосать. A Poison Tree
A Poison Tree
I was angry with my friend: I told my wrath, my wrath did end. I was angry with my foe: I told it not, my wrath did grow. And I water'd it in fears, Night and morning with my tears; And I sunned it with smiles, And with soft deceitful wiles. And it grew both day and night, Till it bore an apple bright; And my foe behold it shine, And he knew that it was mine, And into my garden stole When the night had veil'd the pole: In the morning glad I see My foe outstretch'd beneath the tree. Древо яда. Перевод С Маршака
В ярость друг меня привел — Гнев излил я, гнев прошел. Враг обиду мне нанес — Я молчал, но гнев мой рос. Я таил его в тиши В глубине своей души, То слезами поливал, То улыбкой согревал. Рос он ночью, рос он днем. Зрело яблочко на нем, Яда сладкого полно. Знал мой недруг, чье оно. Темной ночью в тишине Он прокрался в сад ко мне И остался недвижим, Ядом скованный моим.
Древо яда. Перевод С Степанова
Друг обидел, разозлил — Я в словах свой гнев излил. Враг нанес обиду мне — Гнев зарыл я в глубине. Сон утратил и покой, Окроплял его слезой, Над ростками колдовал, Ковы тайные ковал. Древо выросло, и вот — Золотистый вызрел плод, Глянцем радуя меня И врага к себе маня. Он тайком во тьме ночной Плод отведал наливной... Мертвым я врага нашел — И с улыбкою ушел! * Ядовитое дерево. Перевод В. Микушевича
Друга мигом я простил, Вспыхнул гнев, и гнев остыл. Молча, втайне берегу Гнев и ненависть к врагу. Я среди других дерев Поливал слезами гнев, Злобным смехом ободрял, Грязной ложью удобрял. Мне пришлось трудиться впредь, Чтобы яблоку созреть; Враг, проникший в мой предел, Ночью яблоко узрел. Вздумал яблоко сорвать, Но ему не сдобровать; Утром вижу, духом тверд: Мой враг под деревом простерт. A Little Boy Lost
A Little Boy Lost
'Nought loves another as itself, Nor venerates another so, Nor is it possible to Thought A greater than itself to know: 'And, Father, how can I love you Or any of my brothers more? I love you like the little bird That picks up crumbs around the door.' The Priest sat by and heard the child, In trembling zeal he seiz'd his hair: He led him by his little coat, And all admir'd the priestly care. And standing on the altar high, 'Lo! what a fiend is here,' said he, 'One who sets reason up forjudge Of our most holy Mystery.' The weeping child could not be heard, The weeping parents wept in vain; They stripp'd him to his little shirt, And bound him in an iron chain; And burn'd him in a holy place, Where many had been burn'd before: The weeping parents wept in vain. Are such things done on Albion's shore? Заблудший сын.
Перевод С. Степанова
«Превыше собственного Я Никто не-ставит никого! Того Рассудку не понять, Что за пределами его. Отец! Как больше мне любить Тебя и ближних заодно? Люблю тебя я, как птенца, Что с паперти клюет зерно». Священник, это услыхав, Схватил дитя за волоса и к пастве выволок его Под одобренья голоса. Затем с амвона возопил: «Се Диавол в образе людском! Проникнуть тщилась тварь сия В Святые Таинства умом!» Заплакал мальчик, но вотще! Не помогли и мать с отцом: Он до исподнего раздет, И цепь железная на нем. Дитя на площади сожгли, Где жег отступников Закон — Не помогли и мать с отцом... Ты видел это, Альбион?
Заблудившийся мальчик.
Перевод С. Маршака
«Нельзя любить и уважать Других, как собственное я, Или чужую мысль признать Гораздо большей, чем своя. Я не могу любить сильней Ни мать, ни братьев, ни отца. Я их люблю, как воробей, Что ловит крошки у крыльца». Услышав это, духовник Дитя за волосы схватил И поволок за воротник. а все хвалили этот пыл. Потом, взобравшись на амвон, Сказал священник: «Вот злодей! Умом понять пытался он То, что сокрыто от людей!» И не был слышен детский плач, Напрасно умоляла мать, Когда дитя раздел палач И начал цепь на нем ковать. Был на костре — другим на страх — Преступник маленький сожжен... Не на твоих ли берегах Все это было, Альбион? *Заблудший мальчик.
Перевод В. Микушевича
«Не знаю, как мне полюбить Другого больше, чем себя; и как Его представлю я, Пусть Величайшего любя? Как малышам еще любить Своих отцов и матерей? Мы, пташки, разве что клюем Порою крошки у дверей». Безжалостно тут поп схватил В негодовании слепом За волосенки малыша, и восхищались все попом. а поп вопит на алтаре: «Чертенка следует унять! Умишком смеет он своим Святые тайны осквернять». Рыдали тщетно мать с отцом, Разъярена толпа была, И заковали малыша, Раздев сначала догола. И помолясь, его сожгли Там, где сжигать велит закон. Рыдали тщетно мать с отцом. А ты что скажешь, Альбион? A Little Girl Lost
A Little Girl Lost
Children of the future age, Reading this indignant page, Know that in a former time, Love, sweet Love, was thought a crime! In the Age of Gold, Free from winter's cold, Youth and maiden bright To the holy light, Naked in the sunny beams delight. Once a youthful pair, Fill'd with softest care, Met in garden bright Where the holy light Had just remov'd the curtains of the night. There, in rising day, On the grass they play; Parents were afar, Strangers came not near, And the maiden soon forgot her fear. Tired with kisses sweet, They agree to meet When the silent sleep Waves o'er heaven's deep, And the weary tired wanderers weep. To her father white Came the maiden bright; But his loving look, Like the holy book, All her tender limbs with terror shook. 'Ona! pale and weak! To thy father speak: O! the trembling fear, O! the dismal care, That shakes the blossoms of my hoary hair!' Заблудшая девочка.
Перевод В. Топорова
Дети будущих веков! Из разгневанных стихов Вы узнаете о том, Что Любовь была грехом. В веке золотом, Светом залитом, — Вечная весна И, как снег ясна, Юных тел нагая белизна. Он, она — юны, Нежных дум полны. Хорошо двоим Утром золотым, Утром, вечным светом залитым. В утренней тиши В кущах ни души: Не глядит отец, Не спешит гонец, — Уна внемлет трепету сердец. Восстают из трав, Радостно,устав; Новой встречи ждут В час, как все уснут, В час, когда лишь странники бредут. И, как снег светла, В дом к отцу вошла. Бел отец как лед, Полн святых забот, Он взглянул — и страх ее трясет. «Дочь, как ты бледна! Уна, ты больна? О, потоки слез! Гибельный вопрос Рвет, как вихрь, цветы седых волос!»
Заблудшая дочь.
Перевод С. Степанова
«С гневом, Будущего дети, Прочитайте строки эти, Где поведано стихом, Как Любовь сочли Грехом!» В древней той стране Нет конца весне — Там и жили Двое Жизнию святою, Не смущаясь вовсе наготою. Как-то раз Они Вышли в Сад одни — И сердца забились, Светом озарились, Ибо тьмы завесы приоткрылись. И Обоих пыл На траву склонил — В этот час рассвета Все дремали где-то, И Она не вспомнила Запрета! И познав Любовь, Сговорились вновь Выйти на свиданье В час, когда в молчанье На закате слышится рыданье Пред Отцом Она Радости-полна — Но, пронзая взглядом, Он грозит ей Адом, Словно Он в Саду был с нею рядом! «Уна! Ты молчишь! Отчего дрожишь? О! С какой Виною Встала предо Мною?! Ты Меня покрыла сединою!» То Tirzah
То Tirzah
Whate'er is born of mortal birth Must be consumed with the earth, To rise from generation free: Then what have I to do with thee? The sexes sprung from shame and pride, Blow'd in the morn; in evening died; But Mercy chang'd death into sleep; The sexes rose to work and weep. Thou, Mother of my mortal part, With cruelty didst mould my heart, And with false self-deceiving tears Didst bind my nostrils, eyes, and ears; Didst close my tongue in senseless clay, And me to mortal life betray: The death of Jesus set me free: Then what have I to do with thee? К Тирзе.
Перевод В. Топорова
Рожденный Матерью Земной Опять смешается с Землей; Став прахом, станет Персть равна — Так что же мне в тебе, Жена? Восстав из Спеси и Стыда, Два Пола пали в Никуда; Но Смерть до Сна низведена — Два Пола встали после сна. Мать Смертной Участи Моей! Дарительница Всех Скорбей! Замазала твоя слеза Мне Ноздри, Уши и Глаза. Мне косным сделала Язык. На смерть я из Тебя возник! Душа Голгофой спасена — Так что же мне в тебе, Жена?
К Фирце.
Перевод С. Степанова
Рожденному в земную часть Придется снова в землю пасть, Чтоб встать однажды, не скорбя — И что мне жёно до тебя! В Саду два пола расцвели, Отбросив Стыд, — на гибель шли; Но грешных пожалел Господь, На труд и плач обрекший Плоть. О Мать моих земных цепей И горестной тюрьмы моей! Меня ты заточила в склеп, В котором я и глух, и слеп. Ты рот забила мне землей — И тяжек жребий мой земной! Но спас меня Христос, скорбя — И что мне жёно до тебя! The Schoolboy
The Schoolboy
I love to rise in a summer morn When the birds sing on every tree; The distant huntsman winds his horn, And the skylark sings with me. o! what sweet company. But to go to school in a summer morn, o! it drives all joy away; Under a cruel eye outworn, The little ones spend the day In sighing and dismay. Ah! then at times I drooping sit, And spend many an anxious hour, Nor in my book can I take delight, Nor sit in learning's bower, Worn thro' with the dreary shower. How can the bird that is born for joy Sit in a cage and sing? How can a child, when fears annoy, But droop his tender wing, And forget his youthful spring? O! father and mother, if buds are nipp'd And blossoms blown away, And if the tender plants are stripp'd Of their joy in the springing day, By sorrow and care's dismay. How shall the summer arise in joy, Or the summer fruits appear? Or how shall we gather what griefs destroy, Or bless the mellowing year, When the blasts of winter appear? Ученик.
Перевод С. Степанова
Приятно выйти на лужок Рассветною порой — Трубит охотничий рожок, И жаворонок со мной Щебечет озорной. А в школу не хочу идти — И мне там не с руки, Где под надзором взаперти В узилище тоски Корпят ученики. О сколько дней я загубил, Войдя в постылый класс! Над книгами лишался сил, Но знаний не запас — Они мне не указ! Поет ли птица или нет Из спутанных тенет? Как детям быть, когда Запрет Их крылышки сомнет И радости убьет? Отец и мать! Коль вешний цвет Обронит лепестки, Коль не увидят яркий свет Нежнейшие ростки Под пологом тоски, — То что созреет меж ветвей На дереве таком? И пору юности своей Помянем ли добром Глухим осенним днем?
Школьник.
Перевод С. Маршака
Люблю я летний час рассвета. Щебечут птицы в тишине. Трубит в рожок охотник где-то. И с жаворонком в вышине Перекликаться любо мне. Но днем сидеть за книжкой в школе — Какая радость для ребят? Под взором старших, как в неволе, С утра усаженные в ряд, Бедняги школьники сидят. С травой и птицами в разлуке За часом час я провожу. Утех ни в чем не нахожу Под ветхим куполом науки, Где каплет дождик мертвой скуки. Поет ли дрозд, попавший в сети, Забыв полеты в вышину? Как могут радоваться дети, Встречая взаперти весну? И никнут крылья их в плену Отец и мать! Коль ветви сада Ненастным днем обнажены И шелестящего наряда Чуть распустившейся весны Дыханьем бури лишены, — Придут ли дни тепла и света, Тая в листве румяный плод? Какую радость даст нам лето? Благословим ли зрелый год. Когда зима опять дохнет? *Школьник.
Перевод В. Микушевича
Весело телом поют поутру Все птицы до одной; и рог охотничий в бору, и жаворонок мой Товарищ неземной. Но летом в школу идти поутру, По-моему, беда; В затхлую эту конуру, Где нам грозит всегда Угрюмая вражда. Ах, я несчастный ученик! Сижу я там весь день Среди противных нудных книг, Хотя зубрить мне лень Такую дребедень. Как может в клетке птица петь, Хоть жизнь ей не мила? Как над учебником корпеть, Коль чешутся крыла, А весна так весела? О папа, мама! Нам грозят Ночные холода. Что, если нас дожди пронзят? Кто выпал из гнезда, Тот спрячется куда? Как непогоду претерпеть, Чтоб летний плод был цел? Как нам. до осени поспеть, Пока до зимних стрел Плод новый не созрел? The Voice of the Ancient Bard
The Voice of the Ancient Bard
Youth of delight, come hither, And see the opening morn, Image of truth new-born. Doubt is fled, and clouds of reason, Dark disputes and artful teasing. Folly is an endless maze, Tangled roots perplex her ways. How many have fallen there! They stumble all night over bones of the dead, And feel they know not what but care, And wish to lead others, when they should be led. Глас древнего барда.
Перевод С. Степанова
Приди же, Отрок страстный! Свет истины узри В рожденьи новой зари! Бессильны ныне Разум косный И словопрений труд напрасный! В лабиринт по бездорожью Глупость завлекает ложью — И тыщи себя там сгубили! Блуждают во мраке кладбищем глухим, Вождями себя возомнили — Да вот поводырь бы им нужен самим!
Голос древнего барда.
Перевод В. Микушевича
Придите, молодые! Уже заря зажглась, И правда родилась. Скрылись тени вековые, Мудрствования пустые. Лабиринтом вырос бред, От корней проходу нет. Многие споткнутся там, Блуждая по костям во мраке до зари. Плетутся с горем пополам, Себя вождями мнят, а им самим нужны поводыри. From "Poetical Sketches"
Из книги "Поэтические наброски"
Song
Song
How sweet I roam'd from field to field And tasted all the summer's pride, Till I the Prince of Love beheld Who in the sunny beams did glide! He show'd me lilies for my hair, And blushing roses for my brow; He led me through his gardens fair Where all his golden pleasures grow. With sweet May dews my wings were wet, And Phoebus fir'd my vocal rage; He caught me in his silken net, And shut me in his golden cage. He loves to sit and hear me sing, Then, laughing, sports and plays with me Then stretches out my golden wing, And mocks my loss of liberty. Песня
Перевод С. Маршака
В полях порхая и кружась, Как был я счастлив в блеске дня, Пока любви прекрасный князь Не кинул взора на меня. Мне в кудри лилии он вплел, Украсил розами чело, В свои сады меня повел, Где столько тайных нег цвело. Восторг мой Феб воспламенил, И, упоенный, стал я петь... А он меж тем меня пленил, Раскинув шелковую сеть. Мой князь со мной играет зло. Когда пою я перед ним, Он расправляет мне крыло И рабством тешится моим. То Spring
То Spring
О thou with dewy locks, who lookest down Thro' the clear windows of the morning, turn Thine angel eyes upon our western isle, Which in full choir hails thy approach, О Spring! The hills tell each other, and the list'ning Valleys hear; all our longing eyes are turned Up to thy bright pavilions: issue forth, And let thy holy feet visit our clime. Come o'er the eastern hills, and let our winds Kiss thy perfumed garments; let us taste Thy morn and evening breath; scatter thy pearls Upon our love-sick land that mourns for thee. О deck her forth with thy fair fingers; pour Thy soft kisses on her bosom; and put Thy golden crown upon her languish'd head, Whose modest tresses were bound up for thee. К Весне.
Перевод В. Потаповой
О светлый Гений с влажными кудрями, Глядящий из промытых окон утра! Ты взором ангельских очей окинь Наш остров западный: он ждет Весны! Перекликаются холмы и долы; Глаза на твой блистающий шатер Устремлены: в наш край стопой святой Шагни через восточную гряду! Нам утренним дыханьем и вечерним Упиться дай! Пускай целуют ветры Твою благоуханную одежду Земля полна истомы. Жемчугами Укрась и поцелуями осыпь Ей грудь, перстами чудными надень Златой венец на голову, чьи косы Стыдливо для тебя расплетены. То Summer
То Summer
О thou who passest thro' our valleys in Thy strength, curb thy fierce steeds, allay the heat That flames from their large nostrils! thou, О Summer, Oft pitched'st here thy golden tent, and oft Beneath our oaks hast slept, while we beheld With joy thy ruddy limbs and flourishing hair. Beneath our thickest shades we oft have heard Thy voice, when noon upon his fervid car Rode o'er the deep of heaven; beside our springs Sit down, and in our mossy valleys, on Some bank beside a river clear, throw thy Silk draperies off, and rush into the stream: Our valleys love the Summer in his pride. Our bards are fam'd who strike the silver wire: Our youth are bolder than the southern swains: Our maidens fairer in the sprightly dance: We lack not songs, nor instruments of joy, Nor echoes sweet, nor waters clear as heaven, Nor laurel wreaths against the sultry heat. К лету.
Перевод В. Потаповой
С твоим вторженьем к нам в долины, Лето, Ты жаром пышущих коней сдержи, Умерь из ноздрей летящий пламень! Когда в златых шатрах, среди дубов, Тебя клонило в сон, цветущим телом И роскошью кудрей мы любовались. Мы слушали твой голос в гуще леса, Когда по небу в знойной колеснице Катился полдень. У ручья присядь Иль у реки, в долине мшистой, сбрось Одежды мягкий шелк и прыгни в воду Прозрачную. Во всем великолепье, Тебя долины наши любят, Лето! Из серебра у наших бардов струны. Южан отважней наши храбрецы. Никто не пляшет лучше наших дев. У нас есть песни, сладостное эхо, И реки, светлые как небеса, И лавролиственных венков прохлада. To Autumn
To Autumn
О Autumn, laden with fruit, and stained With the blood of the grape, pass not, but sit Beneath my shady roof; there thou may'st rest, And tune thy jolly voice to my fresh pipe, And all the daughters of the year shall dance! Sing now the lusty song of fruits and flowers. 'The narrow bud opens her beauties to The sun, and love runs in her thrilling veins; Blossoms hang round the brows of Morning, and Flourish down the bright cheek of modest Eve, Till clust'ring Summer breaks forth into singing, And feather'd clouds strew flowers round her head. 'The spirits of the air live on the smells Of fruit; and Joy, with pinions light, roves round The gardens, or sits singing in the trees.' Thus sang the jolly Autumn as he sat; Then rose, girded himself, and o'er the bleak Hills fled from our sight; but left his golden load. К Осени.
Перевод В. Потаповой
Запятнанная кровью винограда, Отягощенная плодами Осень, Мой кров укромный не минуй, настрой Свой голос в лад моей свирели свежей, Чтоб года лучшим дочерям плясать! Спой песню о цветах, плодах и злаках. «Тугой бутон раскрыл светилу полдня Свои красы; по всем прожилкам с дрожью Текла любовь! Цветы венков свисали Над лбом рассвета и зари вечерней Стыдливыми щеками. Разразилось Под перистыми облаками Лето. Воздушных духов кормит сладкий запах Плодов; снует на легких крыльях радость По саду, заливаясь меж ветвей». Так пела Осень у меня в гостях, Но молча за угрюмые холмы Ушла, златую ношу сбросив с плеч. То Winter
То Winter
'О Winter! bar thine adamantine doors: The north is thine; there hast thou built thy dark Deep-founded habitation. Shake not thy roofs, Nor bend thy pillars with thine iron car.' He hears me not, but o'er the yawning deep Rides heavy; his storms are unchain'd, sheathed In ribbed steel; I dare not lift mine eyes, For he hath rear'd his sceptre o'er the world. Lo! now the direful monster, whose skin clings To his strong bones, strides o'er the groaning rocks: He withers all in silence, and in his hand Unclothes the earth, and freezes up frail life. He takes his seat upon the cliffs,—the mariner Cries in vain. Poor little wretch, that deal'st With storms!—till heaven smiles, and the monster Is driv'n yelling to his caves beneath mount Hecla. К Зиме.
Перевод В. Потаповой
Зима, замкни алмазные врата! На Севере уходит в глубь земли Твой мрачный кров. Не сотрясай его, Не гни подпор железной колесницей. Не слышит!-Над зияющей бездной Несется тяжело, свой грозный скипетр Воздев и стаю бурь спустив с цепи. Окованы они ребристой сталью. Но чу! Страшилище шагает — кожа Да кости, — а под ним утесы стонут. Вот-вот разденет землю, чтоб морозом Дыханье жизни хрупкой умертвить. Оно садится на скалу. Злосчастный, Со штормом бьется мореход, пока Улыбка небо озарит и рухнет Чудовище в провалы Геклы с воем. Mad Song
Mad Song
The wild winds weep, And the night is a-cold; Come hither, Sleep, And my griefs unfold: But lo! the morning peeps Over the eastern steeps, And the rustling beds of dawn The earth do scorn. Lo! to the vault Of paved heaven, With sorrow fraught My notes are driven: They strike the ear of night, Make weep the eyes of day; They make mad the roaring winds, And with tempests play. Like a fiend in a cloud, With howling woe After night i do crowd, And with night will go; i turn my back to the east From whence comforts have increas'd; For light doth seize my brain With frantic pain.
