Помоги проекту - поделись книгой:
«Владыко, Господи Боже наш… сотвори со входом нашим входу святых ангел быти, сослужащих нам и сославословящих Твою благодать» и которое затем Церковь с убеждением исповедует в песнопении: «Ныне силы небесные с нами невидимо служат»; во время литургии святые ангелы со страхом и трепетом сослужат священнодействующему и вместе с ним возносят свои молитвы к Царю царствующих и Господу господствующих, предлагающему Себя в искупительную жертву за грешный род человеческий.
«Тогда, — говорит святой Иоанн Златоуст, — и ангелы предстоят священнику, и весь чин небесных сил со восклицанием стекается, и все место окрест алтаря наполняется ангельскими лицами в честь Лежащего»[47].
Один святой старец в это время сподобился видеть множество ангелов, в одежды одеянных светлые, окрест алтаря стоящих и долу главы приклонивших.
Согласно этому и святой Григорий Двоеслов в «Разговорах» своих беседует: «Кто из верных сомнительным поставить может, что в самый час жертвоприношения на глас священника небеса разверзаются, что в оном Иисуса Христа таинстве ангельские лики присутствуют, с горними дольняя совокупляются, с небесными земная соединяются, и един из видимых и невидимых бывает»[48].
И поэтому святые отцы и говорят, что если бы отверсты были очам нашим небеса, то бы и там ничего нельзя было найти святее того, что обретается в наших алтарях. Ибо таинство это землю небом соделовает; отверзи двери небесные и приникни, не в небо же, но небеса небес, тогда увидишь Самого Господа, Которого не только увидишь, но прикасаешься к Нему, но и вкусишь Его. На литургии повторяется все дело Христово — от приготовления человечества к Его пришествию (молитвенное правило священника и входные молитвы), от Вифлеема и яслей (проскомидия) до Голгофы и горы Елеонской. Священнослужитель и сам входит и других тут вводит в общение со Христом Спасителем и со всеми послужившими Его великой тайне: с Богоматерью, святыми ангелами, патриархами, пророками, апостолами, святителями, сонмами мучеников, преподобных и праведных. И восторг и ужас должны одновременно охватывать душу верующего. Восторг — от бесконечной милости Божией, допускающей изреченных благ и ужас от собственной греховности и недостоинства. Вот почему благоговейные иереи всякий раз до конца дней своих испытывали благоговейный трепет, когда приступали к совершению Святой Трапезы, и самое совершение таинства сопровождали слезами покаяния и любви.
Церковные правила не оставляют без внимания и внешнего вида совершителя литургии. Как предстоящий пред Царем царствующих последний и по внешнему виду должен быть безукоризненным: все его тело должно быть чистым, одежда не разодранная и приличная, лицо и руки вымыты, ногти обрезаны, усы подстрижены (не косматы), зубы вычищены и рот выполоскан.
Само собой понятно, что кроме всего этого приступающий к совершению литургии священнослужитель должен быть:
1) просвещен знанием и разумением таинства и священных обрядов по историческому и таинственному их смыслу, чтобы более иметь внимания, страха и благоговения к великому сему таинству;
2) должен иметь мысль православную и веру твердую, ибо неверие или неправое исповедание догматов отгоняет благодать Святого Духа и не допускает действовать ей.
Итак, очищенный внутренне, физически чистый, вдохновленный подготовительными молитвами, с умом, устремленным к высочайшему делу искупления Богочеловеком мира, с одушевленным любовью сердцем должен предстоять священнодействующий пред Божественной трапезой, чтобы достойно совершать великую и таинственную жертву.
Дарованное Спасителем на Тайной Вечере пастырям право совершать святейшую жертву (Лк. 20,19) является высшим из всех дарованных им полномочий. Но пастырям же даны и другие полномочия — совершать все прочие таинства и чрез различные молитвословия сподоблять верующих благодатных даров Святого Духа.
Отсюда естественный вывод: священнодействующий должен быть соответствующим образом настроен перед совершением каждого таинства. Он должен быть проникнут сознанием небесного величия дела, к которому он приступает, благоговейной истинной любовью к тому, для кого он совершает таинства.
После всего сказанного нам остается сделать небольшое замечание относительно самой техники совершения таинств.
При недостаточной внимательности и строгости к себе и своему делу священнику весьма легко усвоить дурную технику в совершении Богослужения вообще и в особенности в совершении таинств крещения, миропомазания, покаяния и бракосочетания, как очень часто в практике священника повторяющихся. У невнимательного к себе священника тут легко может развиваться и утвердиться привычка к поспешности, торопливости, образоваться невнятность и сбивчивость языка, доходящая до потери способности членораздельно и внятно прочитать молитву[49]. Усвоенная подобная привычна губительно действует и на совершителя таинства и на приступающих к нему (таинству), У первого она убивает настроение, у вторых она создает настроение обратное нужному, в то же время вызывая справедливое осуждение. Единственный способ избежать священнику такого недуга — это сразу поставить себе в правило и этого правила никогда не нарушать, совершать всякое чинопоследование с живой верой, без спешки, со всей внятностью, отчетливостью и соответствуюцим его смыслу и значению благоговением, и всякую попытку нарушить это правило энергично пресекать.
4. Идея пастырского посредничества
«Между притвором и жертвенником, — говорит святой пророк Иоиль, — да плачут священники, служители Господни и говорят: пощади, Господи, народ Твой, не предай наследия Твоего на поругание» (2, 17),
Выдающимися примерами пастырского заступничества за народ в Ветхом Завете являются молитвы Моисея и Аарона. Во время гнева Божия на ропотников Аарон выступил в стан с кадильницей, помолился и встал между мертвыми и живыми, — и прекратилась гибель (Числ. 16, 48).
Таких примеров много описывается в жизни пророков Самуила (1 Царст. 7), Даниила (гл. 9), Иеремии (гл.14), Ездры (гл. 9), Неемии (гл. 9) и других.
Пастырского предстательства от лица народа ищет Сам Господь. «Искал Я, — говорит Он устами пророка Иезекииля, — у них (иудеев) человека, который поставил бы стену и стал бы предо Мною в преломе за эту землю» чтоб Я не погубил её, но не нашел» (Иезек. 22, 30).
Из Новозаветной истории известно, что Господь Спаситель молился о всех верующих (Ин. 17,20), о всех апостолах (Ин. 17,9–11), об апостоле Петре, дабы не оскудела его вера (Лк. 22,52). Подобно Господу, святые апостолы своей специальной задачей считали «пребывать в молитве и служении Слова» (Деян. 6,4), прилежно молились о вере и единодушии всех верующих (Деян. 4,19) и заповедовали им испрашивать ходатайственных молитв «у пресвитеров церковных» (Иак.5, 14).
Таким образом, Слово Божие ясно указывает на обязанность пастырей «приносить дары и жертвы за грехи свои и народа» (Евр. 5, 1–3), так как «должность молиться Господу особенно возложена (свыше) на чин священнический»[50].
«Никакая другая молитва, — пишет св. Златоуст, — столько не прилична священнику, как та, в которой он больше молится и ходатайствует пред Богом о благе народа, нежели о своем. Если Иов, вставая от сна, тотчас творил столь обильные молитвы о своих плотских детях, то не тем ли больше мы должны делать то же, ради наших духовных чад. Эту обязанность предстательства пред Богом знают посвященные в таинства, как бывает у нас каждый день — и вечером и утром — как мы творим молитву за весь мир и за всех, которым вверена власть»[51].
Отмеченный взгляд на исключительное значение священнической молитвы прочно держится в Православной Церкви. Из «Требника» видно, что весь уклад бытовой христианской жизни освящается иерейскими молитвами, положенными и на постройку дома, и на освящение оскверненного сосуда, и на всякие бытовые случаи из личной и общественной практики. По свидетельству отечественной гражданской истории, в годины раздоров удельных русских князей враждующие стороны, каждая свое духовенство просили помолиться «о покорении под нозе их врагов и супостатов».
В настоящее время наш народ чутко различает посреднические молитвы иерархических лиц. Помолиться о болящем он просит особенно священника, а не диакона, в родительские субботы просит прочитывать поминовения также особенно священника. На епископа же смотрит ещё более мистически — благоговейно. Миряне понимают и ценят в пастырях дар непосредственной близости к Богу и смотрят на них, как на своих заступников в горе и в разных обстоятельствах жизни.
По мысли митр. Антония, народ ценит священника именно с точки зрения его молитвенного дара, как молится пастырь, как сильна его молитва пред Богом[52].
Ссылающимся на свою немощь священникам они обычно возражают так: «Вы у Престола Божия. Как можно вас равнять о нами, грешными мирянами?». Такая оценка пастырской посреднической молитвы совершенно правильна. Пастыри благодатно выдвинуты Богом, чтобы представительствовать лицо народа во время посреднической молитвы по дару хиротонии. Их личная святость и молитвенная настроенность ещё более увеличивает народную веру в действенность их ходатайств пред Богом. Такой соподчиненный порядок в теле Церкви необходим с нравственно — психологической точки зрения.
Нежелание всех нуждаться в ком — либо другом развивало бы общую гордость и обособление, а подчиненность неизбежно ведет к смирению, любви и дисциплине.
«Скажет кто — нибудь, — пишет св. Иоанн Здатоуст, — для чего мне нужна молитва других, когда я сам буду деятелен? Затем тебе нужна, что ты считаешь её для себя ненужной… Не возносись, чтобы не унизиться»[53].
При всем разнообразии форм посреднической молитвы их можно разделить на три вида:
1) келейные молитвы за народ;
2) молебные требы по разным жизненным нуждам и
3) особенное Богослужебное предстояние за паству.
Келейное посредничество пастыря должно проявляться в чтении правила перед служением литургии, чтением канонов и акафистов, особых псалмов, поминовением о здравии и упокоении домашних «синодиков». Келейная или домашняя молитва пастыря является как бы началом его посреднического предстояния пред Богом за людей. Эта одинокая пастырская молитва мыслится как пламенное горение свечи пред иконой. Зажженная огнем благодати здесь (в кельи) пастырская душа усилит пламя своей молитвы там среди ладей, среди нужд и скорбей народной жизни, озаряя все радостью пастырской молитвы и ходатайства.
Ежедневные келейные молитвы пастырского посредничества весьма положительно влияют на требоисправление. Куда бы и в какое время дня и ночи ни позвали пастыря «на требу», он идет совершать это в духе посреднического заступничества. Болеет человек смертельно, умирает в судорогах ужаса, лежит в гробе успокоенный, с печатью смерти на челе, — всюду пастырь молится, как отец за детей, всюду он выпрашивает милости, прощения, умиротворения страждущей душе, всюду он — посредник за человека пред Богом.
Особенно же сила пастырского посредничества проявляется за общественным Богослужением. Здесь в общей молитве пред Престолом Божиим пастырское ходатайство приобретает особую высоту и дерзновенность, Опираясь на церковную общину, всю Церковь Христову в целом, пастырь чувствует особенную потребность просить не столько за себя, свою семью, сколько за других, чужих ему, но близких по духу и любимых чад духовных. В общественной молитве пастырское посредничество переходит от смиренного прошения к дерзновенному «требованию» в духе сыновней любви и благодатного единения с Богом.
Православный пастырь, облеченный правом дерзновенно ходатайствовать за пасомых и быть посредником их пред Богом, радикально отличается этим преимуществом от протестантских и от всевозможных сектантских руководителей.
Его прямая обязанность быть ходатаем за паству не дает ему оснований ни сомневаться в своем праве посреднической молитвы, ни отказывать в ней просящим. Ради дерзновенного возношения её он наделен неотступно действующей чрез него благодатью. От частой молитвы за других подъем у него благодатного молитвенного духа может и должен сделаться неотступным субъективным состоянием.
В отсутствии дерзновения пред Богом его отчасти можно извинить трудностью хранения названного состояния, которое много ослабляется от механичности служения. При всем том совершенная утрата благодатного одушевления не заслуживает его извинения.
Отец Иоанн Сергиев, святитель Тихон Задонский, Иоасаф Белгородский и подобные им пастыри всегда пламенели духом. Возможность усиленно хранить горячее молитвенное настроение не закрыта ни от одного, даже самого слабодушного пастыря.
Упражнения в тщательном возношении соборных молитв, конечно, быстро ещё не делают заурядных посредников — пастырей сразу Павлами из Савлов. Пастыри при этом могут иногда отягощаться бременем ходатайственной молитвы о пасомых до физических сердечных болей. Но подобные гипертрофии очень редки, скорее они — исключение и объясняются пастырским уклонением в теплохладность или временным погашением молитвенного духа.
Итак, пастырское право дерзновенного ходатайства о пасомых зиждется на мистическом единении пастыря со Христом, на преемственности власти от Христа при пламенном горении дерзновенного пастырского духа (Мк. 3, 15).
Пламенный дух пастыря больше всего возгревает нравственная чистота и забота об усилении и развитии частной молитвы. Поэтому — то в объяснение слов «Духа не угашайте», святой Иоанн Златоуст говорит: «Одни пастыри, приняв свет благодати Святаго Духа, сделали его более ярким и ясным, как например, Павел, Петр и все святые, а другие погасили, как пять дев»[54].
«Погашает его нечистая жизнь… А если я не имею дерзновения молиться за самого себя, то тем более за других. Ведь только тому, кто сам заслуживает одобрения и кто снискал к себе Божие благоволение, приличествует молить Бога о милосердии к другим. Напротив, как может ходатайствовать пред Ним тот, кто сам оскорбил Его?»[55].
Общий нравственный подъем пастырской жизни повышает субъективную уверенность пастыря в действенности его молитв, оживляет в нем сыновнее дерзновение пред Богом, а главное, укрепляет горячность его веры, на которой вообще покоится сила дерзновения. Горячо верующему пастырю излишне рассудочно уверять себя в своих полномочиях. С дерзновенной молитвой к Богу он входит непосредственно по силе сердечных влечений.
Другим не менее важным по силе и качеству средством возношения пастырского дерзновения служит вера самих просителей. Вид их детских обращений к Богу и святым, похожий на беседу с Ним лицом к лицу, отраженно вызывает дерзновение и в пастыре. Под влиянием сострадающей любви к своим духовным чадам, скорбящим в своих иногда безнадежных и положениях, он неожиданно для себя начинает переживать небывалый прилив веры и приобретает горячность молитвы за чад своих.
«[56]Нашу смиренность, — пишет Златоуст, — превосходит дело предстательства пред Богом за стольких людей. Но так как я объемлю вас отеческой любовью, так как любовь дерзает на все, то я не только в церкви, но и у себя дома проще всего творю молитву о вашем душевном и телесном здравии».
Пастырское дерзновение немало может поднимать сама по себе способность церковной молитвы. При виде собрания верующих пастырь как — то невольно оживает сердечно и загорается одушевлением. Это часто неожиданно сказывается у него повышенной крепостью веры и даже твердостью голоса на молитве.
Конечно, нельзя не отметить того, что нередко пастырская энергия возбуждается исключительностью положения церковного представителя в храме. Здесь, где на него обращены взоры и внимание народа, он за Богослужением может увлекаться тонким тщеславным самолюбованием, желанием производить собой на других впечатление.
Искренние и наблюдающие за собой пастыри решительно отгоняют от себя в соборной молитве тщеславное настроение, враждебное действию благодати. Они по голосу совести чувствуют в нем гипнотическое самовнушение, тонкую лесть и стараются устранить из своей души всякую тень самомнения, противоборствуя возникающим внутренно помыслам тщеславия.
Искреннее одушевление у победивших тщеславие пастырей показывает, что пастырское дерзновение может загораться независимо от страсти. Объясняя это, св. Иоанн Лествичник говорит: «Усердие рождается от примера других» (Слово 28, 32). Видимо, одушевление пастыря, имеющего молитвенное общение с народом, создается воздействием на него массы. Напряженный тон массовых религиозных переживаний верующих производит глубокую сосредоточенность и возбужденность душевных сил также и у пастыря. Сверх того, и молитвенная обстановка в храме с большим удобством располагает его внутренно сосредоточиться. В то время, как одному ему дома можно помолиться и сокращенно, противясь лишь своей инертной и ленивой плоти, в соборной молитве, напротив, он необходимо бывает вынужден выполнять положенное уставом. Общественный характер Богослужения не — вольно заставляет его сосредоточиться на молитве, борясь с рассеянностью и разделением. В храме он объединен духом с верующими и является своего рода центром собрания, в котором сходятся молитвы всех присутствующих на Богослужении, как радиус находит средоточие в центре круга.
Вера других возбуждает веру и у пастыря. Посредствуя между паствой и Господом на соборной молитве, пастырь лично чувствует общую собранность духа, что движет его дерзновенно просить у Господа милостей для чад духовных во имя их любви и веры.
О подъеме субъективной пастырской психики на общественных церковных собраниях прекрасно высказывается св. Златоуст, говоря: «Чего не может получить тот, кто один молится сам за себя, то он получит, молясь в собрании многих. Почему? Потому что если не его собственная добродетель, то общее единодушие будет иметь великую силу… Соединимся поэтому друг с другом, свяжем себя взаимно узами любви»[57].
«Бог тронется совокупными молитвами не ради многочисленности совершающих её, но ради… добродетелей» веры и любви многих.
5. Пастырь пред Божественной Евхаристией
«Священник молится за народ, народ — за священника… И не один священник приносит молитвы благодарения, но и весь народ… и херувимы и горние силы. Все мы едино тело»[58].
Все виды Богослужения, все таинства в первые века христианства развивались в непосредственной связи с Евхаристией, предшествуя, сопутствуя или завершая ее. Она же явилась и основным источником благодатных сил, питающих и укрепляющих всех членов Церкви Христовой для духовного возрастания и подвига на всех путях христианской жизни. Евхаристия заключает в себе особо глубокий таинственно — мистический смысл. Она входит в Божественную литургию, как ее существеннейшая, краеугольная часть, обставленная подготовительными, сопроводительными и завершительными священнодействиями, требующими от пастыря такого же высокого, молитвенно — благодатного к себе отношения, как и сама Евхаристия.
Ни одно Богослужебное дело, даже сказать больше, ни одно таинство не требует от пастыря такой серьезной подготовки, сосредоточенности, чистоты, как Евхаристия и ее причащение. Отсюда «состояние» пастыря пред Божественной Евхаристией мыслится нами как исключительно важный и высокий момент, и сугубо страшный и ответственный, и сугубо благодатный и радостно — трепетный.
Евхаристия — источник бессмертия (1 Кор. 10, 16–17), «вечеря любви», «вечеря Господня». И если только чрез Евхаристию вместе с таинством покаяния «отпускаются грехи»[59], то о чем же пастырь молится пред Евхаристией? Во — первых, он благодарит Господа за это великое таинство примирения, во — вторых, он молится о прощении грехов всех людей, всюду сущих и давно умерших.
Итак, Евхаристия — небо на земле. И стояние пастыря пред нею — стояние на небе.
Во времена апостольские все виды Богослужения были в зачаточном состоянии. Они стали складываться на основе установленной Спасителем Евхаристии и того молитвенно — богослужебного чина (чтение Священного Писания, толкование его, молитв и пр.), который был обычен для еврейских синагог и хорошо известен апостолам.
Во втором веке, по свидетельству мученика Иустина, были крещальные литургии, т. е. крещение совершалось во время литургии с тем, чтобы крещаемые могли причаститься Святых Таин сейчас же после крещения.
Брак и елеосвящение также включались в ее состав. Венчание совершалось до евхаристического канона, чтобы новобрачные вместе с другими могли принять Святые Дары.
Освящение елея для таинства Елеосвящения совершалось во время проскомидии, а само помазание — после заамвонной молитвы.
Отпевание покойников предварялось и теперь часто предваряется «заупокойной» литургией.
Богоявленское освящение воды и до сего времени приурочивается к литургии, как бы завершая ее.
Святые отцы последующих веков свидетельствуют о том же. Например, св. Дионисий Ареопагит называет Евхаристию «таинством таинств».
Следует подчеркнуть особую связь Евхаристии не только с Богослужениями, таинствами, но и с самой Церковью Христовой. Евхаристия немыслима вне Церкви, вне действующей в ней благодати Святого Духа. Равным образом и Церковь немыслима вне Евхаристии, вне евхаристического жертвоприношения. Такая обоюдная зависимость проистекает от того, что как Евхаристия, так и Церковь есть Тело Христово.
Церковь есть живой благодатный организм, развивающийся на основе зиждительных сил таинства Евхаристии, те. Таинства Тела и Крови Христовых. Отсюда быть в Церкви значит быть в составе Тела Христова, т. е. быть в теснейшем духовно — благодатном общении со Христом через таинство святой Евхаристии (Ин. 6,56).
«Когда вся тварь, — говорит св. Симеон Новый Богослов, — бывая обоготворенной, сделалась нечистой, и все люди ниспали в крайнюю глубину зла, тогда нисшел на землю Сын Божий и Бог, чтобы восстановить человека и оживотворить его»[60].
Выражение Апостола о Теле Христовом и членах его (1 Кор. 12, 27) надо понимать совершенно конкретно и реально. Ибо это значит, что верующие уже теперь живут благодаря этой Крови Христовой жизнью во Христе, подлинно завися от Главы этого Тела — Христа, и облечены этой Плотью Христовой. Таким именно образом Церковь является в таинстве евхаристического причащения.
Это значит, что верующие церковные люди в Евхаристии находят основу мирного духовно — молитвенного единения с Богом и людьми во Христе (Кор. 10, 17).
Трудно переоценить значение мира для человечества. Счастье людей обеспечивается именно в мирное время, когда нет войны, разделения, междоусобиц.
И вот св. Евхаристия сокраментально обеспечивает пред Богом именно этот мир для всех людей, всего человечества.
Слово «литургия» с греческого означает «общее дело». Чрез нее прежде всего осуществляется восстановление единства в человеческом роде. А так как Евхаристия — основа литургии, отсюда, по словам св. Златоуста, она есть по преимуществу акт служения мира[61].
В данном случае имеется в виду два мира:
1) мир с Богом, следовательно, со своей совестью,
2) мир с ближним — со всем человечеством.
1) Отец Иоанн Сергиев говорит: «Первообраз пришел к образу, Творец к твари. Чрез Него (Христа) мы примирились с Богом»[62].
По учению Слова Божия и святых отцов, Спаситель как Агнец Божий является именно Жертвой примирения человека с Богом. Пострадавший и умерший за род человеческий Он, таким образом, соединил нас с Богом, упразднил бездну разделения, совокупил человека Творцу.
Обретая чрез св. Евхаристию мир (примирение, дружбу) с Богом, мы примиряемся со своей совестью. Если, по мысли некоторых святых отцов, совесть есть голос Божий в душе человека, то чрез таинство св. Евхаристии (покаяние и причащение) этот голос Божий, возбужденный грехом, умалчивает, как бы успокаивается, и человек в душе своей испытывает подлинный желанный мир.
2) Естественно, созданный благодаря св. Евхаристии в душе человека мир не остается, так сказать, единоличным, частным, индивидуальным состоянием человека. Мир, как блаженное начало, как качество высокой цены изливается во вне, т. е. на другие сердца человеческие.
Так решается проблема достигается мира с ближним. Сердце человеческое, исполненное благодатного мира, положительно влияет на другой индивидуум, умиротворяя его и успокаивая, создавая из субъективной объективную атмосферу добрых мирных отношений, умиротворяя все окружающее.
Таким образом, Церковь знает немало людей, с именем которых связаны дела миротворчества частного, общественного, государственного характера (святитель Николай Мирликийский, преподобный Сергий Радонежский), но в полном смысле Миротворец — во вселенском, экуменическом плане — является Христос Спаситель (Мф. 5,9). Он есть мир наш, Миротворец всего человечества, всех народов.
Настоящий мир, мир, понимаемый нами как зиждительная стихия, как атмосфера полной жизни, искреннего, братского взаимодоверия, сотрудничества между народами возможен только чрез Божественного Миротворца — Христа, чрез Его искупительную Голгофскую Жертву, приносимую в Евхаристии.
Слова «Твоя от Твоих, Тебе приносяще о всех и за вся», возглашаемые священником при совершении Божественной Евхаристии, мыслятся сознанием Церкви как слова великого примирения, как момент возношения св. Даров во имя дружбы, братства всех людей земного шара. С этой именно точки зрения св. Евхаристия и только она может быть сильна подвигнуть народы и племена к братскому единству и подлинному доверию людей между собой.
Оценивая св. Евхаристию именно с этой точки зрения, архиепископ Вениамин и называет ее «Чашей Жизни» или «Рычагом мира»[63], посредством которого поднимаются и соединяются народы в единое монолитное братство под сенью владычества Бога Отца.
И как жаждет человечество этого вожделенного момента! Как оно теперь стремится к этой великой цели! «И будет едино стадо и един Пастырь» (Ин. 10,16).
Отсюда как высока и благородна роль пастыря, приносящего Евхаристическую Жертву, Жертву мира во всем мире, Жертву братства и примирения со всеми народами!
Еще задолго до Сионской Тайной Вечери Спаситель раскрыл апостолам таинственный, мистический смысл Евхаристии Это произошло во время Капернаумской проповеди о Хлебе Жизни (Ин. 6). Проповедь эта разделяется на две части: предварительную, в которой Он говорил о ветхозаветном прообразе Евхаристии (ст. 27–47) и на само учение о Небесном хлебе Жизни. Ветхозаветная манна была прообразом, символом вечного хлеба, но прообразом неполным инесовершенным (ст. 49).
Это все и раскрыто было в проповеди Самого Спасителя: «Я есмь Хлеб Жизни. Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; Хлеб же, сходящий с неба таков, что ядущий Его не умрет» (Ин. 6,48–59). «Ядуший Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (Ин. 6,54).
Таким образом, Тело Христа животворит тех, которые становятся причастниками Его, так как оно изгоняет смерть.
«По многоразличной премудрости и благости Божественного Питателя, — говорит митрополит Филрет Московский, — ощутительный плод вкушения трапезы Господней является верующим то неизреченной реальностью в сердце6 то сладкой тишиной в душе, то светлостью в уме, то глубоким миром совести, то утешением обуреваемых страстей душевных, то живейшим ощущением любви к Богу или умножением ревности и силы к духовным подвигам»[64].
В Евхаристическом единении нас со Христом следует видеть выражение неизреченной домостроительной любви к нам Бога. Чтобы ввести нас в большее содружество с Собой и показать Свою любовь, Он дал желающим не только видеть Его, но и осязать, и есть, и касаться зубами Плоти Его, и соединяться с Ним, и насыщать Им всякое желание.
Как от вечности, прежде создания мира, был предназначен к заколению Агнец Божий (1 Петр. 1, 20), так от вечности же Он был предназначен, как Хлеб Жизни к причастию верных, к их освящению и обожению.
Что вытекает из всего сказанного об Евхаристии в отношении пастыря Церкви Христовой, какое имеет к нему отношение? Отношение имеет самое прямое и ближайшее.
Поделиться книгой: