Помоги проекту - поделись книгой:
Из всего вышеизложенного видим, что призвание, как таковое, есть результат усиленной внутренней работы над собой, а вовсе не результат какого–то чуда. Христос никого насильно не заставляет быть членом Своего Царства, но всех призывает к Нему; принять или отклонить зов Его свободен всякий[66]. Так и относительно пастырства. Пусть никто не ждет каких–либо особых чудесных явлений, заставляющих принять известное решение, а пусть всякий, способный к пастырству и особенно призванный в силу своего внутреннего самоопределения, свободно работает во имя Христовой любви, то есть, во имя пастырства, и в этом полагает свое призвание, развивает чувство долга, к которому он от вечности промыслительно предопределен (Еф. 1,11).
Не будем более вдаваться в разбор частных взглядов на пастырское призвание. Вместо этого укажем ясно различные моменты внутреннего, внешнего и церковного призвания.
2. Виды призвания
Природная склонность души кандидата пастырства к духовной жизни и деятельности признак внутреннего призвания. Эта склонность может быть унаследованной от благочестивых и благоговейных родителей.
Увлеченный бесподобным, полным величия и беспредельной любви к человечеству образом Христа Спасителя, будущий пастырь вместе с пророком восклицает: «Ты влек меня, Господи, и я увлечен; Ты сильнее меня и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мноюИ подумал я: не буду я напоминать о Нем и не буду более говорить во имя Его; но было в сердце моем как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог» (Иер. 20,7,9). Подобное же настроение апостол Петр выразил в восклицании: «Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни, и мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живаго» (Ин. 6,689).
Сознание чрезвычайной важности пастырской работы и настойчивое требование совести посвятить себя ей (Мф. 9,36) - все это элементы внутреннего порядка; ускорение или замедление в следовании их одного за другим зависит от разных обстоятельств в жизни. Окончательно же определяющим моментом является требование совести свободно посвятить себя пастырскому служению. Совесть должна разобраться: от Бога ли побуждения эти или от собственного «я»; влечет ли кандидата пастырства чистое самоотверженное желание послужить спасению людей, или же его толкают на этот путь другие побуждения, не столь возвышенного порядка; стремится ли он к пастырству, чтобы питать и поить духовно алчущих и жаждущих, или его привлекают там тук и волна его духовных овец (Иез. 34,3); предвидит ли он неизбежные при пастырском служении скорби и печали и готов ли за имя Христа их понести, или он надеется в пастырстве найти беспечальный «живот» и готовый кусок хлеба; идет ли он на пастырский подвиг с готовностью принимать оплевания, заушения и понести крест Христов, или его влекут туда жажда власти и суетной мирской славы. Совесть должна испытать намерения кандидата священства, и если окажется, что намечаемая им цель пастырствования совпадет с целью, изображенной Евангелием, тогда наличие пастырского призвания у кандидатов не подлежит сомнению.
Кроме внутреннего призвания бывает призвание внешнее. Во–первых, оно проявляется иногда в чрезвычайных действиях, когда Господь чудесным образом призывает избранника к пастырству. Так было с апостолом Павлом (Деян. 9), с апостолом Нафанаилом (Ин. 1,474) и другими.
Во–вторых, проявляется оно и волей родителей видеть сына священником. По внешнему призванию идут люди иногда с явно корыстными целями иметь легкую и сытую жизнь с почестями и славой, не проникая во внутренний подвиг пастырского делания, хотя современный путь пастырской жизни далеко не славный и не почтенный. Все «наемники, и тати, и разбойники, которые иногда проникают во двор овчий» (Ин. 10), чтобы «распудить» овец, идут чрез внешнее призвание.
Что касается ценности этих двух призваний (внутреннего и внешнего), то, конечно, первое, то есть внутреннее призвание является самым долговечным, честным и прочным.
Внутреннее и природное призвание в пастырском служении великое, первейшее дело. Но можно ли только им одним руководствоваться? Ведь внутреннее призвание самим призываемым может быть совсем не осознанно или же осознанно очень поздно, и другими может быть не замечено. Да и много ли таких избранников, которые с уверенностью могут сказать, что они от утробы матери призваны к пастырству? «Люди с таким природным дарованием, замечает митрополит Антоний, чрезвычайно редки, притом же и они не предохранены от самообольщения, если не будут работать над собою»[67]. Всякая сила и способность для лучшего выявления и действования нуждается в развитии и воспитании. Было бы наивно думать, что наделенный от природы большими математическими способностями может, не учившись, постигнуть высоты математики и приняться за чтение лекций по этому предмету. Образование и воспитание будят способности спящие и усовершают обнаруживающиеся, обогащая обучаемого запасом знаний, без которых самые большие способности не могут получить должного применения и дать совершенного плода. Эта очевидная для всех истина не может быть исключена и в отношении пастырского служения.
Приготовление к пастырскому служению должно сопровождать и дополнять призвание. Оправдание этому мы видим в примере Спасителя. Призвав Апостолов, чтобы сделать их «ловцами человеков» (Мф. 4,19), Он в течение трех лет подготовлял их к уловлению человеческих душ, наставляя их и словами, и примером Своим. Святитель Амвросий Медиоланский, по указанию свыше избранный и посвященный в сан епископа, горько сетовал о своей неподготовленности к пастырскому служению и всеми силами старался восполнить недостаток специального богословского образования. Сделавшись епископом, он устроил пастырскую школу для клириков, чтобы и они потом не оказались в таком же затруднительном положении, в каком очутился он. Существование в Церкви во все последующее время специальных школ, готовивших к прохождению пастырского служения, доказывает, что сознание необходимости особого приготовления избранника к пастырскому служению в Церкви никогда не исчезало. Призвание Божий дар, приготовление человеческий труд. Великое дело Божие и доброе человеческое должны гармонично соединиться, чтобы для славы Божией и блага людей принести добрый плод.
Таким образом, пастырское призвание есть способность к свободному, непринужденному следованию человека за Христом, связанное со стремлением продолжения дела Христова на земле.
«Случилось, рассказывает святой Евангелист Лука, когда они были в пути, некто сказал Иисусу Христу: Господи, я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел. Но Иисус сказал ему: лисицы имеют норы и птицы небесные гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где главы приклонить. А другому сказал: следуй за Мной; тот ответил: Господи, позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: предоставь мертвым погребать мертвецов, а ты иди, благовествуй Царство Божие. Еще другой сказал: я пойду за Тобой, Господи! Но прежде позволь проститься с домашними моими. Но Иисус сказал ему: никто возложивший руку на плуг и озирающийся назад не благонадежен для Царствия Божия» (Лк. 9,572).
Очевидно, были причины, по которым Господь отверг желание одного, позвал другого, а третьего признал неблагонадежным для Царства Божия. Первый видел во Христе Иисусе Мессию и желал поступить в число учеников Его со своекорыстными рассчетами, почему Иисус и отверг его. У второго были искренние желания последовать за Христом, и он признан был годным для благовестия Царства Божия, то есть, для пастырства. Третий, наконец, был бы непрочь последовать за Иисусом, но его звали иные привязанности, а самое желание было случайное, почему и оказался он неблагонадежным для благовествования Царствия Божия, подобно тому, как если бы кто, случайно взявший на себя труд земледельца вспахать полосу земли, постепенно останавливался, оглядываясь, сколько им сделано, никогда не достиг бы того, что свойственно истинному пахарю.
«Христос Спаситель не уклонялся в сторону от дороги в поисках Своих последователей, говорит один пасторалист. Разбор был естественным следствием самого призыва, Он никого не исключал из Своих последователей, но и не препятствовал недостойным самим исключать себя…».
Вокруг Него происходила мощная работа сердец. Призыв был обращен к тому, что было самого благородного в каждом. Результат, к которому приходил человек в этой борьбе, служил вместе с тем признаком того, насколько он был достоин последовать призыву.
В этом именно и заключается то «вывевание», которое Христос Спаситель произвел над людьми[68]. Призыв и был «лопатой в Его руках» (Мф. 3,12).
Следовательно, пригодность к пастырству определяется, прежде всего, свободно–сознательным подчинением своей воли воле Божией, притом не случайно навеянным чем–либо, а вытекающим из внутреннего «я» человека и не покидающим его ни на один момент, подчинением, имеющим плодом своим потерять свою волю в Боге, чтобы снова обрести ее.
Святое Евангелие дает подробный ответ на то, благодаря какому психическому фактору возможен переход от призвания внешнего к призванию внутреннему. Достаточно вспомнить картину восстановления Петра в его апостольском достоинстве после отречения.
По Своем воскресении Христос явился в третий раз Своим ученикам на берегу заветного Геннисаретского озера. Зеркальная поверхность озера, необычайный улов по слову Спасителя, на берегу разведенный огонь, приготовленная трапеза, все это должно было напомнить апостолу Петру первое его призвание к апостольскому служению. Костер же на берегу пылал в знамение костра во дворе первосвященника, где было печальное отречение Апостола. Трижды Петр отрекся, трижды вопрошал его Господь о любви к Себе: «Симоне Ионин, любишь ли ты Меня больше, нежели они?» (Ин. 21,158).
Ввиду особой важности этого троекратного призыва апостола Петра к пастырской любви остановимся на нем несколько подробнее.
В этом призыве (Ин. 21,157) русское слово «любовь» выражено в греческом тексте двумя разными словами, имеющими неодинаковое содержание.
В первом призыве: любишь ли ты Меня больше, нежели они (т.е. Апостолы), в греческом тексте употреблен термин, означающий любовь, основанную на убеждении в высоких достоинствах любимого лица, а уже отсюда и к другим людям. Такой любовью любили в то время Спасителя все прочие Апостолы. Но Спаситель хотел бы видеть большую, чем у них, любовь у апостола Петра, троекратно отрекшегося от Него. Он хотел видеть любовь, приближающуюся к той любви, которая охватила Апостолов после сошествия Святого Духа на них, когда это слово ( ) стало обозначать проникновенную, сознательно–жертвенную любовь, как проявление уже той высшей духовной свободы, которую Апостолы стали иметь со дня Святой Пятидесятницы. При такой именно любви обеспечивается уход не только за взрослыми овцами, но и за «агнцами», т.е., ягнятами, которые нуждаются в особом кормлении, питании. Поэтому Спаситель и сказал Петру: «паси агнцев Моих».
Апостол Петр на этот первый призыв отвечает Спасителю:
люблю Тебя. Глагол в его первичном значении обозначает дружеское, сердечное расположение, естественную любовь к кому–либо, в данном случае ко Христу. И лишь после Святой Пятидесятницы это слово одухотворилось и стало выражать христианскую благодатную любовь в личных отношениях между христианами и в их отношениях к Богу.
В момент беседы со Спасителем у апостола Петра не было еще такой любви, которая могла бы обеспечить уход и за агнцами ягнятами, т.е., слабыми в вере людьми. Поэтому Христос при втором призыве отвечает Петру: «Паси овец Моих», т.е. Христос не выделил агнцев как нуждающихся в дополнительном уходе и особой заботе.
Во втором обращении к апостолу Петру Христос употребляет те же слова - , но уже без добавления «больше, нежели они». Этим Христос как бы хотел спросить Апостола: имеет ли он хотя бы ту же любовь, какую должны иметь все ученики Его. И когда Петр ответил прежними словами: , то Спаситель поручает ему только взрослых овец: — управляй овцами Моими.
Обращаясь к Петру в третий раз, Христос употребил тот же глагол, что и Петр: . Этим Христос как бы хотел проверить, имел ли Петр то дружеское, сердечное расположение и естественную любовь ко Христу, о какой сам Петр только что говорил Ему. Этот третий вопрос так огорчил Петра, сердечно уязвил его, что он изменил свой ответ. Он уже не говорит о своей любви, а лишь скорбно указывает, что Христос как Всеведущий, проникая в его сердце, видит Сам, наряду с его слабостями, и искреннюю любовь к Нему.
После этого смиренного исповедания Петра Христос поручает ему заботу об овцах, точнее об овечках ( ), нуждающихся в усиленном уходе.
Спаситель знал, что Апостол, приобщившись благодати Святого Духа (в день Святой Пятидесятницы), получит благодатную силу и для жертвенной любви ( ), чтобы пасти не только овец, но и овечек–агнцев–ягнят, т.е. охватывать своей любовью всех уверовавших во Христа.
Из разбора Евангельского текста о призвании апостола Петра к апостольскому служению мы видим, какой смысл, какое содержание вкладывалось в слово «любовь». В евангельском тексте под термином разумеется любовь наиболее совершенная любовь жертвенная. Исходным началом этой любви в духе любящего является любовь Бога к миру и человеку. Такую любовь Спасителя ученики испытали на себе, ощутили в своем сердце. Она вызвала в них ответную любовь и не только к Нему, но и к людям. Двойная любовь захватывает все существо их вплоть до самоотречения по примеру Христа, как о том свидетельствует Апостол любви Иоанн Богослов (1 Ин. 3,16).
Ничто так не роднит и не сближает человека с Богом, ничто не делает его столь божественным и благодатным, как эта превысшая и неизреченная любовь Божия, даруемая человеку (1 Ин. 4,7).
Итак, на первом месте в этой высшей агапической[69] любви является ощущаемая любовь Бога к человеку и ответная любовь к Нему как Источнику жизни. И уже отсюда (в душе любящего) изливается и любовь к людям, и особенно к слабым, страдающим, не окрепшим ни в любви, ни в вере. И любовь эта не есть любовь только сердца и чувства, но и сознания, убеждения и воли.
Для второй любви филической характерна любовь к человеку, любовь в ее общем значении, вырастающая из задушевной общности и близости при совместной жизни. Это любовь–дружба. Воспринимаемая в Боге эта любовь–дружба согревается и возвышается религиозным чувством и пускает глубокие корни в душе человека. При усилении веры и любви к Богу усиливается и любовь к человеку.
Как видим, первая (агапическая) любовь более связана с Богом, вторая (филическая) - с человеком. Первая как бы низводит Бога на землю (в сердце человека), вторая человеческое сердце объединяет с другими людьми и возводит к Небу.
Таким образом, на примере святых Апостолов (в частности апостола Петра) мы видим, что воспитание в себе глубокого внутреннего призвания к пастырству вполне возможно только при содействии истинной любви ко Христу[70].
Однако некоторые возражают, считая, что человек не может воспитать в себе внутреннего призвания; если его нет в сердце, то принудительное воспитание к пастырству может потом отразиться гибелью.
Следует заметить, что мы говорим не о внешней принудительности со стороны, но о свободном подчинении своей личности делу Христову. Центр всех возражений против возможности воспитания в себе внутреннего настроения лежит в одном нежелании серьезно поработать над собой.
Утверждающие невозможность воспитания внутреннего призвания, как ясно сознанного стремления к пастырству, вместе с тем утверждают невозможность и всякого вообще нравственного совершенства.
Допустим, что у вас в данное время нет никакого желания молиться. Что же мы должны делать? Дожидаться ли, когда такое желание само явится или же произвести над собой усилие, заставить себя помолиться? Скажут, что эта молитва может дать обратные результаты. Но как же святые отцы заповедуют не допускать расслабления своей воли и указывают на волевую молитву. Не хочешь, а молись. Путем постоянного навыка образуется нормальная молитва.
В призвании к пастырству замечается подобное же явление. Если мы любим Христа Спасителя, то несомненно осознаем свой долг продолжать Его дело, особенно, если обстоятельства жизни (например, духовная школа) поставили нас на этот путь.
Святитель Григорий Двоеслов утверждает: «Если пастырские труды служат верным свидетельством любви к Господу, то и наоборот, кто отказывается пасти стадо Божие, имея к тому и нужные способности, и самое призвание, тот тем явно показывает, что не любит Пастыреначальника»[71]. И святитель Иоанн Златоуст в принятии на себя подвига пастырства видит также решительное выражение любви ко Христу. «Он мог бы сказать Петру, говорит св. Златоуст, если любишь Меня, подвизайся в посте, молитвах, бдениях и проч. Но оставив теперь все это, Он говорит: паси овец Моих»[72].
Но, спрашивается, как же быть, когда Бог зовет нас через внешние обстоятельства жизни (внешнее призвание) к пастырству, а мы ясно ощущаем, что у нас нет внутреннего призвания, без которого мы не имеем нравственного права принять пастырство?
В таком случае на поле нашего сознания вызвать идею долга, чтобы эта идея была господствующим настроением нашего духа. Когда при выборе служения будет преобладающим мотивом над прочими идея долга, тогда уже легче будет принудить себя к ближайшему и непосредственному знакомству с пастырством. Плодом этого знакомства непременно явится интерес к пастырскому делу. Потрясать человеческие сердца словом, вести людей к нравственному совершенству, соединять их с Богом, быть их другом и отцом, утешать их в скорби, радоваться их радостями, жить одной с ними жизнью, да разве может быть что интереснее этого?!
Так именно решается вопрос возможности перехода от внешнего призвания к внутреннему.
Для принятия на себя пастырства, кроме внутреннего и внешнего призвания необходимо еще призвание, так называемое, церковное, т.е. призвание Церкви. Читая о призвании святых Апостолов, мы замечаем, что они не сказали даже простого «да» на зов Христа, но их сердца возгорелись любовью ко Христу до такой степени, что они свободно от всяких сомнений и с совершенной простотой и целостностью самопожертвования доверились Христу, и Христос с Своей стороны оказал им доверие, сделав их пастырями. Отсюда ясно, что для следования за Христом с целью продолжения Его пастырства нужно, во–первых, чтобы ищущий пастырства любил Христа, и во–вторых, чтобы Христос Спаситель доверил ему в лице Церкви это служение. Без такого призвания, действительно, никто не может быть истинным пастырем. Без призвания Церковью ни врожденная склонность к пастырству, ни другие потребные духовные качества не могут сделать призванного достойным пастырства. Не призванный Церковью, но самомнительно и собственными силами стремящийся получить тяжелые и высокие обязанности пастыря показывает себя славолюбцем и лишенным сознания и совершенного знания дела, к которому он стремится ради славы. Таковой ни на обязанности не смотрит, ни на слабость своих сил, ни на ответственность. Таковой совершенно не пригоден к великому званию пастырства, потому что не может ни тяжести его нести, не соразмеривая ее, ни забот выносить, не измеривши их, ни вообще заботиться о счастьи вверенной ему паствы, как самолюбец и корыстолюбец. Это наемный пастырь, наскочивший на пастырство, и не входящий дверьми, но, как вор и разбойник, перескакивающий через ограду, и нет ему заботы об овцах.
О таковом церковном призвании учит нас Священное Писание примером святых Апостолов: «И помолившись, и сказали: Ты, Господи, Сердцеведец всех, покажи из сих двоих одного, которого Ты избрал» (Деян. 1,24).
После всего вышеизложенного легко определить положительные данные, относящиеся к призванию истинного пастыря.
Истинным пастырем может быть только тот, кто 1) имеет любовь к Богу; 2) свободно–сознательно подчинит свою волю воле Бога; 3) кто воспитает в себе прочное внутреннее настроение, пригодное для пастырства; 4) кто сознает свое недостоинство; 5) кто достойно приготовился к названному служению как в моральном, так и в интеллектуальном отношении и, наконец, 6) кто получит доверие от Пастыреначальника через Церковь[73].
В притче о званных на вечерю (Лк. 14,164) Иисус Христос реально изобразил отношение иудеев к призыву Его в царство благодати. Народ избранный, который прежде так рвался к светлому будущему, когда оно, действительно, настало, на все призывы своего Царя отвечал, приводя в свое оправдание разнообразные соображения: «Молю ти ся, имей мя отречена». Это ничто иное, как отречение от пастырства. Как приложимы здесь заключительные слова Спасителя: Мнози же суть звани, мало же избранных!Не остаются ли они вечным укором за подобное отношение к призванию? Не служат ли они горьким, безотрадным пророчеством по отношению к борцам за евангельскую правду? Ведь ни для кого не тайна, что причина отказа от пастырства, по преимуществу, есть борьба званных из–за евангельских «сел, волов, жен». Тяжело человеку, выросшему среди людской своевольной атмосферы, во имя известной идеи отказаться совсем от своей греховной воли и подчинить свои стремления высшей, руководящей силе.
3. Вопрос о настроении призываемого
Внутреннее настроение призываемого к пастырству характеризуется, прежде всего, вдумчивым отношением к цели своей жизни. Этому научает пример Пастыреначальника, Который проявил необыкновенную сосредоточенность в храме Иерусалимском. С поля Его сознания никогда не исчезала мысль о конечном результате Его пастырской деятельности. Объясняя слова пророка Исаии в Назаретской синагоге, Он прямо прилагает их к Себе, видя в пророчестве реальное исполнение, и все соглашаются с Ним. «Следовательно, говорит проф. В. Сокольский, полная убежденность в исполнимости пастырского служения вот что обуславливает истинное достижение цели пастырства»[74].
Если вполне прилагать это требование к кандидату пастырства, то, конечно, ни один кандидат не может оказаться достойным пастырства. Даже святые люди, богато одаренные силою духа, чувствовали себя недостойными пастырства и старались избежать принятия его, каковы Григорий Неокесарийский, Ефрем Сирин, Амвросий, Августин, Иоанн Златоуст, Василий Великий. Все они испытали тяжелое томление духа от решительного перелома своей воли и быстрого поворота к положению иному и высокому. Состояние духа их было более болезненное, чем радостное, более тревожное, чем спокойное. Это состояние борьбы между страхом и надеждою. Но все они надеялись на помощь Пастыреначальника, на Его всесильную благодать, «немощная врачующую и оскудевающая восполняющую», которая содействует истинному пастырю на всех путях его жизни. Это именно упование и пересиливало всегда у них сознание слабости своих сил: «Не на мою немощь надеюсь, а всего жду от Небесного Подателя всякого блага и всякого совершенства, Ему предаю жребий всего служения и всей моей жизни». Если их весы воли колебались то в ту, то в другую сторону по причине боязни принять свое и других лиц желание за волю Божию, то в окончательном результате воля Божия превозмогала.
В Евангелии от Луки повествуется, что Христос, вошедши в одну лодку, которая была Симонова, просил его отплыть несколько от берега, и сев, учил народ из лодки. Когда же перестал учить, сказал Симону: отплыви на глубину и закиньте сети свои для лова. Симон сказал Ему в ответ: Наставник! Мы трудились всю ночь и ничего не поймали, но по слову Твоему закину сеть. Сделав это, они поймали великое множество рыб, и даже сеть у них прорывалась, и дали знак товарищам, находившимся на другой лодке, чтобы пришли помочь им; и пришли, и наполнили обе лодки, так что они начали тонуть. Увидев это, Симон Петр припал к коленам Господа и сказал: выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный. Ибо ужас объял его и всех бывших с ним от этого лова рыб, ими пойманных; также и Иакова и Иоанна, сыновей Зеведеевых, бывших товарищами Симону. И сказал Симону Иисус, не бойся; отныне будешь ловить человеков(Лк. 5,30; Мф. 4,19; Мк. 1,17).
Огромная стая рыб в данном месте на Галилейском озере не показалась бы опытному рыбаку удивительной. Чудесно было то, что Господь увидел сквозь эти воды рыб и повелел Петру закинуть сеть. Господь мог смотреть чрез воды в глубину этого озера. Он мог смотреть также и видеть, что происходит в глубине сердца Петра. Он видел сердце, и все, что Он говорил, свидетельствовало об этом и говорило Петру, что находилось внутри его. Мог ли быть ловцом людей тот, из сердца которого после труда, продолжавшегося в течение ночи, была вынута пустая сеть или сеть, только наполненная песком и разорванная камнями? Вот о чем думал Петр, когда припал к коленам Иисуса и сказал: выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный! Это был вопль самообличения, первый порыв страха и изумления тех чувств, которые впоследствии возросли до степени обожания и любви. Петр не разумел в собственном смысле: «выйди от меня», а разумел только и это было известным Сердцеведцу: я крайне недостоин быть подле Тебя, но позволь мне остаться.
Вот почему Иисус ответил ему на это: «Не бойся, отныне будешь человеков ловить!». Отсюда ясно, что исполнение целей пастырства обуславливается смиренным сознанием своего недостоинства и постоянным покаянным настроением. Поэтому следует знать, во–первых, что избрание звания есть событие, которого никто не видит и не знает, кроме Бога; оно сокрыто и нередко таится, как драгоценный камень, в сокровищнице сердца, и даже сам его хозяин не знает, чем награжден он; во–вторых, что Господь знает угодные Ему орудия Своей благодати, и там, где человеческому мышлению не представляется ничего, кроме немощи и недостоинства, там, как это сказалось в призвании к апостольству мытаря Матфея, зрит наиболее плодоносную почву для небесного делания; Он по преимуществу избирает и низводит на ниву Свою или немощных, или изветшалых, или совсем юных, или немудрых в глаза мира сего, чтобы, с одной стороны, всем было видно, что судьбы Церкви Он Сам непосредственно строит и направляет, а с другой, самою высотою служения возбудить недостойного к ревностному самоисправлению и самоусовершенствованию, и тем дать ему средство соделаться достойным изливаемых на него щедрот; в–третьих, надо знать, что пастырский талант усугубляется благодатию, и считают поэтому несправедливым ссылаться на немощь и вследствие этого отказываться от призвания, когда, по слову Пастыреначальника, сила Его в немощи совершается и строение Церкви созидается не слабыми силами человеческими, а благодатию Духа Святого, присно живущего в Церкви; в–четвертых, наконец, надо знать и то, что постоянное покаянное смиренное настроение заставляет человека прислушиваться к требованиям Божественного Пастыреначальника и велениям собственной совести, так что при каждом падении такому человеку будет ясно несоответствие идеальных требований с характером положительных действий в сфере обыденной жизни, так что, когда совесть укажет человеку несоответствие между евангельским идеалом христианского пастыря и его человеческой слабостью, то самосознание его утверждает это несоответствие, как отступление его от нормы, как падение и грех. Этот грех, естественно, до тех пор будет мучить человека, пока он путем непрерывного подвига не начнет приближаться к евангельскому идеалу. Без сомнения, все принимающие пастырство, по слову Священного Писания, «всегда суть раби неключими», то есть, ничего не стоющие» (Лк. 17,10), но раз Сам Пастыреначальник желает продолжения Своего дела, то полагает ли немощь человеческая окончательный приговор для принятия или отказа? Все призываемые сознавали и сознают свое недостоинство, епе неотъемлемый предикат человеческой субстанции после потери райской невинности. Следовательно, на основании евангельских данных все штрихи, характеризующие внутреннее настроение готовящегося к пастырству, можно сконцентрировать в такую картину.
Пастыреначальник требует от желающих принять на себя подвиг пастырства не столько силы и опытности или даже степени греховности, сколько готовности принять Его святую волю и исполнить. В избрании путей жизни безопаснее последовать указаниям Евангелия, чем собственному усмотрению, в этом, именно, и проявляется «высшая свобода».
Есть факты, что некоторые благочестивые люди не решаются принять пастырство исключительно по своему смирению. Они, как евангельский мытарь, не смеют поднять даже очей своих к небу, не то чтобы помыслить о таком великом служении.
Вопрос о том, правы ли они, что не дерзают к подвигу пастырскому. Евангельский текст, особенно 21 глава от Иоанна отвечает на этот вопрос. Господь Первоверховного Апостола спрашивает три раза о любви, прежде чем поручить ему пастырство. Очевидно, что подвиг этот требует высочайшей любви. Но мы знаем также, что строгий нелицеприятный Судия не признал уважительную укоризну приточного раба на господина своего, что тот жнет, где не сеял, и собирает там, где не расточал. Не оскорбляясь и не смущаяясь скудостью своей доли при разделе талантов, и не щедро награжденный раб должен был, по возможности своей, делать, как и получившие кто пять талантов, кто два. Следовательно, и не имеющий талантов Петровой любви, по возможности своей любви, должен делать в вертограде Божием. К великой нашей радости такой вывод подтверждается и святоотеческой литературой.
«Правда, есть и такие, которые убегают трудности пастырского служения по одному смирению, читаем у св. Григория Двоеслова, чтобы их не предпочли тем, коих они считают более достойными себя. Но такое смирение тогда только бывает действительно в очах Божиих, когда оно не упорствует непокорным противлением принятию на себя общеполезных обязанностей, возлагаемых на нас свыше. Ибо в том нет уже истинного смирения, кто слышит и понимает волю Божию, зовущую и обязывающую его к начальственному управлению над другими, а между тем, пренебрегает этою властию»[75].
4. Формирование пастырского мировоззрения
Принципами воспитания в духовной школе и принципами формирования пастырского мировоззрения должны являться: религиозность, церковность, духовность.
Нами выше было указано, что учащиеся поступают в нашу школу, движимые мотивами религиозности и церковности. Наиболее подробно в нашем изложении раскрывался принцип церковности в его теоретическом и психологическом разрезе. Говорилось, как церковность в узком смысле слова должна превращаться в воззрениях и психологии учащегося в церковность в широком смысле слова, а школьный коллектив в малую Церковь.
Менее уделялось внимания последнему принципу, именно религиозному. Принцип религиозности исходный принцип в жизни верующего человека. Недаром наши учащиеся им привлекались в духовную школу.
Разберемся в природе религиозности. Свое название она получила от слова религия, что значит связь, связывать. Религия есть связь человека с Богом и чувство внутреннего общения с Ним, ощущения единства жизни в Боге и с Богом. Для религиозного состояния характерно именно это живое чувство связи с Богом, столь же внутренне реальное и действенное, как и всякое психическое состояние.
Это религиозное состояние поддерживается и подогревается молитвенностью, духовной трезвенностью, чуткой и живой совестью, на все реагирующей движением религиозного чувства. Такая искренняя и живая религиозность может быть основой богобоязненной жизни и не нуждаться в специальном богословском образовании. Так для рядовых членов паствы, но не так для будущих пастырей.
Природная религиозность нуждается в глубоком духовном просвещении. Религиозная вера для будущего пастыря должна быть не только верой, но и знанием, «могущим умудрить во спасении» (2 Тим. 3,156), и твердым убеждением. А для этого нужно научиться ему «исследовать Священное Писание» (Ин. 5,39) и так, чтобы «не повреждать слов Божиих» (2 Кор. 2,17).
Одновременно с изучением Священного Писания следует научиться ему исследовать, «испытывать и самого себя, в вере ли я» (2 Кор. 13,5), чтобы «укрепляться в благодати» (2 Тим. 2,1) и «в обновлении ума» (Рим. 12,2).
Для всего этого молодому человеку и нужна духовная школа. С большим упованием, что она все это именно и дает ему, он и переступает порог школы. И что же? К прискорбию нужно сказать, что нередко от некоторых из оканчивающих духовную школу можно слышать: «Раньше, до школы я был более религиозен, чем при окончании». Выходит, что школа не оправдала надежды и не дала того, что от нее хотели получить.
Следует прямо сказать, что подобное суждение выходит из неправильного представления о нашей школе; рассуждающему так эта школа представлялась «школой благочестия» в большей мере, чем школой богословского знания. А между тем наша школа, давая богословские знания, рассчитывает, что на них, как на фундаменте, и должны на пастырском служении расцветать все духовные дары, и особенно благодатный дар благочестия. Вместе с тем весь свой педагогический процесс она строит на религиозно–церковной воспитательной системе, с участием учащихся в богослужении, молитве, братолюбии и во всем том, к чему и чем дышит церковность в ее глубоком понимании.
Чтобы не терять своей природной религиозности, нужно быть активным в этой религиозности и в школе в большей мере, чем до поступления в нее.
Школа, создавая условия для религиозно–церковного воспитания, воспитывает учащихся не сама по себе, а в совместных усилиях с каждым из этих учащихся. И доля сознательного участия самого учащегося в этом воспитании должна из года в год возрастать, постепенно переходя от воспитания к самовоспитанию.
Это особенно относится к студентам академии. Основой религиозности, как это было уже сказано, является чувство живой веры в Бога. И нужно личными усилиями это чувство поддерживать и подогревать.
Религия это не теория о Боге, а сама жизнь в Боге, в живом чувстве непрерывного общения с Ним. Вот утром, вставая с постели, готовы ли мы сразу же вступить в молитвенное общение с Богом, чтобы первый же наш утренний вздох был вздохом благодарения Господу за мирно прошедшую ночь и наступивший день? Что у нас на уме, когда мы стоим на утренней молитве? Воспринимает ли наша душа благодатную силу молитвенных слов или эти слова не идут дальше барабанной перепонки нашего уха? Начал ли я с утра чувствовать своих товарищей как членов единого Тела Христова, через любовь к которым я и призван сегодня спасаться, или по–прежнему я глух к ним и равнодушен? Вот на уроке при назойливом помысле осуждения собрал ли я духовные силы, чтобы отразить его и осудить себя в покаянном порыве перед Богом? За Богослужением в храме всегда ли я душевно и душерастворенно возношу молитвы к Всевышнему, или мой ум и сердце чаще бывает в рассеянии и расслаблении?
Если мы проследим внимательно от начала до конца хоть один день нашей жизни, то найдем, что этот день мало чем отличается от всякого другого дня по религиозной пассивности и отсутствию серьезной борьбы по «совлечению ветхого и обличению в нового человека».
Когда мы говорим о религиозности, то имеем в виду одну преобладающую черту в этом состоянии, а именно чувство. Религиозность, как таковая, захватывает преимущественно эту сферу души. Ею она питается и держится. Если это чувство падает, то вместе с ним падает вера, изменяется направление ума и слабеет воля. Односторонность религиозности очевидна. Ей не хватает, как это уже было сказано, глубины религиозного знания и силы убеждения. Сила религиозного состояния неизмеримо возрастает, когда оно захватывает и интеллект, и весь духовный состав человека, то есть, когда сфера чувства осмысливается разумной силой духа, воспитанного на Священном Писании, святых отцов, богомыслии и на живом религиозном опыте.
Религиозным человек бывает не только тогда, когда в чувстве религиозного порыва он молится Богу, но и тогда, когда предается Богомыслию, религиозно–духовным размышлениям и глубоким созерцаниям. Уходя в эти сферы, религиозный человек может жить всем напряжением своего духа и пребывать в Богообщении. Как видим, на этой стадии духовного развития религиозность поднимается на более высокую ступень, которую условно можно назвать религиозно–духовной.
Пример такой мудрой, духовной религиозности являет нам Филарет, митрополит Московский, а в более совершенной степени святые отцы и подвижники.
Наш пастырь призван быть не просто религиозным, а религиозно–духовным. Что такое духовность?
В беседе с самарянкой Христос сказал ей, что настало уже время, когда истинные поклонники «будут поклоняться Отцу в духе и истине» (Ин. 4,23). Ибо Сам «Бог есть Дух» (Ин. 24) и потому достойное и соответствующее Его природе поклонение должно быть поклонением «в духе и истине». Истина христианская во Христе, сказавшем: «Я путь, истина и жизнь, и никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14,6), то есть через веру во Христа и следование Ему. Вне этой веры во Христа и жизни по духу этой веры не может быть спасения. А так как Бог есть Дух, то и надо свой дух целиком склонить, отдать, посвятить Богу, чтобы в Нем найти полноту жизни для этого духа. Как это возможно?
Это возможно путем лишь «нового рождения» (Ин. 3,3). Это возможно не путем вторичного телесного рождения от матери, от ее «плоти и крови» (Ин. 1,13), а путем рождения от «воды и Духа» (Ин. 3,5), рождения «свыше, от Бога».
Но послушаем, что говорит Апостол, и, может быть, тронет и наше сердце благодатная сила его слов: «Благодатию вы спасены чрез веру, и сие не от вас, Божий дар; не от дел, чтобы не хвалился» (Еф. 2,8). Даже молитва в нас дар Святого Духа и голос не раба, а сына: «Мы не дух рабства приняли, чтобы жить в страхе, но приняли Дух усыновления, Которым взываем: Авва, Отче» (Рим. 8,15). И послушаем еще: «Вы не чужие и не пришельцы, но сограждане святым и свои Богу» (Еф. 2,19).
Поэтому будем «исполняться духом, назидая самих себя псалмами, и славословиями, и песнопениями духовными, поя и воспевая в сердцах наших Господу. Благодаря за все Бога и Отца, во имя Господа нашего Иисуса Христа» (Еф. 5,180).
Как все сказанное Апостолом благодатно, просто, близко к сердцу и духу! Так что же такое дух и духовная жизнь в человеке?
Если дух по началу своего развития в душе нашей есть только «начаток»[76], семя духовной жизни, то в самом этом духе при его развитии исходным началом является «начаток Духа Святого» (Рим. 8,23), как зерно, семя Божественной жизни в духе человека. По мере развития этого Божественного семени развивающийся дух человека все более входит в единство «с Господом» (1 Кор. 6,17).
Таким образом, духовность выражается в форму совершенной зрелости на почве развития предыдущих принципов: религиозность, церковность и духовность.
Переходим к главной теме нашей лекции, именно, к формированию пастырского мировоззрения.
Наше изложение принципов религиозно–духовной жизни представляло бы из себя попытку раскрыть последовательные этапы в развитии жизни во Христе, насколько они доступны и возможны в условиях школьной жизни наших учащихся.
Теперь займемся непосредственно исследованием вопроса формирования
Какая, спрашиваем, основная идея должна постоянно волновать пастырскую душу и занимать пастырское сознание? Такой всеобъемлющей идеей является идея Царства Божия или Царства Небесного.
Свое общественное служение Христос Спаситель начал с краткого призыва: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 4,17). В этом кратком изречении дана вся программа (в основной ее идее) Евангельского благовестия и указано необходимое условие для его принятия. С этого момента учение о Царстве Божием явилось средоточием Евангельской проповеди Спасителя, посвященной раскрытию именно этой всеобъемлющей христианской цели идеи.
Пришедший на землю «взыскать и спасти погибшее» (Мф. 18,11) Христос Спаситель прежде всего и начал сеять семена Царствия Божия в грешные души. Его обращение с грешниками было непрерывным сеянием идей Царства Божия под самыми разнообразными образами: жемчужины, невода, сокровища, поля, закваски, зерна горчичного и проч. (Мф. 13). Божественное слово Спасителя, раскрывая человеческую греховность, вместе с тем у мытарей, блудниц, самарянки, разбойника и других вызвало к жизни свойственные им от природы задатки добра и тем ставило их на путь новой жизни.
Эта новая жизнь и есть Царство Божие. Его–то прежде всего и нужно «искать» (Мф. 6,33). Начинается Оно с признания «нищеты духовной» (Мф. 5,3) и требует больших усилий («нудится») для своего развития и укрепления.
На путях Царства Божия неизбежны страдания и скорби, но ими–то и «надлежит нам войти в Царствие Божие» (Лк. 14,22). Особенно много Спаситель учил о Царствии Божием по воскресении Своем, «в продолжении сорока дней, являясь ученикам и говоря о Царствии Божием» (Деян. 1,3).
Поделиться книгой: