Год моего рождения

И за то, что меж ущелий диких Он отряд аульский вел в горах С гордым именем вождей великих, С кличем партизанским на устах; И за то, что по тропинкам скрытым Шел отряд, сметая рубежи Лучших войск халиловских бандитов И наемников Узун-ходжи. Да, Жахбар, ты мастер целить в спину, Злобный, не забывший ничего, С новым иностранным карабином Выследил ты дядю моего. Он скакал под буркою андийской, Будто бы расправив два крыла. Взвыла пуля с маркою английской И ему в предсердие вошла. Так скосил предательским ударом Дядю, брата моего отца, Золотник заморского свинца, Пущенный в него рукой Жахбара.

* * *

Было мне тогда не больше года. Так и не увидевшись со мной, Пал боец в сраженье за свободу, Скошенный бандитскою рукой. Ты погиб, но будут жить сказанья О герое, бившемся с врагом. Ты погиб, но не умрут преданья О великом подвиге твоем. Вот ружье, что было в битвах жарких. Вот твоя черкеска на стене… Это, может, лучшие подарки, И о них-то в песнях пели мне. Пронесутся над горами тучи, Утечет немало грозных дней, И мальчишку многому научат Эти знаки памяти твоей.

Глава третья

МОЙ ОТЕЦ

Итак, великая борьба за счастье Весь род наш разделила на две части. Орлы в высоких скалах гнезда свили, Но тут же рядом вороны сидят… На поле нашего аула были Цветы, дающие и мед и яд. Итак, наш род крестьянский разделила В час испытанья для страны родной Великая разгневанная сила, Зовущаяся классовой борьбой. Раздув огонь великого пожара, Уже не пряча своего лица. Она к бандитам бросила Жахбара И к партизанам привела отца. О мой отец, всегда, везде с отрядом Ты шел в бои под орудийный гул, — Так почему ж ты не был с нами рядом В тот час, когда отряд пришел в аул? Когда пришли в родимое селенье И те, что были ранены в боях, И те, о ком гаданье на камнях Упорно не сулило возвращенья? Скажи, отец, какая же причина Солдату помешала в этот час Прийти, чтоб в первый раз взглянуть на сына, Чтоб брата увидать в последний раз? Ты знал, конечно, что, по всем адатам, По вековым законам наших гор, Не попрощаться у могилы с братом — Большое преступленье и позор. В те дни в аул тебя так властно звали И люди, и сожженные дома, В те дни тебя нетерпеливо ждали В твоей семье — ведь впереди зима. Ужели ты не слышал, как упрямо Тебя звала своею песней мама?

ПЕСНЯ

«Ночью непогода злится, Кто-то к нам в окно стучится. Это дождик, а не ты. Вот в ночи со скрипом кто-то Наши отворил ворота. Это ветер, а не ты. Вот к птенцам отец до срока Возвратился издалека. Это сокол, а не ты. Вот, осыпав скалы мелом, Дед пришел в тулупе белом. Это холод, а не ты! День и ночь неутомимо Пролетает всадник мимо. Это время, а не ты. Солнце жгло, и жгли морозы, Но не высыхают слезы. Их осушишь только ты. Было солнце, было лето, Только сердце не согрето. А согреешь только ты».

* * *

Ты слышал все! Ты видел слезы сына, Ты видел мать и наш холодный дом. Но ты не шел. И понял я потом, Что были веские на то причины.

* * *

Гонец в дороге был четыре дня. Тот, кто потом пошел бы той дорогой, Нашел бы след его, нашел бы много Пустых обойм, убитого коня, И фляжку на кавказском ремешке, И кровь, запекшуюся на песке. Был так тяжел четырехдневный путь, Что у гонца, когда достиг он цели, Едва хватило сил, чтоб еле-еле Рукою слабой показать на грудь. И встретившие друга партизаны В затерянных ущельях Тляроты Порвали полотенца на бинты, Чтобы повязку наложить на рану. Но на груди была не рана, — нет. Там возле сердца спрятан был пакет. Горел костер. И при мерцавшем свете Всему отряду, Боевым друзьям Читал отец, сбиваясь, по складам Известье, что гонец принес в пакете. Полученная весть была такой, Что, если б это было перед боем, Отряд поднялся б и рванулся в бой — И выиграл сражение любое. Но бой был позади на этот раз — Ни выстрелов в ночи, ни вспышек частых. Еще с утра получен был приказ О переходе на другой участок. Приказ бойцам — готовиться к пути В пункт энский для несенья караула. И так как близ родимого аула Лежит их путь, разрешено зайти Туда на сутки. В ожиданье встречи, Как никогда, стучало сто сердец. Костры горели, был ноябрьский вечер… Тогда-то и пришел в отряд гонец. А на заре отряд в родной аул Уже скакал под песню боевую, И конь отца густую пыль взметнул, Но путь его лег в сторону другую. Отец летит вперед во весь опор, Он смотрит вдаль таким счастливым взглядом! Он едет делегатом от отряда На съезд, на первый съезд народов гор.

* * *

Леса, где в три обхвата каждый ствол, Крутые горы, острые отроги. В такой глуши заблудится орел И тур, пожалуй, не найдет дороги. Но здесь знакомы издавна отцу Тропинки все и каждый ход в пещере. Здесь мой отец наперекор свинцу Шагал в крови, весь этот край измерил. Он скачет и под солнцем и во тьме, Срезая все углы дороги длинной, То появляясь на крутом холме, То исчезая в глубине лощины. То тихо пробираясь сквозь туман, То вглядываясь в даль из-под ладони, То на скалу, минуя вражий стан, То между скал скрываясь от погони. Вот показалась высота вдали, Где под двумя дубами молодыми Могильный холм товарища Али (В честь этого бойца мне дали имя). Остановись у дорогих камней! Когда-то здесь ты побываешь снова?! Спешит отец, — скорей, скорей, скорей! — Не делает ни дневок, ни ночевок. Тропа узка, извилиста, и вот Она налево круто повернула. Отец мой знал, что этот поворот В семи верстах от нашего аула. Вот и горы соседней острие… Зачем же ты ладонь подносишь к глазу? Ужели сердце дрогнуло твое, Что и в бою не дрогнуло ни разу? Иль, может быть, сейчас средь тишины, Такой тяжелой и такой гнетущей, Услышал всадник плач своей жены И голоса детей, его зовущих? Вперед! Ни спешиться, ни отдохнуть! Как долог путь! Два дня уже, две ночи… И кажется отцу, что этот путь, Пройденный с боем, был куда короче. Но у пути любого есть конец. Не подгоняй, не шпорь коня, отец!

Глава четвертая

СВОБОДА

Свобода — свет. Мечта — свобода.

Из песни дагестанских партизан В движенье город Темир-Хан-Шура, И по аулам важное известье Волною от двора и до двора Уже распространилось верст на двести. В тот день казались чище и светлей Хребтов далеких снежные уборы, Как будто с племенем людей В счастливый час торжествовали горы. Конечно, как не радоваться им По случаю события такого, Им, вековым свидетелям немым Страдания и горя векового! У нас в селении персидский шах Устраивал пиры на детских черепах. У нас в ауле многим горцам с плеч Снял головы кривой турецкий меч. Есть в Дагестане вдовы аульчан, Заколотых штыками англичан. Владыки жгли страну мою родную, Мой край для них лишь рогом был вина, — Пьяня врагов, ходил он вкруговую, И каждый осушал его до дна. Но для многострадального народа, Который жил в оковах и цепях, При всех владыках И при всех царях Заветною мечтой была свобода. О ней потоки вдохновенно пели, И песня всех ветров была о ней. «Свобода» — это слово в колыбели Младенцы слышали от матерей. О ней говорила сталь кинжала И храбрых дорогие имена, По ней Тысячелетья тосковала Зурна ашуга, песня чабана. «Свобода» — с этим словом умирали Джигиты и седые мудрецы. «Свобода» — это слово завещали Потомкам предки, сыновьям отцы. Она была мечтой тысячелетней И песней без начала и конца. Свобода — свет. В неволе люди слепли, Не видя ясного ее лица. Но время шло. В угрюмых наших скалах Все с тою же мечтою вековой Иное поколение мужало И шло в борьбе дорогою иной. Когда раскат орудия «Авроры» Потряс отживший мир осенним днем, Со всей страною вместе наши горы, Как эхо, повторили этот гром. И показался людям гор впервые Свободы лик не призрачным — живым, И новая, Советская Россия Из-за хребтов пришла на помощь им. Она пришла не по указам царским Со свитою министров и послов, — Она пришла в кожанках комиссарских, В буденовках, в бушлатах моряков. Она пришла в страну мою родную, И сокровенные сбылись мечты… Мечта — свобода! Вот она ликует На первом съезде горской бедноты.

* * *

На первом съезде горской бедноты Собрались люди разных поколений. Последние осенние цветы Гирляндами развешаны на сцене. К трибунам не пробраться — Тесен зал. Всех делегатов он едва вмещал. Там собрались посланники народа, Рябит в главах от шлемов и папах, Там пахари сидят, и скотоводы, И воины с винтовками в руках. На этом съезде, может быть впервые, Сидят друзьями лакец и лезгин. Впервые там горянки молодые Сидят как равные среди мужчин. Вот справа две андийки сели рядом. Они осмелились чохто поднять, Чтоб никогда его не опускать, Чтоб на людей смотреть открытым взглядом. В том зале старые и молодые, Сегодня дружба торжествует там, Любовь, свобода, преданность России И ненависть к бесчисленным врагам. На сцене тоже шлемы и папахи, Широкие полотна кумача И вытканный горянками Микраха Большой ковер с портретом Ильича. Ведет вперед Советская Россия Народы из трясины темноты. И люди понимали, что впервые Сбываются заветные мечты. Народ не будет больше жить во мраке, Под непосильной ношей спину гнуть. Советская Россия — это факел, Который озаряет людям путь. И встретили рукоплесканий громом Посланники рабочих и крестьян Слова произнесенные наркомом: «Советский Автономный Дагестан». И те слова от края и до края По Дагестану разнесла молва, И люди гор, друг друга поздравляя, Произносили гордые слова. Минуя на пути хребты и скаты, Слова большевиков дошли до нас, И в сакле, где давно очаг погас, И матери и мне теплее стало. Дошли и до врагов слова его, И говорят, в тот день в ущелье горном Жахбар — убийца дяди моего — Метался в страхе, бешеный и черный. Да, те слова простые на века Запомнят в Дагестане, а пока… Поднявшись с мест, посланники народа Внимают: с ними говорит Свобода. Зал переполнен так, что двери настежь. И там, ряду в четвертом от конца, В тиши стоит отец, и слезы счастья Стекают тихо по щекам отца. Есть ощущенья, что придет однажды И никогда не повторятся вновь, Как никогда не повторятся дважды Ни первый бой, ни первая любовь. Бывают в нашей жизни откровенья, Бывает в нашей жизни день такой, Когда на час иль, может, на мгновенье Вся жизнь твоя встает перед тобой. Вся жизнь твоя… Какие же картины Тебе, отец мой, вспомнились сейчас И почему глубокие морщины Густою сеткой собрались у глаз? Что в те мгновенья подсказала память Тебе, чья жизнь была как страшный сон? Встает былая жизнь перед глазами, И ты воспоминаньем потрясен. О тяжком детстве, о рубцах на коже, О юности без хлеба и огня. О странствиях, о брате, что не дожил До этого торжественного дня. О доме, где сейчас так много дела, И обо мне, о мальчике своем, К которому тебе бы так хотелось Припасть сейчас обветренным лицом. Но нет… И прочь уходят мысли эти. Пусть снова бой, огонь со всех сторон. Жена поймет, и выросшие дети Простят ему, что не приедет он К ним год еще, и даже больше года, Пока земля горит, пока на ней Еще живут враги его народа — Убийцы наших братьев и друзей. «Там, где сильней всего бушует пламя, Хочу я быть, и мне должны помочь», — Решил отец. И с этими словами К наркому он явился в ту же ночь.

* * *

Есть место в нашем Дагестане горном, Которое зовется Цумада, Туда не попадешь дорогой горной — Путь перережет горная гряда. Там бездорожье, там завалы снега, Там водопады, пропасти, туда Не въедут ни тачанка, ни телега И конник попадет не без труда. Там враг хитрей, в адатах больше яда, Там прошлое мешает людям жить. Но там — народ. Ему, народу, надо Открыть глаза и слезы осушить.