Помоги проекту - поделись книгой:
— Судя по корочкам, — сказал Фома.
— Да какой на хер мент, — хмыкнул Колян. — Я позвонил в управу, там кричат, типа не было у нас такого никогда.
Доктор оживился.
— Ой-ей-ей! Подделка документов! Да еще ментовских! Ха-аррошая статья! Фома, ты пробей по своим каналам — может, он блатной? Хотя какое там… Где суровые встревоженные лица мужчин в солидных костюмах? Где слезы в персидских глазах безутешных подруг? Где деньги, я спрашиваю вас? Их нет, господа! Ибо перед нами — типичный совок, который по безбашенности своей попал на судебную систему. Ну что же. Нонича он наш. В хозяйстве пригодится.
ОТ ВСЕЙ ДУШИ
Белый бумажный лист потребительского формата медленно темнел, обретая объем, и вот он стал экраном, походя на тот, что Русинский видел в малкутском кинотеатре «Стерео». Однако то, во что он всматривался сейчас, отличалось неизмеримо большей насыщенностью, дышало, жило, и словно происходило в двух шагах от смотрящего. Сопровождавший картинку текст звучал в голове Русинского естественным образом, как знание и мысль. Он видел Семена: сначала с высоты птичьего полета, затем снижаясь все ближе и ближе к нему, и вот он был рядом, и знал о нем все.
— Семен родился в Малкутске четвертого июля сорок третьего года, — нежно сообщила Русинскому его собственная мысль, весьма чувствительно резонируя от сердца. — Отца своего он не помнил: тот погиб на фронте, когда Семену исполнилось три года. Его воспитывала мать. Летом пятьдесят пятого ее не стало. Семену тогда еще не исполнилось двенадцать лет. Он остался на попечении бабушки и деда.
Они жили в деревне Восьмитовка, недалеко от Малкутска. Каждое лето Семен проводил на берегу Озера. Позже он часто вспоминал эти места, где проводил все свои школьные каникулы. Он никогда не смог бы объяснить, почему его так тянет в этим чащобы, почему в городе он чувствует себя скованно. Бывало, и довольно часто, что в пятницу после занятий он уезжал к деду. Здесь, среди хвойной тишины и первозданности, он чувствовал себя легко и счастливо.
После гибели матери он стал брать с собой в эти вылазки свою школьную подругу Ольгу. Они знали друг друга давно, поскольку выросли в одном дворе и учились в одном классе. Он защищал эту нескладную девчонку от соседских пацанов, и все в один голос звали их женихом и невестой. Детская привязанность часто перерастает в первую любовь, и пожалуй, соседи были правы. Когда им исполнилось 14, Семен и Ольга уже не сомневались, что их будущее связано неразрывно. В 15 лет они стали любовниками. Это произошло в июле, после заката, спрятавшего их от людских глаз, на берегу залива, в неподвижных водах которого, казалось, плещутся русалки.
Год пролетел незаметно. Они продолжали встречаться украдкой. После выпускного бала они убежали от всех и упросили попутного водителя подбросить их в Листвянку. Там они встретили рассвет. Сзади их окружали горы, впереди плескался могучий и древний Байкал.
— Я скоро уеду в Москву. Буду поступать, — сказал Семен.
— Семка, я еду с тобой, — проговорила Ольга, заглядывая в его глаза. — Я же не смогу здесь остаться, без тебя. Как ты не поймешь этого, дурачок?..
Семен поежился от прохлады.
— Ты знаешь: я никуда не исчезну. Мы будем вместе.
— Обещаешь?
— Клянусь.
Вскоре Семен уехал. Его планы осуществились: он поступил с первого захода. Когда он вернулся домой после экзаменов, Ольга ходила с высоко поднятой головой. Она была горда и счастлива. Иногда в ней вспыхивала тревога, но Семен еще ни разу не дал ей повода усомниться в правоте его обещаний.
Как прежде, каникулы он проводил вместе с Ольгой. Все реже они навещали Озеро, все короче становилось время, которое Семен отдавал Ольге. Он рвался обратно в Москву. Ольга не знала, что там у него появилась девушка.
В Москве он он полюбил другую — землячку, из Малкутска. Друзья «подкалывали» Семена — дескать, стоило ехать в столицу, чтобы втюхаться в иркутянку. Эта любовь была зрелой и не столь романтичной. Родители девушки очень мало походили на тех простых работяг, что дали жизнь и Ольге, и Семену. После третьего курса они поженились.
Семен ехал домой с тяжелым сердцем. Он должен был признаться в произошедшем, и хоть он чувствовал свою правоту, его сердце разрывалось при мысли об Ольге. Она ждала его и он точно знал, что она верна ему как прежде.
Разговор был неизбежен. Но Семен едва успел сказать пару слов, запинаясь, как Ольга повернулась к нему и положила ладонь на его губы.
— Не надо… — сказала она. — Молчи, не говори…
Семен надолго запомнил ее взгляд — ее умоляющий, полный боли и света взгляд, способный свести с ума чувствительного человека. Но вспышка сострадания в его душе потонула в радости. С тяжелой обязанностью покончено. Впереди целая жизнь.
Семен со своей молодой женой уехал в Малкутск, как только закончил учебу. На этом переезде настояли родители супруги. Его ждала престижная и денежная работа в организации, возглавляемой его тестем. О нищей юности и детстве можно было забыть. Дед написал письмо лишь дважды. В первом он сообщал, что Ольга болеет. Во втором — что она утонула, когда пришла к нему в лесничество. Вроде бы была какая-то пьяная компания, не рассчитали с водкой — и вот итог.
Семен почувствовал, что дед что-то скрывает или пытается его успокоить, но, помянув Ольгу, успокоился. Он ничем не мог ей помочь. Отпуск летом решил провести у родных. Жену оставил в Малкутске и отправился к деду и бабушке, чтобы навестить их, уже очень больных пожилых людей, заодно порыбачить и подышать воздухом детства. В родном дворе его встретили радостно, но в лицах и обращении ощущалась какая-то сдержанность. Недолго пожив в доме родителей, он уехал за город.
В тот день рыбалка обещала быть превосходной. Он вышел на берег Озера еще перед рассветом. Присев на корточки, он закурил и вспомнил ночь, проведенную когда-то давно, когда он был еще почти ребенком. Не отрываясь, Семен смотрел в темное зеркало воды, покрытое водными растениями, название которых он забыл. На душе его было тревожно. Память, потеряв мелкие детали, вернула ему чувство бесконечного доверия и жизни, чувство, утраченное им навсегда. Когда на воде возникло робкое, почти незаметное движение, Семен не обеспокоился. Но движение продолжалось.
Медленно, почти незаметно на водной глади что-то происходило. Вдруг Семена сковал непонятный, животный ужас. Он не смог пошевелиться. Вода стала будто масло и начала приподниматься.
Она поднималась, и не было в этом ничего случайного. Он заметил, как вода приобретает форму человеческой головы, шеи, плеч, груди… Рука отбросила болотную зелень с лица. Невдалеке, в метрах шести, перед ним стояла обнаженная девушка. Он узнал ее.
Дрожь прошибла его тело. Не успев даже вскрикнуть, Семен попятился. Ударился спиной о ствол дерева и услышал:
— Не уходи…
Семен вскочил на ноги и бросился бежать. Небо, земля, он сам — все исчезло. Девушка догнала его, впилась ладонями в его виски. Семен вскрикнул и упал на дороге.
Огненно-белая вспышка озарила лес. Семен колотился будто в лихорадке, в наркотической ломке, в агонии, как загнанная лошадь. Его щеки сочились кровью из десятков порезов. Свернувшись калачиком, он почувствовал, как с тяжелым колокольным звоном стонет его сердце, и для него все вокруг изменилось, поблекло, и перестало быть.
Нежный голос, сообщавший эту историю, замолк на оборванной ноте. Дальнейшее происходило в полной тишине.
Освещение на берегу принялось медленно и верно сгущаться, пока не превратилось в полумрак. Вместо ровной и зловещей панорамы возникла, переливаясь, с каждой минутой набиравшая плотность масса, в которой скрывался слабый вечерний свет, не оставляя после себя ничего, кроме редких сполохов, переливавшихся словно под влиянием прилива. Русалка вышла из воды. Тина, озерная растительность, вода потекли по ее плечам и бедрам. Русалка опустилась на колени и склонила голову. Из ее макушки выбился луч света и ударил в глубокое мерцающее полотно. Ее тело пробила дрожь, будто от невыносимого наслаждения; руки сжались, выдавив наружу костяшки пальцев. Когда порции света прошли в массу и скрылись в ней, точно в бездне, полотно свернулось в одну точку, а точка оказалась тающей пылинкой, и скрывшись в плоти воздуха, она оставила меланхолический водный пейзаж с пушистою веткой сосны на переднем плане.
Русинский ворвался в мир с боевым матом. Едва санитары вкатили его тело в морг, он распахнул глаза и огласил комнату криком. Взвился ветер, бешено хлестнул в потолок. С треском вылетели двери, в тот же миг каталку вынесло в коридор, швырнуло в стену и вскинуло на дыбы. Каталка упала обратно и плавно вернулась в морг. Русинский оказался в вертикальном положении и коснулся ногами земли. Ощутив невероятный прилив сил, он отряхнулся и пошел вперед мимо упавших ничком, как при команде «вспышка», санитаров.
Больница ожила. Повсюду раздавался визг и грохот. Женщина в белом халате на голое тело, увидев восставшего мертвеца, ойкнула и сползла на линолеум. Сознание Русинского было упоительно ясным, но голоса казались ему увязшими в воздухе, словно распадаясь на слоги. Прилив энергии направил его прямо к двери ординаторской. Он потянул ручку на себя, и в коридор брызнули обломки стула, которым подперли дверь с обратной стороны. Легко отодвинув железный шкаф, Русинский подошел к доктору с черной злобной кошкой на плечах и сказал:
— Пожалуйста, верните мне одежду.
Просьба была выполнена мгновенно. Он оделся не спеша, зачем-то проверил карманы и, вежливо поблагодарив доктора, направился к выходу.
FRENCH CONNECTION
Пар валил изо рта, но Русинский не чувствовал холода. Он пересек пустынный бульвар и спустился к реке. Поскользнувшись на пустой бутылке, он вдруг почувствовал, что силы его покидают.
Медленно и неуклонно все вокруг становилось привычным, серым и чуждым. Он тяжело присел на скамейку и поглядел в небо. «Куда идти? И зачем? — думал Русинский. — ЧП в морге… Скоро узнают про гибель Семена… Невменяемый Петр в комнате Тони… И где она сама? Вряд ли бывшее начальство упустит этот подарок судьбы.»
Русинский представил себя дающим показания и усмехнулся. Дурка — это потом, а сначала долгие ночные бдения в сизо КГБ. Еще никогда Русинский не видел себя на месте подозреваемого. Сколько их прошло через его кабинет? Но то было обычное ворье, обычные кухонные боксеры, шпана, и все было ясно… Но кто может знать, что именно скрывалось за их поступками?
Ситуация показалась ему шизофренической, идиотской, ни с чем не совместимой, и главная проблема заключалась в том, что он не сможет внятно объяснить ее другим людям, по крайней мере тем людям, которые потребуют объяснений. Друзья, конечно, отвернутся, и хорошо если просто сохранят нейтралитет. У него нет денег и связей, чтобы нанять хорошего адвоката, да и чем поможет адвокат, если его подзащитный — бывший мент, не оправдавший высокого звания и тому подобного, к тому же лепечущий что-то об архангелах. «Да у тебя проблемы, парень», пробормотал Русинский.
Промозглый весенний холод скользнул по позвоночнику. Русинского начала колотить дрожь. Чтобы отвлечься, он решил считать до миллиона. Эту правило он отработал до автоматизма, как привычку курить. Средство давно не спасало и приносило один вред, отупляя до полной невменяемости, но ничего лучшего он не придумал.
Едва досчитав и до семнадцати, Русинский замер. Рядом раздался шорох. В снег ударила тугая короткая струя. Русинский автоматически дернулся на звук, но через мгновение чертыхнулся и отвел глаза в сторону. «Пес», подумал Русинский. «Нервы», подумала черная овчарка, отряхнула заднюю лапу и отошла от помеченной березы. Пса держал за поводок мужик в плаще военного покроя — такие носили фронтовики и прапорщики в отставке. Черная, клином, борода делала его похожим на Ивана Грозного.
— Хороший денек для Армагеддона, — бросил мужик, не обращая внимания на Русинского.
Русинский сжал кулаки и выразительно посмотрел на приблудного. Однако тот не ушел и внимательно созерцая пейзаж, добавил:
— Вам привет от Михаила Кришновича.
Когда смысл фразы дошел до Русинского, мужик сидел уже рядом и, прищурившись, смотрел куда-то поверх речных волн, тяжелых и опухших после зимней спячки.
— Что вас интересует? — спросил Русинский.
— Михаил Кришнович просил объяснить вам суть задания. Генерал извинялся, что не смог рассказать всего сам — срок вашей командировки был ограничен. Извините за всю эту конспирацию — как-никак, мы находимся в тылу врага. Если вы не против, давайте переместимся на явочную квартиру. Тут недалеко.
В сером доме, на третьем этаже в комнатах, уставленных книгами, вазами, голографическими иконками Шивы и других арийских божеств, Русинский сбросил холодные скользкие ботинки и, пройдя в зал, приземлился в кресло. Мужик ушел на кухню; вскоре запахло свежесваренным кофе. Он вернулся с подносом, на котором стояли две маленькие благоухающие чашечки и бутылка азербайджанского коньяка.
— Тело есть тело, — развел руками связной. — Пока необходима машина, ей нужен бензин. Вам высокооктановый?
— Спасибо. Можно солярку.
Связной задумался на секунду, оставил чашки на журнальном столике и принес фарфоровую миску со шницелем, глубоко законспирированным под жареной картошкой.
Пока Русинский раскапывал заговор кулинаров, связной попивал кофе и задумчиво листал большую, в четверть листа, книгу с пожелтевшими и почему-то остро пахнущими приправой страницами. Наконец, отставив пустую миску, Русинский пригубил крепкого черного варева, на треть состоявшего из коньяка, и почувствовав головокружение отставил кружку.
— Вот, кстати, известный вам случай, — сказал мужик и развернул книгу так, чтобы Русинский смог рассмотреть картинку. Это была репродукция офорта Гойи, известная всем более-менее образованным советским людям.
— «Сон разума»?.. — узнал Русинский.
— Он самый. Трофейная книжка. Французские товарищи прислали, из тамошнего «Сопротивления». Мы вместе воевали когда-то, а потом в Индии учились. Теперь вот, сижу здесь, принимаю шифровки.
Связной закрыл альбом и неспешно погладил свою бороду.
— Меня зовут Маг. Просто Маг. Все имена, сами понимаете, ничего не значат, а так получается короче. Я состою в подпольной — или подлунной, как угодно — организации «Ковпаки универсума». Партизаним понемногу. Вы готовы меня выслушать?
Русинский кивнул с готовностью, обратно пропорциональной желанию воспринимать всех магов всех универсумов.
— Когда-то мы были знакомы, но сейчас вы не сможете припомнить это время. Такое бывает. Вы слишком долго находились в этом концлагере, — Маг кивнул за окно. — Тридцать шесть лет — солидный срок, и он не способствует, конечно, духовному здоровью. Между тем диспозиция сил нисколько не изменилась.
Надеюсь, вы сами знаете, что господин Ковпак — лишь производная коллективного ментального процесса; проще говоря, он придуман, как и все остальное. Мы взяли это обозначение только заботясь о некой конспирации.
Обстановка на фронтах выглядит следующим образом. Твари — будем их называть привычным термином — весьма заметно расширили сферу своего влияния. Напомню их основные признаки. Тварь — астральное существо низшего порядка, ведущее паразитарный образ жизни. Оно питается мыслительной энергией. Блокируется мозг человека, изымается его личный опыт — а изымается он легко, поскольку в нем нет самостоятельной ценности — и Тварь овладевает новым эго со всеми, простите, потрохами. В этот миг человек погибает. Его высшие планы покидают тело, как обычно после физической смерти, и переходят в другие тела. Собственно, это и есть феномен одержимости бесами. Тварь — это что-то вроде раковой опухоли, информационная матрица, эго-ментальный сорняк на чистом поле Сознания, частью которого являемся все мы. Низшие уровни — это все что есть у Тварей: физический уровень, астральный, чувственный, но особенно ментальный. По сути, Тварь — абсолютный прагматик, несмотря на свою приверженность к славе, почету и ореолу борца. Поглощая личность, для маскировки они оставляют фронтальные кластеры с памятью объекта. Родители, жена, дети, знакомые… Они бессильны только перед настоящими Просветленными, но их единицы.
Прогресс коснулся и Тварей. В отличие от прежних времен, когда они жили исключительно охотой, сейчас наши подопечные занимаются земледелием, так сказать. Они создают некие вопросы и вовлекают человечество в их решение, которое требует оттока мыслительной энергии из высших уровней человеческого существа. Все что связано с деньгами, накоплением и приобретением товаров, давно захвачено Тварями, исключая разве что книги. Изобретение кино и телевидения предоставило им огромные возможности, и, будучи существами практического склада, Твари не преминули воспользоваться ситуацией. На сегодняшний день под их контролем находятся девяносто девять процентов мирового телевещания и киноиндустрии, а скоро они поглотят и оставшийся процент. Но это лишь несколько областей, подконтрольных нашим маленьким друзьям. О других я расскажу в следующий раз.
Размножаются Твари посредством деления. Правда, для успешного размножения им необходимо очень много энергии, потому они выбирают особые человеческие объекты, жирные с точки зрения ментальности. Точное количество Тварей неизвестно. Знаю только, что их не меньше десяти тысяч. Тогда как нас только три тысячи, и это самая оптимистическая точка зрения.
— Почему бы просто не убить Тварь? — спросил Русинский. — Отстреливать их по одному…
— Убивать их, скажем, из пистолета Макарова бессмысленно. Они тут же оставят прежнее тело и перейдут в новое. Убить их можно только на астральном уровне, и это сложно, к тому же временно. Есть способ попроще: сжечь. Простой, обычный огонь не эффективен. Зато есть особый газ — астрон. О нем уже сорок лет ничего не слышно. Говорят, его изобрели химики Третьего Рейха, но однажды к ним нагрянула команда СС и группа ученых была расстреляна. Позже астрон попал в руки войск НКВД. Якобы его увезли в секретную лабораторию, а потом всех причастных к процессу испытания поставили к стенке. Астрон уничтожает Тварей быстро и без особых проблем, только есть одна трудность: нужно собрать Тварей в замкнутом помещении, и только потом поджигать газ. Нам пока не удавались операции подобного рода.
Главная проблема заключается в том, что механическая прополка Вселенского Сознания малоэффективна. Уничтожив один экземпляр, мы не уменьшим популяцию во всех ее возможностях, не удалим корень. Живое существо должно изгнать из себя Тварь сознательно. Это трудная победа, однако она создает невосполнимую брешь в цепочке Тварей. Часто изгнание сопровождается физической смертью существа, но польза для всего мироздания в миллионы раз перекрывает этот недостаток. Те, кто находится в процессе очищения, являются волинами, кто очистился и выжил — те становятся сталкерами. Есть еще персоны, которые отказались от борьбы за освобождение всего человечества, и если даже они достигли освобождения самостоятельно, я не смогу уважать их. Вопросы?..
Русинский задумался.
— Как распознать человека, зараженного Тварью?
— Очень просто. Главный признак — черно-белое мышление. «Или с нами, или против нас», что-то в этом роде. Зацикленность на идее добра и зла. Потом — непомерный эгоизм, в том числе l’esprit de corps, коллективный, групповой эгоизм, когда интересы одной группы — народа, государства, семьи и так далее — ставятся выше других. Другие признаки — отчаянная жажда власти, почестей и славы. Физиологических особенностей — вроде шестерок на коже и так далее — у Тварей нет.
— Если не секрет, кто из наиболее известных?..
— Один лежит в Мавзолее, другой там был. Да их вообще много среди политиков. Кстати: с кончиной последнего связана одна прелюбопытная история…
— Я слышал, Сталина отравили, — сказал Русинский.
Маг кивнул.
— Да. Ему в «Кинзмараули» добавили кал Берии.
Маг откинулся и расхохотался по-детски, взахлеб. Русинский хмыкнул. Успокоившись, Маг продолжил.
— Оставим. Это не вопросы. Дело в том, что в сообществе Тварей, весьма древнем и многочисленном, есть только две особи хомо сапиенс. Те, кого можно назвать людьми. Твари — совершенно иной вид существования материи; они не живут в одном человеческом теле больше тридцати лет. Инфицированный Тварью организм разлагается. Что не работает, то отмирает, как, например, неподвижность атрофирует мышцы. Тело — проводник всех космических сил и принципов. Когда человек лишается высших уровней, и остается только психоментальный, на котором и паразитируют Твари, организм распадается, и возраст зараженного не имеет значения. Я слышал, с одним австрийским психологом это случилось в двадцать пять лет. Короче говоря, собственно людей среди Тварей лишь двое: тот, кто известен под именем Сен-Жермен, и его ученик, в прошлом алхимик Никола Фламель. Происхождение Сен-Жермена покрыто туманом; знаем только, что его главное поприще — идеология.
Планета поделена Тварями на две сферы влияния: Восточный и Западный секторы. Сен-Жермен руководил Восточным, самым трудным для Тварей участком. Он включает в себя Австралию, Океанию и весь восток Евразии, вплоть до Урала. Твари не особенно продвинулись на этом участке, а в Золотой пояс Евразии — от Восточной Сибири до Тайваня — они пробились только в последние сорок лет. Их сдерживал буддизм, но после культурной революции в Китае и всем известных событий в России путь для них немного расчистился.
Более успешен Западный сектор, которым руководит Фламель. Его штаб-квартира находится в Берне. Как я уже говорил, Фламель — ученик Сен-Жермена. Он сумел раскрыть один старый секрет: формулу так называемого философского камня, или точнее — искусственного золота. Секрет считался утерянным; его унесли с собой маги Баальбека, казненные властями Рима, после того как учение Христа немного извратили и сделали имперской идеологией. Итак, Фламель раскрыл этот секрет. Наделав себе золота, он изрядно разбогател, и теперь нуждался в долголетии. Его опыты в этой области не увенчались успехом, и вот однажды в Индии, в городе Бенарес, куда он приехал в поисках формулы, Фламеля посетил Сен-Жермен. Тот был гуманитарием. Химия наводила на него тоску, зато Сен-Жермен прекрасно знал, как добиться нетленности тела. Между ними состоялся разговор. В итоге Фламель получил долголетие на многие века, а Сен-Жермен — верного соратника, который до сих пор играет финансами этого мира.
Теперь давайте вернемся в Россию. Москва, Кремль, 1950 год. Тварь, занявшая тело боевика Иосифа Джугашивили и назвавшая себя Сталиным, сообщила в центр, что срок биологической работы завершается; тело погибает. Твари без труда могли найти замену, однако их интерес к империи Советов заметно поубавился. Они уже готовили почву для смены режима, потому что впереди — начало третьего тысячелетия, чрезвычайно опасного для Тварей как популяции. Почему, я объясню позже. Сен-Жермен занялся поиском преемника, но тут ему в голову пришла мысль: как сделать Тварь неуловимой для великих учителей будущего, сталкеров, которые вычисляют Тварей моментально? Полагаю, Сен-Жермен заботился прежде о себе, ведь на нем тоже стигматы; и вот он предложил эксперимент. Все просто: Сен-Жермен умирает и проходит весь путь воплощения в теле, как этой происходит у людей. Таким образом, он становится вполне человеком, затем попадает снова в руки своих соратников, и обновившись, снова вступает в борьбу. Твари не были допущены к его опытам: ребенок, родившийся природным образом, но с Тварью как содержанием, был бы неполноценным. Сен-Жермен задумал создать расу, оберегающую Тварей.
Насколько я могу судить, его эксперимент удался. Но окончательные результаты нам еще не известны; Сен-Жермен еще не выходил на связь со своими бывшими коллегами. С их точки зрения, Сен-Жермен — что-то вроде Маугли, причем Маугли сам решил родиться в джунглях.
— А вам никогда не приходило в голову, что Сен-Жермен всего лишь устал? И решил выйти из игры?
— Я не мечтатель. Я — кабинетный червь, если угодно. Возможно все, но, насколько я знаю Тварей… Нет. Я полностью исключаю элемент сентиментальности. Впрочем, это долгий разговор. Поймете сами, когда перестанете держать в голове ответы на вопросы. Нельзя налить воды в чашку, если она полна до краев.
Русинского охватил приступ дискутирования.
— Но если в чашке не вода, а вот этот кофе? Я выпью одну чашку и налью другую. Что изменится?
— Вот именно, — невозмутимо ответил Маг. — Ничего не изменится.
— А если мне захочется кофе с молоком, я просто отопью и добавлю сколько нужно, — не без нажима продолжал Русинский.
— Большинство людей так и делает, — мягко согласился Маг. Русинский почувствовал себя уязвленным и вновь пошел в атаку.
— И с чего вы взяли, что личный опыт не имеет большой ценности? Когда, например, отец учит сына, как выжить в этом мире, чтобы тебя не сожрали…
— Вы много слушали своего отца?
Русинский прикусил язык.
— Зря говорят, что на личном опыте учатся только дураки, — примирительно заметил Маг. — Пока сам не испытаешь, ничего не поймешь. И это признак сильной, ищущей личности. Ведь парадокс заключается в том, что пока не станешь личностью, не будешь в состоянии отречься от нее. А к отречению от придуманного эго ведут все дороги, и весь кошмар бытия человека стоит на том, что люди запутались в самооправданиях. Будто их обвиняют в том, что они больны. Вы полагаете, святые, архаты, бодхисаттвы — они такие светлые, потому что у них есть что-то особенное? Вроде спецпайка? Все как раз наоборот. У них нет того, что есть у всех.
А если говорить о неком опыте, то он, несомненно, существует — на иллюзорном плане. Что еще можно копить в этом мире, кроме иллюзий? В нем больше ничего нет. Вот, например, опыт прошлых воплощений. Это оболочка вечной матрицы, единородной с Абсолютом, матрицы, которую принято называть душой. Оболочка содержит информацию. Отпечаток. Ваши самые сильные впечатления, желания, обиды. Вы цепляетесь за объекты вашего сознания, чего-то страстно желаете, или боитесь, и вот результат: отпечаток. Помимо того, что от этих зацепок вы страдаете всю жизнь, хотя могли бы жить свободно и счастливо, и как правило именно это вас убивает, оболочка переносит эти проблемы в другое тело. Вы снова взрослеете, начинаете изживать проблемы из прошлого, но по ходу пьесы вы порождаете новые образы, новые отпечатки, и создается замкнутый круг. Таким образом, нужно устранить оболочку матрицы. Именно этом препятствуют Твари в силу своей паразитической природы.
Поделиться книгой: