DNR

— Это хорошо или плохо? — уточнил корреспондент.

— Всрато — это охрененно, — объяснил Рики. — Полный газ! У вас машины по воздуху летают! У вас роботы кругом, игры, развлечения, вы оживляете мертвых, у вас можно работать, а можно не работать. Я первый месяц просто офигевал, какой кайф просто гулять по городу! Вот в таком будущем я всегда и хотел жить!

— А что не понравилось?

— Да всё нравится в принципе. Только меня на улицах здесь вообще никто не узнает. А раньше проходу не давали.

— Вам удаётся снова работать?

— Мне охеренно работается! — признался Рики. — У меня ничего не болит и совершенно ясная башка. Такая чистая, что я специально бухаю и спускаюсь вниз, в подвал под гаражом, где гудит электроника, и там сижу, и мне в шуме приходят мелодии.

— Как вам новое тело? — спросил корреспондент местного телеканала.

— Всрато! — сообщил Рики. — Супермощь! Я даже двухметровый забор могу перепрыгнуть. В первые дни не получалось играть на гитаре, потом разработал пальцы, теперь отлично.

— Ютьюб-канал «Природа друзей», — отрекомендовалась журналистка. — У вас в песне «Out of sight» есть строчка: «пристрелю тебя как свинью». Вы считаете это нормальным?

Рики растерялся и даже посмотрел на меня, но я не стала ему помогать.

— Это же песня, — объяснил Рики. — Так-то я в жизни никого не пристрелил. Ну, кроме себя.

— Речь про свинью, — возразила журналистка. — Вы одобряете жестокое отношение к животным?

— Больная что ли? — удивился Рики. — Это же свинья! Вы сейчас на фуршете жрали свиные шашлычки на зубочистках!

— Я не ела — я веган.

— Да посрать, кто вы.

Этого я и боялась. Поэтому мы с мамой заранее придумали нужные слова. Я примиряюще подняла руку:

— Друзья! Вспомним, что мы с вами сейчас — актеры в старинных костюмах. Мы играем общую роль по общим правилам. Ведь наша конференция — красивый спектакль об истории музыки прошлого века. Давайте не поднимать темы, которых в ту эпоху не было.

Встала журналистка в красном платье — похоже, она тут одна не соблюдала дресс-код:

— Как вы посмели на Вудстоке ударить по щеке Софи Клай?

— Минуточку! — вскинулась я, но Рики не дал мне сказать.

— Софи прекрасно знала, за что! — крикнул он. — Она вам сама хоть раз пожаловалась? Не лезьте в чужую жизнь, не ваше собачье дело! Она сделала мне больнее в сто раз, чем сраная пощечина! То что сделала она, меня просто убило!

— Расскажите подробнее!

— Не расскажу! — отрезал Рики.

Я предложила сменить тему. Встали две темнокожие женщины, одетые в одинаковые яркие пончо:

— У вас есть дискриминационная песня с расовыми оскорблениями — вы использовали слово на N…

— «We're niggas» что ли? — удивился Рики.

— Именно эта.

— А кого она оскорбила?

— Нас.

Рикки округлил глаза и шумно выдохнул в микрофон — я и не знала, что у него есть даже легочные насосы. Интересно, — подумалось вдруг мне, — у него все органы есть?

— Эту песню мы написали ещё в приюте, — объяснил Рики. — Припев пели хором с Джоником. Я пел: мы негры, Джонни. А он: мы негры, Рикки. Джоник был черный как асфальт. А меня тоже дразнили негром, потому что я был смуглым, и у меня губы толстые. Это про нас песня.

— Оскорбительная, — повторили женщины почти хором.

Рики взорвался:

— Да что вы вообще знаете про оскорбления? Вы росли в приюте? Вас били учителя? Вас запирали на ночь в пустой деревянный шкаф? Вас заставляли работать по десять часов, копать сраный картофель? У вас отбирали гитару, на которую вы втроем год копили? Вам приходилось рисовать химическим карандашом лады и струны на лопатах, чтобы отрабатывать аккорды, а звуки изображать ртом? И этими лопатами играть свой первый подпольный концерт? Вот это вам не оскорбительно? Да, мы пели, что мы ниггеры, потому что нас реально держали за рабов! Такие же богарты, как вы! В вашей факин Википедии написано, что я легенда и предшественник панк-рока. Кто вы такие, указывать легенде, какие слова писать сто лет назад!

— Давайте уже нормальные вопросы? — попросила я.

— Нормальный вопрос! — откликнулся пузатый мужчина из первого ряда, вскинув микрофон. — Интерактивный журнал «Медицина». Вы гордитесь тем, что вы автор гимна Международного Красного Креста?

— Нет, — быстро ответил Рики. — То есть, горжусь, но… «Hand full of blood» — это же песня Джоника. За него горжусь.

Зал недоуменно зашумел.

— Там же ваш голос?

— Но сочинил-то Джоник.

— Чем вы можете это доказать?

Рики растерялся.

— Ну… я просто знаю. Это было на гастролях в Европе, кажется в Мюнхене, я не помню. Помню, Джоник растолкал меня посреди ночи, сказал: хватит дрыхнуть, кажется, я написал гениальное. Мы до утра ее разучивали, утром проснулся Эрик, вечером уже спели на концерте, это был реальный газ!

— Это же фантазия нейросети. Как вы можете помнить то, чего не было?

— Да откуда я знаю, как помню? — опешил Рики. — Помню, и всё! Это же было со мной! Ладно, я клон и биоробот, и мою память сочинила нейросеть, как вы мне врёте. Но вы-то кто? Вы каким местом помните, будто ее сочинил я? Какая протеиновая яичница внутри вашей головы это может помнить, ваш дедушка еще не трахнул бабушку! Я никогда не говорил, будто это моя песня! Да вы сами не слышите, что ли? Это же чистый Джоник! Его любимые рифы, его тема про убитых солдат, он же на каждом концерте выходил и орал «Руки прочь от Вьетнама! Сдохни, Джонсон!», он в тюрьме две недели провел за это!

Зал недоуменно шумел.

Я встала:

— Не будем спорить! Сейчас у нас сюрприз для всех, включая Рики Остина. Вы помните, «Rolling Molly» состояли из трех друзей. И я хочу пригласить в этот зал единственного оставшегося в живых участника группы. Это — музыкант и бывший муж актрисы Агнеты Хансен, встречаем, Эрик Шмидт!

Зал взорвался аплодисментами, и после небольшой заминки на сцену выкатила кресло миловидная сиделка-азиатка. В кресле полулежал глубокий старик — он выглядел хуже, чем на снимках с юбилея, сморщенное лицо обвисло глубокими складками, глаза стали еще меньше и сидели глубоко внутри.

— Охренеть! — воскликнул Рики, не сводя со старика взгляда. — Эрик?!

Старик непонимающе щурился в ответ.

— Забудем давние ссоры! — предложила я. — Обнимитесь!

Я боялась, что Рики откажется, но он подошел к старику и протянул руку:

— Дай мне немного своей кожи, бро!

Я подумала, что это злая шутка по поводу складок на его лице и своего механического тела. Но, похоже, это был их язык — Эрик Шмидт услышал и протянул в ответ дряхлую ладонь. А Рики уважительно ее пожал.

— Кто этот молодой человек?! — громко проорал Эрик Шмидт, повернув лицо к сиделке.

— Это ваш старый друг, Рики Остин!

— А-а-а… — протянул старик разочарованно. — Опять ты. Ты мне денег должен, Рики.

— Нет денег, бро, — весело ответил Рики и вынул свою электронную бутылку, ее зеленый индикатор показывал уже половину. — Я слыхал, у тебя все права «Rolling Molly», и ты их выгодно продал. А у меня — только эта бутылка. Зачем тебе деньги?

— Зачем ты увёл у меня Агнету, мерзавец?

— Какую Агнету? — удивился Рики.

Я поспешила вмешаться:

— Уважаемый Эрик, вы немного путаете. Ваша бывшая жена Агнета только родилась, когда Рики умер.

— А где она? — старик оглянулся.

— Ее давно нет в живых…

— А кто этот молодой человек? — старик с подозрением указал пальцем на Рики.

— Это ваш друг детства, Рики Остин…

— Опять ты… — разочарованно протянул старик. — Ты мне денег должен, Рики.

— Забудь уже, Эрик.

— Ты богарт! — погрозил пальцем старик. — Жадина!

— А ты старый идиот! — не выдержал Рики.

— А ты, знаешь кто… — старик замолчал и некоторое время шамкал ртом, словно раздумывая, произносить ли. — Ты жертва аборта, Рики. В пансионе все знали. Но ты живучий. И везучий!

Я переглянулась с сиделкой. «А я вас предупреждала, — произнесла та одними губами, — у него по погоде, то прояснения, то нет».

— Ты, Рики, хорошо устроился, — продолжал старик. — У тебя красивая фотография в Википедии. Каждый год я захожу туда навестить тебя. А в моей Википедии сморщенная жопа вместо портрета. У тебя написано, что ты легенда и предшественник панк-рока. А у меня написано, что я бывший муж Агнеты Хансен и учредитель фонда по борьбе с деменцией. Весь мир знает, что от меня сбежала молодая жена и что у меня деменция. Как же так вышло, Рики, что ты украл всю память обо мне? А теперь имеешь наглость являться ко мне в таком юном виде. Мне немного осталось, Рики. Может, неделя. Может, месяц. Но ты умер на время, я сразу это знал. А когда я умру, я умру навсегда. Потому что никто не захочет оживлять ненужного старика с деменцией, даже родные правнуки. Всех помнят по Википедии, а я там — сморщенная жопа. Это несправедливо, Рики. Чем я это заслужил? Что плохого тебе сделал? Почему ты не взял меня с собой на Вудсток? Дай мне хотя бы денег.

Надо было как-то спасать положение.

— Нам повезло, — объявила я, — вживую увидеть дружеские споры великих музыкантов, о которых мы читали в биографиях. Давайте похлопаем жизненной правде не сдающегося Эрика Шмидта и пониманию Рики Остина!

Зал послушно зааплодировал. Сиделка укатила коляску со стариком.

— А теперь, — сказала я. — Мы переходим к главному. Сейчас Рики Остин расскажет о музыке, которую он написал уже в нашем мире. И споет. Никто не слышал его новых песен, я тоже с нетерпением жду их. И напоминаю, что завтра в Си-Холле состоится концерт Рики Остина, билеты можно купить на сайте нашей компании «Биофьюжн», часть средств пойдет в благотворительный фонд кастомизированной репродуктивной помощи для малоимущих пар.

Рики кашлянул совсем по-человечески, словно не был звездой.

— Я написал песен для нового альбома. Но… то, что мне было интересно делать в шестидесятые, я оставил в шестидесятых. То, чего я не успел, уже сделали другие. А я не хочу тащить вперед старый хлам, я хочу делать своё. Несите гитару, будет газ и капацетик!

— Это будут не настоящие песни, а новые? — разочарованно спросил маленький блогер из дальнего ряда. — Просто генерация нейросети?

Рики не выдержал — мне показалось, даже лицо его покраснело.

— Да будьте вы прокляты, твари! — крикнул он и стукнул по столу кулаком так, что подпрыгнули макеты микрофонов. — Что вы мне всё время тычете этой нейросетью! Да, сука! Я нейросеть! Я гребаная факинг нейросеть в подвале под гаражом! И что? Вы думаете, я выгляжу, ругаюсь, думаю, веду себя как Рики Остин, а сам при этом не мыслю и не чувствую как он, я пустое место? Вы хоть голову включите! Кто вас понимает и отвечает, если внутри нет понимающего? Кусок пластика? Боженька вездесущий через электронный рот? Пластинка грамофонная? Да вы, твари, хоть раз были на моем месте? Вы знаете, как это — быть нейросетью? Я вам, блядям, расскажу. Это когда ты решаешь закончить свою гребаную жизнь и подносишь к виску дуло! И у тебя башка взрывается! Но попадаешь ни хера не в Ад, как обещала мисс Гувен, а в следующий век! И незнакомые люди объясняют, что ты семьдесят лет в могиле. И ты — не ты, а электрозомби, кукла из мусора, старых фоток, обрывков газет, кинолент и мемуаров! И что даже они, технари, не знают, как это внутри работает! Потому что нейросеть! Вот такое у них магическое заклинание. А что я при этом чувствую? Кто-то меня спросил? Я же, сука, живой! Мне посрать, как вы это сделали! Посрать, чьи там кости сгнили в Гринвуде под гранитной плитой! Мне даже посрать, сколько раз вы еще сможете Рики Остина скопировать и встроить в каждый пылесос, это все равно буду уже не я! Я-то здесь! Я всё помню, всё чувствую! Я ещё минуту назад всё в жизни порешал, у меня до сих пор в башке звучит взрыв и сердце колотится! Я целые дни потом рылся в памяти, исписал кучу блокнотов, освоил эти ваши поисковые телевизоры, вынес мозг разговорами ползучему Карнеги, все пытался нащупать — где, где во мне хоть немного не я? Может, та синяя подушка, из которой я вынимал перья и втыкал их в башку спящему Джонику — это не моё воспоминание? Может, как меня в шкаф заперла мисс Гувен, а я колотил коленкой и получил занозу? Это моё! Что мисс Гувен сажала меня в шкаф, написано у вас в Википедии, а как я гвоздиком выковыривал ту занозу — помню только я. Но если занозы не было, если нейросеть ее придумала, так докажите мне, что не было! Каждый богарт норовит презрительно кинуть в лицо, мол, ну мы же понимаем, ты электрическая тень, фантазия нейросети, давай, спляши нам, кукла, посмотрим, насколько ты похож на того, настоящего! Идите домой к своим говорящим колонкам и просите включить мои старые песни, раз только они вам настоящие! Я ничего вам петь не буду!

Рики опрокинул стул и исчез за кулисами.

* * *

Я бежала за ним два квартала и догнала. Он продолжал идти вперед. Некоторое время я просто шла рядом, мы молчали.

— Рики, — сказала я. — Дай мне немного своей кожи?

Он остановился, посмотрел удивленно и протянул ладонь. Я пожала ее.

— Куда идешь? — спросила я.

— Не знаю, — ответил Рики. — Пойдем в бар какой-нибудь, выпьем?

— Мне нельзя, мне ЭКО сделали.

— Чего сделали?

— Не важно. Пойдем.

Я довела его до знаменитого паба, где столики из старых бочек, заказала две кружки пива, и мы сели на улице. Уже темнело, вокруг бочек светились нагревалки, оформленные под старинные газовые колонки. Мимо толпой шли прохожие и туристы.

Мы молчали, просто смотрели на полные кружки. Рики поднял свою кружку, чокнулся с моей и поставил обратно. А сам вынул из-за пазухи электрическую бутылку и хорошенько присосался к ней.

Я поежилась.

— Ты мерзнешь, — сказал Рики. Он ушел внутрь бара и вернулся с пледом.

Как он догадался, что их тут можно попросить? Или в его время пледы в кафе тоже давали?

— Зря ты так с ними, Рики, — сказала я. — Мы же с тобой обсуждали, какие слова нельзя говорить и какие темы поднимать.

— Так они их поднимали.