Где же ты, счастье…

— Вот спасибо! А я уже подумала, что у меня что-то с памятью случилось.

— Все нормально, Марта. Окно действительно было открыто. А ты видела на улице Джейка?

— Да, крутился возле Николая Ефремовича. Он наверняка уже покормил его. Ты же знаешь, они всегда вместе. У него прекрасный домик на улице. Не переживай. Сейчас весел и бодр.

— Ну отлично. Я переживала за него, он ведь боится грозы.

— Знаешь, возле порога лежала мертвая ворона. И как ее угораздило прилететь к дому в такой ураган? — пожала она плечами.

— Ворона-а, — протянула в изумлении Зорина. — Неживая?

— Да, да, может, Джейк притащил? Я сказала Николаю, чтобы убрал.

— Вчера ночью мне было очень страшно, и я хотела забрать Джейка в дом, но побоялась выйти на улицу. А он, наверно, забился в свой домик и просидел до утра.

Зорина не рассказала Марте о появлении вороны в ее спальне, но то, что птица сдохла, ее удивило и напугало.

— Да что же ты всухомятку ешь? — запричитала Марта, видя, как хозяйка уплетает бутерброд. — Не успела я еще ничего приготовить. Давай хоть омлет быстренько пожарю.

— Не нужно. Я перекусила. Занимайся своими делами.

Зорина хотела встать, но случайно задела чайную ложечку, лежавшую на столе. Подняла ее с пола и спросила Марту:

— Ложка падает, к чему это?

— Ложка — она. Какая-то женщина спешит к нам. Кто может к нам прийти? — задумалась она. — Не помню, когда у нас гости были. Аня только.

— Это так, — положила ложку на стол Зорина. — Я никогда не верила в приметы и всякую подобную чепуху. Никогда не плевала через левое плечо, когда мне перебегала дорогу черная кошка.

— А зря. Я верю в приметы. Мне еще Ксения Михайловна, царствие ей небесное, говорила, что нужно верить. Все сбывается. Это с давних пор пошло, не зря народ примечал. Так что временем испытано. Правда, люди иногда толкуют все шиворот-навыворот. Приснится им ночью приятный сон — говорят, не к добру, а привидится какая-нибудь мерзость — это, мол, к деньгам. Я не придаю значения каким-то пустяковым сновидениям, но уж если сон преследует меня, объясняю его как некий знак, предсказывающий, что меня ждет впереди. Словом, ночной кошмар для меня — предостережение, а прекрасный сон — благая весть или же утешение. Все в полном согласии с логикой и наукой: если я чиста душой, то вижу чистые сны, и наоборот.

— Интересно ты мыслишь, — задумалась Зорина. — Это тебя бабуля просвещала?

— Не совсем так. Где-то она, где-то я сама. Она говорила, что сны отражают мой внутренний мир, стало быть, мне дозволено пользоваться ими.

— За тридцать лет ты сблизилась с бабулей? Или у вас никогда не было душевных разговоров?

— Почему? Были. Только она скрытная была. А вот с нашим садовником Николаем Ефремовичем часто беседовала. Наблюдала как-то за ними. Сидят на скамеечке под яблонькой, долго что-то обсуждают, а после таких разговоров он пропадал дня на три. Приносил что-то в больших сумках, они закрывались в подвале и долго не выходили. Я не спрашивала ни ее, ни его. Ты же знаешь бабушку, она не любила, когда задавали лишние вопросы, они злили ее. Поэтому, зная ее характер, я не совала нос, куда не следует.

— У нас в доме есть тайники? — насторожилась Зорина. — А что там?

— Ой, детка, не знаю. Не дозволено мне туда ходить, — смущенно сказала Марта.

— А где ключ? И где находится подвал?

— Не знаю. Да и не подвал это, а комната под домом.

— Ты же сказала, что не была там?

Горничная виновато опустила голову и подумала: «Надо же, как ребенок, попалась на лжи».

— Зорина, я только однажды случайно узнала, что это тайная комната. Мне было очень интересно. Когда бабушка Клавдия Михайловна с садовником спустились вниз, я последовала за ними. Она открыла, и я успела увидеть, что это не просто подвал. Хорошо, что меня никто не видел.

— Ладно, теперь уже нет бабули. Это она должна была простить тебя. Но в дальнейшем никогда меня не обманывай. Ты же знаешь: к тому, кто солгал хоть раз, вера пропадает.

— Конечно, Зоренька. Согрешила, прости.

— А я вот редко беседовала с бабушкой. Ничего почти о ней не знаю. Она хотела рассказать мне что-то, но к следующему дню умерла.

— Зоренька, вот и хорошо. Лучше ничего не знать, — махнула рукой Марта.

— Может, ты и права.

— Я вот сегодня утром обнаружила в холле, что ты порвала свою работу. Очень удивилась.

— Да, вчера у меня ничего не получилось.

— Бывает, — сочувственно вздохнула Марта и подумала: «Чувствует мое сердце, настроение у нее вчера было отвратительное. В клочья порвать почти завершенную работу можно только в гневе. Никогда ранее за ней не замечала. Бывало, не понравилась работа, положит в стопочку на стол и снова рисует. А тут…»

Зорина, слушая горничную, все думала: «Что же сегодня ночью было? Сон или явь? А если эти кошмары в грозовые ночи будут посещать меня не раз?» Она немного постояла у запотевшего окна, сквозь которое были видны три горевших фонаря, их свет тускло освещал покрытую лужами аллею. Изредка слышались слабые удары ветра по крыше, лаял Джейк, который просился в дом.

— Пойду позову Джейка.

Зорина накинула ветровку с капюшоном и вышла на улицу. В это раннее утро солнце было белое, будто зимой, и выглядело печальным. Небо покрывали серые перистые облака, но холодный ветер уже не рвал, не мотал деревья, как вчера.

— Джейк! — громко позвала собаку хозяйка.

Пес высунул морду со своего домика, затем вытянул лапы вперед, показывая, что ему было там тепло и уютно, зевнул и медленно подошел к Зорине.

— Пошли домой!

Джейк радостно замахал хвостом и последовал за ней. Они вошли в дом, и пес после того, как Зорина вытерла ему лапы, направился к миске с едой.

В это время раздался телефонный звонок, она оставила собаку и поторопилась взять трубку.

— Аня, доброе утро! Сегодня же выходной, почему звонишь так рано? Обычно в выходные ты долго спишь.

— Я проснулась давно, — ответила подруга. — Не спится. Посмотрела, уже восемь часов есть, вот и решила позвонить тебе. Не разбудила?

— Нет. Я уже Джейка привела.

— Мне нужно с тобой поговорить. Давай встретимся.

— Анечка, я только об этом подумала. Приезжай ко мне. Погода сегодня для прогулок отвратительная.

— Хорошо. Скоро буду.

— К нам гости? — спросила Марта.

— Да, Аня приедет. Я так рада.

— Вот и хорошо. Я вам что-нибудь вкусненькое приготовлю.

Глава 9

После похорон матери Дмитрий Федорович с Викторией вернулись в Новороссийск в воскресенье. Жили они в курортном поселке городского типа, в шикарном трехэтажном особняке, купленном пять лет назад. Дмитрий Федорович давно мечтал жить возле моря и дышать целебным воздухом, наполненным фитонцидами моря и можжевеловых рощ, к тому же в их районе были источники минеральной воды. Он мечтал, чтобы дочь приезжала к нему отдыхать, но она до сих пор не навестила его. Зорина предпочитала другие моря, и отцу приходилось соглашаться с ее выбором. Хотя именно здесь бизнесмены с большими деньгами строили виллы у моря. Рядом с каждым строением были бассейн, сад, лужайка с гольфом, винные погреба и даже конюшни. Дмитрию Федоровичу на пятидесятилетие друзья-кавказцы подарили жеребца, которого все очень любили. Дмитрий холил коня, по выходным водил на лужайку, где тот резвился на воле. Особняк располагался на возвышенности, оттуда как на ладони было видно Черное море. По пологому спуску можно было спуститься на пляж, позагорать и искупаться в теплой соленой воде.

Едва переступив порог дома, Виктория бросила на диван сумочку и закружилась, вальсируя, по паркетному полу. Муж уже давно не видел жену в таком приподнятом настроении.

— Дорогой, наконец-то я освободилась от цепей! — приблизившись к нему в очередном па, нараспев произнесла она.

— Не понял. Какие цепи? — оторопел мужчина и выпустил ручку чемодана.

Вика остановилась и пристально посмотрела мужу в глаза. Он заметил, что в ее взгляде мелькнули уничижительные искорки.

— Цепи, дорогой, — это твоя мать.

— Ты с ума сошла! Сказать такое после похорон может только очень жестокий человек. Как бы ни было, она моя мать. Еще не прошло и сорока дней, а ты ведешь себя, как будто ничего не произошло. Более того, в твоих глазах неподдельная радость…

— Это я-то жестокий человек? Да я, милый мой, самая терпеливая женщина на свете. Столько лет не говорила плохого слова про твою матушку, — наступала Виктория. — Надеюсь, теперь ты будешь согласовывать свои решения только со мной. И отпуск тоже проводить!

— Почему? А Зорина? Я делил свой отпуск поровну, чтобы съездить с тобой и с дочерью. Думал, ты была довольна. Ведь другую половину ты могла провести, уделив время лишь себе, или побыть с подругами. Я не препятствовал ни тому, ни другому.

— Это я так, а хотела сказать о другом. Дочь твоя уже взрослая, хватит ее опекать. Ты ей все предоставил: фирму, должность, дом и счет в банке. А я? Кто я тебе? При жизни твоя мать готова была растерзать меня. О, как же я ее боялась и ненавидела! — Виктория закатила глаза и молитвенно сложила руки. Потом взмахнула искусственными ресницами и бросила на мужа вопросительный взгляд.

— Как ты думаешь, это нормально?

— Что с тобой? Я никогда не видел тебя такой… — недоумевал Дмитрий Федорович. — Давай отдохнем с дороги, а потом поговорим.

Он хотел откатить чемодан в кладовую, но Виктория остановила его новым вопросом. Ей явно хотелось сразу поставить точки над «i».

— Какую же?

— Разъяренную, злую, — отмахнулся он.

— Ах, это я злая? — вспыхнула женщина. — Просто меня распирает высказать тебе все и порадоваться душевной свободе. Я безмерно боялась твою мать-колдунью. Боялась, что она подсунет какую-нибудь отраву или умертвит меня какими-то другими своими штучками… — сделав небольшую паузу, уже более спокойно добавила Вика: — Как твою Настю… — выпалила она и виновато посмотрела на мужа, закусив нижнюю губу.

— Замолчи! Не смей касаться памяти Насти! — повысил голос Дмитрий Федорович и укоризненно посмотрел на жену, будто она задела в его душе самое сокровенное.

— Вот видишь, ты околдован ею! Ты спишь со мной, а представляешь Настю. Может, теперь колдовство твоей матери ушло вместе с ней и ее чары больше никогда не помешают нам. Может, ты наконец женишься на мне?

— Ты точно сошла с ума, — раздосадовано опустился в кресло Дмитрий Федорович. Он потер виски, стараясь массажем успокоить внезапно нахлынувшую головную боль. Ему надо было во что бы то ни стало расслабиться, снять напряжение, как он делал это после тяжелых совещаний, деловых встреч. Он чувствовал, как пульсирует кровь в висках, становится трудно дышать.

— Ты даже представить себе не можешь, — продолжала Виктория, не в силах остановиться и не замечая, что мужу плохо, — что накопилось у меня в душе. Ты никогда не замечал? Еле дождалась, когда мы приедем домой и я смогу быть сама собой! Боже, и как я все это вынесла? — вскрикнула она. — Но теперь все закончилось! Теперь твоей мамы нет! Ты освободился от цепей, которыми был скован все эти пять лет с тех пор, как мы стали жить вместе.

— Ничего не понимаю. Да прекрати же наконец… И вообще, это ты или в тебя вселился бес?

— Вот-вот, о бесах тоже нужно поговорить.

— Какое-то сумасшествие…

— Нет, это ты сошел с ума. Более двадцати лет прошло, как Настя умерла, а ты приезжаешь в дом своей матери, часами сидишь в кабинете и смотришь, смотришь на ее портрет. Разве это не сумасшествие?

— Прекрати, говорю тебе!

— Может, и твоя доченька — колдунья? Больше не хочу ее видеть!

— Это уже слишком! — Дмитрий Федорович поднялся и хотел было уйти, но Виктория все продолжала говорить. Он остановился, бросил осуждающий взгляд на нее и добавил: — Очень жалею, что рассказал тебе нашу семейную историю. Ты оказалась не из тех, кому можно доверять тайны.

— А ты вспомни, как твоя матушка встретила меня! Думаешь, я забыла? Но теперь наконец-то я освободилась от ее злых чар. Только бы твоя доченька не продолжила колдовать. Она ведь всю жизнь рядом с ней, и кто знает… Наверняка старуха пыталась передать ей мастерство.

— Вика! Прекрати! Что ты мелешь? — не выдержав такого напора, крикнул Дмитрий Федорович. — Чего ты добиваешься?

— Я хочу жить без страха.

Дмитрий Федорович помолчал, снизил тон, решив, что Виктория действительно мучилась эти годы, боялась его мать. «Она слабая женщина, наверно, страх отступил в эти дни. Вот и взорвалась, выпустила пар», — подумал он.

— Успокойся. Все будет хорошо. Разве плохо ты жила эти пять лет? Где была мать и где мы? Она нам не мешала. Я ведь сделал все, чтобы вы не встречались.

— Почему же ты все эти годы не зовешь меня замуж? Пять лет я жду предложения, но… Все она, ведьма… Это она тебе внушала, что ты не должен на мне жениться.

— Разве нам так плохо?

— Я хочу быть законной женой. Понимаешь, законной… — уже сквозь слезы проговорила Виктория.

— Хорошо, хорошо, все будет, как ты хочешь, а сейчас мне нужно принять душ.

— Вот так всегда, — надула губки Виктория, смахнула со щеки накатившуюся слезинку и направилась в столовую, оттуда крикнув: — А где Валентина?

Мужчина, поднявшись на второй этаж, услышал вопрос жены и ответил:

— Через час придет. Я уже позвонил ей.

Виктория открыла холодильник, взяла бутылку с минеральной водой, налила в стакан и залпом выпила. Несколько секунд постояла возле стола, затем вышла на террасу. Всей грудью вдохнула свежий воздух, посмотрела на яркое солнце и зажмурилась. «Везде осенняя погода, а у нас солнце светит по-летнему. Какая благодать! — подумала она. — И все-таки я молодец! Все сказала. Все, что давно накипело. Пусть задумается, что живет с молодой женой, которая все терпела и не могла сказать ни слова, пока была жива старуха. Пять лет терпела. Боялась, что она разведет нас. Хорошо, что уехали. Но и здесь я чувствовала ее чары. Особенно тогда, когда он разговаривал с дочерью по скайпу или уезжал без меня в отпуск. Мамаша его точно колдуньей была. Жуть! — женщина даже передернула плечами, будто представила Ксению Михайловну. — Казалось, что она мысли читает на расстоянии, просто сканирует меня. Даже после ее смерти не могла находиться в их доме, будто все там пропитано магией. Больше никогда, никогда моя нога не переступит их порог. Сейчас первая моя задача — зарегистрировать наш брак. А там посмотрим…»

С этими мыслями она поднялась в спальню.

Дмитрий Федорович уже спустился в бассейн, и Виктория решила к нему присоединиться. Подошла к бортику и стала наблюдать, как он преодолевал метр за метром. Было видно, что он устал, постепенно терял скорость.

— Дима, выходи! — позвала она. — Вижу, ты сегодня не в форме.

Он остановился, смахнул рукой воду с лица и медленно подплыл к лестнице, где стояла Виктория.

— Ты права, что-то мне не совсем хорошо.