Песня Волчьей луны (СИ)

— Совершенно верно. Вы догадливы. Что ж, поговорим.

Он не отстранился — порывистым нервным движением выдернул гребень из прически Арьяны, освобождая косы, обнял ее, делая медленные глубокие вдохи и выдохи, словно дегустируя чужой запах. За страхом пришло отвращение — все это было настолько диким, что Арьяну замутило. Как там сказал отец, пусть не кусается?

От Ирвина веяло сухим запахом степи, окутанной лучами летнего солнца. Брат ее жениха был горячим и каким-то одеревеневшим, словно тело, напряженное каждой мышцей, не подчинялось ему. Арьяна осторожно вынула маленькую пилку для ногтей, которую всегда носила в поясной сумочке, ткнула ею в живот оборотня и негромко приказала:

— Отойдите от меня. Немедленно.

Ирвин рассмеялся, но все же выпустил Арьяну и сел на соседний диван. Поезд качнулся и снова поехал вперед — медленно, словно нащупывая путь во тьме.

— А вы решительная барышня, — заметил Ирвин. — Не боитесь ехать в страну оборотней?

— Я еду спасать ваших детей, — процедила Арьяна. Сейчас, пусть и с таким нелепым оружием в руках, ей стало легче. Пилка для ногтей, которую она не убирала, придавала уверенности. Каким бы безумцем ни был Ирвин, он не станет бросаться навстречу металлу в глаз — а Арьяна была готова пойти на это. Безумец не означает “дурак”.

Ирвин откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза и повторил:

— Не слышу ее. Больше не слышу. Господи, помоги мне, неужели… — он помолчал несколько мгновений, а потом спросил: — Вам рассказывали о Песне Волчьей луны, Арьяна?

— Не успели, — холодно ответила Арьяна. — Вы появились очень невовремя.

— Раньше все хармиране слышали Песню Волчьей луны, — произнес Ирвин. — Когда она звучала, все могли обращаться и становиться волками. Беда оборотничества в том, что человек постепенно теряет разум и окончательно становится зверем. Нас спас ледарин — как только его обнаружили и начали добывать, Песня осталась только в легендах.

В коридоре кто-то вздохнул. Должно быть, Бейлин стояла возле двери, готовясь броситься на помощь. Арьяна сомневалась, что она будет стрелять в младшего князя, но решила, что Бейлин достаточно сильна, чтобы скрутить его, как охранник выпивоху, который буянит в баре.

— А вы?

— Есть поверье: как только мужчина встречает истинную пару, женщину, которая создана для него, Песня перестает звучать для них обоих, — продолжал Ирвин, словно не слыша вопроса. — Вот вы здесь — и Песня не звучит. А сейчас полнолуние, и несколько минут назад я был волком. Понимаете, о чем я говорю? Понимаете, почему видите меня человеком, а не зверем?

Поезд вошел в туннель, и снаружи стало светло: на серебристых стенах туннеля, прорубленного в горе, было множество ламп. Ирвин едва заметно улыбнулся, и Арьяна подумала, что он удивительно некрасив. Впрочем, в его чертах не было того безумия, которое она ожидала увидеть.

— Нет. Не понимаю.

— Вы моя истинная пара, — объяснил Ирвин и мечтательно улыбнулся. — Женщина, которую создал для меня Бог.

* * *

У нее были голубые глаза и волнистые светлые волосы, тонкий нос и четко очерченные губы — почти идеальная красавица, для идеала взгляд был слишком жестким и строгим. Она боялась — но за страхом Ирвин ощутил горьковатый запах сопротивления: его истинная пара боролась со своими чувствами, она сумела взять себя в руки после первых минут их знакомства и теперь смотрела спокойно, даже чуть насмешливо.

Песня Волчьей луны перестала звучать, когда Ирвин встал на рельсы — в какой-то миг ему сделалось все равно, успеет поезд затормозить или нет. Успел — в ту же минуту его вышвырнуло из волчьего облика в человеческое тело. Сделалось так тихо, что Ирвин слышал сбивчивый ход своего сердца.

Песня ушла, словно ее и не было. Он слышал ее с рождения, тихую незамысловатую мелодию, которая иногда звучала едва уловимым шепотом почти на грани слышимости, а в полнолуние грохотала в ушах так, что однажды Ирвин схватил с письменного стола остро заточенные карандаши — вонзить в уши, оглохнуть, никогда не слышать ни звука и освободиться.

Его перекинуло в волка прежде, чем он успел себя изувечить.

И вот мелодия иссякла. По телу струился ледяной пот, в коленях поселилась вязкая слабость, как и всегда после обращения, но Ирвин знал, что пока принцесса Арьяна рядом, он будет человеком. Луна утратила над ним всякую власть.

Ирвин вслушивался в себя и никак не мог поверить в освобождение. Так, наверно, заключенный, который забыл о мире, лежащем за пределами камеры, стоит на пороге, получив свободу, и не знает, что делать дальше.

— Я ваша истинная пара? — уточнила Арьяна.

Ирвин кивнул. Принцесса устало посмотрела в окно — поезд шел через туннель, чтобы вскоре остановиться на Большом Ханосском вокзале, и там в игру вступит государь Киган, добрый старший брат. Времени было немного, Ирвин должен был успеть все решить.

— Совершенно верно. Если говорить так, как принято у вас на родине, вы моя вторая половина, — произнес он. — И я не собираюсь отпускать вас.

Песни не было. Ни звука. Ирвин вдыхал прохладный воздух своей свободы и никак не мог им надышаться.

— Меня отдают в жены вашему брату, — напомнила принцесса. Ирвин усмехнулся. Телеграмма, которую вчера прислали из Варандана, вызвала во дворце бурю. Киган рвал и метал; ему, конечно, придется смириться, хармиранский князь не принадлежит себе, как и варанданская принцесса, но тут были нюансы, с которыми следовало считаться.

— У моего брата уже есть жена. Пусть не по закону, а по старинным обычаям, но есть, — усмехнулся он. Лицо Арьяны дрогнуло — северная гордячка на мгновение превратилась в ребенка, которого жестоко обидели взрослые. Ирвин улыбнулся и добавил: — И двое детей. Он, конечно, откажется от нее и от них, чтобы ваш государь отец не наслал на нас новую чуму. Но жизнь ваша будет незавидна. Когда мужчина мечется между двумя женщинами, из этого обычно не выходит ничего хорошего.

Арьяна сжала губы. Приоткрыла рот, чтобы что-то сказать. Снова сжала губы. Пальцы нервно пробежались по колену дорожного брючного костюма.

— Не понимаю, почему ваш отец решил так поступить с вами, — мягко продолжал Ирвин. — Мне кажется, он просто выбросил вас из жизни. Вы чужеземка. Пусть спасительница нашего будущего, но все же. Вам будет здесь несладко, и он это понимал.

Принцесса посмотрела ему в лицо — после минутной слабости взгляд снова обрел металлическую твердость. Ледарин, поднятый из земных глубин, был такого же голубого цвета.

— Я не его дочь, — сухо ответила Арьяна. — Он признал меня как родную, но теперь вот нашел способ избавиться.

— Даже так… — задумчиво произнес Ирвин. — В вас случайно нет хармиранской крови? Я просто удивляюсь, почему моя истинная пара — чужестранка.

— Нет, во мне нет хармиранской крови, — откликнулась принцесса. Пожалуй, Киган влюбится в нее: очень уж стойко она держалась, а брату всегда нравились сильные женщины, в которых сила сочеталась с нежностью. Кигану, в общем-то, некуда деваться. Лучше любить, чем терпеть и превозмогать — а брат всегда делал так, как лучше.

— Вы не просто разменная монета. Вы спасительница моей родины. Ваши с Киганом дети объединят обе страны, Хармиран станет частью Варандана и утратит независимость, а Варандан приобретет залежи ледарина. Ваш отец дальновиден, но тут в игру вступаю я, — сказал Ирвин. — Потому что я не отдам брату истинную пару и никогда не сяду на трон. Что будем с этим делать, ваше высочество?

Металлический блеск в девичьем взгляде сделался ярче.

— Я начну с того, зачем приехала, — ответила принцесса. Поезд замедлил ход — вышел из туннеля к перрону, и Ирвин увидел государственные флаги, почетный караул, толпу — впереди чиновники и военные, за ними простой люд, который пришел хоть одним глазком увидеть спасительницу детей. — И прошу вас не мешать мне.

— Ни в коем случае, ваше высочество, — улыбнулся Ирвин. — Позвольте сопровождать вас к князю и народу.

Они вышли из купе — телохранительница посмотрела на Ирвина так, словно ожидала увидеть убоину вместо принцессы. Пройдя по коридору мимо проводника, который торопливо открыл двери и опустил лесенку, Ирвин спрыгнул на перрон, мельком уловив тот ошарашенный, совсем не владыческий взгляд, которым его одарил брат, и протянул руку.

— Добро пожаловать в Хармиран, ваше высочество, — с легким поклоном произнес он. На его руку пришлось опереться — пальцы Арьяны были ледяными. Киган наконец-то очнулся — подошел к своей невесте и хотел было поздороваться и представиться, но принцесса довольно жестко оборвала его:

— Не будем тратить время на церемонии, государь. Где дети?

— Их свозят в генеральный госпиталь, — ответил Киган, и его правая щека едва уловимо дрогнула: после того, как сыновья заснули беспробудным сном, у князя начался нервный тик. Арьяна кивнула.

— Хорошо, — отрывисто сказала она. — Я привезла лекарства. Едем.

Ее пальцы пришлось выпустить — Арьяна взяла Кигана под руку, и они, сразу же окруженные охранниками в темно-синих мундирах, быстрым шагом двинулись через толпу в сторону княжеского кортежа. Люди, взволнованные и напуганные, напирали со всех сторон, тянулись к принцессе — хотели прикоснуться к той, которая привезла спасение для детей. Когда они нырнули в сумрак княжеского мобиля, и Ирвин закрыл дверь, то князь хмуро осведомился:

— Ты как здесь оказался?

В последние дни на широких княжеских плечах лежало слишком много дел и горя. Ирвин вздохнул и ответил:

— Не буду ходить вокруг да около. Она моя истинная пара. Когда она рядом, я не слышу Песню.

Киган со вздохом откинулся на мягкую спинку сиденья. Посмотрел на Арьяну — девушка не отвела взгляда, и Ирвин отчетливо ощутил себя третьим лишним. Ненужным.

В конце концов, фактическая жена князя не имеет значения с точки зрения закона. Она фаворитка, не более. Да, они принесли клятвы любви и верности на развалинах древнего храма Солнечного бога, покровителя волков, князь признал своих детей, но престол и ледарин в недрах княжества унаследуют только те, кто родится в законном браке. Шейла это прекрасно понимала — она никогда ничего не требовала, она знала, что не равна князю по праву рождения, и просто жила рядом с ним, чтобы уйти, когда это потребуется.

— Безумие, — коротко ответил Киган.

— Согласен. Но пока она рядом, ты видишь меня человеком, а не зверем.

Киган устало провел ладонями по лицу. Сколько дней он не спит? На мгновение Ирвин испытал острую обжигающую жалость: у него не было никого, кроме брата, они любили друг друга, но теперь все могло рухнуть.

— Я не отдам ее, — твердо произнес Ирвин, и Арьяна посмотрела на него так, словно советовала помолчать и не решать за нее ее судьбу. — Мне, видишь ли, дорог мой здравый рассудок. А тебе — твоя семья. Нам осталось решить, как выбросить из этого уравнения ее отца с его планами на единое королевство.

— Нам осталось спасти ваших детей, — жестко ответила Арьяна. — Давайте сначала разберемся с этим.

* * *

Когда Арьяна сделала последний укол, то в окнах зарозовел рассвет, а первый ребенок, который получил лекарство, открыл глаза и зашелся в богатырском реве. Засуетились медсестры и няни, огромный зал, в котором на одинаковых белых кроватях лежали дети, наполнился шумом шагов и голосов, и Арьяна услышала легкий хлопок дагерротипического аппарата: корреспондент сфотографировал мальчика, который плакал так, как положено плакать проголодавшемуся ребенку. К нему уже несли бутылочку подогретого молока.

Почти не чувствуя своего тела от усталости, Арьяна подошла к окну. Отсюда открывался потрясающий вид на столицу — дома, дворцы и замки лепились к горе, залитой первыми рассветными лучами, и Арьяна подумала, что огромный город красив. В нем, таком разноцветном, легком, похожем на картинку в книге со сказками, ей предстоит жить до конца дней.

Невольно вспомнилось, как она получила диплом медицинской гранд-сестры и ассистировала в больницах, когда такая же сонная чума тяжелыми совиными крыльями накрыла Варандан. Тогда говорили, что это не простая болезнь, которую завезли откуда-то из других стран — несколько крупных ученых уверяли, что сонную чуму вывели в лабораториях под личным контролем его величества. Любое королевство отдаст все, что угодно, за лекарства для своих детей — а королю Якобу бин Адару останется лишь подсчитывать прибыль. Вот и теперь Варандан прирос плодородными землями, а князь Киган считает, что легко отделался.

— Ваше высочество.

Арьяна обернулась. Старшая медсестра, чьего имени она так и не запомнила, смотрела так, словно иностранная принцесса сошла с иконы.

— Вам нужно отдохнуть, ваше высочество. Государь ждет вас во дворце.

Арьяна бросила взгляд в окно. Княжеский дворец, похожий на сахарный куб, изъеденный муравьями до состояния воздушного белоснежного кружева, утопал в зелени; от него веяло тревогой. “Теперь это мой дом”, — подумала Арьяна и ответила:

— Я останусь здесь. Детей, которые просыпаются, можно будет выписывать к обеду, но привезут новых.

Медсестра кивнула.

— Уже везут. Вы можете отдохнуть в нашей ординаторской, ваше высочество. И… — она сделала паузу, словно не знала, как говорить с той, которая всю ночь делала уколы больным детям. — Нет таких слов, чтобы выразить нашу благодарность.

Арьяна кивнула, погладила ее по руке. Еще один ребенок захныкал, и ей захотелось отправить телеграмму родителям. Просто написать, что она жива и здорова, и что дети выздоравливают.

Незачем. Родителям все равно. Король заключил выгодную сделку и рассчитывает, что все будет так, как он распорядился.

Арьяну проводили в ординаторскую — на кушетке уже лежала подушка и одеяло, на столе, с которого убрали кипу бумаг на подоконник, стоял поднос с зеленым чаем, сыром и хлебом. Арьяна прошла к раковине в углу — умылась, убрала полотенце от лица и вдруг поняла, что не одна.

— Устали, — произнес Ирвин. Арьяна обернулась — безумный брат ее жениха сидел на табурете в углу, вытянув ноги, и выглядел гораздо спокойнее, чем в поезде. Наброшенный на плечи белый халат не скрывал пронзительного сияния серебра цепочек — оно даже сделалось ярче. Арьяна устало опустилась на кушетку и спросила:

— Вам ваши патлы не мешают?

Волосы Ирвина и правда висели отросшими неухоженными прядями, но Арьяна заметила это только теперь. Пусть не кусается, сказал отец и счел свою шутку забавной. Сейчас, когда они снова были наедине, в душе снова шевельнулся страх.

Арьяна сама себе удивлялась: тогда, в поезде, ей было так страшно, что она едва сдерживалась, чтобы не заорать и не убежать. Сидела на диване, старалась смотреть со спокойным равнодушием, но в груди все захлебывалось от крика. Она балансировала на грани истерики и, умудрившись удержаться, подумала, что все это не имело смысла.

Она в чужой стране, отец отдал ее чудовищам в человеческом обличье. Все, что она может, — быть стойкой.

Ирвин пропустил темную прядь сквозь пальцы. Улыбнулся. Он подавлял одним своим видом — глядя на него, Арьяна чувствовала властный приказ подчиниться хищнику.

— Мне было очень плохо последние полгода. Меньше всего я думал о стрижке.

За дверью ординаторской кто-то шевельнулся, и Бейлин сухо заметила:

— Ее высочеству нужно отдохнуть, ваэрин.

— Я вроде бы уже сказал тебе: пошла вон, — Ирвин покосился в сторону дверей. — Не боишься, что придет серенький волчок и укусит за бочок?

— Не боюсь. Ее высочество устала. Она всю ночь на ногах.

По коридору рассыпались шаги и детский плач: кто-то шел, неся в руках ребенка — проснувшегося ребенка. Арьяна вновь почувствовала прилив усталости — минувшая ночь накатывала на нее темной волной и отступала, и подходила снова.

— Что значит “ваэрин”? — спросила Арьяна. Ирвин усмехнулся и ответил:

— Полукнязь. Определенное уважение в компании с презрением.

— Как далеко вы можете уйти от меня?

Усмешка Ирвина сделалась колючей и злой. Во время работы, когда спящие дети ждали ее помощи, Арьяна забыла и о нем, и о князе Кигане, и о своем будущем. Для нее существовали только лекарства в крохотных стеклянных пузырьках и шприцы, которые приносили медсестры. Но Ирвин наверняка был где-то рядом: стоял за дверью в компании Бейлин, мерил шагами коридор, спускался по лестнице.

— Недалеко, — нехотя ответил он. — Поробовал выйти из больницы, и Песня зазвучала снова.

Арьяна представила, как он выходит из высоких дверей госпиталя, начинает спускаться по широким мраморным ступеням и замирает, услышав голос луны у себя в голове. На лбу выступают капли пота, в глазах зажигается жестокий огонь, и сквозь облик человека проступает волк.

На мгновение Арьяну кольнуло жалостью.

— Выйдите, — приказала Арьяна. — Я не прогоняю вас, но спать буду одна. Думаю, в коридоре найдется стул или скамья.

— Найдется, — кивнул Ирвин и поднялся. — Отдыхайте, ваше высочество. Скоро привезут новых больных.

* * *

Когда они приехали в госпиталь, то Ирвин решил определить экспериментальным путем, на какое расстояние сможет отойти от своей истинной пары. Он спустился по лестнице — совершенно пустой, весь персонал госпиталя и журналисты бросились в зал за принцессой и лекарствами — и уже у выхода услышал, как Песня пробилась к нему сквозь тишину.

На мгновение ему показалось, что это правильно. Он был порченым, он был калекой — а как калека может бросить костыли, которые давно превратились в его часть? Ирвин сделал несколько шагов назад, Песня затихла, и он почти без сил опустился на ступени.

Это пройдет. Заключение брака — это не просто некий договор, это обряд, наполненный невероятной силой. Как только над ними с Арьяной развернутся священные свитки, Песня угаснет окончательно — и все страхи и боль уйдут вместе с ней, навсегда.

А пока можно и в коридоре посидеть.

Телохранительница, верная рыцарша, одарила Ирвина неприязненным взглядом — искренне боялась за новую госпожу. Незачем, он никогда не причинил бы вреда своей истинной. Он был бы рядом с ней мил и нежен, как ягненок. Осталось только решить, как быть с братом, который теперь вынужден жениться на варанданской принцессе.

Стоило подумать о брате, как скамья скрипнула — Ирвину не нужно было открывать глаза, чтобы понять: Киган здесь. Князь провел эту ночь в госпитале, он наблюдал за девушкой, которую навязывали ему в жены, и пытался понять, что с этим делать. Он уехал во дворец на рассвете, когда его сыновья проснулись после укола, а теперь вот вернулся.

— Как мальчики? — спросил Ирвин. Некстати вспомнилось, как брат однажды подшутил: столкнул его в бассейн, а Ирвин обратился и бросился — прокусил ему руку. Обоих наказали, но Кигана потом жалели, а Ирвина нет.

— Не спят. Попросили яичницу с ветчиной. Когда я уезжал, они играли в солдатики. Шейла не помнит себя от счастья.