Помоги проекту - поделись книгой:
Сразу ж вспомнилось, как в Финскую компанию вели себя финны, особенно опытные диверсанты, при заходе на брошенные Красной Армией позиции. Очень было похоже — сдержанные жесты, внешнее спокойствие, максимальная концентрация и внимательность. Причем не каждый мог «прочитать» все это.
— Черт! Какой к черту диверсант в этой забытой Богом дыре⁈ Здесь же ни черта нет — ни заводов, ни складов.
Мысль о подготовленном вражеском диверсанте, заброшенном в Поволжье, мелькнула в его голове, и «растворилась» в потоке других мыслей. Тем не менее все это возбудило его любопытство. Остро захотелось поговорить с этим парнем, расспросить его, посмотреть, что он из себя представляет.
— Ладно, поглядим, что ты за фрукт, — Захаров кивнул сам себе. — Любопытно.
Спустился по крыльцу, отмахнулся от вопроса какой-то бабульки и сразу же направился к незнакомцу, который его так заинтересовал.
— Товарищ, подойдите ко мне! — махнул он рукой, привлекая к себе внимание. — Да, да, вы! Подойдите.
И вновь его поведение выбивалось из привычного образа простого сельского паренька. Особенно удивлял взгляд. Ведь, не мог на капитана так смотреть недавний школьник из никому не известной глубинки. Смотрел, словно силами мерился. Словно спрашивал, а есть ли у тебя право так разговаривать?
Видит Бог, на какой-то миг Захаров даже растерялся, а после разозлился на самого себя. Что же это получается, какой-то пацан его, боевого командира Красной Армии, из себя вывел. Никогда такого даже близко не было. Наоборот, это от его взгляда здоровенные мужики бледнели и начинали заикаться.
— Я же сказал, подойдите ко мне! — вновь махнул рукой, уже теряя остатки терпения. — Что там телитесь⁈ Бегом!
Парень, наконец, подошел, ступая мягко, словно дикая кошка. Движения скупые, сдержанные.
— Имя, фамилия? — стал забрасывать вопросами капитан, не сводя глаз с парня. — Откуда родом? Кто родители? Чем занимаются?
— Я прозываюсь Ра-авиль из рода Биктяка. Та, что дала мне жизнь, живет сельским трудом…
Речь у призывника звучала непривычно. Свое имя «разорвал» на несколько слогов, словно дворянский титул. Фамилию переиначил на старинный манер, превратив ее в наименование рода.
— Что? Какой еще род? Выпил что ли?
Захаров принюхался, но ничего не почуял. Парень, похоже, был совершенно трезв.
— Паспорт где? Бумаги, спрашиваю, с собой? — мужчина требовательно вытянул руку. Этот «неправильный телефон» ему основательно надоел. Решил все в сопроводительных бумагах проверить. — Ну⁈
В ответ «наткнулся» на отсутствующий взгляд.
— Паспорт? Где паспорт? В кармане посмотри. Вон же, торчит.
Капитан сам вытащил из нагрудного кармана рубашки замусоленную серую книжецу. Развернул и углубился в чтение.
— Так… Равиль Биктяков. Происхождение, национальность…
Документы в порядке. Парень никакой не чужой, а здешний, из местечка, что в паре десятков верст от сюда. Происхождение самое, что ни на есть пролетарское: мать — доярка, отец — механизатор. Странный говор тоже объясняется просто. Призывник, татарин, похоже, и русским язык владеет не очень хорошо. На тех, кто два слова связать не может, капитан уже насмотрелся.
— Разберемся, — кивнул Захаров, возвращая паспорт. — Как настрой, боец?
Вопросы у него, по-прежнему, оставались. Откуда все-таки это явное ощущение чуждости, нездешности? Ведь, свой же, тутошний.
— Не боишься? — продолжал «прощупывать», внимательно следя за реакцией. — Ведь, война — не мать родна, а не родная тетка.
Парень повел головой, словно чего-то не понял. Боится, значит. Просто скрывает свой страх.
— Не бойся, боец, — вздохнул Захаров, давай понять, что в страхе нет ничего постыдного. — На войне всем страшно, особенно, в первом бою. Кто-то от артобстрела по себя ходит, кто-то — от налета авиации. А ты чего боишься?
Отсутствующий взгляд парня потеплел.
— Я боюсь, что их будет слишком мало…
— Кого? — не понял капитан, качнув головой. Что-то непонятное сказал будущий боец. — Кого их?
— Врагов.
У капитана медленно поползла вниз челюсть.
— Что? — переспросил он. — Мало врагов?
Захаров вглядывался в лицо этого странного парня, пытаясь найти хотя бы намек браваду или какую-то веселость. В самом деле, не серьезно же тот говорил про нехватку врагов? Немец же прет вперед, как стальная волна. С фронта такие новости приходят, что за голову хватаешься. А этому врагов мало. Может он головой стукнутый?
Но тот совершенно спокойно выдержал взгляд командира. Даже бровью не повел при этом. Словно он днями напролет сидел в окопах, сутками проводил за линией фронта в тылу врага.
— Настоящий воин не считает живых и мертвых врагов, а ищет новых. Больше убьешь, больше славы…
Мужчина с трудом сглотнув вставший в горле ком.
— Ты что говоришь, парень?
— Я говорю, как есть, — парень явно удивился непониманию командира. — Мне сказали, что здесь можно убивать врагов. Пообещали, что их будет очень много. Это, ведь, правда? Врагов будет много?
Это была дикость, но парень явно улыбался. Не было никакой ошибки, он радовался…
— Я могу их убить?
Молчавший все это время, Захаров вдруг с силой рубанул рукой по воздуху. Это какое-то сумасшествие! Дом для психически больных! У него же явно с головой не все в порядке! Нормальный человек войны боится, а не рвется туда, как дикий зверь.
— Проклятая война! Б…ь! — в сердцах бросил капитан, и, резко развернувшись, пошел прочь.
Там же.
Качая головой, Риивал проводил взглядом этого человека. Странный у них вышел разговор, непонятный. К чему были все эти вопросы о страхе, о врагах и смерти? Даже самому последнему десятнику из дроу стыдно спрашивать об этом. Настоящий воин живет войной, мечтает о достойном враге. Ведь, схватка с слабым жалким врагом бесчестье для воина темного народа.
— Одно слово, хумансы, — с нескрываемым презрением прошипел Риивал, на мгновение забыв, что и сам теперь принадлежит к этому презираемому раньше народу. — Целый сотник, а говорит про страх.
С чувством сплюнул, сотворив пальцами охранительный знак, посвящение Благословенной Ллос.
— Эй, земеля, чего расхаркался? — донесся смешок со стороны небольшой компании, что держалась у стены. — Тоже с бодуна, во рту кошки насрали? Давай, подгребай, подлечишься.
Один из парней, настоящая орясина с растрепанными рыжими волосами, показал стеклянную четверть с мутным содержимым. Взболтнул, словно собрался пригубить.
— Жалкое племя, — пробурчал в полголоса Риивал, учуяв тошнотворный запах сивухи. — Так не уважать Темную госпожу…
Только полный безумец станет дурманить себя в преддверии сражения. Война, сторожевая служба или тайный поход в чужие земли это, ниспосланное Великой госпожой, испытание силы, воли и духа. И только такой вот жалкий деревенщина может оскорбить все это поганой выпивкой.
— Чего рожу кривишь? — рыжий здоровяк шумно задышал, явно почувствовав презрительный посыл. — С нами не хочешь выпить? Городской что ли? Народ, этот хлыщ не хочет нас уважить. Совсем охренел, похоже. Может поучить его?
Риивал развернулся в его сторону, и сделал едва заметный шаг назад. Занял место поудобнее для назревающей драки.
— Чего притих, недомерок? Язык в жопу засунул, как жареным запахло.
От рыжего дохнуло ядреным перегаром, густо замешанным на чесночно-гнилостной вони.
— Сейчас землю у меня будешь грызть, — довольно ухмыльнулся парень, засучивая рукава. Всем своим видом показывал, что сейчас живо со всем разберется. Глумливо хохотнули и остальные, вставшие за его спиной. — Будешь знать, как…
Его богатырский размах, готовый и кирпичную стену проломить, в один миг прервался. Раздался гулкий хлопок, и вот уже, развалившись в пыли, он корчится от боли.
— С… ука! Как жеребец… падла, лягнул, — сквозь зубы стонал рыжий, свернувшись в комок. — Свинчаткой, тварь, саданул… Даже не заметил… Черт, больно-то как… Урод, я же тебя разва… Ты чего⁈ Эй⁈
А Риивал уже присел рядом, крепко зажав пальцы на его руке. Заглядывая в глаза рыжему, дроу начал медленно отгибать указательный палец, ставя его в неестественное положение.
— Ты чего удумал⁈ Слышишь⁈ Хватит, б…ь! Хватит… У-у!
Раздался противный хруст, и побелевший от боли здоровяк вскрикнул.
— Сука! Я тебя закопаю! Слышишь? Недомерок, пад…
Дроу, зажав следующий палец, начал отгибать и его. Слышался мерзкий, едва слышный хруст.
— Хватит! Оставь…
У рыжего на лбу выступили крупные капли пота. Лицо то смертельно бледнело, то, напротив, багровело. Из рта уже доносились не ругательства, а лишь сдавленное сипение и стон.
— Хр-р… Хватит.
Сломав и второй палец, Риивал медленно поднялся.
— Ты не воин, хуманс, и никогда им не станешь, — четко выделяя слова, проговорил дроу. — Твое дело — убирать навоз и копаться в земле. Не оскорбляй больше Темную госпожу, иначе вскрою брюхо и заставлю жрать свои же потроха, — в его руке появился нож, и лезвие заплясало в воздухе. Острый клинок то приближался, то удалялся от испуганного лица с выпученными глазами и искривленным ртом. — Понял меня?
Здоровяк, икая от ужаса, пополз назад, загребая руками пыль не хуже пловца-чемпиона. При этом кивал так, что за его голову становилось страшно.
— Земляной червяк, — не скрывая отвращения, вновь прошипел дроу. — Ты и тебе подобные недостойны великой чести — сражаться и убивать во имя Темной госпожи. Жалкие людишки, родились в дерьме и сдохните в дерьме.
Глава 7
Умеешь убивать, научи других
Раздался пронзительный свист, и паровоз окутался облаком пара. Из трубы вырвались чёрные клубы дыма, почти полностью закрывшие кабину. Состав с лязгом дёрнулся, начиная отходить от перрона.
Грянул медью духовой оркестр, наполняя воздух тревожным грохотом барабанов, торжественным рёвом тромбонов. Над головами взлетели шапки, платочки. Люди на перроне махали руками, провожая на фронт своих родных и знакомых. Девушки в цветастых сарафанах бежали за уходящими вагонами, пытаясь напоследок коснуться близкого человека.
В дверях отходящих теплушек гроздями повисли будущие бойцы. Кричали, махали кепками, кто-то даже смахивал выступившие слезы.
— … Я буду ждать, Лешенька! — надрывалась в крике бежавшая по перрону девчонка. Светлый сарафан, белые носочки в простых туфельках, тонюсенькая фигурка. А в её сторону из последнего вагона почти до половины высунулся лопоухий парень. — Слышишь, буду тебя ждать!
— … Береги себя, сынок! — совсем охрипла от крика седовласая женщина. Она тоже какое-то время пыталась бежать за поездом, но не очень получалось. Из-за хромоты она скорее ковыляла, раскачиваясь всём телом. Видно, что было тяжело, больно, но женщина всё равно продолжала идти. — Ванечка, родненький, возвращайся! Сыночек… — слезы текли из глаз, оставляя мокрые дорожки на щеках. — Сыночек, только возвращайся.
Из вагонов продолжали махать, кричать. Воздух едва не звенел от стоявшего гула, в который сливались крики, музыка оркестра, плач, тревожные свистки кондукторов. Состав медленно покидал станцию, постепенно скрываясь за высоким кирпичным зданием депо.Призывники, всё ещё не отошедшие от прощания с родными, возбуждённо переговаривались, показывали, заботливо спрятанные, фотокарточки невест, подруг, детей и близких. Вытаскивали нехитрую домашнюю снедь, заботливо положенную дома, шуршал оберточной бумагой, стучал ложками и кружками. Воздух наполнился соблазнительными запахами, заставляя сглатывать слюну. Из одного угла дурманяще пахло копченым салом, из другого — свежеиспеченным хлебом. С чавканьем заработали челюсти, застучали зубы. Кое-то, мусоля карандаш и бумагу, уже начал писать письмо, явно собираясь отправить его с ближайшей станции.
Пожалуй, лишь одного человека, за исключением угрюмого комбата в головном вагоне, не коснулось все это. Крепкого на вид черноволосого парня в старой затасканной одежде обошли стороной и рвущие душу прощания, и завязавшиеся задушевные разговоры, и знакомства с новыми товарищами. Заняв место на нижних нарах почти в самом углу, он просто сидел и молчал. Руки сложены на коленях, серый сидор лежал рядом.Посмотришь на него со стороны, ничего не поймёшь толком. Глазу совсем не за что зацепиться. Вроде простой сельской парнишка из глубинки. Скромный, немногословный, а может толком и по русски неразговаривающий. Судя по неказистой одёжке — штаны в заплатках, стиранная-перестиранная рубашка, большеватая кепка на голове, явно отцовская — жил совсем не в достатке.
Однако человек поопытнее, особенно из военных или сидельцев, добавил бы ещё кое-что, что может и совсем бы мнение о парнишке поменяло. К примеру, взгляд и ухватки у него никах не походили на деревенские и простоватые. Слишком смотрел жёстко, колюче, словно за плечами у него целая история. Взглянешь в ответ, обожжешься или обрежешься. Когда же двигался, и вовсе, сомнения наступили. Ведь, сельский увалень или простой работяга от сохи ходил просто, без изысков: то косолапя, как медведь, то припадая в стороны, как утка. Вдобавок, шумно сморкался, сопел, пыхтел, не хуже паровоза.
Этот же был совсем другим. Если и делал что-то, то неспеша. Поднимался с нар до нужника, копался в сидоре так, словно силы экономил. Всё движения получались точные, выверенные, ровные, чего от рождения никак не добиться. Знающий человек сразу скажет, что похожие ухватки у хорошего таёжного охотника бывают. А ещё кое-кто добавит к этому, что и некоторые лихие люди так могут. Как говорится, вот и гадай, зверь он али птица.
В любом случае остальные призывники все это чувствовали. Словно дикие звери, неосознанно понимали, что к этому человеку лучше не лезть, а может и, вообще, нужно избегать. Правда, спроси сейчас любого об этом, ничего вразумительного он всё равно не ответит. Станет мяться, бормотать что-то невнятное, глаза пучить, но так ничего понятно и не скажет. Словом, опасность чуяли.
Риивал никогда всего этого не понимал. В частых вылазках на земли людских баронств и королевств дварфов он всегда с удивлением наблюдал за шумными сельскими сборищами и гульбищами, дивился на слезливые прощания и встречи, поражался бурным восторгам от неказистых выступлений ярмарочных артистов. Всегда в такие моменты в его голове возникал лишь один вопрос — зачем? Это же полнейщая глупость, неразумная трата сил. Как можно среди этих соплей, вздохов и метаний идти верным путём и сохранять верность своему истинному призванию? И ведь, они так живут годами, десятилетиями, даже не пытаясь приблизиться к благодати Благословенной Ллос.
— Хумансы… — время от времени шипел дроу, вкладывая в это слово столько презрения и отвращения, что на него начинали коситься соседи с других нар. Но он с угрозой зыркал в их сторону и все тут же отворачивались. — Чего с них взять… Благословенная, дай мне терпение, не залить всё здесь кро…
Риивал скользил взглядом по окружавшим его людям, снова и снова отмечая их непохожесть на Тёмный народ.
— Какие же они несуразные…
Едва ли не в каждом их движении сквозила излишняя суетливость, а часто и бестолковость. Чувства, мысли и ощущения с такой лёгкостью читались в их лицах, что становилось смешно.
— Вояки, — кривился дроу, переводя взгляд на другой конец вагона. Там на лавке сидела пара мужчин в одинаковой одежде с каким-то оружием, на которое остальные смотрели с нескрываемой завистью и восторгом.
Да, какие они воины, в самом деле⁈ Одни слезы, а не воины! Большая часть самые обычные деревенщины, ничего не смыслившие в военном деле. Ещё хуже были их командиры, которым Риивал не доверил бы и десяток воинов. Они то и дело извергали непререкаемые истины, даже не пытаясь прислушаться к советам.
— Даже слушать не хотят… Того, кто не раз и не два вёл в бой сотню сторожевой стражи… Того, кто пробрался во дворец одного из герцогов хумансов, выкрал его первого советника и благополучно вернулся назад… Благословенная, ими же верховодят самонадеянные тупицы.
Да, любой юнец-дроу, только-только вступивший на тропу своей первой Охоты, с лёгкостью справится с этими вояками. Про настоящих охотников из Тёмного народа и говорить нечего. Окажись здесь кто-нибудь из них, давно бы уже по закоулкам вагона летели ошмётки кожи и били фонтаны крови. Славное было бы подношение для Тёмной госпожи.
— Благословенная, потерпи немного, — Риивал так живо всё это представил, что едва смог усидеть на месте. Вспотела ладонь, в которой лежал нож. По телу начали покалывать иголочки, призывая к действию. — Скоро прольется кровь, скоро прольется много крови, — дроу облизал пересохшие губы. — Я чувствую…
Именно это ощущение и примеряло его и с ненавистными хумансами, и с их отвратительными обычаями, и со своим положением. Запах Большой Крови едва не витал в воздухе, лишь только усиливаясь с каждой пройденной верстой и пролетевшим часом. Сейчас дроу чувствовал это особенно ясно. Словно дикий зверь при виде добычи, он раздувал ноздри, шумно вдыхал воздух.
— Скоро, Тёмная госпожа, я смогу утолить твою жажду… и свою…
Пока Риивал не знал, как и где это будет. Не понимал, с чем и с кем столкнётся а этом чуждом для него мире. Не думал о силе и могуществе врагов, об воинском искусстве. Все этот ровным счётом не имело никакого значения. Ведь, его вера и верность Тёмной госпоже была, по-прежнему, непоколебима. Как и раньше в его мире от него требовалось лишь верить в могущество Богини и совершать неустанные подношения.
— Скоро… Поглядим, какого цвета тут кровь… Какие тут воины… Если такие, как эти, то я не завидую этому миру.
Риивал снова облизнулся. Воспоминания о его кровавых тризнах, что десятилетиями помнили в людских землях, никак не отпускали дроу. Жутко хотелось вновь ощутить, как тебя захлестывает бешеная ярость, как с одним клинком врываешься в ряды ничего не подозревающих врагов.
— Тёмная госпожа, я окружу твой алтарь стеной из их телам, возведу внутри башни из их голов и ты снова вернёшься. Уже скоро…
Поделиться книгой: