Ваше Сиятельство 10

— Ее муж, если ты еще не знаешь, архимаг, третье лицо в Верховной коллегии — Рыков Гермес Степанович. Хотя он всего лишь барон, но человек он влиятельный даже далеко за пределами коллегии. Влиятельный даже во Всеимперском Совете. У него отличные отношения с Филофеем Алексеевичем, князем Молчановым и нашей военной верхушкой. Он может попросить, кого надо. Это я так додумываю, — Ольга вытащила китель моей полевой формы и бережно повесила на спинку стула. — И есть еще нюанс: Рыков не в ладах с моим отцом. Кстати, когда папа хлопотал насчет второй награды для тебя — «Звезде Имперского Мага». Барон Рыков был категорически против, и папе пришлось очень сильно надавить на него, ведь награды в сфере магических заслуг утверждаются через коллегию.

— Оль, да оставь все как есть, — я махнул рукой на пакеты с формой, — все равно все это полетит в Москву. Кстати, интересные вещи о Рыкове ты открыла. Буду иметь в виду. Так, вот возвращаюсь к его супруге, госпоже Бондаревой. Ее мотив, как она сказала, все-таки утереть нос мужу. Она желает, доказать ему, что как бы он ни старался, но она будет служить дальше в «Грифоне», при чем полноценно, участвовать в самых важных операциях, а не безвылазно сидеть на базе. Разумеется, о содержании и целях нашего визита в Лондон мало кто знает, тем более Рыков. Не знает и сама Бондарева, но она догадывается, что если после моей, уж, извини свежей славы, меня куда-то направляют и приказ идет из самого Багряного дворца, то это нечто особенное. Вот поэтому, как она объяснила, ей хочется быть с нами. Второй ее мотив — это мои способности. Понятно, что я для нее, как для мага, большая загадка. Мои умения не укладываются в ее понимание, поэтому ей как бы хочется меня раскусить. Но все равно, все это мне кажется каким-то недостаточно убедительным. Ведь доказывать свою самостоятельность перед Рыковым она могла бы каким-то другим способом. Раскусывать меня… Можно было придумать что-то попроще, без участия в опасной операции в логове наших недругов. Да, она еще начала изучать основы атакующей магии. При чем самостоятельно. Не без влияния ее мужа Наталье отказали в обучении в Томске или… не помню, где-то она хотела пройти курсы при магической академии. В общем, она наговорила мне как бы много причин, но по моим ощущениям все это как-то сомнительно. И, прости, ослушался тебя — ее взял. Потому что она, как и Бабский, может оказаться ключиком к каким-то тайным играм в верхах. Это важно. Вдобавок мне интересно.

— Елецкий, не надо мне объяснять, что именно тебе интересно. Я тебя еще раз предупреждаю: ее муж — Рыков, и будет очень нехорошо, если твое очередное покорение женщины превратится в скандал с очень влиятельным человеком. Тогда о карьере имперского мага ты можешь забыть навсегда, — Ковалевская все-таки продолжила разбирать мою форму, выкладывать ее на диване.

— Оль, ты, безусловно, умная девушка — самая умная из всех мне известных, но сейчас сказала ерунду. Ну какая нахрен, — из меня так и вырвалось слово, так я был удивлен, — карьера мага⁈ Разве я когда-то собирался хоть как-то участвовать в делах Верховной коллегии или каких-то академиях? Для меня, извини за самомнение, все эти архимаги, магистры и прочие человечки в мантиях — клоуны ряженые. Нет, я несколько погорячился, многие из них достойны уважения, но это не моя стихия! Как ты можешь это не понимать⁈ Ты же знаешь, я никогда не планировал получать никаких магических регалий и санов! Мне даже эти ордена не нужны, — я указал коробочки с наградами, разложенные моей невестой на столе, — они лишь полезны, как важное условия получения титула князя. И сам этот титул мне нужен исключительно для того, чтобы ты — в скором времени моя любимая жена осталась княгиней.

— Ладно, Елецкий, я знаю, что ты не карьерист. Ты вообще не от мира сего. Оставим вопросы карьеры — они и вправду неуместны. Но, кроме этого, есть достаточно много других причин не ссориться с бароном Рыковым на почве интрижек с его женой, — отозвалась княгиня. — Вот лично мне все это беспокойно. Если с Глорией мне было крайне неприятно, и ты меня разозлил, то сейчас беспокойно. Я не знаю, чем это может повернуться. Просто предупреждаю тебя.

— Оль, ты просто ревнуешь к ней. Да? — я отошел к окну, открыл шире створку.

— Я не хочу для нас с тобой дурной славы. Если бы эта Наташа не была замужем, то был бы чуть другой вопрос. А у меня такое предчувствие, что она… — Ольга замолчала, держа в руках мое нижнее белье из служебного комплекта. И когда пауза затянулась, продолжила, — предчувствие, что будут у тебя с ней проблемы. Неужели тебе мало Ленской?

— Вот так хватает, — я провел ладонью над макушкой. — Оль, ну я такой… Вот просто такой, как есть. Ты же меня любишь именно таким.

Между нами повисло молчание. Сизый табачный дым плыл к приоткрытому окну.

— Люблю… — наконец сказала княгиня. — Как ни странно, ты раньше никогда таким не был. Да, я все понимаю, почему так, Астерий и всякое влияние иной души, но ты прав, я люблю тебя таким. Но не будем отклоняться от госпожи Бондаревой. Елецкий, я вижу ты уже принял решение на ее счет. Так? Что ты от меня хочешь? Лицензию? Говори прямо!

Вот теперь мне только оставалось сказать «да». Странно как-то вышел разговор. Это при всем том, что я пока не знаю, как у меня сложатся отношения со штабс-капитаном Бондаревой — некогда было думать об этом. И лицензия мне была нужна вовсе не на Наташеньку, а на Глорию, которая меня ждет завтра, хотя я завтра вряд ли к ней попаду. Ведь если беседа с императрицей переместиться в ее роскошную спальню, мне будет очень сложно объяснить Глории, что Ольга Борисовна не подписала разрешение на постельные забавы. Вы представляете выражение лица ее величества при этом?

— Оль, я не хотел так ставить вопрос, но он сам ставится, — я скромно улыбнулся.

— Да, он ставится! Топырится! Торчит колом! При чем всякий раз, когда ты видишь очередную красотку! И не дыми в мою сторону! — она замахала рукой, хотя дым почти весь вытягивало в окно.

— Ты не понимаешь, лицензия нужна мне на всякий случай. Взамен старой. Оль, я тебя очень люблю, и ты знаешь, что я тебя не обманываю. Но мне иногда это нужно. Такова, увы, трудная мужская участь, — я старательно выпустил струйку дыма прямо в приоткрытое окно. — Ты же очень добрая. Самая-самая!

— Чертов подхалим! Ты плохо просишь. Давай, старайся, уговаривай меня! И сначала выброси сигарету, — Ковалевская стала посреди комнаты в позе капризной принцессы.

Ради лицензии я вполне был готов выбросить сигарету — пульнул ее в окно сильным щелчком пальцев. Промазал. Она ударилась в оконную раму, посыпались искры.

— Не сожги нашу комнату! — с возмущением произнесла княгиня.

— Я же маг. И маг огня в том числе, — резонно заметил я, подходя к ней и думая, с какой стороны лучше подступить с уговорами. Решил действовать прямо с максимальным подхалимством. Ковалевская такое любит. Я припал на правое колено, взял ее ручку и глядя на нее глазами преданного пса, едва сдерживая смех, произнес: — Оль, пожалуйста! Те самая добрая, самая красивая, самая любимая! Очень прошу, не откажи! Мне это надо как воздух! Как Ленской театральная сцена! Как тебе новые платья! Ну что здесь такого, если я удовлетворю свою мужскую природу? Я же не виноват, что боги сделали меня таким?

— Надо работать над своими желаниями. Не давать свободы желаниям вредным и поощрять приносящие пользу, — прикрыв глаза, холодным голосом богини отозвалась Ковалевская. — А ты не работаешь! Ты весь пропитан похотью!

— Оль, ну, пожалуйста, смилуйся! Я же тебя люблю! — взгляд пса в моих глазах стал еще более преданным.

— Любишь, но хочешь дрыгнуть другую, — Ольга Борисовна подняла взгляд к потолку, словно ища ответа там на эти странные коллизии. — И вообще, как-то ты сухо просишь, Елецкий. Давай, увлажняй свое прошение — целуй руку! — повелела она.

И я безропотно повиновался, начал чмокать ее изящные пальчики, каждый по отдельности, лизнул ладонь.

— Теперь колено! — она чуть приподняла край юбки. — Влажнее! Еще влажнее! Больше страсти! — ее зацелованные пальчики взъерошили мои волосы, притянули меня к ноге, нажав на затылок. — И поднимайся выше! Еще выше!

Следуя ее пожеланиям, я уперся носом в ложбинку ее под ее белыми трусиками.

— Пока достаточно — ночью это продолжим, — она небрежно оттолкнула мою голову.

— Оля! Ты же обещала! — я вскочил на ноги, чувствуя себя обманутым. Я был готов повалить ее на диван и там отыграться за все недавние мучения.

— Это что так срочно? Вечером напишу, — она отошла к столу и пояснила: — Теперь лицензия будет не устной, а письменной.

— Напиши сейчас, чтоб я был спокоен. Оль! Дело одной минуты! — попросил я, следуя за ней. На глаза попали записи на разбросанных по столу листках, сделанные ее красивым почерком. На одном из них крупными буками значилось: «Религия. Бог Елецкий». В скобках: «или Астерий — додумать». Ниже: «Цель жизни — посмертное вознесение души в небесный храм Елецкого». От моего имени стояли стрелки с какими-то пояснениями, написанными помельче.

— Оль, а что это такое? — спросил я, повернув лис бумаги к себе.

— Сейчас узнаешь… — она села за стол и начала писать на чистом листке. Сначала вывела крупными буквами: «Лицензия». Ниже помельче: «Выдала подхалиму и развратнику графу Елецкому, как мое добрейшее позволение на греховную связь для удовлетворения его низменных потребностей…».

Я рассмеялся. На лицо Ольги Борисовны тоже наползла улыбка, но княгиня продолжила писать дальше и когда поставила письмо и свою подпись, тогда подняла ко мне взгляд и, посерьезнев, сказала:

— Знаешь, почему я такая добрая? Есть на это причины. Между прочим серьезные. Вот одна из них: я больше всего не хотела бы, чтоб ты в постели со мной, представлял вместо меня другую. Знаю, что так часто бывает у мужчин: нереализованные желания мучают. И тогда даже отношения в постели становятся ненастоящими. Я, Саш, не хочу ненастоящего. Я не хочу тебя держать насильно, не хочу ни в чем ущемлять. Но взамен очень хочу, чтобы ты в своих поступках был не только мальчиком, который во главу угла ставит свое «хочу», но и ответственным мужчиной. Обещай мне, что если между нами будет что-то не так, то ты со мной честно об этом поговоришь. Сразу, чтобы ни случилось.

— Оль, обещаю. И ты сейчас несколько несправедлива, — не согласился я. — Да у меня есть грех в плане «хочу», но ты же знаешь, я всегда отвечаю за свои поступки и если возникают какие-то проблемы, то сам решаю их. И всегда советуюсь с тобой. Если это, конечно, уместно.

— Знаю. Просто напоминаю, чтобы ты всегда оставался тем мужчиной, которого я люблю. И тогда я буду прощать некоторые твои слабости. Пусть, между нами, все будет по-честному, — она пододвинула ко мне новоявленную лицензию.

Я взял ручку из ее пальцев и после слов «удовлетворения его низменных потребностей» размашисто вписал: «Пять Раз!».

— Елецкий! Ты вообще обнаглел⁈ — Ольга вскочила с места, стараясь выхватить у меня листок.

Но разве княгиня может поспорить в ловкости и быстроте с самим Астерием? Лицензию я сохранил в том виде, который устраивал меня. Ольгу Борисовну повалил на диван, и скоро ее голые ягодицы примяли мою служебную форму.

Когда мы нежились, ласкали после страсти, так неожиданно обуявшей нас, я повернул Ольгу к себе и спросил: — Что такое ты писала, когда я зашел? Я не понимаю, о чем речь. Елецкий — бог? Ты уже возвела меня в сонм Небесных?

— В некотором смысле. У меня есть идея новой, очень полезной религии, — ответила княгиня с загадочной улыбкой.

— Оля! — я потребовал ответа.

Глава 9

Сюрприз от Трубецкого

— Что «Оля»? — Ольга Борисовна, потянулась не скрывая удовольствия, не только телесного, после того, что случилось между нами, но и душевного.

— Скажи! Что за привычка меня интриговать и потом увиливать от ответа? Это повторяется из раза в раз! — я попытался заглянуть в ее глаза, но она вывернулась из моих рук и демонстративно отвернулась.

— Терпи, Елецкий. Я многое от тебя терплю. Вот, например, только что ты вероломно исказил содержание выданной тебе лицензии. А потом… — княгиня встала с кровати, поправляя измятую юбку, — потом еще овладел мной. Кстати, тоже вероломно и даже без предварительной ласки! За это сегодня ночью поплатишься!

— Можно подумать, ты этого не хотела. Ты на это напрашивалась! Кстати, напрашивалась с утра! — я тоже встал с кровати. Вернее, вскочил и потребовал ответ: — Ну, говори! Что значит: Елецкий — бог? Собираешься поклоняться мне? Я не против, — от представления, как это может происходить, мне стало вовсе весело.

— Дурак еще! Размечтался! Я еще не додумала свою свежую идею. В сыром виде делиться не хотела, но ладно, снова уступлю тебе, — она направилась к санузлу, уже войдя, обернулась и сказала: — Жди! — и захлопнула дверь.

Я поспешил к столу, начал читать ее записи. Как ни странно, сами записи и логические построения касались управления ракетным вооружением и систем наведения ракет. Да, я знал, что Ольга работала над этим — моей невесте такое поручил профессор Белкин, и тема была без сомнений важной в ожидании большой войны с Британией. Вот только какая связь между ракетным вооружением и листком с надписью «Религия. Бог Елецкий» я не успел понять — дверь открылась, вышла княгиня, мокрая, плотно завернувшись в полотенце.

— Ладно, говорю тебе по секрету. Может подскажешь, что-то полезное, — сказала Ковалевская, вытирая вторым полотенцем длинные волосы. — Как ты знаешь, на больших расстояниях современные системы наведения ракет недостаточно эффективны. Нет надежного способа удерживать цель. Вражеская вимана, успевает уклониться от поражения посредством противоракетного маневра. Конечно, успевает далеко не всегда, но по статистике в 36 процентах случаев при дистанции в 10 километров. Чем больше дистанция, тем выше процент уклонений.

— Ну и? — это я, разумеется, знал не хуже Ольги Борисовны.

— Есть разработки Спивакова и Разина, в которых в системе управления ракетой и удержания цели используется интеллектуальные блоки на основе мозга птиц или рептилий, — продолжила она.

И я добавил:

— Все верно, например, ракеты семейства «РСТ-03» последних модификаций. Я смотрю, ты очень быстро научилась разбираться в этих вовсе не женских штучках.

— Мозг женщины далеко не всегда уступает мужскому, иногда превосходит. Что ты, Елецкий, можешь видеть на моем примере, — княгиня, отвернувшись к своим записям, разбросанным на столе, рассмеялась. — Извини за нескромность, но я же не виновата, что мои когнитивные функции на высоте. Дальше… интеллектуальные блоки на основе мозга живых существ имеют свои недостатки. Если система устроена на мозге рептилий, то возникают проблемы с управлением ракеты, ее позиционированием. Эффективных нейронных цепей не хватает, чтобы контролировать все параметры — мы же пока не научились задействовать весь мозг целиком. Системы на мозге птиц более совершенны, но они слишком умны и при приближении к цели понимают, что дальше случится столкновение, что может повлечь их смерть — ведь мозг живого существа даже в составе элетро-логического блока продолжает воспринимать себя как живое существо. Проще говоря, живое содержимое такой ракеты начинает испытывать тревогу перед столкновением на огромной скорости и ожидаемой гибелью. Есть некоторые уловки снять эту тревогу, но они недостаточно эффективны, отсюда недостаточный процент поражения цели.

Ольга взяла один из своих листков со схемами, показывая мне, продолжила:

— И теперь к моей идее. Она в религии. Изначально в мозг живого существа — возьмем для примера мозг попугайчика — вносится идея бога, посмертного существования и рая — рая для существ прошедших праведный путь. Из истории культуры и религий таких концепций несколько — ты знаешь. Тогда что мы имеем? При верных установках этот несчастный попугайчик, ставший ракетой типа той же «РСТ», теряет страх смерти. Его беспокойство перед встречей с целью сменятся мыслями о близком рае. Страх в его сознании сменит жажда скорее совершить «праведный поступок» и он изо всех сил будет стараться привести ракету к цели. Кстати, еще есть мысли добавить в обучающую программу для этих несчастных попугайчиков наиболее уязвимые места британских виман, и не только британских. С этим ты мне поможешь?

Я кивнул, пока еще осмысляя идею княгини, но уже понимая ее огромную полезность. Если ракеты будут бить с высоким процентом попаданий, да еще не просто в корпус, а в уязвимые места, то это станет революцией в воздушном бое.

— Уязвимые места можно обозначить как наиболее удобные точки для вхождения в рай и получения особых привилегий от бога, что может еще более повысить эффективность новых ракет. Раздачей привилегий займешься ты, когда к тебе во сне будут прилетать души невинно убиенных попугайчиков, — госпожа Ковалевская едва сдержала смех, прикрыв рот ладошкой. — В общем, идея в начальном виде такая, но нужно многое додумать. Сам понимаешь, как много предстоит технической работы. И это, Елецкий, одна из причин почему я к тебе сегодня добра. Неохота обсуждать твои бессовестные поступки и планы на Бондареву: есть вещи поважнее — я окрыленная новой идеей и работой. Что скажешь? — она повернулась ко мне в ожидании ответа.

— Оль, великолепно! Честно. Даже гениально! — я обнял невесту, случайно освободив ее от полотенца, целуя в щеку, потом в губы. — Ты моя самая умная, самая красивая и любимая девочка!

— И самая добрая! — добавила Ковалевская. — Но помни, что я могу твою лицензию отозвать, если ты заиграешься в свои порочные игры. Все, пусти, оденусь, — Оля направилась к своей дорожной сумке. — Меня только беспокоит кое-что… Даже тихонько мучает.

— Что именно? — я последовал за ней.

— Моя идея построена на лжи, Саш. А на лжи нельзя построить ничего хорошего, — Ковалевская вытащила пакет с другим платьем. — Моя идея в обмане несчастных попугайчиков, скворцов или лягушек — в зависимости чей мозг будет браться за основу. Не будет для них никакого рая, и бог Елецкий не встретит их, не покормит вкусными семечками с ладони. Не уверена, что продолжу работу именно над этой идеей, может буду искать что-то другое. Хоть я и шутила, только что смеялась, но все это грустно, потому как в основе моих логических построений лежит обман и чья-то гибель.

— Здесь я тебя успокою. Во-первых, что касается гибели: подумай, если дело дойдет до войны с Британий, то сколько жизней наших военных, да и гражданских спасет высокая эффективность ракет с новой системой наведения? Сбить вражескую виману на подлете, до того, как она нанесет удар по нашим военным базам, тем более городам — дорого стоит. Уж точно это цена несопоставима с жизнью одного существа и его иллюзорным восприятием жизни. Во-вторых, не так уж ты обманываешь. Смерть освобождает душу — она есть у каждого живого существа. В данном случае смерть действительно становится освобождением от привязки сознания того же попугайчика к электрологической системе. Поверь, в этом я вполне разбираюсь — сам прочувствовал. Или возьми, к примеру, Родерика, — я с вожделением смотрел как она одевается. — И еще: сама знаешь, что бывает ложь во благо. Таким видом лжи иногда приходится пользоваться. Например, в некоторых случаях я не говорю правду маме — для ее спокойствия. Еще рассмотри вопрос так: в системах управления того же Спивакова, в большинстве случаев ракеты достигают цели, несмотря на тревогу и страх, которые испытывает мозг лягушки, встроенный в них. Разве не гуманнее в данном случае воспользоваться обманом — той же религией? Ведь итог для крошечного, но живого сознания в ракете один — смерть. Не лучше ли ее принять без ужаса предстоящего и с верой в посмертную жизнь?

— Наверное ты прав. Я подумаю над этим, — придерживая платье, Ковалевская направляясь к зеркалу.

— Оль, мне по-прежнему непонятно, почему в этой забавной религии меня ты назначила богом, подозреваю, верховным, — полюбопытствовал я, борясь с искушением снова прижать ее себе, пока княгиня не успела одеться.

— Радуйся, Елецкий. Это же приятнее, чем быть демоном, которым тебя называет Элизабет. У нее душа темная. Подсознательно мисс Барнс… Ой, прости, прости, конечно, конечно, госпожа Стрельцова! Она, может быть неосознанно, поклоняется темным силам, с коими ассоциирует тебя. А моя душенька наполнена светом, поэтому так я тебя определила, — отбросив полотенце, Ольга стала неторопливо одеваться. — Но ты особо не обольщайся, что я возвела тебя в сонм небожителей. У меня даже был соблазн сделать верховной богиней себя. Но позже я подумала, что души мертвых попугайчиков, будут глубоко возмущены, когда после героической смерти не увидят никакого рая. Вот пусть все возмущение они на тебя направят, а я буду в сторонке.

— Какое коварство! — я рассмеялся. — И это говорит человек с якобы светлой душой⁈

— Смотри сюда, в этом платье мне хорошо будет? — Ольга Борисовна, расправив синий шелк, повернулась ко мне. — Мне нужно выглядеть простенько, но прилично. Как я поняла, нас поведут к генералу Трубецкому.

— Что ни надень, Ты всегда выглядишь великолепно, — честно говоря, мне было все равно, в каком платье будет моя невеста — я любил ее саму, а не княжеский гардероб. — Почему к генералу? Ты что-то знаешь о предстоящем?

— Не более чем ты. Знаю только, что и меня зачем-то туда приглашают, хотя я могла вообще не прилететь с тобой на базу «Сириуса». Есть подозрения, что здесь, как всегда, замешан Денис. Вот он неугомонный у него до всего есть дело и на все это он еще успевает найти время, — Ольга украсила волосы заколкой с лазуритом, уперла руку в бок и победно взглянула на свое отражение.

К шестнадцати часам мы были в штабе. В самом деле Стародольцев сразу повел нас к генералу первого имперского табеля Трубецкому. Когда мы вошли, и князь увидел Ольгу, его суровое лицо сразу потеплело — Трубецкой знает Ольгу с детства и очень дружен с Борисом Егоровичем. Мне же в ответ на приветствие генерал крепко пожал руку и объяснил гулким баском:

— Не мог я, Александр Петрович, при награждении быть. Поднимешь ли, неотложные дела за территорией базы, — Трубецкой с недовольством махнул рукой куда-то в сторону Ирстимского кряжа. — А не поздравить тебя как бы нехорошо. Тут сами боги велели. Все-таки ордена твои серьезные. Если учесть, как ты провернул с Козельским, то награды заслуженные — я поддержал перед коллегией. Ваша с Ольгой эпопея на островах — это отдельная тема. И о ней мы попозже поговорим. Хочу все до мелочей знать от тебя. Страшно было, Ольга Борисовна?

— Ну как вам сказать, Сергей Семенович. Я ни на миг не сомневалась в главном — в том, что Саша меня в любом случае вытащит. Но было страшно, — признала Ковалевская.

— Вот! — Трубецкой поднял указательный палец. — Это ты верно подметила: такое знание самое главное. Особенно когда дело принимает столь серьезный оборот, то нет ничего важнее в веры самых близких тебе людей и боевых товарищей. Хочу, чтобы наш «Сириус» именно на этом строился, а также на вере каждого в нашу Отчизну. Вы присаживайтесь. Хотя я вас надолго не задержу, чего лишний раз ноги испытывать, — генерал махнул на диван, а сам подошел к столу и взял какой-то документ, прочитал что-то в нем, щурясь, и посмотрел на меня. — Корнет Елецкий, скажи мне, как большой специалист без диплома, вимана марки «Эверест» — хорошая техника? — он отчего-то загадочно улыбнулся.

Вообще Трубецкого, всегда серьезного, даже сурового, было непривычно видеть таким. С Ольгой-то понятно, он всегда приветлив и даже мил, насколько возможно приложить это слово к его внешне грубоватой природе. Да, я видел генерала не часто, но знаю, что добрячком его никто не назовет, и улыбка на его лице при общении с подчиненным появляется лишь в редких случаях.

— Великолепные виманы производства «Казанского электро-механический завод Юсупова», правда эта техника рассчитана на людей с особо толстым кошельком. Не знаю о какой модели речь, но все «Эвересты» второго размерного класса, с двумя генераторами вихревого поля — не хуже, чем средний боевой катер, — пояснил я, думая, что Трубецкому ближе сравнение с боевыми виманами. Тут же начал вспоминать технические характеристики этих серьезных машин. — А модель какая, ваше высокопревосходительство? Наверное, себе присматриваете?

— Не себе. Модель… — он снова опустил взгляд к документу, что держал в руке и прочитал: — «Эверест МТ-8».

— Таких вроде нет. Знаю, самый свежий «Эверест» был у князя Козельского — «Эверест-7» разработки 4 342 года, — сообщил я, хотя не особо уверенный в своих словах: это прежний Елецкий следил за каждой статьей о виманах и каждой новой разработкой. Мне летающие машины остались так же интересны, но не настолько, чтобы тратить драгоценное время, которого очень не хватает.

— Как не бывает, вот у меня так записано. Подавали запрос на лучшую машину казанцам, те прислали такой ответ. Вот, — князь вытянул руку, приблизив мне листок

На документе действительно значилось: «Эверест МТ-8», второй размерный класс, длинный столбик с характеристиками и всякими техническими деталями. Глаза особо зацепились за строку «- три генератора вихревого поля с независимой энергонакачкой и дискретным управлением…» — вот тут я особо удивился. Получалось, что вимана эта даже посерьезнее, чем я мог предположить. Потому как три генератора прежде на «Эвересты» не ставили. Такое вообще редкость для гражданских виман.

— Тогда извиняйте, ваше высокопревосходительство, не уследил! За последними веяньями в виманостроении не слишком приглядываю — не хватает на это времени, — оправдался я, испытывая меленький стыд: ведь обо мне ходила молва как о едва ли не самом серьезном знатоке как современных виман, так и их древних прототипов. — Хотя из меня теперь эксперт ни самого высокого уровня, ответственно заявляю: техника очень хорошая. Превосходная. Лучше могут быть только «Эльбрусы», — мне вспомнилась вимана Глории, на которой мы летели с атлантических островов. — Но «Эльбрусы» лучше лишь в некотором смысле: роскошнее внутри, намного крупнее, что далеко не всегда плюс, тем более с нашими небольшими посадочными площадками, я бы однозначно рекомендовал «Эверест», если кому-то по карману. Насколько я помню, цена на модель, которая у князя Козельского была в районе 150 тысяч.

— В общем так, корнет Елецкий, в таких вопросах я сюрпризы делать не умею, и скажу просто: эта вимана должна быть передана сегодня тебе в дар. Неважно от кого, считай, что от нашего Отечества, от «Сириуса» и некоторых добрых людей, как признание твоих заслуг. В общем, не орденами едиными. На, изучай, — князь сунул мне тот самый листок, который до сих пор вертел в руках. — И особо не обольщайся, здесь не только твоя заслуга, но и Ольги Борисовны, потому что она с тобой рядом. А если такая дама рядом, то это очень много значит! Цени это!

— Есть, ваше высокопревосходительство! Стараюсь! Служу! Отечеству служу! — я даже растерялся, не в силах вспомнить, что говорится в таких случаях. Ну не военный я все-таки в душе человек: я — Астерий.

— Хотелось тебе эту технику передать торжественно на нашей посадочной площадке, но, увы, не вышло у нас с сюрпризом, не вышло, как задумывалось. Вимана только что с завода, ее вроде собирали под тебя и сделали там все как надо, но она до сих пор не вылетела — какие-то там задержки. Поругал я их, ну а что толку: все равно подарок для тебя пока в Казани. Надеюсь, хотя бы к утру прилетит, — пояснил генерал, вернувшись за стол и опустившись в кресло. — Так, что наберись терпения, погости у нас еще. Часикам к семи ужин у меня будет, так что тебя с Ольгой Борисовной жду. Заодно введешь меня в курс дела по вашим карибским приключениям и расскажешь кое-что по Козельскому. По Козельскому расскажешь в первую очередь Бердскому — он все недоумевал, как ты пробрался на территорию.

Мы с Ольгой задержались у генерала еще минут на пятнадцать, при чем говорил он большей частью с Ковалевской, решив основной разговор со мной перенести на вечер. Расспрашивал ее об отце, обучении у профессора Белкина и всяких вопросах, от которых я был далек к своему стыду, ведь они касались самого близкого мне, любимого человека.

Когда мы вышли от него, первой не сдержалась княгиня.

— Надо же как ты взлетел, Елецкий! Тебе уже виманы дарят, да непростые! — розовея щеками, воскликнула она.

— Оль, не мне, а нам. Это наша вимана. И генерал вполне прав. Твоя заслуга здесь не меньше моей, — ответил я, беря ее за руку. Ответил, наверное, излишне громко и радостно, нарушая покой штабных коридоров.

— Да, точно, если бы меня не украли из «Садов Атлантиды», то не было никаких подвигов на Ор-Ксиппил! — рассмеялась она. — А в самом деле, Елецкий, который раз ловлю себя на мысли, что даже самые жуткие события по пришествию времени оборачиваются событиями благостными. Знаешь, о чем я подумала? Из этой истории вышла самой пострадавшей Артемида, но может быть все не так плохо для нее в том числе. Благодаря твоим стараниям, статьям в газетах и разговору с Перуном, может и для нее произошедшее превратится в благо?

И хотел я сейчас ей сказать, мол, дорогая, ты во всем права, оно так часто случается в жизни. По крайней мере в моей. Поэтому, не спеши делать выводы из моих отношений с Глорией. То, что тебе кажется чем-то неприемлемым, скверным, позже может обернуться благом, если не для нас двоих, то для многих других людей, может даже для всей империи. Однако, это я не сказал Ольге, так как понимал, что упоминание о Глории мигом изменить ее прекрасное настроение.

Тем не менее сообщение от императрицы, на которое я до сих пор не ответил, было для меня проблемой. Конечно, Глория уже начала злиться. И по-хорошему, нужно было ответить ей давно, сообщить, что я не в Москве, сказать, что все объяснения потом, при встрече.

Ровно в этот момент, пискнул мой эйхос в унисон его сигналу раздался звоночек интуиции: «Глория!». У меня так часто бывает, когда мысли о каком-то человеке становятся предвестниками его появления: его самого или вестей от него.

— Ответь, Елецкий. Наверное, что-то важное, — княгиня остановилась, давай понять, что желает, чтобы я это сделал сейчас и при ней.

Глава 10

Хорас решает все

Глории я не стал отвечать при Ковалевской. Я просто отключил звук на эйхосе, не снимая его с пояса. Ольга Борисовна, конечно, все поняла. Она не могла знать от кого сообщение, но сам факт, что я не захотел отвечать при ней, говорил яснее всяких слов.

Дальше, до выхода из штаба мы шли молча, и это молчание было особо неприятным. Когда вышли на площадь, Ольга сказала:

— Елецкий, совсем недавно я говорила, что мы должны быть во всем честны друг перед другом. Для меня это важно, Саш!

— Я помню. И ты знаешь, что я тебе говорю всегда правду. Так же ты знаешь, что иногда я пытаюсь уклониться от ответа. Уклониться и соврать — это разные вещи. Оль, дорогая, если я чего-то не договариваю, то лишь потому, что я забочусь о тебе и не хочу лишний раз расстраивать, — мои пальцы торопливо вытянули из кармана коробочку «Никольских». Попутно я кивнул на приветствие какого-то незнакомого корнета.

— А еще недавно ты говорил о лжи во благо. Саш, если продолжить твое «уклоняюсь от ответа», то до этой самой «лжи во благо» остается один маленький шаг. Не делай его. Иначе мы начнем терять доверие друг к другу, а доверие, лично для меня, это самое главное в отношениях, — она смотрела как я прикуриваю.

— Хорошо, — вернув коробочку с сигаретами в карман, я отстегнул эйхос. — Я не знаю от кого прошло сообщение, но интуиция мне подсказывает, что от Глории. Она присылала мне сообщение несколько часов назад, когда я был в «Грифоне». На него я не ответил. Сначала было некогда, потом забыл. Вот, наверное, злится за невнимание. При тебе я не захотел слушать присланное ей, тем более отвечать. Я не хочу, чтобы ты нервничала. Это по-честному или нет?