Ваше Сиятельство 10

— Кто такая Рут? — Майкл уже слышал это имя от мисс Стефанс несколько раз.

— Майкл, дорогой мой, я же говорила: Рут — моя сестра. Она уже, к счастью, на небесах — там ей гораздо лучше, чем с Кайлом. Кайл ее мучил. Он всех мучает. Похоронить ее сразу не получилось, поэтому от нее был нехороший запах. Мне даже кажется, что в квартире до сих пор ей воняет. Подожди, я достану ключ, — остановившись у двери, едва различимой в густом сумраке, Синди полезла в карман платья. Звякнули мелкие монеты, потом послышался звук ключа, пытавшегося попасть в замочную скважину.

Барону Милтону снова пришла та же самая мысль: побежать. Сбежать вниз, перепрыгивая ступени, которых почти не было видно, выскочить на улицу и бежать, бежать! И, пожалуй, это надо было сделать раньше, сразу после того, как они с мисс Стефанс сошли с самоходного дилижанса. Теперь уже поздно: слишком ничтожны шансы, что он выберется из Уайтчепеле — скверного района в столь скверное время. Гораздо вероятнее, что он, споткнувшись, упадет на темной, поломанной лестнице, разобьет голову, и тело его будет лежать здесь много дней и вонять.

Дверь с нервным скрипом открылась. Там, где-то впереди тускло светили туэрлиновые кристаллы под стеклянным колпаком. Видно, они давно отжили свой век, но хозяйка не спешила их заменить.

— Сюда, Майкл, иди вперед. Прямо, сразу на кухню. Можешь не разуваться — я давно не мыла полы, — Синди, почувствовав робость своего возлюбленного, подтолкнула его в спину.

Пошла за ним и обогнала у приоткрытой двери в спальню. На буфетной полочке нащупала зажигалку и, щелкнув ей, разожгла свечи в железном подсвечнике. Чтобы было ярче, специально для Майкла мисс Стефанс разожгла еще старинный светильник, который она давно не заправляла. Под мутным стеклом заплясал оранжевый огонек. Потом зажгла свечи на другом подсвечнике.

— Надо было зайти в магазин, — спохватилась Синди. — Совсем забыла, у меня нет еды. Не хочешь сходить в магазин, Майкл?

Этот вопрос застал барона Милтона врасплох. С одной стороны, это хороший шанс сбежать. Разве не об этом он мечтал с того момента, как они сошли с дилижанса? А с другой… Вечером идти через Уайтчепеле⁈ По слухам здесь стало еще хуже, чем было в его юности.

— Не знаю, мисс Стефанс. Может… — Майкл хотел сказать: «Может, лучше я схожу утром», но его перебил смех Синди.

— Майкл, ну какой же ты смешной! Лавка господина Макбретни уже закрылась! Она всегда закрывается, как только начинает темнеть. Ну, ничего! У меня есть немного риса. И еще картошка и немного сала. Мы сейчас ее пожарим — так делают русские. Между прочим, это вкусно. Но сначала я покажу нашу спальню! Идем! — Синди взяла его за руку и решительно потянула в коридор к приоткрытой двери.

— Здесь стой, — распорядилась она, когда вошла в комнату. Ее темный силуэт мелькнул на фоне окна, завешенного тонкой шторой. Раздался щелчок выключателя на стене вспыхнул светильник с большой лампой накаливания, убранной под толстое стекло. — Здесь мы будем спать, — Синди указала на кровать, застеленную покрывалом, серым с темно-красными ромбами. — Нравится?

Сказать «нет», Майкл не посмел, и выдавил:

— Довольно мило.

— Романтично, дорогой! Очень романтично! Теперь идем чистить картошку!

Барон Милтон было повернулся, чтобы направиться на кухню, но тут его взгляд зацепился за… Он даже сначала не понял, что это чучело: с низкого комода на него смотрели стеклянные глаза собаки с оскалившейся пастью. И дальше было еще что-то. Майкл разглядел там второе чучело, тоже собаки. Потом чучела трех котов.

— Это мой Джек, — не скрывая удовольствия, сказала мисс Стефанс. — Идем, познакомлю.

— Что с ним случилось? — чувствуя нарастающую тревогу, спросил Майкл.

— С Джеком? — Синди потянула руку Майкла к голове первого чучела. — Он часто выбегал на Бакс-роуд, и я боялась, что его собьет дилижанс. Я очень боялась за него. И вот — дала ему вечную жизнь. Теперь он всегда со мной, и с ним ничего плохого не может случиться.

— Боги! — невольно произнес барон Милтон, переведя взгляд на стоявшее рядом чучело котенка.

— А это Чиби. Такой хорошенький! Но он меня не слушал, царапал подлокотник кресла, — пояснила Синди.

— И что ты с ним сделала? — дрогнувшим голосом спросил Майкл.

— Как что? Как обычно… — Синди не любила вдаваться в подробности.

Глава 7

Нож, кровь и крики

Длинную четырехэтажку, носившее гордое название «второй дом спец состава», я начал называть для простоты «общежитием». Да и как иначе его назовешь, с этими более чем скромными условиями и небольшими комнатками? Тем более довольно жестким распорядком, не позволявшим хождения по этажам после одиннадцати, запрещающим дружеские посиделки и визиты женщин, кроме как жены. Это лично мне сделали какое-то послабление: стоявший на вахте фельдфебель Ольгу пропустил без всяких разговоров — кто ему дал такое распоряжение, я не знал. И был этим несколько удивлен, потому как в прошлой жизни я сполна хватил прелести подобных жилищ, пока Родина не наградила меня квартирой. Между прочим, в Крыму и всего за полтора года до моей великолепной кончины при взятии Киева.

Когда я уже подходил к своей общаге, справа от меня остановился закрытый «Медведь У-12», бронированная дверь отворилась, и я увидел довольную физиономию полковника Стародольцева.

— Здравия, Александр Петрович! — огласил он своим громовым баском, открыл дверь шире, и вылез из эрмимобиля.

— Вам здравия, Григорий Сократович! — отозвался я, поспешив к нему.

Мы пожали друг другу руки. Он широкоплечий, рослый, возвышался надо мной более чем на полголовы и отчего-то улыбался.

— Ну, как у нас обустроился уже не спрашиваю: знаю, будешь заглядывать сюда не часто. Ты же, Сань, смотри, к шестнадцати часам чтоб был в точности в штабе. Хотя… — он глянул на часы, потом отстегнул эйхос и посмотрел сообщения на экране. — Хотя можешь ноги не топтать. Время у меня будет — сам за тобой заеду. Ты же теперь личность особо известная. Так сказать, легендарный герой, и мне подвезти тебя будет просто приятно.

— Не совсем понимаю, ваше высокоблагородие, меня в штаб зачем, если не секрет? — мое непонимание, начавшееся с улетом «Ориса» и какими-то недосказанностями со стороны Бондаревой, начало перерастать в подозрение, что за моей спиной зреет заговор. Причем добрый такой, заговор, который будет мне на большую, но непонятную пользу. В этом я утвердился, глядя на улыбку Стародольцева.

— Как не понимаешь? Ты в свой эйхос заглядывал? — Григорий Сократович даже нахмурился, глядя сверху на меня.

— Извиняюсь, но нет, — в самом деле, я был так поглощен общением с госпожой Бондаревой, что не придал значение писком эйхоса. — Был поглощен набором людей в свою группу, — пояснил я, полагая, что Стародольцев посвящен в некоторые негласные вопросы вокруг меня.

— Тогда позже глянь. Или просто на словах: без десяти четыре чтоб стоял у двери дома спец состава — заеду, — известил полковник.

— А что меня такое страшное ожидает, Григорий Сократович? — полюбопытствовал я, освободив от пакета левую руку.

— Страшного⁈ Так тебя, господин Елецкий, ничем не испугаешь, хотя мы долго думали, но так особо страшного ничего на ум не пришло. В общем, приходи, не дрейфь. Думаю, в итоге будешь доволен. Но подробности не раскрою — можешь не спрашивать. Потому как это для тебя сюрприз, — он снова широко заулыбался, показывая белые крупные зубы.

— А то, что «Орест» улетел без меня, это тоже такой сюрприз, и как бы ничего страшного? — я тоже заулыбался, хотя эта ирония меня не слишком веселила.

— Да. Это тоже часть сюрприза. В общем, давай, Сань, а то мне надо на склады, потом бегом к Трубецкому. Потом еще в лавку за вишняком — есть повод сегодня немного выпить, — рассмеявшись, он вернулся к «Медведю», влезая в кабину, добавил: — А эйхос держи поближе и под контролем! Важная штука на службе! Вот мне за невнимание к сему прибору генерал крепкую клизму вставил. Теперь я эту штуку, — он похлопал себя по ремню, — редко выпускаю из рук.

Наверное, это дельное замечание — Ольга Борисовна уже ни раз отчитывала меня за невнимание к эйхосу. Когда у меня его не было, то в тишине, свободной от писка беспокойной штуковины, я ощущал много приятной свободы. Громко шурша шинами по дороге, «Медведь» удалился, я же продолжил путь к общаге, отстегнул эйхос, нажал боковую пластину.

Вот тебе на: сразу три сообщения. Извиняюсь, четыре — четверное не поместилось на экранчик. От Ольги, полковника Стародольцева, самой императрицы и Ленской. Последнее меня заинтриговало и разволновало больше всего, еще до прослушивания. Уж такой я человек: могу при желании быть безмятежным как сама Вечность, а могу с волнением думать о своей невесте или задевшей меня госпоже Бондаревой, и конечно о Ленской, которая жутко дразнит своими причудами и метаниями то от меня, то ко мне.

Первым я прослушал менее важное сообщение — от Стародольцева. Не сказал ничего нового: к 16 часам что-то намечается и мое присутствие обязательно. Кстати, не только мое, но и Ольги Борисовны — так обозначено громким баском Григория Сократовича.

Оля известила, что уже получила консультации по механологике, вся в мыслях по новой системе наведения ракет, но при этом помнит даже обо мне и с нетерпением ждет.

Глория… Глория меня также ожидает, к счастью, не прямо сейчас, как это у нее бывает, а завтра. На минуту-другую, опустив эйхос, я задумался об императрице. Вспомнил нашу последнюю встречу, яркую не только явлением Перуна, и не только тем, что случилось в ее спальне, но и нашим разговором, во многом неожиданным и откровенным. Я бы тоже хотел видеть ее. Если честно, она меня увлекла как женщина: ведь в огромном сердце Астерия всегда есть свободное место. Я даже подумал, что начинаю немного ревновать госпожу Ричмонд к маркизу Этвуду. Это при всем том, что так много важных событий вертелось вокруг меня оттеняя менее важные мысли и переживания!

И Ленская… Ее сообщение, я включил последним, испытывая легкий трепет. Включил, поднес к уху и услышал:

«Саш, целую тебя, мой дорогой», — сразу послышался звук ее поцелуев, особенный такой, за которым я приставлял мягкие, теплые и умелые губы моей актрисы, потом ее тело в моих объятьях. — «Мы здесь с Элиз вспоминаем о тебе и ждем с нетерпением, когда ты вернешься. Я по-прежнему расстроена, что вы со Стрельцовой уедете. Успокаивает лишь то, что с понедельника буду очень занята, не смогу даже как следует поскучать. У меня первые пробы в императорском театре, знакомства с режиссерами и труппой. И, конечно, синемация, Саш! Твоя с Денисом идея великолепна! Боги, я представляю, как это все может быть! Да еще когда не картонные декорации, а естественный задний фон! До сих пор не могу успокоиться, представляя все это! Еще Стрельцова меня накручивает, говорит, что я стану всемирно известной. Хотя это вовсе не важно. Саш, я тебя люблю! Я очень благодарна, что ты придумал такое с Денисом! Да, кстати, я ему пока ничего не говорила о нас. Пожалуйста, не сердись. Просто было как-то неуместно. Знаю, что я ему очень нравлюсь, но пока эту тему не трогаю. Скажу это потом. И не переживай за мои отношения с Романовым. Мой самый главный мужчина — это ты. Целую, Саш и жду! Элизабет присоединяется!».

«Пожалуйста, не сердись…» — повторил я. И как я могу не сердится⁈ Неужели она за это короткое время так сблизилась с цесаревичем, что его называет просто Денисом. До сих пор на такую вольность имела право только Ковалевская. Но Ольга знает Дениса Филофеевича с детских лет. Пожалуй, Ольга знает его больше, чем меня.

Нет, я не сердился. Я злился! Поставив пакеты на лавку под молодой сосенкой, достал коробочку «Никольских», хотел было закурить и ответить Светлане, снова выражая свое недовольство. Потом подумал, что если впущу в себя все эти неприятные мысли, то вернусь к Ольге не таким, каким она меня ждет. Волей мага, отогнал их. Ленской отвечать вообще не стал — поговорю потом, как увидимся. Пусть гадает теперь, сержусь я или нет! Требовалось что-то ответить Глории, только вот что? Говорить, что я не в Москве, мне бы не следовало. И обещать, что я завтра буду к одиннадцати, я тоже не мог, потому как неизвестно, насколько я здесь застряну и какой сюрприз мне приготовило руководство «Сириуса».

Подняв пакеты, я направился к общаге. Зашел, добродушно кивнув фельдфебелю на посту, и поднялся к себе на второй этаж. Шагая по длинному коридору, отсчитал восьмую дверь слева, поскольку все они были совершенно одинаковыми и без номерков. Ольгу я застал за письменным столом, склонившейся над листками бумаги с карандашом в руке.

— Докладывай, Елецкий, — потребовала она, не отрывая взгляда от исписанных листков, — как там у тебя с баронессой Бондаревой? Надеюсь, она отказала тебе в совместном романтическом путешествии в Лондон?

Вот так вот, с порога в лоб!

— Ваше сиятельство, не забывайтесь, среди нас двоих офицер только я! А вы вообще без звания! — заметил я, в то же время понимая, что шутками я сейчас не отделаюсь.

— Господин корнет, вы не юлите! Отвечайте на поставленный вопрос! — княгиня бросила карандаш и встала из-за стола.

* * *

Майклу казалось, что нож, которым пришлось чистить картошку, испачкан кровью. Он дважды мыл его, вызывая удивление Синди, но даже после второй мойки с кусочком старого мыла, все равно оставалось ощущение, что деревянная ручка липнет к руке. Липнет от крови. Это ощущение появилось сразу после рассказа мисс Стефанс о том, как она перерезала спящему Джеку горло. И хотя Синди утверждала, что псу не было больно, потому как он съел с котлетой десяток таблеток снотворного, все равно барон Милтон не мог прийти в себя после этого рассказа. Он представлял ручейки крови, стекавшие с рук Синди на собачий коврик, и Майклу казалось, что эта кровь теперь повсюду. Даже в постели, где ему теперь предстояло спать. Спать вместе с хозяйкой покойного Джека! О том, что случилось с другими животными, чучела которых стояли в спальне, чеширский барон благоразумно предпочел не спрашивать.

— Майкл, ну что ты такой? Расстроился из-за Джека? — Синди, бросив в кастрюлю очищенную картошку, взяла за руку своего возлюбленного. — Я тоже очень расстроилась. Ведь я много раз говорила Джеку, что не надо бегать на Бакс-роуд! Не знаю, чего его туда несло. Я предупреждала несколько раз — он не слушал. И вот результат! Да, он умер. К нашему огромному сожалению, Джек больше не с нами, но душа его сейчас на небесах и ему там очень хорошо. Ведь я провела над его телом ритуал вечной жизни. Я знаю, как это делать — прочитала в одной египетской книге. Тебе, как ученому, наверное, это интересно?

— Нет, — сказал барон Милтон, но тут же спохватился: — То есть, да. Очень интересно!

За эти часы, проведенные с Синди, он понял, что ей лучше не перечить: она — девушка с большими странностями, и трудно предсказать, как поведет себя, если ей что-то не понравится. Главное сейчас было как-то продержаться до утра, пусть даже во всем соглашаясь с ней. Клясться ей в вечной любви, если она потребует и спать с ней, хотя это станет самой бессовестной изменой Елене Викторовне, которую можно представить! Но что ему оставалось делать? А если погрузиться глубже в ту ситуацию, в которой он оказался, то скорее всего, для него больше никогда не будет графини Елецкой, и вряд ли кто-нибудь узнает, как он погиб.

Майкл лишь на миг представил, что его могут убить в проклятом Уайтчепеле по пути в магазин или хуже того, его чучело может оказаться рядом с чучелом Джека. Ах, да, из людей не делают чучело, но из людей делают мумии. А Синди только что сказала о египетской книге и ритуале над телом для вечной жизни. Уж ему ли, Майклу, не знать, как вершатся эти ритуалы во славу Тота⁈ Ему ли не знать о силе Анкха и том, что по этим верованиям для вечной жизни должно быть сохранено земное тело⁈ От мысли, что его сморщенная мумия может занять место в спальне Синди, барон слишком сильно нажал на нож — лезвие сняло не только кожуру с картошки, но и кожу с его пальца.

Майкл вскрикнул. Картофельные очистки обагрили капли святой крови чеширского барона.

— Какой же ты неосторожный, дорогой! — Синди вскочила, выронив нож и чуть не перевернув кастрюлю. — Ты должен беречь себя для меня! Понимаешь?

— Да, мисс Стефанс! — Майкл тоже вскочил, глядя на частые ярко-красные капли, стекающие из пореза.

— Ладно, у меня есть немного виски. Стой здесь и не вздумай разгуливать по кухне, пока я не вернусь. Не испачкай пол! Держи руку так! — она направила его руку, чтобы кровь стекала на картофельные очистки, сама поспешила в спальню, где осталось недопитая бутылка «Merlin’s Laugh».

Майкл оказался послушнее чем Джек, тем более, чем проказник Сандерс. Когда Синди вернулась, он стоял все в той же позе, зажмурив глаза с выражением жутких страданий на лице. Надо признать, очень красивом лице. Сидни, пожалуй, никогда прежде не видела таких красивых лиц, полных безграничных мучений. В какой-то миг ей даже захотелось вылить в чашку остаток виски и предложить Майклу выпить. Она знала, что «Merlin’s Laugh» неплохо помогает, когда на душе скверно. Однако, виски осталось чуть более трети бутылки — вряд ли бы это слишком помогло ее возлюбленному. Синди, взяла его порезанную руку, смочила в виски обрывок платка и принялась протирать им рану своего возлюбленного.

Майкл застонал, едва ли не скрипел зубами. Неужели она не понимала, что ему больно! Зачем тереть рану⁈

— Пожалуйста, Синди, я сам! — взмолился он.

— Но ты же не доктор? Я, между прочим, проработала в клинике Гектора Стона и делала перевязки, — мисс Стафанс со странным любопытством глянула на него.

— Я — доктор, — соврал барон Милтон. — Учился сразу на врача и историка.

— Ладно, на дорогой, — мисс Стефанс отчего-то засмеялась и поставила рядом с ним бутылку «Merlin’s Laugh» и положила на нее платок. — Делай сам, я займусь ужином. Очень хочется есть.

Кое-как Майкл смог перевязать левую руку сам, хотя повязка вышла рыхлой и быстро пропиталась кровью. Он подумал, что кровь может не остановиться и измажет постель Синди, но прежнее волнение и страхи начали отступать. Наверное, их было слишком много. Так много, что они больше не помещались в него. Постепенно на барона Милтона начало накатывать то необычное состояние, при котором все становится не слишком важным, даже собственная жизнь. Конечно, жаль, если она оборвется. Но он уже устал бороться за нее, устал думать о том, что может с ним случиться.

По кухне, освещенной свечами, поплыл запах жареной картошки. Майкл так и стоял, держа перевязанную руку зачем-то над картофельными очистками, в другой руке сжимая бутылку виски и безрадостно наблюдая за Синди. Она будто забыла о нем и увлеченно жарила картофель, не отходя от плиты и бормоча себе под нос то ли какие-то стихи, то ли какое-то заклинание. В дрожащем и слабом свете свечей мисс Стефанс в самом деле была похожа на ведьму. Худую, рыжую ведьму от которой не стоило ждать ничего хорошего.

Вспомнив о бутылке виски в руке, барон Милтон вдруг подумал, что если он выпьет оставшееся в бутылке, то жизнь ему перестанет казаться столь скверной хоть на какое-то время. В какой-то миг мелькнула мысль, что хозяйке квартиры его вольность может не понравится и тогда… Он не хотел думать, что будет тогда. Майкл просто устал находиться в постоянном страхе. Поднеся «Merlin’s Laugh» ко рту, барон забулькал, вливая содержимое бутылки себе в рот.

— Майкл! — мисс Стефанс повернулась к нему. Ее глаза были полны ужаса. — Что ты делаешь, Майкл⁈

— Пью виски, — отозвался барон Милтон, на миг оторвавшись от бутылки, икнул и вылил в рот два последних глотка.

— Майкл! Как ты мог! — и без того тонкий голосок Синди превратился в визг. — Ты что, алкоголик? Ты уже пил сегодня виски вместе с господином Терри, прежде чем его убить и снова пьешь без моего разрешения⁈

— Извините, мисс Стефанс, так вышло. Мне плохо. Мне больно, — пояснил Майкл, положив пустую бутылку в пакет с очистками.

— Ты знаешь, я не люблю алкоголиков! Вот, к примеру Куртис или Хорас, которого мы сегодня встретили он постоянно пьяный! Я его за это не люблю! Ты хочешь, чтобы я тебя перестала любить, Майкл? — Синди двинулась к нему, держа в руке лопатку, на которую налипло жареное сало.

— Нет, мисс Стефанс. И я не алкоголик, — Майкл попятился.

Если они молча. Лишь под конец ужина, не слишком романтичного, хотя при свечах, Сидни улыбнулась и сказала:

— Майкл, дорогой, ну что ты такой снова хмурый? Улыбнись!

Чеширский барон улыбнулся, хотя это вряд ли походило на улыбку.

После ужина мисс Стефанс не стала убирать посуду, все равно теперь ей не требовалось появляться на работе. Она взяла Майкла за руку и потянула в спальню. Разделась перед ним до нижнего белья и, видя смущение, странную нерешительность своего избранника, принялась раздевать его сама. Стянула с него даже трусики.

Майкл стоял неподвижно, точно статуя, поглядывая на блестящие глаза Джека, сделанные из черного стекла. Когда Синди коснулась ладошкой его члена, барон Милтон вздрогнул, мысленно извиняясь перед Еленой Викторовной и богами. Он продолжал смотреть в черные глаза Джека даже тогда, когда его член, согретый ладошкой мисс Стефанс, вырос и окончательно отвердел.

— Майкл, — нежно прошептала Синди, — почему ты смотришь на Джека, а не на меня? Он приходит по ночам. Почти каждую ночь. Но ты же любишь меня, а не его. Иди ко мне…

Они легли, и Майкл целовал ее губы, плечи. А когда барон Милтон вошел в Синди, случилось то, чего он никак не ожидал и очень напугало его. От проникновения члена, мисс Стефанс завизжала, тонко, прерывисто, точно свинка в последний миг жизни. Майкл тоже едва не закричал от испуга, и член его мигом обмяк.

Глава 8

Бог Елецкий

Прежде чем ответить княгине на столь каверзный вопрос, я поставил пакеты с формой на пол и дружелюбно, даже влюбленно улыбнулся ей.

— Понимаете, Ольга Борисовна, — я продолжил игру в почтительность, обращаясь к ней на «вы». Любая игра сейчас была уместна и способствовала подать Ольге итоги визита в казарму «Грифона» в правильном тоне. — Нет вы, не понимаете! Вы сам вопрос ставите неправильно. Бондарева не могла мне отказать, потому что я ее об этом не просил.

— Право странно, Александр Петрович. А почему так? Неужели она напугала вас чем-то? Или напугало мое предупреждение о ее муже? Или… — Ковалевская с язвительной улыбкой прошлась по комнате. — Или в вас проснулась совесть, обычно спящая так крепко, что мне ее редко удается пробудить?

Боги, как мне это напоминало милейший семейный разговор! Да, я Ольгу уже воспринимал как свою жену, и она меня вполне как мужа. Эти покусывания, воззвания к совести были по-своему приятны. Не поверите, но мне стало тепло от них.

— Вы меня неправильно поняли, ваше сиятельство. В моей отважной душе нет и не может быть страхов, — не громко, но со смелой уверенностью ответил я. — Не просил я госпожу Бондареву по иной причине. Полковник Бердский предъявил мне список, в котором были обозначены лица как нежелательные для данной операции, так и крайне рекомендованные. Так вот, по неведомым для меня стечениям обстоятельств, штабс-капитан Бондарева была в числе особо рекомендованных. После долгих уговоров, мне все-таки пришлось принять ее в мою маленькую группу паломников в стольный град Лондон.

— Великолепно! Просто нет слов! — княгиня заходила по комнате быстрее. — Самого Елецкого долго уговаривают принять в его маленькую группу штабс-капитана Бондареву, на которую он поглядывает так, что искры летят из глаз! Его долго-долго уговаривают, и он этак нехотя соглашается! Какие чудесные дела творятся в «Грифоне»! Уж, верно, не без магии все это! Чья магия? Твоя? Отвечай, Елецкий!

— Оль, ну правда, так и было! Честное слово, — я поймал ее за руку и притянул к себе. — И со списком, и с Бондаревой. Бердский показал мне список, и знаешь, что странно… У меня возникло ощущение, что список этот не просто так: мне в группу хотят внедрить кого-то со стороны. Особо странно, что инициатива изначально исходила от цесаревича. Направляя меня сюда, он первый заговорил, чтобы я взял кого-то из «Грифона». Но Денис Филофеевич, разумеется, вне подозрений. Ему могли просто подбросить эту мысль. Или он действительно обеспокоен сложностью задач в Лондоне и просто решил перестраховаться, что тоже вполне вероятно. Но эти списки… В них что-то не так. Как ты знаешь, я собирался взять только Элиз. Два человека — это самое простое, удобное, незаметное — я об этом уже говорил. Но мне мягко навязывают взять хоть кого-то из списка рекомендованных. Там было всего, кажется, четыре фамилии. И я изначально отклонил Бондареву. Взял некого неизвестного мне поручика Бабского. Позволь закурить?

— Кури, — Ольга тоже стала серьезной. — Между прочим, я тоже не хотела, чтобы ты летел в Лондон только с Элизабет. Безусловно, вы вдвоем очень сильны. Великолепная боевая пара, но мне все равно боязно. Я бы тоже хотела, чтобы с тобой были самые надежные специалисты «Грифона». Возможно, я все это неправильно понимаю, ведь я мало смыслю в подобных операциях. Как и Денис. Но мое мнение именно такое. Но окончательное решение должно быть только за тобой. Я не сомневаюсь, что во всем этом ты разбираешься лучше любого из нас. Даже лучше «грифоновцев», которые живут этим.

Такая оценка моих способностей Ольгой мне очень льстила. Наверное, самое приятное в этом мире, когда твоя самая любимая женщина признает твои заслуги и восторгается тобой. Мне захотелось обнять ее, но в этот момент Ковалевская спросила:

— Что там этот Бабский? Кто он такой?

— Пока не знаю, кто он. У меня звоночек интуиции сработал. Я почувствовал, что с Бабским что-то не так. Заподозрил, что именно он в списке для внедрения в мою группу. Кто-то очень рассчитывал, что я приму помощь «Грифона» с радостью, приму всех из списка рекомендованных с распростертыми объятиями. Но Бабского как-то выделился для меня особо. Вот я и решил его взять. Буду с ним осторожен, посмотрим, что это за фрукт. Кстати, он тоже менталист, как и Бондарева. Наталье Петровне я сначала отказал. Честно отказал, — я встретился взглядом с Ольгой — она кивнула. Достав коробочку «Никольских», вытянул сигарету, размял ее, похрустывая сухим табаком. — Отказал к удивлению полковника Бердского. Потом пошел поболтал с ребятами. Многие ждали моего появления, прямо засыпали вопросами по нашей эпопее на Ор-Ксиппил и по статье в прессе. Особенно этим интересовались маги из бывшего моего отделения и третьего. Отчасти удовлетворил их любопытство, отчасти нет и пошел получать форму. А потом штабс-капитан встречает меня в коридоре и просит, даже требует объяснить причины отказа. Тебя в качестве причины я не упомянул, лишь сказал, что мне нужна очень маленькая, группа: чем больше людей, тем больше заметность и больше шансов на неудачу — поэтому хотел вообще обойтись двумя. И задал ей встречный вопрос, какие у нее мотивы проситься в нашу миссию. Вот все что она сказала, для меня звучит крайне неубедительно. Мотивы такие: у нее разногласия с мужем, он требует от нее покинуть «Сириус» и перевестись в Москву в Верховную коллегию. Наталья Петровна желает оставаться на военной службе и быть независимой, в том числе и от его капризов.

— И говорю вам, живущим в суете земной: жена должна во всем слушать мужа! Иначе не будет доброго уклада, а мир будет полон распрей и губительных устремлений! — процитировала Ольга Борисовна одну их заповедей Перуна.

— Золотые слова! Запомни их и всякий раз в отношениях со мной всегда опирайся на мудрость Громовержца, — рассмеялся я от столь неожиданного отступления Ковалевской.

— Успокойся, Елецкий, меня это не касается. Я — женщина новой формации. Давай дальше. Мне интересно, что заставило тебя все-таки включить Наталью Петровну в свою очень маленькую группу, — Ольга подняла с пола пакет с формой и начала вытаскивать мои вещи.

— Так вот, благодаря стараниям ее мужа, Наталье Петровне отказывают в основных операциях «Грифона». Не знаю, какое у ее супруга здесь влияние и на кого, ведь полковника Бердского очень сложно заподозрить в покорности тем более людям со стороны, — я щелкнул зажигалкой, прикурил.