Ваше Сиятельство 10

— По-честному, — нехотя ответила Ковалевская. — Как же ты меня мучаешь, Елецкий! — на ее глаза навернулись слезы, она шмыгнула носиком и положила мне голову на грудь.

С минуту мы стояли молча. Я не курил, просто гладил ее волосы и спину.

— Ты знаешь, что для меня ты самая любимая. Тебе же прежде хватало ощущать себя самой первой. Вспомни, как Ленская появилась рядом со мной? Ты приняла ее на своих условиях, что ты для меня будешь самой-самой. С тех пор ничего не поменялось. Я держу свое слово: ты есть и будешь для меня самой-самой, как никто другой, — пообещал я.

— Ничего не поменялось, если не считать, что кроме Ленской появилась Элизабет, потом Глория, на горизонте Бондарева, — начала она, я попытался возразить, но Ольга закрыла мне рот ладонью и продолжила: — Помолчи! Я знаю, что Элиз появилась с моего согласия, и против нее ничего не имею — пусть будет. Думаю, она даже очень полезна, хотя бы тем, что Элиз почти прямая противоположность мне. Контрасты нужны, для отдыха, для разгрузки. Я хочу, чтобы тебе было легче и лучше. Я понимаю, как важна разрядка для тебя, ведь ты делаешь для всех нас то, что никто другой во всем мире не может сделать. Я это ценю. Я все понимаю. Но Глорию…

— Оль! — я слегка встряхнул ее. — Я же все объяснил, как с ней вышло.

— Помолчи! — настояла она. — Да, ты все объяснил. И ты, отчасти прав, но мне все равно тяжело. Ладно, просто это во мне собралось, захотелось выплеснуть. Я с этим справлюсь. Пройдет несколько дней, как-то приму. Мне нужно время. Главное, мне трудно принять, что Глория не враг. А это очень трудно, когда я с самого детства именно так видела ее. В меня это знание просто въелось. Ты раньше не замечал и знать не мог, потому что не было повода, а меня всегда злили мысли о ней, — Ковалевская взяла мою руку с сигаретой и сделала затяжку. Закашлялась.

— Не кури. Тебе нельзя, — я взял ее ладошку и пустил «Капли Дождя», Ольга сразу обмякла, еще больше прижалась ко мне. Мы стояли прямо напротив штаба, под окнами кабинета Трубецкого. Наверное, со стороны эта сцена выглядела трогательно и слишком не по-военному.

— Ладно, давай, отвечай ей. Нельзя так с императрицей, — сказала Ольга Борисовна, отступив на шаг, давая мне возможность включить эйхос. — Если хочешь, отойду в сторону, пока будешь наговаривать все, что нужно.

— Я даже не знаю точно от кого сообщение. Что от Глории — это догадка, — экран моего АУСа вспыхнул бледно желтым, мерцало лишь одно сообщение. Я не ошибся — от Глории. — Будешь слушать? — спросил я Ковалевскую.

Она кивнула, и я включил прослушку:

«Елецкий! Я много раз говорила, что ты наглец и у тебя нет совести! Но сейчас ты переходишь все границы! Я жду твоего ответа полдня! Причем ты мое сообщение прослушал! Я не слепая — метка стоит! И ты до сих пор не соизволил ответить! Знаешь, как мне хочется тебя убить!».

— Вот так! Как замечательно! В общем-то она права, — на лицо Ольги наползла улыбка. — Тебя точно когда-нибудь убьет одна из твоих женщин: я или еще кто-то. Давай, отвечай. Как бы я ее не воспринимала, она — императрица. Я отойду.

— Оль, я скажу при тебе, — попытался я ее остановить.

Однако княгиня неторопливо двинулась в сторону нашей общаги.

Я нажал боковую пластину эйхоса, поднес его ко рту и сказал:

«Ну, прости! Прости, пожалуйста, я очень виноват. Не было возможности ответить сразу. Я не в Москве — выехал, исполняя поручения Дениса Филофеевича. Вернусь только завтра, поэтому, пожалуйста, без обид. Сама понимаешь, завтра вряд ли смогу прийти. Давай послезавтра? Целую. Не сердись»,

«Эверест МТ-8» прибыл лишь часам к девяти утра — об этом меня известил адъютант Трубецкого сообщением на эйхос. Мы еще нежились с Ольгой в постели, и от того, что кровать была непривычно узкой, нам было еще приятнее, как приятна и та простая обстановка в этой маленькой комнате.

— Елецкий, мне здесь нравится, — сказала княгиня, целуя меня в плечо. — Не знаю, как это объяснить, но мне здесь хорошо. Хорошо, что ты рядом. Хорошо, что комната небольшая и нет в ней ничего лишнего. Такая милая простота, а рядом тайга, сосны, кедры. Здесь такой воздух. Жаль, что сегодня нам улетать.

— Тебе нравилось и на необитаемом острове. Помнишь? Сожалела, что нас забрали так быстро, — вспоминая это, я подумал, что тогда тоже был не против застрять на том островке хотя бы на неделю-другую.

— Очень-очень помню. Такое я никогда не забуду. Еще помню, как ты соврал в шутку, что мы на том острове навсегда, будем там жить и там родятся наши дети, — я понимала, что ты шутишь, но эти мысли были так трогательны, что мне отчасти хотелось, чтобы они стали правдой.

— Но пора вставать. Нужно возвращаться, — с легкой грустью сказал я.

— И главная причина… — Ковалевская привстала, покрывало сползло, освобождая ее голую грудь. — Назови главную причину, почему пора? Я хочу слышать от тебя.

— Да, мне не терпится видеть нашу виману. Оль, Нашу Виману! — произнес это с особой торжественностью, наверное, у меня даже засветились глаза. — Ты же знаешь, любопытство — это мой главный недостаток.

— Один из главных, — она рассмеялась. — Ты, Елецкий, не работаешь над собой! Ты ничего не хочешь в себе менять — вот твой самый главный недостаток!

Ее слова выглядели так смешно, если учесть, что в теле Елецкого правит бал Астерий! Ну что я должен изменить в себе? И зачем? Если все в моей душе, в моих повадках, привычках и принципах сложилось за тысячи лет именно так. Такие энтузиасты саморазвития как Ольга Борисовна тратят время и силы, стараясь сделать лучше себя и мир вокруг. Однако, если смотреть сквозь призму времени, их старания не важны и больше похожи на строительство песчаного замка, который смоет волной времени.

— Нет, Оль, — не согласился я, однако опровергать ее не стал, лишь дополнил тем, что мой интерес не только в вимане: — Помимо «Эвереста» я хочу скорее добраться до коммуникатора — он без сомнений там есть. Да, я нетерпелив и мне не терпится знать, что в Москве с прихожанами Артемиды; как там обстановка вокруг ее алтарей и статуй. Ты же понимаешь, насколько это важно. Мы поглощены делами земными, нашими человеческими интересами и хлопотами, но при этом забываем, как мы зависимы от Небесных. Ровно как они зависимы от нас. Вот Громовержец забылся, зазнался и только теперь с опозданием осознает, что он не такой уж пуп земли и его позиции пошатнулись. Надеюсь, что он это понимает — когда он уходил, несмотря на насмешку в его глазах, видел, что он задумался. Поэтому мне важно знать свежие новости о всем, что связанно с Артемидой. Сегодня понедельник и их может быть много.

— Ты можешь воспользоваться коммуникатором в штабе или у грифоновцев, заодно увидишься с Бондаревой, — подковырнула она.

— Оль, давай без вот этого. В штаб я перед вылетом зайду, как и в казарму «Грифона», но лишь чтобы попрощаться. В общем, подъем! — я встал и поспешил к своей форме, аккуратно сложенной Ольгой Борисовной.

Вылетели мы с базы «Сириуса» лишь около полудня. Слишком затянулось мое прощание в казарме «Грифона», это в то время, как я изо всех сил старался поскорее добраться до «Эвереста». Когда я выходил из казармы, подошел Бабский и неожиданно попросился, чтобы я взял его с собой в Москву. Как пассажир мне он был совсем нежелателен. На «Эвересте» достаточно свободного места и две каюты на верхней палубе, но я хотел побыть с Ольгой наедине — это главное. И второй немаловажный момент: поскольку этот товарищ был под подозрением, его желание лететь со мной не только в Лондон, но и моей виманой в Москву, лишь усилилось. Возникли опасения, что этот веселый, кучерявый парень — он на самом деле был таким — подсунет мне на виману какую-то нежелательную штучку: магическую или техническую. Не стану перечислять, что это может быть: начиная от системы прослушки, до передачи местоположения или, как крайность, нарушения работы жизненно важных функций виманы.

Бабского я взял. Дал согласие как раз при стоявшей рядом госпоже Бондаревой. Встретившись со мной взглядом, она мило улыбнулась и сказала:

— За меня, корнет, можете не беспокоиться. Доберусь сама в точности к назначенному сроку.

И я при этом испытал некоторое разочарование. Мне хотелось, чтобы она попросилась с нами. Возможно, это стало бы полезным: Ольга, пообщавшись с ней, стала бы добрее в том остром вопросе, который мы обсуждали вчера. А еще полезно тем, что Наталья Петровна могла бы приглядеть за поручиком Бабским, хотя я ей тоже не слишком доверял.

Теперь несколько слов об «Эверест МТ-8»: он был прекрасен. Я не слишком слукавлю, если скажу: это самая лучшая летающая машина, с которой я познакомился в этом мире. Лучшая она именно для меня. Она в самом деле имеет три вихревых генератора с независимой энергонакачкой и дискретным управлением, что при массе в 55 тонн позволяет ей развивать скорость в 360 километров в час. Разумеется, сейчас 360 — максимум, но после установки на нее «Одиссея» я надеялся, что мой «Эверест» сможет разгонять выше 650. Напомню, что очень добротная и быстрая вимана Бориса Егоровича, после переделки у графа Голицына, разгоняется всего до 580. Но это пока разговоры о будущем. А сейчас… Я прошелся по рубке, поднялся на верхнюю палубу и понял, что мне нравится здесь совершенно все: и сама планировка; и отделка, не броская, но очень добротная теплым деревом, изящными обрамлениями из бронзы, местами пластиком, похожим на слоновую кость. Еще больше меня радовала техническая часть, но разобраться с ней досконально я решил потом, во время полета. Ведь мой «Эверест» не мог соперничать в скорости с корветом «Орис» я пока не мог, и до Москвы у нас часов 6–7 полета. У меня были кое-какие идеи по переделке не только устройства согласования, но и замены кристаллов гривиса на более мощные и вот тогда… Тогда посмотрим, как поведет себя мой уже любимый «Эверест».

Устроившись в кресле пилота, я повернулся к Ольге и попросил:

— Оль, ты выбери какая из трех кают будет нашей. Я хочу, чтобы ты продумала, как ее можно обустроить так, чтобы тебе в ней нравилось и было во всем удобно.

— Есть, господин капитан! — шутливо отозвалась она.

— Ваше сиятельство, прошу, выделите место мне на время перелета. Не выспался в связи со сборами, — сказал Бабский все время вертевшийся за моей спиной. — Для меня это было так неожиданно, продолжил он. — Не думал, что вы остановите свой выбор на мне. Говорят, вы даже саму Бондареву не сразу взяли.

Я почувствовал, что он ждет ответа именно по штабс-капитану, и его каким-то образом эта тема волнует.

— Алексей Давыдович, а давай сразу на «ты»? Так проще, когда работаешь в одной команде, — я резко развернулся в пилотском кресле к нему, задержал взгляд на его больших, чуть выпученных глазах.

— Согласен! Там намного приятнее! Быть на «ты» с человеком, о котором ходят легенды, это почти самому стать легендой, — он как бы невпопад рассмеялся. — С Бондаревой вы тоже на «ты».

— А разве она особенная? Если не считать, что до последнего времени Наташа мой непосредственный начальник, то быть на «ты» мне с ней приятно. А начет места на вимане подойди к Ольге Борисовны — сейчас этим распоряжается она, — направил я и повернулся к коммуникатору. Пора было узнать последние новости по ситуации с храмами Артемиды и ее алтарями.

* * *

Опрос хозяйки кафе, где работала прежде Синди дал кое-какие результаты. Синди приезжала из района Уайтчепеле. Миссис Салливан это усвоила точно, потому как сокрушалась, что ее поломойка живет в том ужасном месте, которое любой приличный человек обходит стороной. Ни улицы, ни номера дома старуха, к сожалению, не знала, но одна из ее поварих призналась, будто слышала от самой Синди, что та говорила о лавке господина Макбретни, где Синди покупает продукты. И была вероятность, что эта лавка находится где-то поблизости от жилища этой шлюхи.

В отличие от Мишеля, Джозеф не сомневался, что их босса — господина Брайна Терри — убила именно Синди. Майкл на такое не способен, потому как он трус и слабак. Он относится к тому никчемному типу людей, которые не в состоянии постоять за свою жизнь, даже если у них в кармане будет «Cobra Willie» с полной обоймой, и будет грозить смерть, если немедленно не воспользоваться пистолетом, стреляя во врагов. А вот Сиди, хоть она конченая шлюха и мразь, вполне за себя способна постоять. Оставалось непонятным одно: почему она постояла за барона. Что у нее за интерес к нему и зачем ей такие большие проблемы? По глупости? Очень возможно. То, что Синди немного не в себе — это ни для кого ни секрет. Первоначальную мысль о ее связи с русскими сразу отклонил сам господин Батлер. Что в общем-то и правильно: русские не так глупы, чтобы связываться с подобной идиоткой.

Устроившись за рулем своего «Percheron», Джозеф Тайрон направился сразу к Уайтчепеле, тем более это было совсем недалеко и почти по пути к его дому, куда он собирался заехать на обед. Свернув на Ханз-роуд и промчавшись мимо Римских башен, он попытался сложить воедино ту информацию, что имел. Искать следовало прежде всего Синди: барон Милтон должен быть с ней — это ясно как день. Но личность этой шлюхи за сегодняшнее утро для него не только не прояснилась, но и обросла дополнительными загадками. Через приятеля из сыска Джозеф нарыл кое-какую информацию о Синди Стефанс. Оказывается, были подозрения, что она убила собственную сестру и ее мужа — людей довольно зажиточных. Это вполне могло объяснить происхождение тех дорогих побрякушек на Синди. Полиция рыться в этом деле особо не стала, потому как было мало улик, лишь смутные подозрения, и сама Синди куда-то исчезла, оставив свою жалкую квартиру под прохудившейся крышей на Листан-Стоун. Теперь проясняется, что мисс Стефанс обитает где-то Уайтчепеле — небольшом и очень гадком районе, где ее найти будет непросто, но зацепки уже есть. И он, Джозеф Тайрон, сможет выйти на след — не зря он отдал сыскному отделу семь лучших лет своей жизни.

Обо всем прояснившемся на данный момент Джозеф решил пока не сообщать Эндрю. Разумнее было попытаться самому найти эту суку и, конечно, Милтона. Если сможет, тогда это станет его личной большой заслугой, которую отметит господин Батлер. И поскольку после смерти Терри в темных кругах зрели перестановки, Джозеф вполне сможет рассчитывать на повышение.

В сам Уайтчепеле он заезжать не стал, подумав, что пока он будет бродить там и общаться с местными мерзавцами в поисках Синди, его новенький «Percheron» могут поцарапать, даже побить камнями ацтеки или индусы, которых здесь водилось немало. Он припарковал эрмимобиль у банка «Firm Confidence», кряхтя выполз из салона, застегнул сюртук на своем большом животе и направился в переулок, выходивший к первым грязовато-красным домам Уайтчепеле.

Следовало начать с простого — с поисков лавки Макбретни. Такая несложная задача в этом скверном месте решилась не сразу. Он опросил четверых, лишь потом какая-то старуха указала ему направо и сказала:

— Ищи Чиксан-стрит. Тут рядом. Как дойдешь, сворачивай направо и смотри на вывески. Или спроси там.

Джозеф направился в указанном направлении. Вскоре вышел на Чиксан-стрит и там едва не столкнувшись с каким-то местным мерзавцем, спросил:

— Эй, подскажи, где-тут лавка господина Макбретни?

Парень, окинув его недобрым, насмешливым взглядом, указал вперед, на серый трехэтажный дом.

— А ты, случаем, не знаешь такую… Синди Стефанс? Худая, лет двадцати пяти, шустренькая, — начал описывать Джозеф, подумав, что местный мерзавец примерно ее возраста и вполне может быть знаком с ней. — Если подскажешь как найти, заплачу, — добавил он.

— Допустим, знаю, — ответил Хорас. Он никогда не отказывался от денег, если их раздавали почти просто так.

Глава 11

Тяжелая рука на плече

— Ты чего такой грустный? — мисс Стефанс провела ладошкой по его щеке. Синди любила так делать: щека барона Милтона была приятно-колючей. Легкая небритость шла Майклу, и Синди подумала, что если он отпустит бороду, то его лицо может стать еще интереснее. Она даже попыталась представить, как будет выглядеть ее возлюбленный; представить его новый облик через некоторое время, и то, как будут смотреться его большие серые глаза на обрамленном бородой лице. Глаза… ведь скрытая в них печаль так умиляли Синди с первого дня, как только она увидела Майкла в особняке господина Батлера.

Майкл долго не отвечал, он даже перестал жевать вчерашнюю картошку — ее разогрели на завтрак. Очень поздний завтрак, ведь время перевалило за одиннадцать часов. Поскольку Майкл не отвечал, Синди выразила догадку:

— Переживаешь, что у тебя не получилось это со мной первый раз? Майкл, ну какой ты смешной! Я знаю, знаю, с мужчинами иногда такое бывает. Но потом же у тебя все получилось. Не расстраивайся, — наклонившись над столом, она прошептала: — У нас впереди еще много прекрасных ночей, — и подмигнула ему. — Каждую ночь ты будешь показывать, как меня любишь.

В ответ Майкл моргнул левым глазом, все-таки проглотил картошку и попытался улыбнуться. Вспомнилось, когда-то Элизабет, которая в юности считала себя намного старше и умнее его, поучала, что во всем нужно видеть хоть что-то хорошее. По ее мнению, в любой ситуации можно найти это хорошее, мысленно схватиться за него, и если держаться достаточно крепко, то можно будет вылезти из дерьма, в которое тебя окунула жизнь. Только как найти что-то хорошее в ситуации, в которой он оказался? Как ни поверни, сплошное дерьмо — схватиться не за что. На ум даже приходят слова самые скверные, которые ему были известны. Вот, например, Синди сказала, что у них впереди еще много «прекрасных» ночей. Что хорошего в сказанном ей? Хотя… Милтон отодвинул тарелку с остывшей, невкусной картошкой и подумал: «Если у нас много ночей, то в ее планах пока нет сделать из меня чучело. Да, это условно можно считать хорошим».

— Синди, дорогая, — Майкл улыбнулся еще шире, — я вот что думаю… Может, мне стоит сходить в лавку к старьевщику? Ту, мимо которой мы проходили вчера.

Барон Милтон сам не понял, как дались ему эти слова и такая теплая улыбка при столь беспросветной ситуации. Он начинал становиться лжецом. Впрочем, почему начал? В детстве ему ни раз приходилось обманывать родителей по просьбе Элизабет, иногда по острой личной необходимости.

— Зачем? — удивилась мисс Стефанс.

— У меня есть часы, — он засучил рукав, показывая весьма недешевые наручные часы российской марки «Слава», которыми он обзавелся до знакомства с Еленой Викторовной. Эти часы с прекрасной механикой и туэрлиновой подсветкой стоили дорого — четыреста шестьдесят рублей. Их он купил за гонорар с одной из своих самых известных статей в «World History». Это случилось менее полугода назад, как раз перед памятной вечеринкой у барона Евстафьева. Странно, что эти часы ему все-таки вернули люди господина Батлера. — Их можно продать хотя бы за двести, пусть даже за сто фунтов! Продам их и куплю что-то из еды, — продолжил он. — От старьевщика сразу зайду в лавку господина Макбретни. Возьму для нас сыр, может быть, курицу или кусок ветчины и хороший чай, — Майкл сделал глоток из чашки и демонстративно поморщился, хотя чай у Синди не был таким уж скверным. — Куплю тебе что-нибудь сладкое, — добавил Майкл, всеми силами старясь заинтересовать своей идеей мисс Стефанс.

— Нет, Майкл. Я не хочу, чтобы ты продавал такие красивые часы. У меня есть для этого кое-что другое, — она снова наклонилась к нему и доверительно произнесла: — Золотишко… Очень хорошее золотишко с камешками. Или можно продать сервиз. Хотя, сервиз — нет. Не буду его продавать. Он красивый и будет украшать наши романтические ужины. Но насчет продуктов ты прав, нужно купить что-то вкусное. Вместе сходим.

— Синди, моя дорогая, — Майкл поманил ее пальцем и, когда она наклонилась, поцеловал в губы. — Позволь я схожу сам. Я очень хочу быть хоть чем-то полезен. И хочу быть самостоятельным, каким должен быть твой мужчина. Еще я пройдусь к доске объявлений возле «Rupert’s Chambers» и посмотрю, какую там работу предлагают — может найду что-то для себя. Это необходимо, чтобы у нас появились деньги.

— Ну, какой ты смешной! У тебя же нет паспорта! Хотя… Да, там бывают частные предложения по подработке, где можно без документов. Ладно, сходи в лавку Макбретни. Если не знаешь, она здесь рядом, сразу на углу перекрестка с Джулиан-стрит. Деньги я дам. Купишь, сыр, что-то из овощей и яйца. Ах, да, еще маленькую бутылку масла. Но не вздумай продавать свои часы! — Синди встала из-за стола и направилась к комоду, где у нее было припрятано около сотни фунтов. — Тем более не ходи к «Rupert’s Chambers»! Слышал⁈ Не вздумай ослушаться! — она резко повернулась и погрозила пальцем, ее взгляд стал строгим.

Майкл покорно кивнул, хотя в его мыслях уже не было прежней покорности. Вчерашний день, едва не убивший его, остался в прошлом, господин Милтон постепенно приходил в себя. Нельзя сказать, что он вовсе потерял робость перед Синди, но все же где-то глубоко, может даже очень глубоко, а ней начали шевелиться зачатки мужественности.

— «Rupert’s Chambers» далеко, а район у нас неспокойный. Здесь не любят чужаков, — пояснила мисс Стефанс. — Если кто-то к тебе пристанет, то скажи, что ты — парень Синди… Синди Шухер, — последнее слово она произнесла с неохотой. — Запомнил, мой котенок?

— Да, моя любовь, — Майкл отвел взгляд в сторону, чувствуя себя большим мерзавцем: увы, ему приходилось врать, притворяться для этой странной девушки тем, кого она хотела бы видеть. То, что Синди сказала ему последним, действительно могло оказаться полезным. Барон Мильтон мысленно повторил: «Синди Шухер», пока не совсем понимая, как связана мисс Стефанс с местной гопотой. Но раз у нее есть даже известное в Уайтчепеле прозвище, то это обо многом говорило. И очень возможно это поможет ему выбраться живым из самого гадкого района Лондона.

Примерно через полчаса Майкл вышел из квартирки мисс Стефанс, по прозвищу Шухер, держа в кулаке две купюры по десять фунтов. Слова Синди, о том, чтобы он купил еще пару бутылок пива к ужину и не смел брать ничего лишнего, барон даже не услышал. Сейчас его ум занимала только одна мысль, как ему побыстрее выбраться из Уайтчепеле и куда направиться потом. Но когда он спустился на первый этаж и вышел на улицу, барона Милтона все сильнее начала грызть совесть. Только мерзавец мог забрать двадцать фунтов у доверившейся ему девушки, девушки, которая, возможно, спасла его жизнь!

— Нет, это будет свинством! Я не могу так поступить! — вслух произнес он, подняв взгляд к серому небу Лондона, словно ожидая увидеть там хоть какой-то знак богов.

Майкл дошел до двери во второй подъезд и остановился, натужно размышляя как ему быть. Может, в самом деле пожить некоторое время у Синди? Ведь если он вернется сейчас, в точности выполнив ее поручение, то мисс Стефанс следующий раз без опасений отпустит его. Сбежать он сможет позже, не забирая у деньги и как следует продумав, куда ему податься потом, чтоб его не нашла ни полиция, ни вездесущие люди герцога Уэйна.

С опаской поглядывая по сторонам, барон Милтон направился к пересечению Чиксан и Джулиан стрит — туда, где располагалась лавка господина Макбретни. Он решил, что пока не стоит торопиться со столь серьезными решениями. Нужно осмотреться здесь. Пусть первая его вылазка будет очень короткой — быстро в лавку и бегом назад. Еще на ум пришла мысль, которую он вынашивал не один день: ему очень был нужен эйхос. В памяти Майкла хранилось много важных для него контактов. Если бы Элизабет не упрятали в тюрьму, то он связался бы в первую очередь с ней — Элиз обязательно что-то бы придумала. Просто приехала и забрала бы его у Синди. Но увы… При мыслях о сестре на глаза навернулись слезы. Еще Майкл подумал о графине Елецкой, но посылать сообщение ей, как и Александру Петровичу и вообще кому-либо в России, было опасно.

Когда Майкл прошел мимо ржавого мусорного бака, что стоял у фонарного столба, из проулка справа послышались чья-то громкая ругань. Тут же раздались пистолетные выстрелы. Милтон вздрогнул, хотел было повернуть назад, но, когда обернулся, увидел одного из тех парней, которых повстречал вчера вместе с Синди у ее дома. Встречаться с ним второй раз не хотелось. Майкл продолжил путь к лавке господина Макбретни. Прошел сотню шагов и вдруг услышал топот ног. Кто-то догонял его. А через минуту тяжелая рука легла на плечо барона Милтона.

— Ну, здравствуй, Майкл, — услышал он очень знакомый голос. — Не боязно гулять здесь одному?

Барон обернулся и увидел, ухмыляющуюся физиономию Джозефа Тайрона. Его широкий лоб лоснился от пота, в правой руке он держал пистолет, который еще дымился.

* * *

Не зря моя самая любимая женщина говорит, что я крайне нетерпелив и до опасного любопытен. Она ни раз потешалась над моей слабостью и устраивала всякого рода провокации. Вот и сегодня мне очень хотелось сразу после вылета с базы «Сириуса» ускорить стремительного красавца — «Эверест-8». Поскольку генератора вихревого поля у него три, то без устройства сквозного согласования это практически сделать невозможно. Однако, можно было поэкспериментировать, поиграть с дополнительным эрминговым потоком. Можно, но от этого соблазна я устоял, и летели мы до столицы в самом штатном, прописном в технической рекомендации: режиме с крейсерской скоростью 300 километров в час, чтобы не давать полную нагрузку энегоузлам. Такое решение: отчасти следствие моей несгибаемой воли (шутка, если кто не понял), отчасти в том, что на новой вимане тьма иных областей, куда меня влекло любопытство.

Большую часть полета я провел то открывая люки технического обслуживания на нижней палубе, то непосредственно в техотсеке. Старался сложить наиболее полную картину об особенностях устройства нового воздушного судне, которое я не без гордости мог назвать своим. В общем-то мне нравилось все — добротно сделан «Эверест», как и все виманы, что производят на заводе Юсупова. Оставшись без моего внимания, Оля тоже быстро нашла занятие по душе — пошла изучать интеллектуально-логическое устройство «Эвереста», пообщалась с автопилотом и сервисной системой. А наш пассажир — Бабский Алексей Давыдович, который оказался вдобавок дворянином, между прочим, виконтом, хвостом ходил за мной. Ходил, везде совал нос и все расспрашивал по технической части, задавая неумные вопросы, заглядывал в распахнутые люки техобслуживания. Это казалось странным. Ведь едва мы поднялись на борт «Эвереста», он сказал, что не выспался и просил выделить место в каюте для отдыха, а тут у него вдруг сон как рукой сняло и проснулась в поручике неуемная энергия познания малопонятной ему техники.

В общем, напряг он меня. Когда мы прилетели в столицу и опустились на посадочной площадке рядом с особняком Ковалевских, я ему сразу заявил:

— На этом все, ваша милость, дальше ножками или вызывайте какой-то иной транспорт. Наше судно устало и решило здесь отдохнуть. В общем, стали до утра на якорь.

На что он рассмеялся, как-то невпопад и ответил:

— Ваше сиятельство, вы восхищаете меня своим юмором и глубочайшим умом! В Лондоне точно сработаемся! Буду с нетерпением ждать начало операции, — и побежал наверх за вещмешком. Уже выходя их виманы, известил: — Кстати, с английским у меня очень хорошо. Лопочу на ихнем практически без акцента. Надеюсь, я вам буду очень полезен, — он снова рассмеялся, поправил левой рукой свои каштановые кудри и вышел. Вдруг, спохватился, вернулся, чтобы попрощаться с княгиней. Наговорил комплиментов, раза три поклонился и, наконец, его форменные ботинки застучали по стальным ступеням трапа.

— Надеюсь, он совсем ушел? — спросила Ольга, с опаской глянула в иллюминатор на фигурку Бабского, направившегося к лавочке, что была в тени берез.

— После таких как этот виконт надобно всю виману святой водой окроплять и то вряд ли поможет. Что же он здесь хотел, черт кудрявый? — задался я вопросом и нажал кнопку управления люком — загудел закрывающий механизм.

— Саш, я боюсь. В самом деле боюсь. Он маг, и мог здесь сделать, что-то этакое… а ты его еще с собой берешь в такую серьезную операцию! — поделилась страхами Ольга Борисовна. — Мне было бы спокойнее, если бы с тобой вместо него было две или даже пять Наташ Бондаревых!

— Вот! Золотые слова! — я рассмеялся и обнял княгиню. — Как приятно это слышать! Пять Наташ!

— Елецкий! Ты меня неправильно понял! Не за ту ты мысль пытаешься уцепиться! — вспыхнула Ковалевская.

— Очень даже за ту! — я прижал ее к стене рядом с иллюминатором и начал целовать. И все это кончилось тем, что нам пришлось подняться в каюту и испытать упругость матраса новой кровати.

Уже после этого, я обследовал все помещения «Эвереста» в поисках оставленной Бабским неприятности, магической или технической. Старательно искал, сканировал и обращался к интуиции — она подло молчала, и я не нашел ничего. Однако, ничего не нашел и точно ничего нет — это разные вещи.

Первый день после возвращения в Москву пролетел стремительно. Едва мы с Ольгой покинули нашу виману и начали прощаться, как рядом опустился «Орион» Бориса Егоровича. Князь меня просто так отпускать не пожелал — пришлось зайти в гости к Ковалевским. Кстати, скажу с небольшим хвастовством: «Эверест-8» выглядит даже солиднее, чем княжеский «Орион», и без сомнений «Эверест» более технически совершенный. От Ковалевских я побежал домой, по пути отвечая на сообщения Элизабет, мамы и Талии. Весточки от Ленской не было, она молчала как бы в ответ на мое полное недовольства молчание, и меня это цепляло, этак неприятно покалывало. В один миг я был близок к тому, чтобы отстегнуть эйхос и сказать в него, все что я думаю по ее флирту с цесаревичем. Конечно, это желание исходило именно от прежнего Елецкого, однако я живу им — тем самым Сашей. Ранимым, где-то капризным, обидчивым в некоторых вопросах. Я полон по макушку его эмоциями, его настроениями и вкусами жизни — я хочу все пережить. Эта жизнь бывает ему чрезвычайно горькой, но что поделаешь — так должно быть, и в этом есть своя прелесть. Ведь, как Астерий, я знаю, что и горькое, и сладкое, и холодное, и горячее, и всякое прочее разное — все это понятия, очень зависимые от нашего восприятия. Да, именно восприятия. А его хозяин по большому счету я.

Вернувшись домой и пообщавшись с мамой, снова одолевавшей меня вопросами о Майкле, я заверил ее, что в ближайшие дни мы займемся спасением ее любимого котенка. Не знаю, отчего мне на ум пришло именно такая метафора, но, по моему разумению, она вполне подходила барону Милтону.

Я понимал, что главным в нашей миссии на земли Коварного Альбиона является вовсе не Майкл, хотя нехорошо так думать о судьбе, тем более жизни другого человека. Главным является Ключ Кайрен Туам и таблички Святой Истории Панди, хотя без последних я вполне могу обойтись. Ведь я нашел способ как вытянуть информацию из Свидетельств Лагура Бархума, даже переплавленных Гефестом в кинжалы. Названые предметы, важнее судьбы Майкла потому, что от того, кто первый доберется до таинственной Комнаты Знаний зависят судьбы миллионов людей и нашего Отечества. Но, размышляя над тем, как будет проходить наша операция — а я уже строил для себя некоторый предварительный план — я понимал, что, скорее всего, мы сначала займемся спасением Майкла. На это имелось две важных причины. Первая — это Элизабет. Я не хотел, чтобы она чувствовала себя некомфортно, думая, что вопрос с ее братом второстепенный. Эмоциональное состояние Элиз очень важно для нашего успеха. И второе: как только герцог Уэйн поймет, что мы на его территории и собираемся решить вопрос силой, то он отдаст приказ убить Майкла. Я не утверждаю, что будет именно так, но слишком велика вероятность такого поворота.

Войдя в свою комнату, я сразу включил коммуникатор. После рассказанного мамой и Борисом Егоровичем: о возмущениях у закрытых храмов Артемиды и стычками со жрецами Громовержца, мне хотелось знать больше подробностей о происходящем. Теперь даже без моего горячего общения с Перуном было ясно, что замысел со статьями в прессе достиг цели. Однако меня кое-что беспокоило: почему не отвечала Небесная Охотница. За последние два дня я взывал к ней много раз. Обычно, я очень хорошо ее чувствую. Но теперь вопреки моим сосредоточенным стараниями в ответ была лишь тишина. Я спустился в наш зал богов и попробовал воззвать к ней там, сосредоточившись, положив руки на ее статую — она снова не ответила.

Спать я лег поздно: после выяснения ситуации с храмами Артемиды, я еще немного поискал информацию по «Эвересту МТ-8» — нашел немного полезного. Затем продолжил работу над переводом Свидетельств Лагура Бархума, достав из сейфа оба кинжала и логические таблицы. Лишь далеко за полночь добрался до постели. Перед сном подумал, что снова забыл про свой эйхос. Наверняка там были сообщения от Ольги, от Элизабет и, может быть, от Глории. Мои мысли обратились к императрице, предстоящей завтра встрече с ней.

Тогда я еще не мог предположить, какой будет эта встреча и что я переживу завтра в Багряном дворце.

Глава 12

Нож в дрожащей руке