Помоги проекту - поделись книгой:
Лоретти отвернулся, сцепив руки за спиной. Ему казалось, что он теряет контроль над собой, что его сердце бьётся слишком быстро, что он не может больше дышать в этом проклятом месте. Все его планы, его месть, его желание уничтожить Альберто — всё это теперь казалось пустым и ненужным. Как можно желать смерти тому, кто связан с тобой кровью?
— Я прожил все эти годы, зная только одно: что ты ушла от меня, скрываясь, как трусиха, — сказал он, не оборачиваясь. — Я думал, что ты просто предала меня… Но теперь я понимаю, что ты предала не только меня. Ты предала его. Ты лишила его отца, матери. Ты лишила его возможности знать, кто он на самом деле.
Изабелла сделала шаг вперёд, но не стала его трогать. Она знала, что он был на грани. Его гордость, его тщеславие, его боль — всё это горело в его сердце, превращая его в человека, которого она когда-то знала. Которого любила… и он прав она была трусихой. И она много раз об этом пожалела.
— Я сделала это ради него, — повторила она. — И ради себя, да. Я знала, что если он будет с тобой, то твой мир уничтожит его. Ты бы втянул его в свои дела, ты бы сделал его частью своей империи, и он никогда не смог бы выбраться. Я… я не могла этого позволить.
Он повернулся, и в его глазах было что-то дикое, что-то, что он сам не мог до конца осознать.
— Это не тебе было решать, Изабелла! Ты украла у меня жизнь. Ты украла у меня сына, и теперь говоришь, что это ради его же блага? Как ты смеешь?
— Я смела, потому что любила его, — прошептала она, и её голос дрожал от слёз, но она не позволила им вытечь. — И любила тебя. Даже если ты этого не заслуживал.
Лоретти замолчал. Её слова резали его, пронзали насквозь. Он стоял, неподвижный, охваченный чувством, которое он никогда не признавал за собой — страхом. Страхом от осознания, что его ненависть, его жажда мести, его планы были напрасны. Он ненавидел Альберто, как врага, желал ему смерти, а теперь выяснилось, что этот человек — его сын.
— Ты хочешь, чтобы я оставил его в покое, — сказал он, едва сдерживая ярость. — Ты хочешь, чтобы я забыл, что он мой сын и просто отошел в сторону? Хрен тебе! Я не отступлю. Это мой единственный ребенок. Единственный наследник.
Изабелла смотрела ему в глаза, слезы продолжали катиться по ее щекам.
— Да, Джузеппе. Это единственное, что я прошу. Оставь его. Ради меня. Ради того, что у нас когда-то было. Пусть наш сын выпутается из этого болота. Пусть начнет жизнь с чистого листа. Отпусти его.
Его губы сжались в тонкую линию. Он не знал, сможет ли простить её. Не знал, сможет ли забыть предательство и ложь, в которых они оба запутались. Но сейчас, в этом холодном, сыро́м подземелье, он почувствовал, как его ненависть постепенно остывает, превращаясь в холодную, тяжёлую вину. Вину перед сыном за то что не узнал его.
Глава 23
Только сейчас, осознав, что мы с Чезаре не связаны кровными узами, я поняла, как долго жила в клетке, возведённой ложью и страхами. Всё это время, когда я боролась с самой собой, когда я пыталась задушить в себе чувства к нему, заставляя себя поверить, что это грех… Всё это было ложью. Жестокой и бесконечной.
Эти слова звенели в голове, отдавались эхом, пробираясь в самую глубь разума. Я ощутила, как цепи, сдерживавшие меня все эти годы, одна за другой падают на пол, разбиваясь на мелкие осколки. Сейчас, когда правда раскрыта, когда больше нет той ложной стены, что отделяла нас, я чувствую себя как освобождённая птица, сбросившая с крыльев сетку. Моё сердце рвётся наружу, каждый нерв оголён, каждая мысль о нём обжигает. Я знаю одно — я должна найти его. Должна сказать ему, что между нами нет запрета. Мы можем быть вместе. Мы должны быть вместе. И мне плевать кто он на самом деле. Священник, странник. Он тот кого я люблю до безумия, до смерти. Он мое все. Мой воздух и моя жизнь. Каждый шаг по дому отдавался гулом в моей голове. Сердце колотилось, как сумасшедшее, заставляя кровь быстрее течь по венам.
Я почти бежала к церкви и к маленькому дому за ней. Всё, что мне нужно было сделать, — увидеть его глаза, увидеть, как он поймёт. Почувствует. Увидит, что нет больше барьеров, что моя любовь — это не запрет, а правда. Правда, которая обнажилась, как рана. Я снова скажу ему, что люблю его, я осыплю его лицо поцелуями, я буду прижиматься щеками к его сильным рукам.
Но в доме никого не оказалось. Мне не ответили.
В саду пахло влажной землёй и розами, аромат был тяжёлым, давящим, и этот запах только усиливал моё безумие.
Наконец, я заметила фигуру Начо. Он стоял у окна, с задумчивым видом я помахала ему рукой. Странно почему он не открыл дверь, когда я стучала. Начо приоткрыл окно.
— Начо, ты не видел падре Чезаре? — спросила я, стараясь скрыть дрожь в голосе, но моё волнение выдавали глаза.
На мгновение он медлил, избегая моего взгляда, и эта нерешительность разожгла в груди ещё более жгучее беспокойство.
— Анжелика… падре Чезаре уехал, — наконец произнёс он, тихо, словно боясь, что его слова могут меня ранить. — Кажется, поехал на… встречу.
— На встречу?
— Ему принесли записку и он уехал. Взял нашу старую машину.
— Куда уехал?
— Если бы я знал куда. Он не всегда отчитывается передо мной.
Эти мысли пронзили меня, как острейшие лезвия. В голове зашумело, перед глазами поплыло. Я ощутила, как ноги подкашиваются, и держать равновесие становилось всё труднее. Начо вдруг протянул мне записку. Я взяла ее дрожащими руками и развернула.
Записку явно писала женщина. Стало нечем дышать, тошнота накрыла с головой и я схватилась за стену дома.
— Ты знаешь…кто это написал? — еле выговорила я, цепляясь за последнюю ниточку надежды.
Начо отрицательно качнул головой, а я почувствовала, как земля уходит из-под ног.
Мне казалось, что мир развалился на куски. Всё, что я копила в себе, все надежды и желания, с которыми я жила, рухнули, как карточный домик. Ощущение, будто меня бросили в ледяную воду, накрыло с головой, и я просто не могла дышать. Как он мог… как он мог уехать к другой, когда я здесь, когда я жду его, когда… когда я люблю его? Падре Чезаре…Священник, Странник. К кому еще он залезал в окно со своей проклятой красной розой. Кому еще морочил голову и сводил с ума своими адскими ласками. Кто еще любил его так же безумно как и я?
Силы оставили меня, ноги подкашивались, и я с трудом удерживалась чтобы не упасть. Начо, видя это, шагнул ко мне, подхватил за плечи. Его взгляд был полон сочувствия, но в этот момент я ненавидела это сочувствие, потому что оно только подтверждало мои худшие страхи. Чезаре с другой женщиной. Пока я сгораю от ревности и жажды, пока готова на всё, лишь бы быть с ним, он проводит время с кем-то, кто, возможно, значил для него больше, чем я.
— Идемте в дом, я дам вам стакан воды. Вы очень бледная.
Он усадил меня на стул и исчез на кухне, а потом принес стакан и протянул мне.
Я взяла стакан с его рук, но едва держала его. Руки тряслись, и мне казалось, что я разолью воду. Внутри меня все горело, словно дымились сами кости и боль скручивала все тело. Злость, обида, жгучее чувство предательства — всё это переплеталось и давило на меня.
Я поставила стакан, так и не сделав глотка, и резко поднялась
— Как он мог… Я думала, что мы… я верила, что он чувствует то же самое. Как он мог просто уехать, когда я… когда я…
Голос дрожал, а вместе с ним дрожала вся я.
Начо продолжал смотреть на меня, его глаза — я не понимала их выражение, но кажется это была жалость. Мне хотелось закричать, разбить эту тишину на тысячи осколков. Я была на грани. Моё сердце разрывалось, как тонкая ткань, слишком натянутая на острые углы. Ощущение, будто внутри меня рвётся что-то важное, не покидало ни на секунду.
— Ты… ты понимаешь, что это значит для меня, Начо? — голос мой был полон отчаяния. — Я столько времени провела, борясь с собой, с этим… этим безумством. Я пыталась его забыть. О, как я пыталась. Говорила себе, что всё это — ложь, что я не имею права его любить. И вот, когда я узнала правду, когда я поняла, что между нами нет этой… преграды… я думала, что всё изменится! Я думала, что мы… что мы наконец сможем быть вместе.
Слова срывались с моих губ и обжигали не только меня, но и всё вокруг. Мне казалось, что я горю изнутри, что мои чувства — это лавина, которая сметает всё на своём пути. И передо мной, в этой лавине, стоял только он — Чезаре, человек, которому я отдала свою душу, человек, за которого я готова была отдать всё.
Начо молчал, его лицо оставалось спокойным, но я видела, как он сдерживает свои эмоции. В этот момент я едва осознавала его присутствие. Для меня существовал только Чезаре — и предательство, которое я чувствовала.
— Я была так глупа… — продолжала я, не в силах остановиться. — Думала, что он меня ждёт. Что он чувствует то же самое, что и я. А он… он сейчас с другой женщиной! С кем-то, кто… кто не прошёл через всё это, кто не чувствует к нему того, что чувствую я.
Начо осторожно подошёл ко мне ближе. Он мягко коснулся моего плеча, и этот жест неожиданно вывел меня из равновесия. Тепло его ладони казалось мне единственной поддержкой в этом шторме, но в то же время мне хотелось оттолкнуть его.
— Анжелика, — сказал он тихо. — Может быть, тебе стоит поговорить с ним, когда он вернётся? Не делай поспешных выводов. Чезаре… он сложный человек, но я уверен, что ты для него важна. Он… может быть, он просто…
— Просто что, Начо? — я выпрямилась, резко отбросив его руку, с болью и яростью глядя в его глаза.
— Чезаре принял решение уехать из Сан-Лоренцо…
Уехать с ней? Я закрыла лицо руками, чувствуя, как волна безнадёжности заставляет покрываться инеем, дрожать всем телом. Ревность — это была едкая, невыносимая смесь ярости и страха. Я не могла даже думать о том, что он может быть с кем-то другим, что его прикосновения, его взгляд, его слова сейчас принадлежат не мне. Это чувство разъедало меня изнутри, как кислота, и я не знала, как с ним справиться.
— Уехать…он решил уехать, — шёпотом сказала я, едва слышно. — Я думала, что он… что он будет со мной, когда правда откроется. Что он поймёт…
Начо подошёл ближе и снова мягко взял меня за плечи, словно не позволял мне развалиться на части.
— Ты сильная, Анжелика. Ты справишься, — сказал он тихо, его голос был мягким, но в нём звучала уверенность. — У тебя есть семья, муж…думаю он примет тебя. Все будет хорошо.
Черта с два все будет хорошо! И черта с два у меня есть муж! В этот момент кто-то грубо, оглушительно постучал в дверь.
Глава 24
Рафаэль ворвался в комнату так, что дверь ударила в стену. Его только сейчас и не хватало. Его холодный взгляд пронзил меня, и я сразу поняла, что сейчас будет скандал.
— Собирайся. Мы уходим.
Я скрестила руки, не двигаясь с места. С холодной усмешкой бросила:
— Ты серьёзно? Я никуда с тобой не поеду, Рафаэль.
— Неважно, чего хочешь ты, — его голос звучал нагло и мерзко. — Ты сейчас же вернёшься со мной.
— Дай угадаю. Потому что это твой очередной приказ? — Я сделала шаг к нему, с вызовом смотря прямо в глаза. — Ты правда думаешь, что можешь распоряжаться моей жизнью?
Он шагнул ко мне, едва сдерживая злость.
— Жизнью моей жены, — прошипел он. — А ты забыла, кому обязана этой роскошной жизнью? Кого позоришь, разгуливая по чужим домам?
Я прикусила губу, чтобы не закричать. Его лицо было в дюйме от моего, и я видела, как сильно он хочет меня раздавить. Но я не отступала.
— Роскошной жизнью? Ты называешь это жизнью? Брак с тобой — тюрьма, в которую ты меня затащил против моей воли. Как же ты жалок, Рафаэль. Угрозы — всё, что ты умеешь. Угрозы женщине!
Он ухмыльнулся, и в его глазах зажглось что-то опасное.
— Жалок? — он усмехнулся, и в этой усмешке было столько презрения, что мне захотелось уйти, не дожидаясь его очередного выпада. — Ты никуда не денешься, Анжелика. Пока ты носишь мое имя, ты — моя. И сделаешь, как я сказал.
— А если нет? — Я стояла, не отводя взгляда, хотя внутри всё клокотало от ярости. — Что ты мне сделаешь, Рафаэль? Закроешь в комнате? Лишишь карманных денег? Опять начнёшь угрожать семье?
Его лицо потемнело. Он схватил меня за руку.
— Смотри, Анжелика, — он шипел и весь покраснел от злости, — если ты и дальше будешь так разгуливать по чужим домам и шляться за этим «падре», твоя семья не отмоется. Я не собираюсь смотреть, как моя жена выставляет меня на посмешище.
Каждое его слово как пощёчина заставляло щеки гореть. Рафаэль знал, что бил по самому больному. Моя семья… Мама. Я знала, что если уйду, он пустит нас по миру. Ему даже не придётся ничего делать, чтобы разрушить нашу жизнь.
— Ты — мерзавец, Рафаэль, — я с трудом сдерживала слёзы от гнева. — Трусливый, жалкий манипулятор. Ты хочешь подчинить меня силой? Мне жаль тебя, если таков твой единственный способ «управлять» женой.
Он снова усмехнулся, но это была холодная, мрачная усмешка.
— Я всего лишь даю тебе понять, что ты не должна мне перечить. Всё, что от тебя требуется, Анжелика, — это подчиняться. Ты не первый раз меня подводишь, но, поверь, последний раз я тебя предупреждаю. Идем! А ты… — он бросил злобный взгляд на Начо — передай своему хозяину, что я еще вернусь по его шкуру.
Машина двигалась в гробовой тишине. Я смотрела в окно, но, даже не глядя на него, чувствовала, как Рафаэль бросает на меня взгляды — тяжёлые, полные презрения и какой-то глухой злости. Внутри всё кипело, но слова будто застряли в горле. Я слишком хорошо знала, что дома меня ждёт не просто разговор.
Рафаэль сжимал руль так, что костяшки его пальцев побелели, не скрывая ни злости, ни презрения, которое исходило от него, словно яд.
— Значит, падре Чезаре — новый объект твоего увлечения? В как же Странник? — наконец произнёс он, и его голос звучал ядовито. — Должен признать, ты выбираешь весьма… впечатляюще. Твой святоша вонючий ублюдок!
Я резко повернулась к нему, уже не сдерживаясь.
— Не смей о нём говорить, Рафаэль. Не тебе судить, кого я выбираю для общения. Или теперь мне даже дышать нельзя без твоего разрешения?
Он скривился, как будто я сказала что-то оскорбительное.
— Я тебе не судья, Анжелика, — усмехнулся он, медленно кивая. — Но, поверь, если ещё раз осмелишься так публично выставить меня на посмешище, я тебе устрою суд — такой, что от твоей девичьей фамилии и репутации не останется даже мокрого места. Я сотру вас в порошок, я отдам вас на растерзание кредиторам.
Я сжала руки, чтобы не трястись. Его холодные угрозы, его уверенность в том, что он всё решает — всё это разрывало меня изнутри. Но я сидела молча, упрямо глядя вперёд, и он, казалось, был доволен этим молчанием.
Мы вернулись в особняк. Я едва успела переступить порог, как Рафаэль толкнул дверь с такой силой, что она чуть не слетела с петель. Его рука сжала моё запястье до боли, как железный капкан, удерживая меня рядом, и я знала, что стоит ему ослабить хватку — я бы убежала прочь, не оглядываясь. Но он этого не собирался допустить. Рафаэль безжалостно втолкнул меня в гостиную, сжав зубы и не отрывая от меня дикого взгляда.
— Думаешь, можно разгуливать, где тебе вздумается? Беседы с чужими мужчинами, флирт, намёки? Ты опозорила меня, — его голос был холодным, как сталь. — Ты осмелилась выставить меня дураком перед всеми. Сбежала во время свадьбы, не подпускаешь к себе. С меня скоро будет смеяться весь город. Думаешь, я оставлю это так?
Я смотрела на него, из последних сил сдерживая презрительный смех, который поднимался из груди, словно нарастающая волна. Он ожидал страха? Подчинения? Должно быть, ему и в голову не приходило, что я могу ненавидеть его больше, чем бояться.
— Унизить тебя? — мой голос дрожал от ненависти. — Думаешь, ты вообще заслуживаешь уважения? Твоя «забота» обо мне — это цирк, спектакль, который ты устраиваешь только для того, чтобы контролировать меня, удерживать, манипулировать. И тебе это не удастся!
Он шагнул ближе, так что между нами не оставалось ни капли пространства. Я видела, как на его губах играла усмешка — злая, презрительная, и в его взгляде я заметила нечто, чего до этого не видела: беспощадную, безжалостную ярость.
— Не удастся? — он склонился к самому моему лицу, и от его голоса мне стало не по себе. — Ты — моя жена, Анжелика. И если думаешь, что можешь вести себя, как капризная, безрассудная шлюшка, заблуждаешься. Ты — моя собственность. Соглашение закреплено, и пока я решаю, что тебе делать и с кем говорить. Ты мне принадлежишь, — прошипел он, как змея, загоняя каждое слово в мою голову, как гвоздь. — Ещё одна такая выходка, и я развалю вашу драгоценную семью. Публично, громко. Сделаю так, что вы даже имени своего не отмоете. Твоя хромоножка никогда не выйдет замуж даже за бомжа!
Я замерла, ошеломлённая его словами. Ублюдок. Знает на что надавить.
— Развод? Думаешь я этого не жажду? — я расхохоталась, но в этом смехе была вся горечь, вся обида. — Но ты не посмеешь это сделать. Ты слишком горд, слишком тщеславен, чтобы признать, что твоя жена тебе изменяет. Все твои «угрозы» — всего лишь жалкая попытка удержать контроль надо мной. Ты не сможешь, ты жалкий — даже в этом.
Он мгновенно схватил меня за плечи, сжал так, что я невольно вскрикнула от боли. Пальцы Рафаэля вонзались в мою кожу, и я едва сдерживала крик. Его лицо оказалось совсем рядом — слишком близко, и я видела, как зрачки сузились от ярости.
— Хочешь проверить, посмею ли я? Не испытывай моё терпение, Анжелика, — прорычал он. — Думаешь, что «добрый» священник будет защищать тебя вечно? Думаешь, я не знаю, почему ты так любишь бродить вокруг церкви? Ты воображаешь, что тебе может кто-то помочь, что есть кто-то, кто посмеет вмешаться? Что ж, для него это будет катастрофой. Потому что я знаю, что священник и Странник — это одно и тоже лицо!
Мои слова вырвались прежде, чем я успела подумать.
— Тебе не понять, что такое защищать кого-то, Рафаэль. Никогда. Ты можешь только уничтожать. И мне плевать, что священник и Странник одно и тоже лицо!
Его губы скривились в усмешке, и в глазах вспыхнул ледяной свет.
— Так ты это называешь, да? Защита. Думаешь, тот, кого ты называешь своим другом, будет рисковать жизнью ради тебя? Раз за разом вмешиваться в наши дела? Ну, посмотрим, Анжелика. Твой Странник, твой падре — никто из них или ЕГО не сможет оградить тебя от меня. Ты моя. Ты принадлежишь мне, и этот выбор сделан.
Слова застряли у меня в горле, словно ком. Я пыталась вырваться из его рук, но он держал меня, как в тисках. С каждым его словом, с каждым взглядом, который он бросал на меня, я чувствовала, как его ненависть, его одержимость, его отчаянное стремление к контролю закипает в нём, грозя разрушить всё вокруг.
Поделиться книгой: