Помоги проекту - поделись книгой:
И тут нас прервали. Из холла донеслись шаги, и я повернулась, увидев, что в дверях стоит Изабелла. Рядом с ней — мужчина, которого я видела впервые. Высокий, сдержанный, с жестким, колючим взглядом, будто ищущим слабину в каждом на кого посмотрит. Он смотрел на меня так, словно сканировал каждую мелочь, каждый жест.
— Здравствуй, Анжелика, — прервала моё замешательство Изабелла, сжав губы. — Позволь познакомить тебя с Джузеппе Лоретти. Это мой давний друг. Я хочу, чтобы мы все поужинали и познакомились.
Мы сели за стол, и обстановка вокруг накалилась так, что казалось, ещё секунда — и воздух разорвётся от напряжения. Рафаэль сидел напротив, не скрывая ярости, его взгляд прожигал меня насквозь, заставляя каждую клетку тела сжиматься, как пружина. Я ощущала, как он ждет любой промах, любую оплошность, чтобы немедленно вцепиться в меня.
Изабелла с Джузеппе Лоретти обменивались вежливыми, безупречно выверенными фразами, но я чувствовала что-то зловещее, непривычное в каждом их слове. Лоретти, высокий и сдержанный, изучал меня хищным взглядом, в котором сквозила насмешка и ледяное любопытство. Казалось, он впитывал каждую мою реакцию, любое движение. Этот человек, словно знающий о каждом моём слабом месте, всматривался в меня так, будто намеревался прожечь насквозь. Я старалась не смотреть на него, но каждый его пристальный взгляд оставлял на мне тяжёлый след, словно предупреждая, что моё внутреннее спокойствие — лишь хрупкая иллюзия. Он был способен разорвать её в любую секунду. Кто он такой? И почему мама привела его в наш дом?
— Анжелика, — тихо произнёс Лоретти, не сводя с меня глаз. — Тебе подходит это имя…красива как ангел. Хоть и не похожа на мать и на отца.
— Вы знали моего отца? — тихо спросила я…стараясь не показать, что слова о непохожести задели меня.
— Да, я знал твоего отца. Мы были партнерами много лет назад.
Его голос был обманчиво мягким, скользким, и от этой мягкости становилось невыносимо.
— Я слышал, ты исправно посещаешь церковь? — он не сводил с меня взгляда, и от его пристального внимания мне хотелось вырваться из-за стола, подальше от этого тошнотворного ужина. — Проводишь много времени на исповеди?
Я наткнулась на взгляд Рафаэля, злой, исподлобья. Никакой пощады в его глазах не было. Напряжение в его лице говорило всё. Ещё один неверный шаг, и мне не сдобровать.
— Падре Чезаре — мой друг, — проговорила я, надеясь, что голос останется ровным. — И я набожный человек. Вы все верно слышали. Моя мама знает об этом.
— Твой друг? — повторил Лоретти с легкой усмешкой, будто это слово — нелепая шутка. — Это хорошо, очень хорошо. Верные друзья — редкость, — медленно сказал он, не отводя взгляда.
Изабелла метнула на Лоретти взгляд, в котором была тревога, но она молчала, словно замерла, ожидая развязки. Лоретти поднес бокал к губам, и я почувствовала, как под его взглядами холод прокатился по спине. Он словно уже знал что-то о моих мыслях, о моём страхе, обо всём, что я пыталась спрятать за внешним спокойствием. Казалось, ему не нужно было слушать мои слова — он видел всю правду за ними.
Рафаэль, до этого молчавший, вскинул голову и, отодвинув бокал, с нескрываемой угрозой спросил:
— Как-то странно получается, правда, Анжелика? — его голос был натянут, как струна, вот-вот готовая лопнуть. — Прямо после свадьбы ты становишься набожной. В каких грехах ты исповедуешься падре Чезаре, интересно?
Его глаза искрились злостью, и он не собирался скрывать её, с каждой секундой подавляя меня всё сильнее.
— Может быть, — Рафаэль обернулся к Лоретти, едва заметно усмехнувшись, — падре Чезаре помогает справляться с трудностями замужества? Разрешает сомнения… подсказывает, как подчиняться мужу?
Вся кровь ударила мне в голову. Рафаэль, не скрываясь, оскорблял меня, делая это так нарочито, чтобы никто не смог упрекнуть его напрямую. Но я знала, что каждый из нас здесь прекрасно понимает его намёки. У меня задрожали руки, и я крепче сжала их на коленях, не желая дать ему ни малейшего удовольствия увидеть мою слабость.
— Не думаю, что тебе знакомо, что такое поддержка друга, Рафаэль, — выпалила я, глядя ему прямо в глаза. — Ты слишком привык требовать подчинения, но это… это не имеет ничего общего с дружбой.
Рафаэль, усмехнувшись, медленно опустил бокал. Изабелла нервно перебирала пальцами край скатерти, но молчала, не вмешиваясь. Лоретти смотрел на меня с явным интересом, в его глазах плескалось что-то опасное, мрачное.
— Поддержка друга, — передразнил Рафаэль с ядовитой усмешкой. — Ты так и хочешь сказать: «защита»?
— Хочешь знать правду? — прошептала я, и мои слова звучали как плевок. — Мне бы не понадобилась «защита», если бы не ты!
Рафаэль в ответ только насмешливо усмехнулся. Я видела, как его злость распаляет его, как огонь, который он не хотел тушить. Он наслаждался каждым моментом, каждым моим словом, как будто это его развлекало. Ему нравилось видеть меня подавленной, словно прижатой к земле.
— Видишь ли, Анжелика, — он заговорил так тихо, что казалось, будто слова его заточены, как ножи. — Все эти «друзья», все твои защитники… они могут приходить и уходить, но знаешь что? В конце концов, ты всегда останешься здесь. Рядом со мной. — Он обернулся к Лоретти, словно привлекая его внимание к собственной правоте. — Потому что место жены рядом с мужем..
Лоретти, едва заметно улыбаясь, наблюдал за этой сценой, и его взгляд на Рафаэля был наполнен чем-то странным, чуть насмешливым, как будто он с удовольствием смотрел на спектакль, для которого был куплен самый первый билет.
— Анжелика, дорогая, — Лоретти негромко произнёс, протягивая руку, будто приглашая меня к разговору. — Честно сказать, я удивлён. Столько бурных чувств в вашем доме… Это придаёт вашему браку особую пикантность, не находишь?
Вся ярость, вся боль в этот момент слились воедино, и я ощутила, что сижу на краю обрыва. Я повернулась к Лоретти, вцепившись в его слова, как утопающий в тонкую нить.
— Эти… эти «бурные чувства» — всего лишь видимость, лишь игра. Мой муж забыл упомянуть, что наш брак — это сделка моей матери с ним. Но я в ней участвую лишь формально.
Лоретти невозмутимо улыбнулся, слегка поднеся бокал к губам. Он наслаждался моим внутренним конфликтом, выжидая, пока мы все истощим себя в этом хаосе, чтобы затем, наверное, посмотреть, как это всё рухнет.
— Как интересно — он тихо произнёс, наконец прервав молчание, — наверное я располагаю к доверию если зднесь вспыхнула такая ссора…при мне…
В воздухе повисло тяжелое молчание, от которого хотелось кричать, выбежать, разрушить всё. Рафаэль, как будто удовлетворённый, сделал глоток из бокала, а затем, откинувшись на спинку стула, с насмешкой бросил мне:
— Какая разница каким способом…Ты моя жена. И будешь делать то, что я скажу.
Его ледяной, словно механический тон пронзал меня насквозь.
— Я пожалуй оставлю вас. Я плохо себя чувствую…Мама, спасибо за поддержку.
Даже слова за меня не сказала. Крепко держит ее за горло Рафаэль… и этот Лоретти. Черт его знает кто он такой. Похож на дьявола.
Оказавшись в комнате, я упала на кровать, чувствуя, как накатывает дурнота. Ужин с Лоретти, его хищные, оценивающие взгляды, а затем холодный, почти ожесточённый тон Рафаэля… Всё это не было случайностью. Этот Лоретти явно пришёл сюда не просто так, и я понимала, что он и Рафаэль играют в какую-то смертельно опасную игру, правила которой мне не известны.
Я вспомнила, как Лоретти вскользь упомянул о визите в церковь, а потом — его оценивающий взгляд, от которого по спине пробежал холодок. Вопросы так и вертелись у меня в голове. Я села на кровати, открыла ноутбук и ввела его имя в поисковик, чтобы узнать об этом человеке больше.
Поток статей, криминальные упоминания, полустёртые полицейские отчёты… Лоретти — не просто влиятельный человек, он опасен. Сообщники, дела, которые обсуждали в судах — дела, заканчивавшиеся полным исчезновением свидетелей и, судя по всему, врагов. Я листала страницы, с каждым новым абзацем чувствуя, как мой страх растёт. И вдруг, на одной из старых фотографий, скрытой в архиве какого-то сайта с криминальными сводками, я увидела Лоретти, окружённого группой людей. Лица были обведены в кружки и над каждым стояло имя. Но меня поразило одно из них. В этом человеке я узнала Чезаре.
На фото он выглядел совсем иначе. Никакого привычного чёрного облачения, мягкой доброй улыбки. Напротив, передо мной стоял мужчина с жёстким взглядом и лицом, лишённым всякой доброты. Жесткий, опасный хищник. Чезаре…. Всё внутри меня напряглось, будто что-то зашевелилось в животе. Я нашла имя над фото — Альберто Лучиано. А дальше сводки о том, что Джузеппе Лоретти нанял лучших ищеек для поимки исчезнувшего Альберто Лучиано. Впрочем, официально Альберто числится мертвым.
Это имя…меня словно подбросило. Падре…человек которого я считала…считала светлым, чистым. Этот человек — опасный преступник? Который прятался за рясой, зная, что Лоретти его ищет? Альберто Лучиано… Не просто друг, а враг Лоретти. Они когда-то были на одной стороне. Или не на одной?
Мой мозг отказывался принимать это открытие. Чезаре всегда казался мне воплощением тихой уверенности, спокойствия, человека, который выслушает, поддержит и утешит. Я цеплялась за эти мысли, но воспоминание о его напряжённом взгляде, в котором не было ни капли святости, наполнило меня холодом. Странник…вот кем был настоящий Чезаре…Нет, не Чезаре. Альберто. В нём была тьма, опасность, желание спрятаться от чего-то. Теперь я знала, от кого — от Лоретти. От этого человека, который сейчас ужинал в нашем доме, наблюдая за каждым моим жестом. Тошнота накатила внезапно и резко. Я едва успела добежать до ванной, сжать холодные края раковины, пытаясь не дать голове закружиться. Отвращение — к Чезаре, к этому обману, к тому, что я позволила себе доверять ему, — подступало к горлу, сжимая его, словно невидимые пальцы.
Всё, что я видела в нём, оказалось лишь обманом.
Глава 25
А вечером случилось нечто непонятное, неожиданное.
— Сеньорита, Анжелика. — Марта вбежала в мою комнату с расширенными от усжаса глазами — Рита…вы не знаете куда она могла пойти? Уже почти одиннадцать часов вечера, а ее нет дома.
Словно ледяное лезвие, боль врезалась в мою грудь — Рита исчезла? Наверняка как всегда занимается благотворительностью. Пуская пыль в глаза. Она очень любила эти все свои вечеринки, подружек, с которыми обсуждала очередное благое дело, лишь бы снова быть ближе к церкви. К Чезаре…Нет! К Альберто! А ведь…ведь он ее брат. Но Рита не вернулась и после двенадцати. У подруг ее не было.
Весь дом моментально погрузился в тяжёлую, мёртвую тишину, словно вымер за считаные минуты. Вначале никто не понимал, что произошло — очередная юношеская выходка? Игра? Изабелла бледнела на глазах, металась по дому, кричала на слуг, заставляла их обыскивать все комнаты, сараи, каждый чердак и подвал. Но каждый угол этого огромного, тёмного дома отвечал ей тем же молчанием.
Но я не могла закрыть глаза на очевидное, как бы больно мне ни было признать это:
Её мания, её неутолимая, почти слепая вера… Сколько раз я с ужасом ловила её взгляд, устремлённый вдаль, словно во сне, мечтающий, опасный, — всё это было правдой.
— Она могла уйти к падре, — тихо проговорила я, и этот шёпот, словно удар хлыста, заставил Изабеллу вздрогнуть.
— Что ты сказала? — Голос Изабеллы дрогнул, как будто я выбила почву из-под её ног.
— К Чезаре… она могла уйти к нему. Она ведь любит его…
В эту минуту я ощутила всю тяжесть этой правды. Мне и Изабелле была известна истина, чудовищная, скрытая: Чезаре вовсе не был тем, за кого себя выдавал. Под его личиной скрывался другой человек, тот, кого обычный мир ненавидел и боялся, кто погряз в преступлениях и во лжи. Альберто Лучиано.
Но Рита не знала, Рита верила в падре Чезаре, не подозревая, что за этой святой маской прячется человек с чёрным прошлым.
Стоило Изабелле отойти на минуту, Рафаэль появился передо мной, словно тень, с выражением, от которого по спине пробежал холодок. Рафаэль не был в ярости — он был в той пугающей, ледяной сосредоточенности, которая всегда предвещала только одно — насилие над моим мозгом, о как извращенно он его имел вместо моего тела. Я знала, что он пришёл ко мне не успокаивать. Рафаэль вообще не знал, что это такое — утешение. Его единственная радость — видеть, как я мучаюсь, видеть каждую тень боли, унижения на моём лице.
— В твоей семье, Анжелика, сплошные глупцы, — тихо сказал он и усмехнулся, — я так понимаю — падре Чезаре — это семейное увлечение?
— Тебе бы на этом остановиться, Рафаэль, — прошипела я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Он усмехнулся — дьявол в человеческом обличье, не больше и не меньше. Хотя, дьявол слишком сильно сказано. Шакал, гиена. Вот он кто.
— Остановиться? Думаешь, после всего я просто остановлюсь? — Его голос был мягок, но я знала, что он разорвал бы меня на части, не дрогнув и не изменившись в лице. — Куда же могла податься твоя сестра, Анжелика? Такая нежная, слабая, потерянная. Она, конечно, могла уйти к кому-то, кто воспользовался её простодушием… Чувствами. — Его лицо, близко-близко, морщилось от омерзения. — Может быть, к твоему «святому отцу»?
Внутри всё оборвалось. Падре Чезаре. Рафаэль никогда не упускал случая напомнить мне о нём, каждый раз тоном, полным скрытого презрения. В его глазах была тень дикой ревности, и хотя я отрицала его слова, Рафаэль слишком хорошо умел смотреть в душу хитрая тварь — он всё знал.
— Прекрати, Рафаэль. Она не могла уйти к нему. А если и пошла, то он бы ее отправил домой, — ответила я, настаивая до конца. Хотя в душе тлела уже другая, страшная мысль, подкрадывающаяся, как змея. Что, если Рита действительно у него? С ним?
Рафаэль наклонился, всё так же сверля меня глазами, приближаясь вплотную. Терпкий запах его одеколона резал и заставлял виски пульсировать от боли, я почувствовала, как по руке пробежала дрожь.
— Отправил домой, говоришь? — Голос его был как яд, проникающий под кожу. — Анжелика, ты ведь не дура, хотя иногда я в этом сомневаюсь. Падре Чезаре, как ты называешь его, может быть кем угодно, но это для тебя. Для твоей милой, наивной сестрицы он — «святой отец». И как бы ты ни старалась отрицать, она доверилась ему. А он мог воспользоваться этим доверием… и увести её к чёрту.
Каждая тела клетка сжалась от гнева и страха. В сердце росло непонимание, боль от собственной беспомощности. Я вскинулась, готовая закричать, но понимала, что от этого станет только хуже.
В конце тёмного коридора, как призрак, стояла Изабелла. Замершая, словно она уже не существовала в этом мире, лишь бледная тень её прежнего облика. Взгляд — пустой, тёмный, безжизненный — будто бы потухшая свеча, погасший огонёк надежды. В уголке рта тянулись морщинки боли, вокруг глаз темные круги. Изабелла словно перестала дышать, не замечала ничего, кроме собственного ужаса. Лицо её застыло маской, но я видела, как слабая дрожь от напряжения передавалась на пальцы, вцепившиеся в парапет второго этажа, побелевшие и напряжённые до боли.
— Это не может быть правдой… — прошептала она, тихо, почти беззвучно, и голос её превратился в шелест, хриплый и сломленный, будто кто-то заживо срывал с неё кожу. — Рита… она не могла уйти к падре. Не к нему, он не такой человек!
Но Рафаэль уже стоял рядом, за её спиной, холодный, как камень, с насмешливой усмешкой, словно оскал — уверенный, ледяной, лишённый всякого сочувствия. В его глазах — презрение, колючий, холодный огонь, от которого хотелось зажмуриться, не видеть больше ничего.
— Тебе ли судить о людях, Изабелла? — его голос впивался в комнату, как холодный клинок, заставляя Изабеллу вздрогнуть. — Ты, которая отдала Анжелику мне, наплевав на ее чувства? Так вот, твоя Рита доверилась другому мужчине. Если она у него, то благодарить за это ты можешь только свою собственную глупость. Неизвестно, что он делает с ней сейчас и где он ее держит.
Каждое его слово заставляло Изабеллу вздрагивать, как от ударов, раскалывающих последние иллюзии на куски. Когда я это услышала, то подскочила к ним.
— Как ты смеешь?! — я сорвалась на крик, не выдержала. Воздуха не хватало, сердце билось в груди как раненая дикая птица. Я шагнула к нему, стараясь удержать дрожь в голосе. — Какая же ты скотина. Не суди всех по себе. Ты не знаешь падре Чезаре!
На его лице мелькнула искорка едкого самодовольного презрения. Губы дрогнули в усмешке, уголок рта скривился, и в этот миг я поняла, что он наслаждается этим моментом, вбирает боль Изабеллы, моё отчаяние.
— Напротив, я знаю, Анжелика, — с ледяной уверенностью произнёс он, глядя мне в глаза, пронзая, не оставляя места сомнениям. — Я слишком хорошо знаю. И если ты сама не видишь очевидного, значит, ты ещё глупее, чем я думал.
Рафаэль направился к двери. Оставив нас в удушливой, сгущённой тишине, повернувшись он холодно сказал последнее, тяжёлое слово, словно приговор:
— Готовьтесь, Риту вы больше не увидите.
Глава 26
На рассвете Джованни Росси, крестьянин и старый дровосек, пробирался по густым зарослям леса, что раскинулся по склонам за деревней возле Сан-Лоренцо. Ещё до первых лучей солнца, когда тьма только начинала уступать свету, он уже был на ногах. В руках — тяжёлый топор, на плечах — серая шерстяная накидка, грубая, колючая. Он шёл по извилистым тропам, оставляя за собой следы в рыхлой земле, пока с каждым шагом лес не становился всё тише.
Рассвет на Сицилии всегда был особенным. На холмах и среди зарослей здесь с ночи оставалась прохлада, словно остаток вечернего зноя не мог просочиться через толстую кору сосен. Туман окутывал землю плотной серой пеленой, не пропуская солнечный свет. Утренние тени были длинными, диковинными, похожими на исполинских хищников, следящих за каждым шагом Джованни. Лёгкий ветер то и дело раскачивал ветви сосен, словно предостерегая его, шепча на незнакомом языке.
Тропа под ногами хрустела, и Джованни начинал чувствовать, как тревога будто стелется по сырой земле, ползёт между деревьями, подбираясь к нему. Он никогда не боялся тишины, но в этот раз ему казалось, что лес скрывал нечто чуждое, странное. Местные называли такие мгновения «временем мёртвого леса» — когда даже птицы замирали, не осмеливаясь нарушить безмолвие. Джованни не раз слышал подобные разговоры, но только сейчас начал верить в правдивость этих слов.
Его взгляд выхватывал из туманного окружения каждый изгиб деревьев, каждый куст и поваленную ветвь. Лес был будто в ожидании, и сам Джованни чувствовал нарастающее желание остановиться, прислушаться, оглядеться, хотя разум велел двигаться вперёд. Он шагал медленно, вытянувшись всем телом, ощущая малейшие перемены в звуках вокруг. Казалось, каждый корень, каждая ветка старались остаться без движения, но в воздухе ощущалось напряжение. Сердце Джованни билось тяжело, с каким-то глухим эхо, как будто в его груди дрожал весь лес.
И вдруг он услышал это. Сначала едва уловимый звук, похожий на шорох листьев, затем — топот копыт, ритмичный и резкий, всё ближе. Он замер, прищурившись, глядя в сгущающуюся дымку, из которой появилась всадница.
Женщина с длинными тёмными волосами, на черном коне, в лёгком белом платье, скользящем по ветру. Она пронеслась мимо, взгляд её был устремлён прямо перед собой, словно она ни видела, ни слышала ничего вокруг. Джованни, поражённый её холодной красотой, даже забыл, что хотел окликнуть её, но голос словно пропал. Она промчалась так стремительно, будто не была частью этого мира.
Тишина вновь повисла над лесом, но не та, безмятежная, что бывает ранним утром. Это было молчание с примесью тревоги, словно каждый лист и каждая ветка впитали в себя то необъяснимое, что было в её образе.
— Эй! — выкрикнул он, собравшись с духом. Но всадница не остановилась, не отозвалась, даже не замедлила хода. Лошадь её легко мчалась среди деревьев, оставляя за собой след, почти невидимый в тумане.
Джованни почувствовал, как по телу пробежал озноб. Он смотрел в ту сторону, куда ускакала лошадь, но не видел ни её, ни всадницы — только серое полотно тумана, тягучее и равнодушное к его страху.
Он повернулся, собираясь двинуться дальше, но тут краем глаза уловил движение среди кустарников. Женщина появилась вновь — неподвижная, как мраморное изваяние. Белое платье её застыло в утреннем свете, а длинные темные волосы прятали лицо. Лошадь стояла рядом, пощипывая влажную траву. Она была словно создана из тех же теней, что и сам лес, такой же безмолвной, таинственной, и что-то жуткое, неведомое таилось в её неподвижности. Рядом с ней летали вороны, кружились, каркали зловещими голосами.
Он наблюдал за ней, не решаясь ни шагнуть, ни окликнуть вновь. Она так и осталась стоять там, не делая попытки уйти, не замечая его, и это зрелище будто вселяло в его сердце холодный, липкий страх. Он почувствовал, как его ладони начинают дрожать. Ему хотелось двинуться вперёд, но ноги отказывались подчиняться, будто приросли к земле.
Но вот лошадь медленно двинулась вперёд, уводя всадницу в туман. Они уходили всё дальше, растворяясь в сером молоке утреннего света, пока не скрылись за деревьями.
Джованни долго стоял в оцепенении, осознавая, что дыхание его стало прерывистым, сердце билось с каким-то диким, почти звериным ритмом. Он глубоко вдохнул, встряхнул головой, но чувство ужаса, охватившее его, не исчезло. Словно что-то в этом лесу больше не принадлежало живому миру.
Джованни не выдержал. Он повернулся и поспешно двинулся обратно, бросая взгляд за спину, словно опасался, что всадница вновь появится на тропе, за ним, со своим пустым, невидящим взглядом. Он почти бежал, перепрыгивая через корни, не замечая, как его ноги соскальзывают на мокрой земле. Дорога до деревни показалась ему бесконечной, и лишь оказавшись на её окраине, он, наконец, осознал, что может вздохнуть полной грудью.
Тут же вокруг него стали собираться люди. Взбудораженные его видом, они окружили Джованни, как стая, и принялись расспрашивать, что случилось. Сначала он говорил бессвязно, в запале, но потом начал описывать всё подробнее, и с каждым его словом деревенские всё больше и больше переглядывались. Никто не верил, что Джованни мог увидеть что-то подобное, но странное ощущение ползло по спине каждого, кто слушал его рассказ.
Кто-то посмеивался, другие переглядывались с недоверием, но слух о призраке на черном коне разлетелся по деревне, как огонь по сухой траве. Слухи разрастались, обрастали фантастическими подробностями, и каждый пересказ был всё более фантастическим, чем предыдущий.
Женщины, стирающие бельё у реки, переговаривались, добавляя своё: кто-то говорил, что это дух невесты, что умерла в лесу по дороге в церковь, кто-то — что это ведьма, возвращающаяся из мёртвого мира, чтобы мстить живым. Мужчины, посмеиваясь, сплевывали через плечо, но и в их глазах таилась тревога.
Со временем разговоры дошли и до дома Анжелики и Изабеллы. Слуги уже давно обсуждали среди себя, перешёптываясь о странных событиях, но никто всерьёз не принимал эти слухи. Только одна из горничных, испуганная рассказами Джованни, шёпотом сказала, что больше не пойдёт за ягодами в лес одна.
А дома у Изабеллы и Анжелики тем временем воцарилась напряжённая тишина. Никто не хотел всерьёз верить в то, что слышал, но страх пронизывал воздух, будто яд. Прошло уже несколько дней с тех пор как пропала Рита, и никто не знал, что с ней. Слуги, полиция, весь город — все, казалось, взбудоражены этим событием. Подозрения, страхи и злоба, как волны, доходили до каждого уголка Сан-Лоренцо и даже до дома Изабеллы.
Слухи о падре Чезаре, который скрывался под именем Альберто Лучиано, росли с каждым днём. Никто не знал, кто он на самом деле, и слухи делали его образ лишь мрачнее и таинственнее. Рафаэль помогал этим слухам расползаться как мерзкой липкой паутине.
Ночь на дорогу опускалась густым и почти осязаемым покровом, словно кто-то набрасывал на землю покрывало из мрака и холодной росы. Марта, не привыкшая к поздним походам, прижимала к себе корзину с гостинцем, то и дело озираясь по сторонам. Лёгкий ветер шелестел сухими листьями, и казалось, что в этом шорохе прячется шёпот, что сам воздух наполнялся звуками, которых не должно было быть в этой ночи. Она сама себя уверяла, что не боится — не больше, чем обычно. Но вот дорога возле старого кладбища заставила её замедлить шаг и замереть на месте.
Поделиться книгой: