Позади вас – море

Я собираю вещи, а она ходит за мной и повторяет, что ее сын хороший, умный, чистенький мальчик.

– Да твоя семья его ботинок не стоит!

Развернувшись, я наступаю на нее. Она пятится и врезается задом в стойку.

– Рот закрой! Мой племянник, хоть и его ровесник, а уже настоящий мужчина.

– Твой племянник, – фыркает она.

Кто бы мог подумать, что в эти два слова можно вложить столько презрения.

– Ага, мой племянник, который сдал экзамен.

– И что он получил? – Она сдвигает брови.

И вдруг я опять чувствую себя всесильной. Сейчас я ей очень нужна. Нацепляю на лицо скромную улыбку.

– Что он получил? – не отстает она.

Я показываю ей пять растопыренных пальцев.

– И четырехгодичную стипендию на обучение в любом колледже.

Вид у Далии такой, будто я ее ударила.

– Сын Римы? Официантки, которую выгнали из школы?

– Сын Римы, который не курит травку и не продает материнское барахло, – отвечаю я, закидывая на плечо сумку. – Он самый. – И захлопываю за собой дверь.

Мама сидит у окна, пристроив подушку на выступ стены, и смотрит на улицу. Рима на работе, Торри, смеясь, крутит на телефоне видеоролики с «Ютуба».

– Смотрите, прикол.

Он разворачивает телефон ко мне, маме и Габриэлю.

Я тоже смеюсь, но внутри у меня очень тихо. Нужно поскорее найти новых клиентов – что ж, за этим дело не станет. Работу я всегда нахожу. Но что-то меня достала такая жизнь; пожалуй, пора задуматься о будущем. Может, папа как раз для того и убивался, по пенни откладывал и скопил целых пятнадцать тысяч долларов, чтобы его дочь не чувствовала себя такой дешевкой. Как сказал Торри перед тем, как я начала работать у Деметрия с Далией: «Иногда ты сам себе злейший враг».

Гироскопы

Лейла Марван

Народ на деревянных трибунах спортивного комплекса так беснуется и аплодирует, что, кажется, они сейчас обрушатся и все попадают вниз, на баскетбольную площадку. Я сижу в середине ряда, чтобы выбраться, придется шагать по чужим ногам и коленям.

Поэтому я остаюсь на месте и стараюсь унять сердце.

В школе проходит осенний день здоровья, осталось еще тридцать минут. Я бы отсиделась в библиотеке или лаборатории с доктором Бледсо, но не могу пропустить анонс школьного спектакля.

Ладно. Как-нибудь переживу эти последние полчаса.

Наверно.

Кузина Хиба, вывернув шею, сообщает, что во главе чирлидеров пойдет Саманта. Тут все как раз начинают отстукивать ногами ритм по трибунам. Чтобы отвлечься, достаю телефон и вижу на школьном портале сообщение от Бледсо.

«Лейла, – пишет он, – я тут задумал новый проект, и мне нужна помощь. Заходи на неделе».

«Обязательно», – отвечаю я, а над рядами поднимается рев.

На площадку высыпали баскетболисты, исполняют какой-то необычный дриблинг. Рядом, как обычно, пляшут чирлидерши в крошечных юбках, настолько харам, что я краснею. Даже директор Маккензи, кажется, нервничает. Больше всех кривляется и вихляет бедрами Саманта, машет помпонами, а лицо у самой такое напряженное, будто ее держат в заложниках.

– Кажется, она пытается изобразить тверк, – фыркает Хиба.

– По-моему, ей нужна помощь, – отзываюсь я, хотя в глубине души ею восхищаюсь.

Мне вот некомфортно, когда люди на меня глазеют, даже если в хорошем смысле. Моя ситти Надия всегда дарит мне на день рождения и Рождество симпатичные блузки и джинсы, а мама злится из-за того, что я ношу только бесформенные кофты. Даже представить не могу, чтобы я вышла перед всей школой и стала вот так трясти задницей. Смешно, конечно, но почему-то мне кажется, что мне бы духу не хватило.

За десять минут до конца праздника Маккенз встает, делает несколько объявлений, потом поправляет очки на жирном носу – честное слово, мне отсюда видно, как он блестит, – и вызывает мистера Дэвидсона.

Его-то мы и ждали. Каждый год он устраивает целое представление из анонса школьного спектакля. В том году ставили «Волшебник страны Оз», так он притащился в костюме Железного Дровосека, который громыхал от каждого движения.

О Д. важно знать две вещи: 1. Он преподает нам театральное искусство. 2. Он похож на Андре Гиганта, только лицо более выразительное. Еще у него отличное чувство юмора и он знает кучу странных историй. В прошлом году заставил нас смотреть «Волшебника страны Оз» под «Темную сторону Луны» Pink Floyd. И попробовал бы кто не явиться на занятие.

Д. театрально выплывает на площадку и становится прямо под баскетбольным кольцом. Мы с Лорен хлопаем и улюлюкаем. Одет он сегодня в какой-то длинный синий балахон, окутывающий все тело. У него даже лицо закрыто. Д. такой здоровенный, мог бы, наверное, схватить Маккенза и забросить прямо в кольцо.

Я гадаю, что он на этот раз решил отчудить, и тут в колонках начинают звенеть тарелки. Знакомая мелодия: дат-дат-дат – УА-УА – дат-дат-дат – УА-УА. Все сразу понимают, что к чему.

– О нет, – бормочу я.

Трибуны взрываются аплодисментами.

Осталось пять минут.

Д. картинно разворачивается, распахивает накидку, и все принимаются орать. Лицо у него вымазано синим. Но это, конечно, не всё, у Д. еще много сюрпризов. Сунув руку под накидку, он достает бело-золотой тюрбан и водружает себе на голову.

– Догадались? – весело выкрикивает он в микрофон. – Догадались, да?

Саманта бешено трясет помпонами. Маккенз со своим блестящим носом начинает неловко покачиваться из стороны в сторону. Я не сразу понимаю, что это он пытается танцевать.

Сердце бьется как безумное.

* * *

После школы мы с Хибой идем в «Макдоналдс», покупаем газировку за доллар и по парочке долларовых гамбургеров. На самом деле нам просто нужно где-то посидеть. А с едой менеджер начнет тебя выгонять не раньше чем через час. Мать Хибы постоянно заставляет ее сидеть на диете; дома, пока все остальные едят нормальную еду, она чахнет над салатом, политым уксусом, вот и забегает сюда немного перекусить перед ужином.

Мы разворачиваем бургеры, и Хиба говорит:

– Недавно вышел новый фильм. Он не расистский.

Она явно раздражена.

Я знаю, о чем она. В новой киношке на роль Аладдина даже взяли симпатичного арабского актера. А Уилл Смит вообще гений, как тут придерешься? К тому же «Дисней» убрал из заглавной песни строчки про «варваров-арабов».

Но мне все равно не нравится. Обычно у нас с Хибой мнения совпадают. И мне сложно объяснить, почему меня корежит от Жасмин. Единственная арабская девушка на всю киноиндустрию, и та носит харамную одежду и разговаривает с тигром. Хиба-то нормальная, а вот ее старшая сестра, моя кузина Мина, в нашем возрасте постоянно одевалась как Жасмин. Этакая суперсекси Жасмин – крошечный топ и куча золотых побрякушек. Конечно, и белые девчонки могут такое на себя напялить, но если так арабки поступают, это еще хуже.

Белые, когда узнают, что ты арабка, сразу вспоминают Жасмин, принцессу, которую отец запирал в замке. А мой бабá, например, любит ремонтировать старые машины. Дома у нас есть огромный гараж, куда он загоняет свои винтажные тачки. Все выходные может в них ковыряться. И как-то раз до него дошло, что я тоже кое-что в этом смыслю.

Говорит мне однажды, в то лето, когда мне исполнилось четырнадцать:

– Лейла, иди-ка сюда, попробуй!

Бабá открыл капот старого «Корвета», и мы с ним склонились над двигателем. Он указал мне на генератор. Но говорить ничего не стал, просто стоял и смотрел, что я буду делать.

Ну я и сделала то, что посчитала нужным.

– Теперь обратно поставь, – сказал он.

Я поставила.

В следующий раз он подозвал меня к «Малибу».

– А тут разберешься? Попробуй вытащить аккумулятор.

А однажды предложил мне заняться салоном «Мустанга». К этому времени он уже окончательно в меня поверил.

– Видишь сиденья?

– Ну?

– Получится у тебя их снять? – И протягивает мне плоскогубцы.

Конечно, получилось. Просто у меня мозги так устроены. Я сразу вижу, как одна деталь крепится к другой, и понимаю, как работает механизм.

Закончив есть, начинаю сворачивать обертку от гамбургера квадратиком – еще раз и еще, пока она не становится размером с ноготь на большом пальце.

– Просто не хочу, чтобы мы были единственными арабскими детьми, которые испортят всем праздник, – говорит Хиба.

– Да я не пытаюсь испортить всем праздник, – возражаю я. – Ясное дело, народ в восторге.

Стараюсь не злиться на Хибу. Бедняжка, она так боится показаться не такой, как все. Думаю, это все из-за ее матери, тетушки Далии – вот уж кто прирожденная дива. Моей маме с ней некомфортно, Далия – словно паразит, питающийся чужими страхами. Папа ей всегда говорит: «Ламия, не надо себя ни с кем сравнивать, тем более с женой твоего брата. Эта женщина просто нелепа». Но мою маму ее поведение все равно задевает, вот и Хибу, видимо, тоже.

К тому же нелегко, когда твоя старшая сестра – популярная, худенькая и невероятно стильная Мина. Хиба, в отличие от меня, оверсайз не носит, она тоже стильная, не хуже Мины, но ей всегда кажется, что она слишком толстая. Фоткать ее то еще удовольствие. Она сто лет будет принимать разные позы, сгибать коленки, упирать руку в бок, заставлять снимать ее сверху-вниз – а все ради того, чтобы казаться стройнее на снимке. Иногда думаешь: наверное, если бы ее вообще не было видно, она бы в восторг пришла.

– Ты новый фильм-то смотрела хотя бы? – спрашивает она, высасывая через трубочку последние капли колы из стакана.

Как будто это что-то меняет. Я качаю головой, а она смотрит на меня, как на идиотку, и пожимает плечами.

– Ну так расслабься уже.

* * *

Доктор Бледсо похож на сумасшедшего ученого из мультика – тощий (постоянно забывает поесть), со всклокоченными каштановыми волосами. Все время думаю, что мама бы точно набросилась на него и хорошенько накормила.

После занятий я захожу к нему в кабинет, и он предлагает помочь ему сделать гироскоп. Только мне предлагает, единственной из всех, кто занимается у него физикой.

– Это на оценку? – уточняю я.

Я набрала кучу дополнительных занятий, чтобы получить хороший средний балл в аттестате, не хватало случайно все испортить. В следующем году мне поступать в колледж, пора уже думать о будущем.

– Нет, просто для интереса. Ну как, ты в деле?

– Еще бы!

Я начала заглядывать к нему в лабораторию еще в младших классах, а он меня не выгонял. В дни, когда у меня не было театрального кружка, я заходила сюда, мыла оборудование, протирала столы и в итоге стала вроде как его лаборантом.

– Почему вдруг театральный кружок? – иногда спрашивает он, изучая какой-то документ или сидя за компьютером в своих крошечных очках без оправы. Такие смешные – кажется, будто к крыльям его носа прилипли два предметных стекла.

– Люблю театр.

– Играешь?

– Да нет. Больше помогаю с реквизитом.

Выходить на сцену я не решаюсь. А вдруг забуду текст или перепутаю движения? Да еще на глазах у сотен зрителей. Иногда мне кажется, что именно поэтому и люблю науку. Там не так страшно ошибиться. Наоборот, это вроде как даже на пользу идет.

Прежде чем начать работать над гироскопом, Бледсо показывает мне видеоролик.

– Это нечто вроде оптической иллюзии, – объясняет он.

Вижу на экране установленный в рамку диск, который внезапно начинает вращаться в бешеном темпе. А потом я понимаю, что это только так кажется. Рамка удерживает его в вертикальном положении, не давая двигаться, а со стороны кажется, что он крутится быстро-быстро.

– Выглядит, будто он вот-вот выпадет, а на самом деле нет, – замечаю я.

– Как будто он преодолел гравитацию, да? – радуется Бледсо. – Приложенный к диску крутящий момент вызывает прецессию – таким образом ось оказывается зажатой между силой тяжести и собственным вектором углового момента, и ей приходится находить «срединное» положение, чтобы оставаться стабильной.

Застыв над телефоном, словно перед алтарем в религиозном экстазе, мы молча смотрим видео.

– Я мог бы его купить, – задумчиво произносит он. – Бюджета хватит. Но…

– Нет уж, – возражаю я. – Давайте сами сделаем.

* * *

На следующей неделе на первом занятии театрального кружка Д. рассказывает о постановке. Он купил нам пиццу, сырные шарики и спрайт.

– Мы просим у школьного совета четыре тысячи. Но они считают, что на билетах мы заработаем даже больше.

Он на сцене, сидит, скрестив ноги, на дубовом столе, на котором мы обычно шьем наши костюмы и делаем реквизит. И, раскинув руки в стороны, произносит:

– Это же «Аладдин»! Ясное дело, придут все.

Д. говорит, чтобы все с ума посходили, нам нужны две вещи: джинн будет появляться и исчезать с помощью дым-машины, а ковер-самолет должен… ну… летать.