Помоги проекту - поделись книгой:
К оценке сменяющих друг друга идентичностей можно подойти с другой стороны: рассмотреть классификацию их осей. В первой идентичности, детстве, в качестве ключевой оси выступают отношения ребенка с родителями. В первой взрослости ось проходит между эго и окружающим миром. Эго, сознательная сущность, изо всех сил стремится спроецировать себя во внешнюю реальность и создать мир внутри мира. Детская зависимость загоняется в подсознание и (или) проецируется на различные роли, и человек ориентируется преимущественно на внешний мир. Во второй взрослости, во время и после перевала в середине пути, ось соединяет самость и эго. Сознание естественным образом предполагает, будто ему все известно и оно командует парадом. Как только его гегемония свергнута, присмиренное эго вступает в диалог с самостью. Самость можно определить как телеологический замысел природы. Эта тайна неподвластна нашему пониманию, но ее раскрытие осыплет нас такими богатыми дарами, какие вряд ли вместит наша короткая жизнь.
Четвертая ось – самость-Бог, или, если угодно, самость-Космос. Данная ось формируется космическим таинством, превосходящим таинство индивидуального воплощения. Без соприкосновения с космической драмой мы вынуждены влачить быстротечное, легкомысленное и бесплодное существование. Поскольку унаследованная большинством из нас культура предлагает крайне скудные мифологические средства по размещению собственного «я» в широком контексте, для индивида тем более важно расширять свои представления о жизни.
Описанные оси задают движение происходящих в душе изменений. Если нас перебрасывает с одной оси на другую без нашего на то согласия, нас охватывает смятение и даже ужас. Но наша человеческая сущность обязывает нас стремиться к все более заметной и серьезной роли в великой драме.
Избавление от проекций
Проекция – это базовый механизм психики, стратегия, выстроенная на внешнем проявлении бессознательного. (Слово «проекция» произошло от латинского
Перед лицом внушающего страх внешнего мира и непознанной безграничности мира внутреннего мы естественным образом проецируем свою тревожность на родителя, которого мы почитаем как всезнающего и всемогущего. Когда мы вынужденно покидаем родителей, мы начинаем проецировать знания и энергию на институты, людей, обладающих властью, и социальные роли (упомянутые выше тоннели). Мы предполагаем, что действовать как взрослый – значит стать таковым. Молодежь, устремляющаяся к первой взрослости, не может пока еще знать, что взрослые – это часто те же дети в большом теле и с серьезными ролями. Некоторые даже верят, что их роли и есть они сами. Те, кто мыслит более объективно, в большей степени осознают свои сомнения, в то время как те, кто преодолевает или уже преодолел перевал в середине пути, ощущают ослабление проекций.
Самыми типичными в массе разнообразных проекций являются проекции на институты брака, воспитание детей и карьеру. О роли проецирования в браке мы поговорим подробнее позднее, но, вероятно, ни на один другой социальный конструкт не возлагается столь тяжелое бессознательное бремя. Мало кто из людей, стоящих у алтаря, осознает колоссальность своих ожиданий. Никто не станет озвучивать огромные надежды: «Я рассчитываю, что ты наполнишь мою жизнь смыслом», «Я рассчитываю, что ты всегда будешь рядом», «Я рассчитываю, что ты будешь читать мои мысли и предвосхищать все мои потребности», «Я рассчитываю, что ты залечишь мои раны и восполнишь то, чего недостает в моей жизни», «Я рассчитываю, что ты дополнишь меня, сделаешь меня цельной личностью, исцелишь мою израненную душу». Так же как нельзя говорить правду на вручении дипломов, так и перед алтарем нельзя раскрывать свои тайные мотивы. Невыполнимость перечисленных требований поставит в неловкое положение любого молодожена, который их признает. Большинство браков распадается именно под гнетом подобных ожиданий, а те, что держатся, отмечены глубокими шрамами. Романтика подпитывается расстоянием, воображаемым, проецируемым; брак же удобряется подкормкой из единства взглядов, душевной близости и совместного проживания.
В своей книге «Он. Глубинные аспекты мужской психологии» Роберт Джонсон выдвигает предположение о том, что большинство современных людей, утративших свое место в прежних мифологических системах, перенесли потребности души на романтическую любовь[19]. И правда, каждый из нас с детства хранит в душе образы любимых, проецируя их на того, кто может воспринять наш бессознательный материал. Как писал персидский поэт Руми:
Ежедневное совместное проживание с другим человеком неизбежно стирает проекции. Тот, кому мы вверяем свою душу, кому открываемся в моменты интимной близости, оказывается таким же смертным, как и мы, испуганным, нуждающимся в поддержке и внимании и проецирующим завышенные ожидания. Близкие отношения любого рода отягощены таким нелегким бременем, так как больше всего напоминают Близкого другого, каковым когда-то являлся родитель. Мы не желаем думать о партнере как о родителе, ведь нами было приложено столько усилий, чтобы оторваться от родителей. Но возлюбленный становится тем самым Близким другим, на которого проецируются те же потребности и поведение в степени, какую мы не осознаем. Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди выбирают партнеров либо очень похожих, либо очень непохожих на родителей, по одной простой причине: на нашем выборе так или иначе сказываются родительские комплексы. Библейские мудрецы, утверждавшие, что для брака необходимо оставить отца и мать[21], даже не подозревали, как сложно это осуществить на практике. Таким образом, происходит лишь частичное стирание проекций заботы, личного роста и исцеления, накладываемых на Близкого другого. В период перевала в середине пути расхождения между невысказанными надеждами и повседневной реальностью причиняют мучительную боль.
Воспитание детей также ощутимо связано с проекциями. Большинство из нас будто бы знает, что правильно для наших детей. Мы уверены в том, что не допустим родительских ошибок. Но в итоге все мы неизбежно виновны в проецировании на детей своих непрожитых жизней. Юнг отмечал, что непрожитая жизнь родителей – тяжелейшее бремя для ребенка. Мать, пытающаяся протолкнуть дочь на сцену, и отец, пытающийся впихнуть ребенка в малую лигу, – это стереотипы, но не менее завуалирована и ревность родителя к успеху ребенка. В результате на него обрушивается непрерывный шквал явных и скрытых посылов. Становясь объектом широкого спектра манипуляций и принуждений, ребенок вбирает злость и обиды родителей. Но страшнее всего бессознательные родительские ожидания того, что за счет и посредством ребенка они повысят свою самооценку, реализуют свои мечты и пробьются на самый верх.
К тому моменту, как мы достигаем перевала в середине пути, наши дети вступают в подростковый период и, такие же прыщавые, угрюмые, строптивые и вообще несносные, какими были и мы в свое время, яростно сопротивляются нашим проекциям. Если мы осознаем, как тяжелы и опасны родительские комплексы, преградой стоящие на пути к обретению собственной личности, то признаем за подростками право не желать быть продолжением родителей. Тем не менее разрыв между ожиданиями от родительства и трениями семейной жизни причиняет дополнительную боль тем, кто оказался на перевале. Смягчить разочарование можно только в том случае, если вспомнить, что, по нашему мнению, должны были бы знать наши родители, а именно: ребенок лишь проходит через наше тело и нашу жизнь на пути к таинству собственной жизни. Если родитель, достигший среднего возраста, сможет это принять, двойственный характер родительства обретет должный смысл.
Фрейд называл работу и любовь основными аспектами, влияющими на психическое здоровье. Работа представляет собой массу возможностей для поиска смысла или для его отрицания. Если, как много лет назад утверждал Торо, большинство людей ведут свою жизнь в тихом отчаянии[22], то одна из причин его, вне всяких сомнений, заключается в том, что для многих работа является унизительной и деморализующей. Даже те, кто построил карьеру своей мечты, нередко ощущают странную опустошенность. Я знаю многих студентов, которые в качестве профилирующей дисциплины выбирают бизнес или становятся программистами, потому что того требовали родители (или опекуны), аморфное общество. И те, кто добился желаемого, и те, кто под давлением был вынужден реализовывать чужие мечты, часто устают от своей работы. На каждого честолюбца на карьерной лестнице найдется измученный руководитель, тоскующий по иной жизни.
Профессиональная карьера, так же как брак и воспитание детей, является основным средством проекции: 1) идентичности, которая, как принято считать, подтверждается реальным овладением знаниями и навыками; 2) заботы, которая опирается на убеждение, что человек будет сыт, если будет работать продуктивно; 3) трансцендентности, суть которой сводится к преодолению ничтожности духа посредством непрерывных достижений. Когда эти проекции ослабевают, а недовольство тем, как расходуется жизненная энергия, больше не получается вытеснять, человек вступает на перевал в середине пути.
Чем традиционнее брак, чем прочнее зафиксированы гендерные роли, тем выше вероятность того, что партнеров будет тянуть в противоположных направлениях. Он успел взобраться на вершину карьерной лестницы, но оттуда видно только корпоративную парковку. Он бы с удовольствием притормозил или вообще уволился. Она, посвятившая свою жизнь семье, чувствует себя обманутой, недооцененной и остановившейся в профессиональном развитии и хочет пойти учиться или найти работу по душе. У мужчин среднего возраста работа нередко служит причиной депрессии, угасания надежд и амбиций. Женщины, начинающие все сначала, переживают о своей профессиональной пригодности и конкурентоспособности. В подобной ситуации можно найти как положительное, так и отрицательное. Если говорить о минусах: оба супруга исчерпали главную составляющую спроецированной идентичности и желают начать с чистого листа. Плюсом можно считать то, что эта неудовлетворенность дает толчок истинному обновлению индивида, в результате чего раскрывается еще одна грань его потенциала. Но есть и еще один печальный момент: одна проекция попросту заменяется другой, но даже в таком случае человек приближается к встрече с самостью. Если кто-то из супругов, страшащийся перемен, пытается им сопротивляться, ему придется жить с обозленным и глубоко подавленным партнером. В жерновах брака перемены не всегда обязательно ведут к лучшему, но сами они неизбежны. В противном случае брак распадается, особенно если он препятствует росту одного из супругов.
В среднем возрасте должна ослабнуть еще одна проекция, связанная с ролью родителя как символического защитника. Обычно к тому моменту, как человек входит в средний возраст, его родители либо утрачивают часть своего влияния, либо умирают. Даже в случае конфликтных или холодных отношений с родителями их символическое присутствие возводит невидимый психологический барьер. Пока сохраняется родительская фигура, сохраняется и психологический буфер, отделяющий нас от неизвестной и опасной вселенной. С исчезновением буфера человек испытывает приступ экзистенциальной тревоги. Одна моя клиентка, сорока с небольшим лет, переживала панические атаки, когда ее семидесятипятилетние родители полюбовно решили развестись. Она знала, что их брак никогда не отличался прочностью, но он все равно служил ей невидимым щитом, закрывающим от огромной вселенной. Еще до их смерти развод вдребезги разбил незримую защиту – и стал еще одним поводом чувствовать себя одинокой и покинутой в среднем возрасте.
Несмотря на множество иных проекций, утрачиваемых после первой взрослости, наиболее примечательными являются разбившиеся ожидания касательно брака, детей, карьеры и родителя-защитника.
В своей книге «Проекция и возвращение проекций в юнгианской психологии» Мария-Луиза фон Франц выделяет пять этапов проекции[23]. На первой стадии человек убежден, что внутренний (то есть подсознательный) опыт в действительности внешний. На второй происходит постепенное осознание несоответствия между реальностью и проецируемым образом (к примеру, человек выходит из состояния влюбленности). На третьей стадии требуется признание этого несоответствия. На четвертой человек вынужден прийти к выводу о том, что изначально в чем-то заблуждался. И наконец, на пятой он ищет истоки проецируемой энергии внутри себя. Последняя стадия – поиски смысла проекции – всегда подразумевает углубленное постижение самого себя.
Размывание проекций, отказ от надежд и ожиданий, которые они собой воплощают, почти всегда происходят болезненно. Но это обязательное условие самопознания. Утрата надежды на спасение извне подводит нас к тому, что нам придется спасать себя самим. На каждого внутреннего ребенка, охваченного страхом и ищущего спасения во взрослом мире, находится взрослый, потенциально способный нести за него ответственность. Осознавая суть своих проекций, человек совершает огромный шаг к освобождению от детства.
Изменения в теле и в чувстве времени
Первая взрослость нацелена на то, чтобы проецировать юношеское высокомерие на туманное будущее. Очень легко упустить из виду момент, когда энергия начинает идти на спад. Представьте, что накануне вы не выспались. Потом вы работаете как прежде, но восстанавливаетесь уже не так быстро. Затем появляется небольшое недомогание и напряжение.
Молодежь обычно довольно легкомысленно относится к своему телу, думая, что оно всегда будет им служить, защищать их и что при необходимости можно вычерпывать из него все ресурсы и оно само их снова восполнит. Но приходит день, когда мы становимся свидетелями неотвратимых изменений, происходящих помимо нашей воли. Тело становится врагом, упрямым антагонистом в героической драме, на роль в которой мы сами себя назначили. Сердце продолжает питать надежды, но тело уже за ним не поспевает. Как сокрушался Йейтс: «Ведите мое сердце прочь; желанием больное, привязанное к умирающему зверю»[24]. То, что когда-то было покорным слугой эго, сейчас превратилось в сурового врага, человек чувствует себя в плену у тела. Сколь бы высоко ни стремился воспарить дух, то, что Альфред Норт Уайтхед называл «привязанность к телу»[25], зовет его обратно на землю.
Ловушкой становится и время, когда-то представлявшееся сценой для нескончаемой пьесы, далеким пространством с вечно сияющим светом. Внезапные, резкие изменения вынуждают нас признавать не только свою смертность, единый конец для всех, но и невозможность исполнить все мечты и задумки сердца. «Никакой цельности, только отдельные фрагменты», – заключил мой друг. Изящное тело, склеп; нескончаемое лето, падение в темноту – именно это ощущение ограниченности и незавершенности ознаменовывает конец первой взрослости. Дилан Томас описал свой переход прекрасными строками:
Угасание надежды
Когда струны души резко натягиваются и человек внезапно осознает свою смертность, он также понимает, что у каждой жизни есть предел и что это неизбежно. Магическое мышление детства и героическое мышление затянувшегося подросткового возраста, называемого первой взрослостью, доказывают свою несостоятельность, столкнувшись с реальной жизнью. Неуправляемое требовательное эго преломляет детскую неуверенность, превращая ее в манию величия. В песне, написанной для фильма «Слава», есть такие строки: «Я буду жить вечно, я научусь летать». Надежды новорожденного эго на бессмертие и известность прямо пропорциональны детским страхам и слабому знанию жизни. Аналогичным образом горечь и хандра среднего возраста напрямую связаны с объемом энергии, затраченной на несбыточные детские фантазии.
Эго нуждается в точке опоры в огромной и непознанной вселенной. Подобно коралловому рифу, который растет за счет отложений скелетов полипов, эго накапливает фрагменты практического опыта и формирует из них структуру, позволяющую крепко держаться в бурных водах. Естественно, эго-сознание приходит к выводу, что обязано защищаться от жизненных тягот и компенсировать свою неуверенность чувством собственного величия. В нашей неуверенности иллюзия величия помогает нам рассеивать тьму, когда ночами мы укладываемся спать. Но барахтанья в посредственности – кислая закваска среднего возраста. И даже те, кто снискал известность, кто называет гостиницы в свою честь, кто сводит с ума своих детей, не более чем все остальные освобождены от встречи с ограничениями, упадком сил и смертностью. Если бы такие атрибуты, как власть и привилегии, приносили душевное спокойствие, придавали жизни смысл или дарили вечное удовольствие, то проецируемые нами детские мечты имели бы под собой хоть какое-то основание.
Еще одна надежда молодости, порождение эго – это желание идеальных отношений. Несмотря на то что вокруг себя мы видим далекие от совершенства связи, нам кажется, что мы умнее, умеем грамотно выбирать и ловко избегать ловушек. Коран предупреждает: «Или вы думаете, что войдете в Сад блаженства без таких испытаний, какие выпали на долю тех, кто умер до вас?»[27] Мы воображаем, что данный совет относится к другим. На последующих страницах мы остановимся на этом вопросе подробнее, а сейчас следует упомянуть, что вторым по масштабности крушением ожиданий в среднем возрасте является знакомство с ограничениями в отношениях. Близкий другой, который будет удовлетворять наши потребности, заботиться о нас, всегда приходить к нам на помощь, оказывается обычным человеком, таким же, как мы сами, требующим внимания и проецирующим на нас такие же ожидания. Браки неспроста распадаются именно в среднем возрасте: непосильность детских надежд, возлагаемых на хрупкую связь между двумя людьми, играет свою роль. Другие не должны и не могут потворствовать непомерным желаниям нашего внутреннего ребенка, и в результате мы чувствуем себя покинутыми и преданными.
Проекции воплощают собой то, что внутри нас остается непознанным или невостребованным. Жизнь имеет привычку разбивать проекции, и, охваченные разочарованием и отчаянием, мы обязаны взять на себя ответственность за собственное счастье. Никто нас не спасет, не позаботится, не залечит раны. Однако внутри нас живет замечательный человек, которого мы едва знаем, готовый стать нашим верным спутником. Только признав, что надежды и ожидания детства развеялись как дым, и приняв на себя ответственность за обретение смысла жизни, мы можем вступить во вторую взрослость.
Я знал одного мужчину, который признавал свою главную проблему – зависть. Зависть по определению – это ощущение того, что кто-то другой обладает тем, о чем вы страстно мечтаете. Хотя этот человек в детстве пережил немалые лишения, он продолжал описывать себя в негативном ключе: «Я полный ноль, который видит свою полноту в ком-то другом». Понимание того, что детство нельзя пережить заново и течение времени невозможно повернуть вспять, что никто волшебным образом не заполнит внутреннюю пустоту, безусловно, болезненно, зато становится первым шагом на пути к возможному исцелению. Очень трудно поверить, что твоя собственная психика сумеет исцелить сама себя. Рано или поздно вы должны будете поверить в свои внутренние ресурсы, в противном случае так и будете тщетно пытаться осуществить детские фантазии. Расстаться с этими призрачными мечтами о бессмертии, совершенстве и величии – значит нанести ощутимый урон своему духу и отношениям. Тем не менее разобщенность со своим «я» и с другими людьми дарит одиночество, в котором мы можем разглядеть масштаб личности, сокрытой внутри.
Переживание невроза
Так же как романтическая любовь может рассматриваться как мимолетное безумие, поддавшись которому люди принимают судьбоносные решения, находясь под влиянием эмоций момента, так и смятение, сопровождающее перевал на середине пути, может напоминать нервный срыв, при котором человек совершает «безумства» или отстраняется от окружающих. Если мы осознаем, что предположения, которыми мы руководствовались всю жизнь, разбились вдребезги, что накопленные стратегии временной личности ведут к декомпенсации, что сложившаяся картина мира рушится, душевные метания и терзания становятся более чем понятными. На самом деле можно даже заключить, что такого явления, как «безумный поступок», не существует, если мы будем учитывать эмоциональный контекст. Мы не выбираем эмоции, эмоции выбирают нас, подчиняясь собственной логике.
Один из пациентов психиатрической клиники постоянно выбрасывал стулья из окон. Сотрудники предположили, что он хочет сбежать, и приковали его к кровати. Но после тщательных расспросов выяснилось, что пациенту казалось, будто из его комнаты выкачивают кислород, и ему просто хотелось подышать свежим воздухом. Его ощущение психологической изоляции символически трансформировалось в клаустрофобию. Его желание свежего воздуха было вполне логичным, учитывая эмоциональные предпосылки. После того как пациента перевели в более просторную палату, он наконец почувствовал себя в безопасности. Его поведение не было безумным: психологические переживания, связанные с заточением и нехваткой воздуха, нашли логичное выражение во внешних действиях.
Преодолевая перевал в середине пути, когда зашкаливающие эмоции прорывают границы эго, мы часто облекаем травму или отрицание в конкретную материальную форму. Мужчина, сбежавший вместе со своей секретаршей, приходит в ужас при мысли о том, что его внутренняя жизнь, его женская часть зачахнет и исчезнет навсегда. Поскольку данная потребность во многом является бессознательной, он проецирует потерянную внутреннюю женщину на реального, живого человека. Женщина, страдающая от депрессии, обращает нежелательный гнев внутрь, на себя – на единственного человека, на которого она имеет право злиться. Ни одного из этих людей нельзя считать сумасшедшими, хотя они могут удостаиваться подобных эпитетов от окружающих. Они оба таким образом реагируют на раздутость своих потребностей и эмоций, которые накрыли их в тот самый момент, когда их представление о реальности разбилось о саму реальность.
Рассказ «Фанатик Эли», написанный Филипом Ротом[28], – прекрасный образец разумного безумия. Действие в нем происходит сразу после Второй мировой войны, когда множество людей было вынуждено покидать свои родные места. Эли – успешный адвокат из пригорода. Когда в его город переселяется группа выживших узников концентрационного лагеря, Эли направляют к ним с просьбой не демонстрировать столь явно свою этническую принадлежность. В свою очередь, Эли осознает пустоту в собственной душе и слабую связь с религиозным и этническим наследием. В конце концов, он меняет свой дорогой костюм на поношенное одеяние старого раввина и ходит по главной улице города, без конца повторяя свое библейское имя. В финальной сцене рассказа описывается его помещение в палату и введение мощного успокоительного. Его объявили сумасшедшим, хотя, по сути, он попросту избавился от временной личности, «блестящей обертки», образа преуспевающего человека и погрузился в древние традиции. Поскольку его новая личность не вписывалась в существующую общепринятую матрицу, его окрестили «безумцем», а новое сознание принялись лечить лекарствами. О нем можно было бы сказать то же, что Вордсворт сказал о Блейке: «Некоторые считают этого человека безумным, но я предпочитаю его безумие здравости всех прочих»[29].
Ощущение увеличивающейся пропасти между обретенным чувством собственного «я» со всеми сопутствующими стратегиями и проекциями и требованиями Самости, которая скрывается в глубинах истории жизни человека, знакомо каждому из нас, ибо все мы ощущаем как бы отделение от самого себя. Понятие «невроз», введенное в медицину шотландским врачом Калленом в конце XVIII века, подразумевает, что все наши переживания имеют неврологическую природу. Однако невроз, или так называемое невротическое расстройство, никак не связан с неврологией. Это просто термин, с помощью которого описывается разлад в психике и последующий протест. Все мы невротики, поскольку в каждом из нас происходит раскол между тем, кто мы есть, и тем, кем мы должны стать. Симптоматический протест невроза, выраженный депрессией, злоупотреблением различными веществами или деструктивным поведением, отрицается как можно дольше. Но эти симптомы только набирают силу и начинают проявляться независимо от воли эго. «Приказывать» симптому исчезнуть так же бессмысленно, как заставлять человека, сидящего на диете, есть сладости. Симптом, пусть даже контрпродуктивный, имеет значение, так как в символической форме выражает то, что жаждет своего выражения.
Испуганный человек больше всего на свете желает восстановить ощущение собственного «я». Психотерапевт знает, что симптомы служат полезными подсказками не только для выявления травмы или игнорируемого аспекта личности, но и для выбора способа исцеления. Специалисту также прекрасно известно, что невроз в среднем возрасте открывает огромные возможности для трансформации. Как утверждал Юнг, «момент обнаружения заболевания далеко не случаен: в большинстве случаев он, напротив, чрезвычайно важен. Он обычно совпадает с необходимостью нового психологического приспособления»[30]. Под приведенными выше словами подразумевается, что причиной кризиса и страданий выступает наша собственная психика – именно из-за полученной травмы и потребности в изменениях.
Мне часто вспоминается сон моей пациентки, которая впервые пришла на психотерапию в возрасте шестидесяти пяти лет, сразу после смерти мужа. С самого детства у нее сложились крепкие и доверительные отношения с отцом, вследствие чего у нее наблюдался сильный отцовский комплекс. Ее муж был на несколько лет старше. Естественно, смерть их обоих потрясла ее до глубины души. За утешением женщина обратилась к священнику, который и посоветовал ей психотерапию. Изначально ей казалось, что терапия уймет ее боль. Как и следовало ожидать, она наделила психотерапевта значительной властью.
По истечении нескольких месяцев терапии ей приснился сон, в котором она вместе с покойным мужем отправилась в путешествие. Когда они подошли к реке с мостом, пациентка вдруг поняла, что забыла сумочку. Муж пошел вперед, а она вернулась за сумкой. Следуя по той же дороге и подойдя к мосту, она встретила незнакомца, подошедшего слева. Мужчина пересек мост вместе с ней. Она объяснила ему, что ее муж ушел вперед и что вообще-то он умер. «Я так одинока, так одинока», – причитала она. «Я знаю, – ответил незнакомец, – но для меня это удача».
И во сне, и в процессе пересказа пациентка негодовала и злилась на незнакомца за его кажущееся равнодушие к ее тяжелой потере. Меня весьма заинтересовал описанный сон, так как он отражал явный психологический сдвиг. Несмотря на то что отец и муж пациентки умерли, они продолжали играть главенствующую роль в ее самоопределении. Отцовский комплекс, позитивный на первый взгляд, выступал источником внешней силы, не позволяя обрести ее внутри себя. Мост символизировал способность совершить переход от внешней силы к внутренней. А незнакомый путник олицетворял ее внутреннюю маскулинность, анимус, остававшийся неразвитым, подавляемый мощью отцовского комплекса. Это замечательный пример поразительной мудрости саморегулирующейся психики; страдания эго повлекли за собой пробуждение внутреннего компонента, не находящегося под властью отца. Перевал в середине пути для нее начался в возрасте шестидесяти пяти лет, когда она пустилась в странствие в поисках самоидентичности и внутренней силы. И первая, и вторая – необходимые элементы взрослости.
Взглянуть на невроз можно и с другой стороны – предположить, что страдания возникают вследствие значительной степени диссоциации. Социализируясь в детском возрасте и испытывая давление внешней реальности, мы постепенно отчуждаемся от самих себя. Внутренние протесты подавляются под натиском внешнего мира. Однако к среднему возрасту травмирование и игнорирование души становятся настолько сильными, что психика решительно сопротивляется дальнейшим надругательствам. Сопротивление проявляется в виде различных симптомов. Вместо того чтобы заглушать их лекарствами, нам необходимо вступить с ними в диалог и запустить «новое приспособление», о котором выше говорил Юнг.
Тем, кто испытывает неимоверные страдания, блуждая в сумраке своей души, трудно примириться с тем, что боль им во благо, как утверждал таинственный незнакомец из описанного выше сна пациентки. Однако в страданиях нам может открыться путь вперед. Никакого лекарства не существует, ибо жизнь не болезнь, равно как смерть не наказание. Зато есть путь к более осмысленной и полноценной жизни.
Помню женщину, которой в жизни пришлось хлебнуть немало горя: тяжелое появление на свет и изувеченное тело, периоды жестокого обращения и пренебрежения, а также целый букет зависимых и унизительных отношений. В середине жизни ее мир рухнул, и она обратилась внутрь, пытаясь найти человека, которого никогда не знала. При описании сурового испытания перехода в середине пути она употребила слово «раздробленность». Подобная раздробленность хорошо знакома многим, и они по вполне понятным причинам пытались укрыться в защищенной крепости неврозов и залечь там на дно, пока не поднялись ветра перемен. Но когда я поинтересовался у своей пациентки, какие действия она предприняла, ощущая в себе раздробленность, кем она была в период этого болезненного процесса, ее ответ убедил меня в том, что ей удалось обрести гармонию с собой. Цитирую, насколько помню, ее слова: «Я разговариваю с одной частью себя и слушаю. Потом разговариваю с другой частью себя и слушаю. И пытаюсь понять, чего от меня хочет душа».
Пациентка описывала душу как живое существо, женщину, указывающую ей путь. Кто-то скажет: «Она слышит голоса, она шизофреник». Вовсе нет. Все мы слышим так называемые голоса; это и есть комплексы – части нашей личности, которые говорят с нами, и мы становимся их заложниками, если отказываемся осознанно к ним прислушиваться. Эта женщина способствовала диалогу между эго и Самостью, диалогу, который может залатать раскол, возникший в прошлом. Ее способность довериться этому внутреннему процессу столь же важна, сколь и редка. Природа не выступает против нас. Поэт Рильке очень красиво выразился о том, что наши внутренние драконы в действительности могут искать нашей помощи: «Можно ли нам забыть те древние мифы, которые стоят у истока всех народов, мифы о драконах, которые в минуту крайней опасности могут стать неожиданно принцессами. Быть может, все драконы нашей жизни – это принцессы, которые ждут лишь той минуты, когда они увидят нас прекрасными и мужественными. Быть может, все страшное в конце концов есть лишь беспомощное, которое ожидает нашей помощи»[31]. Внимательная помощь преображает драконов, превращая их в источники энергии для обновления.
Вспомните данное Юнгом определение невроза как «страдания души, не обретшей смысла»[32]. Страдания поистине являются предпосылкой для трансформации сознания. В другой работе Юнг отмечал, что невроз – это «неаутентичные страдания»[33]. Аутентичные страдания предполагают встречу с драконами. А неаутентичные сопровождаются бегством от них.
Если Юнг и Рильке правы – а я думаю, так и есть, – наши драконы воплощают все, чего мы боимся, и все, что может проглотить нас, являясь при этом игнорируемыми частями нашей личности, которые могут оказаться чрезвычайно полезными. Если мы будем воспринимать их всерьез и даже любить, они отплатят нам сторицей, снабдив солидным запасом энергии и смысловым наполнением странствия во второй половине жизни.
Глава 3. Внутренний переворот
Основная задача первой половины жизни – формирование эго-идентичности. Каждый из нас знаком с кем-то, кто так и не покинул родительский дом. Иногда человек в буквальном смысле живет с родителями и ухаживает за ними; кто-то живет в доме через дорогу или в том же районе; а кто-то переехал за тысячу километров, но все равно остается у них под каблуком. Человек, не отделившийся от родителей психологически, все так же к ним привязан. Задача первой половины жизни не выполнена.
Не в полной мере развитая эго-идентичность тормозит развитие личности во второй половине жизни. Готовность ко второй взрослости не ограничивается географическим дистанцированием от родителей. Человек должен научиться добиваться результатов собственными силами. И в данном случае речь не только об оплачиваемой работе; это означает, что задача его стимулирует и он эффективно справляется с ее решением.
Кроме того, необходимо зрелое восприятие отношений. Неумение идти на компромиссы, отстаивать собственную позицию в конфликтах, неизбежно возникающих в любых отношениях, свидетельствует прежде всего о неспособности прочувствовать собственную психическую реальность. Более того, не следует забывать о своих обязательствах представителя социума во внешнем мире. У каждого из нас случались моменты, когда нам хотелось спрятаться от безумия окружающей реальности, и, нужно отметить, периодическое самоустранение, вне всяких сомнений, благотворно сказывается на душе. Но сбежать навсегда – значит лишить себя дальнейшего развития личностной идентичности. И снова Юнг весьма красноречиво выразился на сей счет: «Естественное течение жизни требует, чтобы молодой человек пожертвовал своим детством и своей детской зависимостью от физических родителей, иначе он рискует быть пойманным телесно и духовно в сети бессознательного инцеста.[34] «Страх есть вызов и задача, потому что только смелость может вызволить из страха. И если не пойти на риск, то значение жизни отчасти окажется под угрозой насилия, а все будущее будет приговорено к безнадежному устареванию, к серому монотонному свету вечно неуловимых блуждающих огней».[35]
Как мы уже видели, в середине жизни можно разрушить даже успешно развитую эго-идентичность. Разбитое при расставании сердце, неприязнь со стороны тех, кто должен был поддерживать и спасать нас, равнодушие к карьере – все перечисленное указывает на размывание эго-проекций и ощущение идентичности, которое они до сих пор подпитывали. Насколько бы успешно нам ни удавалось упрочивать эго-состояние, выстраивать собственный мир, кризисы перевала в середине пути сопровождаются растерянностью, фрустрацией и утратой идентичности.
Часто незавершенные задачи первой половины жизни проявляются со всей болезненной очевидностью лишь тогда, когда мы подходим к перевалу в середине пути. После развода, к примеру, человек может лицом к лицу столкнуться с неявной зависимостью, которую скрывал брак. Или же осознать, что проецировал на супруга родительский комплекс. Кто-то понимает, что не обладает никакими профессиональными навыками или уверенностью. И тогда ошибки первой половины жизни бумерангом возвращаются к нам, пробуждая негодование и желание кого-то в них обвинить.
Один из сильнейших ударов, наносимых перевалом в середине пути, – крах неписаной договоренности со вселенной, предположения о том, что благодаря нашему правильному поведению, доброму сердцу и благим намерениям в жизни все будет складываться прекрасно. Мы рассчитываем на взаимность от вселенной. Если мы выполняем свою часть работы, она платит нам сторицей. Многие древние тексты, включая Книгу Иова, доводят до нашего сведения крайне неприятный факт: никакого такого контракта нет, и всякий, кто проходит через перевал в середине пути, упомянутый факт постигает. Никто не усаживался в супружескую лодку, к примеру, не питая добрых намерений и больших надежд, какими бы сбивчивыми ни были показания компаса и каким бы бурным ни было течение. Оказавшись на руинах брака, мы переживаем крушение не только отношений, но и сложившейся картины мира.
Но, вероятно, самым сильным потрясением становится утрата иллюзии о превосходстве эго. Сколь бы успешными ни были проекции эго поначалу, влияния у него больше нет. Разлад эго означает, что человек больше не хозяин своей жизни. Ницше однажды заметил, что люди приходят в ужасное смятение, узнав, что они не боги. Хотя достаточно просто осознать, что ты не в состоянии толком контролировать даже собственную жизнь. Юнг подчеркивал душевный трепет, возникающий, когда мы обнаруживаем, что не хозяева в собственном доме. Таким образом, помимо шока, смятения и даже паники, основным результатом перевала в середине пути является смирение. Вместе с Иовом мы сидим на гноище, лишенные иллюзий, мучимые вопросом, когда же наша жизнь пошла наперекосяк. Но в этом испытании может родиться новая жизнь. Для встречи со второй половиной жизни мы можем призвать на помощь силу, обретенную в борьбе первой половины.
Если у нашего эго не хватает сил, мы не сможем осуществить сдвиг оси «эго – мир» к «эго – Самость». Все, что осталось невыполненным в процессе отделения и укрепления эго, превращается в препятствие для роста будущей личности.
Жизнь безжалостно вынуждает нас вырастать и нести ответственность. Какими бы упрощенными ни были эти слова, но взросление и в самом деле является непреложным требованием перевала в середине пути. Оно подразумевает борьбу со своими зависимостями, комплексами и страхами без постороннего вмешательства. Оно требует от нас перестать возлагать на окружающих вину за нашу долю и взять на себя ответственность за свое физическое, эмоциональное и духовное здоровье. Мой собственный психоаналитик однажды сказал мне: «Включи свои страхи в распорядок дня». Пугающая перспектива, но я знал, что он прав. Такой план вынуждал меня отчитываться, а для этого необходимо было мобилизовать все свои силы.
Во время перевала в середине пути никто не освобождает нас от обязательств перед детьми, от экономической реальности или требований долга. Но даже когда внешний мир продолжает ожидать от нас определенных усилий, мы обязаны обратить взор внутрь себя, если хотим вырасти, измениться, найти ту личность, что является целью нашего странствия.
Диалог Персоны и Тени
Окончание этапа доминирования эго, избавление от иллюзии того, что человек знает, кто он есть, и что он контролирует свою жизнь, неизбежно влечет за собой столкновение Персоны и Тени. Диалог между Персоной и Тенью в середине жизни помогает личности обрести необходимый баланс между
Персона (в переводе с латыни «маска») есть более или менее сознательная адаптация эго к условиям социальной жизни. Мы формируем множество вымышленных персон, ролей. Одной стороной мы поворачиваемся к родителям, другой – к работодателю, третьей – к любимому человеку. Хотя Персона облегчает взаимодействие с внешним миром, мы склонны не только путать Персону других с их внутренней сущностью, но и отождествлять самих себя с нашими ролями. Как утверждалось ранее, со сменой ролей мы переживаем потерю собственного «я». Персона симулирует индивидуальность, но, в принципе, как отмечал Юнг, «она нереальна вовсе: она лишь компромисс между индивидуумом и обществом»[36]. В той же степени, в какой мы идентифицируем себя с Персоной, социальным «я», мы будем испытывать тревогу в случае, если нас отрывают от внешней адаптации ради обращения к внутренней реальности. Следовательно, один из аспектов перевала в середине пути – радикальное изменение наших отношений с Персоной.
Поскольку большая часть первой половины жизни уходит на формирование и поддержание Персоны, мы зачастую пренебрегаем внутренней реальностью. И вот тут на сцене появляется Тень, включающая в себя все вытесняемое или не получившее должного развития[37]. Тень содержит все жизненно важное, но сопряженное с определенными проблемами для человека – злость и сексуальность, безусловно, но также радость, спонтанность и нереализованные творческие порывы. По меткому замечанию Фрейда, неврозы есть плата за цивилизацию. Требования, предъявляемые обществом, начиная с семьи, раскалывают психику, в результате чего Тень удлиняется. Тень рождается вследствие травмирования природы человека ради коллективных социальных ценностей. Соответственно, конфронтация с Тенью и ее интеграция позволяют исцелить невротический раскол и открывают возможности для роста. Юнг пришел к следующему выводу: «Если до сих пор считалось, что человеческая Тень является источником всякого зла, то при более внимательном изучении можно убедиться, что она не только состоит из достойных порицания склонностей, но также содержит целый ряд положительных качеств, а именно: естественных инстинктов, нормальных реакций, реалистичных прозрений и творческих импульсов и т. д.»[38]
К среднему возрасту мы обычно уже способны подавлять существенную часть своей личности. В период перевала в середине пути, к примеру, наружу часто выплескивается злость, поскольку все это время поощрялось ее подавление. Индогерманский корень
Прочие встречи с Тенью не менее болезненны, так как индивиду приходится признавать широкий диапазон эмоций, обычно неприемлемых в мире Персоны, в частности эгоизм, зависимость, похоть и ревность. В первой половине жизни мы можем отрицать подобные качества и проецировать их на других: он тщеславный, она чрезмерно амбициозна и т. д. Однако к среднему возрасту возможности самообмана истощаются. Утром в зеркале мы видим врага – самих себя. Несмотря на болезненность встречи с не столь благородными качествами, после их признания мы прекращаем проецировать их на окружающих. По мнению Юнга, лучшее, что мы можем сделать для мира, – избавиться от теневых проекций. Требуется немалое мужество, чтобы признать: дурное в мире – это дурное в нас, дурное в браке – это дурное в нас и т. д. Именно благодаря такому смирению мы делаем лучше мир, в котором живем, и закладываем фундамент для исцеления и своих отношений, и самих себя.
Встреча с собой также означает, что нам следует вернуться назад и взять с собой то, что было брошено и забыто: joie de vivre[39], нераскрытый талант, детские надежды. Если представить свою психику как мозаику, можно было бы сказать, что мы не сумеем пересчитать все ее элементы (не говоря уж о том, чтобы их «прожить»). Но каждый признанный элемент дарует исцеление и награду израненной душе. Так, мужчина, мечтавший научиться играть на пианино, женщина, мечтавшая поступить в колледж или летним днем покататься по заливу на лодке, – каждый из них может осуществить мечту, которая по той или иной причине осталась нереализованной. Мы не выбираем особенности своей психики, зато можем выбрать, любить или ненавидеть ее. Тем не менее многие из нас не ощущают себя достаточно свободными, чтобы признать собственную реальность. Нам недоставало эмоциональной поддержки родителей или примера позитивного родительского отношения к жизни; мы впитали в себя это пренебрежение и запрет на реализацию внутреннего потенциала. Для среднего возраста исключительно важно выдать себе разрешение жить в собственной реальности. Тот факт, что мы смертны, что наше время ограничено и что никто не освободит нас от бремени ответственности за нашу жизнь, служит мощным стимулом для максимального раскрытия личности.
Бунтарское поведение Тени в период перевала в середине пути – одно из проявлений попыток Самости вернуть личность в состояние равновесия. Ключ к интеграции Тени, непрожитой жизни, – в понимании того, что ее требования исходят от Самости, которая не желает ни дальнейшего вытеснения, ни фальшивого отыгрывания. Интеграция Тени требует, чтобы мы не только вели ответственную социальную жизнь, но были еще и честны по отношению к себе. Сужение мира Персоны дает нам понять, что мы жили на временной основе; интеграция внутренних истин, приятных и неприятных, – обязательное условие зарождения новой жизни и восстановления цели.
Проблемы в отношениях
Как уже упоминалось ранее, ничто в среднем возрасте не способно принести большее огорчение и ранить сильнее, чем длительные близкие отношения вроде брака. Подобные отношения отягощены бременем внутреннего ребенка. Мы привносим в них огромные надежды, очень сильно в них нуждаемся и наделяем слишком большим потенциалом к разочарованию. Любой, кто в среднем возрасте оглянется назад, содрогнется от осознания важности таких действий, как вступление в брак или выбор карьеры, нередко совершенных не одно десятилетие назад, и бездумности, с которой принимались эти решения. Молодые люди всегда влюблялись, давали клятвы на всю жизнь и рожали детей. И будут продолжать делать так же. Но в период перевала в середине пути многих ожидают конфликты с собой и с партнером, что оказывает на отношения серьезное давление. Крайне мало браков, где супруги среднего возраста не чувствовали бы серьезного напряжения. Либо развод служит знаковым событием, подводящим человека к перевалу в середине пути, либо брак становится основной точкой тектонического давления.
Чтобы лучше разобраться в роли и значимости отношений в период перевала в середине пути, нам предстоит глубже погрузиться в природу близости. Очевидно, что человек, которому мы вверяем свою душу, принимает на себя тяжкий груз. Более того, современная культура часто демонстрирует синонимичность брака и романтической любви. А ведь немалую часть истории брак служил средством сохранения и передачи ценностей, этнической принадлежности, религиозных традиций и власти. Браки по договоренности отличались большей прочностью, нежели основанные на любви, самом мимолетном из чувств. Аналогичным образом брачные союзы, которые строятся на взаимной зависимости, могут успешно сохраняться, если только не вмешается смерть или судьба. (Мой бывший коллега, тяжело переживший холокост, женился на женщине вдвое моложе себя, которая заботилась о нем к их обоюдному удовлетворению.) И правда, с какой стороны ни посмотри, браки, в основу которых положены функциональные потребности, имеют куда больше шансов сохраниться, чем те, что продиктованы романтическими ожиданиями и взаимными проекциями. Джордж Бернард Шоу заметил:
«Когда два человека находятся под влиянием самой безумной, самой обманчивой, самой скоротечной из всех страстей, им приходится клясться, что они будут пребывать в этом возбужденном, неадекватном и изнуряющем состоянии, пока смерть не разлучит их»[40].
На приведенной ниже схеме отображены типичные для гетеросексуальных отношений взаимодействия.
На сознательном уровне мы выстраиваем с окружающими эго-отношения, но романтический альянс на основе таких отношений мы заключать не станем. Эта честь выпадает аниме и анимусу – более или менее бессознательным контрсексуальным элементам психики.
Коснемся их очень кратко. Анима персонифицирует интериоризированную мужчиной феминность, на которую изначально влияют его мать и прочие женщины, окрашенную во что-то незнакомое ему и уникальное. Познание мужчиной анимы включает отношения со своим телом, инстинкты, ощущение жизни и умение налаживать отношения с другими людьми. Женский анимус – это ощущение своего маскулинного компонента, подверженного влиянию отца и культуры, но также уникального для нее. Анимус отвечает за приземленность, способности, умение фокусировать энергию и реализовывать свои желания. Однако основополагающая истина любых отношений заключается в том, что человек проецирует на Другого все то, что не пережил осознанно сам. Диагональные стрелки показывают эту проекцию от анимы/анимуса на эго и наоборот[41]. Из многочисленных представителей противоположного пола нас привлекают лишь некоторые подходящие объекты для проекции, которые в состоянии хотя бы временно ее удержать. Эти диагональные взаимоотношения обусловливают так называемую романтическую любовь.
Романтическая любовь дарит нам чувство глубокой привязанности, заряд энергии, надежду и ощущение возвращения домой. Любовь с первого взгляда – одна из самых примечательных таких проекций. При этом Другой может быть хоть убийцей с топором, но только он или она на данный момент в состоянии поддерживать проекцию. Очевидно, за проекцией стоит обычный человек, такой же, как и мы, который, без сомнения, проецирует на нас свои собственные огромные надежды. Но для нас Другой – особенный. «Этот человек не такой, как все», – говорим мы. Или: «Я никогда раньше не испытывал ничего подобного». Эта иллюзия подпитывается поп-культурой. Если объединить все песни из верхушки хит-парада, вышел бы текст примерно следующего содержания: «Я был глубоко несчастен (несчастна), пока в моей жизни не появилась (появился) ты. Мы открывали мир заново и воспарили на вершину блаженства, а потом ты изменилась (изменился), и мы все потеряли, и ты уехала (уехал), и я снова страдаю и больше никогда не полюблю до следующего раза». Меняется лишь пол исполнителя и присутствие или отсутствие гитары.
Совместная жизнь изо дня в день безжалостно стирает любые проекции; нам остается лишь инаковость Другого, который не будет и не может соответствовать масштабам наших проекций. Поэтому в середине жизни люди приходят к заключению: «Ты не тот, за кого я вышла замуж» («Ты не та, на ком я женился»). Но они такими никогда и не были. Они всегда были кем-то другим, незнакомцем, которого мы едва знали тогда и знаем чуть лучше сейчас. Поскольку на этого Другого проецируется анима или анимус, человек в буквальном смысле влюбляется в отсутствующие части своей личности. То чувство привязанности и возвращения домой так грело душу и вселяло такие большие надежды, что его утрата воспринимается как катастрофа[42].
Вся правда о близких отношениях сводится к тому, что они никогда не бывают лучше наших отношений с самими собой. То, как мы выстраиваем отношения с собой, определяет не только выбор Другого, но и качество отношений с ним. По сути, любые близкие отношения дают подсказку к тому, кем мы были в самом их начале. Таким образом, все отношения показательны в плане состояния нашей внутренней жизни, и не одни отношения не будут лучше, чем наши отношения с собственным бессознательным (вертикальная ось диаграммы)[43].
Отношения не были бы столь отягощены, не предъявляй мы к ним завышенные требования. Но какой вообще в них смысл, если они не отвечают ожиданиям нашего внутреннего ребенка? Смысл приходит, пишет Юнг, «когда люди чувствуют, что живут символической жизнью, что они актеры в божественной драме. Это приносит мир. Это дает единственное значение человеческой жизни; все остальное банально, и его можно отбросить. Карьера, производство потомства – все это майя по сравнению с тем, что ваша жизнь имеет смысл»[44].
Акцент с надежды на спасение волшебником-Другим смещается на роль, которую отношения могли бы сыграть в придании жизни большего смысла.
Бесспорно, модель близости, характерная для нашей культуры и надежд первой взрослости, та, что проповедует слияние или единение, – убежденность в том, что через союз с Другим половинка меня будет дополнена до целого, – себя изжила. Вместе мы одно, вместе мы единое целое. Столь естественная надежда человека, ощущающего себя неполным и неполноценным перед лицом огромного мира, тормозит развитие обоих партнеров. Когда повседневные трения семейной жизни истирают надежду и сопутствующие ей проекции, человек утрачивает смысл, а именно смысл, проецируемый на Другого.
С приближением среднего возраста мы оказываемся перед необходимостью найти замену модели единого целого, так как та попросту бесполезна. Модель, подходящая для второй половины жизни, при условии, что оба партнера берут на себя ответственность за свое психическое здоровье, изображена на рисунке далее.
Фигура, похожая на миску, обозначает открытый характер зрелых отношений. Каждая сторона отвечает преимущественно за свою индивидуацию. Посредством отношений партнеры поддерживают и поощряют друг друга, но не могут выполнять друг за друга работу по развитию, или индивидуации. (Важность индивидуации мы обсудим в пятой главе.) Данная модель предполагает отказ от надежды на спасение Другим. Согласно ей, оба партнера принимают участие в индивидуации и вносят в партнерство свою лепту, более полно раскрывая свою личность. Зрелые отношения, переросшие модель единого целого, требуют от партнеров принимать на себя личную ответственность, в противном случае браку грозит застой.
Чтобы выстроить зрелые отношения, человек должен сказать себе: «Никто не в состоянии дать мне то, чего я больше всего хочу или в чем сильнее всего нуждаюсь. Это могу сделать только я. Но при этом я могу оценить отношения по достоинству и вкладываться в них ради того, что они в действительности мне дарят». А дарят они обычно теплоту и близость, взаимное уважение и поддержку, диалектику противоположностей. Молодой человек, который использует отношения, чтобы укрепить нестабильное ощущение собственного «я», не обладает мужеством и дисциплинированностью, необходимыми для зрелых отношений. Если раньше он нуждался в одобрении, то теперь ему придется примириться с различиями. Если раньше он жаждал простой любви двух одинаковых людей, то теперь ему придется справляться с трудной задачей любить иного Другого.
Избавляясь от проекций и многочисленных невысказанных требований, мы получаем возможность обогатить свою личностью благодаря инакости партнера. Один плюс один не равно Одному, как предполагается в модели единого целого; в сумме получается три – два отдельных индивида, чьи отношения формируют третью единицу, которая побуждает их выходить за рамки их индивидуальных ограничений. Более того, отказываясь от проекций и делая упор на внутреннем развитии, мы начинаем постигать безграничность своей души. Другой помогает нам расширять возможности нашей психики.
Рильке описывал отношения как совмещение одного одиночества с другим[45]. Данное им определение, несомненно, близко к истине, ибо в конце нам остается лишь наше одиночество. Следует признать, что проекция не продержится долго, но опять-таки ей на смену придет нечто с более богатым содержанием. Учитывая бессознательность проекций, мы не можем постоянно пребывать в уверенности в том, что с Другим нас связывают истинные отношения. Но если мы примем основную ответственность за самих себя, то с меньшей вероятностью будем проецировать зависимости и несбыточные ожидания внутреннего ребенка.
Настоящие отношения, таким образом, рождаются из осознанного желания отправиться в странствие вместе с другим человеком, приблизиться к раскрытию тайны жизни, ступая по мостам общения, секса и сопереживания. Ницше однажды заметил, что брак – это разговор, бесконечный диалог[46]. Если человек не готов активно участвовать в этом длительном диалоге, значит, он не готов к длительной близости. Многие давно женатые пары прекратили вести разговоры, поскольку перестали расти как личности. Когда акцент ставится на личностном росте, тогда у каждого из партнеров будет интересный собеседник. Затормозить собственное развитие, даже в ложных интересах другого человека, – значит обречь супруга на жизнь рядом с раздраженным и угнетенным существом. Аналогично неприемлемым является и препятствование развитию со стороны супруга. Подобный брак необходимо кардинально пересмотреть, в ином случае он теряет смысл. Как видно из диаграммы на с. 92, в зрелом брачном союзе, открытом и диалектичном, присутствует четвертый двунаправленный вектор, обмен между двумя тайнами, внутренними контрсексуальными энергиями; это встреча одной души с другой.
Любовь, таким образом, – один из способов прожить символическую жизнь, о которой писал Юнг, встретиться с таинством, чье имя и сущность нам никогда не удастся постичь, но чье отсутствие загоняет нас в ловушку поверхностности. К среднему возрасту многие браки либо распадаются, либо находятся под угрозой развала. В прошлом индивидуумы, которые столкнулись с ослаблением проекций, находились под слишком сильным общественным давлением, чтобы искать альтернативы. Одни выбирали любовные романы на стороне, другие – злоупотребление наркотиками или алкоголем, третьи – сублимацию через работу и детей, четвертые – болезни, мигрени или депрессии. Позитивные варианты, как правило, не рассматривались. Сегодня такие выборы существуют, и, какими бы болезненными те ни были, они не так плохи, как застрять в ячейке, мешающей индивидуации супругов. Невзирая на добрые намерения и желания эго, правда выйдет наружу. Требуется мужество, чтобы пристально изучить эту ячейку, вобравшую в себя надежды и потребности двух людей, зато мужество исцеляет, помогает восстановить целостность и подарить жизнь после смерти.
Вера в волшебника-Другого не несет в себе ничего, кроме жестокого самообмана. Если вам кажется, что такой человек есть, можно с уверенностью утверждать, что это проекция. Если по прошествии длительного времени мы все еще находимся под опекой Другого, высока вероятность того, что мы попали в зависимость, которая сознательно или бессознательно подпитывается и поддерживается Другим. Этими словами я вовсе не ставил целью принизить мощную поддержку, которую партнер может оказать нам в нашем странствии. Я лишь хочу сказать, что мы всегда бежим от колоссальной ответственности за свою собственную жизнь. Я был знаком с одной весьма компетентной в своей сфере женщиной, которая однажды утром выставила мужа за дверь и в тот же день «подцепила» следующего супруга. Несмотря на высокий профессионализм, она так и не рискнула жить своей жизнью и вести нелегкий внутренний диалог.
Когда человек набирается мужества обратить взор внутрь себя, он получает возможность открыть дверь, ведущую к заброшенным частям собственной личности. Сняв с партнера непосильное бремя – воплощать смысл вашей жизни, – вы получаете стимул активизировать свой потенциал.
Недавно мне удалось послушать, как разыгрывались классические гендерно-ролевые партии, записанные в раннем детстве на наши внутренние кассеты. Оказавшись на грани развода, муж и жена обвиняли друг друга в том, как сложилась их жизнь. Мужчина заявлял, что вкалывал изо всех сил, чтобы добиться успеха, построить профессиональную карьеру и обеспечить семью. Он ответственно трудился, но внутри него росло негодование, вызванное отсутствием личной жизни. Гнев его обратился внутрь, началась депрессия, и в конце концов он пришел к выводу, что ему придется либо развестись, либо умереть. На что жена возразила, что все это время играла роль хранительницы домашнего очага, заботилась о нем и детях, совершенно забросив свои профессиональные устремления. Она также пребывала в депрессии.
Очевидно, жертвами были оба супруга. Эти партии были прописаны за них, и они исполняли их в меру своих способностей так же, как делали их родители, копя все двадцать лет внутри себя раздражение. Каждый внес свою лепту в общее несчастье, но чего можно ожидать от двадцатилетних юнцов, кроме как разыгрывания сценария первой взрослости? Они хорошо послужили институту брака, а вот сам институт не очень-то им помог. Смогли бы они остаться вместе или нет, зависело от взаимной приверженности личностному росту.
Незыблемая истина психики: изменись или увязнешь в раздражении, расти или умри внутри. Опять-таки проблема брака в среднем возрасте заключается в том, что отношения настолько заражены раздражением, что возможности для возрождения поставлены под неотвратимую угрозу. Всегда возникают сомнения, можно ли воскресить добрую волю и убрать негативную проекцию на супруга.
Нельзя не признать, что очень нелегко найти баланс между обязательствами перед окружающими и перед самими собой, однако попытаться просто необходимо. Эта тема не нова. «Кукольный дом» Ибсена звучит на удивление современно. Когда Нора уходит от мужа и детей, муж напоминает о долге перед церковью и семьей. На что та заявляет о долге перед самой собой. Ее супруг в полном недоумении. «Сможем ли мы все исправить?» – спрашивает он. Нора отвечает, что не знает этого, так как, обнаружив, что понятия не имеет, кто она такая, и что, по сути, все это время она проигрывала записи первой взрослости, она не может предсказать, какого человека твердо намеревается открыть в себе. Когда столетие назад «Кукольный дом» поставили на сценах европейских столиц, на пьесу посыпались нападки – столь велика была скрытая угроза институтам брака и родительства. Даже сейчас перед людьми, намеревающимися уйти из семьи или хотя бы изменить сковывающий их традиционный уклад, встают препятствия в виде общественного мнения, родительских моделей и чувства вины. Нора покинула семейный дом, обрекая себя на общественное порицание и финансовую нужду, ибо закон лишал ее имущества, родительских прав и финансовой свободы. Но она понимала: ей придется уйти либо в противном случае она умрет.
Чем раньше каждый из партнеров осознает необходимость индивидуации как raison d’etre (цели) отношений, тем выше вероятность того, что эти отношения сохранятся крепкими и долгими.
Естественно надеяться на то, что время каким-то образом ослабит напряжение в голове, заполнит пустоту внутри. Когда я прошу пары представить свой брак через десять лет на том же самом месте, им сразу становится понятно, что нужно что-то менять. Если один из супругов препятствует переменам, будьте уверены, что он все еще находится под властью тревожности и цепляется за проекции первой взрослости. Вполне возможно, упорствующий супруг будет вечно противиться необходимой ответственности. В этом случае он лишается права вето на чужую жизнь. Ни у кого нет права мешать развитию другого человека, это духовное преступление.
Когда партнеры признают наличие проблем и открыто просят друг друга о поддержке, есть все шансы на восстановление этого брака. При данном раскладе ни один из партнеров не является ни спасителем, ни врагом, а только партнером. Возможно, идеальный вариант для парной терапии – индивидуальная терапия для каждого из партнеров, чтобы сосредоточиться на личных потребностях, плюс совместное посещение сеансов, чтобы разобраться не только с изжившими себя паттернами прошлого, но также с надеждами и планами на будущее. Таким образом, брак может стать генератором процесса индивидуации.
Поделиться книгой: