Помоги проекту - поделись книгой:
Проблема состояла в том, что RAF, которая всегда с пафосом говорила о власти рабочих, о марксизме-ленинизме, который они так хорошо нам разъясняли, – ее на эту акцию невозможно было подвигнуть. Мы к этому времени разделились по задачам: RAF берёт фабрику, так как они лучше к этому подготовлены и у них лучшие материалы, а мы – гараж и машину. Конец «песни» был такой: RAF ничего не сделала, а мы тем не менее решили «сделать» автомашину Линхофа.
Группа состояла из трех человек. Один сидел в машине, двое вошли в открытый гараж, разлили пять литров бензина и поставили в угол бомбу с коротким запалом. Когда выходили из гаража, то задали себе вопрос: а что будет, если бомба не сработает? Чтобы было наверняка, один из нас зажег запал для розжига угля и бросил его в направлении гаража. И тут состоялась «гримаса террора», как позднее писали в газетах. Обоих отбросило к забору, на одном одежда была в лохмотьях. У второго товарища полностью, за исключением части, закрытой солнечными очками, обгорело лицо. Они потом через весь город гнали на автомобиле, а тот в это время держал свою морду на ветру, чтобы охладить ее. У первой же водяной колонки он обмыл раны. На этой акции мы опять убедились: бензин – адская вещь!
В Мюнхене была еще одна акция – в отношении некого судьи. Буйволы потом искали труп – они были уверены, что поджигатель не мог остаться в живых. Товарищи тогда влили пять литров бензина в подвал дома и зажгли запал для розжига бензина. Рука соратника даже еще не была у окна, когда подвал взлетел. Но с поджигателем, к счастью, ничего не случилось, поскольку он стоял за выступом. После этих историй мы были очень осторожны с бензином и всякими манипуляциями с ним.
Фрич: Еще раз к фразе «гримаса террора». Когда они арестовали того парня, всё его лицо было в волдырях, а волосы сгорели. В газете «Баварский курьер» появилось большое фото с таким заголовком.
Райндерс: Но его арестовали не в связи с этим. Буйволы не знали точно, что, собственно, произошло. После этого RAF планировала взять три банка, а четвертый мы должны были взять на себя. У них было достаточно оружия и материалов, чтобы осуществить задуманное. Мы встречались, обсуждали, высказывали свое мнение. По нашему мнению, это было слишком круто: четыре банка в один день! Будет много неприятностей. Буйволы наверняка задействуют весь свой огромный аппарат. В конце концов после долгих споров мы решились: да наплевать, мы сделаем это!
Мы много говорили о банках, и ситуация казалась нам благоприятной, чтобы начать действовать. К тому же нападение на четыре банка одновременно давало нам определенное преимущество. Но потом, в сентябре 70-го, мы всё же остановились на трех банках. Перед четвертым работали строители, вследствие чего у нас были определенные опасения. Было запланировано в один банк бросить дымовую шашку. Но от этого пришлось отказаться, когда мы увидели, что туда вошла женщина с детской коляской. Кроме того, один из нас ездил вокруг и создавал помехи для полицейской рации. Он делал такие помехи, что центральная едва-едва могла связываться с полицейскими машинами, а те вообще не имели связь с центральной. Первое нападение состоялось на углу Хауптштрассе и Райнштрассе. Была тревога – буйволы рванули туда. Вторая тревога последовала на Альтонаерштрассе. Они подумали, что первое сообщение было ложным. И вдруг третье сообщение из Штеглица, площадь Брайтенебах. Всё прошло очень даже здорово.
Херманн: Они на вас что-то повесили из-за этих акций?
Райндерс: Нет, как раз наоборот.
Фрич: Дела 1974 года они прекратили ввиду их незначительности.
Райндерс: Тут была интересная история в отношении преследования RAF и лжи буйволов. Через некоторое время с нами разговаривала одна журналистка из «Штерна». Она сообщила нам, что буйволы исходили из того, что на один из банков напали мы. Они якобы это знали, но не проявили к этому интереса. Они тогда всё это хотели повесить на RAF. Мы тогда, в противоположность RAF, существовали легально. На нашем процессе в связи с главным свидетелем Хохштайном для меня речь здесь шла о том, чтобы показать, как делаются главные свидетели, что на банк на Альтонаерштрасе напали мы. Концовка песни была такова: я якобы отказался от признания о нападении на банк. Ни одного слова тогда не было убрано из вранья Руланда, а буйволы его речь перевернули так, чтобы приговоры получили нужные им люди.
Ограбления банков, закрытые кассовые кабинки, пути отхода, шоколадные поцелуи для клиентов
Херманн: Какую функцию имели для вас нападения на банки?
Райндерс: Нам нужна была капуста для оружия и логистики. И это была хорошая возможность, как и прежде при незначительных акциях, наблюдать за людьми с оружием в руках. Мы действовали в ситуациях, которые были более стрессовыми, чем когда мы ночью бросали куда-то бутылки.
Мы спорили также о том, нужны ли нам люди, которые, получив в руки оружие, ощущают свою власть. Или же у них просто сдадут нервы, и они наложат в штаны? Этот аспект для нас вырисовывался всё более явственно. С одной стороны, нам нужны были бабки: на протяжении длительного времени у нас были проблемы с деньгами, особенно после того, как мы ушли в подполье. Их надо было доставать. Кроме того, нужно было помогать родственникам тех, кто сидел. С другой стороны, всегда важно знать, как товарищи будут вести себя во время акции, будут они спокойны и хладнокровны, или у них сдадут нервы.
Херманн: Как вы решали ситуацию, если вдруг один из служащих банка заявит вам, что не будет выдавать вам деньги, или один из клиентов встанет у вас на пути?
Райндерс: Тут однозначно он получит по морде, или мы выстрелим ему в ногу.
Фрич: Мы это часто обсуждали, что из-за денег не будем стрелять. Райндерс: В большинстве случаев мы ставили оружие на предохранитель. Мы брали его только на случай встречи с полицией. Но ни в коем случае не для использования его внутри! Только в случае необходимости, когда, например, какая-нибудь курица начнет передавать по факсу, – тогда она получит по ногам. Мы действовали довольно быстро – инициатива была в наших руках. Мы так распределяли между собой функции, что люди вообще не испытывали желания оказывать нам сопротивление.
Только один раз был случай – это в Лихтерфельде, – когда один кассир отказался выдать нам деньги. Мы сделали предупредительный выстрел в кассовый аппарат, но это его не сбило с толку. Тогда мы стали угрожать одной секретарше в надежде, что он выйдет из своей кабинки. Но он не вышел. Мы были в отчаянии: что делать?! Уже вообще хотели сматываться, но вдруг заметили, что в двери в кассовую кабинку с внешней стороны кассир оставил ключи. Это спасло ситуацию. В этот день мы спокойно вышли наружу.
Херманн: Какое чувство вы испытывали при нападении на банк? Был ли стресс?
Фрич: Ну, перед этим мы уже начали тренироваться. Преимущество банка состоит в том, что там всё статично и ты можешь хорошо планировать. Ты можешь проиграть все возможные варианты. Что может произойти? Что делать в этом случае? Всё довольно прозрачно, и накануне мы всё проигрываем. Как ты себя поведешь, когда у кого-то сдадут нервы или какой-нибудь дедушка с клюшкой пойдет на тебя? Всегда может что-то произойти: у кого-то сдадут нервы, да и полоумных всегда хватает.
Райндерс: Мы, к примеру, выбираем всегда самого сильного среди нас. У него задача – стоять посреди помещения или у двери, держать всех посетителей в поле своего зрения, а если кто-то хочет сбежать, приблизить его к себе. Но мы заметили, что люди не капризны, они всегда в ступоре от страха. Они скорее в таком…шоковом состоянии. Ты можешь с ними вообще не говорить. Они, как правило, неадекватны и не двигаются. Ты должен заставить их спокойно стоять.
Фрич: Есть такие маленькие психологические приемы. Например, ты стоишь перед окошечком в кассовую кабинку, а в это время другой участник заходит туда сзади. А кассирша сидит как парализованная и смотрит на твой пистолет. Иногда просто достаточно сказать: «Выходи!» Если она всё равно не двигается, то взводишь курок – и она вылетает пулей наружу. Эти детали мы заранее обсуждали. Чем мощнее ты себя подаешь, тем меньше неожиданностей. Это означает, что с самого начала надо создать совершенно ясную ситуацию. Это, правда, звучит брутально, но соответствующе. Неожиданностей не случается, если никому не приходят в голову глупые мысли.
Райндерс: Мы никогда никому не причиняли ничего плохого, даже наоборот. Во время судебных заседаний они были нам признательны, как мы с ними были дружелюбны и приятны! Каких-то значительных инцидентов не было.
Херманн: По каким критериям вы выбирали банки – например, на Зеленой дороге?
Райндерс: Было так. Среди нас было пять-шесть человек, которые знали практически каждый банк в Берлине. Я тогда совершенно был сбит с толку – ориентировался на банки, а не на улицы. Мы действительно знали почти все сберкассы, берлинские банки, банки для торговли и промышленности. Коммерческие банки мы не трогали – у них тогда уже были закрытые кассовые кабинки.
Фрич: Так или иначе, мы всегда шли туда, где больше денег.
Райндерс: Когда я только начинал, в Берлине было семь или восемь банков без кассовых кабинок. Были только решетки. После трех нападений не осталось ни одного банка без кассовых кабинок. Но сберкассы, которые относились к Берлинскому банку или к BHI (крупная фармацевтическая компания в Западной Германии – Б. Е.), имели внизу окошечко, так что ты мог угрожать кассиру. Коммерческий банк и другие имели закрытые кабинки, поэтому ты никак не мог приблизиться к кассиру.
Но тут в Берлине произошел случай, который сыграл нам на руку. Один перец грабил банк, где кассир отказался выйти из кабинки. Тогда грабитель вытащил управляющего банком и прострелил ему колено. После этого все чудненько выбегали из кабинок, и никто больше не кобенился.
Вообще, часто бывали случаи, когда все эти неожиданности были нами заранее предусмотрены. Один раз нам в руки попала должностная банковская инструкция, в которой было написано, что при нападении на банк надо следовать всем указаниям грабителей. Вероятно, для банков выходило дороже на протяжении нескольких лет платить подстреленному посетителю компенсацию, нежели зараз потерять деньги, которые они так и так компенсируют страховкой.
Фрич: Первым критерием были пути отхода. Как ты смоешься с места акции? На улице Вильмерсдорф нельзя было делать ограбление. А сегодня тем более: ты вышел и стоишь в пробке.
Райндерс: Мы обследовали местоположение банка с той точки зрения, чтобы при отходе могли прибыть к такому месту, где преследователь, какой бы он ни был, не мог гнаться за нами на автомашине. Было важно, чтобы нельзя было стрелять. То есть место должно быть такое, чтобы мы пешком могли перейти ко второй машине, а преследователь глупо стоял, поскольку не мог переехать через тротуар или сквозной проезд был слишком узок для машины. Мы всегда так делали из соображений безопасности, ибо никто не хотел на улице стрелять в преследователя.
Один раз был случай: нас кто-то преследовал, мы показали им пушку – и они приткнулись вправо. В другой раз в одном банке мы сами подняли тревогу. Это был вообще похабный банк. У кассира деньги лежали в тысячах мест, и он их собирал. При открытии одного ящика кто-то не увидел тревожную кнопку – и пошло. Когда мы садились в машину, то снаружи звенело. Нам навстречу выехала машина, убирающая мусор. Мы показали водителю пушку, но он всё равно бросился за нами в погоню. Буйволам он рассказывал героическую историю: он будто бы пытался наброситься на нашу машину, а мы его просто объехали и стреляли в него. Но, как сами буйволы потом говорили, они сильно сомневаются в том, что стрельба вообще была.
Херманн: А как вы вообще пришли к идее «поцелуй негра»?
Райндерс: Банк «Зеленая дорога» был нам удобен. Два года назад мы его «сделали» – взяли 230 000 марок. Там ничего не изменилось, поэтому мы его имели на прицеле. А идея «поцелуя негра» пришла к нам после «Лоренца». Мы были в отличном настроении, но после Стокгольма(12) всё пошло наперекосяк. Началась пропаганда, что мы, мол, действуем против простых людей. Создавалась атмосфера страха – люди чувствовали угрозу. Они даже объявили, что следующей похитят продавщицу цветов Хайке – так же, как Лоренца. Мы подумали и решили кое-что противопоставить этой пропаганде. Хотели продемонстрировать, что мы еще здес и что простым людям вообще не нужно нас бояться. Люди не ели «поцелуи негра», и это, наверное, было правильно, так как они были паршивы. Мы их закупили оптом у Вулвёс. Они были безнадежно старые. Нам тогда нужны были срочно деньги, поскольку у нас были потери: Ронни был арестован, и часть инфраструктуры пропала. Мы должны были в один день взять два банка, но не получилось по техническим причинам. Сначала выбыл один из наших, потом была проблема с машиной. Нам нужно было купить еще один автомобиль, поэтому на следующий день мы сделали банк в Шмаргенсдорфе.
Херманн: А как реагировали люди на «поцелуи негра»?
Райндерс: Однажды их раздавала одна женщина (это в районе Грюнер вега). Однажды надо было успокоить ребенка, девочку лет двенадцати, – она ужасно ревела. Мы с ней поговорили, пока она не успокоилась. В Шмаргенсдорфе люди их едва брали. Они были в ступоре от страха. Это всегда проблема – сначала они ужасно пугаются. RAF нас за такие вещи сильно критиковала.
С этого дня на нас снизошла большая популярность, но мы больше не хотели бы воспринимать это дело всерьез.
Херманн: А как вам пришла в голову идея раздавать листовки с конъюнктурной программой?
Райндерс: Да, мы подумали, что недостаточно просто раздавать «поцелуи негра». После всех арестов хотелось показать: мы еще здесь. Настроение среди левых было шатким: туда-сюда, вверх-вниз. А после арестов многие думали: а стоит ли оно того? Всё равно всех арестуют. Поэтому мы хотели всем показать, что мы существуем. Скорее это была самоирония.
Херманн: А что означает в вашей листовке фраза «…Надеемся, всё идет хорошо?»?
Райндерс: А, ну как раз про это. Нельзя забывать, что банковские служащие страшно боятся того, что буйволы приедут слишком рано. Посетители не знают, а банковские служащие знают очень хорошо, что наибольшая опасность исходит именно от буйволов. Дело в том, что когда они приезжают, то сразу начинают стрелять.
Херманн: Откуда ты это знаешь? Ты с ними говорил?
Райндерс: Нет, но ты знаешь это по тому, что замечаешь. Они хотят, чтобы ты быстрее ушел. Собственно, они всё делают для того, чтобы ты быстрее получил деньги и слинял.
Фрич: Есть буйволы, которые просто боятся слишком рано приезжать. Однажды это проявилось очень четко. Во время ограбления один из наших сидел дома и перехватывал переговоры полицейских для нашего дальнейшего анализа. Так вот, мимо этого банка проезжал один буйвол и услышал сигнал тревоги. Он стал повторять: «Прошу вашего указания». Это что?! «Я прошу вашего указания!»
Райндерс: Он стоял рядом с банком, ему надо было просто заехать за угол. Но у него не было желания. Когда мы в процессе отхода пересели во второй автомобиль, они все с мигалками подъехали к банку, а тот всё еще тупо хотел, чтоб его проинструктировали. У некоторых по-настоящему нет желания.
Фрич: Буйволы тоже были хитрые.
Райндерс: Была одна примечательная история в Мюнхене. Гангстер по фамилии Роммельмайер при ограблении банка взял в качестве заложницы одну служащую – так они ее застрелили. Было объявлено, что это он ее застрелил, хотя это сделали буйволы. С тех пор во всех банках настрой был абсолютно однозначным: только бы они не пришли! Я думаю, что уголовники в некоторой степени устлали нам дорогу, поскольку они делали такие вещи, которых мы никогда бы не сделали. Люди больше боялись. Когда вдруг пять человек внутри, то они тогда ничего больше не видят. Как правило, они могут напасть на одного человека, самое большое – на двух. А когда пять: один у кассы, второй у окна, блокирует окно….
Легальные и нелегальные левые, социальный скреп, обмен мнениями, финансирование
Херманн: Тут вот что бросается в глаза на понятийном уровне: вы отделяете себя от уголовников, а в прессе вас называют террористами. Какую бы вы тогда дали себе классификацию?
Фрич: Террористы? Я протестую против такого клейма! Террористы на другой стороне. Террор есть слепое насилие. А мы никогда не использовали насилие неразборчиво.
Райндерс: Мы же никогда не делали уголовных вещей. Это то, что отличает нас от уголовников. Они грабят банки, потому что хотят красиво жить, а нам нужны бабки, чтобы действовать дальше на политическом поле. Что сегодня часто замалчивается в отношении наших нападений на банки – так это то, что мы финансировали многие легальные проекты. Например, чилийская кампания после путча Пиночета финансировалась исключительно нами. Мы были единственными, кто быстро предоставил деньги. Мы финансировали газеты, все эти рабочие группы, выпуск листовок. Ну, конечно, не все, но многие проекты.
Херманн: Как у вас происходил обмен с легальными левыми? Ввиду того, что у вас был логистический аппарат, требовалось время для всей этой работы, было ли у вас еще время вести с ними политические дискуссии?
Райндерс: Мы имели не только нелегальные, но и легальные формы работы и многое обсуждали между собой.
Фрич: У нас было немного по-другому, чем у RAF. У нее было требование: ты должен после себя сжечь все мосты и с фальшивыми документами уйти в подполье. У нас же было так: пока буйволы на тебя не положили глаз, то ясно, что ты на легальном положении. Так меньше издержек. Для нелегального положения нужны люди, которые предоставят тебе фальшивые документы, нужна квартира – а это большой дополнительный расход. А кроме того, с людьми на нелегальном положении мы далеко не всё можем делать.
Фрич: Я незадолго до ареста был на легальном положении, и мы все были в других группах.
Райндерс: Иногда товарищи на нелегальном положении встречались с людьми, которые их знали, обсуждали что-то на встречах. Пусть даже они и говорили не много, но это всегда поднимало им настроение. Но вообще-то, мы делали это слишком редко. Это мы уже потом поняли, в тюрьме. Надо было это делать чаще.
Фрич: Я думаю, мы обсуждали много проблем – по крайней мере, с людьми, которые что-то сделали. Я, например, вспоминаю акцию с листовками после похищения Лоренца. Нами было запланировано распространить 50 000 листовок. Мы распространили 30 000. Подсчитали, что за полчаса один человек может бросить 200–250 листовок в почтовые ящики. При этом нужно было учитывать, что кто-то может позвонить в полицию. Вся акция должна длиться не более получаса. Так и было. В тот вечер в период между 19:30 и 20:00 было распространено 30 000 листовок. Невозможно подсчитать, сколько людей участвовало в этой акции. И это буйволов шокировало больше всего.
Райндерс: Это произвело на них впечатление – уже хотя бы потому, что их присутствие на улицах в это время было очень плотным. Они стояли на каждом углу.
Херманн: Еще раз к вопросу о структуре групп. Ствол в руках всегда подразумевает готовность при определенных обстоятельствах нажать на курок. Не было ли опасности, что такая готовность к насилию когда-нибудь сорвет стопор? Это может быть в группе или в личных отношениях. Как вы такое переживали?
Райндерс: Мы говорили об этом довольно часто. Получилось так, что у нас в группе было несколько людей, которые получили опыт с самого начала. Конкретный пример – история с RAF: Герд Мюллер, которого позднее на процессе сделали главным свидетелем. В Гамбурге застрелили буйвола. Между отделениями RAF Рольфом Полем, Иной Зипманн и мной был спор. Мы были шокированы тем, что Мюллер по этому поводу выражал что-то наподобие радости или восторга. Ну хорошо, была стрельба, буйвол мертв. Мы от этого не плачем, так как буйвол тоже стрелял и мог попасть в любого из нас. Но нет никакого основания радоваться и гордиться этим. Этот спор настолько тогда обострился, что мы ушли. У нас с самого начала проводилась беседа о правилах применения оружия.
Фрич: Ты уже замечаешь, как человек постепенно меняется. Когда люди получают в руки оружие, они действуют немного по-другому. Оружие в твоих руках что-то значит.
Херманн: Ощущение власти?
Фрич: Я думаю, да. У нас было два человека, чье поведение привело к жарким дискуссиям. Один из них был арестован вместе со мной. То, что он был арестован, – вообще случайность, так как против него вообще ничего не было. Он должен был снова легализоваться. И был уже практически на воле. Если бы буйволы пришли на день позже, он бы не провалился.
Хайн: Было ли такое, что вы некоторым товарищам говорили, что не очень хорошо, если они ходят с оружием?
Фрич: Ну…у одного из наших был такой пунктик. В конце концов, после долгих разговоров пришли к тому, что он должен быть легализован. И он наконец сказал, что хотел бы уйти работать на предприятие.
Райндерс: Использование оружия у нас всегда было предметом спора. Было ясно, что ни один из наших не вылетит из группы, если заявит, что при стычке он не будет стрелять. Это, конечно, смешно, когда ты в деле с оружием и не можешь его использовать, поскольку это довольно опасно.
Фрич: У нас постоянно были споры не об оружии вообще, а о его применении. Как ты поведешь себя в определенной ситуации? Например, идешь по улице, навстречу тебе буйволы. Всегда должна быть исключена возможная угроза случайным людям. Если бы у нас был кто-то, кто придерживался такой точки зрения: «А мне насрать, всё равно я убегу!», то ему бы ничего не отломилось. Поэтому у нас никогда не было бездумной стрельбы, если не считать Георга(13), но там была другая ситуация. С самого начала всегда думаешь, как ты подойдешь к делу. Вот ты идешь, а тебе навстречу буйвол. Ну так что – ему не повезло? А ты в это время размышляешь: что может произойти и как обойти эту ситуацию?
Райндерс: Разговоры крутились не только о посторонних прохожих, но и о маленьких буйволах. Как можно избежать конфронтации с ними? Он вечером хочет идти домой. Настрой должен быть такой: те буйволы, которые заезжают в банк, знают, что если они заехали, то ничего не случится. А когда он думает: «в моего коллегу сейчас где-то стреляют», то он становится первобытным. Они чувствуют какую-то угрозу для себя лично, поэтому у них появляется сильная мотивация искать врагов.
Херманн: Но иногда следствие всё же неизбежно: или ты уложишь полицейского, или он…
Райндерс: Только в случае крайней необходимости. Но не тогда, когда тебя остановит полицейский пост, потому что у тебя не горят габаритные огни. Ты же в этом случае не думаешь, что буйволу не повезло. Мы говорим: «У нас документы в порядке – можем показать».
Херманн: Вам встречался Грюнхаген из Ведомства по охране Конституции?
Фрич: У нас он странным образом не появлялся, а так посещал в тюрьме всех арестованных. Он только у троих не был: у Фрица и у нас двоих.
Райндерс: Первый раз Грюнхаген появился после тройного нападения в 1970 году. Тогда они забрали с собой Ину Зипманн после обыска в ее квартире. А после допроса он болтал с Иной и дал ей понять, что он не буйвол. Мы склоняемся к тому, что он был психологом. Это было время, когда полиция начала работать совместно с психологами. Затем, позднее, он появился при Шмюккере.
Херманн: После того, как вы в 1975 году попались, они вам не делали вообще никаких намеков на сотрудничество с Ведомством по охране Конституции? Они вам что-то предлагали?
Райндерс: Полгода я вообще не видел ни одного буйвола. Затем пришли сразу пять или шесть друг за другом. Это было незадолго до ареста Андреаса Фогеля в феврале 1976 года.
Херманн: А как просматривается ситуация в отношении Мёлленброка(15)? Он всегда появлялся в связи с Грюнхагеном.
Райндерс: Я о Мёлленброке немного знаю.
Фрич: При мне сначала приходили буйволы и хотели меня разговорить. Через несколько дней они оставили эту затею. Потом, после того как арестовали Рольфа и других, они снова пришли. Но об аресте стало известно не через СМИ. Ну вот, они пришли – прямо светились от радости: Пржитарски(16), Мёлленброк и еще двое буйволов. «Ты знаешь этих? – Они положили передо мной фото арестованных. – Это твой последний шанс, один из них уже поет». Я на это только рассмеялся. Мёлленброк, мой специфический «друг», пришел ко мне через неделю и начал (при этом нужно упомянуть, что мой отец был тогда довольно стар): «Твой отец тяжело болен, он при смерти. Если ты хочешь его увидеть, ты должен начать говорить. Тебе нужно рассказать самую малость, ну хоть что-то сказать, иначе ты не увидишь его никогда». Я чуть не съездил ему по роже. Тут вообще было что-то не так – ничего человеческого. Это было уже подло. При этом мне пришло в голову, что Мёлленброк приходил уже несколько раз и предлагал мне: если я уж не хочу выступать в роли главного свидетеля, то он мог бы наладить контакт с организацией, которая не обязана осуществлять уголовное преследование…
Похищение Петера Лоренца
В четверг, 27 февраля 1975 года, служебную машину тогдашнего председателя земельного ландтага от ХДС Петера Лоренца останавливают в Берлине на улице Кверматенвег. Последующие пять с половиной дней Петер Лоренц проводит в «народной тюрьме» «Движения 2 июня». В обмен на Лоренца выпускают двух участников демонстрации и пятерых заключенных различных западноберлинских групп партизан, которые после освобождения вылетели в Народную Республику Йемен.
Спустя двадцать лет берлинская газета «Юнге Вельт» опубликовала серию статей, в которой два участника рассказали, как всё происходило. Похищение Лоренца было своего рода вехой в истории леворадикальных боевых дружин в ФРГ. Это было первое и единственное похищение политика, которое сделало возможным освобождение товарищей.
Вопрос: Через неделю после похищения журнал «Шпигель» написал: «Четверг последней недели должен был стать для Лоренца короче. Впервые за несколько недель он хотел вернуться домой пораньше. В 8:52 главный кандидат (ХДС) попрощался со своей женой Марианной («Лебеди прилетели, скоро наступит весна») в Целенхофе, добавил «до вечера» и поехал в своем служебном черном «Мерседесе», управляемом водителем Вернером Совой, между Грюневальдом и коттеджами. Этот день стал для него длинным. Лоренца увидели только через двадцать четыре часа на свежем фото полароида, без очков, с картонной табличкой «пленный». Те, кто его сфотографировал и послал фото по почте, похитили его в четверг (27.02.1975) в 8:55 в 1,5 км от его виллы после того, как его «Мерседес» был блокирован четырех тонным грузовиком и протаранен «Фиатом», а его водителя Сову ударили черенком от метлы». Это было так?
Райндерс/Фрич: Почти. За исключением черенка от метлы. Метла была лишь маскировкой. Это, собственно, была железная труба, обмотанная изолентой. А вот чего не знал «Шпигель», так это того, что у нас были проблемы. С одной стороны улица Кварматенвег, лес, с другой – в основном виллы. А тот, кто ударил водителя со стороны леса, подметал лес. Так как Лоренц выехал в этот день на час позднее, этот человек целый час подметал лес, что никому не бросилось в глаза.
– Как долго держали Лоренца в плену?
Райндерс/Фрич: 5 дней.
– Какие требования были?
Райндерс/Фрич: Одно требование – освободить демонстрантов, попавших в тюрьму за участие в демонстрации в поддержку Хольгера Майнса. Затем они должны были отпустить шестерых пленных: Габи Крёхер Тидеман, Рольфа Хайслера, Рольфа Поля, Ину Зипман, Верену Беккер и Хорста Малера.
– Акция была вами довольно хорошо спланирована. Когда вы начали к ней готовиться?
Райндерс/Фрич: Сначала мы хотели достать деньги, поскольку сидели, в общем-то, на мели. Ограбления банков, которые мы до этого осуществили, принесли нам деньги, но их хватило лишь на несколько месяцев. Дополнительно мы финансировали легальные вещи, такие как журналы и радиопередачи. И мы подумали, что решим проблему основательно, прихватив мешок денег в Берлине. И с этой целью решили накануне акции обучить всю группу. Мы получили информацию о нескольких денежных мешках в Берлине. Нашли одного такого. Для прикрытия дали жертве погоняло Сержант – исходя из ливерпульской программы битлов «Одинокое сердце сержанта Пеппера». Это был совладелец Европейского центра. Кроме того, у нас была информация, что он «весил» 6 миллионов, то есть мог бы эту сумму спустить. Он был замешан во многих строительных делах в Берлине.
Для планируемой акции нам нужен был большой подвал или две квартиры – одна над другой. Похищенный должен был иметь хорошие условия содержания. Мы не хотели иметь отношения к мафиозным историям, когда похищенный содержится в тесном ящике, а потом становится инвалидом.
Наконец, мы нашли магазинчик на Шенкенсдорфштрассе. Когда нашли это место, то впервые пришли к единому мнению несмотря на то, что напротив была штаб-квартира ХДС, а за углом – охрана. Затем предприняли дальнейшие действия для похищения «Пеппера». Мы хотели, чтобы буйволы вышли не на нас, а подумали на «нормальных» уголовников. Они не должны были заранее знать, что мы способны на такие акции. Поэтому нам нужно было доставать автомобили другим способом, нежели обычно(2). Тогда можно было ждать у любой почты. Водитель обычно выходит из машины, мотор не заглушает. И мы подыскали такую почту, где рядом были гаражи. Мы знали, что водителю надо было дойти пешком до почтового ящика метров тридцать. Вскоре подъехал один, вышел, мотор не выключил – и мы угнали машину, не оставив следов.
Для передачи денег машину надо было переделать в такси со складывающимся багажником. Было запланировано, что один из нас должен был ехать в такси, а заложник – лежать в багажнике, чтобы его поменять на идентичный чемодан с деньгами. Это для демонстрации того, что, если вдруг буйволы будут ехать сзади, то им должно было быть ясно: какой-то тип едет в такси – и мыслей о какой-то передаче денег не возникнет.
Кроме того, мы начали обустраивать подвал. Всё, что нам было нужно, мы своровали на стройплощадке. Акцию «Пеппер» мы хотели провести в период с начала до конца декабря 1974 года. Однако развитие голодовки арестантов из RAF и других помешало этому. Голодовка началась 13 сентября 1974 года и продолжилась до 5 февраля 1975-го. Требование голодающих было, чтобы их содержали в нормальных условиях, то есть такое же, что и у остальных заключенных. Сначала проблемы не было, так как мы думали, что голодовка продлится недели две, максимум три. Однако мы сильно недооценили сложившуюся ситуацию.
К тому времени на всех легальных площадках резко возросла активность в связи с этой голодовкой. Мы стали принимать участие во всех легальных и не совсем легальных акциях, так что времени на более крупные акции не оставалось. Со смертью Хольгера Майнса и расстрелом председателя Верховного суда фон Дренкмана наши возможности по похищению «Пеппера» резко уменьшились. Акция в отношении Дренкмана было прямым ответом «Движения 2 июня» на смерть Хольгера.
Вообще, акция «Пеппер» был запланирована на Рождество, чтобы воспользоваться праздничной сутолокой. Но из-за мощных преследований правоохранителей нам стало ясно, что для обеспечения операции по Лоренцу надо подготовить что-то еще, ибо совместить обе эти операции мы не сможем. Была известна точная дата выборов – 2 марта 1975 года. Таким образом, операция «Пеппер» у нас отпадала, что сразу создавало нам существенные финансовые проблемы.
– Какова была цель похищения Лоренца?
Райндерс/Фрич: Освободить заключенных и поднять общий настрой, который тогда находился в упадке. Голодовка Хольгера и его смерть – это был тяжелый удар. Да, была сильная мобилизация, но психологически многие были сильно подавлены. Мы хотели показать, что кажущемуся всесилию государства можно что-то противопоставить.
Позднее, когда мы были уже в тюрьме, то часто обсуждали: не было ли похищение Лоренца ошибкой? Дело в том, что создавалось впечатление, будто освобождение арестованных стало чуть ли не главным пунктом нашей программы действий, поскольку в политическом плане ничего больше не происходило.
Нам был нужен успех. Мы бы не пошли на это дело, если бы не верили, что у нас есть реальный шанс на обмен. Если при занятии немецкого посольства в Стокгольме в апреле 1975 года боевиками RAF (команда Хольгера Майнса) имела в списке 26 арестованных, то мы исходили из того, что государство никогда не пойдет на то, чтобы освободить такое количество заключенных. Мы предполагали, что возможно освобождение не более 5–6 человек. После этого нас даже упрекали: дескать, мы были слишком компромиссны, не требовали невозможного.
Были долгие споры о том, кого внести в список. Основная мысль была такая: от каждой фракции хотя бы одного. При этом мы подумали об Ульрике Майнхоф, Андреасе Баадере, Яне Карле Распе и Гудрун Энслин. Вначале нам показалось, что всех четверых они не выпустят. Но тут опять возникала новая проблема: заключенные в Штамхайме сообщили нам, что они сами решат, кого внести в список.
Поделиться книгой: