Какими мы стали

Потом был медосмотр, «Для человека этого поколения у вас удивительно хорошее зрение!», сотня тестов на память, внимательность, концентрацию, сообразительность и стрессоустойчивость, договор на обучение – и семь месяцев бешеного вращения шестеренок в мозгу.

Прямо как в одном из тестов: если эта шестеренка крутится в эту сторону, то куда будет крутиться вон та? Правильный ответ: у сходящих с ума шестеренки крутятся во все стороны разом – а тут попробуй с ума не сойти!

Но Филипп справился: все вызубрил, сдал теорию, прошел через практику (как же повезло с наставником и инструктором!) и даже полюбил «аварийные игры», от которых выла половина группы. А как их не полюбить, когда за время обучения привык наслаждаться свистом пара в кипящей голове?

Хотелось ли отступить? Еще как! Особенно когда наставник в первый же день практики усмехнулся: «Ну что, попробуешь сам?» – и сердце прыгнуло в пятки. Филипп попробовал, правда, не в этот день и крепко сжав зубы, чтобы не стучали. Потом, растирая холодные руки, задумался: а точно хочет возить пассажиров? Готов взвалить на себя эту ответственность?

Но как же расстроится тот пятилетний мальчик, яростно заверявший, что будет подземным машинистом, – если взять и сдаться в шаге от мечты. Значит, никаких сомнений. И вообще, хтонь он или кто?

Через пять месяцев, сдав дополнительные экзамены, Филипп вышел на самостоятельную смену. С трудом успокоился перед медосмотром: не хватало, чтобы из-за волнения завернули; потом чуть не затянул срок осмотра состава. Чертыхнувшись, забрался в кабину, наткнулся на отражение в зеркале – растерянный веснушчатый парень, который, судя по глазам, готов все бросить и сбежать, ровно как в начале практики.

Улыбнулся: «Ну чего ты, не расклеивайся, все будет хорошо!» И почувствовал, как состав откликнулся волной тепла: о, ты новенький, не волнуйся, я помогу!

Сразу стало ясно – смена пройдет как надо.

Не все хтони могут подтягивать, перекрещивать, разрывать и связывать линии вероятности. Филипп раньше тоже не мог – но однажды, замерзнув на остановке, от безысходности ударился в философию и дошел до того, что жизнь похожа на длинное-длинное путешествие по железной дороге, и ты в этом путешествии и машинист, и диспетчер, потому что и состав ведешь, и стрелки на линии переключаешь – делаешь на развилках тот или иной выбор. И раз он с железной дорогой, пусть и подземной, на «ты», он мог бы запустить драконьи лапы в чужие жизни, подергать их стрелки, переплести так, как хочется, линии вероятностей их судеб?..

Странная была логика – но, замерзая, ты поверишь и не в такие чудеса и абсурдные взаимосвязи. Поэтому Филипп представил, как одним щелчком переключаемой стрелки приближает автобус, который, если верить картам, только-только выехал с конечной. Может быть, карты ошиблись, а?..

Автобус тут же вывернул из-за угла и распахнул двери. Попав в тепло, Филипп разомлел и совершенно забыл о странных мыслях. Вспомнил случайно через пару месяцев – когда разошелся дождь, а до дома было еще двадцать минут. Посмеиваясь, закрыл глаза, вообразил, как дергает рычаг… И понял, что по макушке ничего не стучит.

Со временем научился делать это так же машинально, как управлять поездом. Больше не приходится ни рисовать в голове рельсы, ни тянуть за рычаги; достаточно поймать ощущение власти – и…

Пускай выйдут из строя наушники – ненадолго, но достаточно для того, чтобы их снять. Пускай на следующей станции войдет музыкант, достанет из-под пальто саксофон и отвлечет игрой. Пускай…

Когда человек, пахнущий смертью, выскакивает из вагона вслед за саксофонистом: «Подождите, что за песню вы играли?» – Филипп вытирает пот с висков. Теперь все будет хорошо: эти двое разговорятся, поднимутся на поверхность, саксофонист предложит еще поиграть, а умирающий заметит знакомую кофейню и угостит его кофе. И вдруг, решившись, попросит: «Научи меня. Необязательно на саксофоне, на чем угодно!» И дальше… Дальше жизнь станет гораздо привлекательнее смерти.

Был бы Филипп ангелом – было бы проще: стольких заблудившихся подхватил бы и вынес на крыльях к свету. Но он – хтонь, подземное чудовище; и делает то, что может делать как чудовище.

И кажется, у него неплохо получается.

А пока – двери закрываются, поезд отправляется. Хорошо, что через три станции – перерыв на обед: все-таки переключать линии вероятности в таком количестве ужасно тяжело.

Первый самоубийца попался Филиппу через месяц работы: прыгнул, едва поезд показался из тоннеля. Тут хоть дергай тормоз, хоть не дергай…

Филипп, конечно, дернул. Пока поезд останавливался – повторил, что делать, словно был машиной с заданным алгоритмом, а не живым человеком: сообщить диспетчеру, дождаться снятия напряжения с контактного рельса, выйти из кабины, извлечь тело. А, да, предупредить пассажиров!

Не зря так долго зубрил теорию: действовал быстро и отрешенно, ни о чем не задумываясь, ничего не чувствуя. Когда вытащили тело на платформу, по каменной стене спокойствия пробежала трещина – словно кто-то ядовито шепнул на ухо: «А ты ведь мог быть по другую сторону происходящего, отвернуться, не любоваться на фарш, оставшийся после мясорубки колес. Но не-ет, попала вожжа под хтонический хвост, захотелось под землей ползать… Доволен, об этом мечтал? Увольняйся, не увольняйся – шрамы этого опыта ничто не перекроет».

Состав забрал резервный машинист. Потом были рапорт, медицинское освидетельствование, шутка от кого-то из коллег: «Молодец, план выполнил, жди премию за сбитого человека!» И приказ о направлении в санаторий.

А в голове так и билось гулко, тяжело, как иногда бывает при мигрени: «Эти шрамы ничто не перекроет».

День в санатории был неплохим, но серым, приглушенным, безвкусным, словно Филипп превратился в ватную куклу – каких эмоций можно от куклы ждать? А ночью он подскочил – живой, обожженный мыслью: «У меня на глазах умер человек». И разрыдался, будто младенец, который только и умеет плакать.

Как должна была взбрыкнуться жизнь, чтобы самоубийца не смог этого вынести? Или, может, она не взбрыкнулась – давила медленно и выверенно на болевые точки, оставляя без опоры; так что однажды человек спустился в метро и прыгнул под поезд, догадываясь, что смерть будет ужасной, но жизнь – куда страшнее?..

И Филипп ничего не мог сделать – ни как машинист, ни как хтонь. Хотя ведь хтонь чувствует чужие эмоции, и если бы можно было выдернуть из этих эмоций желание умереть… За мгновение до прыжка, ага; это ж каким чутким надо быть, чтобы такое провернуть!

Тогда, значит, заранее, профилактически?..

До утра Филипп гуглил хтонические способы воздействия на эмоции – и в конце концов, то ли на пятой странице Гугла, то ли где-то в рекламе, наткнулся на курс проведения через хтоническую тень. Там обещали научить, как выдирать даже те ненужные установки, которые пустили корни, уж тем более – смахивать сиюминутные порывы. Кажется, то что нужно.

Пробежавшись по отзывам, Филипп оставил заявку – и уже в следующий выходной пришел на первое занятие. А через месяц, осмелившись, избавил от невыносимого ужаса перед собеседованием случайную девушку в кафе. Когда она, выпрямившись, удивленно повела плечами, Филипп воодушевился – и стал соображать, как прикрутить это к работе в метро.

Когда ты машинист, каждого подозрительного человека не затащишь в свою тень, не избавишь от душевной занозы – если, конечно, не умеешь разрываться. А заниматься этим в выходные – значит вообще перестать отдыхать и самому превратиться в потенциального самоубийцу.

Сначала Филипп прикидывал, можно ли открыть пространство хтонической тени перед въездом в тоннель, пропустить через него весь поезд и как-нибудь при этом не упасть в обморок. А потом придумал игру в дракона.

Поезд – это я. Пассажиры – внутри меня, внутри моей хтонической тени. Значит, смахнуть их эмоции будет несложно.

Так и оказалось.

– Может, пора вниз? Там, где ты дышишь телом[3]… – бормочет Филипп. Подъезжает к станции, открывает двери и уступает место сменщику Леше.

Теперь можно потянуться, привычно проводить взглядом уходящий поезд и уйти на обед.

Когда твое ремесло – лодка, весло и немного хтонической магии, то и жизнь хороша, и жить хорошо.

Твое сердце вернет мне весну

– Здравствуйте, агентство «Хтонь в пальто» слушает.

– Здравствуйте! Я однажды обращался в ваше агентство со странной просьбой… Вы не обязаны помнить, конечно, я просто хочу предупредить, что в этот раз просьба будет не менее странной.

– Хорошо, говорите, пожалуйста.

– Я хотел бы встретиться с хтонью по имени Лия. У нее белые волосы, по несколько сережек в ушах и… и очень острые когти. Подскажите, у вас такая еще работает?

– Да, работает. Вы хотите в рамках заказа или?..

– В рамках заказа, конечно. Я готов заплатить.

– Сегодня?

– Если она свободна, будет замечательно, но меня устроит и любой другой день.

– Думаю, организуем сегодня. Подскажите ваши имя и адрес.

– Имя – Вадим. Адрес тот же, но если надо продиктовать заново…

– Нет-нет, я всё нашла. Передам ваш заказ, Лия приедет в ближайшее время.

– Спасибо. Не просто большое – огромное.

«Дура! – шипит Лия по дороге к метро. – Какая же ты дура, двадцать шесть лет, а мозгов меньше, чем у ребенка!»

Не надо было лезть бедному парню в душу, тем более когтями ее трогать! Но его внутренний мир, изголодавшийся по вниманию, звал к себе, и показалось: ничего страшного не случится, можно выйти за рамки заказа, ведь эти рамки такие условные.

Хтонь может делать все, что посчитает нужным, если это не навредит заказчику. Подумала, не навредит, – и вот, пожалуйста, теперь Вадим просит приехать. А интуиция шепчет: «Ничем хорошим это не обернется».

Толкнув тяжелую дверь на входе, Лия вытаскивает из кармана проездной и выдыхает, стараясь успокоиться. Хватит себя грызть, это ничем не поможет. Да, сглупила, наворотила дел – и постарается распутать так, чтобы все остались довольны.

Непростая задачка – но ведь ради таких и устраивалась в агентство, да?

Вадим встречает в прихожей.

– Здравствуй. Извини, что снова тебя позвал, но тут такое дело… Или ты сначала хочешь кофе?

– Не в такую погоду, – качает головой Лия.

С виду он в полном в порядке: розовощекий, живой, совсем не та фарфоровая кукла, которая встречала в прошлый раз; но если заглянуть внутрь… Ну да, совершенно жуткое нагромождение чувств, самые яркие – отчаянная, болезненная жажда внимания и страх.

Молодец, отличная хтонь в пальто, ничего не скажешь!

«А я сейчас и не в пальто», – огрызается Лия. И просит:

– Давай пройдем на кухню – или в комнату, куда хочешь, – и ты все расскажешь.

Кажется, Вадим тоже считает кухню более располагающей к серьезным беседам – или просто не хочет впускать дальше в квартиру ту, кого уже впустил в сердце? Предлагает воды; Лия соглашается, чтобы не показаться колючей, но делает буквально пару глотков.

– Итак?..

– Вынужден признать, что начать не так просто, как хотелось бы, – разводит руками Вадим.

А она успела соскучиться по его специфической манере разговора.

– Но, впрочем, если вспомнить прошлую встречу, когда ты одарила вниманием мою душу… Я влюбился. Нет, я не уверен до конца: это сложное, дикое чувство, оно колет изнутри то одним шипом, то другим. Совсем не как твои когти. – Покраснев, он поясняет: – Это я потом понял, что ты не просто коснулась моей груди, а залезла в нее когтями, чтобы пощупать душу и тем самым…

Лия прикусывает губу. Какой проницательный молодой человек. Правда, насчет влюбленности он не прав: не успели дикие чувства настолько разрастись и одурманить то ли сладким запахом, то ли жгучим ядом.

– Скажи… – Вадим, поколебавшись, заглядывает в глаза, – на что похожа моя душа? Как она ощущалась, если ощущалась хоть как-то?

Кажется, он ни на что не претендует, не просит о взаимной симпатии или хотя бы дружбе. Всего лишь ставит перед фактом: «Так получилось, я влюбился». А вот его внутренний мир другого мнения: с шорохом и щелчками складывается в радостно-нежный узор.

«Как хорошо, что ты пришла. Без тебя так плохо и серо. Посмотри еще на меня, посмотри».

Зараза.

– На калейдоскоп, – вздыхает Лия. – Сотня разноцветных осколков, которые образуют картинки. Ужасно красиво, я поэтому не устояла и полезла; хотя, конечно, не стоило.

– Почему же? – удивляется Вадим. – Поверь, ты не доставила неудобств, исключительно удовольствие! Все-таки мой внутренний хаос действительно много лет был незамеченным. Правда, побочным эффектом оказалась влюбленность и, если начистоту, мой страх перед ней. Я никогда не влюблялся так быстро и так сильно, поэтому растерялся, когда понял, как обстоят дела. Но ты мне совершенно ничем не обязана!

«Останься с нами! – калейдоскоп жадно шелестит осколками. – Ты одна видишь все как надо!»

Вик в свое время подкупил тем, что абсолютно не претендовал на свободу. Нет, он проявлял собственничество, пускай и в шутливой форме – прикусывал ухо или плечо и шептал: «Моя»; и поначалу даже ревновал, пока не принял мысль, что достаточно хорош, чтобы от него не хотелось уходить. Но никогда не требовал встречаться в каждые совпадающие выходные и не настаивал на том, чтобы съехаться.

После череды парней с убеждениями «Ты – моя девушка, а значит, мы вместе везде и всюду» это было глотком свежего воздуха. Лия чувствовала себя вольной птицей – и сейчас, когда чужой внутренний хаос отчаянно жаждет запереть в клетку и день за днем пожирать лакомое внимание, хочется подскочить и сбежать.

Погодите, а почему без нее хаос чувствует себя до дрожи голодным? Неужели…

– А ты сам-то на себя смотрел?

– Что? – не понимает Вадим. – Ты к чему…

– Ты смотрел на свой внутренний хаос? – перебивает Лия. – Или ждал, когда на него посмотрит кто-нибудь другой?

Судя по тому, как он теряется, – нет, не смотрел. Замечал – да, но краем глаза; иногда находил в нем удовольствие, но вряд ли разглядывал с жадным интересом, как делал бы это другой человек. Как делала она.

Надо же было так промахнуться!

– В прошлый раз я дала тебе очень глупый совет. Не спеши искать человека, рядом с которым будет комфортно. Для начала сам найди контакт с внутренним хаосом.

– Но как? – оторопевает Вадим. – Как я могу быть зеркалом для самого себя?