Какими мы стали

– О, – улыбается Лия, – этому я сейчас научу.

Запускать когти в чужую душу – прекрасное занятие. Но еще прекраснее – когда человек делает это сам.

Хорошо, что зеркало в прихожей в полный рост: карманное бы тоже подошло, но так – нагляднее. Лия подводит к нему Вадима и кивает:

– Рассматривай. Но не как себя – как другого человека. Будто видишь первый раз.

Сначала Вадим хмурится, и Лия не читает – угадывает его мысли: «Что за ерунда, зачем мне этим заниматься, ну что я тут не видел?» Поначалу все так думают, а потом…

– Так у меня, оказывается, эта прядка вьется! Вот почему никак не хочет спокойно лежать за ухом! И как этот любопытный факт прошел мимо моего внимания…

То ли еще будет!

Сначала Вадим смотрит на себя прямо. Потом – наклоняет голову под разными углами; разворачивается боком; даже спиной встает.

Лия наблюдает от входной двери, чтобы не попадать в отражение и не смущать, – и улыбается уголками губ. Внутренний калейдоскоп перетекает из тревожного хаоса в хаос упорядоченный и, отвлекшись от нее, жадно требует внимания Вадима: ну же, давай, хватит рассматривать себя снаружи, загляни внутрь!

Надо бы подсказать ему, как…

Но Вадим соображает сам: все-таки умный и чуткий парень. Замирает перед зеркалом, взгляд у него рассеивается – и осколки, вздрогнув, складываются в вихрь восторга: наконец-то ты, именно ты нас видишь!

Разноцветный хаос Вадим рассматривает, по ощущениям, не меньше получаса, так что Лия прислоняется к стене, устав стоять. В реальности же наверняка проходит не больше десяти минут; просто топтаться без дела – худшее наказание, даже когда любуешься, как человек знакомится с собой.

Потом Вадим растерянно улыбается:

– Как-то я неожиданно вымотался, – и садится на пол.

– Интересный опыт всегда выматывает. – Лия опускается рядом.

И не без удовольствия замечает: калейдоскоп шелестит сам по себе, не пытаясь обвить стеклянными щупальцами и уговорить остаться.

– Знаешь, – задумчиво делится Вадим, – когда я смотрел на себя снаружи и внутри, я подумал, что… Хочу быть фотографом. Если я научусь видеть других людей под разными углами и замечать их души, я же смогу показывать им те стороны, которые они никогда в себе не замечали.

Лия чуть не кивает: «Обязательно сможешь». Эта встреча напомнила: у всего есть последствия и порой уверенный тон может только навредить.

– Ты можешь попробовать. Для начала – поразглядывать других, а уже потом…

– Я не буду кидаться в это дело сломя голову, – торопливо обещает Вадим, будто если не убедит Лию в серьезности намерений, то она возьмет и запретит, и наперекор ни за что не пойти.

Забавный парень.

Они так и сидят на полу – молча, плечом к плечу. Лия наблюдает за Вадимом, Вадим, кажется, тоже во все уши слушает себя – идиллия. От жуткого нагромождения его чувств остался только легкий бардак, а главное, что болезненная жажда внимания, отчаянно ищущая опору вовне, нашла ее внутри – и перестала быть болезненной. Да и жаждой внимания, пожалуй, тоже: теперь это искренний интерес, желание узнать поближе.

Как – вспоминается вдруг – у девушки, просившей устроить свидание с собой. Везет же на заказы, где приходится человека к самому себе лицом разворачивать.

А к Лии у него сейчас… ага, неловкая симпатия. Сойдет.

На прощание Вадим улыбается:

– Я, кстати, купил ловец солнца. Сейчас понимаю, что ты была права: у нас немало общего. Мы оба улавливаем из окружающего мира кто солнечные лучи, кто странные ощущения и, пропуская через себя, транслируем как и куда можем. – Смутившись, он тянется к непослушной прядке, но все-таки не заправляет ее за ухо. – А еще это просто красиво: цветные пятна на обоях, подоконнике, шкафу…

Коснувшись его пальцев: «Извини за прошлый раз и спасибо за этот», Лия спускается по лестнице чересчур торопливо для того, кто не любит жару. Выйдя из подъезда, вдыхает пропитанный солнцем воздух; на мгновение задумывается, не взять ли холодный кофе, и, махнув рукой, идет к метро.

Попадется что-нибудь по пути – возьмет, не попадется – ну и ладно.

Хорошо, что получилось всё распутать. В следующий раз будет осторожнее: не хватало кому-нибудь еще вляпаться в несвершившуюся влюбленность.

Это еще кто кого учил!

«Послезавтра будешь стажировать оператора», – пишет Вик.

«С чего это?»

«С того, что я теперь твое начальство;) Давай-давай, пора взрослеть».

Вот на это Крис обижается – недолго, правда, но от всей души. «Пора взрослеть»! Как будто он недостаточно взрослый! Как будто взрослым теперь считается тот, кто обучил стажера!

Но он же… Нет, ладно, Тори он не обучал – только наблюдал за обучением; значит, не считается. И придется теперь…

Кто хоть будет, мальчишка или девчонка? Наверняка девчонка: мальчишки почему-то не хотят в операторы. Хотя взяли же полгода назад на южную точку паренька лет двадцати; интересно, уже сбежал или пока работает?

Вздохнув, Крис потирает уставшие от наушников уши: полдня спасается от жары в метро, а чтобы не слышать людей, включил музыку. Ладно, ладно, раз уж Вик зазнался и почти приказывает, он побудет наставником – кажется, впервые в жизни, ведь обычно операторов отдавали сдержанной и солнечной Санне.

Не потому ли, кстати, она Санна – от искаженного sunny?..

Если подумать, это даже приятно, что оператора наконец-то доверили ему. Все-таки почти пять лет работает, солидный опыт! Уж найдет чем поделиться – пускай раньше изо всех сил отбрыкивался.

Вик прав: пора взрослеть и обучать других.

В пятницу Крис приходит в агентство около половины десятого – не столько из-за волнения, мерзко зудящего внутри, сколько из желания прогуляться по прохладной… да кому он врет, всего лишь не слишком жаркой улице. Открывает окна, греет воду для кофе, угощает мармеладом пришедших вместе Лютого и Тори; успевает даже мысленно поохать: все-таки Вик сошел с ума, он же никого никогда не учил, да как!..

А без десяти десять звонят в дверь, и Крис подскакивает открывать.

– Привет. Ты Даша и ты на стажировку?

Она замирает на пороге – растрепанные черные волосы с сиреневыми прядями, белая футболка «Иди на мой голос»[4], синие шаровары. Рассматривает удивленно, недоверчиво, и Крис спешит успокоить:

– Я не кусаюсь. За двоих в комнате ручаться не могу, но я – точно нет.

– Да не, – Даша мотает головой, – я не боюсь. Просто я тебя, кажется, видела в метро; позавчера, что ли. Точно помню фиолетовые волосы и кучу сережек. Еще подумала, что если бы ты звонил в агентство, то обязательно сказал бы «Здрас-сьте!». А тебе и звонить никуда не надо.

– Но я все равно говорю «Здрас-сьте», это ты угадала, – фыркает Крис. – Но сегодня говорить будешь ты. – И кивает в сторону операторской.

– Да без проблем!

Потрясающе уверенная девушка. А он в первый день ходил хмурым, готовился к провалу и язвил абсолютно всем – ну, кроме заказчиков; хотя и тем под конец ужасно хотелось.

Когда оператор-наставник (совсем забыл, как ее звали) попросила говорить не «Здрасьте», а «Здравствуйте», огрызнулся: «Как хочу, так и говорю!» Был уверен, что тут же вышвырнут, но Гор, услышав о споре, неожиданно встал на его сторону: «Да ладно, пускай говорит так. Будут в нашем агентстве разные голоса, это же здорово».

Потом в ответ на попытки переучить показывал язык: «Мне Гор разрешил!» – и остался в итоге оператором с «Здрасьте, “Хтонь в пальто” слушает».

Интересно, а как говорит Даша? Может, научить ее хулиганить?..

За час звонят всего однажды – просят составить компанию в уборке: «Нет-нет, помогать не нужно, мне бы с кем-нибудь поговорить, чтобы веселее было».

Приняв заказ, Даша хочет назначить хтонь, но Крис останавливает:

– Пускай сами выбирают, так интереснее.

Конечно, через «Камень, ножницы, бумага».

Тори, выкинув бумагу против камня, с наигранно страдальческим вздохом уезжает, а Лютый оттаскивает кресло-мешок в дальний угол, куда не дотягиваются солнечные лучи, и, кажется, пытается задремать. Чтобы не мешать, Крис уводит Дашу обратно в операторскую, предлагает чай-кофе (Даша отказывается) и усмехается:

– А теперь я буду учить тебя плохому.

– Если ты до сих пор работаешь, значит, это плохое не такое уж плохое.

Крис одобрительно хмыкает: Тори во время стажировки сидела в углу и пикнуть боялась, а эта вон как разошлась.

– Оно и правда не такое уж плохое, но остальные операторы так не делают, только я. Хотя, может, после истории с сектантами…

– Это когда двух хтоней чуть не прирезали?

– Между прочим, – Крис понижает голос, – именно тех, с которыми ты сегодня работаешь.

В глазах Даши мелькает смесь ужаса и любопытства. Первый логичен, второе более чем понятно. Сколько себя ни осуждай, прорывается сквозь вежливость желание расспросить тех, кто был на волосок от смерти: что они чувствовали, о чем думали, успели с жизнью попрощаться?..

Но она, кажется, расспрашивать не собирается. Только поджимает губы и, помедлив, выдыхает:

– Что ж… Хорошо, что сектанты получили по заслугам.

– Как минимум их главарь – точно, – ухмыляется Крис. И, мотнув головой, возвращается к обучению всякому плохому, пока кто-нибудь еще не позвонил.

Впрочем, откуда у людей в жару силы хотеть хтонь?..

– В общем, я самый вредный оператор: задаю тысячу ехидных вопросов; и если ответишь неправильно, то никакую хтонь не получишь.

– Как сфинкс, что ли? – улыбается Даша.

– Ага. Нет, я понимаю, что каждый имеет право на хтонь, а ребята не против мотаться и на всякие бессмысленные заказы, где хтонь не так уж нужна. Но бесит чужая наглость. Ладно когда Лютого на чай зовут – он правда классно его пьет. Но когда… ну вот как сейчас, с уборкой. Зачем ей именно хтонь? Друзей бы позвала, они бы еще и денег не взяли!

Даша поглаживает наушники, лежащие на столе.

– А ты не думал, что это все от одиночества? У людей нет таких друзей, которые согласились бы сидеть и болтать во время уборки, поэтому они готовы заплатить хтони за компанию. Мне кажется, что это агентство – не столько про хтоней, сколько про… кого-то вроде друга на час.

«Так нашли бы друзей!» – хочет возразить Крис; но раздается звонок – и Даша подхватывает наушники:

– Здравствуйте, агентство «Хтонь в пальто», слушаю…

А внутренний голос шепчет: «Нашли бы друзей, говоришь? А ты разве много друзей нашел? Не знакомых, нет – именно друзей».

Если позовет составить компанию во время уборки или просто поболтать за чаем, кто согласится, кроме Славы, а?..

«Как стажировка?» – ближе к двенадцати пишет Вик.