Волков. Велесова ночь

— Вот здесь, ваше преподобие, — почти прокричал чуть хриплый мужской голос. — Прямо посередине!

Я вжался лопатками в стену и осторожно заскользил в сторону ближайшей двери. Шеф благоразумно последовал моему примеру, однако не сделав и трех шагов застыл, чтобы не выдать себя шумом.

В полумраке затрепетал тусклый и неровный огонек керосиновой лампы, и из-под арки появился суетливый здоровяк в длиннополом фартука с бляхой на груди — похоже, местный дворник — за которым следовали еще несколько человек. Трое или четверо солдат с винтовками, офицер, сжимающий в руке «наган» и капеллан в форменном плаще из темно-коричневой кожи.

Я узнал бы его преподобие, даже будь здесь хоть впятеро меньше света. Дельвиг, как и всегда, пах усталостью, бензином и кофе, который поглощал ведрами, работая без сна очередные сутки… явно уже не первые и не вторые. Могучий Талант, способный в одно мгновение испепелить дюжину Упырей, сейчас едва теплился, будто опальному капеллану приходилось изо всех сил выслуживаться, чтобы не лишиться положения и сана после моего «разоблачения».

Я чуть ли не каждый день порывался послать Дельвигу весточку. Хотя бы намекнуть, что настоящий колдун и убийца скрывается под личиной главы особой комиссии. Что могила на берегу Смоленки опустела, что наша борьба еще не окончена, что новоиспеченный император в опасности, как и весь Петербург…

Порывался — но так и не рискнул. Слишком уж велико оказалось опасение, что за Дельвигом наблюдают днем и ночью, а записка попадет не в те руки. Я даже представить себе не мог, сколько раз моего товарища вызывали на ковер в Зимнем дворце, чтобы выпытать крупицы тайны, о которой он ничего не знал.

Впрочем, даже больше, чем выдать себя, я боялся встретить уже не друга, а беспощадного борца с нечистью. Ведь самым страшным оружием колдуна с самого начала была не магия, а ложь. Искусный обман, способный даже самого непримиримого и упрямого врага превратить в союзника. Исказить суть вещей до неузнаваемости, заменить черное на белое и заставить всех вокруг плясать под свою дудку.

И насколько бы фальшивой, насколько хлипкой и сомнительной бы ни была официальная версия об истинной личности колдуна, щедро растиражированная газетчиками по указке верхушки императорского сыска, Дельвиг все-таки мог в нее поверить. И, встретив меня, не стал бы задавать вопросов, сомневаться или испытывать на прочность свою преданность короне и призванию боевого Георгиевского капеллана.

— Вот, ваше преподобие, — услужливо повторил дворник. — Глядит, мерцает как.

Прорыв действительно переливался в воздухе и будто бы даже чуть поблескивал по краям. То ли отражая неровный свет керосинки, то ли испуская какое-то особенно, видимое глазу излучение. Ничего более основательного в этот мир из того не лезло: мы с шефом перестреляли Упырей, а новые набежать, похоже, еще не успели.

— Я займусь, — коротко кивнул Дельвиг. — Проверьте на улице, лестницы и соседние дворы.

Солдаты молча козырнули и отправились было выполнять приказ, когда их вдруг остановил оклик офицера.

— Отставить дворы… Кру-у-угом! Смирно! Не так быстро, ваше преподобие.

Голос звучал гнусаво — видимо, из-за простуды — однако я все равно узнал подпоручика, который летом перевелся в Георгиевский полк из Преображенского. Его благородие не прослужил на новом месте и полгода, даже меньше меня самого, но почему-то вел себя так, будто уже успел получить целого капитана, да еще и с парой орденов в придачу.

— Какое право вы имеете приказывать моим людям? — продолжил подпоручик. — Позвольте напомнить вашему преподобию, что солдаты, равно как и офицеры лейб-гвардии Георгиевского полка больше не подчиняются ни Святейшему Синоду, ни совету архиереев, ни уж тем более…

— Как вам будет угодно, — устало отозвался Дельвиг. — Просто делайте свою работу. Полагаю, здешним жителям нет большого дела до того, кто отдает приказы.

— Однако до это есть дело мне, ваше преподобие. — Поручик демонстративно убрал «наган» в кобуру, явно не собираясь заниматься ничем полезным. — И его высокоблагородию капитану. Сергей Иванович едва ли будет доволен, узнав, что я позволил командовать человеку с репутацией, подобной вашей.

— Вы желаете в чем-то обвинить меня, милостивый сударь?

В голосе Дельвига прорезались стальные нотки и, хоть он и даже не пошевелился, во дворе-колодце явно похолодело. На мгновение вокруг стало так тихо, что я услышал недовольное сопение прямо у себя над ухом. Похоже, шефу тоже не понравились манеры выскочки-офицера. Настолько, что он едва сдерживался, чтобы не приняться воспитывать дерзкое молодое поколение так, как это было принято в старину.

До того, как Жалованная грамота императрицы Екатерины отменила всяческие телесные наказания лицам благородного сословия.

— Ничуть, ваше преподобие. — Поручик явно струхнул, но не мог позволить себе потерять лицо перед солдатами, поэтому все-таки продолжил: — Я лишь исполняю свой долг.

— Ну так исполняйте, Сергей Константинович. Займитесь делом. — Дельвиг повернулся к Прорыву и начал совершать пассы руками, очевидно, потеряв к бессмысленному спору всяческий интерес. — Смею вам напомнить — нашим общим делом.

— Разумеется. — Поручик склонил голову. — В сущности так ли важно, что ваша служба подчинена власти самого Господа Бога, а моя — земному государю и…

— И лично его сиятельству князю Геловани, — усмехнулся Дельвиг. — Разве вас самого не смущает, что гвардия отныне относится к полицейскому ведомству? Или славные Георгиевские солдаты и офицеры уже считается не военными, а жандармерией?

В определенных кругах подобное, пожалуй, непременно посчитали бы за оскорбление. Не то, чтобы служба в отдельном полку, подчиненному канцелярии его величества, считалась чем-то зазорным, однако статус «георгиевцев» был неизмеримо выше еще со времен Петра Великого.

Впрочем, поручика это, похоже, не слишком-то беспокоило.

— Какая разница? — огрызнулся он, разворачиваясь к арке. — В конце концов, это может быть и временной мерой, ваше преподобие. Исключительно для поддержания порядка перед праздником.

На этот раз Дельвиг не ответил. Только чуть реще обычного дернул руками, затягивая остатки Прорыва, сплюнул на землю и зашагал следом за остальными.

— Ишь ты, языкастые какие, — едва слышно проворчал шеф, когда топот ботинок и сапог стих снаружи на улице. — И как только до драки не дошло… А что это хоть за праздник такой?

— Именины наслед… то есть, его величества императора Ивана Александровича, — поправился я. — И мы туда, кстати, тоже наведаемся.

Глава 14

— Проходим, судари. Не задерживаемся!

Шеф грозно сдвинул брови и легонько топнул здоровенным сапожищем по мостовой, подгоняя зазевавшихся гимназистов. Видимо, вживался в образ, хотя и без того смотрелся в высшей степени убедительно. Раздобыть форму городового с финансовыми возможностями Петропавловского не составило особого труда, да и фактура подобралась в самый раз.

Начищенная до блеска портупея, фуражка, белый китель, бляха, кобура и шашка на боку — все как положено. Сегодня в центре столицы собралась не одна сотня блюстителей порядка. Крепких, степенных и бдительных, по большей части из отставных солдат, егерей или военных моряков. Шеф выделялся среди них разве что движениями: слишком легкими и плавными для человека разменявшего шестой, а то и седьмой десяток — с виду. Чуть завивающиеся кверху усы и аккуратно подстриженная борода еще не успели вернуть прежней окладости и пышности, однако уже выглядели куда лучше, чем в день нашей первой встречи.

Свежий осенний воздух, чистая вода и отсутствие вокруг кровожадной нечисти и мертвого камня, фонящего всеми видами излучения, определенно шли старику на пользу. Едва ли даже самый могучий Талант мог в полной мере обратить вспять старение и вернуть шефу годы, которые он провел по ту сторону Прорывов, теряя изрядную часть отпущенной ему почти-вечности. Однако здоровье к нему понемногу возвращалось: расправлялись плечи, выпрямилась устало сгорбленная прежде спина, щеки больше не отливали на солнце мертвенно-серой бледностью, и даже в бороде среди седых нитей как будто снова появились темные.

С нашего возвращения из мертвого города не прошло и двух недель, и я не мог не заметить, как быстро разочарованный, измученный и больной старец превращается в себя прежнего. И вряд ли дело было в том, что я буквально за шиворот выволок его обратно в этот мир или нашел нужные слова. Железобетонные аргументы, увещевания, мольбы и даже попытки надавить на самое сокровенное едва ли принесли бы хоть какую-то пользу, вздумай шеф упереться намертво.

К счастью, он не сломался. Просто слегка заржавел, ненадолго забыв о том, кем и для чего стал еще в незапамятные времена. И теперь снова рвался в бой, чтобы завершить то, что два года назад не смог даже толком начать.

Не то, чтобы я не разделял настрой шефа, однако даже теперь, когда нас стало двое, задача разобраться с колдуном едва ли так уж сильно упростилась. Совместные силы двух древних вояк способны свернуть горы, но на стороне врага было кое-что посерьезнее.

Жандармы и «георгиевцы», которых в преддверии праздника переподчинили статскому ведомству — и явно не просто так. Несколько гвардейских полков, расквартированных в столице, целое полчище тайных и явных союзников, положение и, конечно же, почти безграничное доверие юного императора. С такими козырями колдун крепко держал в руках весь Государственный совет, и вряд ли даже великие князья обладали хотя бы половиной его нынешних полномочий — и официально подтвержденных указами, и уже тем более фактических.

Между нам стояли сотни и тысячи вооруженных, отлично обученных и, что куда важнее, безмерно преданных своему герою людей. После «покушения», закончившегося моей гибелью и избавлением столицы от угрозы, князя Геловани охраняли едва ли менее тщательно, чем императорские покои. И даже сейчас его сиятельная особа еще не появилась на публике, а оставалась где-то там, за воротами Зимнего.

А мы с шефом застряли посреди толпы на Дворцовой площади, пробившись немногим дальше Александровской колонны. Он в костюме городового, я — прикинувшись хромоногим попрошайкой. Грязным, с неровной жиденькой щетиной на подбородке и щеках, в затасканной до дыр куртке не по размеру и кожаном картузе, надвинутом чуть ли не до самого носа. Маскировки лучше было и не придумать: блюстители порядка то и дело гоняли грозными окриками, беднота не обращала внимания, а господа и дамы посолиднее и вовсе будто смотрели сквозь меня. А если и замечали по соседству жалкого калеку-оборванца, то лишь из-за опасение за содержимое собственных карманов.

Одна сердобольная старушка даже перекрестила меня и сунула в руку кусок черствого пирога с капустой. Я изобразил учтивый поклон, пожелал благодетельнице доброго здравия и, жуя внезапное угощение, принялся дальше пробиваться сквозь ряды тех, кто пришел поглазеть парад. Сомнительный облик и запах, исходивший от куртки, отпугивали почтенную публику, и поначалу я изрядно опережал шефа. Но чем дальше, тем больше густела толпа, и в конце концов мы почти сравнялись. Шума и людей вокруг стало столько, что можно было разговаривать чуть ли не в полный голос, не боясь, что нас подслушают.

— Да уж… Изменилось тут все, Володька. — Шеф в очередной раз огляделся по сторонам. — Вроде и красиво, а вроде… Будто гнилью какой пахнет.

Лучше бы не сказал никто. Моему старому товарищу всегда недоставало наблюдательности и способности чувствовать тонкие колебания эфира, я наверняка успел заметить втрое больше деталей и мелких странностей, однако саму суть он уловил точнее некуда: за время моего отсутствия Петербург изменился.

А может, начал меняться сразу, с того самого дня, как я проиграл схватку с Геловани и отправился на два с небольшим метра под землю. Колдуну пришлось в очередной раз перекроить планы, импровизировать, и его блестящая интрига изрядно потускнела. Затея удалась, сработала быстро и — чего уж там — весьма эффективно, но прежнего изящества в ней почти не осталось. Истинный виновник злодеяний едва не лишился маски и спустился на сцену, оставив место кукловода. Белые нитки, стягивающие лоскуты, еще держались, но кое-где сквозь дырявое покрывало лжи уже проглядывала невеселая истина.

И кое-кто уже мог если не увидеть ее, то почувствовать.

День выдался погожим, солнце ярко сияло с небес, через Дворцовую площадь наискосок под ритмичный лай барабанов и медное пение труб шел оркестр. За ним чеканили шаг гвардейцы в парадных мундирах, а чуть дальше двигалась конная процессия. Со своего места я мог разглядеть только ехавшего первым великого князя Владимира Александровича на здоровенном вороном жеребце, а всего всадников было около полусотни — не считая кавалеристов по бокам. Все это великолепие громыхало подковами по мостовой и озаряло простых смертных блеском орденов и золотых пуговиц. Толпа по привычке стягивалась к центру города чествовать молодого государя, и все будто бы шло, как положено.

Но я почти физически ощущал фальшь, пропитавшую весь центр города, от камней мостовой до золоченого кораблика на шпиле Адмиралтейства. Шествие в честь дня рождения императора почему-то казалась фарсом, спектаклем, наспех устроенным бестолковыми и криворукими ряжеными для столь же непритязательной публики. Со всех сторон слышались громкие возгласы, однако я видел вокруг немало хмурых лиц. Вместо радости и положенного по случаю любопытства на них застыло совсем другое выражение — суровое, недоверчивое и, пожалуй, даже испуганное.

Порой чутье куда сложнее обмануть, чем глаза или уши.

Чем-то это все до боли напоминало самое начало двадцатого столетия. Только не этого, а другого — того, которое я помнил… Точнее, никак не мог забыть. Отгремела русско-японская, до начала Первой мировой оставалось несколько лет, а революция и вовсе казалась тогда чем-то немыслимым. Столица жила самой обычной на первый взгляд жизнью — так же, как и сейчас. Так же случались праздники, так же гулял народ. Так же шагали в ногу по улицам гвардейские полки под грохот оркестра. Так же блестели ордена и звенели подковы.

Но где-то глубоко внутри мир уже надломился. Слишком глубокими оказались раны, нанесенный японскими штыками, слишком много за последние годы накопилось всякой дряни, разгрести которую было не под силу ни мне, ни шефу, ни остальным. Ни уж тем более простым смертным правителям со всеми их капиталами, армиями и титулами. Не справлялись ни жандармы, ни политический сыск, ни раздутая до немыслимых пределов сеть филеров и осведомителей.

Я изо всех сил напускал на себя беззаботный вид, а сам, уплетая угощение, осторожно наблюдал за людьми вокруг. И взгляд то и дело натыкался на хмурого вида мужчин с колючими глазами. Серых, неприметных и одетых, конечно же, в штатское — какие-нибудь серые брюки, плащи или бесформенные куртки. В головных уборах и без, гладко выбритые, заросшие щетиной, бородатые, высокие, низкие, худые и толстые…

Как и тогда, столицу, буквально заполнили шпики всех мастей и калибров. Но кому-то и этого показалось недостаточно, и процессия двигалась через узкий коридор, оцепленный вооруженными солдатами. Будто кто-то по ту сторону кордона очень боялся. То ли народа, то ли политических противников, то ли какой-нибудь нелепой случайности.

И я, кажется, догадывался, кто именно.

Губы сами собой растянулись в недоброй усмешке. Схватку с колдуном я проиграл, но она все-таки не оказалась ни бесполезной, ни бесследной. Ему, серому кардиналу и тайному режиссеру всех загадочных событий за последние несколько лет, пришлось взять на себя роль первого плана. Перестать дергать за ниточки, разогнать кукол и самому выйти из уютного закулисья на сцену, которая наверняка вдруг показалась слишком уж просторной и ничем не прикрытой.

Привычная схема рухнула. Статский советник Геловани был одним из лучших столичных сыскарей, можно сказать, светилом, но все же слишком мелкой сошкой, чтобы привлечь внимание сильных мира сего. Однако его нынешнее положение изменило все. И теперь на героического князя нацелились не только лучи государевой милости и объективы, но наверняка и что-то крупнокалиберное и опасное.

Ближайший друг и соратник императора, сосредоточивший в своих руках столько власти, не может не иметь врагов, и кое-кто из них непременно окажется достаточно зубастым. Эту роль колдун готовил сначала Меншикова, потом… потом, скорее всего, меня — но в конце концов лобное место пришлось занять самому. И в первый раз за целую вечность снова почувствовать себя уязвимым. Пуля ему не страшна, бомба, пожалуй, тоже, а вот разоблачение…

Паук выполз на свет — и свет ему не понравился.

— Гляди, Володька! — Шеф незаметно ткнул меня кулаком в поясницу. — Едет, никак, сокол наш ясный.

— Едет… — Я приподнялся на носки сапог, чтобы получше разглядеть темную фигуру, показавшуюся из-за могучего плеча великого князя. — Подойдем-как поближе.

Глава 15

Не то, чтобы неряшливый и отталкивающий облик заставлял людей шарахаться в стороны: чем ближе мы подбирались к шеренге солдат, отгородившую первых лиц государства от простых смертных, тем менее брезгливая публика толпилась вокруг. Однако природное изящество тела Володи Волкова позволили мне просочиться сквозь ряды портовых грузчиков, мастеровых и мелких лавочников чуть ли к самому оцеплению. Впрочем, шеф почти не отставал, активно расталкивая могучими плечами всех, кому форма городового не внушила почтения в достаточной степени.

— Вот он, как раз за Иваном Александровичем, — проворчал недовольный голос прямо у меня над ухом. — Приближенная особа… Еще и орден, поди, дадут, собаке такой.

— Дадут, непременно дадут. — Я на всякий случай заговорил еще тише. — Андрея Первозванного по третьему классному чину. А там и выше пойдет — не пристало господину министру в тайных советниках ходить.

О головокружительном успехе князя Геловани говорил весь Петербург — от сиятельных графов до нищих на паперти. Слухи приписывали ему не только немыслимые способности и таланты, но и власть чуть ли не больше, чем у его величества императора. И это был, пожалуй, одни из немногих случаев, когда народная молва ушла не так уж далеко от истины.

До шествия в честь именин государя я не имел возможности снова увидеть своего врага вживую, зато свежие новости узнавал чуть ли не каждый день: очередная награда, титул светлости, пожалование земель, дорогие подарки из рук юного императора… Лже-Геловани буквально стоял под рогом изобилия, едва успевая подставлять загребущие руки под валившие оттуда блага. Даже присвоение очередного чина — тайного советника вместо действительного статского — изрядно меркло на фоне повышения.

Теперь колдун возглавлял уже не особый отдел и даже не департамент полиции, а все министерство внутренних дел целиком. А после хитрого фокуса с выведением Георгиевского полка из ведения Святейшего Синода ему подчинялась примерно половина людей, имеющих право носить оружие в Петербурге. И я почему-то ничуть не сомневался, что расположение государя приведет в лапы лже-Геловани и вторую половину тоже.

Если уже не привела.

Столичная пресса воздержалась от официальных заявлений, однако мне хватило и намеков между строк, щедро приправленных болтовней в кулуарах. Даже если никакого мятежа со стороны правого крыла Государственного совета на самом деле и вовсе не было, его определенно стоило придумать. И вряд ли столько очевидно-разумная мысль не пришла в голову колдуну. Мои бестолковые попытки переиграть гроссмейстера на его же шахматной доске изрядно спутала лже-Геловани фигуры, однако тут же подарили возможность под шумок прижать всех инакомыслящих разом. И заодно прибрать к рукам расквартированные в столице части регулярной армии вместе с офицерским составом, арсеналами и тяжелым вооружением.

— Хорошо устроился, паскуда, — произнес шеф сквозь зубы. — Не подберешься. А то я бы его хоть здесь, своими же руками…

Я тоже уже успел подумать о чем-то подобном. После той злосчастной ночи сиятельный… точнее, теперь уже светлейший князь Геловани нечасто появлялся на публике, однако государственные дела все же выгоняли его из-за стен дворцов. На винтовку с оптикой я бы полагаться не стал — чтобы отправить на тот свет настолько древнюю и сильную тварь нужно что-то посерьезнее и помасштабнее прицельно выпущенной заговоренной пули или даже двух. Не говоря уже о том, что колдун наверняка предусмотрел и покушение, а значит, обвешался защитными чарами в три слоя.

Но у любой магии есть предел. Пара магазинов из «браунинга» вскроют даже самую надежную броню, да и бомба справится не хуже, но тогда придется подобраться практически вплотную. И даже если я или шеф сумеем сделать это незаметно, опасность колдун наверняка почувствует заранее.

— Убрать бы сейчас лишний народ. Хоть на минутку… Или встать поближе, — вздохнул я, потирая кончиками пальцев ребристую рукоять в кармане. — Пожалуй, тогда можно и рискнуть…

— Не дури, Володька! — Шеф на всякий случай поймал меня за локоть. — Эту дрянь из «нагана» не прошибешь. И сами не уйдем! Смотри, сколько солдат. Дернешься — тут и поляжем.

Я нехотя кивнул. Расклад определенно был не в нашу пользу, и даже самая блестящая импровизация непременно закончилась бы прискорбно: двумя трупами на залитой кровью площади. Даже если каким-то чудом получится остаться на ногах после винтовочного залпа, несколько десятков штыков и сабель довершат дело. И довершат куда быстрее, чем я разряжу барабан в гнилую башку колдуна.

Так что пока мне оставалось целиться в него только взглядом — благо, процессия как раз двигалась мимо.

— Назад! Назад, кому сказано! — рявкнул усатый здоровяк с пурпурными сержантскими погонами, легонько стукнув прикладом по мостовой. — Не напирай!

Как я и думал, в оцеплении стояли «георгиевцы». Самые опытные и крепкие из столичных вояк, которым к тому же чуть ли не каждый день выпадает возможность поупражняться в стрельбе по подвижным, зубастым и очень голодным мишеням. Наверняка их привлечение для почетного караула объяснили как-нибудь иначе — к примеру, особым расположением императора к бравым защитникам Петербурга. Но на самом деле…

— Отойди, говорят! — Сержант оттолкнул винтовкой какого-то верзилу, слишко уж ретиво рвавшегося к монаршьей персоне. — Не то велю плетей всыпать!

— А когда еще государя увидишь? — Я вывернул из-за рослой фигуры и нарочито-неловко полез вперед. — Пустил бы, дядька… Я одним глазком только!

— Не велено пускать, — отозвался сержант.

Сурово — но уже без прежней злобы в голосе. Я только сейчас узнал его из-за чужих спин. Даже выудил откуда-то из омута разума имя — Никита. С фамилией оказалось сложнее, зато картинок память тут же подкинула целый ворох. Конечно же, мы не раз встречались и в Парголовской мызе, и в здании на Галерной. Кажется, даже несколько смен дежурили вместе в ночном карауле и уж точно выезжали на Прорыв по тревоге. Я в авто с Дельвигом, а он — на грузовике с солдатами.

А теперь этот самый Никита смотрел чуть ли не в упор, но при этом словно сквозь меня. Не отмечая ни черты, ни голос, ни даже одежду — только возраст и силуэт. Какого-то усредненного бестолкового зеваку из толпы. Молодого парня, ровесника обоих сыновей-погодков, а поэтому заведомо чуть более симпатичного, чем разномастная публика вокруг.

Не узнал, конечно же, хоть маскировка у меня была от силы на тройку с плюсом. Да и не мог узнать — вряд ли разум сержанта Никиты вообще умел допускать мысли, что люди порой возвращаются с того света, а героический князь Геловани на самом деле окажется совсем не тем, за кого себя выдает. Хотя истина буквально лежала у него под носом… Точнее, проезжала мимо на тонконогом вороном скакуне, помахивая рукой восторженной толпе.

На руку я почему-то и обратил внимание в первую очередь. Видимо, потому что она уже почти ничем не напоминала крепкую и загорелую чуть ли не до черноты кисть, которую мне не раз случалось пожимать. Коже не просто побледнела, а будто высохла, лишаясь привычных красок. Пальцы заметно вытянулись и исхудали, словно собираясь превратиться в птичьи когти, а под ногтями залегла болезненная синева. Нас с лже-Геловани разделяли два с лишним десятка шагов, однако даже с такого расстояния я видел руку старика, а не полного сил мужчины слегка за сорок.

Остальное, похоже, выглядело еще хуже — раз уж колдун предпочел нарядиться не в парадный мундир и даже не в строгое гражданское платье, а нечто бесформенное из темной ткани. То ли плащ с капюшоном размером вдвое больше нужного, то ли что-то вроде монашеской рясы, из-под которой тускло поблескивали положенные по случаю ордена. День выдался погожим, однако его светлость не спешил явить народу свой ясный лик и чуть ли не по самые глаза закутался в теплый шарф-кашне.

Впрочем, одного взгляда на землистого цвета лоб и переносицу, жиденькие брови и выбившиеся из-под головного убора седые пряди хватило понять, что от знакомого мне и всем остальным облика князя Геловани осталось не так уж много. Взятая взаймы — вероятно, у покойника — личина трещала по швам, расползаясь, и из-под нее настырно лезла истинная сущность. Вид, который наверняка стало уже не так просто списывать на болезнь или даже полученные в бою с побежденным злодеем страшные раны.

При личной беседе колдуну ничего не стоило затуманить разум даже сильнейшим из Владеющих, заставив их видеть то, что ему нужно, однако обмануть тысячи людей на площади не могли ни самый могучий Талант, ни опыт и арсенал магических фокусов, накопленные за столетия… И особенно среди бела дня. Сумерки скрыли бы фальшивку, но сейчас чужая маска буквально плавилась на солнце, грозясь исчезнуть окончательно, и на ее поддержание уходили все силы без остатка. Колдун сидел в седле сгорбившись, едва отзывался на приветственные крики и даже приветствовал толпу вяло, будто сомнамбула.

И вдруг, повернувшись, посмотрел… Нет, все-таки не прямо на меня, но куда-то очень близко. И даже чуть приподнялся на стременах, чтобы лучше видеть. Вялую сонливость тут же как рукой сняло, и я почувствовал полыхнувшую мощь чужого Таланта и поспешил нырнуть за широкую спину стоявшего рядом работяги, съежился, но все равно не смог избавиться от ощущения невидимых прикосновений, скользящих по коже щупальцами гигантского слепого осьминога. То ли я слишком «громко» думал, сжимая в кармане рукоять «нагана», то колдун каким-то чудом смог заметить среди толпы знакомые черты. Бросил сеть наугад, промахнулся, однако теперь спешил развернуть ее чуть ли не над всей площадью.

И, будто почуяв волю хозяина, шпики вокруг тут же встрепенулись. Сразу несколько человек буквально сорвались со своих мест и, без всяких церемоний расталкивая сограждан локтями, устремились в мою сторону. Пока еще не прицельно, а скорее так, наугад — и все же слишком резво и сердито, чтобы все это могло быть обычным совпадением.

— Надо уходить. — Я на всякий случай надвинул картуз еще ниже, закрывая лицо. — Ты направо, я налево. Встретимся у Исаакия.

Шеф коротко кивнул, развернулся и тут же растворился в толпе. Так ловко и проворно, что я едва успел заметить мелькнувший уже где-то в десятке шагов белый китель городового. На сегодня мы определенно увидели даже чуть больше, чем достаточно, и никаких причин задерживаться на площади уже не было. Я отодвинул плечом какого-то толстяка, скользнул между двух старушек в цветастых платках, чуть потолкался среди пропахших бензином мужиков в кожаных куртках и неторопливо направился в сторону Александровской колонны. Судя по шуму за спиной, шпики только-только добрались до места, где мы с шефом стояли минуту назад. И даже принялись под возмущенные причитания и ругань крутить какого-то беднягу, а потом…

— А ну постой, любезный! — раздался вкрадчивый голос прямо у меня над ухом. — Не спеши. Давай-ка мы с тобой побеседуем…

Глава 16

Я попытался дернуться, но чужие пальцы уже сомкнулись на предплечье. И держали крепко — достаточно, чтобы попытка бегства наделала бы куда больше шума, чем мне хотелось.

— Пусти! — буркнул я, оборачиваясь. — Пусти, кому сказано!

— Да погоди. Дело у меня у тебе есть.

Голос звучал негромко и спокойно, без тени злобы. Мягкий и чуть хриплый баритон — пожалуй, в другой обстановке я даже назвал бы его приятным. Да и сам господин в темно-сером костюме, несмотря на свою бесцеремонность, впечатление производил скорее положительное. Лет тридцать пять-сорок, рослый — чуть выше меня. Сложения худощавого, но уж точно не хлипкого. В его фигуре чувствовалась… нет, пожалуй, не сила, а скорее осанка и стать, которые достаются или служивому сословию, или тем, кто появляется на свет с благородной кровью в жилах.

Этот, пожалуй, был из вторых. Заказать у модного портного и натянуть на себя явно не дешевый пиджак с шелковым шейным платком мог и отставной вояка, и помещик, явившийся в столицу по делам, и представитель купеческого сословия, и даже состоятельный мещанин, но носить его с такой изящной небрежностью вышло бы только у дворянина с внушительной родословной.

Да и лицо намекало на титул не ниже графского. Не слишком симпатичное, и все же не лишенное определенной привлекательности. Я при всем желании не смог бы назвать красивыми внимательные светло-голубые глаза навыкат, узкий подбородок, неожиданно крупный острый нос и скулы в обрамлении рыжих густых бакенбардов, однако то, что принято называть породой, присутствовало в чертах господина в избытке.