Крымское зарево

— Эх, паря, этот путь наши разведчики месяц уже ищут. Пока искали, всех в расход пустили фрицы. Морозко каждый метр тут ползком обследовал, искал щелку у гитлеровцев в обороне на холмах. Упрямый он… — Рядовой вдруг осекся и добавил уже с горечью: — Был.

— Неужели совсем никаких нет вариантов? — Евсюков не мог смириться и упорно перебирал возможности разведчиков. — По флангу пройти, подальше от этих холмов. Зачем туда соваться, там естественная возвышенность, и получается, что противник как будто в крепости, а мы у него как на ладони.

— Справа заминировано все, — терпеливо объяснил парнишке пожилой солдат. — Сколько наших ребят там подорвалось, не счесть. Там к реке дорога, а пить-то хочется. Как охота ополоснуть и тело, и форму, сил нет. Хуже свиней, одежда колом! — Солдат пальцами размял рукав шинели, который торчал будто деревянный от напитавшей его глинистой жижи. — Вот наши и маются, тыкаются в минное поле. Немцы там хитро все обустроили, закопали мины так, что хвостиков не видно, грязюка одна. Ступишь, и на куски разорвет. Вот так вот они нас измором берут: ни голову из окопа высунуть, ни воды набрать.

— Ну а слева что же? Там тоже мины?

— Топи и бурелом. — Мужчина указал заскорузлыми от налипшей грязи пальцем влево и вперед. — Пробраться можно. Наши оттуда по темноте таскают деревяшки для костра. Хоть мокрота сплошная да гнилье, почитай, дым один, никакого жару. Нам и это в радость, согреться чуток. Кости ломит от сырости, вот ведь, вода кругом, и не взять ее. С болот муть зеленая. — Он кивнул на ямку, которая наполнилась серой жижей из грунтовых вод, что сочились из-под земли, и от мороси, наполняющей воздух. — С лужи грязь, через тряпки цедим ее и пьем. Совсем нас Гитлер зажал тут, в наступление надо идти, гнать фашистов с земли нашей.

Саша Евсюков внимательно слушал жалобы старого солдата, внутри него все сжималось от сочувствия к этому человеку. Ему хотелось немедленно кинуться снова в атаку или отправиться в разведку, чтобы уже узнать все расположение обороны противника, тогда, наконец, поднимется батальон в атаку и освободит холмы с железной дорогой от гитлеровцев.

Шубин слушал их разговор вполуха, его злость поутихла. Сейчас он снова перебирал в уме каждое слово Морозко, какие сведения тот успел собрать за время разведывательных операций и вылазок на территорию противника. Надо найти решение, иначе он подведет не только командование, а вообще каждого, кто находится здесь, на передовой. Наступать все равно придется, важный транспортный узел нужен Красной армии, а от результатов разведки будет зависеть количество погибших во время атаки. Сам же учил начинающих разведчиков, что цена их ошибок — жизни других людей. Если бить точечно, зная слабые стороны врага, то потери будут минимальные. Вот когда не знаешь расположения огневых точек, какой техникой располагает противник, сколько у него личного состава, какое вооружение, то в бою гибнут сотни или тысячи бойцов, пытающихся взять хорошо защищенную высоту.

Глеб понимал это, поэтому, позабыв об угрозах Тарасова, мысленно искал возможность выполнить боевую задачу. Даже штрафная рота не пугала разведчика, в душе было только желание спасти от страшной смерти на поле боя тысячи отважных стрелков батальона, что по приказу командира поднимутся в отчаянную атаку за Соленые холмы. «Минное поле? Наощупь его не пройти, от любого касания мины она может рвануть. Пройти через болота? Долго, очень долго, сутки займет путь, и то если не надо будет расчищать проход от бурелома. И как обратно тащить с собой немецкого пленного, переправлять его через топь? Зайти с другого направления? Это надо преодолеть прифронтовую полосу, перейти границу, а потом по немецкой территории вернуться к железнодорожной ветке. Ведь нужно узнать расположение врага именно там. Дойти, захватить «языка» и вернуться с ним таким же долгим маршрутом через вражеские позиции. Нет, это утопия, так же как и выброска с самолета Евсюкова. Неужели не сможем выполнить эту боевую задачу?»

Шубин вдруг понял, что над окопами установилась тишина. Он вскочил, прислушался — точно, ни одного выстрела, затишье!

— Не стреляют! Слышите?! Почему? Надо проверить, что происходит!

Пожилой дозорный кивнул:

— Сейчас на четверть часа затихли. Кажный день так, раз — тишина. А чего тишина, непонятно. Соваться наружу не надо. Снайпер враз снимет, это перекрестный огонь фрицы прекратили, а по норам своим сидят, любой шаг наш контролируют. Подожди, капитан, передохнут и по новой поливать начнут.

— Так каждый день? — Капитан бросил взгляд на часы, отмечая время затишья.

— По расписанию, — подтвердил солдат. — Да толку никакого нам. До ветру не сбегаешь, нос не высунешь. Уши, правда, передыхают от трескотни, вот и вся радость. Даже подымить не дадут, сразу давай палить. От смотри.

Мужчина подобрал пук гнилой травы и насадил на палку. От чирканья спички с пятого или шестого раза его крошечный факелок задымился. Он приподнял палку чуть вверх, и, как только дымок взвился над окопом, наверху сразу засвистели пули германских снайперов. Стрелки с высокоточной оптикой на винтовках заметили цель и открыли прицельный огонь по мишени. Смертоносные пули с визгом принялись выбивать куски земли по верху окопа. Военные внизу пригнулись почти до самого дна окопа, чтобы не попасть под случайный выстрел. Рядовой поспешно потушил тлеющий пучок и пожаловался:

— Вот так завсегда, шелохнуться не дают. Бинокль у них там к ушам, что ли, привязан, проклятые фрицы, чтоб у них глаза вывалились.

Шубин кивал в такт его ругательствам, а сам отсчитывал про себя минуты, пытаясь понять, сколько длится затишье. На той стороне каждый день устраивают перерыв, почему-то не ведут стрельбу из автоматов и пулеметов, только снайперы наблюдают за советской территорией. Но почему так происходит, что такого делают в это время немцы?

Неожиданно из-за поворота бесшумно выскользнула темная фигура, и рука разведчика дернулась к ножу на ремне. Но он тут же с облегчением выдохнул: это оказался пропавший Зинчук в сопровождении своего верного Снежка. Оба они были так же, как остальные, вымазаны с головы до ног грязью. Шерсть у пса собралась черными сосульками, отчего он напоминал огромного ежа. Только Павел, казалось, совсем не замечал неприятных ощущений от мокрой и липкой формы. Он улыбался во весь рот, непривычно открыто, светлые глаза светились радостью на темном от засохшей жижи лице. Парень протянул ладонь с разноцветными маленькими каплями леденцов и предложил:

— Угощайтесь. Я чаю вам принес. — В другой руке у него оказался котелок с темным напитком.

От неожиданного сюрприза все оживились. Пожилой солдат охнул, взял один леденец, закинул в рот и закатил от удовольствия глаза:

— Ох, парень, спас от голодной смерти. Думал, брюхо сейчас прилипнет к спине с голодухи. Давай-ка сюда котелок. — Он отпил несколько глотков чаю и передал котелок следующему.

Трофейные монпансье мгновенно исчезли с грязной ладони. Последние три штучки сияющий Пашка сунул капитану:

— Берите, товарищ командир, это вам. Я уже свою часть съел, ребят угостил.

Глеб подхватил крошечные леденцы и вполголоса спросил:

— Это же монпансье, такие конфеты у немцев водятся. Ты где их взял?

— У пленного. — Зинчук с загадочным видом замолчал, явно ожидая расспросов.

— У пленного? Неужто взяли «языка»? — изумился караульный. — Это кто ж герой оказался?

— Пашка, ну не томи, говори! — следом поинтересовался Евсюков. — Правда в плен немца кто-то взял?

Зинчук спокойно и односложно ответил:

— Я взял.

Окружающие ахнули от такой новости, а парень потупился, чтобы скрыть довольную улыбку. Он, как обычно, пытался казаться равнодушным. Евсюков же захлебывался от восторга:

— Как, Пашка, ты как смог?! Ты как это сделал?!

Тот пожал плечами:

— Через минное поле прополз, меня Снежок провел. Он натасканный на мины, чует их через грязь и дорогу показывает.

— Что, вот просто переполз и взял? — с недоверием переспросил пожилой солдат.

Зинчук тряхнул грязными сосульками волос:

— Ну. Прополз за Снежком поле, потом прошел до дота. Зашел, пистолет на них, говорю: «Хенде хох». Они как сидели, так и сидели, рты разинули. Я одного взял и повел под пистолетом, ползти только не хотел, гад. Пришлось ему пинков…

Слова Зинчука заглушила отчаянная стрельба, воздух над окопом буквально взорвался от новой огневой атаки противника. Очнувшись после неожиданного появления русского разведчика на своей территории, белым днем, прямо на глазах у многочисленной охраны, немцы теперь зашлись в бессильной ярости. Стрекотали пулеметы, ухали тяжелые снаряды. От разрывав снарядов земля дрожала. Небо над окопчиком затянуло черными пороховыми газами, дышать стало трудно из-за едкой гари. Все бойцы присели на корточки, спасаясь от отчаянной стрельбы по их позициям.

Пожилой солдат покрутил головой, он тоже был доволен, что этот сорвиголова смог насолить немцам.

— Во жарят, взбесились, черти! Хех, так нос им утерли, сволочам.

Капитан Шубин же ухватил за рукав молодого разведчика, в ухо прокричал, чтобы перекрыть грохот пальбы:

— Тарасову доложил?

— Никак нет, товарищ командир! Я за вами пошел, чтобы допрос провели. Пленный ждет у командира подразделения в окопе. А мне сказали — Стукаленко ранен, вы еще не вернулись, ну я и пошел проверить все сам.

— Идем! — Капитан повернул в темную сетку окопов. — Евсюков, найди своих, в порядок приведи себя, — крикнул он бойцу, а сам уже шагал по узким траншеям, чтобы своими глазами увидеть и убедиться, что Павел Зинчук действительно добыл «языка». На ходу засыпал вопросами парня, а тот охотно делился радостью с командиром.

— Докладывай, докладывай, Павел! Как ты додумался по минному полю с собакой пройти?

— Да я думал, думал, ведь немцы отовсюду ждут атаки, везде понаставили стрелков. А минное поле не охраняют, какой дурак туда сунется? Вот я решил по нему пройти. Снежок давно на мины натаскан, я его еще в партизанском отряде научил их по запаху находить и путь показывать. Вы с ребятами отправились на вылазку, а мы со Снежком туда, к минному полю. На брюхо упали, и повел он меня, я там кучками отмечал дорожку, чтобы в темноте проползти. Густо они, конечно, мины уложили, только я их палкой тихонько отодвигал в стороны. В грязи извалялись со Снежком так, что от земли не отличишь, как вы учили — для маскировки. Нас никто и не заметил. Да фрицы не думали, что кто-то к их доту проберется, даже часового не поставили на входе. Я туда, а они в одних подштанниках стоят, только проснулись. — Пашка искренне хохотнул, вспомнив, как застыли растерянные гитлеровцы при виде измазанного в грязи советского разведчика. — Так в белье одном и повел. Пинка дал, он на карачки упал, лицом под хвост Снежку уткнулся и пополз как миленький. Слова не вякнул. Только скулил, чтобы я не стрелял.

Пашка закончил рассказ, когда они шагнули в просторную траншею, где располагался штаб батальона. Здесь вокруг пленного, дрожащего от холода в одном нижнем белье, уже столпились офицеры, в том числе и майор Тарасов. В отличие от остальных особист не был почему-то рад, что боевое задание выполнено. Он с недовольным прищуром рассматривал пленного, а при виде радостного Зинчука вовсе скривился.

Парень же не обращал на энкавэдэшника никакого внимания, он пропустил вперед своего командира, чтобы тот начал допрос. Шубин попросил остальных:

— Товарищи офицеры, освободите помещение. Я буду допрашивать пленного.

Командир батальона, круглоголовый, с длинными обвисшими усами, майор Краснов кивнул остальным:

— Разойдитесь по своим постам, товарищи офицеры. Разведотделение молодцы, добыли «языка», но и вашу службу исполнять надо. По местам!

Взбудораженные офицеры пошли по окопной паутине, возвращаясь к привычному терпеливому наблюдению за разъяренным врагом. С ними по пункту советской обороны пошла гулять информация о дерзком молодом разведчике, который протащил «языка» прямо на глазах у немцев через границу фронтов. Поэтому теперь так ярится подразделение вермахта, что засело на Соленых холмах.

Глеб Шубин отчеканил на немецком языке:

— Вы находитесь на советской территории, вы — военнопленный и подлежите немедленному расстрелу.

Он на секунду замолчал, наблюдая за реакцией немца. Тот застыл с округлившимися от ужаса глазами и затрясся так, что зубы принялись выстукивать дробь.

— Ваше имя, звание, номер части.

— Фельдфебель Таубе, вторая стрелковая дивизия. — Пленный вдруг упал на колени и завизжал тонким женским голосом: — Умоляю, не расстреливайте. Прошу! Я… я сделаю все, что вы скажете.

Он подполз поближе к разведчику, попытался поцеловать кончик сапога. Шубин сделал шаг назад и сказал:

— Мы оставим вам жизнь, если вы будете с нами сотрудничать. Расскажете о количестве вооружения, личном составе, нарисуете план расположения ваших войск на холмах, а также на ветке железной дороги.

— Я все сделаю, все! — закивал в знак согласия перепуганный перепуганный пленный.

— Нужны бумага и карандаш, а еще карта местности, — повернулся Глеб к майору Краснову. — Он согласен рассказать все, что знает.

Майор Тарасов не удержался от язвительного замечания:

— Если он вообще что-то знает, притащили непонятно кого. Какое у него звание, он хотя бы офицер, Шубин?

— Товарищ майор, он — фельдфебель. Это как у нас старшина, — объяснил разведчик.

Тем временем Краснов достал из своего планшета химический карандаш, обрывок бумаги и карту. Разведчик продолжил допрос, он задавал вопросы, записывал сведения уже по-русски на клочке бумаги. Потом вместе с пленным завис над картой, помечая места расположения стрелкового оружия, постов наблюдения. Пока фельдфебель трясущимися руками ставил крошечные точки на карте вдоль холмов, Краснов полголоса поинтересовался:

— Ну что, толк есть? Чего он только в одном месте малюет? За холмами-то что? Есть там оружие? Воздушная разведка там месяц назад засекла площадку не то под стройку, не то под укрепление с артиллерией.

Шубин, и сам огорченный результатами допроса, покачал головой:

— Он как наш сержант, старший над рядовыми. Он уже месяц сидит на холмах, а что происходит на железке — не в курсе. Им оттуда поставляют провиант и боеприпасы. Это все, что он может рассказать. Толк, конечно, есть, теперь мы знаем, куда направить силы при атаке. Он указал все огневые точки, где находятся снайперы, где пулеметы, где минометы, где организовали ячейки для автоматчиков.

Комбат Краснов нахмурился:

— И что нам это дает? Атаковать в лоб холмы — верная смерть, там ляжет весь батальон, им же сверху поле видно как на ладони. Я понимаю если бы вперед шла бронетехника, а так… — Он махнул рукой. — Видел я уже такое, когда фрицы батальон за четверть часа превращают в роту.

— Понимаю, товарищ майор. Пытаюсь узнать все, что ему известно.

Капитан как никто другой сейчас поддерживал командира батальона, который не хотел рисковать своими бойцами и бросать их на штурм смертельной высоты. Он сам точно так же прикипел душой к молодым разведчикам, хотя и не показывал никому своего теплого отношения к ним. Но мысль о том, чтобы отправить бойцов на верную гибель, переворачивала у него все внутри.

Когда разведчик заметил, что немец смирился со своим положением и старается изо всех сил хоть чем-то помочь капитану, он попросил командира части:

— Товарищ майор, давайте ему чаю дадим глотнуть, и пусть накинет ватник. Согреется — лучше будет соображать.

— Мигом сообразим, — согласился Краснов. — Лишь бы все, что знает и не знает, рассказал.

Согревшись в старой куртке и попив горячего чая, пленный немного успокоился. Он рассказывал подробно, старательно отвечая на каждый вопрос капитана. Глеб уже понял, что перед ним обычный деревенский парень, который оказался на войне не по своей воле. Призвали, вот он и воюет, а сейчас, попав в плен к русским, готов сотрудничать. Потому что жизнь свою любит больше, чем фюрера, его генералов и войну, что они развязали, втянув в кровавую бойню миллионы невинных людей. Почти два часа капитан спрашивал и спрашивал, записывая каждый ответ. Даже задал странные вопросы, когда и как они готовят обед, отчего фельдфебель округлил глаза, но подробно описал поход дежурных к колодцу за водой. Довольный его ответами, разведчик кивал: никаких особо ценных сведений, конечно, фельдфебель не сообщил, но все же теперь Шубин знал, почему происходит перерыв в перекрестном огне, и придумал, как же ему проникнуть на территорию врага и взять в плен именно офицера.

Внезапно его внимание привлекли крики, которые разнеслись по соседним окопам. Он сразу узнал голоса и кинулся к спорящим. В узком земляном коридоре Глеб застал взбешенного Зинчука, который со сжатыми кулаками, набычившись, застыл напротив Тарасова. Майор с раздражением, будто на надоедливое насекомое, смотрел на парня и цедил слова сквозь сжатые зубы:

— Ты идиот, Зинчук, я тебе второй раз повторяю. Притащил ты сюда непонятно кого, а не «языка». Я тебе таких информаторов, обычных солдат, десять штук приведу за день. Овчарку еще сюда притащи, герой. Тебе не разведка, а штрафная рота светит. Скажи спасибо, что я на тебя донесение не написал. Ты неблагонадежен, Зинчук, а главное в советском разведчике — его преданность Родине. Ты только и мечтаешь побыстрее к немцам сбежать и шпионить на них.

— Неправда, вы обещали. Вы сказали, что после проверки на фронте я смогу участвовать в диверсии и буду действовать на оккупационной территории. — Голос у Пашки звучал тихо, но был каким-то металлическим, жестким. Он не сводил взгляда с особиста, будто прожигая его темным огнем, что полыхал в его глазах.

Пронзительный взгляд молодого разведчика, казалось, только еще сильнее злил офицера НКВД. Особист прошипел ему в лицо:

— Я обещал это, потому что верил, что ты докажешь свою верность партии, Красной армии, товарищу Сталину. Ты ведешь себя подозрительно, пропадаешь надолго. Откуда мне знать, что ты не диверсант, не двойной агент, а?!

— Неправда! — Голос Зинчука было слышно отчетливо, хотя над головами до сих пор грохотала огневая атака, немцы ни на минуту не прекратили свою яростную пальбу, чтобы хоть в чем-то показать свое превосходство.

Парень сделал шаг к майору и вдруг ухватил его за грудки, прижал к сырой земляной стене:

— Вы знаете, что я ради сестры хочу попасть в оккупацию! Я на все готов, чтобы ее найти! Вы знаете! Это вы предатель и сразу обманывали нас! Это не я предатель, а вы!

В воздух взлетел узкий, но крепкий кулак парня. Шубин бросился к бойцу, попытался перехватить руку:

— Стоять, Зинчук! Павел! Не смей!

Но опоздал, костяшки ударили точно в искривленный рот майора, разбили нижнюю губу, так что по щетинистому подбородку потекла кровь. Василий Тарасов захрипел, глаза потемнели, а рука выдрала из кобуры пистолет. Щелкнул предохранитель, все же капитан Шубин успел остановить стычку. Он отшвырнул в сторону Зинчука, перехватил руку Тарасова:

— Нет! Не стреляйте!

Майор с размаху откинул капитана в сторону и нажал на спусковой крючок. Выстрел! Пуля вошла в земляную стену, утонула в мягком сыром грунте. А строптивый Пашка Зинчук уже исчез наверху окопов, только полетели комки грязи из-под его сапог. На секунду Тарасов оторопел, потом закрутил головой и нашел того, кто был виноват, по его мнению, во всем. Он ткнул пальцем в капитана Шубина и просипел:

— Ты, ты науськал щенка своего! Сегодня же… я лично доложу в штабе о его выходках. Его расстреляют, а тебя под трибунал! Как изменника Родины! «Языка» взять не смогли, а еще нападение на майора НКВД! Власть партии не признаете! Сгною и его и тебя!

Тарасов резко развернулся и зашагал в сторону импровизированного штаба, где ждал своей участи пленный. Из-за угла раздался его свирепый рев:

— Это что такое?! Врага поить чаем вздумали?! Обмундирование ему выдали! Да я вас всех в расход пущу!

В ответ фельдфебель что-то залопотал, командир батальона неуверенно возразил в унисон с ним:

— Товарищ майор, мы ведь просто… ну, на время допроса.

— Ты его еще поцелуй! Мы в окопах дохнем, а ты ему ватничек на плечики! Жалеть вздумал врагов! — Грохнул выстрел, тяжело рухнуло тело. Стукнула крышка кобуры, офицер НКВД, выплеснув свой гнев на пленного, буркнул: — Так-то лучше, без суда и следствия их в расход. Кормить еще тут удумали гитлеровских прихвостней. Проводи меня, прибыл грузовик?

Командир батальона что-то ответил, его слов капитан Шубин уже не слышал. Перед глазами все плыло от тяжелого напряжения, испытанного за последние сутки. Руки предательски начали дрожать, а ноги подкосились от слабости. Разведчик с трудом сделал несколько шагов и вдруг оказался в сырой полукруглой траншее, где вился по земле костерок. Кто-то в кругу, что образовался перед слабым пламенем, сдвинулся в сторону.

— Садитесь, товарищ капитан.

— Заботливые руки сунули в его окостеневшие от озноба пальцы кружку с теплой водой.

Шубин тяжело выдохнул, сделал глоток и на секунду прикрыл глаза. Все тяготы и проблемы сегодняшнего дня навалились на него разом — боевая задача взять пленного, бежавший Зинчук, гибель Морозко и разъяренный поступками его бойцов Тарасов. Этим он займется потом, обязательно придумает, как действовать дальше. А сейчас даст себе несколько секунд отдыха в тепле от тлеющего костерка и крепкого плеча безымянных фронтовых товарищей.

Глава 5