Крымское зарево

Шубину показалось, что прошло всего несколько минут, хотя часы показывали, что у костра он просидел почти час. Уже разошлись бойцы по своим постам после короткого перерыва, затух их костер. Командир разведгруппы все сидел, чувствуя, как тело ломит от усталости. Кто-то тихо тронул его за плечо. Шубин обернулся — майор Краснов. Комбат участливо сказал:

— Товарищ разведчик, отдохнуть вам надо. Лица нет, серый от усталости. Я ребят ваших отправил поспать, у нас там из плащ-палаток соорудили что-то вроде казармы. — Краснов горько усмехнулся, опустился рядом на пучок гнилой соломы. — Тут условия, конечно… хуже не бывает. Но ничего, прорвемся, погоним еще гитлеровцев назад.

Он помолчал, а потом растерянно поделился сомнениями:

— Уехал этот, со спецотдела. Ругался… — И пожал плечами. — Даже теперь и не знаю, что с вами делать. Майор Тарасов все кричал про докладную, что изменниками Родины объявит. А я думаю, что ошибся парнишка, но приволок же «языка», пускай фельдфебеля, все от него получили информацию. Офицера взять — это же надо целую операцию провести. Суток не прошло с прибытия, куда он вас все гонит, все торопит. Мы весь декабрь уже сидим по окопам, все разведотделение в расход пошло, а к немцам не подобрались. Сложно, я знаю, как это сложно, бойцов своих на смерть отправлять.

Краснов покачал головой:

— Вот что, капитан, давай так. Пока Тарасов до штаба в Дмитровку доберется, вечер будет, пока приказ, туда-сюда, докладную напишет. В общем, я тебя трогать не буду и ребят твоих тоже. Получайте довольствие, сил набирайтесь. Будут какие планы, ты давай ко мне. Я выслушаю, чем смогу — помогу. Самому уже осточертело в этом болоте торчать. Найдешь к этой высоте подход — я своих бойцов сразу в наступление снаряжу, мы готовы голыми руками гитлеровцев рвать, только план атаки мне нарисуй. Лады?

Шубин поднял на комбата красные, опухшие от висящей в воздухе копоти глаза. Взгляд был твердым, несмотря на страшную усталость:

— Я сегодня в разведку на ту сторону пойду. Один. Я знаю, как привести офицера и получить сведения.

Краснов вскинул брови:

— Так и знал, что придумаешь. Недаром про тебя столько рассказывают. — В глазах майора мелькнуло любопытство. — Говорят, за твою голову фашисты назначили награду. Врут?

Глеб пожал плечами:

— Вроде есть такие сведения. Да только пока голова на плечах, как видишь. Не добрались еще гитлеровские охотники до нее.

Довольный Краснов хохотнул:

— Давай, голова, рассказывай свой план. Не думай, я тебя не отпущу на вылазку с бухты-барахты. Мы тут ученые, о жизни думаем, а не только как еще парочку орденов получить.

Разведчик, соглашаясь, кивнул: конечно расскажу. Такое обсуждение поможет взглянуть на его план операции свежим взглядом. Вдруг уставший мозг допустил какие-то ошибки, а каждая ошибка — верная смерть. Он принялся рассказывать, о чем думал весь день:

— Пленный во время допроса подтвердил мои догадки. Ваши бойцы рассказывали, что раз в сутки, всегда днем, немцы ненадолго прекращают огонь. Я думал, почему так происходит, что они в это время делают. Сегодня сам убедился, что немцы затихают на полчаса, только снайперы бьют по движущимся мишеням. Я понял: наши противники не ведут огонь на подавление, чтобы не задеть кого-то из своих. Может быть, офицер идет с обходом по позициям, или абвер делает вылазку, или минеры работают в поле. Они ведут перекрестный огонь, и при такой траектории пуля может задеть своих же, если они находятся на одном из флангов. Слева — болото, справа — минное поле… а еще там колодец у немцев, откуда они берут воду. Ведь они сами заминировали все подходы к реке, рискованно каждый день ради глотка воды проходить большую территорию, да и далековато — больше трех километров до берега. Вы рассказывали, что у них есть колодец, поэтому я решил, что, может быть, за водой отправляется наряд. На время их прохода стрелковый огонь прекращают. Только снайперы контролируют нашу линию окопов. Пленный рассказал, что так именно все и происходит. Фельдфебель попал в плен, сейчас подразделение без командира. Поэтому на Соленые холмы на замену фельдфебелю должен прибыть новый командир, это будет как раз офицер из тех, кто служат на железнодорожной станции. Он нам и нужен, ведь вновь прибывший знает все о железнодорожной ветке. Это те сведения, которых нам не хватает… Чтобы пробраться незаметно к колодцу, придется действовать ночью, как это сделал Зинчук. Он оставил метки, пойду по ним. Потом устрою засаду у колодца, в грязи это сделать легко. Наряд всегда сопровождает старший, это и будет новый офицер. Со стороны снайперов колодец закрывает гряда холмов, они во время перерыва наблюдают за нашими окопами. Немцы не сразу сообразят, что произошло. У меня будет час для возвращения. Протащу офицера через минное поле, даже если и заметят, то стрелять не будут. Взвалю его, как мешок, на себя, станет щитом. Увидят фрицы, побоятся по своему командиру палить. Ребята будут здесь ждать, в этом деле много народу ни к чему. Вот такой план, товарищ майор.

Краснов одобрительно крякнул:

— Хорошо сообразил, голова у тебя золотая, Шубин. Мы тебя поддержим огневой атакой по центру, отвлечем внимание на себя.

— Опасно это, товарищ майор, — огонь на себя вызывать.

— Ничего, потерпим! — Командир батальона готов был помочь разведчику. — Ради того, чтобы в наступление пойти, потерпим! Осточертело сидеть в окопах, пора уже жару дать гитлеровцам! — Он резко поднялся во весь рост и вгляделся в серое от дыма небо над головой. — Не привыкли советские офицеры по окопам, как крысы, сидеть. Поэтому так и знай, капитан, чем сможем, тем и будем помогать. Ты нам, наконец, надежду на наступление даешь, от такого сразу сил прибавляется. — Тон командира стал снова деловым. — Скажи, что тебе будет нужно? Маскхалат, оружие? Может, бойцов на прикрытие поставим, опытных стрелков? Говори, не стесняйся!.. Ты хоть обедал сегодня, товарищ капитан?

Смущенный почти отеческой заботой, Глеб покачал головой — еще не ел. Да и сам командир видел, в каком состоянии разведчик: серое от усталости лицо, воспаленные глаза из-за бессонной ночи; одежда, стоящая колом со слоем высохшей грязи, сапоги, в которых мокрые портянки. Он нахмурился:

— Ты иди к своим. Я сейчас найду, во что сухое переодеться. Иди, иди, — заторопил он Шубина. — Обед получат на всех, два часа отдохнешь. А там уже стемнеет… — Он повернулся к разведчику, перед тем как шагнуть в сеть траншей. — Верю в тебя, капитан, ты точно сделаешь все, чтобы выполнить свой долг перед Родиной, перед товарищами.

Глеб кивал, но силы его таяли с каждой минутой. Он понимал, что, и правда, только еда и сон помогут восстановить силы перед вылазкой на территорию противника. Поэтому разведчик пробрался сырыми коридорами до темной, напоминающей пещерку, землянки. Здесь на импровизированной постели из брезента, плащ-палаток, соломы уже дремали его бойцы. При виде командира группы вскинулись со своих мест, Глеб махнул рукой — отставить. Выхлебал из протянутого ему котелка жидкую кашу вприкуску с разбухшим от воды хлебом, а потом почти сразу провалился в короткий сон, так и не успев ответить на вопросы, которыми его завалили молодые разведчики:

— Что теперь с Зинчуком будет, дезертиром объявят?

— Как так, товарищ капитан, и герой, и сразу предатель Пашка?

— Что немец сказал, помог язык?

— Стукаленко в госпиталь отправят с машиной?

Все вопросы стихли, как и обсуждения. При виде задремавшего командира остальные тоже улеглись вповалку. Минута, и импровизированная казарма наполнилось мерным дыханием спящих людей.

Проснулся капитан с болью во всем теле, голову будто сжал металлический обруч, а кости ломило от озноба. Ослабленный после госпиталя организм мгновенно отреагировал на ледяную сырость вокруг, Глеба разбила лихорадка. Но лечиться, измерять температуру да пить горячий чай — времени не было. Он отодвинул неприятные ощущения подальше, принялся быстро переодеваться в ворох сухой одежды, что собирали по батальону. Сразу стало теплее, отступила ломота, голова прояснилась. Капитан проверил готовность: нож и пистолет на ремне, другого оружия не понадобится; вытащил документы и личные вещи, чтобы при провале затеи капитана немцы не могли его опознать. Потом коротко попрощался с остальными разведчиками и направился к выходу — скользким ступенькам, вырубленным в стене.

Снаружи было темно. Огонь со стороны Соленых холмов почти стих, редко-редко строчил пулемет, будто напоминая о том, что гитлеровские стрелки не спят и контролируют квадрат. В этот раз Шубин не направился к черной широкой полосе, он уже знал, что затишье это — обман, стоит любой тени шевельнуться в серых сумерках, как туда обрушится шквал пуль. Теперь он короткими перебежками направился вдоль окопной линии на другой фланг, туда, где поле превращалось в перекаты из кочек и холмиков. Нижняя часть возвышенности загибалась коротким хвостом на этой пересеченной местности. Для стрельбы квадрат был неудобным из-за большого количества овражков и низинок. Поэтому, чтобы обезопасить подходы к высоте, минеры вермахта нашпиговали этот участок минами. Одно неверное движение могло вызвать мощный взрыв с фонтаном раскаленных осколков, несущих смерть.

Но безопасный путь через эту территорию смерти проложил Павел Зинчук, и капитану Шубину оставалось только довериться его меткам. Он осторожно вытянулся на краю поля, всмотрелся в черные силуэты, протянул руку и нащупал холмик из застывшей земли — вот первая отметина. Шубин подтянулся на руках, снова проверил на ощупь колею, которую оставил Пашка. В холодной земле отпечатались следы сапог и тел, а слева возвышалась следующая пирамидка, которая обозначала — путь свободен.

От метки к метке он двигался осторожными, плавными движениями, не давая себе передышки. Иногда переворачивался на спину и так же скрытно, опустив руки почти к земле, растирал ладони и ноги. Медленное передвижение длилось почти всю ночь. Сумерки перешли в непроглядную темноту, когда казалось, что весь мир вокруг спит и только он один упрямо ползет по минному полю, ощупывая каждый холмик, оставленный Зинчуком, перед тем как продвинуться еще на десяток сантиметров.

Заминированный квадрат казался бесконечным, из-за кромешной темноты разведчику не было видно никаких ориентиров, даже край Соленых холмов утонул в черноте ночи. Поэтому он долго щупал утоптанную землю впереди, когда все-таки оказался на краю минного поля. Наконец можно было выдохнуть и на несколько секунд расслабить мышцы. Он скользнул на вытоптанный пятачок и раскинулся прямо на голой земле. От напряжения гудела голова, ныло все тело, которое много часов было напряжено. До рассвета оставалась всего лишь пара часов, а еще надо обследовать местность и найти себе место для укрытия, чтобы провести там все время до появления офицера и дежурных. Не поднимаясь с колен, разведчик исследовал руками весь пятачок: нашел колодец, потом тропинку, которая вела от немецких позиций. Положение его было осложнено тем, что на голой земле не было ни травинки, ни кустика, лишь волны земли. Спрятаться на то время, что придется выжидать в засаде, было совершенно некогда. Небо стало заметно светлее, а очертания холмов проступили размытыми линиями в полукилометре от него. Размышлять времени не было, какой-нибудь зоркий караульный на немецкой стороне мог легко заметить одинокую фигуру у колодца. Поэтому Глеб выбрал низинку, где скопилась влага и превратила пологую яму в ледяное болотце, и распластался на спине прямо в грязи. Повозился несколько минут, чтобы жижа пропитала ткань, налипла на одежду, превратившись в маскировочный панцирь. Затем разведчик улегся в небольшую лунку почти у колодца, прикидывая, в каком порядке будут подходить дежурные. Скорее всего, двое человек будут набирать воду, один держит ведра, второй крутит ручку, а офицер останется чуть в стороне. Потому Глеб выбрал место таким образом, чтобы ему одним прыжком можно было оглушить сначала офицера, а уже потом переключиться на водоносов.

За время приготовлений рассвет уже позолотил бока холмов, можно было даже разглядеть белесую тропку, вытоптанную немцами во время ежедневного маршрута за водой. И разведчику ничего не оставалось, как залечь в своем укрытии и затаиться на несколько часов в ожидании дежурных. Чтобы руки и ноги не окостенели от ледяной почвы, Глеб иногда осторожными движениями разминал кисти и колени, шевелил ступнями в сапогах, а потом снова замирал, как хищный зверь без единого движения в ожидании своей добычи.

Минуты тянулись медленно, ужасно медленно: сначала холмы залил тусклый зимний рассвет, потом солнце начало немного согревать землю скудными лучами; то и дело набегали тучи, присыпали все вокруг белой порошей, и ветер снова уносил их на восток. Шубин не шевелился ни от пороши, что холодила спину, ни от теплых солнечных лучей, казалось, что он превратился в камень, который так уже сотни лет лежит у дороги.

Наконец вдалеке послышались голоса, что-то негромко обсуждали на немецком, скрипела металлическая дужка ведра, вторя шагам дежурных.

Глеб затаил дыхание, напряг тело, чтобы каждый мускул подготовился к рывку. Пальцы сжались на рукоятке ножа, который он заранее вытащил из ножен. На своих противников он не смотрел, чтобы не выдать себя, наоборот, уткнулся лицом в землю. Слух обострился, отмечая каждое движение, каждый звук и из них составляя уже картину происходящего. Почти над головой заскрипел старый колодец, застучало деревянное ведро на длинной цепи. Один из солдат начал раскручивать ручку, а второй принялся расставлять четыре пустых ведра, которые они принесли с собой. Мягкие шаги офицера слева, а потом тишина, только лязгнула зажигалка и затрещал табак в сигарете. Ну, еще немного, десять секунд на то, чтобы рядовой поднял наверх воду и вдвоем с напарником они принялись переливать ее в ведро.

— Эй, держи ровно, половину расплескал. Сил, как у цыпленка!

Раздался шум воды, и разведчик вскочил. Ударом кулака он оглушил офицера, и тот рухнул с дымящейся сигаретой между пальцев, так и не поняв, что произошло. Солдаты не успели даже повернуть головы от ведер, как острое лезвие перерезало сначала горло одному, а потом второму. Одно тело Шубин успел подхватить и рывком сбросил его в колодец. Следом полетел и второй труп. Офицер на земле застонал и попытался подняться, но капитан мгновенно соорудил ему кляп из офицерской фуражки, стянул руки ремнем, так что пленный теперь не мог сопротивляться. Глеб быстро сапогом размазал кровь по земле, швырнул ведра в колодец, закрыв тела. Потом подтащил пленного поближе к границе минного поля. Молодой офицер протестующе замычал, в его глазах плескался ужас — измазанный с ног до головы в грязи человек собирался запихнуть его прямиком на участок, нашпигованный минами. Шубин сунул ему окровавленный нож к лицу и прорычал на немецком:

— Одно движение или попытка сбежать — и я тебя прирежу. Дернешься — разорвет минами. Веди себя смирно.

Офицер затряс головой в знак согласия, он был готов на все, лишь бы сохранить свою жизнь. Глеб снова улегся на землю, своим ремнем пристегнул на спину пленного. Он послужит живым щитом, на случай если немцы обнаружат трупы в колодце раньше, чем через пару часов. И к тому же в таком положении тащить пленного безопаснее: он не сможет дернуться в сторону и задеть мину, вызвав взрыв. Хотя, конечно, везти, словно черепаха, на своей спине живой груз несколько часов очень тяжело. От веса на спине разведчик охнул и все же уперся ногами в землю, напряг руки — и двинулся в обратный путь. Сначала он тихо ругал пленного и хорошее питание немецкой армии, потом сил даже на это не осталось. Пот заливал глаза, руки и ноги дрожали от усилий, и все же, несмотря на гудящие мышцы, Шубин двигался как можно быстрее, не давая себе ни минуты передышки. Наверху кряхтел и скулил немец, потом он стих, обессилев окончательно. Сил не было даже шевелить пересохшими от жажды губами, но мысленно Шубин говорил и говорил, чтобы не дать себе провалиться в забытье от упадка сил: «Зато не холодно. Жарко, а жар костей не ломит. Как раз все тело прогреется от такой физкультуры, и никакая лихорадка не прицепится. Зато больше никто не погибнет из разведгруппы и в штрафную роту не отправят. Батальон сможет спланировать операцию по наступлению на холмы. А там за ними родная земля, тепло, вода, жизнь. Ну, давай, давай, капитан Шубин, еще немного. Двигайся, шевелись! Ты можешь, есть силы еще, есть!»

Позади вдалеке раздался треск автоматных очередей, но стреляли не прицельно, в воздух. Как разведчик и опасался, гитлеровцы быстро обнаружили следы его нападения. Но пленный на спине был защитой от снайперов: даже если и сообщат о нападении, переведут стрелков на эту сторону холмов, они не решатся стрелять по офицеру. Не должны, все-таки в немецкой армии очень строгая дисциплина. Шубин понимал, что движется уже из последних сил. Ему нужно хотя бы полчаса передышки, чтобы восстановить силы. Слишком уж тяжел груз на спине.

И тут вдруг заговорило оружие на советской территории, бойцы по приказу Краснова ответили на привычный огонь фашистов. Те тут же усилили плотность выстрелов: завизжали минометы, началась вакханалия из грохота, треска, визга снарядов. Это придало силы — его ждут, командир и его бойцы взяли огонь на себя, чтобы разведчик мог добраться до нейтральной полосы и конца заминированной территории, не попав под выстрелы снайперов. Сцепив зубы, Глеб полз и полз, он уже не чувствовал своего тела, лишь отсчитывал про себя: «Руки-ноги, руки-ноги». В глазах было так темно от усилий, что он не сразу понял, что заминированная территория закончилась. Он долго шарил вокруг в поисках очередной метки, потом чертыхнулся и попытался оттереть грязь с век и ресниц, чтобы увидеть остроконечный холмик, слепленный Зинчуком. Но вместо этого увидел ползущую к нему фигуру в советской форме:

— Товарищ капитан, товарищ разведчик! Нас отправил майор Краснов на помощь! Это свои!

Шубин с облегчением застонал. Ползущий впереди солдат воскликнул:

— Ранены, товарищ разведчик?

— Нет, нет. — Глеб наконец обмяк на несколько секунд, испытывая облегчение. Получилось вернуться назад! Да не просто вернуться, а притащить пленного офицера — «языка»!

Он приказал подмоге:

— Развязывайте ремень, снимайте с меня этого кабана. Всю спину мне отдавил. Давай его к командиру в окоп, я за вами. Сейчас поговорим с ним.

Бойцы долго возились с тугими узлами, пленный в ужасе мычал и изворачивался, пока не получил крепкий тумак по плечу. Потом его мешком оттащили к спуску в окопы. Едва живой от усталости, Шубин двигался как в тумане, черная пелена перед глазами становилась все гуще, а внутри все горело от жажды, хрипело в горле, забитом комками грязи. Его форма опять была мокрой и пропитанной ледяной жижей насквозь, волосы, лицо облепила маска из грязи. И все же он был доволен тем, что смог выполнить боевую задачу. Теперь Краснов и его батальон смогут пойти в наступление, смогут выйти из окопов и ударить по немцам, считающим себя хозяевами положения.

Когда он последним без сил рухнул на дно траншеи, то его подхватили крепкие руки. На ухо гаркнул хриплый, простуженный бас командира батальона:

— Молодец, Шубин! Герой! Притащил все-таки!

— На горбу своем припер, — просипел разведчик. — Воды дайте и тряпицу. Весь в земле. Ототрусь, и на допрос. — Он сделал несколько больших жадных глотков из протянутой фляжки. — Зовите разведку, пускай начинают допрос. Мне бы часок. Отдышаться.

Крепкая рука хлопнула по плечу:

— Отдыхай, капитан. Сейчас воду, ветошь — все принесут. Как раз к ужину вернулся. Поешь, оботрешь грязь, там форму твою ребята прополоскали от глины. Жду тебя, мурыжить будем офицерика.

Откуда только взялись силы, на родной территории ему даже дышалось легче, пускай и в сыром окопе, под звуки непрекращающейся пальбы. Глеб смог стянуть отяжелевшую от глины одежду, обтереться ледяной мутью из ведра и надеть свою еще сырую, но посвежевшую форму. На ходу он проглотил сухую галету и запил ее густым сладким чаем. Тело ожило, налилось теплом и силой. И в окоп, служивший штабом Краснову, капитан Шубин уже явился совсем другим. Он больше не был серой фигурой без лица, с трудом ползущей по земле, а стал самим собой: молодой мужчина с влажными, зачесанными назад темными кудрями, высокий, с широкими плечами спортсмена и уверенными движениями крепкого тела.

Допрос к тому времени начался, молодые разведчики засыпали перепуганного офицера вопросами, переводили его ответы майору Краснову. А тот корпел с карандашом над картой местности, делая метки на карте.

Допрос длился почти всю ночь, пока офицер не обмяк и в истерике не разрыдался. Тогда командир батальона хлопнул ладонью по карте, испещренной кучей значков и пометок:

— Ну все, бойцы, пускай передохнет. Все самое важное мы у него узнали. И вы тоже передохните. — Он ткнул вверх на кусочек черного неба, где впервые за несколько суток сияли звезды. — Слышите? Фрицы угомонились, тарахтели без перерыва двое суток. Наверное, кончились боеприпасы. Ну пускай бегут за пополнением, им оно скоро понадобится. — Он поднес карту поближе к мягкому свету, падающему от звезд, и хохотнул, довольный своей задумкой. — Я знаю теперь, как хвост накрутить фрицам. Через правый фланг зайдем и в тыл им ударим. Тут оставим с десяток бойцов для ведения стрельбы, пускай думают, что мы в лобовую атаку собрались.

Радостный командир принялся рассказывать свой план разведчику. Шубин слушал внимательно, соглашаясь, кивал. Стратегия и ему показалась выигрышной: не провоцировать противника, у которого полно оружия и боеприпасов, а отвлечь ложной атакой. Пока немцы будут палить по мишеням в окопах, основные силы батальона зайдут с тыла и неожиданно ударят по противнику. Занятая высота станет преимуществом, с нее можно будет отразить любую немецкую атаку.

Довольный майор Краснов повернулся к разведчику:

— В штаб уже отправили молнию. Два дня подготовки — и будем атаковать. Благодарность тебе выражаю, Глеб, не только от командования, а от самого себя. По-человечески, от души. Тарасов после такого не посмеет больше про дезертирство кричать.

При упоминании о Тарасове Шубин сразу помрачнел:

— Товарищ командир… Павел Зинчук не объявлялся? Ничего о нем не слышно?

Краснов отрицательно покрутил головой. Глеб помолчал, ему было неловко просить, но все же решился сказать вслух:

— Товарищ майор, разрешите… вместо отдыха я выдвинусь на поиски Зинчука. Уверен, он никакой не дезертир и не предатель. Вскипел парень, не сдержался. Он надеялся в диверсии участвовать на немецкой территории, думал, сможет найти информацию, куда его сестру увезли. А вышло все по-другому. Я понимаю, армия, дисциплина, но ведь он совсем еще молодой, не справился с характером. Разрешите отправиться на его поиски? Думаю, его ранили немецкие снайперы и он сейчас ждет помощи.

На лице Краснова отразилось сомнение: рискованно отпускать опытного разведчика одного на поиски сбежавшего бойца. И все же капитан Шубин сделал для его батальона такое важное дело, что Краснов неохотно, но все же согласился:

— Даю тебе сутки. До завтрашнего утра, если не найдется, то объявим пропавшим без вести. — Опытный военный пожал плечами. — Где ты его искать будешь, кругом болота да мины. Эх, разведка, рискуешь головой своей ради этого парня. Своей! А она у тебя особенная. Не просто так за нее награда объявлена. Не бережешь себя.

Он тяжело вздохнул и махнул рукой — и сам все знает опытный капитан, но, раз уж решил, так тому и быть. Их разговор вдруг прервал шепот наблюдателя, он выглянул из примыкающей траншеи:

— Товарищ командир, разрешите доложить. Тут собака с шифровкой.

— Белая собака? — вскинулся Глеб.

Дозорный развел руками:

— Дак не понять, грязная сильно. Сидит у входа, будто ждет чего. Вот, во рту у нее было. — Он протянул березовый сучок. Толстый обломок был исцарапан буквами и значками. Глеб прошелся внимательным взглядом и воскликнул:

— Это от Зинчука! Он просит о помощи! — Он указал на значки. — Это самая простая шифровка. Я их учил обязательно шифровать послание, на случай если его перехватят немцы. Здесь написано: «Голова, помоги». Голова — это мой позывной в разведгруппе. И еще указаны координаты, он недалеко ушел. Это болото на левом фланге, на границе фронтов. Отсюда километра два. Я должен идти за Снежком, он приведет к своему хозяину. Зинчук отправил собаку, чтобы она привела помощь.

Краснов кивнул:

— Ну что ж, торопись, капитан, пока не рассвело. Отговаривать не буду.

Они обменялись крепким рукопожатием, а потом Шубин двинулся к крайнему окопу, чтобы отправиться спасать Павла Зинчука.

Глава 6

Глеб в сопровождении дозорного прошел по узким сырым коридорчикам до крайнего окопа. Именно там сутки назад пожилой солдат позаботился о них после неудачной вылазки с Морозко. А сейчас его ждал покрытый сосульками из грязи пес. Он ткнулся холодным носом в ладонь разведчика и лизнул горячим языком, будто просил о помощи на своем собачьем языке.

Шубин потрепал пса за холку:

— Давай, Снежок, веди меня к хозяину. Показывай дорогу.

Пес едва слышно гавкнул и выбрался наверх. Там он опустился на брюхо и пополз вдоль советских позиций, за ним следовал разведчик. Про себя он изумлялся сообразительности собаки: вот же пес, а понимает, что надо вести себя осторожно, чтобы не спровоцировать огонь германских стрелков.

Когда окопная линия закончилась, пес побежал, а разведчику ничего не оставалось, как довериться ему. Он широкими шагами преодолевал метр за метром, а впереди мелькал тощий грязный хвост. Через километр на местности стали появляться низкие кусты, коротенькие деревья, которые прижимались к земле и постепенно превращались в непролазный ковер. Бурелом, а под ним засасывающая топь, почва опускалась все ниже, густая болотная каша обволакивала ноги уже почти до щиколотки. Несколько раз плотная жижа с чавканьем стаскивала с Шубина сапоги, он чертыхался, нащупывал в темноте обувь и натягивал ее обратно. Снежок нетерпеливо рыкал, поторапливая нерасторопного человека. И снова уверенно бежал между торчащими корягами, перепрыгивал через поваленные бревна, легко пробегал по хлюпающей трясине.

Когда они оказались на краю затянутого водорослями озерца, заваленного по берегам изломанными, сгнившими обломками, пнями, Снежок глухо тявкнул два раза, в ответ раздался тихий свист. Разведчик и собака ринулись на звуки. На берегу к капитану тянулась лежащая на земле фигура:

— Товарищ капитан, это я, Паша Зинчук! Я здесь!

Глеб кинулся к лежащему:

— Ранен? Встать можешь?

— Осторожно! — остановил его Паша. — Тут бурелом, я провалился, и нога застряла между двух бревен. Не могу вытащить, разбухла она. Шевелить могу, а вытащить никак не получается.

Шубин оттащил в сторону несколько обломанных веток, расчистил пятачок и поближе подобрался к ноге Пашки, которая оказалась зажатой в проломе крепкого пня. Зинчук неудачно встал на трухлявый верх, провалился в узкий ствол, и теперь нога была зажата, будто капканом, тесными стенками, а большие щепки впились в кожу и раздирали кожу и плоть при любой попытке освободиться.

— Давно так лежишь?

— С обеда, — мрачно откликнулся парень, он показал широкое лезвие, сломанное пополам. — Я бы сам расковырял дерево это, да нож вот сломался.

— Сам, сам, — недовольно пробормотал Глеб. — Все-то ты сам. Два дня бы освобождался, потом полз обратно бы еще два дня с такой ногой. А там можно сразу и ногу отрезать из-за заражения. Хорошо будет, если сам выживешь. Ты, если такой самостоятельный, то и думай сам о своих поступках. А еще об их последствиях.

Глеб ворчал на Пашку, не мог удержаться, чтобы не отругать этого непослушного подчиненного, который из-за своеволия принес командиру столько проблем. Хотя в душе радовался, что все-таки ошибся Тарасов — не сбежал Зинчук, не предал, не переметнулся к немцам, а у паренька всего лишь сдали нервы, после того как его смелый поступок переврали и не оценили. Последние сутки душа болела у капитана за этого мальчишку со сложным, упрямым характером. И вот он нашелся, живой, с травмой, но живой! Поэтому Шубин, не стесняясь в выражениях, ругал Пашку вслух, отсекая куски крепкого пня своим ножом. Только задачка оказалась сложнее, чем казалась на первый взгляд. Трухлявый снаружи пенек сохранил каменную твердость внутри и поддавался ударам ножа по миллиметру. За несколько минут капитан взмок от усилий и в сердцах обругал пень:

— Такой же упертый, как и ты. Встретились две деревяшки!

Зинчук, понурившись, молчал, он несколько часов провел в болотной жиже полулежа, в ноге пульсировала боль, а последние силы он потратил на попытки освободиться. Вдруг откуда-то из темноты раздался голос:

— Долго так драть по щепке будете. Надо сук внутрь и нажать, как на рычаг. Враз треснет.

От неожиданности разведчик вздрогнул:

— Кто это?!

Невидимый в темноте человек не ответил на вопрос, а Пашка зло бросил:

— Диверсант это задержанный! Охотник за головой вашей, товарищ капитан! Предатель! Вы не переживайте, я его связал хорошо. Рот вот только не нашел чем заткнуть!