Княжич Юра II. Юрьев день

— И что ты делал?

— Поехал в «5-ое управление при Министерстве Коммунального Хозяйства города Москвы», чтобы прояснить вопрос лично. У вас, — очень аккуратно подбирая слова, начал объяснять. Опять же, маскируя эту «аккуатность» и замедленность своим тяжёлым дыханием. Хотя, если подумать, то бежалось мне не так уж и тяжело. Хоть и было это вверх, по значительному подъёму, по извилистой, пересечённой древесными корнями и камнями тропке. «Не так я вас любил, как вы стонали» — очень подходило гениальное одностишие Вишневского к этой ситуации. Даже удивительно. Хотя, может быть, адреналин, стресс и ещё что-то подобное…

— Откуда ты узнал про «управление»? — последовал абсолютно закономерный и совершенно ожидаемый вопрос на это моё заявление. Ожидаемый и законный, но, при этом, тот, на который у меня простого и логичного ответа не было. Только сложные, фантастичные и неправдоподобные.

Хотя… если подумать… то, почему бы и нет? Ведь ложью это тоже не будет.

— Ну, я выследил всех «топтунов», которые за мной ходят. А они все — частые гости «управления». Логично было предположить, что это «управление» СБ, а не ЖКХ.

— Выследил? Всех? — послышался недоверчивый голос Бориса Аркадьевича.

— Ну да, — просто ответил я, а потом перечислил их имена и фамилии, которые успел узнать за все прошлые «итерации».

— Как? — только и смог спросить Мамонт после этого. Правда, не думаю, что на него подействовали именно сами имена. Ведь, по логике вещей, Большой Начальник всей Службы просто не может, да и не должен знать, а, тем более, держать в голове имена всех своих сотрудников. Да ещё и помнить, кто из них, на каком именно задании сейчас находится. Но вот мой тон и уверенность, с которой я эти имена перечислял, не могли не заставить Мамонта задуматься.

— Когда точно знаешь, что за тобой следят, вычислить конкретных исполнителей особой проблемы не представляет, — отмазался общей фразой или инсинуацией я. Может, это и не «железная» отмазка, но сейчас не то время, и не то место, чтобы докапываться. «То время»«то место» обязательно наступят, и отчитываться придётся, за каждый шаг и каждое слово, но… позже. «Но потом, не сейчас…» как поётся в одной весёлой песенке Нейромонаха Феофана.

— Дальше, — пришёл к таким же выводам Борис Аркадьевич.

— Там дежурный сказал, что вас и отца нет в городе. Я попросил встречи с единственной, кого ещё знал в вашей службе, с Семёновой Марией Дмитриевной. Но её, на рабочем месте тоже не было. Но мне дали её адрес и телефон… телефон совпал с тем, который вписан был под контактом с вашей фамилией. Вот я и заподозрил неладное. Решил лично съездить-разобраться.

— И?

— Съездил. Она сначала попыталась зять меня под контроль, но что-то у неё не получилось. Тогда она заперла меня в доме своими собаками, а сама куда-то уехала. Её не было полтора или два часа. За эти часы, я обыскал её дом. Нашёл оружие, деньги, наркотики и фотоальбом. В фотоальбоме эту фотографию. На ней опознал Маверика. Отправил вам, — четко и максимально кратко описал первую часть своих приключений я.

— Не получилось взять под контроль? — сильнее всего зацепился почему-то за эту фразу Мамонт. Причём, настолько сильно, что обеспокоенность в его голосе заставила начать беспокоиться и меня самого.

— Да, — ответил ему. — Она сама призналась мне в этом, — ведь так же и было на самом деле. Правда же? Блин, я уже сам начинаю сомневаться.

— Понял, — после паузы закрыл тему Борис Аркадьевич. — Что дальше?

— Она вернулась, заставила под конвоем собак, меня сесть в машину. Повезла на МКАД, где собиралась убить, устроив аварию, в которой она бы выжила, а я — нет.

— Что ей помешало? — мгновенно уловил суть безопасник.

— Я рассказал ей про фотографию и то, что уже отправил её вам. Она решила не тратить время на аварию и просто выкинула меня из машины на полном ходу. «Повезло», что мы проезжали по мосту. Удар был так силён, что я перелетел полосу и упал не под колёса машин, а в воду с моста. Дальше вы знаете.

— Понятно… — медленно проговорил Мамонт. П тому тону, которым это было сказано, трудно было разобрать, доволен он таким объяснением или действием, либо нет, но пока не намерен высказывать своего недовольства. — Куда, по-твоему, она направилась?

— На Сходненскую ГЭС, конечно, — ответил я, не задумываясь. — К сыну. Я ведь, насколько понял, телефоном они для связи, почему-то, не пользуются. А сообщить, что «явка провалена», необходимо. Так что, заедет сейчас к нему, заберёт, и они исчезнут…

Говорил я бодро, с немалой долей облегчения в голосе, так как мне-то такой вариант развития дальнейших событий был очень даже на руку. Я ведь, получается, при таком раскладе, ни Маверику, ни его безбашенной мамаше, становлюсь совершенно неинтересен. Я им больше не мешаю и не несу угрозы, так как больше не являюсь единственным «носителем тайны личности Маверика», единственным, кто его видел в лицо. Теперь фотография есть у Мамонта, а значит, и у всей его Службы. Моё убийство больше не несёт с собой никакой выгоды, только проблемы. А значит, меня-таки, наконец, оставят в покое…

Я-то произнёс всё это бодро, благо, уже не бежал, а спокойно шел через центральный вход большого торгового центра под суровым названием «Гвоздь», который располагался буквально в ста — ста пятидесяти метрах от береговой линии. Здесь было тепло. Здесь можно было не бежать. Косились, конечно, на взъерошенного и мокрого, как цуцик, меня, но и хрен бы с ними — пусть косятся. Я, хоть и мокрый, но, в целом, одет прилично, разговариваю по дорогой модели смартфона, на запястье виднеется не самый дешёвый фитнес-браслет — явно не бомж. И вони от меня нет. Так что, с охраной проблем не должно возникнуть.

Я проговорил всё это, а ответа не услышал. Секунд десять, в трубке была тишина. Я уж, грешным делом, подозревать стал, что связь прервалась или Мамонт «трубку бросил».

— Алё? Алё? Борис Аркадьевич, вы меня слышите? — оторвал аппарат от уха, поднёс к глазам, убедился, что индикация вызова продолжается, секунды разговора отсчитываются, вернул аппарат к уху.

— Сходненская ГЭС — это один из основных пунктов, запланированных для посещения завтра утром Константином Петровичем и прибывающей из Петрограда Имперской комиссии во главе с сыном Императора, — услышал я голос Мамонта вместо ответа на свой вопрос.

И теперь уже настало время молчать мне. Я переваривал дольше. Секунд двенадцать. Потом тихо произнёс.

— Покушение? — и сам замер от смелости своего предположения.

— Очень похоже на то, — прозвучал тихий ответ из динамика моего смартфона.

— Но, Костя ведь Пестун, а Маверик и Семёнова не больше Ратников. Да и сын Императора, наверняка, не пальцем деланный… Как же они их? Бомба? Диверсия на дамбе? Взрыв агрегата?

— Паладин, — тихо сказал Мамонт. — Плевать Косте на любой взрыв. Да и Василию Борисовичу плевать… Единственный вариант успешного покушения на двух Пестунов — это Паладин… которого прячут от внимания спецслужб два Разумника.

— Оу… — всё, что смог по этому поводу выдать я. Помолчал. Потом спросил. — И что же делать? Отца-то нет в городе…

— Тебе? Тебе — ничего, Юр. Ты главное уже сделал. Донёс информацию. Предупредил. Жаль, конечно, что гадов этих спугнул — удобнее было бы их прямо там накрыть всех, но и так сойдёт. Теперь это дело профессионалов. Отдыхай… Ты где сейчас? Ты ведь уже не бежишь, да?

— Я в торговом центре «Гвоздь» — не счёл нужным скрывать я. Аппарат-то мой мобильный всё равно отследить — раз плюнуть. А выбрасывать его сейчас — глупо. У меня ни денег наличных, ни документов с собой нет. Далеко я уйду без них?

— Отлично, — ответил Борис Аркадьевич. — Найди там кафе какое-нибудь, сядь в нём и подожди. Минут через сорок за тобой подъедут… знакомые тебе «топтуны». Узнаешь их?

— Да, — кивнул я, хоть и понимал, что этот жест глупый, так как не видеосвязь же, а простой звонок.

— Они отвезут тебя в Кремль.

— Опять «домашний арест»? — вздохнул я.

— Да, Юр, опять «домашний арест», — почти так же вздохнул Мамонт на том конце. — Покушение на сына Императора. Приедут разбираться Петроградские следователи. Ты — главный свидетель. Сам понимаешь…

— Бля-я-я… — грустно протянул я, понимая, что про «оставят в покое», размечтался я рановато. Всю душу теперь вынут и вымотают допросами… Вот так и помогай следствию.

С другой стороны: а какой у меня был выбор? Или сдать их, или сдохнуть. Убить-то самому: даже Ратника Семёнову, мне Бездарю, было проблематично, а уж спрятавшегося на ГЭС Паладина — тем более. Это вообще за гранью. За гранью даже фантастики…

Что ж, значит, надо искать кафешку… и делать деньги. Делать, делать, делать… пока не отберут телефон. Помирать-то я, похоже, сегодня уже не буду… Вот ведь! Знал бы, что выживу, лучше бы подготовился!!!

* * *

Глава 15

* * *

'Чай и папиросы, ответы на вопросы

Допросы, опять допросы…' — бубнил я себе под нос, неторопливо, по памяти, рисуя ноты на белом нелинованном листе бумаги для принтера гибкой пластиковой ручкой, которую узлом завязать можно, а вот в глаз её кому-нибудь воткнуть — уже проблематично.

Стол, стул, белые стены, белый потолок, белый пол, белая запертая дверь в углу, ещё одна в другом углу. Стол и стул, кстати, тоже белые.

Эх! Знал бы, что выживу, лучше бы подготовился… С другой стороны, вариантов других у меня всё равно не было… кроме самоубийства в небольшой промежуток времени между моментом, когда я пришёл в себя на пляже и моментом, когда в кафе, в котором я сидел, тыкаясь в телефоне, вошли посланные Мамонтом люди. Всего, где-то около часа. Не сообразил. А позже — уже не получилось бы. Вместе с «топтунами» прибыли ещё двое Дружинников Князя неизвестных мне Рангов, но точно не ниже Гридня. Оказывать сопротивление таким, или бежать от них — гиблое дело. Догонят, поймают, скрутят, упакуют и, куда надо всё равно отвезут.

Да и способов самоубийства было в моём распоряжении в тот час не то, чтобы много. Пистолет-то я дома оставил. И из дома Семёновой, её пистолеты брать не решился. А под машину броситься — не факт, что помрёшь, могут и откачать. Пластиковым столовым ножом в кафешке зарезаться… теоретически, дело возможное, но вот на практике: я бы посмотрел на того, кто попытался бы осуществить такой фокус.

Язык глотать или откусывать я не умею. Вообще не представляю, как это можно сделать…

Блин горелый! Я рассуждаю о самоубийстве! В то время, когда, наконец-то удалось выжить!.. и сижу теперь в белой комнате без окон с одной, привинченной к потолку светодиодной лампочкой. Или, как это правильнее называется? Светильником?

Рисую ноты. И портрет Маверика. Ноты получаются лучше.

Белая комната… Сюда я попал не сразу. Сначала, действительно отвезли в Кремль, туда же, где я провёл половину лета. На тех же самых условиях: без телефона, без Всесети, без права выхода с территории, где я, послонявшись из угла в угол, завалился на диван, прикрыл глаза, да и задремал.

Привычно оказался дома, проснулся, сходил на пробежку, позавтракал и поплёлся на работу. В общем, обычный, мало чем примечательный день писателя. Хороший, приятный и даже плодотворный — получилось главу раза в полтора больше написать, чем в среднем «по больнице». Не то, чтобы ценность главы зависела от её размера, бывает, что и какая-нибудь «мелочь», тысяч на семь символов, вставляет так, как и целый авторский лист не вставит, но тут в другом дело. В физической возможности. Я ведь уделяю написанию текстов четыре-пять часов в день. Каждый день. Больше — не получается. И дела другие есть, и внимание уже трудно удерживать становится, и тело движения требует… В общем, четыре-пять часов — это норма. И она же — край. За эти часы, если всё нормально с сюжетом и не приходится вымучивать какие-то сложные детали, получается набрать от семи с половиной тысяч символов до шестнадцать-семнадцати тысяч. Больше: никак. Чтобы больше, надо увеличивать время.

Помнится, в командировках, иногда, и до двадцати четырёх тысяч символов доходило, но я тогда, реально, в овощ начинал превращаться. Повторять такой опыт — никак не хочется. Так что, четыре-пять часов каждый день. Изо дня в день… Сегодня вот, глава получилась на целых семнадцать тысяч символов с пробелами — прямо-таки пёрло! А ещё, я начал задумываться, а не начать ли… ну, вот правда, описывать свои «сны»? Ну, а что? Напрягаться выдумывать что-то не надо, просто пиши, что уже увидел, что прожил.

Это раньше особого смысла не имело, так как жизнь «там» была ничуть не менее будничной и обычной, чем «здесь», а кому интересно читать, сколько километров я пробежал утром или какой именно салат составлял основную часть моего обеда?.. Теперь же, если подумать и опустить некоторые лишние рутинные подробности, а ещё постараться не слишком увлекаться переписыванием содержания местных учебников, то из того, что я «там» уже испытал, может получиться неплохая боярочка, всё больше и больше начинающая походить на классическую: Дворяне, интриги, деньги, роскошь, девочки, стрельба, магические поединки, читы Главного Героя, потенциально способные сделать его Нагибатором уровня «Бог»…

Пожалуй, стоит попробовать. Закончу только предыдущую серию. По «ЛитРПГ» с Системой, но без «циферок»… хотя, я это себе уже который месяц твержу? А она всё никак не заканчивается…

Лёг спать в свою кровать, под тёплый бочок жены, прикрыл глаза и… открыл их на диване, в своей комнате в Кремле. Глянул на часы: они показывали 20:02. Всё ещё, 29-ое сентября.

Вздохнув, я поднялся и отправился ужинать, мыться, зубы чистить… в общем, готовиться ко сну. Делать-то, всё равно, было совершенно нечего.

* * *

А утром, меня поднял уже не будильник, вошедшая в комнату делегация из пары совершенно мне незнакомых Дворян и Бориса Аркадьевича. Одеться мне позволили. В белые свободные штаны на резинке и в белую майку (слава Писателю, хотя бы по размеру). И на ноги — что-то вроде чешек или лодочек, только, опять же — белое. А дальше: повязка на глаза, подхват под руки с двух сторон, и здравствуй, белая комната, в хрен знает где, и, хрен знает, насколько.

В целом, здесь было неплохо. Есть стол. Есть стул. Есть ручка и бумага. За дверью, той, что не заперта, есть даже санузел с нормальным толчком, нормальной раковиной и даже душем, вмонтированным в стену на уровне выше головы. Кафель и слив воды в полу.

Вода, к сожалению, только холодная.

Кормёжка три раза в день. Но, из того, что там приносят, я только воду могу пить. Да и то, по качеству, она не сильно отличается от той, которая из душа льётся и из крана течёт. Одежду сменную приносят один раз в день. Чистую и в точности такую же, как та, которую выдали в первый раз. Грязную забирают. Через окошко в двери. Пока грязную не отдашь, чистую не получишь. И всё — молча. И еда молча. И одежда молча.

Спать на полу. Никаких кроватей, кушеток или иного чего, не предусмотрено, а стол, по размерам своим маловат, чтобы на нём можно было бы хоть с минимальным комфортом устроиться.

Что ж, я хотел устроить себе голодовку? Вот он и выдался — замечательный шанс. Идеальные условия: никаких соблазнов. Вода есть. Сортир есть. Работы — нет. Красота!

Ещё и информационное голодание до кучи. Что тоже — крайне полезная штука. Блинный завтрак! Да, если бы всего этого не случилось, всё это стоило бы придумать, только ради вот этих вот замечательных условий!

Ведь, это же именно то, чего мне так не хватало, чтобы сделать следующий большой шаг по пути к своему идеальному здоровью! Сидел бы так и сидел!

Две только проблемы: светильник на потолке не выключается, из-за чего совершенно непонятно: день сейчас или ночь, сколько вообще времени я тут сижу. Постоянный свет давит на нервы. Но, тут я смог приспособиться: снимаешь майку, скручиваешь из неё жгут и этим жгутом завязываешь себе поплотнее глаза, устраивая себе «ночь». Или, просто, когда надоедает на голые стены смотреть. Спать ложишься тогда, когда хочется — организм в этом деле и сам, без подсказок, прекрасно разбирается.

Вторая проблема: постоянно приходит следователь. И начинает задавать одни и те же вопросы по кругу. Задолбал уже, право слово!

Первые шесть раз я ему на эти вопросы добросовестно отвечал, как мог, честно, насколько получалось — логично. Получалось… довольно-таки не очень. Всегда в два главных момента упирался: первый — это, как узнал имена «топтуов» и адрес «управления»; а второй — деньги.

Как я сумел за один день заработать совокупно на всех своих затеях шестьсот двенадцать тысяч восемьсот сорок рублей. Местных рублей. Притом, что начинал «играть» с тысячи… Шестьсот «иксов» за день сделал!

И, что тут можно сказать? А ничего не скажешь.

Вот и я не придумал ничего логичного. Мне, когда первый раз этот вопрос и сумму назвали, я просто завис. И висел минут пять. Благо, с ответом не торопили. Потом вздохнул, понимая, что влип и, что здесь прописался надолго, а плести что-то, выдумывать — только хуже себе делать, так как в своей же лжи потом обязательно запутаешься, сказал только: «Не знаю. Повезло». И, в дальнейшем, твёрдо стоял на этом. Придумывать и пояснять не пытался.

Про имена… тоже попадос. Сахар меня дёрнул тогда Борису Аркадьевичу их перечислить… по телефону… звонок которого записывался. Следователь мне потом эту запись даже послушать дал.

И попадос конкретный. Не расскажешь же им, что они мне их сами называли, когда я им поочерёдно каждому допрос устраивал. Для них же этого не существовало!

Так что, я прекрасно понимал, какая именно картинка в голове у Имперских следователей по моему поводу складывалась: «топтунов» мне сдали, деньги — взятка или оплата за работу. Что за работа? Помощь в организации покушения на сына Императора и собственного старшего брата.

Помог, деньги получил, после чего решил «соскочить с темы» и «кинуть» нанимателей. Или ещё в чём-то с ними не сошёлся, поэтому, когда сумел пережить попытку своего убийства на мосту (во всех подробностях заснятого дорожными камерами и видеорегистраторами проезжавших там в это время машин), позвонил Мамонту и слил их.

Логично? Абсолютно. Есть у меня хоть шанс опровергнуть это построение? Ни единого. В историю с «петлёй времени» никто не поверит. А, если поверят, то… лучше бы не поверили, право слово! Это тот самый случай, когда «живые позавидуют мертвым».

Поняв всё это, а оно дошло быстро, тем более что про деньги меня раньше спросили, чем про имена «топтунов», я просто отказался отвечать на этот вопрос — узнал и всё. Как? Вы так не сможете. Захотел очень.

И твёрдо в последующем стоял на этом. В показаниях более, все шесть раз не менял ни слова. На уточняющие вопросы отвечал. Но только чистую правду. Только то, что реально делал в этот день. Куда пошёл, что сделал, с кем говорил, то услышал, что сам ответил. И только правду: чтобы не запутаться. Правду-то я помню, а вот во лжи и фантазиях точно запутаюсь и буду на том подловлен.

Шесть раз. Шесть допросов. На седьмой я просто перестал отвечать совсем. Сидел напротив следователя и медитировал с тупым бараньим взглядом. Молча и непробиваемо. Даже, когда он кричать начал…

Потом меня всё-таки избили. Но примитивно, без огонька и фантазии. Просто, следак сходил ещё за двумя помощниками, меня сбили на пол и отпинали. Долго пинали. Больно. В следующий раз: двое на весу под плечи держали, а третий по почкам и печени бил… больно! Но, профессионально и очень аккуратно. Так, чтобы не убить и не покалечить. Чувствовалась рука мастера. В другой раз к стулу привязали и током пытали… тоже очень больно. Очень! Особенно, когда к гениталиям и глазам электроды подводили…

А я терпел и молчал. Учился «управлять болью» и… медитировать. Отстраняться от ощущений тела. От эмоций и мыслей. Получалось… с переменным успехом.

Да ни хрена не получалось! Орал я, как резаный… но на вопросы, всё равно, не отвечал. Так как… бессмысленно это.

Потом ещё водой пытали — классика: тряпка на лицо и вода сверху льётся, пока захлёбываться ей не начнёшь.

Да и что они мне сделают? Ну, крое этих пыток? Запрут здесь пожизненно? Ладно — не вопрос, запирайте. Тот самый вариант, когда у меня будут дополнительные двенадцать часов плюсом к моей основной писательской жизни.

Казнят? Я это уже проходил — не страшно. Даже, если больше не «оживу». Всё равно не страшно. У меня моя вторая жизнь останется.

Нечем им меня напугать, на самом-то деле. Того, кто больше двух сотен раз умер, же не напугать.

«Нет у вас методов против Кости Сапрыкина! Нету!»

Можно похорохориться, когда точно понимаешь, что серьёзно за тебя не брались. И, вряд ли, возьмутся. А допросы эти, белая комната… ну, так, просто, порядок такой. Никому я, так-то, и нафиг не нужен. Даже, если пособник. Даже, если и вправду, мне заплатили таким вот стрёмным образом, подставив им дальше некуда. Что с меня возьмёшь? Кого я, кроме Семёновой и Маверика знаю? Тем более, что я их уже и так слил. Деньги? Так, если их вот так вот до рубля уже посчитали, то, по-любому, они уже конфискованы. Нет их у меня. Нечего с меня больше брать.

Так то, рано или поздно, им надоест со мной возиться. Белая комната кончится. Вынесут, наконец, какое-то итоговое по мне решение. И уже в зависимости от того, какое оно будет, буду уже что-то делать, что-то решать. Пока же: надо пользоваться всеми плюсами моего положения. Это ведь уникальный опыт! Такой, который ты нигде в другом месте не сможешь получить. Где ты ещё пройдёшь закалку и психологический тренинг пытками, точно зная, что работают профессионалы, головой отвечающие за твою тушку, которым её целой и работоспособной ещё, под роспись, сдать надо будет?

Так что, периодически, приходили, снова прашивали, снова били… пытки, в основном, повторялись. Особой фантазией исполнители не отличались. Без огонька работали. Добросовестно, но рутинно.

Один раз дрянь какую-то вкололи, от которой я, наверное, «помягчеть и поплыть» должен был. Угу! Должен был. «Отъехал» я от неё сразу, еле откачали. Больше, после этого с химией не экспериментировали. Говорю же: не серьёзно это всё. Им мою тушку ещё сдавать. Кому — не знаю. Но, уверен — точно «под роспись»! Вот и осторожничают.

Подросток бы этого не понял. Подросток бы за чистую монету всё принял. А я… ну, в нашей армии ведь тоже для особо ценных специалистов курсы психологической закалки устраивают. Заранее, так сказать, готовят. Сам я их не проходил, конечно — для офицеров они. Но видеть, как это делается, видел. И помню, как эти проводильщики над каждым внеплановым обмороком подопечного тряслись. Сколько им макулатуры за каждую лишнюю трещину в рёбрах отписывать приходилось. И глаза их видел. Глаза «проводильщиков». У этих ребят, что теперь со мной работали, такие же глаза были. Узнаваемые.

Хотя, приятного, всё равно, мало. Каждый день, ложась спать, с дрожью думать, что же сегодня новенького придумают…

Но, опыт, я скажу — крайне полезный. Замечательно из сознания все деструктивные программы и иную грязь вычищает. Всю сразу и оптом. Не зря, в восточных духовных традициях, очень похожие на это всё практики имеются. Обязательные для прохождения на пути «духовного совершенствования и освобождения»…

Так что, мужики выполняли рутинную, тяжёлую и неприятную работу, а я мысленно благодарил их и рос духовно… хотя, с каким бы удовольствием я каждому из них бы рожу в мясо разбил бы! Ногами!..

Но, это только, когда они приходят. Главное испытание — одиночество, изоляция. Оно человеком труднее всего переносится. Изоляция и безделье. Они ведь не часто приходят. Позволяют мне высидеться, промариноваться ожиданием… ну, это они так думают. Я-то, трачу это время с пользой: отжимаюсь, приседаю, удары разные с упражнениями отрабатываю, растяжку улучшаю… хоть и очень тяжко это всё на голодовке даётся. Очень тяжко. Скоро, наверное, пластом лежать буду, если они фруктов в предлагаемую мне пайку не добавят. Ведь, если вначале, ещё можно было «сдаться» и начать «жрать, что дают», то теперь, по прошествии времени, это уже просто невозможно, поскольку, смертельно опасно. И, с каждым днём, опаснее становится. Выходить из длительной голодовки — целая наука. Если на поводу у слабости и эмоций пойти, то от куска хлеба, тарелки каши или, тем более, куска мяса, в диких болезненных корчах сдохнешь.