Помоги проекту - поделись книгой:
А. Н. Згода. Профессор
Как это ни парадоксально звучит, но профессор кафедры физической культуры и спорта Санкт-Петербургского государственного университета, заслуженный тренер СССР Иван Сергеевич Краснов был все же в большей степени Профессор, нежели тренер.
Очень интеллигентный и вдумчивый, он все делал обстоятельно и без суеты, и, прежде всего, в том, что касалось тренировок.
Иван Сергеевич никогда не произносил фраз типа «ты должен», «надо» и т. п. Вместо этого он неизменно тихо и спокойно говорил: «Ты можешь». И даже если ты сомневался в том, что можешь, – пробовал, а если не получалось – то понимал, что все равно сможешь, просто не сегодня, а завтра.
Хорошо помню, как мы познакомились.
Первый курс, десять минут до начала пары по физкультуре. В зале легкой атлетики я кидаю баскетбольный мяч в корзину. Иван Сергеевич подошел и как бы невзначай спросил, могу ли поднять гирю.
У меня дома была гиря 16 кг, и иногда поднимал ее (в смысле отрывал от пола и ставил обратно), поэтому самоуверенно ответил, что да, могу, делал много раз и легко продемонстрирую. Иван Сергеевич пригласил меня в тренажерный зал, который представлял из себя спартанскую качалку без излишеств, и показал на гири.
Я поднял гирю и привычно поставил ее на пол обратно. Иван Сергеевич предложил закинуть ее на грудь. У меня получилось, хотя до этого так делать я не пробовал. Потом Иван Сергеевич спросил, могу ли вытолкнуть гирю над головой. Я снова справился.
Тогда преподаватель поинтересовался, смог бы я выполнить это упражнение с двумя гирями одновременно? И вновь я справился.
Наконец, Иван Сергеевич предложил мне попробовать то же движение уже с двумя гирями по 24 кг. Было уже сложнее, у меня не получилось даже закинуть их на грудь, но тут ребята в зале помогли мне. Вытолкнуть их над головой получилось всего один раз, и я понимал, что это предел.
После этого Иван Сергеевич подвел меня к информационному стенду – древнему, еще из советской потрескавшейся фанеры, – и обратил мое внимание на листок с нормативами по гиревому спорту. В моем весе кандидат в мастера спорта – это 120 подъемов. За пару лет, заверил меня Иван Сергеевич, я могу достигнуть этого уровня. Если буду регулярно тренироваться.
У Ивана Сергеевича был талант обнаруживать и показывать людям их лучшую версию себя, ту, что не всегда четко видно из-за дистанции между «сейчас» и «завтра». И он делал это так, что любая цель становилась очевидной, как и маршрут ее достижения.
Не просто умозрительное понимание, а осязаемый образ того, к чему я стремлюсь, всегда помогали мне в тренировках, а Иван Сергеевич деликатно, но четко напоминал, что мы всё можем, главное – методично двигаться к цели. Пусть не очень быстро, лишь бы не пятиться и не стоять на месте.
Иллюстрировал Иван Сергеевич это простыми и наглядными примерами: тот, кто поднимает гири, не распределяя силы, например 20 раз за первую минуту, неизбежно выдохнется и бросит их на второй минуте, не сделав и 30 подъемов. А тот, кто работает с ними пусть по шесть раз в минуту, но все 10 минут, тот покажет результат в 60 подъемов. К нам часто заглядывали пауэрлифтеры и штангисты и подтверждали абсолютную правоту Ивана Сергеевича.
Точно так же иллюстрируя свои слова наглядными примерами, Иван Сергеевич убеждал нас в том, что нужно постоянно развиваться, работать над собой, поскольку природный талант, какой бы он ни был, конечен, а возможности развития за счет труда безграничны.
Помогал нам увидеть себя в будущем Иван Сергеевич не только в спорте. Он постоянно задавал нам вопросы про планы, далекие и ближайшие. Причем так, чтобы мы сами могли увидеть, прочувствовать конечный результат, каким и когда он будет. В итоге почти все участники сборной Университета по гиревому спорту не только успешно окончили СПбГУ, но и поступили в аспирантуру. Одно время 90 % состава команды были аспиранты, что стало поводом для многочисленных шуток про положительное влияние чугунных игрушек на мозг.
Еще одним качеством, которым Иван Сергеевич владел и прививал его нам, было умение посмотреть на ситуацию комплексно, стратегически и оценить ее непредвзято, отбросив свой личный интерес, с учетом интересов команды или общества в целом. Иногда такой способ мышления предполагал выбор более сложного пути, например перейти в другую весовую категорию. Часто подобные решения принимались в условиях сильной неопределенности, но Иван Сергеевич показывал, доказывал, что когда все участники команды ставят целью не личный успех, а победу команды в общем зачете, то и результат каждого оказывается намного выше.
Что же касается личных достижений, то он приучал нас мыслить на перспективу, делать так, чтобы в результате методичной непрерывной работы превзойти собственный результат, стать лучше, чем ты был вчера или месяц назад.
Он был великодушен и благороден. Бывало, кто-то из нас на соревнованиях занимал второе или третье место, и разница с результатом победителя составляла всего два-три балла. Трудно было удержаться от претензий в адрес судей, что и вправду порой казалось обоснованным.
Но Иван Сергеевич деликатно возвращал нас в зону нашей ответственности, призывая в следующий раз победить с таким отрывом, чтобы никакое судейство не могло повлиять на результат. Такой подход помогал постоянно развиваться, расти над собой и после более чем десяти лет тренировок стал для меня одним из самых полезных жизненных принципов, что помогал эффективно строить сначала карьеру, а потом и бизнес.
Сейчас я понимаю, что самым ценным в нашем общении с Иваном Сергеевичем были именно эти простые, но действенные принципы, ставшие частью моего мировоззрения. Занимаясь спортом, я получил намного больше, чем просто хорошая физическая форма и звание кандидата в мастера спорта.
Благодаря Ивану Сергеевичу университетское образование оказалось намного более эффективным, полным и целостным. И думаю, так может сказать каждый, с кем он дружил, работал, занимался.
П. Б. Ионов. На всю жизнь
Наши отношения с дедом – особый мир, в котором нам обоим было очень интересно и который мы ценили и берегли. Мы хорошо понимали и чувствовали друг друга, наши отношения были теплыми и доверительными. Дед называл меня ласково «Шуля», а я его – «Деда» или «Дедуля». Когда я учился в школе, мы жили на Пискаревке, а бабушка с дедушкой – в Удельной. Четверг был «день дедули». Каждый четверг после университета он приезжал к нам, и мы с ним целый вечер проводили вместе. Это были и длительные прогулки по Пионерскому парку, и совместное чтение дома. Дед живо интересовался моими школьными делами, но наше общение этим не ограничивалось, он много рассказывал о важных событиях мировой истории и истории нашей страны. История его очень интересовала.
Часто бывало, что на выходные я сам приезжал в Удельную к бабушке с дедушкой. Зимой мы с дедом совершали прогулки по Удельному парку, главной целью которых было – покормить белок. Деда умел увидеть необыкновенное в обыкновенном, в частности заметить необычное в природе. Например, как белка обдумывает, когда забрать орех из моей руки, где его припрятать и каким образом вернуться за новым угощеньем. Деда всегда обращал внимание на грациозность движений этого зверька, на его невероятно трогательное выражение мордочки, изящество, с каким белка берет и держит в лапках орешек. Дед обращал внимание на то, как причудливо снежные шапки лежат на деревьях и кустах. «Читать» природу и получать удовольствие от общения с ней – это то, чему научил меня именно дедушка. Еще он научил меня замечать детали, смотреть на происходящее с разных ракурсов…
Во время прогулок мы обсуждали планы на лето, связанные с дачей в Лейпясуо. Там я проводил летние каникулы, начиная с семи лет. Это было замечательное время, о котором я потом вспоминал на протяжении всего учебного года. Деда всегда уделял внимание своей физической форме и старался приучить к этому меня. Чтобы я был сильным и ловким, дедуля повесил в саду три перекладины. Он создал для меня комплекс упражнений, который я под его же руководством с удовольствием выполнял каждый день: разнообразные висы, махи, перевороты… У деда была определенная методика: усложнять упражнения, мотивировать на преодоление себя, на успех. Целую неделю мы активно тренировались, чтобы показать результат нашей работы маме, которая приезжала на дачу на выходные.
Обычный дачный день у деда – это трудовые будни, которые, как я понимаю, были ему в радость. Вставал около шести утра, обязательно делал зарядку, потом занимался садом. После завтрака, который проходил, когда просыпались домашние, – небольшой отдых, и до вечера – ремонт или работа в саду. Как правило, ел деда два раза в день, утром и вечером. После ужина – просмотр новостей по телевизору и общение с домашними.
Благодаря деду я научился ухаживать за садом. Он научил меня некоторым тонкостям садовых работ, я узнал, как ухаживать за яблонями, как правильно сажать картофель, кабачки и тыквы… От деда я узнал, что такое стамеска и рубанок и как с ними обращаться. Мои умения в области ремонтно-строительных работ – заслуга деда.
Летние вечера на даче – это в обязательном порядке шахматная партия. За шахматной доской мы проводили с дедом каждый вечер. Дедушка научил меня играть в шашки и шахматы, правда, мне так и не удалось достичь уровня игры деда, но я понял, что шахматы – это, говоря его словами, «удивительно интересный мир».
Еще одним удивительно интересным миром деда было чтение. Он любил читать, особенно художественную литературу, среди его любимых авторов – Некрасов и Тургенев. Хорошо помню наши летние вечера совместного чтения вслух…
Обязательным пунктом летних каникул были походы за грибами: поездки в Заходское, грибные прогулки близ озера Глубокое… Дедушка очень любил лес, хорошо знал грибные места. Все наши дневные грибные успехи мы обязательно обсуждали за вечерним чаем. А зимой вспоминали грибные прогулки в городе за праздничным застольем. Деда всегда рассказывал о летних походах так увлекательно, что хотелось, чтобы побыстрее опять наступило лето и можно было бы еще и еще раз пройтись по нашим любимым местам, последовать его советам «заглянуть в лесочек», «обойти большой камень», «проверить местечко под елью».
Во время увлекательных грибных прогулок мы столь же увлеченно беседовали. Деда рассказывал об интересных событиях истории спорта, об успехах советских и российских спортсменов на Олимпийских играх. Делился планами, связанными с подготовкой им книги, посвященной олимпийскому движению.
Каждое лето мы ездили на рыбалку. Нашими любимыми местами были озеро Глубокое и бухта Защитная в Выборге. Мы брали лодку и проводили за рыбной ловлей весь день. Думаю, что наши успехи были очень скромными по сравнению с его уловами в былые времена. Но наше занятие доставляло нам обоим удовольствие, мы радовались, если «клевало», если приходили «не с пустыми руками», но и не сильно огорчались, если не удавалось поймать «ничего ценного» – в соответствии с олимпийским принципом: «Важна не победа, а участие».
Очень хорошо помню время, когда, еще будучи школьником, я приходил в Санкт-Петербургский государственный университет на кафедру физической культуры и спорта, где работал мой деда. Как я понимаю сейчас, он хотел, чтобы спорт, или скорее физическая культура, прочно вошел в мою жизнь. Он продумывал для меня комплекс упражнений, использовал возможности спортивного зала, чтобы увлечь меня в спортивный процесс. Внимательно наблюдал, как я справляюсь с заданиями. Обязательно знакомил меня со студентами, своими учениками. Мне, школьнику, это было важно и приятно. Мне даже удавалось поиграть в бадминтон с его учениками.
Об учениках деда мне много рассказывал. Это были студенты и аспиранты разных факультетов: геологи, географы, филологи, юристы, физики, экономисты. Деда с удовольствием рассказывал об их спортивных достижениях, успехах в учебе и профессии. Он ими очень гордился.
Сейчас я понимаю, что время, проведенное с дедом, – бесценный подарок судьбы. И этот подарок со мной на всю жизнь.
Т.И. Ионова. Глазами дочери
Мои воспоминания о детстве связаны, в первую очередь, с чувством безграничного счастья и солнечности. Я думаю, во многом это связано с ощущением любви, в первую очередь родительской. Это была любовь во всех ее проявлениях.
Самые яркие воспоминания детства – время, проведенное в Румянцевском (Соловьевском) саду на Васильевском острове. Мы жили на Васильевском острове долгое время, сначала на углу набережной Лейтенанта Шмидта и 8-й линии (там я родилась), потом на 3-й линии между Большим и Средним проспектом. В Румянцевский сад мы ходили гулять с того самого момента, как я себя помню. Вот самые запоминающиеся моменты этих прогулок. Осенью нескончаемым удовольствием было купаться в горках осенних незабываемо пахнущих листьев, прятаться в них и с нетерпением ждать, когда папа нас найдет (часто мы ходили гулять с моими подружками). Потом прятался папа, мы его искали, и надо сказать, что это была задача не из легких. В то время вечерами сад был не сильно освещен, и в кустах было очень темно и страшновато. У папы была своя методика прятаться, о ней я узнала много позже. Он, спрятавшись, издавал в кустах звуки, похожие на художественный свист, делал это через свернутую в трубку газету. Когда мы приближались, он направлял газету в сторону, и мы убегали на звук, потом он опять свистел, уже в другую сторону, мы опять бежали на звук, и опять никого не находили. Так могло продолжаться долго, до тех пор, пока мы не начинали волноваться и переживать. Зимой мы приходили в Румянцевский сад кататься на деревянной горке, которую всегда устанавливали со стороны 2-й линии и переулка Репина (сейчас улицы Репина). Обычно до сада папа привозил меня на санках. Но с горки я каталась «на ногах». Сначала это было для меня «испытанием» – я боялась упасть и придумывала поводы («плохо залита горка», «сегодня очень скользко»), чтобы скатиться на картонке. Но папа съезжал с горки первым и не оставлял мне выбора. Постепенно это «испытание» превратилось в удовольствие, и я, маленькая девочка, чувствовала гордость за то, что мне удавалось преодолевать свои страхи. Сейчас, анализируя свой жизненный опыт, я понимаю, что именно папа научил меня «преодолевать сложности» и, что очень важно, передал умение этому радоваться.
Другой обязательной частью прогулки были папины рассказы. Он был удивительно интересным рассказчиком, его истории никогда не повторялись и были чрезвычайно захватывающими. Больше всего меня, и не только меня, впечатляли его рассказы о Великой Отечественной войне, о геройских поступках и подвигах солдат и партизан. Я хорошо помню, что о молодогвардейцах я знала, еще не будучи школьницей.
Когда я стала старше, наши прогулки переместились на набережную Невы – мы каждый вечер делали «большой круг». Он начинался с Румянцевского спуска, дальше вдоль Университетской набережной, через Дворцовый мост, потом по набережной Красного Флота (сейчас Английская наб.) мимо Медного всадника, через мост Лейтенанта Шмидта (сейчас Благовещенский мост) и завершался вновь вдоль Университетской набережной, проходом мимо Сфинксов.
Меня всегда поражало, как папа умел чувствовать ситуацию, находить выход из непростых обстоятельств. Хорошо помню такой случай. Мне было, наверное, лет шесть. Каким-то образом я упала с вершины той горки, с которой мы катались, головой прямо в сугроб. Помню: все залеплено снегом; ничего не понимаю; понимаю только, что куда-то попала. Через какое-то время вижу – папа на меня смотрит и говорит: «Ты спряталась? Молодец, я тебя и не сразу нашел». Позже папа рассказывал об этом эпизоде, который был не таким безобидным, как я его тогда запомнила. Он видел, что я упала вниз головой. Вытащив меня из сугроба и увидев мои полные ужаса глаза, он понял, что у меня сильнейший испуг и я могу начать заикаться. Он мгновенно психологически верно оценил ситуацию и своим вопросом быстро переключил мое внимание и вывел из шокового состояния.
Еще он умел поддержать в разных жизненных ситуациях и предложить интересный способ решения проблемы. Когда я училась в старших классах школы и мне хотелось «отточить» свою фигуру, я пыталась прибегать к диетам. Папа, видя мои трудные усердия, предложил освоить лыжи. Он легко организовал нас всех, включая маму, и мы втроем ежедневно утром (перед школой и работой) совершали лыжные забеги в Румянцевском саду. Тогда мне это очень помогло. Мне этот «лыжный» навык и сейчас очень помогает поддерживать форму.
Бесспорно, не только я, но и все наше окружение отмечали папино чувство юмора. Яркое детское воспоминание. У меня была одноклассница, которая мечтала стать актрисой. Внешние данные, правда, у нее были не самые удачные для этой профессии; по ее мнению, «главная проблема» – курносый-прекурносый нос. При этом она была очень веселой, много смеялась, была очень позитивной. Папа знал о ее мечте. Как-то он сказал моей однокласснице, что у нее «греческий профиль» и она точно сможет стать актрисой. При этом казалось, что папа говорит «на полном серьезе», непривычные к его юмору не понимали, что он шутит. После этого разговора моя одноклассница всем в классе рассказывала, что один мужчина ей сказал, что у нее «греческий профиль» и у нее есть все данные стать актрисой. Вскоре после школы она переехала в США и стала там играть в театре. А еще папе нравились веселые люди, которые умели шутить, понимали юмор. Он получал явное удовольствие, когда слышал искренний звонкий смех.
Детство и юность незаметно закончились, и у меня началась взрослая жизнь. В этой жизни я смотрела на папу глазами взрослой дочери. Мне было интересно наблюдать, как он общается с людьми, хотелось понять, почему он поступает так, а не иначе, что его волнует, что для него является значимым, а что неважным. Я думаю, во многом его «жизненный почерк» исходит от его семьи.
Родители Ивана Сергеевича – Сергей Иванович и Анна Максимовна – родом из российской глубинки, оба из многодетных семей, люди, выросшие и воспитанные «на земле», много и трудно работавшие, создавшие большую семью, воспитавшие пятерых сыновей и двух дочерей. Они были людьми глубоко верующими, для которых православная мораль, православная духовность были неотъемлемой, естественной частью их семейного быта. Семья была большой и дружной, в ней были крепкие устои – почтение к старшему поколению, внимание и забота о младших, уважение к другому человеку, взаимопомощь. Традиционный уклад в доме родителей формировал у детей естественное отношение к жизни и окружающим, неповрежденное мировоззрение русского человека. Жизненные принципы в семье основывались на чувстве нравственной справедливости, порядочности. Семья жила в Лысково, небольшом городке Нижегородской области на правом берегу Волги, напротив, на другом берегу Волги – Макарьевский монастырь. Детство на Волге, близость к природе, постоянный контакт с природой позволяли детям легче понимать, узнавать жизнь и развиваться гармонично. Думаю, именно родителями детям было привито чувство земли, которую ласково именовали «матушка». Это чувство развилось в чувство любви к своей земле, к малой родине, к Родине, к России. Потом оно проросло в глубокий и настоящий патриотизм. Папа часто говорил: «Россия-матушка».
При этом время, в которое проходило детство моего отца, было очень трудным. В 30-е годы семья жила на гране нищеты, своего жилья не было. Папа вспоминал, что, как младший ребенок в семье, он вынужден был донашивать обувь старших братьев. Случалось, что не все братья могли идти в школу, так как на всех не хватало обуви. В последние годы папа не раз рассказывал эпизод детства, который глубоко и больно врезался ему в память и не отпускал всю жизнь. Из-за тяжелых материальных условий детям приходилось просить милостыню. Однажды в его протянутую руку кто-то положил объеденный кусок хлеба. Маленький мальчик побежал к маме, от обиды и неосознанного чувства унижения его душили слезы, мама прижала его к себе и долго успокаивала, пока он горько плакал. К своей маме Анне Максимовне папа испытывал особенное нежное и трепетное отношение. Он вспоминал о ней как-то очень тепло, при этом его лицо начинало светиться.
После войны папа, как и его старшие братья Григорий и Анатолий, уехали из Лыскова, но родителей навещали часто. Отчий дом был местом притяжения. В Лысково съезжались дети со своими семьями, родственники и друзья родителей – все собирались за большим столом, Анна Максимовна была гостеприимной хозяйкой, ее угощенье из русской печи было необыкновенно вкусным. Еще приезд в Лысково был замечательной возможностью провести время, как в детстве, – сходить в луга и подняться на Оленью гору, порыбачить на реке Сундовик и приготовить на костре уху, поиграть в футбол и пообщаться с братьями.
Вообще, между родителями и детьми сохранились очень добрые и уважительные отношения. Судя по сохранившимся у папы в архиве письмам, переписывался он с родителями регулярно. Письма родителей к сыну и невестке были обстоятельными и искренними – по сути, было два письма, одно письмо от отца Сергея Ивановича, другое – от мамы Анны Максимовны. В обоих письмах сначала было обращение и к сыну, и к невестке по имени-отчеству, а потом ласково по имени. Из писем понятно, что папа регулярно помогал родителям – и деньгами, и лекарствами. Притом, насколько я знаю, в то время в Ленинграде они жили очень-очень скромно.
Я думаю, во многом корни доброжелательности, неравнодушия к проблемам другого человека, искреннего и уважительного отношения к людям, умение увидеть и раскрыть в каждом человеке «хорошее» у папы идут из семьи. Он умел вдумчиво выслушать и, что еще важнее, – понять чужие аргументы. При этом у него сохранялась твердая позиция по принципиальным вопросам, по которым у него было свое суждение.
Также мне видится, что его вступление в партию было связано с тем, что он таким образом в большей мере поможет построить в своей стране достойную жизнь для людей, которые перенесли огромные тяготы войны и послевоенного времени, его вступление в партию было созвучно его гражданской позиции, отражало его чувство патриотизма, соответствовало его представлениям о справедливости и правде. Иван Сергеевич не был ортодоксом коммунистической идеологии, не был и коммунистом-романтиком. Думаю, суть его позиции состояла в том, что он был государственником, патриотом, и членство в партии для него было, прежде всего, большой возможностью оказаться полезным своей стране, большой ответственностью за ее судьбу, большой отдачей в строительстве послевоенной мирной жизни. Настолько я понимаю, в то время в университете было много коммунистов с такими взглядами. Будучи длительное время секретарем парторганизации кафедры физической культуры и спорта, он много общался с коллегами с других факультетов. Среди них был профессор Сергей Борисович Лавров (1928-2000), доктор географических наук, известный ученый в области социально-экономической, политической географии и геополитики, президент Русского географического общества. Профессор Лавров был членом партийного комитета Университета, а некоторое время и его секретарем. Изучая научные труды Лаврова, в частности его последний труд «Лев Гумилев. Судьба и идеи», я с удивлением обнаружила, как сходны были взгляды Ивана Сергеевича и Сергея Борисовича на развитие и судьбу России, российского народа.
Сергеи Борисович Лавров работал вместе с Львом Николаевичем Гумилевым (Гумилев состоял на кафедре, которой руководил Лавров) долгие годы, около тридцати лет, их связывали дружеские отношения. Лавров развивал на современном уровне идею евразийства для России, разработанную Гумилевым. Их заботили судьбы России, судьбы великого суперэтноса, подвергшегося тяжелейшим испытаниям XX века.
Иван Сергеевич и Сергей Борисович никогда не скрывали, не стеснялись своей принадлежности к КПСС, они не вышли из партии после распада СССР, как это сделали многие, свои убеждения оба сохраняли до конца жизни. Они очень болезненно переживали последствия горбачевской перестройки, развал СССР, последующие за ним 90-е. Они не понимали, как можно поливать грязью страну, в которой человек вырос, получил образование… Они многое не принимали в современной России, но умели увидеть положительные изменения и считали, что каждый может и должен делать все, чтобы люди в России жили лучше. Они были настоящими патриотами.
На мой взгляд, чувствовать ритм времени папе позволяло его общение с людьми. Он с удовольствием общался с людьми разного возраста, разных профессий, разных взглядов на жизнь. Особенно интересно ему было общаться с молодежью. Он умел находить с молодыми общий язык, ему были интересны их мысли, взгляды, отношение к тем или иным событиям, жизненным ситуациям. Думаю, общение с молодежью делало его современным и заряжало оптимизмом.
Еще немного об увлечениях папы: музыка, шахматы, рыбалка, походы в лес за грибами.
Очень хорошо помню наши походы за грибами в Заходское, когда я была школьницей. Мы ездили или втроем (родители и я), или брали с собой кого-нибудь из моих подруг-одноклассниц. В Заходском невероятно красивые места: сосновый бор с белым оленьим мхом (ягелем), сопки – места специально для боровиков. Папа как раз и был «специалистом по боровикам». Он чувствовал лес, понимал его «законы развития» и неизменно выводил нас на грибные места. Он искал грибы неимоверно увлеченно и всех увлекал в этот процесс. Если случалось найти несколько боровиков или увидеть что-то необыкновенное, мы непременно звали друг друга и вместе радовались увиденному. Мы обычно находили много грибов, в основном собирали боровики и подосиновики, дома их сортировали, выбирали красивые, вспоминали, где и как мы совершили самые яркие и памятные находки. Потом, когда родители построили дачу в Лейпясуо, папа нашел там замечательные грибные места. У него были свои маршруты, свои кочки и деревья, там его обязательно ждали грибы. Ему удалось передать свое увлечение лесом внуку Павлу, научить любить природу и получать удовольствие от общения с ней. Кроме того, папа сумел заинтересовать Павла «дачным» трудом – научил его строить и работать с землей. Работу на даче папа воспринимал как хороший способ физической активности и поддержания формы, да и просто любил этим заниматься. После выхода на пенсию он посвящал благоустройству дачи все свое время. Там же работал над своей книгой, посвященной международному олимпийскому движению.
Рыбалка – еще одна страсть папы. Когда я была маленькая, у нас дома часто была рыба, которую привозил с рыбалки папа. Обычно он ездил на несколько дней, и улов, как правило, был очень солидный. Мне кажется, что такой крупной рыбы, какую привозил папа, не было даже в магазинах, хотя у нас на Васильевском на Среднем в рыбном магазине был аквариум, и там плавали большие сомы. Иногда и мы с мамой ездили вместе с папой на рыбалку на Вуоксу – останавливались в живописнейшем месте на острове, уплывали на лодке на целый день, возвращались с богатым уловом. И опять весь процесс проходил чрезвычайно интересно и увлекательно, и даже я, не будучи заядлой рыбачкой, увлекалась происходившим и сожалела, когда поездка заканчивалась.
Что касается музыки и шахмат, то они были важны для папы в течение всей жизни, даже в последние месяцы, когда он уже тяжело болел.
Болезнь проявляет характер человека. Тяжелая болезнь – серьезное испытание для каждого. Папа стоически переносил все сложности этого периода жизни, стеснялся своей немощи, страдал от потери силы, от увядания тела. Но до последних дней он не терял силы разума и силы духа. При нем оставались и его чувство юмора, и оптимизм. В последние месяцы, когда он в основном лежал и мог садиться только при посторонней помощи, он оживал в трех случаях.
Когда мы делали зарядку, а делали мы ее три раза в день (после перевязок, перед едой). Это были простые упражнения – для рук, для ног, на пресс, дыхательные упражнения. Делал он их всегда с удовольствием и радовался, если получалось выполнить «план».
Очень оживлялся, когда внук предлагал поиграть в шахматы. К сожалению, ни я, ни Павел не овладели шахматами так, как папа. Даже в последний месяц жизни он практически всегда выигрывал, но неизменно завершал матчи словами: «Победила дружба».
А еще он с удовольствием пел в последние месяцы жизни. Он вдруг вспоминал советские и русские народные песни, которые, видимо, знал очень давно. Я слышала, разумеется, эти песни, но слов не знала. А папа помнил!
Вообще, музыку папа очень любил. Когда я была маленькая, у нас дома по праздникам всегда были гости и за столом много и с удовольствием пели. Мы, дети (в основном мы с моей младшей двоюродной сестрой Леной), устраивали концерты: танцевали, разыгрывали «сценки», читали стихи. Эти начинания папа горячо поддерживал.
Когда я стала постарше, мы с папой регулярно ходили в Мариинский театр на оперу. Папа хорошо разбирался в оперной музыке, знал многие арии наизусть, мог оценить голосовые данные певца. Если приезжали солисты Большого театра или выступали звезды Мариинки, мы обязательно были среди зрителей. Папа часто вспоминал, не без гордости, что нам с ним (он всегда умел приобщать людей к каким-то примечательным обстоятельствам) удалось «открыть» Елену Образцову. Действительно, папа взял билеты на «Кармен» – в роли Хосе должен был выступать известный всем Владимир Атлантов. Мы и пошли, как говорил папа, «на Атлантова». В роли Кармен была на тот момент никому не известная Елена Образцова. Помню, тогда на всех, и на нас в том числе, именно ее исполнение произвело сильнейшее впечатление. После завершения спектакля мы оставались в зале в числе последних, многократно вызывали на «бис». Возвращались домой пешком, пришли во втором часу ночи – мама волновалась и долго нас журила, а папа не переставая говорил, что мы были свидетелями появления новый оперной звезды. Так и получилось. Каждый год папа брал абонемент «Музыка от А до Я» в Филармонию, и мы раз в месяц слушали музыкальные произведения под руководством известного дирижера Лео Корхина с его интересными вступительными рассказами по теме концерта.
Многие годы спустя, когда подрос Павел, благодаря папе у нас в семье появилась традиция ходить на концерты всей семьей – мы старались не пропускать ни одного выступления Дмитрия Хворостовского, Юрия Марусина, Любови Казарновской в Петербурге. Больше всего папа любил концерты Дмитрия Хворостовского, в которых он исполнял песни военных лет. Хворостовского называл по-отечески: «Дима». В зале мог крикнуть: «Браво, Дима!» Вообще, папа любил красивых людей – его привлекала и внутренняя, и внешняя красота человека. Для папы Хворостовский был образцом внешней и внутренней красоты. Он искренне восхищался красивыми людьми. Когда Дмитрий Хворостовский ушел из жизни, папа воспринял эту потерю очень остро, близко к сердцу.
Военные песни папа слушал со слезами на глазах. Особенно в исполнении Дмитрия Хворостовского его трогали «Журавли» и «Темная ночь». Возможно, в эти минуты он вспоминал старшего брата Павла, который погиб в боях под Смоленском 2 августа 1941 года. Ему было всего 19 лет. Папа часто рассказывал о Павле, было ощущение, что братья были очень близки, кстати, они и внешне очень похожи, и оба похожи на маму, Анну Максимовну. Папа сильно сокрушался, что не смог найти место его захоронения; он ездил на Смоленщину, но ему его найти не удалось.
В какой-то момент после ухода папы из жизни у меня возникло устойчивое ощущение, что я должна отыскать место захоронения Павла Сергеевича, было чувство, что папа ведет меня… Поиск получился непростым и небыстрым. С помощью поисковиков Смоленской области удалось установить, что сержант Павел Краснов был командиром отделения мотострелкового полка 104-й танковой дивизии под командованием генерала В.Я.Качалова. Этот мотострелковый полк 2 августа 1941 года вел тяжелейшие бои в районе деревни Борисовка Стодолищенского района Смоленской области. Благодаря сотрудникам военкомата г. Смоленска и г. Починка, работникам школьного музея Стодолище, научным сотрудникам исторического музея Рославля, работникам администрации Стодолищенского и Шмаковского районов Смоленской области, а также благодаря моей тете Алле Васильевне Красновой, которой удалось найти запись о фактах гибели Павла Сергеевича, стало понятно, что захоронен Павел Сергеевич Краснов в братской могиле в деревне Белик Смоленской области. К 75-летию Победы администрация района обещала увековечить память сержанта Краснова и установить мемориальную табличку с его именем. Мы обязательно съездим в Белик и поклонимся земле, где покоится Павел Сергеевич Краснов. Поклонимся от нас. И от Ивана Сергеевича Краснова.
С.И. Князев. Первая встреча, последняя встреча
Среди авторов этого сборника я знал Ивана Сергеевича меньше всех, и мне делиться воспоминаниями и размышлениями о нем явно не по чину, но дочь Ивана Сергеевича Татьяна Ивановна Ионова убедила меня все же несколько слов об Иване Сергеевиче написать.
С Иваном Сергеевичем я познакомился осенью 2013 года. В тот год я делал по заказу Фонда «Знаменитые универсанты СПбГУ» сборник «Университет олимпийский», и, когда книга уже версталась, моя приятельница, одна из авторов книги, осторожно поинтересовалась, не хотел бы я встретиться с совершенно замечательным человеком, много лет работавшим на спортивной кафедре. «Бывший тренер по легкой атлетике, дедушка просто супер, пишет книгу об олимпийском движении, хотел с кем-нибудь посоветоваться на предмет публикации». В голосе дамы явственно слышалось опасение, что я отмахнусь: мол, мало ли таких дедушек, бывших тренеров, которые там что-то сочиняют на пенсии.
Я, конечно, встретиться-пообщаться согласился.
Не только потому, что опасался показаться невежливым болваном, не уважающим возраст, но и потому, что никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, и вообще, никогда не упускай возможность сделать что-то хорошее – тем более если тебе за это ничего не будет.
В назначенное время в кафе торгового центра, где мы договорились встретиться, меня уже ждал очень пожилой, как мне тогда показалось, джентльмен с открытым, ясным взглядом. Взгляд этот казался несколько наивным из-за крупных очков.
Поприветствовав меня, мужчина очень обаятельно и располагающе улыбнулся.
Коллега представила нас друг другу, сообщила, что вот, Иван Сергеевич пишет книгу об олимпийском движении и, возможно, у меня будут какие-то идеи о том, как и где ее издать.
Идей по поводу книги у меня, откровенно говоря, не было решительно никаких, текста я еще не видел… Я стал расспрашивать моего нового знакомого о его сочинении, но Иван Сергеевич, тактично и изящно уклоняясь от разговора по существу, начал, в свою очередь, сам спрашивать меня о том о сем, и, помимо живого искреннего интереса ко мне как гипотетическому редактору и издателю, в этом чувствовалась активная работа системы распознавания «свой-чужой», и, наконец, Иван Сергеевич, выдержав напряженную паузу, спросил меня, что называется, в лоб:
– Скажите, Сергей, а как вы относитесь к боям без правил?
Правду говорить легко и приятно, и этот зачет бывшему преподавателю спортивной кафедры я сдал без труда: так называемые бои без правил суть загрязнение цивилизации, извращение идеалов честного, благородного соперничества и вообще безобразие.
– Да! – возмущенно произнес Иван Сергеевич. – И они еще это показывают по телевидению!
– Да! – поддержал я собеседника. – Бить лежачего, ну куда это годится?!
В общем, мы, страшно обрадовавшись полному совпадению позиций, еще минут пять приводили железобетонные аргументы, почему все эти ММА нужно запретить, пока не перешли к разговору о книге Ивана Сергеевича.
Книга, сказал он, еще только пишется.
– Как вы думаете, может она кого-то заинтересовать?
– Может, – сказал я уверенно, – а пока можно опубликовать отдельные части.
Я тогда сотрудничал в нескольких изданиях, и опубликовать фрагмент об истории спорта, как мне казалось, проблемой бы не стало.
– Это нужно будет обсудить, – серьезно сказал Иван Сергеевич.
Он вообще в этот момент стал вдруг серьезен. Советский не только по фактам биографии, но и по своему внутреннему устройству человек, Иван Сергеевич, думаю, был убежден, что любая публикация, а тем более книга, это серьезно, очень серьезно.
Мы обменялись контактами, договорились созвониться, тепло попрощались. Раза два или три я Ивану Сергеевичу позвонил, он отвечал, что да, все в силе, все будет, но пока еще публиковать что-либо рано, идет работа, в конце концов я от него отстал и, держа этот сюжет где-то на периферии сознания, периодически говорил себе: «Надо бы позвонить Краснову, как там у него с книгой, интересно?» Так и продолжалось, пока в начале июля 2019 года мне не позвонила Татьяна Ивановна с известием, что Ивана Сергеевича больше нет.
Многие подробности жизни Ивана Сергеевича, в том числе довольно значимые, стали мне известны уже после его кончины, и, надо сказать, что, узнав их, я почувствовал ощутимый укол стыда: Иван Сергеевич заслуживал отдельного материала в сборнике «Университет олимпийский», уж во всяком случае не меньше многих из его героев, да и поговорить с ним мне стоило бы более обстоятельно, может быть, договориться о большом интервью, например к 85-летию, и т. д.
Внешность может быть обманчива; если всерьез интересуешься собеседником, будешь вознагражден грандиозными открытиями – в верности этих и других прописных истин я в который раз убедился, слушая тех, кто Ивана Сергеевича знал больше и лучше меня, на вечере его памяти, прошедшем в сороковины на спортивной кафедре СПбГУ. Чем больше я слушал воспоминания его друзей, учеников и коллег, тем больше жалел, что толком не поговорил с Иваном Сергеевичем.
Все мы знаем, что «хороший человек – не профессия», что выдающийся специалист нечасто бывает столь же выдающимся образцом порядочности, верности принципам, доброго отношения к близким и коллегам… «Хороший руководитель порядочным человеком быть не может, – сформулировала однажды влиятельная дама из мира искусства. – Слишком много разнонаправленных векторов он должен учитывать в своей работе». А тренер в спорте высших достижений и вовсе порой вынужден «резать по-живому» в соответствии с заветами хоккейного тренера А.В.Тарасова. Из шахмат, которые Иван Сергеевич очень любил, мы знаем, что эффектная комбинация, приводящая к выигрышной позиции, нередко предполагает жертву, и известно множество примеров, как для достижения успеха порой приносят в жертву и принципы, и дружбу, и просто добрые человеческие отношения…
Поделиться книгой: