Корабль Его Величества «Улисс»

— Голод истощает силы человека, замедляет его реакцию, подавляет волю к борьбе и даже стремление к самосохранению. Вы удивлены, адмирал Старр? Голод. Вы, наверное, думаете, что на хорошо снаряженных и обеспеченных современных кораблях это невозможно? Это не так, адмирал Старр. Вы отправляете конвои, когда сезон плавания в русских водах уже закончился, когда ночи длиннее дня. Людям приходится оставаться на боевых постах по двадцать часов в сутки. И вы думаете, что в таких условиях можно обеспечить людям нормальное питание? Ведь весь персонал камбуза вынужден нести вахту в погребах, у орудий или участвовать в ликвидации повреждений на корабле. И так по нескольку недель подряд. На одной сухомятке. — Брукс чуть было не плюнул с досады.

«Говорит, как Сократ, — с радостью отметил про себя Тэрнер. — Задай-ка ему перцу».

Тиндэл одобрительно кивал головой. Только Вэллери чувствовал себя неловко. И не из-за того, о чем говорил Брукс, а из-за того, что это говорил Брукс. Он, Вэллери, был командиром корабля, и ему, а не Бруксу следовало бы говорить об этом.

— Страх, крайнее напряжение сил, голод. — Голос Брукса упал до шепота. — Все это надламывает человека, убивает его.

Знаете ли вы, адмирал Старр, каково приходится людям там, между островом Майен и островом Медвежьим в февральскую ночь? Наверняка не знаете. Знаете ли вы, что такое тридцать градусов мороза в Арктике, когда море еще не сковано льдами? Знаете ли вы, как чувствует себя человек, когда при тридцати градусах ниже нуля с Северного полюса или с Гренландии начинает дуть ветер, пронизывающий до костей, когда палуба корабля покрывается слоем льда весом несколько сот тонн, когда люди постоянно подвергаются опасности обморожения, когда корабль разбивает огромные волны, а брызги обрушиваются на палубу в виде ледяного града, когда даже батарейки карманных фонарей не работают из-за низкой температуры воздуха? Знакомо ли вам это, адмирал Старр? — Брукс метал слова, как стрелы. Он бил имя Старра, как молотом. — А знаете ли вы, что значит по нескольку дней подряд не спать? Это тяжелая, мучительная борьба… Каждая ваша мозговая клетка напряжена до предела… Вы находитесь как бы на грани сумасшествия. Знакомы ли вам эти ощущения, адмирал Старр? Это страшнейшая пытка, и человек готов отдать все, лишь бы только иметь возможность забыться и уснуть.

Кроме того, адмирал Старр, усталость. Постоянная нехватка сил. Эти чувства не покидают вас ни на минуту. Отчасти это результат низких температур, отчасти следствие ненормальных условий работы. Вы знаете, как изматывает силы человека пребывание на раскачивающейся палубе в течение нескольких часов, а нашим ребятам приходится быть в таких условиях месяцами. Сильные ветры — постоянный спутник арктических маршрутов. Я могу показать вам десяток молодых людей, превратившихся в стариков.

Брукс резко встал и нервно заходил по салону. Тиндэл и Тэрнер поглядели друг на друга, потом на Вэллери, который разглядывал свои сжатые в кулаки руки. Казалось, что Старр на какой-то момент исчез из салона.

— Это убийственный заколдованный круг, — продолжал Брукс. — Чем короче ваш сон, тем сильнее усталость. А чем сильнее усталость, тем острее вы ощущаете голод. Все это подавляет людей и физически, и морально. Открывает дорогу болезням.

Еще несколько месяцев назад я предчувствовал, что терпение людей вот-вот лопнет. Не раз я докладывал об этом начальнику медицинской службы флота, дважды обращался в адмиралтейство, но действенных мер никто не принял. В ответ мы слышали лишь слова сочувствия: нехватка кораблей, нехватка людей…

Последние сто дней завершили дело. Это были дни кромешного ада. Ни дня отпуска на берег. В порту мы были только два раза — для пополнения боеприпасов. Топливо и продукты принимали в море, с авианосцев. А все остальные дни — холод, скудная пища, опасности и страдания. Бог видит, сэр, — выкрикнул Брукс, — мы же не машины!

Брукс подошел к Старру:

— Мне неприятно говорить об этом в присутствии командира корабля, но ведь каждый офицер, кроме капитана первого ранга Вэллери, знал, что бунт, как вы называете происшедшее, назревал и произошел бы давно, если бы не Вэллери. Такого глубокого уважения экипажа к командиру корабля, такой преданности я не видел, адмирал Старр.

Тиндэл и Тэрнер что-то пробормотали в знак согласия, а Вэллери по-прежнему безмолвствовал.

— Но даже эти чувства не смогли в конце концов удержать людей. Иначе и быть не могло. И теперь вы говорите о наказании, об аресте этих людей. Боже милостивый. С таким же успехом можно повесить человека только за то, что он болен проказой, или сослать его на каторгу за то, что у него язвенная болезнь. Матросы нашего корабля виновны в такой же мере. У них просто не было другого выхода. Неужели, адмирал Старр, вы не в состоянии этого понять?

С полминуты в адмиральском салоне стояла мертвая тишина. Потом Старр поднялся и взял со стола перчатки. Вэллери в первый раз взглянул на адмирала и понял: Брукс ничего не добился.

— Прошу вас, капитан первого ранга Вэллери, распорядиться принять к борту баржу, и побыстрее. Возьмите полный запас топлива, продовольствия и боеприпасов. Адмирал Тиндэл, желаю вам и вашей эскадре счастливого плавания. Что же касается вас, майор Брукс, то мне понятны ваши доводы, по крайней мере в отношении вас лично. Вы очень устали. Вам нужен отдых. Замена прибудет на корабль сегодня вечером. Прошу вас, капитан первого ранга Вэллери, пройти со мной.

Старр направился к двери, но голос Вэллери заставил его остановиться.

— Одну минуту, сэр, прошу вас.

Старр повернулся к Вэллери. Тот по-прежнему неподвижно сидел за столом. На лице его была едва заметная улыбка. Саркастическая, злая улыбка. И Старр почувствовал себя очень неловко.

— Врач Брукс, — отчеканил Вэллери, — отличный офицер. Он незаменим на «Улиссе». Без него нашему кораблю не обойтись. Я бы хотел просить вас оставить Брукса на корабле.

— Я уже принял решение, — резко ответил Старр. — Полагаю, вам известны те полномочия, которые предоставлены мне адмиралтейством в этом расследовании.

— Так точно, сэр, — ответил Вэллери. — Но, повторяю, без такого офицера, как Брукс, нам не обойтись.

Вэллери сказал это подчеркнуто вежливым тоном, но в словах его сквозила непреклонная решимость. Брукс шагнул вперед и хотел что-то сказать, но Тэрнер опередил его.

— Думаю, меня пригласили на это совещание не в качестве наблюдателя. — Он откинулся в кресле. Взгляд его был устремлен в сторону. — Пришло время и мне сказать пару слов. Я полностью согласен со стариной Бруксом. Каждое его слово — правда.

Старр побелел от злости. Посмотрел на Тиндэла.

— А вы, адмирал?

Тиндэл пристально посмотрел на Старра. Выражение тревоги и беспокойства исчезло с его лица. Еще мгновение назад он думал о том, что его карьере грозит опасность, а теперь вдруг карьера потеряла для него всякое значение.

— Для меня, как командующего эскадрой, важно обеспечить максимальную боеспособность каждого корабля. Некоторые люди действительно незаменимы. Капитан первого ранга Вэллери считает таким человеком Брукса. Я согласен с ним.

— Понятно, понятно, господа. — Лицо Старра покрылось красными пятнами. — Из Галифакса вышел конвой, и мне сейчас не до этого. Но вы допускаете большую ошибку, угрожая адмиралтейству. В Уайтхолле ничего не забывают. Поговорим обо всем после вашего возвращения. До свидания, господа.

Дрожа от холода, Брукс с трудом спустился по трапу на верхнюю палубу. Пройдя мимо камбуза, пошел к лазарету. Из стационара выглянул старший санитар лазарета Джонсон.

— Как наши больные, Джонсон, — поинтересовался Брукс. — Держатся?

Джонсон бросил гневный взгляд на восемь коек и лежащих на них больных.

— Половина их здоровее меня. Посмотрите на кочегара Райли. Сломанным пальцем он листает один за другим журналы «Ридерс Дайджест». Просматривает все статьи по медицинским вопросам и все время требует сульфидин, пенициллин и все новейшие антибиотики. Большинство названий даже произнести правильно не может. Думает, что умирает.

— Тяжелая утрата, — пробормотал Брукс и покачал головой. — А ведь капитан третьего ранга Додсон ценит этого человека… А какие новости из госпиталя?

Выражение гнева на лице Джонсона сразу исчезло.

— Только что получено сообщение, — заявил он, — буквально пять минут назад. Матрос Ралстон умер в три часа.

Брукс сокрушенно покачал головой. Этого искалеченного юношу отправили в госпиталь только для того, чтобы соблюсти формальность. На какой-то момент Брукс почувствовал смертельную усталость. На корабле его прозвали «старым Сократом». Что ж, они, пожалуй, правы: в эти дни он больше, чем когда-либо раньше, почувствовал, что стареет. Может быть, хорошенько выспаться — и тогда все пройдет? Нет, вряд ли. Он тяжело вздохнул.

— Ну, каково ваше мнение обо всем этом, Джонсон?

— Восемнадцать человек пострадало, сэр, — с горечью в голосе ответил Джонсон. — Я только что разговаривал с Бургессом. Он вон на той койке. Говорит, что в тот момент, когда Ралстон только что вышел из душевой с полотенцем на плече, мимо него пробежала толпа матросов. Вдруг этот обезьяноподобный морской пехотинец набросился на него и ударил прикладом винтовки. Ралстон так и не узнал, за что его ударили.

Брукс вяло улыбнулся.

— Это… гм… как они называют… бунтарский разговор, Джонсон, — мягко сказал он.

— Простите, сэр. Мне не следовало бы… Я думал…

— Ничего, ничего, Джонсон. Я сам вызвал вас на этот разговор. Нельзя запретить человеку думать. Только не делайте этого вслух. Дисциплина есть дисциплина… Вас, кажется, зовет Райли.

Брукс повернулся, раздвинул занавески и вошел в хирургический отсек. За спинкой зубоврачебного кресла в его сторону повернулась темноволосая голова. Увидев Брукса, исполняющий обязанности заместителя корабельного врача лейтенант медицинской службы Джонни Николас вскочил с кресла. В его левой руке была стопка медицинских карточек.

— Здравия желаю, сэр. Садитесь, пожалуйста.

Лицо Брукса расплылось в улыбке.

— Прекрасно, лейтенант Николас. Очень приятно в наши дни встретить младшего морского офицера по-настоящему галантного. Спасибо, спасибо.

Брукс взобрался на кресло и со вздохом откинулся на спинку.

— Я очень устал, Джонни Видимо, дают себя знать годы.

— Пустяки, сэр, — подбодрил его Николас. — Это простое недомогание. Разрешите дать вам тонизирующего.

Николас направился к шкафчику, достал из него два стаканчика для полоскания зубов и темно-зеленую бутыль с надписью: «Яд». Наполнив оба стакана, протянул один из них Бруксу.

— Советую принять. Ваше здоровье, сэр!

Брукс посмотрел на янтарную жидкость в стакане, потом перевел взгляд на Николаса.

— Что это, Джонни?

— Первоклассное тонизирующее средство, сэр. — Николас улыбнулся. — Производство некоей «фирмы» на острове Колл.

— Гм… я не знал, что у них там есть дистилляторы…

— А их там и нет, сэр. Я ведь только сказал, что это произведено на острове Колл… А какие новости там, наверху, — поинтересовался Николас, кивнув головой вверх, где находился адмиральский салон.

— Ужасные. Его милость грозит всех нас повесить на реях. Особенно не понравился ему я. Он заявил, что меня нужно немедленно списать с корабля. И он не шутил.

— Вас? — сонные глаза Николаса вдруг расширились. — Вы, конечно, шутите, сэр?

— Нет. Но все обошлось, и я остаюсь. Старина Тиндэл, командир и Тэрнер, эти сумасшедшие, дали понять Старру, что, если меня спишут, придется искать замену и им. Конечно, этого не следовало делать, но Старр жутко разозлился. Уходя, он бормотал угрозы в чей-то адрес. Впрочем, если поразмыслить, можно догадаться, в чей адрес они были сказаны.

— Старый дурак, — с чувством произнес Николас.

— Вы не правы, Джонни. Он отличный адмирал. Ведь ни за что не становятся заместителем начальника оперативного управления штаба флота. Старр, как говорит наш адмирал, превосходный стратег и тактик, и он не такой уж плохой, как о нем принято думать. Старра нельзя винить в том, что он снова посылает нас в море. Перед ним — неразрешимая проблема. Ресурсы ограничены. Корабли нужны и на других театрах. Он не в силах сделать и половины того, что от него требуют. И все же он бесчеловечен, груб.

— И что же мы имеем в итоге?

— Снова Мурманск. Выходим завтра в шесть ноль-ноль.

— Что? Ходячие тени снова выйдут в море? — спросил Николас, не скрывая своего удивления. — Но они… просто не смогут… они не вынесут этого, сэр.

— И тем не менее это так, мой мальчик. «Улисс» должен… реабилитировать себя. — Глаза Брукса странно расширились.

— Почему всегда мы, сэр? Почему? Хотя бы раз послали в море вон ту никому не нужную плавучую казарму, — сказал Николас, кивнув в сторону стоящего на рейде линейного корабля. — Он ведь из месяца в месяц болтается на якоре.

— Очень верно сказано, — прервал его Брукс. — Но как говорит Карпентер, огромный вес порожних банок из-под сгущенного молока и сельди в томатном соусе, брошенных на дно океана за последний год, не оставляет никаких шансов поднять якорь.

Николас, казалось, не слышал его.

— Они сменяют авианосцы, дают отдохнуть эсминцам и другим кораблям охранения, но «Улиссу» никогда. Никакой передышки. А «Дьюк ов Кумберленд» — он в любой момент готов выслать к нам на корабль наряд этих дикарей, морских пехотинцев, чтобы устроить здесь побоище, убивать больных людей, людей, которые за неделю делают больше, чем…

— Легче, легче, мой мальчик, — попытался успокоить его Брукс. — Трое убитых и несколько раненых героев — это не побоище. Морские пехотинцы только выполняли свой служебный долг. Что же касается «Кумберленда», то нужно смотреть правде в глаза. «Улисс» — единственный корабль в составе флота метрополии, оснащенный приборами управления истребительной авиации.

— Иногда, сэр, немцы мне просто нравятся.

— Вы мыслите точно так же, как Джонсон. Адмирал Старр с удовольствием приказал бы заковать вас обоих в кандалы за распространение паники… Что это? — Брукс выпрямился и наклонился вперед. — Посмотрите на «Дьюка», Джонни! На флагманском мостике суматоха. По всем палубам бегут матросы. Странно. Что все это может означать?

— Наверное, узнали, что разрешено увольнение на берег, — пробормотал Николас. — Иначе этих лентяев не заставишь пошевелиться. А почему мы должны за них отдуваться, да еще после такого долгого и напряженного плавания в северных морях?..

Звуки горна заглушили последние слова Николаса. Инстинктивно и Брукс, и Николас повернули голову к возвещавшему боевую тревогу динамику, потом вопросительно посмотрели друг на друга. В следующий момент Брукс и Николас вскочили и застыли в напряженном ожидании:

— Нет, нет, — простонал Брукс. — Боже мой, неужели и здесь? Нет, только не в Скапа-Флоу!

Эти слова в тот зимний вечер в Скапа-Флоу были на устах и в сердце каждого из семисот двадцати семи усталых и озлобленных людей. Об этом они думали, когда звуки горна прервали все работы на палубе, в машинных и котельных отделениях, на лихтерах, на камбузе и в каютах.

Наступил решающий момент. Сейчас «Улисс» мог навсегда перестать быть военным кораблем. Пока он находился в хорошо защищенной бухте на якоре, озлобленные, измученные люди могли набраться решимости выступить против властей, против безжалостного принуждения, которое грозило им гибелью. Момент для этого сейчас был самый подходящий.

Но ничего не случилось. Только в сердцах людей, спешивших по сигналу тревоги занять свои боевые посты, осталась горечь. Причина, на первый взгляд, крылась в чувстве самосохранения. Но это не так. Люди на «Улиссе» давно уже перестали думать о таких вещах. Просто они были дисциплинированными и преданными своему командиру моряками. Возможно, была и какая-то другая причина.

Так или иначе, но через две минуты все люки на корабле были задраены. На палубе осталась только якорная партия на левом борту. Люди сомневались, что это могло случиться в Скапа-Флоу, но все же занимали каждый свое место на боевых постах. Одни молча, другие с разговорами — каждый соответственно своему характеру. Делалось это нехотя, с явным отчаянием, но все же делалось.

Контр-адмирал Тиндэл тоже занял свой пост. Но он был не из тех, кто сделал это молча. Он быстро поднялся на мостик, прошел через дверцу левого борта под козырек ходового мостика и взобрался на высокий адмиральский табурет, стоявший в левом углу, впереди компасной площадки. Тиндэл посмотрел на стоявшего около него Вэллери.

— Черт побери, что случилось, командир? — резко спросил он. — Кажется, вокруг все спокойно.

— Я еще не знаю, сэр, — ответил Вэллери, с волнением осматривая якорную стоянку. — Боевая тревога объявлена командующим. Приказано немедленно сниматься с якоря.

— Сниматься с якоря?! Но зачем? Кому это понадобилось?

В ответ Вэллери лишь молча пожал плечами.

Тяжело вздохнув, Тиндэл Проворчал:

— Вся эта секретность имеет своей целью лишать таких старых людей, как я, послеобеденного сна.

— Скорее всего это выдумка Старра. Он просто хочет встряхнуть нас, — заметил Тэрнер.

— Нет, — решительно заявил Тиндэл. — Он этого не сделал бы, не осмелился бы. Кроме того, он не похож на мстительного человека.

Наступила тишина, которую нарушал только стук тяжелых дождевых капель, свист ветра да писк гидролокатора. Вдруг Вэллери поднял бинокль.

— Боже мой! Посмотрите туда, сэр. «Дьюк» поднял якорь.

Сомнений не оставалось: выбрав якорную цепь, корабль медленно разворачивался.

— Что за черт? — выругался Тиндэл, осматривая воздушное пространство над бухтой. — Ни самолетов, ни парашютного десанта, никаких радиолокационных или гидроакустических контактов, ни одного немецкого корабля, прорвавшегося через боновое заграждение… В чем же дело, черт бы их побрал?

— Семафор с «Дьюка», — доложил главный старшина-сигнальщик Бентли. — «Немедленно подойти ко мне. Держитесь к северному бую», — прочитал он.

— Попросите их подтвердить приказание, — распорядился Вэллери, выхватывая из рук матроса трубку телефона, связывающего мостик с полубаком.

— Говорит командир. Как якорь, помощник? Панер? Хорошо. — Вэллери повернулся к вахтенному офицеру. — Обе малый вперед! Руль право десять градусов! — Он вопросительно посмотрел на сидящего в углу Тиндэла.

— Ничего не понимаю, — проговорил Тиндэл. — Возможно, это новая салонная шутка… Впрочем, посмотрите-ка: все пятидюймовые орудия «Кумберленда» на максимальном углу снижения.

Вэллери встретился взглядом с Тиндэлом.