Помоги проекту - поделись книгой:
Олистер МАКЛИН
КОРАБЛЬ
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА «УЛИСС»
ЗА ЧТО ПОГИБЛИ МОРЯКИ КРЕЙСЕРА «УЛИСС»
Книга английского писателя Олистера Маклина «Корабль его величества «Улисс» — произведение беллетристическое. Все действующие лица романа и сам крейсер «Улисс» — всего лишь плод творческой фантазии писателя. В кратком авторском вступлении Маклин, во избежание возможных недоразумений, специально оговаривает, что «между кораблем его величества «Улиссом», которому посвящено его произведение, и каким-либо подлинным кораблем британского флота, а также и между другими действующими в романе кораблями и их «тезками» во флоте Великобритании нет ничего общего».
Тем не менее роман Маклина представляет интерес прежде всего не как художественное, а как публицистическое произведение исторического плана, повествующее о событиях, весьма похожих На те, которые имели место в годы второй мировой войны. В частности, об истории проводки конвоев с военными грузами из США и Англии в северные порты Советского Союза — Архангельск и Мурманск.
История, описанная в романе «Корабль его величества «Улисс», схожа с трагической судьбой одного англо-американского конвоя, направлявшегося летом 1942 года в наши северные порты. Судьба эта не только трагична, но и поучительна. И хотя многое в ней и по сей день окутано завесой тайны, главное сейчас уже не составляет секрета. Вот вкратце существо этого неприглядного дела.
Союзный конвой под условным индексом PQ-17 вышел из Хваль-фиорда (Исландия) 27 июня 1942 года. Он состоял из 37 транспортов (три из них вскоре возвратились в порт) и 21 корабля охранения. Кроме непосредственного охранения конвой прикрывался двумя большими группами боевых кораблей: силы непосредственной поддержки состояли из эскадры крейсеров (два английских и два американских крейсера), а в группе прикрытия — отряд из двух линейных кораблей, одного тяжелого авианосца, двух крейсеров и девяти эскадренных миноносцев. Силы охранения, поддержки и прикрытия были более чем достаточны для того, чтобы отразить удары любых имевшихся у противника на этом театре сил и средств нападения.
Большую часть своего долгого пути конвой прошел благополучно, хотя и был дважды обнаружен немецкой авиацией и подводными лодками. Но в ночь на 4 июля противник нанес по нему первый удар — самолетами-торпедоносцами с норвежских аэродромов. Налет был отражен довольно успешно, противнику удалось повредить только одно судно, которое затем было потоплено кораблями охранения, чтобы не связывать конвой. В середине того же дня фашистская авиация совершила второй налет и добилась уже более серьезных результатов, потопив три транспорта. Положение стало осложняться. Конвой был тихоходным, неманевренным. Немцы не выпускали его из виду. Каждую минуту можно было ожидать с их стороны новых ударов. И они не замедлили последовать. Гитлеровское командование бросило против конвоя свою ударную силу в Северной Атлантике — линейный корабль «Тирпиц». Судьба конвоя была на волоске. Спасти его могли только быстрые действия высшего военно-морского командования союзников, в первую очередь британского адмиралтейства. Мощные силы прикрытия находились сравнительно недалеко, и получи они приказ действовать — конвою было бы нечего опасаться. Вместо этого адмиралтейство сделало совершенно невероятный ход — приказало кораблям охранения оставить конвой, а транспортам и танкерам «самостоятельно пробираться в советские порты». Иными словами, был брошен панический клич: «Спасайся кто как может!» И здесь началось страшное. Брошенные на произвол судьбы, многие тихоходные транспорты и танкеры стали легкой добычей гитлеровских подводных лодок и авиации. Произошло это еще до подхода конвоя к границам советской операционной зоны. Советское командование о приказе адмиралтейства ничего не знало и потому смогло оказать помощь лишь отдельным судам.
Необъяснимый для каждого здравомыслящего человека приказ адмиралтейства привел к трагическому концу — их 34 судов, находившихся в составе конвоя PQ-17, до места назначения дошло только 11. Как указывается в изданной в 1959 году «Истории британского военно-морского флота»[1], в морской пучине погибло более 122 тысяч тонн важнейших грузов, столь необходимых в тот период советским Вооруженным Силам, — горючего, вооружения, боеприпасов, снаряжения. Погибли и сотни английских и американских моряков.
Конечно, потери на войне неизбежны. Морские перевозки в военное время чреваты всякими неожиданностями и зачастую очень опасны. В них, случается, гибнут корабли, грузы, люди. Но разгром конвоя PQ-17 никак нельзя отнести к категории неизбежных военных потерь. Тут дело особое. Об истинных мотивах действий, которыми руководствовались в этом случае английские и американские адмиралы, долгое время знала лишь очень небольшая группа лиц в Лондоне и Вашингтоне. И только через несколько лет завеса секретности чуть-чуть приподнялась. За ней скрывалась чудовищно грязная, неприглядная история.
Копной PQ-17 был умышленно принесен в жертву руководством британского адмиралтейства и лично премьер-министром Англии Уинстоном Черчиллем, знавшим об этой операции и благословившим ее. Английские военно-морские стратеги пытались использовать этот конвой в качестве приманки, «жирного куска» для того, чтобы выманить в море немецкий линкор «Тирпиц».
Этот крупнейший боевой корабль гитлеровского флота был переброшен немецко-фашистским командованием в Северную Атлантику с целью действий на коммуникациях, ведущих в арктические порты Советского Союза. Вместе с другими кораблями, в частности с линкорами и крейсерами, которые при довольно туманных обстоятельствах смогли вырваться из блокированного англичанами французского порта Брест и среди бела дня, под самым носом у английского флота, авиации и береговых батарей пройти через Ла-Манш, «Тирпиц» должен был стать решающей силой по срыву перевозок союзников в северной зоне Атлантического океана. Гитлеровцы придавали этим операциям огромное значение. Они стремились любой ценой ухудшить положение Советского Союза, создать для нас невыносимые условия ведения борьбы.
Иными глазами смотрели на обстановку английские и американские руководители. Для них уход немецко-фашистских кораблей из центральной части Атлантики был в тот период известным облегчением. Гитлеровские рейдеры, брошенные для срыва перевозок из США в Англию, создавали огромные трудности на англо-американских коммуникациях. Главным логовом гитлеровских надводных кораблей, действовавших в этом районе, был Брест. И нет ничего удивительного в том, что союзники позволили наиболее опасным кораблям гитлеровцев перейти оттуда на другой театр, — руководители британского адмиралтейства и их коллеги из Вашингтона рассчитывали на то, что с уходом фашистских линкоров и крейсеров из Бреста положение в Центральной Атлантике станет для них более благоприятным. Что же касается безопасности морских коммуникаций, ведущих в северные порты СССР, то это в Лондоне считалось вопросом не столь существенным. Более того, на высших постах в штабах союзников было немало лиц, относившихся крайне отрицательно к вопросам помощи Советскому Союзу и пытавшихся любой ценой сорвать эту помощь. «В ту пору, — признается в изданном военным ведомством США в 1945 году официальном пособии «Человечество в войне», — наибольшую важность представляли пути, ведущие из Америки в Англию, а также коммуникации союзников в Тихом океане и на Средиземном море, и поэтому для конвоев, идущих в северные порты России, можно было выделить лишь немного торговых судов и совсем мизерное количество кораблей охранения»[2].
В дальнейшем события сложились совсем не так, как планировали английские и американские политические и военные руководители. Провалились гитлеровские планы молниеносного разгрома Советского Союза. Весь советский народ поднялся на героическую борьбу. Наша армия и флот наносили удары по хваленым немецко-фашистским войскам. На советско-германском фронте оказались скованными лучшие силы гитлеровской Германии, нашли свою гибель отборные дивизии врага. Здесь решалась судьба Европы и всего мира. Здесь был главный фронт войны. Правящие круги и военное командование США и Англии были вынуждены серьезно переоценить ценности, пересмотреть свои планы. И хотя в высших сферах западных союзников сохранялись очень сильные антисоветские тенденции, ход событий заставлял англо-американское руководство укреплять контакты с Советским Союзом. В этот период арктические коммуникации, ведущие из США и Англии к нашим берегам, становятся одними из самых важных. И здесь англо-американским военно-морским руководителям пришлось стать в какой-то мере жертвами собственной недальновидной политики. Выпушенные ими в Северную Атлантику гитлеровские корабли стали теперь для них буквально дамокловым мечом. Особенно опасен был «Тирпиц», обладавший мощной артиллерией и тяжелой броней и превосходивший по своим возможностям английские и американские корабли на театре. Перед англо-американским командованием встала проблема: каким путем избавиться от «Тирпица»? Бороться с ним было очень трудно, поскольку немецкое командование тщательно оберегало этот корабль, выпуская его в море только тогда, когда было уверено в его полной безопасности.
И тогда британское адмиралтейство задумало секретнейшую операцию, целью которой было выманить «Тирпиц» в море под удар превосходящих англо-американских сил. Важное место в этой операции отводилось конвою PQ-17. Его уделом была роль приманки для немецкого линкора. С этой задачей и вышли корабли конвоя в свой бесславный путь. Бесславный потому, что из затеи английских стратегов ничего не вышло. Конвой погиб почти полностью, погибли корабли и крайне важный для Советского Союза груз. В холодных арктических водах нашли свой конец сотни английских и американских моряков. А «Тирпиц» сумел тогда ускользнуть. Из-за плохой работы английской военно-морской разведки выход его из базы своевременно обнаружен не был, посланная в засаду англо-американская эскадра наводилась на корабль из рук вон плохо, а в последний момент и вовсе «ввиду неясности обстановки» ушла из района патрулирования. Все это привело к созданию сложнейшей ситуации: брошенный на произвол судьбы, никем не прикрываемый конвой PQ-17 должен был неминуемо погибнуть. Никем не перехваченный «Тирпиц» свободно выходил на беззащитные корабли.
Спасла положение советская подводная лодка «К-21» под командованием Героя Советского Союза Н. А. Лунина. Перехватив немецкий линкор, она нанесла по нему торпедный удар, серьезно повредила его и заставила гитлеровцев отказаться от дальнейших операций против конвоя.
Такова правда о напрасной гибели конвоя PQ-17, правда о темных делах англо-американского командования и правящих кругов, многие из представителей которых занимались действиями, не имевшими ничего общего с выполнением союзнического долга в отношении СССР, и любыми средствами пытались ослабить нашу страну и ее Вооруженные Силы.
Бывший в ту пору командующим Северным флотом, ныне покойный, адмирал А. Г. Головко в своих воспоминаниях так характеризует действия британского адмиралтейства и всю «мрачную, тягостную, не имеющую никаких уважительных объяснений и никаких оправданий» историю с конвоем PQ-17:
«Трагическая судьба PQ-17 — логическое следствие традиционной британской политики. И все-таки поведение английского командования в истории с конвоем настолько не укладывается в рамки союзнических отношений, что просто диву даешься… Судьба 17-го конвоя была предрешена задолго до его отплытия из Исландии: ему надлежало стать крупной приманкой для «Тирпица», которого в британском адмиралтействе смертельно боялись… Судьба 34 транспортных судов, их людей и грузов, предназначенных для Советского Союза, не интересовала организаторов охоты, им было важнее соблазнить «Тирпица» легкой добычей, заманить его подальше от укрытия, затем навалиться превосходящими силами и уничтожить»[3].
Небезынтересно, что в оценке действий английского командования в деле с конвоем PQ-17 адмирал А. Г. Головко в своих мемуарах ссылается и на книгу Маклина «Корабль его величества «Улисс», в частности, на имеющиеся в ней авторские примечания о судьбе этого конвоя, смыслах адмиралтейства и об ударе по «Тирпицу» советской подводной лодки «К-21».
Предлагаемый вниманию советского читателя роман Олистера Маклина повествует, если верить его автору, не о конвое PQ-17. Это не исторический очерк, не хроника, а художественное произведение. Маклин даже делает сноску, где рассказывает о судьбе 17-го конвоя, чтобы тем самым подчеркнуть, что он рассказывает не об этом, а о «каком-то другом» случае. И все же роман «Корабль его величества «Улисс» во многом историчен, очень многое в нем взято из тех июльских дней, когда в холодных водах Северной Атлантики метались и гибли брошенные на произвол судьбы английскими горе-стратегами суда конвоя PQ-17.
Читая роман Маклина, невольно проводишь параллели между описываемой им судьбой конвоя FR-77, во главе которого идет крейсер «Улисс», и тем, что произошло с PQ-17. Конвой FR-77 тоже идет из Исландии с важными грузами в северные порты Советского Союза. В составе его транспорты и танкеры. Маршрут следования почти тот же, что и путь, которым шел PQ-17. Он подвергается таким же ударам, несет такие же потери. И, что самое существенное, британское адмиралтейство уготовило ему такую же участь, что и PQ-17, — он должен сыграть роль подсадной утки, роль жертвенной фигуры в ненадежном, обреченном на неудачу гамбите с гитлеровским командованием. Одинаково место действия, одинаково время, одинаковы участники.
В близости трагической истории, описываемой Маклином, к тем фактам, которые действительно имели место летом 1942 года, фактам позорным и двурушническим, — одно из серьезных достоинств романа «Корабль его величества «Улисс». Маклин стремится более или менее объективно показать закулисные махинации британских политиканов, полное пренебрежение своими союзническими обязанностями. На лучших своих страницах Маклин правдив и честен, откровенен и реалистичен.
В романе довольно удачно обрисованы некоторые стороны жизни английского флота, даются портреты моряков, показываются их взаимоотношения. Запоминаются страницы, где Маклин рассказывает об одном из высших руководителей британского адмиралтейства, бездушном политикане и интригане вице-адмирале Винсенте Старре. Сильно написан эпизод, где моряки крейсера «Улисс» узнают об учиненном в отношении их предательстве, о том, что их хладнокровно обрекли на гибель. К безусловным достоинствам романа можно отнести и то, что Маклин, хотя порой и с оговорками, но довольно объективно говорит и о бесправии английских матросов, и о произволе со стороны офицеров. В этом отношении показательны уже первые страницы романа.
К реалистическим и запоминающимся страницам относится и отвратительная история, «героем» которой является бездушный садист и преступник младший лейтенант Карслейк. Во время уборки паравана у одного матроса рука попадает в барабан лебедки. Человеку грозит гибель. Находящийся рядом матрос Ралстон включает ножной тормоз. Человек спасен, но сгорел электромотор лебедки. Этого достаточно, чтобы Карслейк с кулаками ринулся на Ралстона.
Но конечно, Маклин, буржуазный писатель, не может быть до конца последовательным в своем отношении к описываемым событиям, к действиям своих героев. Где-то он скатывается с реалистических позиций на полуправду, о чем-то недоговаривает, что-то приукрашивает. И тогда на смену убедительным и запоминающимся картинам приходят сусальные картинки и псевдогероическая ложь в стиле солдатских катехизисов прошлого.
Взять хотя бы историю с приказом «Спасайся кто как может!». В случае с конвоем PQ-17 этот приказ сыграл решающую роль. Судам конвоя было предложено рассредоточиться и идти в советские порты самостоятельно, а кораблям охранения отойти на запад. Маклин же решает «подправить историю». В его романе поддержку конвою FR-77 не оказывают только силы прикрытия. Корабли же охранения выполняют свой долг до конца. В труднейших условиях крейсер «Улисс» и другие корабли охранения отважно сражаются с превосходящими силами противника и героически гибнут один за другим в неравном бою. Сам «Улисс» вступает в поединок с крейсером типа «Хиппер». И как ни старается Маклин в этом эпизоде поярче описать подвиг корабля, читатель остается равнодушным — слишком уж похож бой на лубочную картинку: смертельно раненный крейсер с развевающимся на ноке реи флагом мчится вперед на врага и, разбитый прямым попаданием тяжелого снаряда, горя и разламываясь, с бешено вращающимися винтами уходит под воду.
Конечно, автор художественного произведения, даже если он пишет и о подлинных фактах истории, всегда имеет право на литературный домысел, на какое-то обобщение. Он вправе что-то опустить или добавить, что-то даже приукрасить или, наоборот, ослабить. Но если писатель хочет остаться верным исторической правде, он не должен искажать ее. К сожалению, это существенное требование Олистер Маклин соблюдает далеко не всегда. И делает он это, разумеется, не случайно.
Нельзя не отметить и другой существенный недостаток романа «Корабль его величества «Улисс», недостаток уже не исторического (хотя и исторические вольности Маклина тоже имеют явную политическую направленность), а социального плана. Речь идет о том, как Маклин рисует характер взаимоотношений между представителями различных классов в английском флоте, в частности на крейсере «Улисс».
Всем ясны те подлинные основы, на которых строятся взаимоотношения между командным составом и рядовыми в вооруженных силах любого буржуазного государства. Эти отношения, прежде всего, классовые. Матросы и офицеры в армиях империалистических государств — почти всегда представители антагонистических классов. Отсюда и неравенство, и взаимная неприязнь. Английский флот в этом отношении не является исключением. Наоборот, на этом флоте, пожалуй, сильнее, чем где бы то ни было, проявляются и кастовость офицерской клики, и ее барское пренебрежение к «нижней палубе», к матросам.
Олистер Маклин в своем романе не раз затрагивает проблему взаимоотношений между офицерами и матросами на английском флоте. Он знакомит читателя не только с Карслейком. Под стать этому негодяю начальник корабельной полиции «Улисса» тупой солдафон и садист Хастингс. Правдив образ холодного, высокомерного и бездушного адмирала Старра. Типичен недальновидный и апатичный командир соединения Тиндэл. И все же автор стремится убедить читателя в том, что большинство офицеров на английском флоте — люди иного склада. Карслейки, хастингсы, старры, тиндэлы, говорит он, типичны, они есть и будут. Но не они делают погоду.
В подтверждение этого тезиса Маклин рисует целый ряд образов совсем иных офицеров — талантливых, храбрых, а самое главное — добрых и отзывчивых. Настоящие отцы-командиры. Внешне грубоватые и даже суровые, но с золотым сердцем. Таков командир крейсера «Улисс» Вэллери. Таковы и многие другие офицеры корабля — старший помощник Тэрнер, штурман Карпентер, корабельный врач Брукс и его помощник Николас, старший механик Додсон. Таковы и офицеры других кораблей, капитаны транспортов конвоя.
Никто, конечно, не возьмет на себя смелость утверждать, что все без исключения офицеры английского флота, особенно в годы минувшей войны, были карслейками или старрами. В вооруженных силах Англии, как и в других буржуазных странах антигитлеровской коалиции, сражавшихся против гитлеризма, была в ту пору известная часть честных, добросовестных, преданных общему делу офицеров. Эти люди пользовались авторитетом у своих подчиненных, а кое-кого матросы и солдаты, может быть, уважали. Но даже в те особые годы в вооруженных силах США и Англии, а тем более в таком привилегированном виде вооруженных сил, как английский флот, подобных людей всегда было намного меньше, нежели тех, кого мы с полным основанием называем офицерской кликой, полностью оторванной от рядового состава, от народа. И уж если говорить о правиле и исключениях применительно к флоту Англии, то на нем правилом всегда были и есть старры и карслейки. В этом нет никакого сомнения. Это знает и Маклин. И несмотря на это, он пытается убедить читателя в обратном.
Взять хотя бы созданный им образ командира «Улисса». Пожилой, уравновешенный, чуждый позе и рисовке, смертельно уставший и больной, но беспредельно храбрый и верный своему делу — таким рисует этого офицера Олистер Маклин. Но и все эти качества не исчерпывают его характеристики. Вэллери у Маклина подлинный отец-командир, готовый на все ради матросов. Он, не задумываясь, ставит на карту свою карьеру и репутацию, защищая перед адмиралом Старром кочегаров — зачинщиков бунта. Совершенно больной, он находит в себе силы спуститься в артиллерийский погреб и подбодрить матросов. На протяжении всего романа он внимательно следит за судьбой матроса-сироты Ралстона, неоднократно беседует с ним и всячески защищает от несправедливых нападок лейтенанта Карслейка.
Как и положено у авторов подобного рода, матросы крейсера души не чают в своем отце-командире. Грубые и скупые на слова кочегары при первом же удобном случае, не задумываясь, отдают за своего «старика» жизнь и перед смертью еще раскаиваются в совершенном ими бунте. Матросы, замурованные в артиллерийском погребе, тоже не задумываясь, открывают там клапан орошения и геройски идут на смерть, раз «так сказал командир». В общем, полный набор трафаретных проявлений «матросской благодарности к отцу-командиру».
Советские люди знают, что в годы второй мировой войны, когда народы стран антигитлеровской коалиции совместно сражались против общего врага, вооруженным силам наших западных союзников пришлось тоже испытать немало трудностей. Среди английских и американских моряков были мужественные люди, верившие в правоту своего дела и не жалевшие сил в борьбе с врагом. И мы отдаем им должное. Но разве может идти хоть в какое-нибудь сравнение то, что перенесли жители США и Англии, английские и американские солдаты и матросы, с величайшими испытаниями, выпавшими на долю народов и воинов Советского Союза! Английским и американским морякам не раз приходилось переносить тяжелые испытания. Но они измерялись днями, неделями. А потом корабль уходил в базу. Люди там отдыхали, нормально питались. В тех боях и походах, которые выпадали на долю кораблей союзников, личный состав обычно не нес большого урона. В изданной в США «Истории американского военно-морского флота» указывается, например, что за весь 1942 год торговые корабли США потеряли 3200 человек[4]. Что значит эта цифра в сравнении с сотнями тысяч ленинградцев, в том числе солдат Ленинградского фронта и моряков Балтийского флота, которые отдали свою жизнь в этом тяжелом году. Какими способами можно измерить испытания, выпавшие на долю наших солдат и моряков на полуострове Рыбачий, на Карельском или Волховском фронтах, когда они месяцами жили в снегах и болотах, шли через полузамерзшие топи, не знали отдыха ни днем ни ночью! А героические защитники Севастополя и Одессы, герои Смоленска и Новороссийска, безымянные защитники тысяч безымянных высот!
Ограниченность взглядов Олистера Маклина, узость его писательского и человеческого горизонта серьезно обедняют роман «Корабль его величества «Улисс», снижают его литературную и познавательную ценность.
Буржуазный писатель Олистер Маклин не мог, да, разумеется, и не хотел сказать всей правды о делах английского флота в годы второй мировой войны, о бесчестии и даже предательстве, которыми были отмечены некоторые действия британского адмиралтейства в отношении Советского Союза и наших Вооруженных Сил. И тем не менее роман Маклина говорит о многом. Писатель не побоялся в главном сказать правду. В этом ценность его произведения. В основе романа лежит реальное событие, описанное с безусловным мастерством. И оно бьет, больно бьет по фарисеям и двурушникам из британского адмиралтейства и сфер повыше, по мифу об «истинном джентльменстве» политических интриганов из официального Лондона, приоткрывает завесу над одним из грязных дел англо-американских союзников в годы минувшей войны. Написанные с болью и горечью, такие страницы романа производят сильное впечатление. Советский читатель найдет в книге Олистера Маклина добрые слова о нашем народе, о нашей армии.
Указанное выше позволяет сказать, что роман «Корабль его величества «Улисс» в целом интересное произведение. В нем имеются существенные недостатки, проистекающие из взглядов и классовой позиции автора. Но главное то, что в нем правдивая, реалистическая основа. Читая роман Олистера Маклина, советский читатель отдаст долг мужеству простых англичан и американцев, вновь вспомнит о великих испытаниях, выпавших на долю свободолюбивых народов в годы борьбы с гитлеризмом, о героическом подвиге советского народа.
Глава первая
ВСТУПЛЕНИЕ. ВОСКРЕСЕНЬЕ. ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ
Не спеша, словно обдумывая каждое движение, Старр раздавил в пепельнице остаток сигареты. Как показалось капитану 1 ранга Вэллери, это должно было означать, что разговор окончен. Вэллери знал, что за этим последует, и в какой-то момент резкая горечь поражения заставила его забыть о ноющей головной боли, которая не давала ему покоя все эти дни. Но чувство досады жило в нем только мгновение — он действительно переутомился, причем настолько, что все было безразлично ему.
— Очень сожалею, господа, искренне сожалею, — произнес Старр, слегка улыбаясь. — Поверьте, речь идет не о приказе. Решение адмиралтейства — единственно правильное решение при нынешних обстоятельствах. Ваша неспособность понять нашу точку зрения достойна сожаления.
Старр, помедлив, протянул платиновый портсигар своим четверым собеседникам, сидевшим вместе с ним за круглым столом в адмиральском салоне. Все четверо отрицательно покачали головой, и улыбка снова появилась на лице Старра. Он взял сигарету и положил портсигар в нагрудный карман двубортного серого костюма. Откинулся в кресле, и улыбка исчезла с его лица. Теперь на рукаве его костюма нетрудно было представить обычные широкие золотые нашивки вице-адмирала Винсента Старра — заместителя начальника оперативного управления.
— Когда сегодня утром я летел на самолете из Лондона, — начал Старр, — я был зол. У меня немало дел. И мне показалось, что первый лорд адмиралтейства попусту тратит время. И мое, и свое. По возвращении придется извиниться перед ним. Сэр Хемфри, как и всегда, оказался прав.
Голос Старра вдруг утратил силу, и только щелканье зажигалки нарушило воцарившееся напряженное молчание. Старр облокотился на стол и тихо продолжал:
— Будем откровенны, господа. Я думал, и у меня были на то основания, встретить с вашей стороны поддержку и содействие в скорейшем решении этого неприятного дела. Неприятное дело? — Старр усмехнулся. — Нет, нужно называть вещи своими именами. Бунт, господа, — вот правильное название происшедшему. Это тягчайшее преступление. И что же я здесь увидел? — Старр обвел присутствующих взглядом. — Офицеры королевского флота, в том числе и адмирал, одобряют бунт матросов и даже готовы простить им этот проступок.
«Перегибает палку, — подумал Вэллери. — Провоцирует нас. В его словах, в том, как они сказаны, звучит вопрос, на который он требует ответа».
Но ответа не последовало. Все четверо, казалось, были безучастны к словам Старра. Разные по характеру, они в этот момент вели себя одинаково. Сонливые лица, усталые глаза.
— Я вас не убедил, господа? — тихо спросил Старр. — Вы считаете, что я чересчур резок в выражениях? — Он снова откинулся в кресле. — Гм… бунт, — медленно, наслаждаясь каждым словом, произнес Старр. — Да, это слово звучит не совсем приятно, не так ли, господа? Может быть, вы знаете другое слово? — Старр покачал головой, нагнулся вперед, и в руках у него зашуршала шифровка.
— «Возвратился в базу после рейда на Лафотенские острова, — прочитал вслух Старр. — Пятнадцать сорок пять — прошел боновое заграждение; шестнадцать десять — застопорены машины; шестнадцать тридцать — к борту подошли лихтеры с продовольствием и запасами; на разгрузку бочек со смазочным маслом назначена смешанная команда из строевых и кочегаров; шестнадцать пятьдесят — доложено командиру, что кочегары отказались выполнять приказания главного старшины Хартли, затем старшины котельных машинистов Хендри, инженер-лейтенанта Гриерсона и инженер-капитана третьего ранга Додсона; зачинщики, по-видимому, кочегары Райли и Петерсен; семнадцать ноль пять — неповиновение командиру корабля; семнадцать пятнадцать — на старшину и главного старшину военной полиции совершено нападение при исполнении ими служебных обязанностей». — Старр перевел взгляд на присутствующих и продолжал: — Каких обязанностей? При попытке арестовать зачинщиков?
Вэллери в знак согласия кивнул.
— «Семнадцать пятнадцать, — продолжал Старр, — матросы прекратили работу, очевидно, в знак солидарности с кочегарами. Никаких насильственных мер не принималось; семнадцать двадцать пять — командир обратился к экипажу по радио, предупреждая о последствиях; приказал возобновить работу; приказ не выполнен; семнадцать тридцать — доложено командующему на борту «Дьюк ов Кумберленд», запрошена помощь».
Старр снова поднял голову и через стол холодно посмотрел на Вэллери.
— Между прочим, почему вы обратились к командующему? Ведь ваши морские пехотинцы…
— Это мой приказ, — резко оборвал Старра Тиндэл. — Разве можно было использовать против матросов морских пехотинцев, которые проплавали вместе с ними два с половиной года? Нет, этого делать было нельзя. На «Улиссе» никогда не было вражды между матросами и пехотинцами, адмирал Старр. Они всегда были дружны… Так или иначе, — сухо добавил Тиндэл, — вполне вероятно, что морские пехотинцы отказались бы выступить против матросов. И не забывайте, если бы мы использовали свою морскую пехоту для подавления этого… бунта, с «Улиссом», как с военным кораблем, было бы покончено.
Старр угрюмо посмотрел на Тиндэла и снова обратился к шифровке:
— «Восемнадцать тридцать — прибыл отряд морской пехоты с «Кумберленда», высадке отряда на корабль не препятствовали; предпринята попытка арестовать шесть — восемь зачинщиков; кочегары и матросы оказали энергичное сопротивление; кровопролитная схватка на юте и в кубриках для кочегаров и машинистов продолжалась до девятнадцати ноль-ноль; огнестрельное оружие не применялось, но два человека убито, шесть тяжело ранено, тридцать пять — сорок легко ранено».
Старр кончил читать и, сложив шифровку вчетверо, резко сказал;
— Что же, господа, возможно, вы и правы. — В голосе Старра прозвучала ирония. — «Бунт» — это не то слово. Пятьдесят раненых и убитых. «Резня» — вот как надо называть происшедшее.
Но ни сами слова, ни тон, которым они произносились, не вызвали никакой реакции. Все четверо по-прежнему сидели с каменными лицами.
Лицо адмирала помрачнело еще больше.
— Мне кажется, господа, что вы неправильно понимаете происшедшее. Вы слишком долго находились в отдалении от мира сего, и вам все представляется в искаженном виде. Нужно ли мне напоминать старшим офицерам, что в военное время личное должно отходить на второй план. Флот, родина — это все, и первое и последнее.
Старр постучал пальцами по столу, как бы подчеркивая важность того, что он изрекал.
— Боже праведный, — произнес он, — на чаше весов судьба всего мира, а вы погрязли в мелочах и самым бессовестным образом подвергаете мир опасности.
Старший помощник командира капитан 3 ранга Тэрнер сардонически улыбнулся.
«Да, красиво говоришь, дорогой Винсент, — подумал он, — красиво. Все это тем не менее очень напоминает сценку из драмы викторианских времен. Самый напряженный эпизод определенно слишком эмоционален. Жаль, что Винсент не член парламента, он был бы находкой для правящей партии в правительстве. Возможно, старик слишком честен для такой роли».
— Зачинщики будут найдены и наказаны. Строго наказаны. — Голос Старра звучал резко. — А пока четырнадцатая группа конвойных авианосцев, как и планировалось, выйдет на рандеву в Датском проливе, но не во вторник, а в среду, в десять тридцать. Мы уже послали радиограмму в Галифакс и задержали выход кораблей в море. Вы выйдете в шесть ноль-ноль завтра. — Старр посмотрел на Тиндэла. — Прошу вас, адмирал, немедленно сообщить об этом на все ваши корабли.
Тиндэл ничего не ответил. Его розовощекое, морщинистое, обычно жизнерадостное лицо на этот раз было печальным. Он смотрел на Вэллери, думая о том, какие, должно быть, муки испытывал этот добрый и чувствительный человек. Но выражение лица Вэллери ни о чем, кроме усталости, не говорило. Тиндэл сочно выругался про себя.
— Мне представляется, господа, что говорить нам больше не о чем, — спокойно сказал Старр. — Было бы глупо убеждать вас в том, что вам предстоит увеселительная прогулка. Вы знаете, что произошло с тремя последними конвоями пэ-кью-семнадцать, эф-эр-семьдесят один и эф-эр-семьдесят четыре. Боюсь, что у нас нет пока средств борьбы с акустическими торпедами и планирующими бомбами. Более того, по данным нашей разведки в Бремене и Киле (это подтверждается и недавними событиями в Атлантике), подводным лодкам противника при действиях против конвоев поставлена задача прежде всего наносить удар по кораблям охранения… Может быть, спасением для вас будет погода.
«Старый мстительный дьявол, — подумал Тиндэл, — давай, давай наслаждайся».
— Рискуя быть обвиненными в мелодраматизме… — Старр вынужден был остановиться и ждать, пока Тэрнер подавит внезапный приступ кашля, — мы можем сказать, что «Улиссу» представляется, так сказать, шанс реабилитировать себя. — Старр отодвинулся от стола. — Потом, господа, можно будет вести речь о переводе на Средиземное море, а пока — проводка конвоя эф-эр-семьдесят семь в Мурманск любой ценой. — Старр снова умолк. В последних его словах явно прозвучала злоба. — Экипаж «Улисса» должен понять, что на флоте никогда не допустят неповиновения приказам, невыполнения служебного долга, бунта и призывов к мятежу.
— Чепуха!
От удивления Старр заерзал в кресле. Пальцы его рук, сжимавшие концы подлокотников, побелели от напряжения. Оглядев присутствующих, он остановил свой взгляд на корабельном враче майоре медицинской службы Бруксе, необычно голубые глаза которого под густыми серыми бровями были полны гнева.
Гнев, охвативший Брукса, заметил и Тиндэл. Увидев покрасневшее лицо доктора, Тиндэл глубоко вздохнул и хотел было вмешаться, но предостерегающий жест Старра заставил его отказаться от своего намерения.
— Что вы сказали, майор? — голос Старра был спокойным.
— Чепуха! — четко повторил Брукс. — Чепуха — вот что я сказал. Вы сказали «Будем откровенны», вот, сэр, я и хочу быть откровенным. «Невыполнение служебного долга, бунт и призывы к мятежу». Чего вы только не наговорили! Мне кажется, вам нужно было подыскать другие слова. Одному богу известно, какие странные аналогии и умозаключения позволяют вам приравнивать то, что произошло вчера на «Улиссе», к единственному хорошо известному вам своду правил поведения. — Брукс на какое-то мгновение умолк, и в наступившей тишине все услышали звучную трель боцманского свистка, — видимо, с проходящего мимо корабля. — Скажите, адмирал Старр, — продолжал Брукс, — как, по-вашему, нужно лечить сошедших с ума? Прибегать к порке, как в средневековье? Или, может быть, лучше топить их? Не думаете ли вы, что один-два месяца содержания больного… туберкулезом в карцере — лучший способ излечить его от этой тяжелой болезни?
— О чем, черт возьми, вы говорите, Брукс? — зло спросил Старр. — Причем тут туберкулез? Что вы хотите этим сказать? Объясните. — Старр нетерпеливо постучал пальцами по столу. Дуги его бровей сошлись. — Надеюсь, Брукс, вы дадите объяснение своему грубому выпаду.
— Я уверен, что Брукс не хотел никого оскорбить, — вмешался Вэллери. — Он только выражает…
— Прошу вас, капитан первого ранга, — прервал его Старр. — Я думаю, что как-нибудь сам сумею оценить слова Брукса. — Старр деланно улыбнулся. — Итак, продолжайте, доктор.
Брукс спокойно посмотрел на Старра, как бы раздумывая, стоит ли продолжать разговор.
— Объяснить свой грубый выпад мне вряд ли удастся, — сказал Брукс, сухо улыбаясь. Его насмешливый тон, скрытый намек не ускользнули от Старра, и тот слегка покраснел. — Но я попытаюсь объяснить свою мысль, — продолжал Брукс. — Возможно, мне удастся сделать доброе дело.
Несколько секунд Брукс сидел молча, облокотившись на стол и приглаживая рукой густые серебристые волосы. Потом резко поднял голову.
— Когда в последний раз вы выходили в море, адмирал Старр? — спросил он.
— В последний раз? — проворчал Старр. — Почему вас это интересует, Брукс, и какое это имеет отношение к нашему разговору?
— Самое прямое. Прошу вас ответить на мой вопрос.
— Мне кажется, вам хорошо известно, Брукс, что с начала войны я нахожусь в оперативном управлении штаба военно-морских сил в Лондоне. На что вы намекаете, сэр?
— Никаких намеков. Ваша честность и мужество вне подозрений. Я пытался только установить факт. — Брукс пододвинулся к столу. — Я работаю врачом, адмирал Старр, уже больше тридцати лет. Может быть, я не такой уж хороший врач, не знаком с последними достижениями медицины, но не могу отказать себе в знаний людей — скромность сейчас неуместна, — в знании их психологии. «Вы слишком долго находились в отдалении от мира сего, и вам все представляется в искаженном виде» — вот ваши слова, адмирал Старр. Отдаление — значит изоляция, и намек ваш отчасти верен. Но дело в том, сэр, что мир не один. Таких миров несколько. Северное море, Арктика, маршруты в Россию, куда корабли идут затемненными, — все это миры, не похожие на ваш мир. Об этих мирах у вас нет никакого представления. Вы отдалены от нашего мира.
То ли от злости, то ли от изумления Старр крякнул и хотел было что-то сказать, но Брукс снова быстро заговорил:
— Условия там, в нашем мире, ни с чем не сравнимы в истории войн. Конвои в Россию, сэр, — дело совершенно новое. Такого человек еще никогда не испытывал…
Брукс закончил и бросил взгляд через толстое стекло иллюминатора на серые воды и прибрежные холмы бухты Скапа-Флоу. Никто не проронил ни слова.
— Люди, конечно, могут приспосабливаться и приспосабливаются к новым условиям. — Брукс говорил почти шепотом. — Но для этого требуется время, господа, много времени. Человек не может выдержать резких перемен в обстановке. Ни духовно, ни физически. Попытаться, конечно, можно, но очень скоро наступит предел. Заставьте человека перейти этот предел — и может случиться непредвиденное. Я умышленно говорю «непредвиденное», так как не знаю, какую форму примет надлом, а он будет обязательно. Это может быть физический, умственный и моральный надлом. Но одно я знаю наверняка: экипаж «Улисса» заставили дойти до предела и перешагнуть его.
— Это интересно, — скептически заметил Старр. — В самом деле очень интересно и даже поучительно. К сожалению, ваша теория, а это не больше чем теория, не обоснована.
Брукс сурово посмотрел на Старра:
— Нет, сэр, это не теория, и я ничего не придумывал.
— Ерунда, чистейшая ерунда, — зло проворчал Старр. — Все совершенно ясно. Ваши аргументы неправильны. — Старр наклонился вперед и поднял указательный палец. — Больших различий между проводкой конвоев в Россию и обычными действиями на море, вопреки вашему мнению, просто не существует. Можете ли вы назвать хотя бы одну особенность, отличающую действия в северных водах от действий в других районах мира?
— Нет, сэр, — невозмутимо ответил Брукс. — Но я хотел бы отметить один факт, о котором часто забывают. Страх — естественное чувство. Но страх может подавить человека. По-моему, нигде это чувство не проявляется с такой силой, как при проводке конвоев в Арктике. Напряжение физических и духовных сил может сломить любого человека. Если люди находятся в напряжении подолгу, иногда по семнадцать дней кряду, если каждый день напоминает им о грозящей опасности, если каждый день тонут корабли и гибнут люди… надо в конце концов понять, что это люди, а не машины. Такое без последствий не проходит. Разве адмиралу неизвестно, что после двух последних походов девятнадцать офицеров и матросов отправлены в больницу, в психиатрическую больницу?
Брукс поднялся на ноги, оперся ладонями на полированный стол. Его гневный взгляд сверлил Старра.
Поделиться книгой: