Помоги проекту - поделись книгой:
И наконец, бытует еще более поздняя форма тотемизма — локальный тотемизм, когда от животного-предка ведет свое происхождение группа людей, связанная не по родству, а лишь территориально. Это уже по существу пережиточная форма тотемизма. Такие группы отмечены в Африке в связи с превращением родовой общины в территориальную (например, у народов Южной Нигерии, Дагомеи, Южной Африки). Локальными тотемами были, очевидно, и животные, которых почитало население египетских номов — территориально-административных единиц.
Возникновение тотемизма ученые представляют себе по-разному. Существует более 50 различных теорий происхождения тотемизма, но до сих пор нельзя сказать, что эта проблема окончательно решена. Тотемизм — это сложное явление.
Некоторые ученые считают, что происхождение тотемизма следует связывать с боязнью животных, особенно хищных. Однако пример Австралии, где животные, являющиеся тотемами, совершенно неопасны для людей, показывает неправильность этой точки зрения. Еще больше в этом убеждает наличие тотемов из области растительного мира и неодушевленных предметов.
Не совсем ясным оказывается вопрос о том, как возникла вера в родство группы людей с тем или иным видом животных, растений. В научной литературе высказывались предположения о том, что каждая охотничья группа имела тотемом тот вид животного, на который преимущественно охотилась и который был основным источником питания группы. В этом случае обряд мбамбиума оказывается церемонией размножения тотема и тем самым умножения пищи данной группы. Основанием для таких выводов послужили, с одной стороны, находки костных остатков в древне-палеолитических стоянках (в них отмечено преобладание костей одного вида животных) и, с другой, мифы австралийских племен, в которых мифические предки свободно охотятся на тотемное животное.
Эта концепция представляется довольно стройной и объясняющей многие стороны тотемизма. Запрет убивать и есть тотемное животное мог возникнуть позднее, с появлением веры в мифических зооморфных предков[21]. Однако и эта, казалось бы убедительная, гипотеза ставит целый ряд вопросов и вызывает некоторые возражения. Первое возражение состоит в том, что утверждение о специализации охотничьего промысла маловероятно. Охотник, особенно первобытный, всегда зависит от ежегодного «урожая» зверя, его миграций; вряд ли он мог позволить себе роскошь охотиться только на один вид животного; его в этом случае ждала бы голодная смерть. К тому же совсем не доказано, что животное, на которого преимущественно охотился палеолитический человек, и было его тотемом. Могло быть как раз наоборот. Второе возражение заключается в том, что к анализу мифов следует подходить очень осторожно, так как известно немало случаев, когда миф не отражал существовавшего в прошлом положения, а объяснял позднейшие изменения в обычаях. Так и австралийские мифы могли рассказывать не о древнейших временах Алчера, когда тотем можно было убивать и употреблять в пищу, а о позднейших нарушениях запрета тотемоядения. И наконец, третье возражение: если принять эту концепцию, то исторический ход развития тотемических воззрений на тотемоядение оказывается не совсем логичным — сначала тотем можно было убивать и употреблять в пищу, потом нельзя, затем опять можно. Гораздо более логичной представляется первичность запрета есть тотем и более позднее появление его частичной отмены при условии выполнения особых обрядов. Кроме того, остается неясным, когда возникли обряды убиения и поедания тотема.
Существует и другая гипотеза происхождения тотемизма, сторонников которой тоже немало. А именно: тотемизм возник тогда, когда человек еще не выделял себя из природы; для него было естественно связывать свое происхождение с животным миром, тем более что сам он произошел от человекообразных обезьян. С этого периода и чрезвычайно долго (вплоть до наших времен) возникает и продолжает бытовать взгляд на животных как на своих родственников — предков или братьев.
Религиозно-мистическое осмысление мира предполагает существование особого, неземного, сверхъестественного мира, наличие неземных сил, которые будто бы господствуют над человеком. С ними человек должен вступать в определенные отношения и, чтобы избежать бед и заслужить их благоволение, совершать определенные церемонии. Поклонения божеству и умилостивления его, характерных для всякой религии, в тотемизме нет. «Для примитивного человека нет никакой пропасти между ним и животным миром, и он рассматривает животных прежде всего как существа, равные ему не только в физическом, но и в духовном и социальном отношении. Окружающий мир населен для него родами, племенами этих живых тварей, с таким же социальным устройством и т. д. Стало быть, к ним и отношение — как к окружающим соседним народам, то мирное, то враждебное, смотря по тому, как проявляется отношение данной породы животных к нему самому. Если животное убивает его сородича, он мстит; если он сам убивает животное, он перед ним извиняется; он беседует с ним, как с человеком, предполагая, что оно умеет говорить и понимает его, и т. д. С другой стороны, в силу своей крайней физической слабости, в силу своей культурной слабости и в силу того, что примитивный человек, совершенно естественно, принимает исключительные инстинкты животных за проявление высшего разума, он некоторых животных не только считает равными себе, но, более того, считает их даже превосходящими себя, существами особого рода, существами, одаренными сверхъестественной силой, и отсюда религиозное отношение к животным»[22].
В этом случае возникновение представлений о родстве с тем или иным животным (в отношении растений, стихий и неодушевленных предметов эти представления могли возникнуть в другое время) можно связывать с возникновением уже на первом этапе развития тотемизма представлений о тотемических предках-животных, которых нельзя убивать и употреблять в пищу. Обряд мбамбиума в этом случае мог иметь значение церемонии размножения рода, так как размножение предка-животного означало и размножение почитающего его рода. В периоды голодовок, в связи с миграциями животных, плохими погодными условиями запреты убивать и употреблять в пищу тотемное животное снимались при условии соблюдения некоторых обрядов, уже, возможно, умилостивительного характера. Впоследствии были созданы также и мифы, в которых рассказывалось о случаях тотемоядения.
При исследовании тотемизма бросается в глаза его основная черта: идея родства не одного человека, а целой группы людей с каким-либо видом животных, растений и пр. О том, как могла возникнуть такая идея, говорит австралийский материал. В родовой общине австралийцев отношения регулировались родством. При этом понятие индивидуального родства у них отсутствовало и было заменено понятием группового родства, связанного с развитием группового брака. Поэтому австралиец постоянно осознавал свое родство не с определенным человеком, а с группой людей (общих «отцов», «матерей», «жен» и т. д.). Любого человека он воспринимал также сквозь призму кровнородственных отношений. Не выделяя себя из природы, австралиец переносил эти кровнородственные отношения людей и на животный мир. Например, австралийское племя камиларои разделялось на тотемические союзы и брачные классы. Эту структуру деления общества они переносили и на окружающий их мир, который, по их представлениям, тоже был разбит на классы: ветер принадлежал к одному тотемическому классу, дождь — к другому и т. д. Весь мир, по представлениям австралийцев, — это одно племя, к одному из подразделений которого принадлежит он сам. Так могла возникнуть идея родства определенной группы людей с тем или иным видом животных.
Отождествление связи людей с внешним миром (с животным и растительным миром, из которого человек себя не выделяет) и кровнородственных связей людей возможно лишь в среде охотников и собирателей, всецело зависящих от даров природы. Поэтому в тотемизме так ярко выступает связь рода, тотемической группы с территорией ее расселения.
Тотем, с одной стороны, объединял группу людей, а с другой — противопоставлял ее иной группе.
Следы или пережитки тотемизма отмечены у очень многих народов Америки, Азии, Африки, Океании и даже Европы. У разных народов сохранились пережитки различных сторон тотемизма. У одних это представления о происхождении людей от животного, у других — названия групп (родов, фратрий, племен и т. п.) по именам животных или птиц; у третьих — пищевые запреты или запрет убивать то или иное животное, снимать или использовать его шкуру, у четвертых — тотемические пляски, у пятых — почтительное отношение к животному и т. д.
К наиболее распространенному типу пережитков тотемизма относятся вера в животных-предков или родоначальников, названия групп людей по именам животных и птиц, а также запреты убивать это избранное животное, употреблять его мясо в пищу и использовать его шкуру. Большинство племен североамериканских индейцев вели свое происхождение от животных. У чиппева родоначальником считалась собака, у делаваров (восточное побережье Северной Америки) — орел, у алеутов острова Кадьяк — птица и собака. У ирокезов гуронов (к юго-востоку от Великих озер) были роды Волка, Оленя, Черепахи, Ястреба, Бобра, Медведя. Согласно одному из сказаний мексиканского племени зуньи (цуни), ребенка, родившегося у дочери великого жреца от солнечного света, воспитывает олень. Здесь животное выступает воспитателем, а не родоначальником. Это уже позднейшая трансформация мифа.
У южноамериканских индейцев известны племена Ананаса, Москитов, Зеленого дятла. Писатель XVI в. Гарсиласо де ла Вега писал, что индеец Перу «не считался уважаемым лицом, если он не происходил от какого-нибудь источника, реки, озера и даже моря или если он не вел своего происхождения от какого-нибудь дикого животного: медведя, льва, тигра, орла, кондора или другой хищной птицы»[23]. Перуанцы морского побережья почитали акулу, морскую собаку, крабов. Бразильские индейцы бороро отождествляли себя со своим тотемом — красным попугаем арара.
У одних народов нельзя было убивать тотем и есть его, у других запрещалось есть определенные части тотема, у третьих существовал запрет на особей одного пола тотема, четвертые могли убивать его, но не могли есть и отдавали другим и т. д. Например, у североамериканских индейцев северо-западного побережья тотемное животное можно было убивать и есть: считалось, что охотиться на тотемное животное легче. А у североамериканского племени степей омаха род Оленя мог есть только мясо самки оленя; у других родов, тотемом которых являлся буйвол, можно было употреблять в пищу лишь его язык и бока. У некоторых племен разрешалось есть разные части тотема, но нельзя было употреблять его шкуру на мокасины и другие утилитарные цели, существовал запрет на употребление жира и т. п.
Пережитки тотемизма у народов Африки сохранились в названиях родов по именам животных, в легендах о родстве с ними, запрете убивать их, есть их мясо, прикасаться к ним. Роды суданских пуэров и динка имели тотемами льва, слона, крокодила и др. Считалось, что легендарный основатель рода был близнецом тотемного животного.
У одной из групп южноафриканских банту, машона, каждый род имел свой тотем-животное. Род назывался по его имени и считал себя находящимся в родстве с данным животным. Например, люди рода Антилопы считали, что они находятся в кровном родстве со своей покровительницей. Ее нельзя было убивать, употреблять в пищу, иначе могли выпасть зубы или случиться еще что-либо неприятное. Однако существовала возможность обойти этот запрет без плохих последствий; для этого надо было в котел с мясом антилопы положить особый камень и кору определенного дерева. Каждый род пигмейского племени бамбути в Центральной Африке имел свой тотем-животное, называя его «отцом», «дедушкой» и считая себя происходящим от него. Существовал запрет убивать тотем, есть его мясо, прикасаться к нему. Баквены (Люди крокодила) называли крокодила своим отцом. В случае опасности они убивали свое тотемное животное, но извинялись перед ним и устраивали обряд очищения. У мандинго Западного Судана тотемами были крокодил, черепаха, питон; у йоруба Нигерии — слон, обезьяна, баран. Их мясо нельзя было есть. У негров банту Басутоленда существовали пищевые запреты на молоко, яйца, куриное и говяжье мясо.
Существование в прошлом веры в родство с животным, взгляды на животное как на человека прослеживаются и у народов Азии. У горных народов Южного Вьетнама буйвол в легендах выступает как человек, у него даже есть имя. Пищевые запреты на тотемных в прошлом животных бытовали у веддов Цейлона.
Особенно много пережитков тотемизма отмечено у народов Сибири. Орел особенным почитанием пользовался у якутов. Род, считавший своим тотемом-покровителем орла, назывался Происшедший от орла. Когда бесплодная женщина обращалась к орлу с просьбой дать ей детей и после этого у нее рождался ребенок, он считался рожденным от орла. В этом случае орел являлся тотемом материнского рода. Орла нельзя было убивать, убивший орла нечаянно должен был съесть его всего, кроме головы, поджарив на углях. Для орла, севшего рядом с жилищем якута, закалывали теленка. Почитанием у якутов пользовался также конь. В якутском предании о происхождении человека сказано, что сначала божеством был сотворен конь, из него получилось существо «полуконь-получеловек», а из этого существа — человек. Якуты не употребляли также в пищу мяса лебедя, ворона, гуся.
У бурят сохранилось поверье, что их роды Шарят и Харят произошли от брака шамана с девушкой-лебедью. Они считали лебедя своим предком и не убивали его.
Нарымские и тазовские селькупы подразделялись на группы, которые вели свое происхождение от различных птиц, рыб: лимбыль-гум (Орлиные люди), казель-гум (Окуньи люди). Другие, соседние, народы называли их Гусиными или Тетеревиными людьми. Эти подразделения, очевидно фратрии, в свою очередь состояли из более мелких групп, ведущих свое происхождение от медведя, журавля, ворона, кедровки и др. Исследователь селькупов Г. Н. Прокофьев спросил однажды одного из них, почему он не истребляет кедровку, которая, поедая орехи, наносит вред промыслу белки. Тот ответил: «Как его будешь убивать, ведь это мой брат»[24].
Отдельные группы хантов и манси считали своими предками разных животных, птиц, рыб: щуку, лебедя, налима, чайку, гагару, ястреба. Их нельзя было убивать, употреблять в пищу, выделывать их шкуру, некоторые группы не могли разделывать отдельные виды рыбы. Нечаянно убив такое животное, охотник извинялся перед ним и приносил жертву. Такие обычаи известны в отношении медведя, лося, горностая, росомахи и др. Ханты и манси не только не выделывали и не использовали шкуру медведя, но и не продавали ее, а хранили в священном месте.
Орочи, некоторые группы нанайцев считали своим предком тигра. Встретив его на охоте, охотники бросали ружье и на коленях читали особые молитвы. Если же случайно нанаец убивал тигра, ему следовало принести жертву в присутствии рода, ведущего свое происхождение от тигра. Изучавший в XIX в. эвенков К. М. Рычков отмечал: «Животное, не нужное тунгусу, он никогда не убивает напрасно, считая это тяжким преступлением под страхом возможности убить какого-либо сородича в образе животного»[25].
Следы былого почитания животных (верблюда, барана, горного козла, лошади, тигра), птиц (голубя), змей есть у народов Средней Азии. Одна из групп киргизов в прошлом считала себя происходящей от филина. Пойманную другими птицу они выкупали и выпускали на волю.
Если же они видели, что птицу мучают, то вступались за нее: «Зачем мучаешь моего отца?» Согласно поверьям туркмен, надо хотя бы раз в год съесть кусок мяса горного барана или горного козла (у горных таджиков), так как оно обладает целебными свойствами и снимает все грехи. Возможно, этот обычай восходит к древним тотемическим обрядам ритуального причащения мясом тотема.
У некоторых народов Кавказа (части грузин, армян) в прошлом бытовало почтительное отношение к рыбе. У них известны представления о матери-рыбе, говорящей человеческим языком. Считалось, что мясо форели целебно, его применяли как лекарство.
У ряда народов прежние представления о родстве с животными и птицами трансформировались в легенды о животных и птицах, когда-то игравших важную роль в жизни человека. Особенно это характерно для европейских народов. Например, предание о переселении италийских племен после вторжения этрусков рассказывает, что одно из племен шло под предводительством волка, другое — сороки, третье — быка. Волчица у римлян выступает уже не прародительницей, а воспитательницей основателей Рима — Ромула и Рема. Отголоски тотемизма видны в том, что дятел в Риме был посвящен Марсу, его не ели и поклонялись ему. Следы тотемизма прослеживаются также в названиях групп. Так, некоторые племена древних германцев назывались по именам животных: Молодые олени, Вепрь. Вероятно, древнее происхождение имеет традиция, существовавшая еще в начале XX в. когда француженки Бретани носили головные уборы из белой хлопчатобумажной ткани. В каждом селении форма головного убора была своя и имела название какого-либо животного. Возможно, этот обычай связан с прежними тотемическими представлениями, когда животные были тотемами определенных групп, проживавших в разных селениях.
Тотемический характер имеют также звериные пляски, известные повсеместно. О принадлежности подобных плясок к тотемическим церемониям говорит любопытный факт, отмеченный еще знаменитым английским путешественником Д. Ливингстоном у африканских бечуанов: «Чтобы определить их обычай принимать (родовое) имя животных, они употребляют слово „бина“, т. е. плясать. Поэтому, чтобы узнать, к какому роду принадлежит житель Южной Африки, необходимо спросить: „Какую пляску ты пляшешь?“»[26]
Участники плясок, чтобы быть похожими на тотемное животное, надевали на себя его шкуру либо специальную одежду, напоминающую шкуру животного, либо украшали свое тело татуировкой, которая напоминала раскраску тотемного животного. Желая походить на тотем, некоторые племена носили специальные прически, головные уборы, подтачивали или выбивали зубы.
Североамериканские индейцы из рода Бизона носили на голове два локона — в подражание бизоньим рогам. Индейцы рода Волка, отправляясь на охоту, надевали шкуру волка, из рода Медведя — шкуру медведя. Перуанские индейцы племени чанка на празднествах наряжались в шкуры своего тотема — кугуара, другие украшали себя крыльями другого тотема — орла. Североамериканские индейцы знали пляски медведя, ворона, выдры, собаки, волка, кита, касатки, норки, орла, лисицы, утки, совы моржа, бобра, нерпы. С культом собаки были связаны «собачьи пляски» прерийных индейцев. У ирокезов роды Волка, Медведя, Черепахи, Бобра, Оленя, Бекаса, Цапли и Ястреба исполняли пляски своих тотемов.
Характерно, что, согласно легендам этих народов, сами животные обучили их этим пляскам. В легендах и мифах животные выступают как покровители почитающих их людей. Например, в легенде одного из индейских племен ирокезов пляшущие животные обнаружили героя, тайком наблюдавшего пляску бизонов, но приняли его радушно и обучили песням и пляске, с тем чтобы он обучил им других ирокезов. В другом североамериканском мифе волки обучают героя своей пляске, напутствуя: «Когда ты вернешься домой, научи людей нашей пляске».
На другом конце Земли, в Африке, у народа джукун (Нигерия) существует сходная охотничья легенда: «Когда-то в старое время Уиджи, дикий буйвол, мог говорить с людьми. И вот однажды превратился он в человека и зашел в дом одного джукун попросить напиться. Этот джукун был охотник, и он охотно дал просящему глоток пива… Однажды пошел охотник на охоту. У кустарника на поляне он встретил быка, которому когда-то дал напиться. Буйвол поздоровался с ним и сказал ему: „Пойдем со мной, мы вместе пойдем к моему логову“. Они пришли туда, где все буйволы лежали на траве. Буйвол сказал: „Вот здесь мои друзья, которых ты не должен никогда убивать. Другие буйволы — наши враги. Если ты их захочешь убить — это будет правильно“. Охотник некоторое время оставался у буйволов. Потом захотел он уходить. Бык показал ему другую поляну, где также находились буйволы, и сказал: „На этих можешь охотиться“. В заключение дал он охотнику рог и показал, как надо исполнять пляску аку-коа. Так джукун выучился пляске»[27]. Здесь мы видим, как миф более позднего происхождения объясняет древнее, ставшее непонятным явление.
У африканцев известны пляски леопарда, разных видов обезьян, слона, антилопы, павлина, лягушки, пчелы, коровы, диких коз и свиней и т. п. Чтобы быть похожими на свои тотемы, восточные африканцы, почитающие буйвола, заплетали волосы жгутом, имитируя хвост буйвола. Племена Замбези затачивали зубы, чтобы быть похожими на кошек и крокодилов.
Считалось, что тотем охраняет своих почитателей, поэтому кости, зубы, шкура, рога, части тела тотема служили амулетами-оберегами. Более поздней трансформацией этих обычаев явилось изображение почитаемого животного на домах, одежде, предметах быта, орудиях труда и оружии. Термин «конек» происходит от изображения лошади на коньковой слеге крыши дома; на северорусских домах изображались также гуси. По-видимому, раньше на крышах домов укрепляли черепа лошади, птиц. Украшательское значение коньков деревенских домов, вышивок на одежде (петухи, кукушки, гуси, павлины и т. п.) появилось позже, первоначален их охранительный смысл. Тем более что, согласно представлениям первобытного человека, изображение животного равно самому животному, так как в него вселяется душа этого животного.
Охранительным свойством обладали рога, а в более раннее время, вероятно, и черепа животных. Почитание рогов, возможно, восходит к глубокой древности: так, например, по краю ямы вокруг погребения неандертальца (среднеазиатская стоянка Тешик-Таш) лежали рога горного козла. Раскопки палеолитических землянок в Костенках на Дону, Авдееве под Курском дают возможность предполагать, что на кровле жилищ были укреплены целые черепа мускусного овцебыка. Еще в прошлом веке на домусульманских святилищах ингушей в горах красовались рога быков и оленей. У народов Средней Азии (туркмен, киргизов, узбеков, таджиков) рога горного барана или козла считались священными, ими обкладывались могилы.
Пережитки тотемизма у индейцев Северо-Западной Америки в конце XVIII в. внешне уже выражались в почитании не самого животного, а частей его тела (шкуры, ушей, перьев, пуха и т. п.) и его изображения. Изображения животных-тотемов наносились в виде резьбы на домовые столбы, поддерживавшие балки, на специальные стоящие перед домом тотемные столбы, на деревянные головные уборы, панцири, оружие, орудия труда и утварь; в виде рисунков они встречаются на одежде, фасадах домов, в татуировке. Большую роль в парадном костюме индейцев играли перья, особенно орла. Американские эскимосы нашивали с внутренней стороны кухлянок ожерелья из собачьих зубов. Лишь позднее, с утратой первоначального охранительного их значения, такие ожерелья стали применяться как украшения. Эскимосы Берингова пролива, отправляясь на охоту, брали с собой изображения или какие-нибудь части тела тотемных животных или птиц (например, лапки ворона).
Из быта сибирских народов хорошо известно широко принятое украшение жилищ рогами оленя, лося. Еще и в настоящее время ханты и манси украшают свою одежду орнаментами, среди которых основное место занимает изображение животных, птиц. Это канонизированные типы орнаментов, у каждого из них есть свое название: «заячьи уши», «след соболя», «зуб лошади», «щучья челюсть», «оленьи рога», «беличьи следы», «гусиные крылья», «копыта взрослого коня», «копыта маленького жеребенка», «лапа маленькой лисицы», «выводок утят», «след медведя» и т. д. Манси-охотники для удачи в промысле носят с собой засушенную часть мордочки соболя, горностая или лисицы, многие охотники Сибири прикрепляют к поясу клыки медведя.
В русской сказке тоже остались воспоминания об этих обычаях: часто волшебными предметами, помогающими герою в сказке, бывают когти, волосы, зубы животных, птиц (перо Жар-птицы, волоски из хвоста коня, щучья косточка и пр.).
Из веры в родство и покровительство животных возникают обычаи тотемических ордалий (испытаний). Члены тотемического рода Скорпиона в Сенегамбии, считая, что для них укус скорпиона не опасен, подвергали этому испытанию людей, в принадлежности которых к своему роду они сомневались. Ту же процедуру проделывало описанное Варроном племя Малой Азии офиогенов (Рожденные от змей) со змеями. С подобной процедурой связаны суды у многих народов. В одном из африканских племен обвиняемый, чтобы доказать свою невиновность, должен был переплыть через водный бассейн, в котором водились крокодилы.
Такого же происхождения обычай давать клятвы на шкурах, головах, лапах животных. Жители Бенгалии, почитавшие в качестве тотема тигра, клялись на его шкуре. Африканские бечуаны из рода Крокодила клялись крокодилом. Народы Западной Сибири, ханты и манси, клялись на шкуре, голове, лапе или зубе медведя. Ханты, разрезая нос медведя ножом, говорили: «Пусть сожрет меня медведь, если я клянусь ложно». Некоторые группы хантов клялись, целуя морду щуки. За ложную клятву грозило наказание от самого тотема.
У кетов Енисея в прошлом для разрешения споров и выявления виновного также прибегали к помощи медведя. Еще Г. Миллер отметил в XVIII в.: «Остяки на Кети издавна едят кусочки медвежьей кожи в доказательство невиновности и говорят, что если кто дал ложную клятву, то не останется в живых и года, за это время медведь сожрет его внутри…»[28] Об этом же сообщает М. Ф. Кривошапкин: «Когда между остяками случится преступление, дают виновному либо медвежье ухо, либо медвежий зуб, чтобы он целовал, и грыз, и рубил его. Если остяк все это выполнит, не сознаваясь в вине, то иногда это… освобождает от подозрения»[29]. У кетов существовало даже выражение — «койубат» («кой» — медведь, «бат» — правда), означающее «честное слово» или «истинная правда».
Сжигая медвежью лапу на огне, ею клялись эвенки. У бурят существовал обычай клятвы на сухожилии волка: подозреваемого в воровстве заставляли жечь сухожилие; предполагалось, что у виновного начнутся судороги рук.
Особенностью тотемизма является также почитание мертвого тотема-животного. Если тотемическое животное обнаруживали мертвым, нужно было выразить по этому поводу печаль и устроить почетные похороны. Над тотемическим животным совершался такой же погребальный обряд, как и над членом данной тотемической группы. Одно из племен Южной Аравии, почитавшее газель, хоронило найденную умершую газель и в течение недели носило траур. Смерть гиены вызывала общую печаль всего племени ваника, жившего на восточном побережье Африки и считавшего гиену своей родоначальницей. Смерть слона в Индии, кошки в Египте, совы на островах Самоа оплакивалась, а сами животные и птицы торжественно погребались. Якут, найдя мертвого орла, должен был положить его в специально устроенный на дереве лабаз, хотя обычно так хоронили только человека. Жители одного из островов Эгейского моря, Серифоса, считали священным морского рака. Если он попадал в сети, его выпускали обратно в море, если находили его мертвым, хоронили и оплакивали, «как одного из своих». У афинян существовал обычай, по которому каждый убивший волка должен был похоронить его.
Как мы убедились, пережитки, следы или отголоски тотемизма, отмеченные у многих народов, известны в разных формах. Конечно, представления о происхождении рода, племени от животного, названия групп людей по именам животных, запреты убивать животных, есть их мясо, использовать в утилитарных целях шкуры, тотемические пляски, т. е. все те особенности тотемизма, аналогии которым мы находим у австралийцев, — более древние, чем, например, изображение тотемного животного на домах, одежде или похороны мертвого тотема, обычаи тотемических ордалий и клятв. Корни этих явлений тотемические, но возникли они на более поздней, чем у австралийцев, стадии развития. Чем более развит народ, тем в более опосредованной и видоизмененной форме бытуют эти пережитки. Пример такой трансформации древнего обычая прослеживается в запрете у туркмен убивать более тысячи горных баранов. Почему тысячи? Потому что запрет этот уже имеет только символическое значение, так как убить тысячу баранов вряд ли возможно.
Здесь приведены лишь немногие примеры из накопленного наукой материала о пережитках тотемизма. Эти примеры касаются только почитания животного мира, а тотемами, как уже говорилось, могли выступать и растения, и даже явления природы. Недаром Фрезер определил, что такое тотем, весьма туманной формулировкой: под тотемом он понимал «класс материальных объектов, к которым дикарь относится с суеверным уважением, веруя, что между ним и каждым членом почитаемого класса объектов существует интимная и совершенно особенная связь»[30].
Тотемизм, как видно из приведенных данных, — универсальное явление, стадия развития религиозных представлений и обрядов, которую прошли когда-то все народы, населяющие нашу Землю. На более поздних ступенях развития общества он переплетается с другими формами религии: промысловым культом, шаманизмом, культом личных духов-покровителей, институтом тайных союзов, культами племенных богов. Стертые следы его прослеживаются даже в высокоразвитых обществах, в том числе в религиях классовых обществ.
Промысловый культ
Разделывая медведя, нивх говорил этнографу Л. Я. Штернбергу: «Разве он не такой же белый, как человек? Разве на конечностях его не такие же пять пальцев, как у тебя?»[31]
Промысловый культ, как и тотемизм, является формой почитания животных. Сущность его составляют представления и магические обряды, направленные на достижение удачи на промысле. Какие же это представления и вытекающие из них обряды?
Основу промыслового культа составляет вера в то, что животное подобно человеку, что оно не только обладает сверхчутким обонянием (в этом оно даже превосходит человека), но и понимает человеческую речь. Это сближает промысловый культ с тотемизмом. Другой особенностью промыслового культа является вера в то, что у каждого животного есть свой хозяин, распоряжающийся им, и лишь по его милости охотник может добыть зверя. Это ставит промысловый культ в ряд особых форм религии. Промысловый культ был развит у многих народов мира, но особенно характерные его черты известны из этнографии народов Сибири с ярко выраженным охотничьим бытом.
Нивхи считали тигров особой породой людей, называли их «люди-тигры», «лесные люди». По их представлениям, медведи — это тоже «медведи-люди», лишь перед людьми они имеют звериный облик. В любое время тигр или медведь могут превратиться в человека. Проводник В. К. Арсеньева нанаец Дерсу Узала называл зверей людьми и разговаривал с ними, как с людьми, считая, что они «совсем как люди», «только рубашка другая». Медведи, по представлениям чукчей, — это люди, одетые в медвежьи шкуры. Эвенки, по свидетельству К. М. Рычкова, «не видят почти никакого различия между собой и животным миром и даже признают во многих отношениях превосходство последних над собой. Кроме того, полезные животные имеют такие же души, как и человек, даже более сильные и разумные»[32]. Один из рассказов эвенков о происхождении человека начинается так: «Вначале жил медведь-человек, собака тоже была человеком». По поверьям бурят, волк слышит и понимает человеческую речь.
А раз животное всеведуще, надо опасаться вызвать его гнев. Этими представлениями объясняются некоторые обряды промысловой магии и магические запреты, меры предосторожности на охоте, в частности подставные имена животных. Народы, занимавшиеся охотой, называли многих животных, чаще всего ценных или хищных, опасных, подставными именами. Рысь у охотников-финнов фигурировала под названием «лесная кошка». Мари называли лося «долгие ноги», алтайцы — «длинноногий с белыми коленями», хорька — «купец»; заяц назывался по-разному: «серый», «скакун»; тигр или лев — «кошка». Орочи, ороки, ульчи говорили про лося, марала, нерпу, соболя просто «зверь» (бою). Когда камчадалы упоминали о волке или медведе, то произносили одно слово: «си-панг» (беда). Юкагиры зайца называли «у опушки тальников бегающий», белку — «по дереву бегающий». У эстонцев заяц — «длинноухий», «прыгун», «хозяин осиновой рощи», волк — «пастух», «длинный хвост», «дядя», «одноногий» и т. д.
Опасаться также нужно гнева хозяев животных, покровителей охотничьего, рыболовного, морского промыслов. Чтобы иметь удачу в промысле, надо умилостивить этих духов-хозяев. Л. Я. Штернберг очень верно определил психологию отношения охотничьих народов к животным: «Примитивный человек смотрит на животных совсем другими глазами, чем мы, величающие себя царями природы. Охотник по профессии, он весь свой ум, всю свою изобретательность, весь гений человеческий вкладывает в это искусство. Смотрите, как гениальны его ловушки и западни. И тем не менее как часто и зло смеется этот ничтожный зверек, лисица, соболь, над всеми его каверзами. Они разгадали хитрость человека и ушли. Как чуток сохатый к запаху человека на целые версты. Никогда, никогда ни один зверь не попал бы орочу, если бы не было богов, хозяев этих зверей, заботящихся о благополучии его. И если бог не хочет, то десятки орочских самострелов останутся без добычи. Поэтому примитивный человек видит в животных существа вовсе не более низшие, чем он сам, хотя бог и дает ему их иногда на потребление. Но животные нисколько не терпят от этого: не успел еще ороч снять шкуру с соболя, как тот уже снова, живой и проворный, бежит к своему хозяину»[33].
Третья особенность промыслового культа — вера в воскресение зверей после смерти. С этими представлениями также связаны особые магические обряды, способствующие оживлению зверей.
Образы духов-хозяев имеют черты и человека, и животного. Эти духи тайги, моря, реки, леса являлись хозяевами различных пород животных, а иногда и отдельных особей. Сначала это хозяин какого-либо вида животного, распоряжающийся всеми особями данного вида. Обычно он выделяется среди себе подобных величиной. Например, огромный медведь — хозяин медведей у айнов; бобр, сильный и огромный, как хижина, — хозяин бобров, «старший брат» у североамериканских индейцев. Ханты, почитая медведей священными, выделяли среди них одного, обитающего на Урале, огромного роста и очень сильного. Именно он будто бы жил раньше на небе и за неповиновение был спущен божеством на землю. В североамериканском мифе западных индейцев арапахо хозяином зверей является старый волк. Он сзывает волков и койотов и приказывает помогать героям мифа, дает одной из героинь дар исполнения желаний. По желанию девушки шалаш окружают стада оленей, буйволов и других зверей, которые умирают от одного ее взгляда. Девушка дает брату помощников — медведя и пантеру. В другом мифе волки дарят герою волшебную стрелу, только одно нацеливание которой убивает дичь. Это власть над животными, которой может обладать только хозяин или хозяйка зверей или леса.
С развитием представлений о душе ею стали наделяться и животные. Так, чиппева верили, что все животные и даже предметы обладают душой. Подобные представления способствовали развитию верований о духах природы. Карены Индии, например, думали, что у каждого предмета есть свой дух, управляющий им. В дальнейшем развивается представление о духе, обитающем в образе этого животного, а затем оно принимает вид веры в духа, олицетворяющего весь данный вид животных. Позднее дух-хозяин представляется в виде человекоподобного существа, а иногда даже и человека, способного принять облик животного. Это, например, Торнгарсоак — мужское божество в образе белого медведя у эскимосов Лабрадора. От духа-хозяина зависело, посылать или не посылать удачу охотнику. Поэтому необходимо было попросить его об этом и задобрить жертвоприношением. Жертвоприношения устраивались до и после промысла. Например, у эскимосов в состав обрядов промыслового культа входили и магические, и умилостивительные обряды. Главным среди духов-хозяев у них считался хозяин моря. У канадских эскимосов, эскимосов Баффиновой Земли это была морская богиня Седна. Она жила на дне моря. Миф рассказывал, что, когда она была девушкой, ее за какую-то провинность отец сбросил в море. Седна хотела ухватиться за лодку, чтобы спастись, но отец отрубил ей пальцы. Из этих обрубленных пальцев произошли киты, тюлени, моржи и другие морские животные. Седна превратилась в божество, от которого зависела добыча морского зверя. Для того чтобы Седна была милостива и послала добычу, ей следовало принести жертву.
Хозяин бизонов у степного индейского племени дакота мог являться людям в образе человека и в образе зверя. Индейцы-рыболовы Северо-Западной Америки выходили встречать первые косяки рыбы, идущие из моря в реку, кланялись им, приветствовали их, затем устраивали торжественный пир в их честь, где благодарили хозяина за то, что он послал их им.
Покровительница оленеводства у саамов (лопарей), Луот-хозик (Оленья хозяйка), «ходит на ногах, как человек, и лицо человечье, только вся в шерсти, словно олень». Чтобы она охраняла стада оленей, ей приносили жертвы и молились: «Луот-хозик, береги наших оленей». Покровителем рыбного промысла у них был человек-рыба Аккрува. У него были человеческие голова и верхняя часть тела, а нижняя часть туловища была рыбьей — этакая русалка в мужском варианте. «Он поднимается от устья рек вверх по их течению и приводит рыб из моря в реки: всякий раз, когда Аккрува это делает, ловля идет успешно»[34].
В промысловом культе социальные отношения людей перенесены на мир животных: среди духов-хозяев уже различаются главные и второстепенные. Например, у юкагиров были хозяева определенных пород животных (мойе, мору), хозяева рек, леса, озер, гор (погильпе). Главными среди них были Хозяин земли. Хозяин пресной воды, Хозяин моря. Если охотник соблюдал по отношению к ним почтение, табу и правила охоты, не убивал лишних животных, они были к нему добры.
У хантов и манси существовала вера в лесных духов — унху, духов воды — куль. Некоторые рыбаки еще помнят, как перед промыслом совершали специальные моления духу воды, принося в жертву теленка; мясо его съедали, а шкуру и кости бросали в воду. У эвенков были различные обряды, в которых охотники просили духа-хозяина послать зверя.
…Бескрайни сибирские болота. Вот уже второй час мы идем по жаре, меряя километры. Спина моей спутницы Нины черна от комаров, их тут тучи. Наша проводница эвенкийка Нюра легко и быстро шагает в своих высоких сапогах из продымленной оленьей кожи, лишь время от времени отмахиваясь от надоевших насекомых. Душно, хочется пить, но поблизости нет ни реки, ни ручейка. «Ничего, скоро придем», — утешает Нюра, но, увидев наши измученные физиономии, смягчается и делает привал около низкорослых березок, где едва заметно небольшое углубление с водой. «Вот и попьем сейчас», — весело объявляет неутомимая эвенкийская охотница. Конечно, где-нибудь в городе мы и представить себе не смогли бы, что сможем пить болотную воду. Но тут привередничать не приходится…
Через 30–40 минут местность стала более высокой, холмистой. В сухом сосновом лесу дышалось легче. Почудился лай собак. А вот и дымком потянуло. «Ну вот мы и дома», — радостно возвещает наша проводница. И правда, вдали показались два чума. Они желтеют берестой среди сосен, вьется дымок от костров и дымокуров. Вокруг дымокуров стоят олени — сегодня жаркий день и много гнуса. Громко залаяли собаки и бросились нам навстречу. Из крайнего чума выбежала девочка лет десяти и кинулась к Нюре — это ее дочка. Соскучилась… Теперь можно и отдохнуть. Здесь, на стойбище эвенков, мы проведем несколько дней.
Хорошо посидеть вечером у костра. Старик, отец Нюры, знает много интересных историй; он старый охотник и много повидал. Сыновей у него не было, он научил Нюру охотиться, а теперь и внучка Лида знает, что такое ружье. Вот он берет нож и вырезает из дерева фигурку человечка без рук. Этот дух будет помогать ему добывать зверя. Зверь хитрый, и одному охотнику с ним не справиться. На одежду духу годится только ухо медведя или лося, это самые почитаемые звери. Шапкой послужит околосердечная сумка лося с жиром, она давно приготовлена старым охотником; на пояс ему старик вешает носы и челюсти добытых животных, фигурку он будет хранить на жерди в чуме. Завтра старик собирается идти на охоту. Охотник берет фигурку, снимает с шапки каплю жира и бросает в костер-очаг, фигурку надо еще окурить дымом чаги — березового нароста. Только после этого можно просить духа об удаче в промысле, и то надо пообещать ему что-нибудь. Жир — лакомое блюдо, его любит и дух. Самое же приятное — сделать ему новую шапку.
…На этот раз охота была удачной. Большого лося добыл охотник. После свежевания зверя самое время «покормить» духа: для этого надо положить его под самые вкусные части зверя — голову и потроха. Очень вкусна также свежая кровь — нужно намазать рот духа кровью и напомнить ему при этом о помощи в будущей охоте…
У других групп эвенков были другие обычаи просить об удаче в промысле: в огонь бросали кусок мяса или жира, на дерево вешали кусок ткани или шкурку зверя, особенно ценилась для этой цели шкурка альбиноса. Иные, убив пушного зверька и поднеся его носом к дымящемуся на углях жиру, говорили: «С косогоров, сцепившись, с опушек, схватившись, придите! Уруй! Уруй!» Некоторые эвенки вешали на березу лоскутки ткани и стреляли из лука в вершину ее с просьбой к матери зверей послать Зверя. Существовал также обряд моления хозяину тайги (магину): охотник перед деревом приносил жертву (сжигал кусок мяса) и просил послать зверя.
Нанайцы считали, что без разрешения духов — хозяев рек, животных, рыб, деревьев (одзени) нельзя заниматься промыслом, сначала надо принести им жертву. Хозяином, отцом тигра, помогающим в промысле, является старик в богатой одежде. Встретив тигра на охоте, нанаец просил: «Эй, старик. Дай нам счастья на охоте. Дай кушать, пошли зверя на выстрел».
Нивхи представляли себе стихии и силы природы божественными, но верили, что каждая стихия, каждая порода животных имеет своего хозяина или покровителя (ызь — хозяин, или нивух), который является божеством. Ызь подобен человеку, его можно видеть: «Один человек однажды встретил хозяина неба (кур). Он ехал на нарте, везомой волками, но при встрече с гиляком волки повернули вверх и исчезли вместе со своим седоком под небесами». Хозяева представлялись в виде человекоподобных существ, иногда принимающих звериный облик. Хозяева жили семьями, они, как и люди, были смертны. Среди них были такие, которые покровительствовали почитающим их людям, и такие, которые были им враждебны. Например, нивх представлял себе Хозяина моря стариком с большой седой бородой. Он имеет дом под водой, в нем живет его семья. Жена его, одетая и украшенная, как все нивхские женщины, курит большую трубку. Рядом с нарами хозяина расположены полки, на которых лежит рыбья икра от разных рыб. Время от времени Хозяин моря берет с полки пригоршню икры и бросает ее в море. После этого в море появляется рыба. От него, таким образом, зависит количество рыбы в море и улов нивхского рыбака. Отправляясь на охоту за нерпой, охотник-нивх привязывал к поясу заячьи уши. Это делалось для того, чтобы в случае если Хозяин моря спросит охотника, что он делает, ответить ему: «А вот ушкана ловлю» — и показать ему заячьи уши. Перед началом промысла нивхи убивали собаку, мясо ее съедали, а голову выставляли на берегу моря для Хозяина моря. Весной «кормили» Хозяина моря, бросая ему угощение из чашек, имеющих форму нерпы. У леса был свой хозяин — Горный человек, он посылал зверей охотнику. За это нивх должен был ему что-нибудь дать (хлеб, картошку, саранку и пр.).
У племен Конго существовала вера в духов природы — лесов, рек. Им перед охотой или рыбной ловлей приносили жертвы. Дух воды представлялся в образе огромной белой змеи, затягивающей людей в водную пучину.
Черты этих мифологических существ сохранились в образах божеств, покровительствующих охоте, у народов Кавказа: у осетин — Афсати, покровитель зверей-туров, оленей, коз, кабанов; у сванов — богиня Дал, вступающая в половую связь с охотниками и дающая им добычу. У адыгейцев бог охоты Мезытх считался хозяином зверей, ему приносили жертвы. Покровителем рыболовства был Кодеш. Мезытх представлялся в образе кабана, Кодеш — рыбы. У абхазов — покровители охоты, духи-хозяева дичи, стерегущие зверей, — Ажвеипшаа и Айрть. Они имели стада, которыми кормились, а из костей, оставшихся от трапезы, создавали животных, оживляя их и отдавая в добычу охотникам. Им в жертву приносили козла или барана, отделяли им часть добычи.
Аналогичного характера происхождение образов богов и духов у других народов: грузинской богини охоты Али, духа ледников и покровителя охоты гималайских охотников Чумунга, греческой Артемиды-охотницы, римской Дианы, святого Николая-чудотворца как покровителя морских промыслов у северорусских поморов и т. п. Таков же характер бабы Яги из русских волшебных сказок. Это очень сложный образ, но в нем прослеживаются черты хозяйки леса и животных. Яга — мать и хозяйка лесных зверей, она имеет над ними неограниченную власть: «Где вы есть, серые волки, все бежите и катитесь во одно место и во единый круг, выбирайте промежду собой, который больше, который едренше за Иваном-царевичем бежать». Древнейший облик Яги — животный. В некоторых архаичных сказках роль Яги в избушке играют козел, медведь, утка или сорока. Ее костяная нога, как и курьи ножки ее избушки, — остаток ее былого животного облика. Леший — это поздний вариант Яги, возникший в период перехода от матриархата к патриархату.
…Безбрежное море тихо и спокойно. Чайки парят над водой и вдруг камнем падают в воду, чтобы затем подняться и улететь с рыбиной в клюве. Пахнет водорослями и рыбой, сыростью и свежестью.
На берегу суетятся люди, их много — целая толпа. Охотники убили кита! Празднично наряженные женщины плясками встречают «гостя». В рот ему кладут ветки и пучки травы, произнося заклинания. Затем на голову надевают нечто вроде колпака из травы — чтобы он не видел, как его будут разделывать. Предстоит большой праздник. К вечеру уже закончены приготовления для пира. Все собрались в яранге хозяина сети, поймавшей кита. Восемь каменных жирников освещают восемь собравшихся на праздник семей. На почетном месте выставлены семейные святыни, среди них самая священная — деревянная фигурка кита. Перед ней уже стоит жертва духу кита — жертвенная чашка и куски вареного китового мяса. Все ждут «гостей», разговаривают шепотом. Но вот тишина нарушается радостными криками женщин: «Вот пришли дорогие гости!», «Приходи к нам почаще!», «Когда уйдешь назад в море, зови к нам своих друзей, мы приготовим им такую же вкусную пищу, как и тебе!», «У нас всегда много ягод!» Хозяин праздника бросает в огонь куски жира — это жертва духу-хозяину. Потом он мажет жиром рты священных изображений. Начинается пиршество. Вкусны китовое мясо и пирожки из китового и тюленьего жира, ягод и кореньев. Шумно и весело в яранге. Но вот наступает тишина: гадают по оленьей лопатке о предполагаемом возвращении кита в море. Радостные крики возвещают: гадание благоприятно. Целых три дня длится празднество: жители стойбища ходят друг к другу в гости, угощают друг друга. Вечером третьего дня снова собираются в доме хозяина праздника. Глухо звучат бубны, в пляске женщины приветствуют «гостей» — кита и тюленей, доставшихся им в добычу. Утром кита снаряжают в обратный путь. Начинаются особое гадание и заклинания, женщины закрывают лица травяными масками — взглянуть в глаза духу кита не отваживается никто. Наконец все облегченно вздыхают — голода и несчастий в этом году не будет: кит благополучно отправился домой…
Это ежегодный праздник кита у коряков. Такие же праздники в честь китов, моржей, тюленей, морских львов, касаток, нерп, диких оленей, лосей, волков, песцов, росомах, лисиц, тигров, енотов, орлов, ястребов, филинов устраивали и другие народы Сибири — чукчи, камчадалы, эскимосы, ороки, нанайцы, айны и др.
Охотники в течение всего сезона собирают головы или черепа убитых животных и хранят их для праздника. От каждого убитого животного оставляют обрывки меха, ухо, кончик хвоста, носа, уса: от тюленя — обрезок ласта, от кита — частицы внутренних органов, кусочек сердца или печени, глазное яблоко; от рыб и птиц — несколько косточек и перьев. На празднике присутствуют, таким образом, не только убитые в данный момент звери (в виде замороженных туш), но и те, что были убиты ранее, в течение всего года. «Гостей» (черепа и туши) украшают длинными пучками мягкой травы, меховыми кисточками, полосками кожи, женскими ожерельями. Всем «гостям» обязательно подносят угощение — мясо, рыбу, сахар, табак, водку. Мороженые туши оттаивают тут же: «Пусть обогреются гости, когда им станет тепло, они снимут прочь свои меховые шубы». После оттаивания с них снимают шкуры, а взамен надевают пояса и шейные повязки из осоки — это подарок гостю, новая одежда. В полураскрытые пасти животных, в надрезы на тушах («карманы») хозяйка дома кладет рыбью икру. Зубы черепов смазывают жиром или кровью: «Скажите своим братьям, что в этом доме хорошо принимают гостей. Пускай ваши старшие братья тоже придут. Мы их угостим не хуже, чем вас». На празднике исполняются танцы зверей: женщины в меховой одежде с капюшонами на головах пляшут под аккомпанемент бубна, подражая движениям и крикам животных. Мужчины топают ногами и кричат: «Не мы вас убили, не мы!» — «Нет, нет, нет!» — вторят женщины. «Камни скатились с высоты и задавили вас! Молния убила вас!» — «Да, да, да!» — подтверждают женщины.
Коряки, убив волка или медведя, снимали с них шкуру, надевали ее на охотника и плясали вокруг него, приговаривая, что это не они убили зверя, а кто-то другой. На чукотском празднике волка танец волка исполнял хозяин праздника, убивший зверя. Он танцевал в маске из губ и носа волка или в шкуре волка, надев ее так, что голова волка накрывала его голову. У камчадалов на празднике кита одна из камчадалок, привязав к себе на спину фигурку кита, специально изготовленную для этой цели из рыбы и сладкой травы, входила через верхнее отверстие в дом и ползла вокруг очага. За нею ползли два камчадала и тюленьими кишками ударяли по «киту», крича по-вороньи. Затем находившиеся тут же дети бросались на женщину и раздирали «кита» на куски. После этого все ели куски «кита». У некоторых народов для праздника выращивали животное — медведя (у народов Амура), енотовидную собаку (у айнов). Вырастив животное в клетке, его затем убивали, голову клали на циновку, ставя перед ней угощение и украшая ее стружками.
По окончании пляски хозяева вместе с домочадцами собирали все остатки животных и выносили их наружу. Совершался отпуск зверей: кости и обрезки, относящиеся к сухопутным животным, относили в поле, подальше от жилища, и оставляли на земле, птичьи косточки подбрасывали вверх, китовые, моржовые, тюленьи и рыбьи кости и частицы бросали в море («Олени ушли в поле. Тюлени ушли в море. Кит ушел в море»).
Главное значение праздника заключалось в примирении охотников с духами убитых животных, целью его было воскресение животных, их возвращение «в гости» к охотникам. Обряд был обращен не только к тотемному в прошлом животному, но и ко всем животным. Это уже следствие развития древнейшей формы обряда тотемического умножения животных в позднейшую мистерию воскресения животных, праздник умирающего и воскресающего зверя, связанный с промысловым культом.
Первобытный человек верил, что животное после смерти воскресает и продолжает жить. Эта вера в воскресение умерших животных, свойственная тотемизму, в еще большей степени характерна для представлений промыслового культа. В представлениях и обрядах промыслового культа мы находим дальнейшее развитие взглядов первобытного человека на воскресение животных, их конкретизацию. В отличие от тотемизма, здесь присутствует дух-хозяин животного, благодаря которому и происходит «оживление» зверя. Чтобы помочь ему в этом, надо сохранить «творческий элемент» будущих зверей, птиц, рыб — их кости, перья, шкуру, части тела. Поэтому их нельзя уничтожать, ломать, рубить, надо разъединять их по сухожилиям. Если кости остаются целыми, а еще лучше — подобранными в анатомическом порядке, происходит реинкарнация (воплощение в других особях) душ убитых зверей, птиц и рыб. Обычаи особого отношения к костям убитых животных у разных народов развиты в различных формах, но сущность и происхождение их одинаковы.
Нивхи хоронили тигра в особом месте, череп медведя хранили особо, кости морских зверей собирали и бросали в море. Хозяину моря они отдавали обратно кости рыб, нос, язык и глаза нерпы. По этой же причине они закапывали в прибрежном песке глаза и недозрелый плод, найденный в чреве нерпы. Косатка, по представлениям нивхов, — ызьму («лодка хозяина»). Хозяин моря складывает в нее убитых зверей. Если она не захочет отдать их хозяину, он выбрасывает ее на берег, и тогда она достается людям. Кости ее не выбрасывали, а складывали в специальный сруб. Енисейские эвенки в укромном месте собирали кости животных, птиц, рыб, чтобы их не топтали. Приморские чукчи для возрождения зверя во время праздника в честь морского духа Кереткуна выбрасывали в море остатки жертвенной пищи.
Обычаи сохранять в течение всего года кости убитых куниц, соболей и бобров существовали также и у населения Аляски. Охотники верили, что духи, смотрящие за этими животными, в случае если плохо обращаться с их костями, могут не разрешить в дальнейшем убивать и ловить их. Канадские индейцы не отдавали костей убитых лосей, оленей, бобров своим собакам, а бросали их в воду. Один из миссионеров, наблюдавший этот обычай, сказал им, что бобры не могут узнать после смерти о судьбе своих останков. На это индейцы ответили: «Прежде чем бобр окончательно умрет, его дух отправляется к тому, кто его убил, и внимательно рассматривает, что сделано с его костями. Если они отданы собакам, он рассказывает другим… если кости брошены в огонь или в реку, дух его вполне удовлетворяется, а это особенно полезно для той сети, которой он был пойман»[35].
В одной из русских сказок рассказывается, как девушка закапывает кости коровы в саду и поливает их водой. Так сказка сохранила воспоминание о существовавшем некогда обряде.
Поделиться книгой: