Милость крестной феи

И странное дело, чем чаще и взволнованнее она вспоминала юношу из усадьбы Терновый Шип – тем увереннее ступали ее ноги и тем больше в них прибавлялось сил. Проклятие феи не любило, когда ему сопротивляются, и наказывало за любую попытку сбежать, но теперь-то Эли делала ровно то, что от нее требовалось: думала только об Ашвине и шла к нему, а следовательно, магия вознаграждала ее за покладистость.

Впрочем, нет – вовсе не к нему она шла, ведь за ней следовали чужаки, желающие навредить Ашвину, а этого Эли допустить не могла. Даже не будь она во власти колдовской влюбленности – ни за что бы не помогла злодеям искать добычу: это претило ее честному и доброму нраву. А в том, что ей повстречались злодеи, она ничуть не сомневалась, хоть до той поры никогда не видела по-настоящему злых людей и все ее познания о темной стороне жизни сводились к недавнему разговору с феей.

«Они не знают здешних мест, раз согласны на любого проводника, – думала она, изо всех сил надеясь, что лицо ее так же неподвижно и мрачно, как у чужаков, и не выдаст истинных чувств и мыслей. – Что ж, я заведу их так глубоко в лесную чащу, как смогу. А потом… потом сбегу, если получится!»

План этот был не столь уж изощренным, но действенным: немало путешественников сгинули без вести, понадеявшись на своих проводников, а уж завести обманом врага в болота – и вовсе славное дело, если верить старым песням. Но, надо сказать, затея эта была не из простых: путники оказались людьми подозрительными, и Эли слышала в их голосах недоверие. Особенно недобро повела себя женщина, к которой прочие обращались с почтением и страхом: она хоть и опасалась притрагиваться к Эли, но не упускала случая стегнуть пленницу длинной розгой безо всякого повода, словно ей в радость было кого-нибудь мучить. Иногда она намеренно дергала за веревку так, чтобы Эли упала, а когда путники остановились, чтобы перекусить, вредная тетка бросила ей кусок хлеба с тем расчетом, чтобы он упал в грязь. Никогда еще девушке не приходилось иметь дело с такими гадкими людьми, но вместо страха в ней крепло возмущение и желание отомстить за обиду.

«И как только люди могут терпеть такое обращение с собой? – думала она скорее удивленно, чем испуганно. – Разве можно мириться с такой несправедливостью? Ох, я вся горю от злости. Никогда в жизни я не была так зла!» Тут Эли вспомнилось, как Маргарета рассказывала, что за судьбу прочила ей фея: долгие годы обид и мучений, бессловесной покорности, прежде чем получилось бы заслужить право на счастье своим долготерпением, – вот, стало быть, каково чувствовать подобное на самом деле… Смутное неясное подозрение закралось в ее душу: замысел феи разбился на сотни осколков, как те самые хрустальные туфельки, но разве не могло быть такого, что из тех же самых кусочков сложилось что-то новое?

Мысль об осколках заставила ее нахмуриться от смутного беспокойства: ранка на руке заныла, словно что-то кольнуло изнутри. Впрочем, запястья, в которые врезáлась веревка, саднили еще сильнее – на время привала ее привязали к дереву, как это делают с домашним скотом.

– Далеко ли еще? – окликнули ее похитители.

– Вдоль берега реки вниз по течению до захода солнца, – солгала она, стараясь, чтобы голос дрожал словно от испуга, а не от волнения. – Там будет мост, и сразу за ним – нужная вам усадьба.

Правда заключалась в том, что Эли пыталась увести их от моста как можно дальше: русло реки вниз по течению расширялось, появлялось множество притоков, а те, в свою очередь, шли от болот. О том, что будет с ней самой, когда обман обнаружится, она старалась не думать. «И проклятие феи не сбудется, как ей хотелось, и злодеи не получат Ашвина!» – утешала она себя как могла.

Маленькая лесная мышка, безошибочно почуяв в Эли друга больших и малых зверей, показалась из травы и быстро взобралась по ее изорванной юбке. Но, как ни странно, ее не заинтересовали крошки хлеба – мышка пыталась забраться в карман, желая составить компанию пленнице.

– Ох, да ты же порежешься! – прошептала Эли, пытаясь незаметно ее прогнать. – Там лежит кое-что очень острое!

Мышка, словно поняв ее слова, серым шариком скатилась обратно в траву, напоследок что-то пискнув, а Эли, если бы могла, хлопнула бы себя ладонью по лбу от досады: отчего же она до этой самой минуты не вспомнила про осколок? Хоть на что-то сгодился бы подарок феи! И она незаметно сунула связанные руки в карман, пытаясь нащупать онемевшими пальцами острые грани.

Хорошо бы злодеи всегда оказывались глупы и доверчивы… Насколько проще добру было бы их побеждать! Но, увы, голоса путников-чужестранцев звучали всё сердитее и тревожнее, а взгляды, которые они бросали на Эли, становились всё подозрительнее. Они негромко переговаривались друг с другом, то и дело косясь на свою маленькую измученную проводницу, но больше не спрашивали, далеко ли до моста и где усадьба Терновый Шип, – ответы Эли перестали казаться им сколько-нибудь полезными. «Они догадались, что я могу их обманывать!» – подумала девушка, дрожа от усталости и страха.

Ее больше не стегали розгой и не понукали идти быстрее, но затишье это пугало куда больше прежних гневных окриков.

Когда ослепительно-золотые краски знойного дня начали уступать медовым, тягучим оттенкам вечера, путники остановились у обрывистого берега. Здесь лес отступал от реки, и ее излучины были хорошо видны.

Предводительница, недобро усмехаясь, бросила пару отрывистых приказов своим спутникам, и те неторопливо спешились. Эли стояла перед ними, угрюмо глядя в землю.

– Так что же, девочка, – сказала женщина, с трудом подбирая слова на чужом для нее языке. – Где твой мост? Я не вижу его!

– Он дальше, за поворотом, – ответила Эли, уже не надеясь, что ей кто-то поверит.

– Она лжет, – женщина тряхнула головой, словно прогоняя надоедливое насекомое; в голосе ее звучали и досада из-за заминки, и удовлетворение от собственной проницательности. – Необходимо узнать – отчего. Ты защищаешь людей из Тернового Шипа. Они знакомы тебе? Отвечай!

И так как Эли молчала, не поднимая взгляда на своих похитителей и всем видом показывая, что не собирается оправдываться или просить пощады, пожилая госпожа вновь отдала короткий приказ, резко взмахнув рукой. Наверняка это означало что-то вроде: «Схватить и пытать, пока не скажет правду!» Для того чтобы это понять, не требовалось знать множество наречий.

Чужакам все еще не хотелось прикасаться к Эли: все-таки подол ее юбки был усеян брызгами крови, а на пересохших губах запеклась темная корка. Но приказ есть приказ, и к тому же обрывать жизнь, которой и без того не суждено быть долгой, кажется делом не столь уж злодейским, – все эти рассуждения легко читались на темных, суровых лицах. Один из мужчин дернул за веревку, которой были связаны руки девушки, чтобы подтащить ее к себе. Но она вместо того, чтобы подчиниться, упрямо попятилась, прижимая руки к груди.

– Иди сюда! – крикнул он нахмурившись и дернул за веревку сильнее: кому понравится, когда и без того неприятное дело затягивается из-за несговорчивости жертвы?

– Тебе никуда не деться от нас! Ты думала, что за обман не придется платить?! – вспыльчиво выкрикнула и недобрая женщина. Непокорность была ей не по душе: в руках ее тут же появился хлыст, который она держала привычно и ловко; любой бы догадался, что даме не раз приходилось хлестать тех, кто вызвал ее недовольство. Она привыкла, что стоило ей только замахнуться, как в глазах жертвы появляется страх, а спина жалко горбится, ожидая удара. Но Эли, напротив, расправила плечи и вскинула голову, глядя прямо и смело.

– Не смейте поднимать на меня руку! – воскликнула она так яростно, что пожилая мучительница на мгновение растерялась, приняв непривычное ей бесстрашие за безумие. А Эли, не раздумывая, дернула веревку так сильно, что мужчина, удерживавший ее, от неожиданности разжал пальцы, невольно выругавшись.

– Держи ее! – крикнула тетушка, замахиваясь во второй раз. Но Эли уже сорвалась с места и в два прыжка оказалась у края обрыва. Берег над рекой был высок и крут, а вода в лесной реке – глубока и черна, оттого чужестранцам и в голову не пришло, что пленница может броситься вниз; не у каждого хватило бы мужества прыгнуть в воду с такой высоты даже со свободными руками. А руки Эли были всё еще связаны, и из-под туго намотанной веревки при каждом шаге летели темные брызги.

Эли постаралась оттолкнуться от края как можно сильнее, чтобы уйти в воду с головой. Ее пытались схватить, но она оказалась быстрее и храбрее, чем можно было бы ожидать от бледной невзрачной девчонки, кашлявшей кровью. У обрывистых берегов всегда таится множество омутов, и темная вода поглотила Эли с жадным глухим плеском.

Глава 11

Мужчины сердито закричали что-то друг другу, указывая вниз, – течение здесь было быстрым, блики солнца играли на струящейся воде. Предводительница маленького отряда тоже говорила громко и недовольно, от злости рассекая воздух хлыстом. Если бы Эли слышала их, то догадалась бы, что они уверены: глупая пакостливая девчонка утонула, туда ей и дорога! Кой черт дернул довериться какой-то мелкой полоумной нищенке!

– Должно быть, у нее от болезни помутился рассудок, – сказала в конце концов недобрая тетушка на своем родном наречии, качая головой. – Не стоило ее брать с собой! Мы шли за ней, а ее вела лихорадка. Непохоже, чтобы эта дорога вела к человеческому жилью. Пустая трата времени! Возвращаемся!

И чужестранцы, раздосадованные своей ошибкой, повернули обратно, подгоняя лошадей, – солнце клонилось к закату.

А чуть ниже по течению, у почти отвесного берега, где старые искривленные ивы клонились к самой воде, тяжело дышащая Эли цеплялась изрезанными руками за ветви, стараясь не выдать себя ни единым звуком. Даже ей, привыкшей нырять в самые холодные и глубокие озера Лесного Края, пришлось нелегко: осколок фейского хрусталя был острее самого острого ножа, но и он не мог как по волшебству мгновенно рассечь веревки, врéзавшиеся в запястья. По пути Эли потихоньку пыталась перепилить путы – оттого и летели брызги крови на подол ее юбки, – но к тому времени, как она с головой ушла под воду, они еще были крепки.

До сих пор ей не верилось, что побег удался. В ушах шумело, ноги и руки сводило судорогой от холода, но она все прислушивалась, не дрожит ли земля от стука копыт, не звучит ли чужая злая речь. Никогда еще ей не приходилось чувствовать себя добычей, однако она не позволяла себе подчиниться животному страху, чтобы ни в чем не уступить ненавистной старой госпоже, недавно замахнувшейся на нее хлыстом.

– Они ушли, – сказала Эли тихонько самой себе, клацая зубами от холода. – Здесь никого нет, кроме меня.

И тут же, словно желая поспорить с этим утверждением, из воды неподалеку высунулось сразу несколько хитрых мордочек: речные выдры смотрели на нее глазами-бусинками и шевелили усами, принюхиваясь к человечьему запаху.

– Не вы ли помогли мне спастись? – спросила Эли, рассматривая свои руки: порезы на них чередовались с ранками, ничуть не похожими на те, что остаются от осколков стекла. Кто знает, что произошло в темных глубинах реки? Девушка помнила только холод и удушье, от которого легкие готовы были разорваться. Сама ли она разрезала веревки, или вновь на помощь пришли бессловесные друзья? Воспоминания о чудесных событиях прошлой ночи казались сном, но проясняли разум и придавали сил. Эли неловко взобралась на толстую ивовую ветвь, после речной воды показавшуюся ей теплой, словно шершавый бок какого-то диковинного зверя. Там она неподвижно лежала несколько минут, хрипло дыша и содрогаясь всем телом. Вода стекала с мокрой одежды, не давая согреться, и – конечно же, не окажи магия очередную любезность – Эли непременно бы простудилась до смерти. Но волшебству было угодно хранить ее для другой смерти, чуть менее милостивой, потому вскоре девушка ощутила прилив сил, как будто ее согревали лучи полуденного солнца.

Страх понемногу уходил, боль в израненных руках стихала, мысли вновь чинно шли одна за другой, как им и полагалось, а не бурлили в голове, словно ведьминское варево, выкипающее и переливающееся через край котла.

– Я спаслась, – вновь заговорила с собой Эли, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и рассудительно, как будто рядом есть кто-то взрослый и мудрый, способный утешить и дать совет. – Но какой в этом смысл, если я вернусь домой или даже останусь в лесу? Колдовство не отпустит меня. Так пусть же остаток моей жизни будет употреблен с пользой. Я должна предупредить Ашвина об опасности!

Тут она нахмурилась: означало ли это, что она подчинилась замыслу феи, утверждавшей, что весь смысл жизни Эли – в любви принца… или в попытках ее заслужить?

– Но если я не помогу ему, то победа и вовсе останется за злой госпожой! – воскликнула она в конце концов, и от воспоминаний о свисте розги в воздухе щеки ее начали пылать. Проклятие феи было жестоким и страшным, но и вполовину не таким унизительным, как обращение чужестранцев. О, Эли не могла допустить, чтобы им сошло все это с рук! «Если им нужен Ашвин – я сделаю все, чтобы они его не получили!» – подумала она, чувствуя, как быстро – от ярости и любви – бьется сердце. Никогда она еще не чувствовала себя столь живой и сильной.

Привстав, она окинула взглядом реку, виднеющуюся сквозь ветви ивы: течение здесь было быстрым, но разве не переплывала она озера вдвое шире?

– Проклятие не даст мне умереть, не так ли? – насмешливо и дерзко воскликнула она, обращаясь к сгущающимся теням, где прятались те невидимые существа, что выступали свидетелями и поручителями сделок с дочерями звезд и туманов. – А если всей недоброй магии иного мира не хватит, чтобы удержать меня над водой… что ж, эта сила еще бесполезнее, чем я думала! Положусь, как и прежде, на помощь леса и его созданий – они куда честнее фей!

И она, не раздумывая больше ни мгновения, нырнула в воду, проделав это так же ловко, как и выдры, последовавшие за ней.

Воды лесных рек всегда холодны и опасны – даже в самый знойный летний день солнце не может согреть их. К вечеру, когда тени деревьев смыкаются над водной гладью, дыхание реки становится еще прохладнее. Даже дикие звери неохотно заходят в студеную воду по грудь, и только опасность заставляет их переплывать реку, – куда милее им спокойные заилившиеся озера и верховые болота.

Эли, нырнув в реку с головой, почувствовала, как у нее перехватило дух. «Быстрее, быстрее! – прокричала мысленно она самой себе. – Я не выдержу долго такого холода!» Стремительное течение сносило ее вниз, и девушка знала, что коварные водовороты могут затянуть ее в глубину навсегда. Ледяная вода быстро забирает силу у человека, а судороги лишают его последней возможности держаться на плаву. Нельзя теряться и поддаваться страху, нельзя беспорядочно бить руками по воде – движения должны оставаться размеренными и спокойными, иначе пловца убьет его собственная паника. Все это Эли знала, однако лесная река была широка – куда шире, чем ей казалось, когда она смотрела на нее с обрывистого берега.

«Ох и разозлится же фея, если я попросту утону!» – невольно подумала она, чувствуя, как руки всё хуже повинуются, а мышцы ног сводит от холода.

Выдры, почуяв неладное, поднырнули ей под руки, толкая изо всех сил, но их помощи не хватало. Эли дернулась, хлебнув воды, и, потеряв самообладание, забилась в испуге, уходя под воду. Она чувствовала, что сил у нее не хватит для того, чтобы еще раз вынырнуть и удержаться над водой, а берег был еще далеко. «Я попыталась! Я сделала все, что смогла», – думала она, сожалея, что сознаёт происходящее так ясно, – ей, как и прежде, совершенно не хотелось умирать. Выдры суетились вокруг нее, царапая когтями онемевшую от холода кожу, – она даже под водой слышала, как они отчаянно голосят, выныривая на поверхность.

Из-за холода она не сразу поняла, что некая сила выталкивает ее на поверхность – тело полностью окоченело, – и только провалившись на мгновение обратно в глубину, словно сорвавшись с некой опоры, она догадалась, что под нее поднырнуло что-то сильное и скользкое, пытающееся помочь. Огромная речная рыба? Водный дух? Она не могла ни обхватить его, ни опереться – руки и ноги не слушались, превратившись в заледеневшие бесполезные подпорки. Но таинственный речной житель, стремительно поднявшись из глубины, снова вытолкнул ее на поверхность, чтобы она могла глотнуть воздуха, – и в голове чуть прояснилось. Рядом радостно верещали выдры, а берег оказался чуть ближе, чем казалось перед тем, как Эли пошла ко дну.

Снова и снова она уходила под воду, а ее рывком поднимали, как неуклюжую отяжелевшую колоду, пока наконец она не коснулась ногами илистого дна: берег был совсем рядом. Но Эли, честно сказать, не смогла бы в одиночку преодолеть и столь жалкое расстояние: ни рук, ни ног она не чувствовала. Ее безо всякой деликатности вытолкали на песчаную отмель, где она с трудом, перекатываясь с боку на бок, падая лицом в ил, барахтаясь и неловко изворачиваясь всем своим одеревеневшим телом, выбралась из реки. В вечерних сумерках она не смогла разглядеть, кто на прощание громко плеснул хвостом о воду – огромный сом или же иное чудовище, прячущееся от глаз людских в самых глубоких омутах. Но кем бы ни был речной житель, только что он спас Эли жизнь. Природа продолжала хранить от бед девочку, обделенную особой судьбой.

Обессилев, она лежала на берегу, думая, что ей никак не согреться, – вся магия мира не способна прогнать ледяной холод, поселившийся внутри костей, в каждой жилке и даже в самом сердце, отчего оно билось все медленнее и тише.

Затем она услышала острожное ворчание, ее лица что-то коснулось, и в темноте засветились хищные звериные глаза: волки окружили ее, обнюхивая и глухо рыча. Но Эли не испугалась: она знала, что их – как и выдр, как и водяное чудище – тоже послали помочь. Звери, потоптавшись рядом, один за другим ложились на песок, неохотно делясь с Эли теплом своих тел. Кто-то забрался ей на ноги, второй свернулся клубком у груди, а у самого ее лица злобно горели точки зрачков. Она слышала дыхание, биение сердец, лязганье зубов и утробное рычание, не смолкавшее ни на миг, – вольные волки были недовольны приказом, который получили, однако не смели ослушаться и срывали злость друг на друге, огрызаясь и скалясь.

Под этим живым меховым покрывалом она лежала неподвижно, то проваливаясь в беспамятство, то приходя в себя, пока не почувствовала, что начинает согреваться. Помогала ли ей в этом магия – кто знает? Но к тому времени, когда на небе появились первые яркие звезды, Эли смогла пошевелиться, согнуть ноги, а затем и руки; поскрести пальцами влажный песок; приподнять голову и сморгнуть прилипшие к векам песчинки. Потревоженные звери с рычанием вскакивали с мест, кто-то даже сжал зубами ее руку, но не до крови, лишь чтобы напомнить, как не по душе волкам живые люди. Эли не вскрикнула – слишком много боли ей пришлось вынести за последнее время, чтобы удивиться какой-то новой ее разновидности. Ей хотелось поблагодарить волков, но они черными тенями метнулись в глубь леса, не дожидаясь, пока человек сумеет что-то прохрипеть: в их волчьем мире не слишком-то ценилась вежливость.

Она поднялась на всё еще слабые ноги, сделала пару нетвердых шагов. «Как я найду дорогу в темноте?» – пришла в голову беспомощная, отвратительно-плаксивая мысль. Раньше Эли никогда не жаловалась даже самой себе, и ей было неприятно то, каким бессильным и сломленным ощущала теперь свое тело.

Но не успела она изругать себя за слабость и уязвимость, как новые тени заплясали вокруг нее – только на этот раз они были молчаливы и холодны. Настал черед созданий Иного мира – тех самых, что были призваны в свидетели феей, – принести Эли свой дар. Ее воспаленных глаз, горевших от речной воды и песка, коснулась мягкая прохлада, и в следующий миг девушка поняла, что видит погруженный в сумрак лес таким, каким не видела никогда ранее: ее зрение стало зрением ночного зверя, которому достаточно легчайшего отблеска луны, чтобы видеть лесные тропы так же ясно, как и днем. Она потянула носом – никогда еще он не чуял так много запахов!

– Столько особых подарков для обычной человеческой девчонки! – сказала Эли, криво усмехаясь. – И всё для того, чтобы я смогла умереть от неразделенной любви согласно договору, записанному в незримых книгах?

И она, отбросив в сторону напрочь испорченные водой башмаки, побежала меж деревьев, ступая с каждым шагом все тверже и увереннее. Новообретенное звериное чутье вело ее точнее любой карты: она теперь понимала, в какой стороне Терновый Шип, предчувствовала овраги, легко угадывала впереди полосы непроходимого бурелома и наполненные стоячей водой канавы, где даже опытный охотник переломал бы ноги. Ничто в ту ночь не могло остановить ее на пути к Ашвину. И лес, и магия были едины в своем желании сберечь Эли от опасностей.

Глава 12

К усадьбе Эли вышла ближе к полуночи, и она знала, что опередила чужестранцев, ведь не было короче пути, чем тот, по которому она пробиралась сквозь лесную чащу. Одним прыжком она перемахнула через ограду и мимоходом удивилась своей ловкости. Впрочем, объяснение было простым – вновь явила себя магия, которой было угодно вести Эли к смерти, обозначенной в договоре. Проклятие феи оказалось щедрым до расточительности: оно не жалело волшебства, чтобы исполнить волю своей темной создательницы. Казалось, потребуйся Эли перелететь через пропасть, чтобы встретиться с Ашвином, – и оно подарит девочке крылья. Думая об этом, она то скрипела зубами от злости – на фею и на себя, так легко принимавшую хитрые подарки, – то испытывала прилив сил: невозможно проиграть в бою за жизнь Ашвина, если твои временные союзники так сильны!

«Он там, там!» – явилась мысль, едва только Эли заметила отблеск свечи в одном из окон на втором этаже дома.

Как дикая кошка, она взобралась по стене, цепляясь окрепшими ногтями за старые бревна, и, захлебнувшись от внезапного волнения, заглянула в окно.

Действительно, там был Ашвин: он сидел за письменным столом, что-то сосредоточенно читая при свете свечи. «Не видела никого красивее…» – запело что-то внутри Эли, и она от досады зарычала на саму себя совершенно по-волчьи: глупое сердце! Как ты не можешь понять, что все это обман, наваждение? Но девушка добралась к нему, пройдя сквозь темный лес, переплыв через глубокую реку, и, следовательно, должна была что-то сказать.

– Ашвин! Ашвин! – позвала Эли тихонько и поскреблась в окно, как ночная птица.

Он не сразу услышал ее. Нахмурился, склоняя голову из стороны в сторону, и его пепельные волосы заблестели в теплом свечном свете. «Красивый! Красивый…» И вновь Эли застонала от досады, желая отхлестать себя по пылающим щекам.

Нерешительно он подошел к окну, вглядываясь в темноту, однако отпрянул, когда Эли вновь позвала его по имени.

– Кто там? – воскликнул он не столько испуганно, сколько взволнованно. – Если ты лесной дух, то уходи! В моих краях запрещено говорить с нечистыми созданиями!

– Открой окно, Ашвин! – тихонько просила его Эли, с трудом преодолевая робость. – Я всего лишь человек – такой же, как и ты. Мне нужно сказать тебе что-то очень важное!

Ее шепот, казалось, зачаровал Ашвина. Его взгляд оставался недоверчивым и настороженным, однако шаг за шагом он подходил к окну, за которым виднелось бледное личико с лихорадочно горящими глазами.

Поколебавшись пару мгновений, он приоткрыл задвижку.

– Да ведь ты же та самая лесная бродяжка! – воскликнул он, и лицо его просветлело. – Я узнал тебя! Ты забралась недавно в Терновый Шип, а затем я тебя испугал своими расспросами. Мне потом стало очень стыдно, и я все думал, в порядке ли ты. Откуда тебе известно мое имя?

Его приветливый голос заставил Эли растеряться – она и подумать не могла, что Ашвин запомнил ту встречу. Если он не обратил на нее внимания, когда они танцевали на балу, то с чего бы ему думать о чумазой девчонке-нищенке, которую он застал в своем саду?

– Это неважно, – наконец смогла сказать она. – Гораздо важнее то, что тебе грозит страшная опасность. За твоей головой в Лесной Край прибыли чужестранцы, и они ищут дорогу к Терновому Шипу прямо сейчас!

По побледневшему лицу Ашвина она поняла, что юноша знает, кто эти люди, – и смертельно боится их.

Бывает страх, что заставляет глаза гореть, а сердце – гнать пылающую кровь по жилам; еще он превращает все мышцы тела в натянутые струны, ускоряет бег, чтобы топот ног звучал в такт с безумным биением сердца; обостряет слух и ум, но притупляет боль и даже одаряет на время чутьем, помогающим предугадать тайные опасности. Словом, страх этот дан человеку во спасение.

Но Ашвин был охвачен совсем иной разновидностью испуга: взгляд его потускнел, спина сгорбилась, словно на плечи ему обрушилась невыносимо тяжкая ноша – ненавистная и привычная одновременно, – и в том, как тяжело и коротко он вздохнул, слышалась одна лишь обреченность. Услышанное не побудило его бежать – напротив, заставило безвольно замереть. Ни на миг он не усомнился в правдивости слов Эли, – более того, теперь он смотрел на нее так, словно она, произнеся роковые слова, стала частью прошлого, откуда за ним явились враги. «Ты знаешь о том, что меня желают убить, – стало быть, тебе известно о моей жизни так много, как никому более!» – говорил его взгляд, бесконечно печальный и доверчивый.

– Ашвин, – шептала Эли в отчаянии, видя, что он бездействует и молчит. – Они идут за тобой! Нужно спасаться! Верь мне: я переплыла широкую реку, я прошла сквозь ночную чащу – только чтобы предупредить тебя…

Но он только тяжело дышал, все ниже склоняя голову, как будто каждое услышанное слово по капле лишало его сил.

– Здесь нельзя оставаться! – Эли хотелось встряхнуть его, чтобы привести в чувство, но она не решалась даже руку протянуть в сторону юноши. – Они знают, где ты живешь…

– Значит, кто-то предал меня, – глухо и безразлично промолвил Ашвин, не глядя на нее. – Как странно… Даже когда чувствуешь себя полностью одиноким – рядом всегда есть предатель!

– Ох, да разве стоит об этом думать, когда нужно уносить ноги?! – нетерпеливо воскликнула Эли. – Предупреди свою тетушку, слуг и побыстрее уходите!

– Тетушку? – переспросил Ашвин, наконец-то подняв взгляд на нее, и Эли поежилась, увидев, как мертвы и безжизненны его глаза. – Но никто, кроме нее, не знал, где мы прячемся… Эх, лесная девочка, как я хотел написать тому… тому, кого привык считать отцом! Но он отослал меня, на прощание сказав, что никто не должен знать, куда мы уедем, – даже он сам. И я с тех пор не написал ни единого письма, выполняя его приказ. Не заводил знакомств и дружбы, не покидал стен усадьбы, не обмолвился лишним словом, когда обстоятельства принуждали меня к разговору, – сплошь вежливая бессмысленная болтовня… Всю жизнь меня учили быть осторожным и не доверять людям – и я был хорошим учеником!

– Я говорю правду! – вскинулась Эли, приняв последние слова на свой счет, ведь все остальное прозвучало для нее путано и непонятно.

– Нет-нет, тебе я верю, – бледно усмехнулся Ашвин. – Быть может, потому, что ты похожа больше на лесного духа, чем на человека. Хотя совершенно не понимаю, отчего тебе вздумалось мне помогать… Что ж, давай проверим, ждет ли этой ночью гостей моя опекунша!

И он подал руку Эли, как будто не замечая, что ее пальцы изранены и грязны.

Она, растерявшись и смутившись, не сразу приняла его приглашение, но все же, помедлив, робко коснулась его холодной ладони и беззвучно перебралась через подоконник, немного стыдясь того, что ее босые ноги оставляют всюду грязные следы.

Ашвин, тихо приоткрыв двери своей комнаты, выскользнул в коридор, прислушиваясь к шорохам старого дома. Эли шла за ним след в след, от волнения не в силах произнести и слова.

– Кажется, она сегодня отпустила слуг, – прошептал он, пройдя к лестнице, ведущей вниз. – Плохой знак… Слушай! Сама она не спит: это ее шаги там, в гостиной. Видишь – я был прав, она их ждет…

И от слов этих, произнесенных совершенно равнодушным голосом, повеяло чем-то пугающим, как будто там, внизу, затаилась огромная ядовитая змея, поджидающая добычу. Быть может, произнеси Ашвин их как-то по-другому – Эли бы решила, что он от волнения наговаривает на госпожу Кларизу, вменяя ей в вину всего лишь совпадение, но обвинение было произнесено так бесстрастно и уверенно, что не приходилось сомневаться: Ашвин знает гораздо больше о темной стороне человеческой души и о предательствах, чем она сама.

– Ты все равно должен бежать! – с горячностью сказала Эли.

– Бежать… – повторил Ашвин с горечью. – Всю свою жизнь я от кого-то бегу – и никто не объясняет, что за опасность мне грозит. Только повторяют: тебя хотят убить, тебя непременно убьют, если найдут… Это так утомляет! – и он, тихо и мрачно засмеявшись, повернулся, направляясь обратно в свою комнату.

Эли ничего не оставалось, кроме как тихонько последовать за ним.

– Что?.. Но почему?! – она, ничего не понимая, заговорила, лишь когда затворилась дверь, вряд ли способная защитить от ночных непрошеных гостей. – Неужели ты собираешься просто ждать, когда за тобой придут?