Помоги проекту - поделись книгой:
Он собрался снова поклониться, как тут Рэн поменялся в лице.
– Это, что ль… Кента-кун?
Они его не узнали. Кента не ожидал, что за такой короткий промежуток времени умудрился стать для тех, с кем рядом рос, чужаком. Сестры Мики и Нана, только входящие в пору замужества и запомнившиеся ему смешливыми девчушками, схватились за руки и бросились прочь так, будто за ними
– Не серчайте на них, господа, глупые девки растут. Я их дома сама накажу.
Кента окончательно перестал что-либо понимать.
– Бабушка, да это же я. Какие еще господа?
На помощь ему пришел Хизаши.
– Мы оммёдзи из школы Дзисин, – сказал он важно, – наверняка даже вы слышали про нее.
Он умел придать себе такой неприступный и горделивый вид, что и знакомым с ним людям становилось страшно, что говорить про простой деревенский люд. Кента замахал руками, пытаясь сгладить слова друга.
– Мы только ученики.
Хизаши скосил на него гневный взгляд, и Кента еле заметно качнул головой, мол, нельзя же так. Он повернулся и увидел, что все склонились перед ним.
Они – перед ним.
И словно наяву предстали картинки из кошмаров, мучивших его прежде: страшные тени, указывающие на него пальцами. «Ты виноват». Он сглотнул, не зная, как поступить дальше, и Хизаши снова оказался быстрее.
– Кто видел Куматани Сугуру?
Что он задумал? Кента проследил за изменившимися лицами деревенских и сильно удивился.
– Не видела, – первой ответила старая Сумико. – Но слышала от Ханы.
– И я не видел, – рискнул заговорить Рэн. – Но жена болтала, что в доме мико случилось что-то.
Все говорили примерно одно и то же: слышали, будто бы к мико, живущей на окраине, вернулся муж, но никто не видел его лично и не заходил поздороваться. Даже Хана – самая близкая матери женщина в Цукикаве.
Уже и люди остались за спиной, а Кента все размышлял, как же так вышло, что отец никому не показался? Неужели прятался от кого-то?
– Подозрительно все это, – подытожил Хизаши, накручивая на палец кончик хвоста. – А был ли Сугуру вообще дома?
– О чем ты? – удивился Кента. – Мама же его видела, говорила с ним, ночевала с ним рядом.
– Может, это был призрак?
– А кровь? А беспорядок в его личной комнате? А записка? – принялся перечислять Кента. – Да и вообще! Не говори так, будто отец мертв.
– Татами заменили, и крови мы не видели. Бардак… В комнате давно не жили, может, он был там всегда. А записку мог написать кто угодно.
Кента схватил его за локоть и остановил.
– Не смей.
Хизаши повернулся, с удивлением и брезгливостью рассматривая пальцы на своем локте.
– Не смей говорить так, будто отца нет, а мама – обманщица!
Хизаши освободил руку и поправил смятую ткань.
– А ты прекрати вести себя так.
– Как?
– Не понимаешь? Ты ученик величайшей школы оммёдо и экзорцизма, но едва приблизился к родным краям, как стал мальчишкой, у которого ни гордости, ни здравого смысла.
– Это неправда! – Кента сжал кулаки.
– Эти люди смотрели на тебя со страхом и уважением, а ты что? «Это всего лишь я, Кента», – передразнил Хизаши. – Они теперь тебе не ровня.
– При чем здесь ровня, не ровня? – разозлился Кента. Слова Хизаши, ему не нравились. – По-твоему, если я ушел из деревни, а они остались, я теперь выше них? По-твоему, все, что важно, это статус? Не ожидал от тебя такого!
– Ты сам тянешь себя вниз, – разочарованно вздохнул Хизаши. – Но вижу, ты не готов этого заметить.
Он отвернулся и пошел дальше один. Кента кое-как расслабил пальцы, в ужасе от того, что был готов ударить друга, если бы тот продолжил настаивать на своем. От Кенты ускользал смысл его речей, гнев заслонял мысли, и само то, что Кента разозлился, пугало. Хизаши не может быть прав, иначе та уверенность, которую Кента обрел вдали от дома, слетит с него как проржавевший насквозь доспех.
Он вернулся затемно, мама и Хизаши пили чай на террасе, наслаждаясь медленно увядающим теплом. Мацумото сидел на том месте, на котором, по воспоминаниям Кенты, сидел когда-то отец, от его чашки поднимался пар, и Хизаши не спешил пить, грея пальцы о ее теплые бока.
– Кента! – мама махнула рукой, подзывая его. – Подойди-ка, сынок. Попей с нами чаю.
Было стыдно перед Хизаши, хотя он и сам хорош. Приблизившись, Кента опустился рядом с Мацумото, а тот ни словом, ни жестом не показал, что затаил обиду. Хотя и особого дружелюбия тоже не проявил. Впрочем, подумал Кента, когда это Хизаши проявлял к кому-то особое дружелюбие?
– Мама, отец сильно изменился? – спросил он, и руки, протягивающие ему чашку, задрожали. – Ты помнишь его прежним. Скажи, тебе не показалось, что он… что он какой-то не такой?
– Тринадцать лет прошло, – вздохнула она, отвернувшись. – Люди меняются и за меньший срок. Даже ты, Кента. Ты тоже изменился, хотя успела миновать всего одна зима в разлуке.
– И все же…
– Сугуру… Твой отец не был дома слишком долго, он отвык от него, от меня. Я не знаю, какого ответа ты ждешь. Изменился ли он? Да.
– Ты не думала, что это, – Кента сглотнул, – не отец?
Вопрос рухнул между ними, заставив всех вздрогнуть. Мама опустила голову и едва слышно прошелестела:
– Что за глупости? Как я могу не узнать своего мужа?
И правда. Кента жалел, что решился на такие расспросы, терзая мать еще больше, но и поступить иначе не мог – недавние слова Хизаши засели в нем ядовитыми иглами.
Приятный вечер на свежем воздухе был безнадежно испорчен. Мама ушла спать пораньше, чтобы до рассвета наведаться в святилище и вознести молитву ками, а после успеть проводить сына в дорогу. Мацумото ушел молча, и сегодня не стоило и пытаться пойти на контакт. Нет, не таких чувств он ожидал от возвращения домой. Он просидел на террасе до тех пор, пока над крышей не завис тонкий месяц и воздух совсем не остыл.
Он не успел спросить, что стало с семьей Айко. А еще не понимал, почему люди так отнеслись к нему сегодня, будто он для них теперь чужак, пусть и вызывающий уважение. Или есть более подходящее слово – благоговение. Правда ли дело в том, что у него теперь иной статус, выше, чем у тех, с кем рядом он вырос? Эта мысль вызывала печаль.
В итоге он поспал всего несколько часов перед рассветом и, проснувшись, застал Хизаши с гребнем в руке.
– Хочу есть, – заявил он. – Твоя мать рано ушла и не оставила ничего.
– А… – Кента с трудом сел и пригладил вихры. – Сейчас я что-нибудь приготовлю, подожди.
Хизаши молча провел гребнем по волосам и стянул их в высокий хвост алым шнурком. Не в его привычках – вставать так рано без напоминаний, и все же он был бодр, в отличие от Кенты. Тот убрал футон и отправился готовить завтрак. Солнце еще не взошло, но сумрак медленно рассеивался. Кента развел огонь в очаге и подвесил над ним котелок с водой, кипятиться. Он так давно не оставался дома один, что будто бы заново учил, где что лежит. Вот оконная рама вспыхнула мягким желто-розовым светом, утро проникало в дом, наполняя его теплом и уютом. Хизаши устроился за столом, скрестив ноги, и наблюдал за каждым действием Кенты немигающим взглядом.
– Значит, Сотомичи.
Он первым нарушил затянувшееся между ними молчание, и Кента спрятал улыбку в паре над очагом.
– Да. Но что это значит?
– Имя? Название рода? – предположил Хизаши. – Все, что угодно.
– Место? – Кента задумчиво почесал щеку.
– В Ямато сотни крупных поселений и тысячи мелких. И еще больше тех, о которых вообще никто не знает. Подсказка так себе.
Сотомичи – единственное слово, написанное на окровавленном листке бумаги, и Кенте, понятия не имевшем о том, какой он, его отец, оно ничего не говорило. Матери тоже.
– Сотомичи… – повторил Кента тихо, помешивая суп. – Может, это человек, которому отец доверяет?
– Или человек, которого стоит опасаться.
– И то верно.
Хизаши первым повернулся к выходу, а после и Кента отложил варево, почувствовав, что к дому кто-то приближается. Он вышел на улицу и застыл перед толпой деревенских – их соседей, – но глядя на них сейчас, видел не знакомые лица, а черные силуэты, будто в том самом кошмаре.
– Зачем ты вернулся? – спросил Сатоши, угрюмый мужчина, недавно похоронивший жену. – Мстить будешь?
За спиной неслышно возник Мацумото, но на свет не вышел. Кента едва поборол желание шагнуть назад, спрятаться за ним.
– О чем вы говорите? Какая еще месть? – Кента смотрел в их лица, но они будто размывались перед глазами.
– А то как же иначе? – проворчала его невестка. – Нарочно же ушел к колдунам, чтобы вернуться с силой. Это и дураку ясно.
Со стороны деревни приближалась другая группа людей под предводительством Ханы.
– Да что же вы творите? – воскликнула она еще издалека. – Мало вам было прогнать мальчика? Теперь-то вам чего от него надо? Айко нет, и это не он ее убил, а мы с вами.
Деревенские поделились на две неравные части – обвинителей и защитников. Было настолько тяжело снова оказаться под этими колючими взглядами, слушать обидные слова, что голова пошла кругом. Разве он чем-то дал понять, что ушел в злобе? И как же матушке жилось тут все это время? В письмах она ни разу не намекнула на что-то подобное.
– Пришли, пока Каору нет? – продолжала наступать Хана, и за ее спиной Кента с удивлением обнаружил бабушку Сумико, Рэна и тех, кого повстречал днем недалеко от святилища. – Трусы!
– Так мы ж… – растерялся Сатоши. – Мы ж просто спросить пришли, чего раскудахталась?
Кента прокашлялся в кулак и громко произнес:
– Я никому не собирался мстить. Мне не за что держать на вас зла, а вы меня простите, пожалуйста. Простите за то, что позволил вам убить Айко-тян. Но я не жалею, – тут он втянул носом воздух, собирая всю свою решимость, – что спас деревню.
Он впервые прямо заявлял об этом. В памяти и в душе отложилось только плохое: истекающее кровью худенькое тело, забитое камнями, искаженные гневом лица деревенских, каждый из которых тоже пострадал в те дни. Помнил крики и плач родителей Айко, проклятия, что неслись в его адрес – в адрес того, кто первым указал на их дочь. Он не желал ей зла, просто… не подумал.
Просто поторопился.
Толпа расступилась, и к Кенте гордо прошествовала мико святилища Лунного медведя, Каору из рода Куматани. Сейчас она не выглядела слабой женщиной, дважды потерявшей мужа, сила и гордость окутывали ее фигуру, когда она встала рядом с сыном:
– Я все слышала. Кента был тем, кто спас всех, и не он направлял ваши руки, когда вы расправились с Айко. Но вы не виноваты тоже, ведь темная энергия завладела вашими сердцами. Семья Айко покинула деревню с миром. Пора и нам всем отпустить прошлое. Я помолюсь за вас.
Кента услышал за спиной шорох ткани – это Хизаши вернулся в дом. Пристыженные люди, пряча глаза, тоже начали расходиться, и как только ушел последний, Кента устало провел ладонью по лбу.
– За что они так? – спросил он тихо. Самый страшный его кошмар сбылся, но вместо ужаса он испытывал лишь опустошение и, как ни странно, облегчение.
– Им всего лишь стыдно, а стыд порой толкает на глупые поступки, – ответила мама. – Прости их.
Кента прислушался к себе и заметил еще одну удивительную вещь – он не обижался. Просто не понимал.
Солнце уже поднялось над вершинами деревьев, и пора было выдвигаться в путь. Чоу решили оставить, потому что Хизаши наотрез отказался снова ехать за спиной Кенты, а лишней лошади в деревне не нашлось. Да, Кенте не привыкать, он уже проходил этот путь пешком, пройдет и еще раз. Только теперь их цель – управление Дзисин, которое должно находиться меньше чем в двух днях пути отсюда. Там они поспрашивают насчёт загадочной или загадочного Сотомичи и отправят весточку в школу, если придется задержаться. Кента готов был к последствиям, если ему велят вернуться, а он не подчинится, но Мацумото он об этом пока не говорил. Школа обрела для Кенты важность, как только перестала быть местом и стала людьми, но семья превыше всего, и без отца Кента ни домой, ни в Дзисин не вернется.
– Не очень-то у тебя дружелюбные соседи, – не выдержал Хизаши, едва они вышли за ворота деревни. – Кажется, ты им не нравишься.
Кента пожал плечами.
– У них есть право любить или не любить меня. Но нет права осуждать.
– Такой Куматани Кента гораздо лучше, – похвалил Хизаши. – Давно бы уже перестал взваливать на себя вину за все беды мира.
– Я должен поблагодарить тебя. – Кента остановился и повернулся к Хизаши. – Ты снова во всем был прав, и лишь я не желал замечать очевидного. Я очень хочу стать достойным человеком в твоих глазах, если позволишь и дальше быть рядом.
Мацумото медленно моргнул. Они стояли в тени деревьев, откуда ещё была видна Цукикава, но уже казалась лишь неровным темным силуэтом на фоне прозрачно голубого неба. В прикосновениях ветра угадывалась осенняя свежесть, но милостивая богиня Аматэрасу, жалея людей, продолжала дарить по-летнему яркие солнечные лучи.
Кента смотрел на Хизаши не в ожидании ответа – выражение лица друга, пусть и мимолетное, уже им стало.
– Тебе больше заняться нечем? – наконец проворчал Мацумото, кутаясь в хаори. – Почему ты постоянно несешь какую-то чушь?
Он пошел дальше по дороге, быстро вырвавшись вперёд, однако Кенте было ясно, что его ворчание ничего не стоит, и на самом деле за щетинистым обликом скрывается добрая душа. Она ведь есть у всех, даже у хэби.
Кента догнал его и немного помолчал, присматриваясь к окрестностям.
– Сдается мне, придется снова пройти через древнее кладбище, – сказал он и поежился. Воспоминания о ночи, проведённой там, всё еще вызывала озноб. Ладонь легла на рукоять меча, и от него вверх по руке распространилось успокаивающее тепло. Има поддерживала хозяина, как умела.
– Древнее кладбище? – заинтересовался Хизаши.
– Говорят, ему лет двести. Случилась какая-то беда, и все жители поселения исчезли без следа, даже названия не сохранилось. Но это местная легенда, не думаю, что все было настолько загадочно.
– А может, и было, – протянул Хизаши. – Я слышал много историй, в которые не поверил бы даже Морикава.
– Я бы с удовольствием их послушал.
Поделиться книгой: