Помоги проекту - поделись книгой:
– У тебя тоже наверняка есть занимательная история про то, почему на единственного ребенка мико ополчилась вся деревня.
Кента мигом растерял веселость и отвернулся.
– Она вовсе не занимательная. Она о смерти, человеческой глупости и наивности.
– Разве это не занимательно?
– Что ж… Наверное, лучше тебе самому рассудить.
Кента долго искал подходящий момент. Ему требовалось открыть перед Хизаши душу, потому что он не умел хранить тайны от близких людей, всегда все рассказывал матери, ничего не утаивал, а сейчас, кроме нее, появился еще кое-кто, перед кем хотелось не испытывать стыда. И все же заговорить вдруг оказалось неожиданно сложно.
– Это случилось в начале прошлого лета…
Кента и не заметил, как погрузился в воспоминания, и они стали для него ярче дороги под ногами. Тогда тоже было сухо и тепло, но с севера и северо-запада подбирались тучи, все никак не решавшиеся накрыть деревню и разразиться грозой. В воздухе витало напряженное ожидание бури, и она пришла – только откуда не ждали.
– Сначала пропала маленькая Айко-тян. В ее семье было много детей, за всеми не уследишь. Айко шел уже девятый год, и она не отличалась бойкостью, напротив, любила играть сама с собой и никогда никому не мешала. Другие дети считали ее странной. Наверное, именно поэтому ее не хватились раньше, чем она забрела за пределы деревни. – Кента вспомнил чумазое личико девочки с таким не по-детски серьезным выражением, какое не ожидаешь от ребенка. Айко ему нравилась, но даже от него, в чем-то на нее похожего, девочка держалась на расстоянии. – К ночи пропажу заметили, обыскали каждый двор, сходили к святилищу и обошли все места, где Айко могла засидеться допоздна, увлеченная своими играми. Но ее нигде не было. Она пришла сама наутро и получила взбучку от родителей.
Возможно, думал Кента позже, он уже тогда мог заметить предвестники будущего несчастья: в том, как Айко прижимала руки к груди, будто пыталась что-то уберечь, в том, как настороженно смотрела, какой холодной была. Все списали на ночь под открытым небом и пережитый страх. А девочка не произнесла ни слова до самого конца, будто разучилась говорить.
– При чем же здесь ты? – спросил Хизаши в образовавшейся паузе.
– Хуже стало через несколько дней. Младшие братья и сестры Айко начали чахнуть первыми и умерли один за другим буквально за полдня. Потом за ними ушли старики. Испугавшись мора, ее родители кинулись к маме в святилище, но она не нашла в них следов хоть какой-то болезни. Дала укрепляющих трав и отправила домой. Пока их не было, Айко снова сбежала, а к вечеру начали чахнуть ее ровесники, которые не желали брать ее в свои игры.
Но и сама Айко казалась больной. Впрочем, вскоре всем стало не до нее. Неведомая хворь распространялась от дома к дому, люди слабели, отказывались от еды, их тела холодели, а кровь остывала – будто все они умирали, оставаясь живыми.
– Мы с мамой так и не опознали болезнь, поэтому не могли найти лекарство. В святилище было полно страждущих, в основном детей и стариков. Те, что послабее, в конце концов засыпали и не просыпались больше. И тогда мама поняла – это колдовство.
– Проклятие? – уточнил Хизаши.
– Мы так подумали.
– Значит, Айко прокляла тех, кто ее обижал?
– Об этом я тоже думал после, но нет. Айко была ни в чем не повинна, только в том, что оказалась никому не нужна. – Кента поднял голову, смаргивая наваждение. Уж слишком свежи были чувства, переполнявшие его в ту черную для Цукикавы пору. – Когда ее мать все-таки слегла, я пришел к ним в дом с травами. Толку от них было немного, но они согревали тело и не давали крови остыть. Тогда я и увидел, что прятала Айко с того дня, как утром вернулась в деревню, потеряв голос. Это был осколок погребальной таблички. Я пытался узнать у Айко, откуда он взялся, но она молчала и наотрез отказывалась отдать. Это увидел отец семейства, и я сказал ему, что Айко принесла в дом вещь с могильника, возможно, она проклята или к ней привязан злой дух, и это стало причиной мора, а сама Айко – его невольной виновницей. К несчастью, нас услышали соседи, и я посчитал, что моя догадка спасет всем жизни. Не советуясь с матерью, я указал на осколок поминальной плиты как на источник наших бед.
– Разве это не хорошо?
– Хорошо, – эхом отозвался Кента. – Вся деревня пыталась добиться от Айко ответа, они кричали на нее, хотели побить. Мама, как могла, останавливала это безумие. Люди были истощены страхом и неведением. Наконец мама пообещала, что проведет обряд очищения в святилище, забрала с собой проклятый осколок и ушла. Тогда… тогда я смотрел Айко в глаза, и в них… в них была обреченность. Понимаешь? Маленькая девочка уже знала, что произойдет, а я нет. Я не знал. Стоило только маме уйти, как один из мальчиков постарше бросил в Айко камень. Его мать умерла, младшая сестра тоже. Он стал первым, но не последним. Я был далеко и не успел помочь. Они… забили ее до смерти, потому что я указал им на нее. Не стал разбираться, а сразу сделал вывод. – Кента шумно выдохнул, пытаясь найти в себе ту свободу, которую обещало признание. – Когда это случилось, когда Айко умерла практически на моих руках, люди в ужасе отпрянули. Ее родители проклинали всех вокруг, и меня тоже. Их горе было безмерно, ведь они потеряли почти всю свою семью.
Кента замолчал. За время, проведенное вдали от родной деревни, он и правда сумел если не простить себя, то принять случившееся. В тот день он не мог поступить иначе, ведь тогда он был
– Вот, значит, как.
Кента растерянно заморгал, он ожидал иной реакции, только не знал какой.
– И больше ничего не скажешь?
– Зачем? – удивился Хизаши. – Что от этого изменится? Ты хотел как лучше, не твоя вина, что любой добрый порыв так легко втаптывается в грязь.
– Но я мог промолчать. Мог подумать наперед. Мог не судить сгоряча.
– Ты поэтому бросаешься на защиту всяких кидзё[31], даже если и Мадоке ясно, что они виноваты?
– Я… – Кента вдруг понял, как глупо будут звучать любые оправдания. – Я не знаю. Наверное, да.
– Ну и дурак. В этом мире никто не заслуживает спасения.
– Тут ты не прав.
Мацумото безразлично передернул плечами и не ответил.
Кента впервые обсуждал случившееся с кем-то, кроме матери, и глядя на себя со стороны, видел и впрямь жалкую картину. Разве он один виноват? Он не желал девочке смерти, то, что произошло, лишь следствие темной энергии, погрузившей сердца и разум людей во тьму. А если бы и нет, если бы даже они сделали это по своей воле, из злобы и ненависти, Кента не мог нести за их чувства ответ. Но если бы так же легко, как голову, можно было успокоить душу…
– Видишь, теперь я открыт перед тобой, – грустно улыбнулся он. – А ты?
Мацумото ничего не ответил.
К пустырю, окруженному колючими кустарниками и сухими полумертвыми деревьями, подошли, когда солнечный свет окрасился густыми рыжими и красными тонами заката. До сумерек еще оставалось достаточно времени, чтобы встретить вечер подальше отсюда, но Хизаши был заинтригован рассказом и уговорил Кенту задержаться.
Присутствие зла теперь ощущалось кожей, Кента замер, настороженно стиснув ножны с Имой, однако Хизаши уже пошел между разбитых поминальных табличек, изредка шипя, когда трава оплетала ноги, не давая пройти дальше.
– Что ты хочешь здесь найти?
Хизаши обернулся с лёгкой полуулыбкой.
– Мне просто интересно.
Разумеется, Кента не поверил, ведь Мацумото был слишком ленив, чтобы проявлять праздное любопытство. Он свернул на могильник с какой-то целью. Кента пошел за ним, вглядываясь в груды древних камней. Двести лет они простояли, медленно крошась и погребая под собой память о людях, нашедших здесь свой последний приют. Никто не помнил, кем они были и когда именно жили. Но детям в Цукикаве рассказывали страшные истории об этом месте.
Не помогло.
– Прежде я не замечал, – сказал он, – но здесь есть след темной энергии.
– Очень похоже на то, что было в сгоревшей деревне на Акияме, – подтвердил Хизаши. – Но я удивлен, что год назад ты этого не почувствовал. Разве только ты сам ее и разбудил.
Кента нахмурился.
– Разве такое возможно? Что ты…
Он не договорил, запнувшись о камень, и налетевший вдруг холодный ветер сильно толкнул его в спину. Выпрямившись, Кента увидел, как Мацумото, запрокинув голову, пристально всматривался в стремительно темнеющее небо.
– Это и правда странно… – пробормотал он, будто бы самому себе.
– Что странно? – спросил Кента, но не был услышан. Впрочем, скоро он и сам заметил – небо затянуло такими тяжёлыми сизыми тучами, что ранний вечер в один миг стал мало отличим от ночи, сквозь них пытались пролиться закатные лучи, подсвечивая темную облачную пелену изнутри и разрезая ее неровными багряными трещинами. Ветер стих, сгущая воздух до такой степени, что он едва не застревал в горле.
Это было не просто странно. Это было страшно.
Неприятное чувство посетило вдруг Кенту. Ему почудилось, что всё вокруг смотрит на него выжидающим взглядом, следит с затаенной алчностью. Кента передернул плечами и заметил, что Хизаши ушел далеко вперед, бодро перепрыгивая через препятствия. Сначала казалось, он спешит к руинам хижины, но вот он свернул, будто повторяя путь самого Кенты год назад, и направился к колодцу на дальней окраине пустыря. Кента поведал ему о призраке скелета кёкоцу, который в нем обитал. Он тогда еще что-то сказал, но вот что – Кента уже забыл.
Он поспешил за другом, стараясь не потревожить древние могилы, хотя со временем они почти сравнялись с землей и густо поросли травой.
– Простите, простите, – тихо извинялся Кента, а потом заметил огонек, запутавшийся в сухостое. Вот он вырвался и взлетел выше, раздулся, зашипел. Кента отступил, повернулся к Хизаши и увидел, что могильные огни уже повсюду. Их дрожащий зеленоватый свет в предгрозовом сумраке становился все ярче. Поймав взгляд Хизаши, Кента отвлекся лишь на миг и едва увернулся от ринувшегося на него хака-но хи. Мимолетное прикосновение было ледяным, от него онемела кожа. Второй огонек рискнул подобраться ближе и едва не влетел в лицо – Кента отмахнулся ножнами.
– Что они делают? – спросил он, отступая к Мацумото. Хака-но хи не нападали на живых, лишь пугали своим зловещим мерцанием. Но, кажется, эти кайка[32] проявляли к людям интерес.
– Осторожнее, – вместо ответа предупредил Хизаши и взмахнул веером, отгоняя стайку огоньков поменьше. Все вокруг окрасилось в зеленый, и только тучи, за которыми окончательно померк закат, оставались черными. Глухой раскат грома заставил огненные шары вздрогнуть, а после они замелькали так быстро, что за ними стало невозможно уследить. Кента обнажил катану и очертил вокруг себя сверкающий круг. Хака-но хи разлетелись врассыпную.
– Они нам точно не рады, – заметил Мацумото, становясь за спиной.
– Еще идеи есть?
– Могильные огни возникают на местах упокоения людей, затаивших обиду или сильно страдавших перед смертью.
– Это мне известно. – Кента снова взмахнул мечом, рассекая несколько особо наглых шаров. Духовная сила Имы не дала им собраться заново, но на их место тут же прилетели новые. Кента и Хизаши будто оказались в стае обезумевших светлячков. Все больше участков на теле немело от их жалящих касаний. Кента перебросил Иму в левую руку, чтобы правая успела восстановиться, и Мацумото вовремя очистил пространство вокруг них взмахом веера.
– А знаешь, что я еще заметил? – спросил он слишком уж спокойно.
– Ч… что?
– Хака-но хи нападают только на тебя.
Кенте было не до наблюдений, он смог пошевелить правой рукой, и катана снова переместилась в нее, и все равно бороться с блуждающими огнями – что атаковать туман копьем.
– Сделай что-нибудь! – не выдержал Кента. Мацумото хмыкнул так, будто только и ждал просьбы. Схватил его за ворот и с неожиданной силой швырнул куда-то в сторону. Уже падая, Кента понял, что угодил прямиком в колодец…
Кента отключился ненадолго, а привела его в себя боль в спине и затылке. Было темно и тесно, он едва мог растопырить локти. Меча рядом не оказалось, и Кента заволновался.
– Хизаши? – позвал он, запрокинув голову. Над ним виднелся крохотный кружок неба, такой безумно далекий, если смотреть с самого дна. Кента прижался спиной к холодному камню, отполированному когда-то водой, которая давно иссохла, и принялся искать огненные талисманы. Потом вспомнил, что покинул школу не для работы, и разочарованно выдохнул. Будем ему урок на будущее.
– Хизаши! – позвал он еще раз, всматриваясь в далекое небо. Раскат грома прозвучал прямо над колодцем, приглушенный, похожий на злобное ворчание. А вот Хизаши не отзывался. Что происходило сейчас там, наверху?
Кента зябко повел плечами и решил изучить то, до чего мог дотянуться, но перед этим закрыл глаза и заставил внутреннюю ки работать на исцеление. Переломов не было, но, падая, он набил себе много шишек. Погрузившись в целебную медитацию, он перестал чувствовать холод и боль, ушла темнота – стало спокойно и хорошо.
И вдруг что-то навалилось сверху, точно плотная тяжелая ткань. Стенки колодца словно сузились, стремясь сдавить его в смертельном объятии. Кента дернулся, взмахнул руками, ударился затылком о камень, и перед глазами вспыхнули искры.
Точно! Так сказал кёкоцу тогда. В этом самом колодце. Кента замер, перестав напрасно трепыхаться. Кто-то был здесь, рядом с ним. Внутри него. Ужас сковал грудь, дыхание стало слабым и прерывистым.
– Кто ты?.. – спросил Кента хрипло.
И темнота ответила:
Боль поднялась из средоточия ки и быстро охватила грудную клетку. Кента приложил ладонь к сердцу и твердо возразил:
– Неправда!
Он посмотрел наверх и увидел Хизаши.
Или нет?
Тощий мальчишка в залатанном кимоно, на щеках болезненный румянец, волосы собраны в неопрятный хвост, который давно не знал гребня. Он смотрел на Кенту напуганным и в то же время любопытным взглядом. Кента моргнул, и сквозь незнакомое лицо проступили черты Мацумото Хизаши. Перегнувшись через бортик, он заметил на дне Кенту.
– Живой? – спросил он без особого волнения.
Кента еще не до конца пришел в себя, чтобы сказать все, что думает, поэтому ограничился коротким «да».
– Тогда выбирайся, некогда прохлаждаться.
Он протянул руку, и Кента, вспомнив наконец, как пользоваться своей ки, поднялся на ноги, подпрыгнул и, отталкиваясь поочередно от одной стенки и от другой, схватился за руку Хизаши, и тот легко вытянул его на поверхность. Тучи никуда не делись, хотя все равно стало немного светлее, хака-но хи исчезли, потеряв его из виду. Кента с наслаждением втянул пахнущий близким дождем воздух и, подчинившись внезапному порыву, шагнул вперед и крепко обнял Мацумото.
В тот миг ему казалось, он обязан это сделать, и даже более того – все его существо стремилось к этому. Но стоило стиснуть Хизаши в объятии, как разум прояснился.
– Тебе голову отшибло? – забавно профырчал Хизаши, отталкивая его.
– Я… соскучился, – выдохнул Кента и удивленно распахнул глаза. Как и недавнее желание обнять, это признание показалось ему чужим.
– Точно отшибло, – кивнул Хизаши и отошел назад на несколько шагов, выставив перед собой веер.
– Нечего было кидать меня со всей силы, – пожаловался Кента, потирая затылок. На самом деле уже не болело, но от смущения он не знал, куда деть руки.
– Прости, ты бы не поместился у меня за пазухой, – проворчал Мацумото и нахмурился. – Если бы эти огни не кидались на тебя прямо на моих глазах, не поверил бы. Ты еще что-нибудь хочешь мне сказать?
Кента немного помолчал и произнес:
– Дождь начинается.
И сразу после его слов тучи прохудились, и на землю хлынули потоки воды, они будто стремились смыть с нее все, очистить раз и навсегда. Лицо Хизаши вытянулось, он выругался сквозь зубы и опрометью бросился к единственному, что могло сойти за укрытие, – руинам хижины. Кента обернулся на колодец, но он потерялся за серой стеной дождя. Громыхнуло.
Он уже бежал вслед за другом, когда ему почудился шепот в шорохе дождевых капель.
Управление школы Дзисин находилось в небольшом городке Огава, где в основном жили ремесленники. Двухэтажное здание ничем не выделялось на фоне других, внизу за перегородкой скрывалась небольшая чайная, где можно отдохнуть с дороги, перекусить и выпить чаю. Наверху жили хисё – работники управления, а иногда сдавались комнаты. Кента вошел следом за Хизаши и успел увидеть, как встрепенулся за стойкой немолодой мужчина с плоским унылым лицом.
– Доброго дня, господа, – поприветствовал он поклоном. – Чего изволите?
– Нам нужно кое-что узнать, – сказал Кента.
– Мы ученики Дзисин, – добавил Хизаши. – Покажи ему меч.
Кента положил на стойку ножны, и хисё скользнул по нему опытным взглядом, сразу уже определяя духовное оружие. Покосился на Хизаши, но не рискнул выразить сомнение – у него-то меча не имелось.
Поделиться книгой: