Серебряный змей в корнях сосны – 3

Кента подождал, когда тот выпрямится и с гордым видом скрестит руки на груди, и сел, ладонью стирая с лица остатки сна. Судя по тому, что огонь уже почти угас, ночь подбиралась к часу Быка. Отложив ножны с Имой, Кента сосредоточил заспанный взгляд на друге. Тот держал оскорбленную мину и даже потер горло, будто там мог остаться след.

– Что ты забыл так далеко от школы, да еще ночью? – повторил вопрос Кента и понял: – Там что-то случилось? Надо вернуться?

– Ничего там не случилось. А если бы и случилось, без тебя бы точно обошлись.

Хизаши сел у очага и принялся раздувать пламя. Стало светлее, и Кента перестал щуриться.

– Тогда я не понимаю.

– Морикава отправил меня за тобой. На всякий случай, – ответил Хизаши, глядя в сторону. На его лице играли отблески огня, и Кента на миг увидел в нем те пугающие, но прекрасные черты, что открылись ему в пещере с горячими источниками.

– Я же еду не на задание.

– Ты знаешь Морикаву. Я и сам не горел желанием срываться с места из-за тебя, – проворчал Хизаши, наконец оборачиваясь. Вдали от Дзисин он снова ослабил контроль, как решил для себя Кента, и змеиный желтый глаз просвечивал сквозь падавшую на него челку. Никто до сих пор так и не заметил подвоха, так что Кента просто смирился, что это он такой особенный.

– На что ты уставился?

– Я… ни на что, – виновато улыбнулся он и пригладил взъерошенные волосы. – Вернемся, обязательно поблагодарю сэнсэя за заботу.

– Э, не стоит. Он наверняка уже об этом позабудет.

Кента не мог доказать, но с какого-то момента, он и не понял какого, стал понимать Мацумото гораздо лучше, пусть и не до конца, и видел, когда он лгал. А лгал он часто и виртуозно, ведь иного и не ждешь от ёкая, который уже год водит за нос величайшую школу оммёдо, дурачит простых людей и ничуть не меньше – своих товарищей. Улыбка Кенты померкла, когда он снова подумал об этом.

– Я рад, что ты будешь со мной, – признался он.

– Расскажешь?

Хизаши сел напротив, и теперь они смотрели друг на друга сквозь дым и вспыхивающие рыжие языки над очагом. Кента вздохнул и опустил взгляд на ножны Имы.

– Отец вернулся домой, – сказал он тихо. – Я не видел его с детства, мама сказала, он ушел сделать одно важное дело, но годы сменялись годами, и я так и не понял, что настолько важное заставило его бросить нас с мамой одних. Должно быть, это что-то сравнимое со спасением мира. – Он усмехнулся. – Но мы просто скромная семья из лесной деревни, кого и от чего мы можем спасти?

– Но ты же спасаешь, – возразил Хизаши, щурясь от жара, который так любил.

– Юрико-химэ мертва, бабушка Сачико прыгнула со скалы, Тору из Янаги больше нет, целая деревня чужих, но все-таки людей, лишилась жизней в один миг, потому что я решил, будто творю благое дело. Скажи мне, Хизаши-кун, кого я спас?

Мацумото молчал, и Кента с самого начала знал, что ему будет нечего ответить, оттого горько усмехнулся.

– Даже этот дом. Я обещал отблагодарить его хозяев за доброту, но смог только прибраться после их смерти.

– Думаешь, один такой? – вдруг зло бросил Хизаши. – Один несешь груз вины? Возомнил себя центром мира, от которого все зависит?

– Нет, я…

– Люди… Люди постоянно, сплошь и рядом, делают неправильный выбор, и что? Почему тогда ты все еще хватаешься за ножны?

Он отчитывал Кенту не впервые, но именно сейчас показалось, что он не просто говорит о Кенте, а понимает его, чувствует так, будто был в его шкуре. Дым, тянущийся в дыру над очагом, мешал поймать взгляд Хизаши, все смазывалось, теряло четкость – и реальность.

– Потому что я не могу сдаться, – ответил он первое, что пришло на ум.

– Тогда просто перестань уже ныть.

И Кента расхохотался. Смеялся так громко и долго, что заболел живот, а на глазах выступили слезы. В основном над собой, своей очевидной глупостью, но и немного над тем, каким ворчливым, стариковским тоном заговорил Хизаши.

– Хорошо, – наконец затихнув, сказал он и смахнул слезы. – Больше не буду.

– Безумный какой-то, – буркнул Мацумото. – Угораздило же с таким связаться.

После этого разговор смолк сам собой. Хизаши не стал больше ничего спрашивать, а Кента слишком устал, чтобы бодрствовать и дальше. Появление Мацумото успокоило, и засыпал он уже с теплом на сердце, слушая возню с другой стороны ирори.

Наутро продолжили путь. Оказалось, что Хизаши не воспользовался конюшней Дзисин, а добрался сюда частично пешком, частично – на телеге путешествующего торговца. Лошади вообще недолюбливали его, скорее всего, чувствовали ёкая. Хэби, поправил себя Кента, теперь он знал наверняка. По пути больше молчали, потому что приходилось ютиться на одной лошади по кличке Чоу[27], к счастью, она оправдывала свое имя, буквально паря над землей, и расстояние до деревни Цукикава[28] стремительно сокращалось. Кента радовался этому, и волнение уже не так тяготило, когда за спиной ощущалось живое тепло другого человека. Он возвращался домой.

Заночевали у добрых людей, хотя Кенте хватило бы и места в амбаре, но Мацумото не любил соглашаться на меньшее. Измотанные скачкой, они уснули мгновенно, а после обеда следующего дня Кента уже приметил знакомые места. Он замедлил шаг Чоу, оглядываясь вокруг.

– Далеко еще? – вздохнул Хизаши, цепляясь за его простое, без гербов, хаори.

– Обедать будем уже дома, – ответил Кента, и по телу прошла волна дрожи. Он подстегнул лошадь, и ветер ударил в лицо. Хизаши зашипел, кажется, умудрившись прикусить язык.

Учитывая, что письмо могло идти гораздо дольше, чем они скакали, вместе срок получался изрядный, и Кента гадал, как много мама уже успела рассказать отцу: о случившемся тогда, о происходящем с ним сейчас. Так захотелось вдруг сделать это самому, что от нетерпения Кента едва не выпрыгивал из седла. Похож ли он на отца? Может, они уже одного роста, а может, Кента даже выше. Детские воспоминания слишком размыты и приукрашены временем и фантазией. Но скоро он все узнает, увидит своими глазами.

Показались столбы, отмечающие вход в деревню Цукикава, и Кента натянул поводья.

– Выглядит лучше, чем я ожидал, – отметил Хизаши. Кента помог ему спрыгнуть с лошади и повел Чоу вперед.

– По-твоему, мы живем в землянках?

Хизаши хмыкнул в ответ, но Кента и не подумал оскорбиться. Все равно его спутник, тоже сменивший красное кимоно Дзисин на синее попроще, но не изменивший своему любимому хаори, смотрелся здесь как принц среди нищих. Кента улыбнулся, представив, как будет знакомить его с мамой, ей он точно понравится.

И с отцом. Он познакомит товарища со своим отцом – до сих пор не верилось.

Когда они проходили через центр деревни, люди выглядывали из домов, но то ли не узнавали, то ли с подозрением относились к красиво одетому чужаку рядом с Кентой. Никто не вышел поприветствовать его, но все отошло на второй план, когда показался отдельно стоящий добротный дом с террасой, что в летнюю жару приятно пахла деревом. И они с Хизаши еще даже толком не приблизились, как выбежала хозяйка – невысокая хрупкая женщина с рано начавшими седеть волосами. Она застыла, прижав руки к груди, и Кента поспешил ей навстречу, а поравнявшись, наверное, впервые в жизни заметил, насколько был крупнее и выше нее.

– Я дома, – сказал он и раскинул руки.

«Я дома» – слова, от которых теплеет на сердце, и все же, заключив мать в объятия, Кента ощутил волнение, никак не связанное ни с долгой разлукой, ни со слезами, промочившими кимоно на груди. Кента взял мать за плечи и, отстранив, спросил:

– А где… где отец?

Она смотрела на него снизу вверх блестящими влажными глазами, и волнение превращалось в уверенность, а уверенность – в страх.

– Я опоздал?

Ладони соскользнули с родных плеч, и Кента посмотрел на дом. За год обучения он уже мог определить, есть ли в нем кто-то живой, но… никого не было.

– Прошу прощения, – вклинился голос Мацумото, – но мы проделали долгий путь.

– Да, конечно, это вы простите меня, – отвлеклась мама. – Я совсем отвыкла принимать гостей. Вы…

– Это мой соученик, – представил Кента немного отстраненно. – Мацумото Хизаши.

– Ах, Хизаши-кун, – голос ее потеплел. – Ты друг моего сына, верно? Проходите же в дом, я вас накормлю.

Кента видел, что она просто оттягивала неизбежное, откладывала их разговор об отце, но и сам не находил в себе решимости немедленно к нему приступить. Он позволил матери усадить их обоих за стол. Хизаши с любопытством оглядывался, со словами благодарности принял угощение и не стремился заполнить паузы, лишь вежливо отвечая на рассеянные вопросы.

– Где отец?

Кента не притронулся к еде, понял, что не сможет проглотить ни кусочка. Если уж минувший год его чему и научил, так это не дать сомнениям увлечь тебя в пучину, как уже бывало с ним не раз. Он прямо встретил взгляд матери и не позволил себе дрогнуть.

– Кента…

– Мама, где отец? – повторил он. – Не бойся говорить при Хизаши, он не только мой соученик, но и мой друг.

Взгляд Мацумото стал более заинтересованным и ощущался тяжестью, упавшей на плечи.

– Ах, Кента, – снова всхлипнула матушка и прижала ладонь к лицу, отчего ее голос прозвучал глухо и незнакомо. – Я не знаю. Я не знаю…

– В вашем доме пахнет кровью, – сказал вдруг Хизаши, перестав невозмутимо жевать. Кента не заметил ничего, даже когда честно попытался. Но куда ему до ёкая, который наверняка во много раз старше него и сильнее.

– Что это значит? – спросил он у матери, и та молча проследовала за фусума[29], отделяющей внутренние комнаты от кухни. Там были их с мамой спальни, а еще – отгороженное помещение, куда в детстве Кенте не разрешалось заходить и где, как он смутно помнил, много времени проводил отец. С тех пор оно так и оставалось закрытым, лишь мать изредка прибиралась там, но продолжала строго выполнять наказ мужа никого туда не впускать. И вот спустя почти тринадцать лет Кента стоял на пороге, немного разочарованный. Разложенный футон, камидана[30] в нише, в ней центральное место занимает деревянная фигурка медведя в окружении бумажных талисманов и других ритуальных предметов и подношений, небольшой стол, заваленный бумагами. Обычная спальня.

Матушка застыла возле стола, опустившись на колени. Ее тонкая рука скользнула под бумажные завалы и извлекла записку с побуревшими от крови краями.

– Я нашла это после того, как среди ночи почувствовала страх, – сказала она. – Твоего отца рядом не было, и я пришла сюда. Здесь… Здесь на полу была кровь и… Это послание. Оно для тебя.

Она двумя руками протянула Кенте записку, и пока он на мгновение застыл, ее перехватил Мацумото. Две пары глаз оторопело проследили за ним, однако Хизаши было не смутить, уж Кента знал. Он изучил содержание послания и вернул адресату.

– Получается, господин Куматани пропал из этой комнаты, успев оставить записку, заляпанную предположительно его кровью? – подвел итог Мацумото. – Как давно это случилось и почему я не вижу следов?

– Я выкинула испорченные татами, – призналась мама. – Прошло два дня с той ночи. Я бы не успела отправить в Дзисин письмо.

– Этой крови мало, чтобы определить, чья она, – меж тем продолжил рассуждать Хизаши, и его спокойный голос действовал отрезвляюще. Кента расслабил напряженные пальцы, едва не смявшие клочок ни в чем не повинной бумаги. – Вы поспешили, госпожа.

– Это моя вина, – смиренно опустила голову она.

Кента бросил взгляд на записку, состоящую всего из одного слова. Он шумно выдохнул через нос и ощутил холодное прикосновение к плечу – Хизаши снова мерз, несмотря на хорошую погоду.

– Я должен догнать отца, он оставил подсказку, – сказал Кента твердо. – Простите, мама, Хизаши-кун.

– Не спеши так, – осадил Хизаши. – Ты год не был дома, ни к чему гнать измученную лошадь. Два дня уже прошли, еще половина едва ли что-то изменит. Главное, есть направление.

Мама молчала, но Кента чувствовал на себе ее умоляющий взгляд. В конце концов, он и сам не понял, чему подчинился – ему или голосу разума, звучащему из уст друга.

– Хорошо. Подождем до утра.

Решение далось непросто, но приняв его, Кента понял, что поступил правильно. Солнце уже начало обратный путь по небосводу, а они слишком устали с дороги, чтобы бросаться в новое путешествие. Кента бережно разгладил записку – единственное доказательство того, что отец действительно был тут – и убрал за ворот кимоно, ближе к сердцу. Хизаши вернулся за стол, а мама, поднявшись с колен, нерешительно протянула руки, желая обнять своего ребенка. Она ведь тоже, подумалось вдруг Кенте, переживала. Всю жизнь посвятив ему одному, она тосковала по мужу гораздо больше Кенты, ведь хорошо его помнила. Стыд ожёг щеки, и Кента прижал маму, ставшую по сравнению с нынешним ним такой хрупкой и слабой, к груди.

Они молча стояли, понимая друг друга без слов.

Наконец она отстранилась и пальцем поддела четки на его шее.

– Ты сдержал обещание. Ты самый лучший сын, какого мы только могли себе пожелать.

Она уже ушла, а Кента все перекатывал в голове то, что произошло. Тоска по Сасаки, письмо с радостной новостью из дома, бешеная скачка, страх и трепетное предвкушение встречи, разочарование и злость на себя, облегчение от появления Хизаши – все это вмиг исчезло, будто зачеркнутое размашистым росчерком кисти. А сверху – недоумение и отчаяние. Кента разбирал свои эмоции по одной, словно сдирал с кожи подсохшие струпья, стремясь обнажить рану. Но даже первая боль уже прошла, сменившись опустошением.

Хизаши прав, не стоит пороть горячку.

Он вернулся к столу, где Мацумото нахваливал стряпню хозяйки, и сел рядом.

В закатных лучах, золотящих верхушки деревьев близко подступающего леса, святилище Лунного медведя нравилось Кенте больше всего. Солнце будто заглядывало внутрь, ветер поигрывал бумажными лентами сидэ, а сама симэнава словно сияла. Святилище впитывало тепло угасающего дня и казалось по-настоящему живым, дышащим и очень-очень добрым.

Кента пришел сюда, едва проснулся после непродолжительного отдыха. Это было важно для него, и если, отпуская в школу, мать молилась за него, то теперь сам Кента молился за отца. Их семья искренне верила, что ками благоволит им, и Кента отчаянно пытался не только дозваться до покровителя, но и почувствовать его присутствие так, как могут не простые люди, но оммёдзи. На мгновение ему даже показалось, что получилось, но сразу после этого за спиной послышались легкие шаги.

– Странный у вас ками-хранитель, – хмыкнул Хизаши, поигрывая сложенным веером. – Даже интересно, чем он заслужил это звание.

– Лунный медведь издавна оберегает нашу деревню, – ответил Кента. – Отец и мать вымолили у него мою жизнь, когда мне едва минуло полгода. Тогда я чуть не умер.

– Это они так тебе сказали?

– К чему ты клонишь? – недовольно поморщился Кента. Ему никогда не нравилось то, как пренебрежительно Мацумото относился к богам и ками. – Как я могу сомневаться в словах родителей?

– Я не прошу тебя в них сомневаться, просто не думаешь, что не хватает деталей?

– Я родился слабым, – пояснил Кента. – Такое случается сплошь и рядом.

Хизаши пожал плечами и повернулся к святилищу. Ветер качнул натянутую над входом симэнаву, наполняя воздух шорохом бумажных подвесок. Глаза Мацумото загадочно блестели из-под тени длинной челки, будто он не просто изучал скромную деревянную постройку, а видел нечто большее – возможно даже, ее незримого обитателя. Кента затаил дыхание, но тут Хизаши наконец моргнул и с рассеянной улыбкой отвернулся.

– Может быть, может быть, – протянул он загадочно. – Ты очень интересный человек, Куматани Кента. Хранил от друзей столько секретов.

Кенте было, что на это ответить, но момент еще не наступил, и он промолчал.

– Ведь я тебе друг, так?

Вопрос прозвучал легкомысленно и насмешливо, и все же за ним Кента улавливал скрытое напряжение. Ответ был важен. Иначе невозможно, когда дело касается чувств.

– Так, – подтвердил он – От своих слов не откажусь. Да я и прежде считал тебя другом и не скрывал этого.

Договаривал он уже в спину Мацумото – тот неторопливо пошел по тропе обратно к деревне, и Кента вздохнул. Он устал. Устал до такой степени, что не хотел гадать даже над тем, чего Хизаши добивается, ведь все, что он говорил или делал, было неспроста, начиная с выбора камня на перекрестке дорог год назад и заканчивая ложью про распоряжение учителя Морикавы.

Кента прижал ладонь к груди, ощущая, кроме биения своего сердца, еще одну слабую пульсацию. Она появилась после того, как в месяце кисараги он от отчаяния активировал талисман для ловли ёкаев против бакэмоно проклятого места, но он не помог, бесполезно растратив свою силу. Однако же так вышло, что Мацумото тогда был слишком близко. Пока догорал талисман, Кента на несколько мгновений почувствовал Хизаши так ярко, так ясно, будто они были вдвоем в абсолютной пустоте, и если еще немного постараться, можно даже услышать мысли друг друга. Это невероятное ощущение исчезло так же внезапно, как появилось, и Кента долгое время гадал, испытывал ли Хизаши тогда нечто похожее? И случалось ли такое с другими учениками?

Конечно же, нет. Потому что сам Хизаши был особенным, но у него не спросишь напрямую, не раскрыв своего знания. Кенте считал, для этого слишком рано, подходящее время не настало, и оно у них еще будет.

Кента поспешил вперед и нагнал Хизаши, как раз когда он остановился, преградив путь нескольким деревенским. Кента узнал их сразу, они ничуть не изменились за год. Встав рядом с Хизаши, он поклонился бывшим соседям.

– Здравствуйте!

Женщины растерянно переглянулись, а Рэн, женившийся незадолго до отъезда Кенты, так выпучил глаза, что, наверное, стало больно. Кента не понимал, почему они все на него так смотрят. Он инстинктивно встал поближе к Хизаши и продолжил:

– Давно не виделись. Спасибо, что помогали моей матери все эти месяцы.