Серебряный змей в корнях сосны – 3

– Это неправда, – мотнул он головой. – Фусин бы никогда…

– Если не веришь, спроси своего сэмпая, – выплюнули ему в лицо и назвали имя, которое Учида слишком хорошо знал, ведь это он возглавлял их группу в деревне Оми, где Учида встретил Мацумото.

Тело пленника вдруг выгнулось, дернулось несколько раз и навсегда замерло. Юдай едва это заметил. Он все еще не верил – нет, это же против правил школы! – но сомнения закрались в голову, и с тех пор он не мог не думать об этом.

Фусин помогали Дзисин, своим вечным соперникам, скрыть правду о краже демонического меча и устранить Мацумото. Да что уж Мацумото – все они отныне в опасности, и кто теперь знает, насколько можно доверять помощи Кёкан?

Они больше ничего не нашли в храме Инари и покинули его такие же смурные, как тяжело нависшее небо над ними. Пахло далеким дождем, отчего было еще холоднее, чем в действительности. Никто не спешил заводить разговор, хотя они не знали, куда теперь идти – обратно в гостиницу, рискуя нарваться на засаду, или же сразу двигать к месту проведения Досинкай в надежде, что либо Кента, либо Мацумото точно появятся там. Или, может, есть третий вариант, просто они его еще не видят.

– Уверен, не все в твоей школе предатели и мерзавцы, – грубовато утешил Мадока, хлопая Юдая по плечу.

– Лучше бы тебе подумать, сколько предателей и мерзавцев в твоей собственной школе, – холодно вернул ему Учида, и широкое лицо юноши побагровело.

– Ты…

– Нельзя верить на слово всему, что тебе говорят, – продолжил Юдай, не замечая, как сильно сжимает древко. – Фусин нет смысла встревать в ваши грязные дрязги.

– Знаешь что? – Мадока сурово сдвинул густые брови. – Ты это брось. Пусть на мне сейчас цвета Дзисин, здесь я не как ученик, а как человек, как друг. И ты перестань уже цепляться за школу, как не умеющий плавать котенок.

Такого от него никто не ждал, и первой усмехнулась шаманка.

– Вы бы видели себя со стороны.

Оба повернулись к ней одновременно, чем вызвали улыбку еще и у Сасаки.

– Давайте оставим этот разговор до тех пор, пока не появится возможность задать вопросы тем, кто может на них ответить? – миролюбиво предложил он. – А пока не лучше ли уйти куда-нибудь в сторону, где нас не будет так видно?

Устыдившись, Учида даже не кивнул, а просто свернул с дороги. Чуть позже он попросит у дзисинца прощения и получит его, а еще позже им на пути повстречается телега старьевщика. Седой старик, едва переставляя ноги, тянул ее за собой, и колеса надсадно скрипели, будто жаловались на жизнь.

– Эй, старик, – окликнул его Учида. – Куда ведет эта дорога?

Старьевщик загадочно улыбнулся и поманил их рукой.

Надежда.

Туман у адских врат

Прощание с Сасаки стало еще одним прощанием в жизни Кенты, но оно все так же причиняло боль, как и самое первое. Арата был добрым, чутким и талантливым юношей, его сила глубже, чем можно оценить глазом, и именно она придала ему решимости сделать этот выбор – уйти.

В их последний вечер вчетвером они беззаботно болтали, вспоминая минувший год, смеялись над забавными историями Мадоки и старались не касаться того, что могло опечалить. Но сколько бы ни длился вечер, а за ним и ночь, но рассвет неизменно настанет. Пришло и утро расставания.

«Если я не исчезну из ваших мыслей, значит, всегда будет надежда на новую встречу», – сказал им Сасаки с мягкой светлой улыбкой. И пожелал Мадоке терпения, а Кенте – твердости. Посмотрев на Хизаши, он не стал ничего ему желать, лишь поблагодарил за науку. Мацумото кивнул в ответ и, будто выдавливая из горла слова, все же произнес: «Удачной дороги».

Сасаки Арата ушел, оставив после себя только стопку одежды цветов Дзисин да пару дорогих кистей для каллиграфии, и, кажется, никто во всей школы не заметил его ухода. Учеников погнали на утреннюю тренировку, и место Араты в строю пустовало, позже в трапезной за их столом не хватало одного человека, и болтовня Мадоки была не такой шумной, когда некому стало тихонько хмыкать, пряча улыбку.

Все-таки Кента очень не любил прощаться.

– И что, мы теперь постоянно будем ходить с кислыми лицами? – наконец спросил Хизаши, когда они после ужина собирались возвращаться в свой павильон.

– Твое лицо и так всегда похоже на юдзу[24], – огрызнулся Мадока. – Вот ответь, почему ты если что говоришь, то обязательно какую-нибудь гадость?

– И что же гадкого я сейчас сказал? Вы будто оплакивать Сасаки собрались, а он, напомню, не умер, а всего лишь сменил школу. Вот ты, – он ткнул пальцем в Мадоку, – если так горюешь, почему не отправился вслед за другом?

– Я? В Кёкан? – опешил Джун. – Ты с ума, что ли, сошел?

Кента в спор не вмешивался, но тут и до него дошла очередь. Мацумото хитро сощурился и спросил:

– Помнится мне, кое-кто у нас очень хотел в школу Сопереживания. Не появилось желания повторить подвиг Сасаки?

Последние солнечные лучи запутались в ветвях вишневых деревьев и медленно угасли, точно растаявший снег. С заходом солнца на Тэнсэй всегда заметно холодало даже летом, а оно уже приближалось к концу. Кента остановился и посмотрел поверх головы Хизаши туда, где уходила ввысь вечно замерзшая гора. Хотел ли он поменять школу? Уже нет, и на это хватало причин, одна из которых продолжала ждать ответа.

– Ты чего? – встревожился Мадока и пихнул Мацумото в плечо. – Хочешь, чтобы и он нас бросил?

– Я не собираюсь вас бросать, – успокоил Кента, краем глаза ловя реакцию Хизаши, но он, конечно, совсем не поменялся в лице. – Да и поздно уже.

– Поздно? – не понял Мадока.

– Поздно от тебя избавляться, – фыркнул Хизаши. – Надо было тебя еще тогда из пруда с кава-агако не вытаскивать.

– Мацумото, ну ты и…

– Свинья?

– Жабья морда!

Глаза Хизаши гневно расширились, и он воскликнул:

– Это у кого тут из нас жабья морда!

– Ни у кого, – вскинул руки Кента, пока от слов друзья не перешли к драке. – Хизаши-кун прав, мы должны уважать выбор Араты.

– Да я уважаю… – пробурчал Мадока. – Просто… грустно.

Поскольку он никогда не был тем, кто унывает даже в самые сложные времена, скорее уж бросается в бой, стало понятно, насколько он привязался к товарищу. Но теперь их трое, и это никак не должно повлиять на их решимость достичь целей. Кента бросил взгляд на Мацумото, но тот не заметил. Вот чьи цели занимали мысли Кенты с первой встречи, а в последние дни думать об этом он не переставал ни на миг. Ведь он видел.

Тело, наполовину змеиное, наполовину человеческое, покачивается на гибком длинном хвосте, покрытом серебряной с легким черным рисунком чешуей. Лицо с розовыми радужками глаз и темными точками бровей – вроде то же самое, но неуловимо другое. Прекрасное. Совершенное. Таким могло быть божество.

– Кента?

– А? – не услышал он, слишком глубоко задумавшись. – Ты что-то сказал, Джун?

– Ты в облаках витаешь с тех пор, как вы вернулись из той деревни, как ее там? Янаги вроде. Ты в порядке?

Кента просто не мог не оглянуться на Хизаши, ища в выражении его лица намек, что все это ему тогда не привиделось. Хотя точно знал – не привиделось. Когда хёсубэ[25], жаждущий стать акумой, начал тянуть из него силы, сознание помутилось, но не угасло, и то, что происходило потом, отпечаталось в памяти яркой картинкой.

Веер – драгоценное духовное оружие Хизаши – в обмен на то, чтобы Кента все забыл. Не слишком ли велика цена?

– А-а-а-а! – взвыл Мадока. – Я так больше не могу! Пойду потренируюсь.

И практически убежал, наверняка на площадку, где Сакурада до кровавых мозолей заставлял их упражняться с мечом. Кенте не особенно нравилось это занятие, но сейчас он готов был догнать Джуна, лишь бы хоть немного опустошить голову от давящих мыслей.

Мацумото безразлично пожал плечами и пошел дальше в сторону их павильона. И уже в паре шагов от него Кенту окликнули по имени. К нему спешил один из воспитанников нового набора, еще не перешедший в статус младшего ученика и не носивший цветов школы Дзисин. Кента помнил, сколько дел сваливали на воспитанников, потому не удивился, что этого мальчишку отправили к нему посыльным.

– Для вас письмо, – вежливо сообщил он и с поклоном вручил конверт. Чувствуя спиной заинтересованный взгляд Хизаши, Кента убрал послание в рукав, чтобы прочитать позже. Новая тревога поселилась в сердце. Ему писала только мама, но письма от нее перед уходом получил Сасаки, и в них не было ничего особенного, лишь вопросы о самочувствии и учебе да рассказы о мирной жизни в деревне. И вот еще одно, будто отправленное вдогонку предыдущим. Значит, что-то случилось.

– Все в порядке? – спросил Хизаши, и в голосе угадывалось столь редкое для него беспокойство.

– Д-да. Все хорошо, – солгал Кента и прошел мимо него в павильон, где сразу, отвернувшись, сел за стол. Можно было дождаться, пока сосед заснет или займется своими делами, но тревога оказалась сильнее, и он вытащил письмо и разложил перед собой.

А спустя несколько мгновений смял в комок.

– Куда ты?

– Не жди меня, – коротко бросил Кента, выбегая наружу. Несся так, что лицо обдавало ледяным ветром, но гораздо холоднее было в душе. Матушка написала всего пару слов, едва разборчиво, будто в спешке, и Кента сначала подумал, что ошибся, неверно прочитал. Слишком сложно поверить, что это и правда наконец произошло.

Он отправился прямиком к учителю Морикаве, и тот принял позднего визитера, хотя и запрещалось беспокоить учителей после ужина. Морикава же не только вышел навстречу Кенте, но и предложил войти в свой павильон, однако получил отказ.

– Так в чем дело, Куматани-кун? – спросил он. – Надеюсь, ты не решил нас покинуть?

– Нет! Но я прошу, – Кента перевел дух и продолжил: – прошу отпустить меня домой.

Лицо Морикавы посерьезнело.

– Я не один принимаю такие решения, но если расскажешь, что стряслось, мне будет проще убедить остальных.

Кента на миг задумался, стоит ли придумать оправдание или сказать как есть. И, решившись, выпалил:

– Отец вернулся!

* * *

Куматани Сугуру запомнился Кенте образами и звуками из детства, но они не могли заменить присутствие отца рядом, когда он был особенно необходим. Думая об этом, Кента старался не огорчаться, ведь он больше не нуждался в защите отца и его наставлениях. Но каждый раз, когда Морикава или другие учителя в школе хвалили Кенту за успехи, он представлял, как отец мог бы им гордиться. Маленьким, он часто спрашивал маму, где их папа, а с возрастом перестал, когда впервые заметил блеск слез в ее глазах и то, как она отводит потускневший взгляд. Кента даже думал, что отец просто умер, но знал – мама его все еще ждет.

Ждал и он.

И вот, когда мысли занимали совершенно иные заботы, отец вернулся домой. А Кенты там не было.

– Куда ты ходил? – спросил Мадока, едва Кента появился на пороге. Хизаши лишь лениво повернул голову, внешне не заинтересованный в его ответе. – Я успел только увидеть, как ты несешься сломя голову.

– Я уезжаю ненадолго, – сказал Кента и под двумя пристальными взглядами признался: – Может, надолго. Я еще не знаю.

– Тебе дали личное задание?! – взревел Джун. – Почему только тебе? Какое? Куда ты поедешь?

– Домой, вообще-то.

– Домо-о-ой? – поскучнел Мадока.

– Ничего, пусть едет, – отозвался из своего угла Хизаши. – Может, у тебя появится шанс хоть что-то сделать самостоятельно.

Кента облегченно улыбнулся. Друзья не собирались выяснять подробности, тем более он все равно не способен был их дать. Лишь раз он проговорился Мацумото, мол, будь отец с ними, гордился бы выбором сына, но тогда Хизаши ничем не дал понять, что думает по этому поводу. Возможно, ему и правда было все равно.

Укладываясь спать, Кента не надеялся быстро уснуть – и оказался прав. Мадока захрапел почти сразу, как вернулся из купальни и завалился на футон. Обычно под его храп засыпалось даже легче – привычнее, – но не сегодня. Кента перекатился на другой бок и вздрогнул, заметив в полумраке устремленный на него взгляд.

Мацумото тоже не спал.

– Вот бы и от него избавиться, – тихо сказал он, морщась от громкого звука. – Нас двоих вполне бы хватило.

– Ты же на самом деле так не думаешь.

– Откуда ты можешь знать, о чем я думаю?

– Ты прав, не могу. И о чем же, скажи? – попросил Кента. Он ни на что не надеялся, тем более на честность, поэтому не расстроился, услышав в ответ:

– Смогу ли сегодня заснуть.

– Скоро он угомонится, сам знаешь, – усмехнулся Кента и подсунул ладонь под щеку.

– Ничего же не случилось? – вдруг спросил Хизаши.

Кента не сразу сообразил, о чем он.

– Нет. Ничего такого. – Он не понимал, зачем лжет, убеждая себя, что непременно все расскажет, когда убедится сам. Но в этом ли причина?

– Ну так, значит, так, – ровно отозвался Хизаши и отвернулся. Мадока тоже – и его храп сменил тональность. Скоро он смолкнет совсем, и станет тихо и спокойно. И у Кенты появится еще больше шансов забить себе голову всевозможными мыслями. Они заставляли его дрожать от страха и предвкушения, строить догадки, представлять картинки будущей встречи от радостных объятий до равнодушных взглядов. «Кто это?» – спросит отец, не узнав лица родного ребенка спустя столько лет. Кента терзал себя этими думами и получал странное, неправильное удовольствие. Став взрослее и опытнее, он мог бы уже признать, что просто наказывает себя за прошлое, которого не изменить.

«Любишь ты усложнять», – ответил бы ему Мацумото и, может быть, шлепнул бы веером по голове. И, видят боги, был бы прав.

Кента лег на спину, и усталость взяла свое.

* * *

Следующий день Кента встретил уже вдали от горы Тэнсэй. С ним была легкая сума и меч, а черно-красные одежды Дзисин сменились на темное-серые хакама попроще, то самое зеленое кимоно, что купил ему когда-то Хизаши, и легкое хаори. Были с собой и накопленные деньги, на этот раз их хватит и на приличный постой, и на еду, так что обратный путь до деревни ровно год спустя должен был стать даже приятным, если бы не страх опоздать. Кента не стал дожидаться, когда проснутся друзья, получил от дежурного грамоту с разрешением на отпуск и, забрав лошадь из конюшни, не медля, отправился в путь. Они много раз покидали школу, следуя по заданию учителей, но впервые Кента уходил один. Это заставляло его чувствовать себя неуютно, и он напоследок оглянулся на заснеженный пик Тэнсэй в обрамлении облаков.

К вечеру он был уже слишком далеко, чтобы оборачиваться напрасно. Зная дорогу и не тратя время, он мог управиться за три дня и послезавтра ночью стоять на пороге родного дома. От этого в груди сжималось, натягивая невидимые струны до боли. Он прижал ладонь к сердцу, ощущая его бешеный стук. Отчего-то было тревожно и горько, тянуло обратно в школу. Кента заставил себя не думать об этом и свернул с дороги в небольшой лесок, за которым, как он помнил, жила престарелая пара, приютившая его на ночь год назад. Он обещал отблагодарить их позже, и вот выпал случай.

Миновав лес и поле, он добрался до края участка с одинокой хижиной. Несмотря на поздний час, в окнах не горел свет, а из крыши не поднимался дымок от очага. Кента удобнее перехватил ножны и медленно приблизился к порогу. От темных стен исходил могильный холод. Он помнил это место иным, полным уюта и домашнего тепла, и дурное предчувствие ледяными осколками заворочалось в животе. Он подходил все ближе и ближе, пока под ногами не скрипнули рассохшиеся доски.

И он уже знал – тут никого, совсем.

Кента опустил меч и перешагнул порог. Запах сырости неприятно защекотал ноздри. Холодный очаг давно не разводили, углы затянуло паутиной, пыль покрывала все поверхности. Кента опустился на колени, растерянный, обездвиженный печальным открытием. Его благодарность опоздала, он был далеко и понятия об этом не имел, ведь что год для молодого, а что – для пары стариков?

Так больно, так грустно…

Он помолился за них и, отряхнув штаны, принялся за уборку. Казалось важным создать хотя бы видимость жизни, прежде чем вновь воспользоваться гостеприимством этого жилища. Он закончил совсем поздно и, опустившись на пол возле потрескивающего пламени в углублении ирори[26], достал то, что взял на перекус по привычке. Снаружи поднялся ветер, шурша соломой на крыше, что-то стучало и скрипело, наполняя дом зловещими звуками. Кенте давно не приходилось ночевать одному, и, укладываясь тут же, у огня, он постарался представить, что рядом, руку протяни – пытается найти идеальную позу Хизаши, а воздух дрожит от храпа Джуна. Если подумать об Учиде, то тот во сне, насколько запомнилось, совсем не шевелится, и его присутствие едва заметно. И так, перебирая в памяти воспоминания, Кента заснул.

Но только робкая дрема сменилась темнотой глубокого сна, как что-то будто вытолкнуло Кенту на поверхность, и он мгновенно схватил лежащие рядом ножны и выставил перед собой, упираясь чужаку в горло. И только после этого открыл глаза.

– Мне это не нравится, – сдавленно сообщил Мацумото, нависая над ним. Кончики его волос щекотали щеку.

– Хизаши? Что ты здесь делаешь?