Николай I Освободитель. Книга 7 (СИ)

Единственное, что успели сделать на «Калькутте» — это принять вправо, чтобы не протаранить форштевнем тонущие остатки флагманского линкора. Это было вполне очевидное, простое и неправильное решение: «Калькутта» напоролась носом на мину на первой же линии заграждения. Подводным взрывом доски днища буквально вдавило внутрь корабля сминая внутренности, круша конструкционные элементы и убивая находящихся по ту сторону обшивки моряков.

Лишившийся носа корабль на скорости буквально въехал в воду, зачерпнув ее пробоиной как совком, что в каком-то смысле сыграло даже за англичан. Во всяком случае резко потерявший ход корабль до третьей линии мин не дополз, что позволило части команды спастись вплавь.

Уже понимая, что «Калькутта» — не жилец, в воду начали прыгать матросы и цепляясь за деревянные обломки грести в сторону азиатского берега.

Видя незавидную участь своих товарищей на четвертом корабле ордера — 98-пушечном «Дредноуте» под вымпелом младшего флагмана контр-адмирала Пирса — видимо решили, что на сегодня для них хватит и резко переложив руль приняли к повороту направо, закладывая крутую циркуляцию в сторону азиатского берега. Одновременно с этим над кораблем взвились сигнальные флаги, сообщающие мателотам о том, что адмирал Пирс принимает на себя командование и приказывает разворачиваться на обратный курс.

Чего такое решение стоило молодому адмиралу, получившему сей чин только годом ранее и считавшемуся одним из наиболее перспективных морских офицеров империи, сложно даже представить. Понятное дело, что главным неудачником в любом случае останется ушедший на дно вместе с «Агамемноном» Кордингтон, но и младшему флагману данная конфузия вполне могла стоить карьеры. С другой стороны, решение он принял совершенно верное — на той стороне пролива англичан ждал весь Черноморский флот в составе семи линкоров и десятка фрегатов, так что даже если бы кто-то сумел прорваться сквозь минную банку, — а скорее всего кто-то бы смог — ничего хорошего его все равно не ожидало.

Впрочем, отпускать англичан из расставленной ловушки так просто, ценой потери всего четырех кораблей русские не собирались. Увидев начало разворота колонны, в дело включились остальные молчавшие до этого — и тщательно замаскированные до поры до времени — орудия, коих было существенно больше чем полторы работавших до этого батареи.

Изначально предполагалось, что островитяне проявят большую настойчивость, и часть кораблей все же сможет прорваться в Мраморное море, а батареи были припасены дабы в нужный момент обрезать хвост колонны. Теперь же, когда стало понятно, что британцы идти на убой не желают, была отдана команда стрелять из всех орудий.

В результате еще два корабля — 84-пушечная однотипная в «Калькуттой» «Азия» и 74-пушечный «Уорспайт» были разобраны на запчасти беглым огнем русских 88-ми и 107-ми миллиметровок. Еще два корабля, в том числе вышеупомянутый уже «Дредноут» хоть и получили достаточно тяжелые повреждения, однако смогли улизнуть. Остальная, растянувшаяся на пару километров, колонна кораблей в дело вступить фактически не успела и обошлась просто испугом. Ловушка захлопнулась не сумев ухватить ту самую жирную добычу, на которую ее ставили изначально…

В общей же сложности буквально за сорок минут боя — можно ли это назвать боем — англичане лишись сразу шести линейных кораблей, что было крупнейшим морским поражением Великобритании со времен битвы у Бичи-Хед в 1690 году, когда они совместно с голландцами потеряли 16 линейных кораблей, а противостоящие им французы — ни одного. Выбросившийся на берег «Тайгер» впоследствии был отремонтирован и введен в состав Черноморского флота России. По давней традиции ему как первому захваченному русским флотом английскому кораблю для сохранения памяти о минувших победах было оставлено старое имя.

Неудачный Дарданельский прорыв имел под собой и более далеко идущие последствия.

Он означал начало полномасштабной войны между Россией и Великобританией, поскольку островитяне прощать такие оплеухи были просто не готовы. Не для того они чуть ли не тридцать лет воевали с Наполеоном, дожимая его несмотря на все поражения, чтобы просто так отказаться от наработанной до этого репутации.

Ну и смена первого лорда адмиралтейства на этом фоне выглядела более чем логичной хоть и не слишком выдающейся новостью.

Адмирала же Пирса, которому по справедливости на родине нужно было ставить серебряный памятник во весь рост за спасение флота, — там в Дарданеллах вся эскадра могла пойти на дно до последнего вымпела, не скомандуй он отступление — тихо сплавили в отставку, где он и спился в течении нескольких следующих лет.

Глава 3

Буквы перед глазами разбегались подобно тараканам из-под тапка. Мерный перестук колес поезда убаюкивал и напрочь выбивал из рабочего настроения. Я бросил взгляд в окно. Где-то там в темноте пролетала мимо вагонов тульская земля, издревле славная своими оружейниками. Последние сейчас по причине начавшейся войны были переведены на круглосуточную работу. Несмотря на всю подготовку последних лет, как обычно в самый неудачный момент начали вылезать всяческие косяки, большие и малые, которые теперь приходилось закрывать в авральном порядке.

Не люблю аврал!

— Проводник, чаю! — Выдал я сакраментальную фразу, понятную в этом времени только мне.

— Может коньяку? — Предложил сидящий с книгой на диване салон-вагона Александр. Его я подобрал в Одессе и теперь в столицу мы с ним двигали вдвоем. Не сказать, что от императора на пенсии была реально какая-то практическая польза в данной ситуации, но кое-каким весом в высшем обществе Петербурга он все же обладал. Лишним такая поддержка уж точно не будет.

Я на секунду задумался над предложением брата и отрицательно покачал головой. Не то, чтобы я всерьез рассчитывал закончить разбор отчета железнодорожного ведомства за первое полугодие именно этим вечером, однако утром будет стоянка в Москве, и нужно выглядеть перед ликующими — как же, покоритель Царьграда приехал — подданными бодрячком. А годы уже не те, чтобы вечером заливаться алкоголем, а утром на первую пару… Впрочем, это немного из другой оперы

События меж тем после Даранельской бойни развивались своим чередом. В первые несколько дней вообще не последовало никакой реакции, — уже постфактум мы узнали о срочной и достаточно логичной после такого провала перетряске военно-морского командования в Лондоне, — островитяне были настолько шокированы полученной оплеухой, что даже формальное объявление войны затянулось чуть ли не на неделю.

Англичан я не боялся. Плохо, конечно, в первую очередь с точки зрения нарушения нашей морской торговли, которое било по кошельку, однако реально ничего британцы сделать нам не смогут. Просто нет точек приложения их морской мощи, — на Тихом океане мы и вовсе сильнее были, — а сухопутная достаточно компактная 150-тысячная армия, размазанная тонким слоем по всему миру, глобально никак соперничать с армией России была не способна.

На море кстати нам было чем ответить островитянам. Соломбальские верфи в мае передали флоту первый парусно-винтовой двух тысячетонный фрегат-рейдер «Варяг», предназначенный для прерывания торговли в океане. Парусное вооружение позволяло ему свободно путешествовать в открытом море, а паровая машина — накоротке уходить от любого преследователя. Это был первый корабль серии, еще четыре штуки в строй должны были войти уже в следующем 1838 и начале 1839 года. Вот тогда британцам станет совсем весело, посмотрим, кто у кого больше крови выпьет.

Вынуждено наступила оперативная пауза. Мы закреплялись в проливах, укреплялись по северному берегу Мраморного моря, переправили две пехотные дивизии на Вифинский полуостров, который в любом случае не собирались оставлять туркам, начали укрепляться в районе Измита. На Кавказе Ермолов без особого сопротивления сумел взять Батуми, а потом при поддержке Черноморского флота — морякам все равно делать было особо нечего, бойня в проливах глобально на расклад сил не повлияла, и Средиземное море все также контролировалось противником — овладел Трапезундом. Одновременно начался политический процесс формирования Армянского княжества, границы которого были пока точно неопределённы. Собственно, с ним вообще пока было вопросов больше чем ответов, однако сама идея мне нравилась, так что работа в выбранном направлении потихоньку двигалась. Пока армянами командовал сам генерал Бебутов, ну а выбор непосредственно князя на Эриванский трон был отложен на «после войны».

Вышла совершенно глупая и парадоксальная ситуация. После реформы вся русская армия была нацелена на возможность максимально быстрых действий от начала войны. Пока те же турки или австрияки потихоньку проводили бы мобилизацию, пополняли бы дивизии до штата военного времени, наши корпуса первой линии уже могли наступать и громить неприятеля по частям. И что же на практике вышло? Войну нам англичане объявили 19 апреля и до начала лета никаких практических шагов в военном плане практически не предпринималось. Мы даже полноценную мобилизацию объявлять не стали: не торопясь пополнили корпуса до штатов военного времени и даже губернское ополчение временно распустили обратно. Просто смысла в его содержании под ружьем не было. Почти полтора месяца война имела форму блокады на море, но с ней мы сделать фактически ничего не могли.

— А это у тебя что? — Александр меж тем, от скуки прикончивший вторую порцию янтарного напитка и теперь слонявшийся без дела по вагону наткнулся на стопку отпечатанных листов формата А2, завернутых в упаковочную бумагу и перетянутых шпагатом.

— Плакаты военные, вернее эскизы, — я дождался пока мне поставят на стол заказанный чай вместе с малиновым вареньем и добавил, — посмотри, интересно твое мнение.

Брат дернул за конец шпагата, развернул упаковочную бумагу и принялся перебирать стопку. Задание на подготовку агитационных материалов я дал своим художникам, как только стало понятно, что от большой войны не отвертеться. Заодно идей им подкинул честно утянутых из будущего. На непривыкшие к тотальной всеобъемлющей пропаганде мозги местных людей плакаты типа «Родина-мать зовет» производили глубочайшее впечатление.

Вообще же художники в основном напирали на освобождение Царьграда и аллегорично изображали тянущиеся к нему руки островитян — предателей веры, которые вновь желают вернуть христианские святыни магометанам.

— А это к чему? — Бывший император повернул в мою сторону плакат на котором мужчина прикладывал палец к губам с подписью «Не болтай!». От краев экрана на него были направлены вражеские — это было понятно по их уродливости — уши.

— Это чтобы наши секреты на ту сторону канала не утекали. А то несмотря на все подписки и угрозы со стороны СИБ любят наши генералы и чиновники языком потрепать в неподходящей компании, — я задумчиво почесал отросшую за день щетину на шее, перед Москвой нужно было позвать цирюльника и побриться. — Хотя нет, вру. Министров, глав департаментов, в общем класса до четвертого примерно мы уже болтать отучили. Штрафами, а иногда увольнением и даже каторгой. А вот те, кто пониже…

Я безнадежно махнул рукой: научить весь легион российских госслужащих следить за языком — это была задача куда сложнее крестьянской реформы. Разве что расстреливать начать направо и налево, так ведь работать будет некому.

— Как-то все это… — Александр покачал головой, но продолжать мысль не стал. В его мироощущении даже император не мог приказать офицеру молчать: классическое «Душа — Богу, сердце — женщине, служба — Отчизне, честь — никому», и вот такие ограничения с точки зрения Александра были именно посягательством на офицерскую честь. При этом и чувство субординации было у него развито очень сильно, поэтому возражать впрямую императору он тоже не хотел.

— В жандармском управлении, — я сделал глоток чая и откинулся на спинку кресла, — есть дело на каждого офицера в армии. Там в том числе ставятся отметки о нежелательных контактах и других вещах, которые вроде бы как не бросаются в глаза, однако, на самом деле, имеют большое значение. Например, вот граф Дарем содержит салон в Петербурге, регулярно дающий великосветские приемы.

— Содержал, — усмехнулся Александр. Граф Дарем — посол Великобритании был выслан из страны с началом боевых действий.

— Ну да, — кивнул я, принимая поправку, — содержал. Так вот все посетители его салона каждый раз тщательно переписывались поименно. И в случае, ежели какой-то офицер, например, посещает такие мероприятия слишком часто, то для него автоматически закрывается путь наверх. Никаких официальных претензий со стороны жандармов или служебных взысканий. Просто новое звание ему не присвоят никогда. Ну разве что он совсем уж выдающийся подвиг совершит.

— Но ведь… — Александр явно был обескуражен такой постановкой вопроса, — это подло. И недостойно!

— Возможно, — я кивнул, — но зато я буду уверен, что никто из моих генералов не разделяет идеи господина Чаадаева о том, что русский народ — второй сорт. И не начнет передавать в Лондон секреты исключительно из желания выслужится перед белым господином.

— И что? Как это спасет от подкупа? — Резонно возразил Александр, — осел груженый золотом открывал и не такие двери.

— Вероятно, — согласился я, — однако это будет дороже и сложнее. Ах да, еще я буду уверен, что такие друзья англичан не придут ко мне однажды ночью с желанием поменять русского императора на кого-нибудь посговорчивее.

Это был удар, что называется, ниже пояса. Александр открыл было рот, но слов подобрать не смог, вместо этого пошел к бару и налил себе еще порцию коньяка. На этом разговор и увял сам собой.

Все резко изменилось 2 июня, когда войну России объявила Франция. Одновременно с этим австрийские войска начали наступление на Бухарест, явно давая нам понять, что собираются подмять под себя если не все Балканы, то как минимум существенную их часть.

Вступление в войну Франции стало для меня лично настоящим ударом. Я до последнего не верил, что Французы с Англичанами сумеют договориться о союзе. Все же это была совсем не та Франция, что в моей истории, совсем иные амбиции и свое мироощущение на политической карте планеты. Тем более что у Карла Х в стране и так было неспокойно, куда еще воевать. Однако тут видимо сыграло давно лелеемое в Париже желание реванша за 1812 год, тем более что в отличии от своего великого батюшки нынешней император французов похвастаться особыми военными успехами не мог. Даже заварушка в Алжире, и та спустя чуть ли не десять, лет была все еще далека от логического конца, и на успех не тянула совершенно.

Ну и масштабная кампания по дезинформации… Мы аккуратно сливали в Париж данные о том, что достигли в разработке орудий нового поколения невиданных раннее успехов и вообще глобально преувеличивали свои достижения на этом поприще. Идея была в том, что Париж трезво оценит свои силы и поостережется ввязываться с нами в полноценный конфликт. Но нет, не получилось, возможно мы где-то передавили, и французское правительство решило, что ждать смысла нет, нужно либо сейчас впрягаться либо окончательно уходить на вторые роли в мировой политике. Ответ тут, собственно, выходил совсем очевидным.

Кроме того как не странно, по здравому размышлению именно внутренние проблемы вполне могли толкнуть Карла на военную авантюру. В конце концов мысль о необходимости маленькой победоносной войны для перекрытия собственных экономических и социальных проблем, она отнюдь не нова. Кто, правда может считать, что война с Российской Империей будет «маленькой и победоносной»?

Ну а причина, по которой французы настолько осмелели оказалась банальна — 12 июня по всей территории бывшего герцогства Варшавского вспыхнуло полноценное восстание. Воспользовавшись тем, что большая часть войск покинула места постоянной дислокации, и выдвинулась к границам, поляки нанесли удар по Варшаве, основным городам привисленских губерний, военным складам и другим стратегическим целям, быстро добившись заметных успехов.

По сути, русская власть теперь держалась в бывшей Польше только в переделах некоторых городов, расположений дивизий и привисленских крепостей таких Молдин и Замостье. Общее число восставших оценивалось Главным Штабом примерно в 50 тысяч человек и постоянно росло за счет иностранных добровольцев и собственно местных поляков. При этом нужно отметить, что крестьянское население в основном отнеслось к восстанию достаточно пассивно, а вот мещане, шляхта — прореженная, но не добитая окончательно — и католическое священство в своей массе приветствовали восстание с полным восторгом.

Как все это могло произойти, почему СИБ прошляпила так давно ожидаемую эскалацию в Польше, и кто вообще во всем этом виноват, еще предстояло выяснить, однако было понятно, что без откровенного предательства не обошлось.

— Ты прав, — после длинной паузы задумчиво произнес Александр, — как обычно прав. И с Константином был прав, нельзя его было в Варшаве оставлять…

С Константином вообще произошла какая-то мутная история. Вместо того, чтобы возглавить борьбу с вылезшими из подполья инсургентами он сначала самоустранился, а потом и вовсе выпустил прокламацию о необходимости реставрации польской государственности.

Не знаю, сам ли брат до этого додумался, было ли это обращение добровольным или сделанным под давлением, да и не важно это.

Важно то, что это был настоящий удар под дых воюющей с внешним врагом родине.

В военном, моральном, дипломатическом и идеологическом плане. После такого афронта мне даже из Берлина пришла недоумевающая телеграмма, с вопросом о том, насколько я вообще могу контролировать своих подданных. С намеком, что Пруссия готова ввести в Польшу свои войска. За долю малую естественно.

Что при этом творилось в западной прессе, и говорить не имеет смысла. Россию буквально смешали с дерьмом, а через Австрийскую границу в Привисленский край полноводной рекой пошла помощь восставшим. Оружие, деньги, печатные материалы, добровольцы. Малый джентельменский набор юного бунтовщика.

— Будет урок на будущее, не стоит полагаться на лояльность родственников, — я только пожал плечами. Шанс подавить восстание в зародыше был упущен, и теперь в сторону Привисленского края из глубины России торопливо выдвигались отмобилизованные в течение весны части. — Только по той причине, что они родственники.

«Порадовали» греки. В течение весны они активно выбивали турок с юга балканского полуострова, успели взять города Ларисса и Тессалоники, и, казалось, никаких проблем с ними не будет. Граница между Грецией и Российской землей была заранее определена по реке Марица, и чтобы ее достичь эллинам нужно было еще дойти до Адрианаполя. Тот, впрочем, в любом случае оставался по нашу сторону разделительной линии. А 27 мая в Афины наведался английский флот, сжег Пирей и высадил десант. Вместо того, чтобы задать англичанам жару, греки быстро подняли лапки вгору и согласились принять Георга графа Кембриджского в качестве короля.

Семнадцатилетний Георг Вильям Фредрик Чарльз был внуком британского короля Георга III и двоюродным братом королевы Виктории. Сам по себе он ничего не представлял по причине молодости и почти мгновенно подписал указ о создании регентского совета, в который попали вельможи из Лондона.

Охренеть не встать! Одним точечным ударом британцы разрушили всю многолетнюю нашу игру вокруг греческой независимости. Понятное дело, что власть Георга I, хоть и признанного оправленными кругами в Афинах в качестве греческого короля, была достаточно шаткой и держалась исключительно на английских штыках, а значит в будущем его можно будет попробовать сбросить… Вот только именно здесь и сейчас это никак нам не помогало.

В целом ситуация складывалась аховая. Мы были на пороге войны со всей Европой — опять — и в том, что на этот раз получится выстоять, у меня были вполне обоснованные сомнения. Тем более, что по дипломатическим каналам приходили весьма тревожные вести из Вены и из Неаполя.

Вроде как в Австрия вполне может полноценно присоединиться к антирусскому альянсу и только торгуется за часть пирога, которая ей достанется. Ну а неаполитанский монарх и вовсе был достаточно ограничен в возможности политического маневра.

Российская армия к этому моменту была распределена таким образом. На Кавказе Ермолов имел около сорока тысяч штыков собственно русской армии еще около восьми тысяч армянского ополчения.

В зоне проливов были сосредоточены три корпуса общей численностью в семьдесят тысяч человек, плюс тысячи четыре военных моряков. Тут за главного был получивший генерала от кавалерии и Георгия 2-ой степени Остен-Сакен. Не то чтобы Дмитрий Ерофеевич был каким-то выдающимся стратегом, но и больших сражений на этом направлении пока не намечалось. Нужно было просто стоять и непущать, на это его немецкой обстоятельности вполне хватало.

На Дунае, прикрывая Фокшанские ворота и перевалы Карпат стояла еще одна армия, примерно той же численности под командованием Паскевича. Русско-австрийскую границу держал фельдмаршал Каменский с четырьмя корпусами, из которых правда только один относился к первой линии.

Для подавления восстания в Привисленский край был назначен генерал Суворов — сын Александра Васильевича, — которому получилось выделить всего 130 тысяч штыков. Аркадий Александрович, получивший чин генерал-лейтенанта в 25 лет откровенно говоря военными талантами батюшки не блистал, поэтому несмотря на прошедшие двадцать лет службы полного генерал выслужить так и смог. При этом полной бездарностью его назвать было тоже нельзя, и для борьбы с бунтовщиками он в целом подходил не хуже, чем любой другой генерал. Ну и конечно мне казалось забавным то, что Варшаву опять — спустя полвека — будет штурмовать генерал Суворов. Была в этом тонкая историческая ирония.

С Польшей в принципе все получилось достаточно паршиво. В мирное время я такому восстанию даже бы обрадовался, поскольку появлялся повод разобраться с местным национализмом раз и на всегда, но вот во время войны… Опять же не было у бунтовщиков каких-то реальных шансов против регулярной русской армии, их разгром был только вопросом времени, причем достаточно ограниченного. Но вот потерянное из-за восстание тыловое хозяйство Западного Военного Округа — это был действительно тяжелый удар. Запасы обмундирования, припасов, оружия, снарядов… Вот их в будущем могло очень крепко не хватать на более важных фронтах…

Еще один корпус прикрывал балтийской побережье, один — защищал столицу и один стоял в Финляндии. Кое-какие части помельче оставались в глубине страны в качестве резерва, плюс тыловые подразделения, плюс имеющиеся в относительно быстром доступе иррегуляры из степных народов, толку от которых в современной войне было чуть. Миллион штыков и сабель, а уверенности в завтрашнем дне нет, хоть ты тресни, такой вот парадокс.

Получалось, что даже мобилизовав все силы — спустя два месяца после роспуска ополчение пришлось собирать заново — русская армия практически не имела лишних резервов. Нужно было решать вопрос о формировании новых полков и дивизий, чего делать, если честно, очень не хотелось в первую очередь по экономическим соображениям. Да и лишнего — да что там лишнего, никакого, фактически — оружия на складах почти не осталось, чем эти новые полки вооружать, было решительно непонятно.

В общем, сложившаяся ситуация вынудила меня прервать полугодичный отпуск-командировку в Царьграде и вернуться в Санкт-Петербург. Все же, несмотря на очевидные преимущества телеграфа, некоторые вопросы можно было решить только лично.

Я большим глотком допил остывший уже чай, поставил на стол стакан в подстаканнике и поднялся с кресла чтобы немного размять ноги. К сожалению скорости, на железной дороге в эти времена были далеко не выдающиеся, и даже литерный императорский поезд из Екатеринослава до Санкт-Петербурга следовал около двух суток.

В этот момент все и произошло. Раздался громкий взрыв — темнота за окнами полыхнула короткой, но яркой вспышкой, — поезд тряхнуло, полетели вперед незакрепленные предметы и детали интерьера.

Все происходит настолько быстро, что картинка перед глазами смазывается, мозг не успевает обрабатывать поступающую через глаза информацию, сознание успевает выхватывать только отдельные кадры. Единственная мысль в голове — «Бомба!!!» — мгновенно улетучивается, когда я, влекомый инерцией, перелетаю через письменный стол и впечатываюсь левым боком в удачно подвинувшийся к стене диван. Все равно что-то отчетливо хрустит — то ли кости, то ли деревянный каркас дивана — и руку простреливает болью.

По ушам бьет свист стравливаемого из локомотива пара и скрежет сминаемого металла. Вагон окончательно слетает с рельсов и перекувыркнувшись — я падаю сначала на ставшую полом стену, прикладываясь затылком о дубовые облицовочные панели, а потом соскальзываю на потолок, пытаюсь за что-то зацепиться руками, но тщетно — съезжает с насыпи. Сверху меня накрывает тем самым диваном, который опять выступает в качестве спасителя. Рядом сыпятся стулья, кувыркается и разваливается на части массивный дубовый стол, с грохотом разлетается осколками ростовое зеркало, стоящее ранее у дальней стены вагона.

В какой-то момент какофония звуков неожиданно стихает. Все что могло упасть уже упало и все что могло разбиться уже разбилось. Сквозь ватную тишину в ушах слышны крики пострадавших, кто-то кричит от боли, кто-то явно матерится.

Я попытался пошевелиться, чтобы вылезти из-под груды наваленных верху вещей, но это была явно плохая мысль. Руку вновь прострелило болью, а сознание начало уплывать.

Последнее, что я слышал, были крики о том, что нужно спасать императора, кто-то кажется начал пытаться забраться внутрь покореженного вагона, звеня при этом осколками оконного стекла и отчаянно матерясь. Впрочем, может это были уже игры воображения, так или иначе с мыслью, о том, что крушение императорского поезда — это какая-то паршивая межмировая закономерность, я постепенно отключился.

Глава 4

Обратно в мир живых я возвращался с большим трудом. Сознание приходило обрывками, из которых сложить цельную картину происходящего вокруг было просто невозможно. Все сигналы от органов чувств с большим запасом перекрывала боль в руке, левом боку и голове. Меня точно куда-то несли, потом везли, сквозь туман пробивались чьи-то голоса, кажется встревоженные, но это не точно.

В себя я пришел уже лежа с своей постели в Михайловском замке, благо потолок своей спальни я способен распознать даже в таком состоянии. Пахло в комнате непривычно. Чем-то аптечным. Обычно в моей спальне пахло совсем по-другому.

Я аккуратно скосил глаза влево — при этом шевелить более крупными частями тела я не торопился, предчувствуя далеко не самые приятные ощущения — и обнаружил сидящую рядом на стуле молодую женщину в белом платье медицинской сестры. Сиделка, увлеченно читала какую-то книгу и обратила внимание на мои робкие движения далеко не сразу.

Тем не менее, едва женщина заметила, что я очнулся, как тут же вокруг началась суета. Появился какой-то неизвестный мужчина в очках и с козлиной бородкой на лице, судя по всему дежурный врач. Он стал меня слушать стетоскопом — производства Харьковского завода резинотехнических изделий, машинально отметил я знакомую конструкцию — потом пытался двигать мне руки и ноги, — только в этот момент я понял, что левая рука у меня «закована» в гипсовую повязку, — и наконец обратился непосредственно ко мне.

— Как вы себя чувствуете, ваше величество? Можете говорить?

— Могу, — попытался ответить я, но из пересохшей глотки вырвался только свистящий хрип. — Воды.

Воду мне принесли, после чего общение пошло более живо.

— В результате крушения поезда, ваше величество, у вас несколько сломанных ребер с левой стороны, сотрясение мозга, и переломы левой плечевой кости. Кость мы собрали, — доктор развел руками, — однако есть вероятность повреждения сустава, и тогда боюсь подвижность руки полностью восстановить не получится. В остальном — постельный режим на ближайшие две недели, отдых, обильное питание, никакого алкоголя. Потом, когда снимем гипс — массажи, и специальные упражнения для разработки конечности.

— Понятно, — я откинулся на подушки и закрыл глаза. Становиться инвалидом в сорок лет совсем не хотелось, а на местную медицину особых надежд не было. Нет, она, конечно, сделала огромный шаг вперед, по сравнению с тем, что было тридцать лет назад, однако все еще оставалась на достаточно примитивном уровне. — А что с Александром?

— Хм… — Врач явно смутился, — прошу прощения, ваше величество, однако этого я вам сказать не могу. Доктор Ардент, как ваш лейб-медик, строго-настрого запретил сообщать вам любые новости о происходящем снаружи, боюсь я не могу взять на себя ответственность и нарушить данное указание.

Понятно, что с братом все плохо. Если бы было хорошо, такую новость не запрещали бы озвучивать. Вот только насколько плохо…

— Я хочу видеть наследника. Как можно скорее.

— Его высочеству отправили сообщение о том, что вы очнулись, как только это произошло, — пожал плечами врач. — Он обещал прибыть, как только сможет. Цесаревич в связи со случившимся исполняет обязанности регента, поэтому…

— Понятно, — я машинально кивнул и тут же скривился от накатившей дурноты. Сотрясение давало о себе знать давящей со всех сторон головной болью, плывущими кругами перед глазами и тошнотой. — Война ждать не будет, даже если император слег в постель. Тем более ждать не будет.

В тот день ко мне больше никто и не пришел в итоге. Просто доктор накапал мне каких-то капель с пряным запахом, от которых я вскоре мягко провалился в сон. Учитывая мое состояние — далеко не худший вариант.

Зато уже на следующий день потихоньку начали пускать посетителей.

Первым пришел старший сын. Саша выглядел странно. Осунувшийся, с темными мешками под глазами и весь какой-то всклокоченный — как будто это он, а не я с поломанными костями в постели уже который день лежит. Сердце тут же предательски заныло в ожидании дурных вестей.

— Что случилось?

— Мама! — Саша рухнул на стоящий рядом с кроватью стул и явно с трудом сдерживая слезы принялся рассказывать.

Оказалось, что атака на императорский поезд — а крушение произошло именно вследствие подрыва заложенной под железнодорожное полотно бомбы — была синхронизирована с еще одной акцией. На следующий день уже в Питере на кортеж в котором ехал наследник, императрица и старшие дети было совершенно нападение. Под колеса кареты неизвестный террорист метнул бомбу, явно в надежде лишить страну еще и цесаревича, но не угадал с порядком передвижения. Бомба взорвалась под той каретой, в которой сидела Александра с Машей.

— Мама погибла, а Маше осколком раздробило кость правой ноги, — было видно, что слова даются сыну с большим трудом.

В общем, буквально за два для императорская семья лишилась двух членов — Александр, как оказалось погиб при крушении поезда — а еще двое получили тяжелые ранения.

— Кто? — Мгновенно пересохшим горлом спросил я, — кто это сделал.