Под грозой и солнцем

С начала снегопада прошло всего три недели, но снега в лесу было уже по колено. Стоял крепкий мороз. По ночам гулко трещал лед на лесных озерах.

Взвод сержанта Куколкина снова шел на задание.

Толстый иней покрывал ветви деревьев. Иней был на бровях и усах бойцов. Ледяные сосульки висели на капюшонах маскировочных халатов.

Три недели учебы не прошли даром. В прошлый раз этот же взвод неуверенно и медленно пробивался сквозь лесную чащу. Теперь бойцы легко скользили на лыжах, давая им полную волю под гору. И в этом стремительном беге не одному бойцу приходило желание обернуться и крикнуть что-нибудь озорное, веселое мчащемуся за ним товарищу.

Под вечер отряд достиг знакомой дороги к озеру. Солнце быстро садилось за лес. На морозном небе зажигались одиночные звезды. Звезд появлялось все больше и больше, и вскоре на небе отчетливо выступил Млечный путь. Холодно светил молодой месяц, скупо освещая лесную дорогу.

Куколкин шел впереди, точно придерживаясь намеченного маршрута. За ним шли Ларинен и Торвинен, недавно назначенный командиром отделения.

Болото осталось слева. Бойцы достигли поросшей соснячком высоты и заняли здесь оборону.

Отделение Торвинена стало спускаться к озеру Лохкоярви — надлежало как можно ближе подобраться к охранению неприятельского саперного батальона.

Почти у самого озера разведчики заметили скрытые деревьями землянки и небольшой деревянный барак. Возле землянок ходил часовой.

Торвинен считал теперь своим неоспоримым правом выбрать место для засады по собственному усмотрению. Густой кустарник, к которому он подвел свое отделение, был, по его мнению, наиболее подходящим местом для этой цели. Ларинен одобрил позицию.

Бойцы залегли в снегу. Началось томительное ожидание.

В тишине леса слышно было только потрескивание деревьев да поскрипыванье снега под ногами часового.

Часа через два сменился караул. Новый часовой был флегматичный человек — он подолгу стоял не двигаясь и, казалось, разглядывал звезды. Потом, словно вспомнив о холоде, спохватывался и начинал дико подпрыгивать на месте, подплясывать и размахивать руками. Затем снова забывался и уныло глядел в небо.

Слева донесся шорох скользящих лыж. Небольшой отряд финнов возвращался, по-видимому, из далекого похода. Солдаты шли коротким шагом, лениво отталкиваясь палками.

— Стой! Пароль! — крикнул часовой, заметив лыжников.

— Затвор! — последовал ответ, и лыжники скрылись за поворотом пути.

Первая часть задания была выполнена — пароль стал известен разведчикам. Теперь следовало приступить к операции.

Вот часовой перестал разглядывать небо и принялся прыгать и размахивать руками, желая согреться. И тогда бойцы Торвинена бесшумно отползли от кустов и скрылись за ближайшими деревьями. Там, встав на лыжи, спокойным шагом направились прямо на часового.

— Пароль! — тревожно крикнул часовой.

Ларинен небрежно ответил по-фински:

— Затвор.

— Какого подразделения? — с еще большей тревогой спросил часовой у незнакомых людей в белых маскхалатах.

— Не ваше дело!

— Но все-таки? — сказал часовой, всматриваясь в идущих.

— Часовому не положено разговаривать на посту! — прикрикнул Ларинен.

Пытаясь опознать кого-нибудь из лыжников, флегматичный финн стал приближаться к бойцам, но тут Торвинен, подавшись вперед, коротким и ловким ударом свалил его. Все было кончено в несколько секунд, без малейшего шума. Куколкин отдал приказ выступить всему взводу. Через две минуты разведчики достигли уже поляны перед землянками и бараком.

Казалось, все могучие и тайные силы, что скрывались в дисках автоматов, вырвались теперь наружу. Еще недавно безмолвный лес наполнился грохотом выстрелов и визгом пуль.

Финны яростно отстреливались из окон барака. Но бойцы Торвинена ворвались в барак со стороны озера. Частые взрывы ручных гранат на некоторое время приглушили треск автоматов. Из барака повалил дым. Вскоре в одном из его окон появилось закопченное лицо Торвинена.

— Здесь все в порядке! — крикнул он.

Между тем бой не утихал. Финны открыли огонь по бараку из соседней землянки.

— Гранаты давай! — крикнул Вейкко.

Но кто-то опередил его приказ — тяжелый взрыв потряс всю землянку. Ларинен вместе с бойцами тотчас ворвались в нее. Сквозь пыль и пороховой дым ничего нельзя было разобрать. Какие-то бутылки катались под ногами бойцов, в углу кто-то стонал и хрипел.

Ларинен направил свой автомат в угол землянки.

— Не трать патронов, товарищ политрук! — крикнул Торвинен, вбежавший в землянку. — Они уже не встанут. Гляди — вино пили, ужинали. Не ждали нас.

И в других землянках схватка продолжалась недолго. Барак горел. Пламя подымалось высоко, разбрасывая яркие искры в темное звездное небо. Стрельба утихла.

Бойцы собирали трофейное оружие. Три «языка», крепко связанные по рукам и ногам, лежали у крайней землянки.

— Ну, кажется, все, — усмехаясь, сказал Куколкин. — Теперь никто не скажет, что мы зря по лесу прошлись. Кое-что сделали, товарищ политрук, а? — Куколкин весело подмигнул: — Привыкаем понемногу воевать по всем правилам. Ну, а теперь скорее домой…

Приближалась весна. Воронки от снарядов наполнились водой. Из-под снега то тут, то там выступали цинковые, насквозь простреленные патронные ящики и разбитые снарядами повозки. На месте сгоревшего дома торчали обуглившиеся бревна и черные от копоти и огня камни.

У этих печальных руин кончались траншеи. Здесь, укрытый бревнами, стоял пулемет, нацеленный на высотку, где были финны.

Куколкин и Ларинен сидели на досках, устланных соломой. Греясь под мягкими лучами весеннего солнца, друзья безмолвно наслаждались тишиной и покоем.

— Помнишь Матвеева? — спросил вдруг Ларинен. — Вчера открытку от него получил. Уже выписался из госпиталя и теперь на военных курсах. В лейтенанты выйдет.

— Это он правильно сделал. Дельный будет командир.

— Из таких толк выходит. Конечно, он еще суетлив немного, но…

Где-то вдали, за перелеском, раздалась автоматная очередь. Куколкин и Ларинен насторожились.

— А ведь это в той стороне, куда Торвинен пошел, — с тревогой заметил сержант.

Однако выстрелов больше не было.

Торвинен лежал в снегу возле ели и, раздвинув густые ветви, смотрел на вражескую высотку.

— Ну и дисциплина у них, — ворчал он. — Уже давно должны сменить часового, а он все еще торчит на своем месте. Тоже вояки называются!

Трое бойцов плотно прижимались к снегу рядом с Торвиненом. Они тоже пристально следили за часовым.

Наконец вдали показалась смена. Финны шли по ходу сообщения, и часовой, не дожидаясь, пока его место займет другой солдат, направился навстречу смене.

Воспользовавшись моментом, Торвинен быстро пополз вперед под прикрытием деревьев и кустарников. Бойцы ползли за ним так же бесшумно и быстро.

Теперь до часового оставалось не более пятнадцати шагов. Открытую полянку нужно было преодолеть молниеносным рывком.

Торвинен долго следил за часовым, выжидая удобного момента. Но вот за спиной, из глубины тыла, раздался приглушенный артиллерийский выстрел, и снаряд, просвистев над головой, разорвался во вражеском окопе, шагах в десяти от часового.

Часовой стремительно бросился на землю и уткнулся лицом в снег. И в ту же минуту на него навалились бойцы Торвинена.

Очевидно, думая, что снаряд засыпал его землей, часовой застонал и еще глубже зарылся головой в снег. Бойцы поспешно скрутили ему руки и заткнули платком рот. Увидев бойцов, финн задрожал и замотал головой, словно моля о пощаде.

— Не бойся, будешь жить, только не дури, — прошептал ему Торвинен по-фински.

Бойцы и пленный поползли назад от окопа. Быстрее всех полз пленный, опасаясь тревоги со стороны своих. И действительно, там его хватились, финны закричали, затараторили. Несколько солдат, выскочив из окопа, бросились в погоню. Они не стреляли, боясь, видимо, убить своего.

Момент наступил серьезный. Торвинен, наскоро пристроившись у вывороченной с корнем ели, крикнул бойцам:

— Доставить пленного в полк! Идите… Я приказываю…

Увидев, что бойцы мнутся, не решаясь оставить его одного, Торвинен повторил приказ:

— Выполняйте… Я — старший!

Он нажал на спусковой крючок автомата и сквозь дым увидел, что финны в нерешительности залегли за кустами.

Шли минуты. Торвинен, стреляя, начал отползать назад. Но тут что-то зашумело, запело над самым ухом. Яркое пламя ослепило его, ему показалось, что ближние ели закачались и стали падать.

Граната разорвалась, и тотчас наступила тишина. В этой безмолвной тишине Торвинен не услышал ураганного огня, открытого по врагу взводом разведки. Он не увидел, как Ларинен и Куколкин склонились над ним. Не почувствовал, как Куколкин поднял его на руки, словно ребенка, и понес к своим. И не слышал слов старого сержанта, который сказал подбежавшим санитарам:

— Я сам понесу его. Он в помощи уже не нуждается.

Весна не сразу вступила в свои права. На дворе снова разбушевалась метель. Ветер выл и стучал в трубе железной печурки. В ответ ему сухие смолистые дрова весело гудели за дырявой заслонкой. Где-то далеко прогремел одинокий разрыв орудийного снаряда.

Сегодня Куколкин и Ларинен последний вечер проводят вместе. Завтра утром Вейкко покидает фронт — его отправляют на краткосрочные курсы.

Что их ждет впереди? Вряд ли Вейкко встретится со старым сержантом. Вряд ли военные пути сведут их снова вместе.

Куколкин разлил вино по кружкам.

— Выпьем, Вейкко! За тебя! За встречу!

Помолчали, прислушиваясь к завыванию ветра. Куколкин спросил:

— Ну вот, допустим, кончится война… Ты поедешь к своим друзьям в Петрозаводск?

— Нет, они теперь не в Петрозаводске, — ответил Ларинен. — Муж Тамары еще перед самой войной получил назначение в город Сердогольск. Он теперь там главным инженером на заводе.

Вейкко подошел к двери и поплотнее прикрыл ее. За дверью бушевала метель. В трубе печурки завывал ветер. И где-то далеко в темноте рвались снаряды.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Немцы стремительно продвигались к Сердогольску, как клещами, охватывая его с двух сторон.

Все отчетливей становилось громыханье орудий. В городском парке дымили полевые кухни. С заводских железнодорожных путей днем и ночью доносились гудки паровозов, стук и скрежет вагонов. По улицам на восток мчались грузовые машины с женщинами, детьми, корзинами, узлами.

Утром Тамару Николаевну Торопову вызвали на железнодорожную станцию, расположенную в девятнадцати километрах от города. Там после воздушной бомбежки было немало жертв, требовались хирурги.

Почти двое суток Тамара Николаевна провела на станции. На обратном пути она торопила шофера, умоляла ехать побыстрей.

Грохот обстрела усиливался с каждой минутой. Теперь снаряды рвались уже в самом городе.

Торопова поспешила в больницу, но палаты были пусты — эвакуация больных закончилась еще ночью.

В горздравотделе она нашла записку от мужа. Записка была написана торопливым почерком.

«Тамара, — писал он, — я еду в эшелоне со станками нашего завода. Не смог дождаться тебя. Еду вместе с Лидой. Когда вернешься в город, сразу же беги на завод. Там найди шофера Федора — он тебя подвезет к самому эшелону. Спеши! Валентин».

Почти бегом Торопова направилась к заводу, на ходу вновь и вновь перечитывая записку. Но еще издали она увидела, что завод горит.

Она подбежала к воротам и остановилась, не зная, что предпринять. Завод был охвачен огнем, но никто не тушил пожара. Бурное пламя высоко поднималось в туманное, серое небо. Над корпусами выли снаряды и рвались где-то далеко позади.

Тогда Тамара Николаевна побрела домой. Едкий дым и пыль застилали улицы. Тяжелые взрывы потрясали дома. Но она, казалось, ничего не замечала вокруг. Мучительно сверлила мысль: «Машины нет, завода больше нет, мои уехали…»

Тамара подошла к своему дому и стала медленно подниматься по лестнице. Подошла к дверям квартиры. Остановилась в нерешительности. В самом деле, зачем ей теперь идти домой? Дома никого нет… Но тут новый и совсем близкий взрыв потряс дом.

— Мама! Мамочка… — услышала она в эту же минуту.

Тамара рванула дверь и вбежала в комнату. Забившись в угол и закрыв лицо руками, сидела ее Лида, оглушенная взрывом.

Мать подбежала к дочери, крепко прижала ее к груди, не находя в себе сил спросить, почему Лида здесь, почему не в эшелоне, не с отцом.

Плача, Лида заговорила:

— Ну вот, я знала, что ты домой придешь… Я не хотела без тебя ехать…

— А папа где? — тихо спросила Тамара.

— Папа посадил меня в вагон вместе с какой-то тетенькой и сказал, что сам он пойдет в другой вагон, где станки. Но мне стало страшно, что тебя нет. Я вышла из вагона и пошла искать папу, чтоб вместе с ним поехать за тобой. А тут поезд пошел, и я осталась. Побежала домой. И вот жду тебя…

Тамара молча поцеловала дочь. А та спросила:

— Мы сейчас поедем? Да?

Мать вздрогнула от этого вопроса и словно про себя проговорила: