Под грозой и солнцем

Лес опять был охвачен огнем. Вихри искр и тучи дыма поднимались в сумрачное небо. Над головами с грохотом рвались снаряды. Красно-голубые вспышки на миг зловеще освещали деревья.

Люди отходили в глубь леса, перескакивая через кусты и стволы вырванных с корнем сосен. Кругом бушевало пламя и грохотало.

Кто-то крикнул:

— Окружены!

Кто-то побежал вправо, и туда же побежали остальные. Ларинен кинулся за ними.

Но и здесь с неистовым треском рвались мины. Люди бросились влево. Они бежали сквозь дым, налетая друг на друга и на деревья.

Позади раздался громкий окрик Куколкина:

— Эй, дьяволы, кто лопатку обронил?

Бойцы обернулись. Помахивая солдатской лопаткой, Куколкин снова крикнул:

— Ну, чем он, дурак, могилу будет себе рыть, когда ноги протянет?

Насмешка сержанта остановила бойцов. Они огляделись, рассмеялись. Вейкко тоже рассмеялся и присел на траву вместе с другими. Теперь всем казалось смешным, что они бежали сломя голову и толкали друг друга, когда о близости врага говорили лишь снаряды да свистящие мины.

Ларинен нащупал рукой чехол своей лопатки, чтоб убедиться — здесь ли она.

— Где же наш Матвеев? — спросил Куколкин. — Тоже, наверное, за зайцами погнался?..

Ларинен встал и пошел вдоль опушки леса, разыскивая Матвеева.

Вдруг кто-то коснулся его плеча. Ларинен обернулся и увидел Матвеева.

— По правде сказать, я даже мальчишкой так не бегал, когда сосед заставал меня в своем саду на яблоне, — смеясь сказал Матвеев.

Неужели здесь когда-нибудь рос можжевельник и вереск? Повсюду хаос, воронки от снарядов, оголенные почерневшие камни и пни, расщепленные какой-то страшной силой.

По пять раз в день после яростных артиллерийских подготовок противник бросался в атаку. Сгорело все, что только может гореть. Но камень, песчаный вал и вырытые в земле огневые точки устояли. Батальон удержал за собой эти развороченные и печальные теперь высоты.

Сегодня было тихо. На почерневших камнях, покуривая, сидели Куколкин и Ларинен.

Вдруг кто-то из бойцов крикнул:

— Торвинен идет!

По оголенному склону спускался Пекка Торвинен, оборванный, грязный, но с винтовкой за плечами. После боя он отстал от своих и заблудился в лесу.

Командир батальона решил довести до сведения штаба дивизии о случившемся, но связи с дивизией не было, а боец так горячо просил дать ему возможность искупить свой проступок, послать его на передовую, что ему разрешили.

«Растерялся парень, — подумал командир. — Необстрелян, неопытен…»

Но товарищи пока косо посматривали на Торвинена — не струсил ли?..

На следующий день роты получили приказ построиться на восточном склоне высоты.

— Неужели опять будем драпать? — с деланной оживленностью проговорил Торвинен, который суетился больше всех, подбегая то к одному, то к другому бойцу.

Никто не ответил, и только сержант Куколкин сердито покосился на него.

Роты бесшумно покидали высоту. По пути к ним присоединились автоматчики, вернувшиеся с разведки.

Ларинен шел рядом с Матвеевым, которому строго приказал ни на шаг от него не отлучаться. Позади, согнувшись под тяжестью пулемета, плелся нескладный Андрей Монастырев. Рядом с ним шагал Торвинен.

— Только бы это не было отступлением! — громко повторил он и опять не получил ответа.

День был знойный, душный. Хотелось пить, хотелось хотя бы на миг присесть на кочку, освободиться от режущего плечо ружейного ремня, прислониться к дереву. Но командир роты все не давал приказа о привале. Он упорно шел вперед, прислушиваясь к шуму леса и поторапливая отстающих.

Миновали горелый лес. Вступили в густой ельник. Здесь ноги утопали в мягком мху и свежий ветерок приятно обвевал потные, обожженные солнцем лица.

Бойцы шли молча, старательно обходя поваленные деревья, сухие ветки и кучи хвороста.

Внезапно впереди раздалось троекратное щебетанье птицы. То был условный сигнал головного дозора. Взводы с ходу развернулись в боевые порядки и замедлили движение.

Пекка Торвинен необычайно оживился. Проворно перепрыгивая через валежник и кочки, он с беспокойством поглядывал по сторонам.

Их рота залегла у дороги. Торвинен расположился было за корягой, но, заметив, что она находится слишком далеко от дороги, подался вперед, поближе к обочине. Он прилег за поваленную сосну, и теперь его почти невозможно было разглядеть среди густых веток. Но и это место не удовлетворило Торвинена. Он приподнялся и стал глазами искать более выгодную позицию.

— Не возись! — негромко крикнул ему Куколкин. — Выбрал место и лежи!

С той стороны, откуда ожидали врага, не доносилось ни одного выстрела. Бойцы, лежа за своими укрытиями, стали понемногу осваиваться. То там, то здесь раздавались смешки, шутки.

Тревога была напрасной — на этот раз роты не встретились с противником.

Торвинен с недовольным видом вышел из своей засады.

И вот снова светлый вечер, спокойный и свежий. Чуть пахнет гарью. Вейкко Ларинен безмолвно лежит возле пулемета рядом с Матвеевым. Молодой геолог тоже молчит, не решаясь прервать раздумья Вейкко.

— В это время года, — неожиданно начал Ларинен, — я обычно бывал в отпуску…

Матвеев улыбнулся:

— Я тоже вот вспомнил Крым… Ялту…

— Да, не ценили мы всего, что имели, — вздохнул Ларинен.

Матвеев поднялся и сел:

— Нет, нельзя сказать, что я не ценил того, что было. Просто хотелось сразу семимильными шагами пойти по жизни. Какая-то постоянная жадность томила… Хотелось всего добиться, все осуществить!

Улыбаясь, Ларинен сказал:

— Не всякому дается это…

— Вот и мне многое не удавалось, — вздохнул Матвеев. — Мне ведь уже двадцать четыре, и, казалось бы, пора что-то сделать…

— А ты в малом старайся видеть большое, — сказал Ларинен, — а то, чего доброго, при твоей торопливости и большие дела превратятся в малые…

Неожиданный грохот ручных и противотанковых гранат прервал разговор.

В тылу внезапно завязалось сражение. Казалось, что оно бурно приближается к дороге, у которой за кустами лежали наши пулеметчики. По цепи передали приказ — приготовиться к бою.

Вскоре из-за ельника, вправо от дороги, вынырнули передовые цепи врага и с ходу пошли в атаку. Но огонь засады был тяжел и точен — противник отступил так же поспешно, как и приблизился.

Ларинен, смахнув со лба капельки пота, лег на землю, буркнув:

— Не ко времени начали мы с тобой разговор…

Снова частые выстрелы раздались на правом фланге.

— Нет, не дадут поговорить, — сказал Матвеев.

Выстрелы и взрывы гранат участились. Это противник, перестроившись, сделал новый бросок. Было видно, как мелкие группы перебегали дорогу, стремясь закрепиться в нейтральной полосе леса между засадой и тыловым охранением.

— Гляди, гляди, куда они метят! — указал Ларинен Матвееву и яростно нажал на спусковой крючок пулемета.

Сержант Куколкин лежал метрах в десяти от них. Он стрелял редко и только по видимой цели, по выбору.

— Патроны поберечь! — крикнул он пулеметчикам. — Всех соро́к все равно не перебьете.

Что-то громко кричал Торвинен, но голос его заглушали выстрелы.

Сражение в тылу разгоралось, и тыловому охранению приходилось, видимо, не легко.

Командир роты приказал выдвинуть пулеметы на правый фланг. Это распоряжение тотчас изменило обстановку. Пулеметы теперь в упор били по врагу, вынуждая его отходить. Вражеская атака захлебнулась.

Снова внезапно наступила тишина. Но это была тревожная тишина. Противник где-то у леса навис над ротой.

— Славно отбили атаку, — тихо проговорил Матвеев, вытирая лицо.

Ларинен и Матвеев лежали у своего пулемета, почти не двигаясь. Усталость сковала их после волнений боя.

Тяжелая дремота охватывала Ларинена, однако спать нельзя: противник снова может броситься в атаку.

Пытаясь побороть сон, Матвеев обратился к Ларинену, продолжая начатый разговор:

— Я все о себе да о себе. Ничего даже не спросил о твоей жизни, Ларинен.

— У меня все хорошо, — нахмурившись, ответил Вейкко.

— Ты ведь из Петрозаводска, кажется?

— Да.

— А семья есть?

— Мать. Отца убили в гражданскую.

Ларинен отвечал коротко, скупо, неохотно. Матвеев словно клещами вытягивал из него слова.

— Ну, а что у тебя есть? — спросил Матвеев.

— Большая дружба есть…

— Дружба с женщиной?

— И с ней и с тем человеком, за которого она замуж вышла.

— Замуж вышла? И ты уступил ее другому?

Чуть усмехнувшись, Ларинен ответил:

— Не такой она человек…

— А ты давно с ними знаком?

— Удае много лет. Дочка Тамары Николаевны уже в пятый класс перешла. Сама она врач…

Пригибаясь к кустам, к ним подошел сержант Куколкин:

— Командир роты прислал связного — требует двух смелых и толковых бойцов для посылки в тыловое охранение. Одного я наметил — Матвеева. Посоветуй, кого еще послать? — спросил Куколкин Ларинена.

— Пекку Торвинена, — ответил Ларинен.

Торвинен, услышав свою фамилию, подошел ближе:

— Разрешите мне…

— Тебе? Ну, ладно. Но помни — не оплошай…

Матвеев и Торвинен скрылись за кустами. Ларинен сказал сержанту:

— Что ж ты у меня помощника отобрал? Ведь одному не справиться?

— А я тебе Монастырева дам, — пообещал Куколкин.