Омытые кровью

– Что ты такой сегодня потерянный, Гордей? И почти неделю тебя не было. Ну-ка, рассказывай, что случилось.

Гордей опасливо глянул на меня. Потом снова уткнулся глазами в пол. И вдруг его затрясло. Он часто и глубоко задышал.

– Что с тобой, Гордеюшка, родненький? Ты же сам не свой, – ласково проворковала Варя, усаживая юродивого на табуретку. – Сейчас таблеточку дам. Чайку налью. И ты расскажешь нам, что случилось.

– Я… Я… Я видел его!

– Кого?

– Убийцу!.. Ты тоже видел! – Он яростно поглядел на меня. – Ты же рядом был!

– Где? Когда? – не понял я.

– Машина большая, рычащая… Большие такие военные. Они вели… Вели убийцу…

Сердце мое екнуло. Похоже, он говорил об освобожденном налетчике Папуасе.

– Это конвой которого привез? – спросил я.

– Конвой? – произнес он, будто пробуя на вкус, слово. – Солдаты. Ружья!

– И кого же тот человек убил?

– Он… Он деда моего шашкой рубил. Я запомнил. Я все помню! Шашкой! Наотмашь!

Он затрясся и уронил лицо в ладони.

Я кивнул Варе. Мы вышли в коридор, и там я спросил ее негромко:

– Он не фантазирует?

Она была бледная и смотрела испуганно:

– Он никогда не врет. И не фантазирует.

Значит, что выходит? Беглый налетчик Папуас служил в отряде кровавого есаула Носовского? О какой загиб!

Вернувшись в процедурную, я положил руку на плечо юродивого.

– Ты не переживай, Гордей. Мы его найдем. И он за все ответит…

Глава 17

Из окна кабинета, располагавшегося на шестом этаже, открывался приятный взору вид. Можно было всласть полюбоваться на широкий проспект, сквер с памятником героям Революции, солидные многоэтажные здания с атлантами, балконами, прочими архитектурными излишествами и на областной театр, такую уменьшенную копию столичного Большого.

Люблю солидные города с высокими богатыми домами и вот такими широкими проспектами, по которым звенят трамваи, снуют извозчики, подводы и таксомоторы. Наш облцентр, конечно, не Москва, но тоже внушает почтение. Но пока мне сие великолепие недоступно, так что приходится тянуть лямку в глухой провинции. Но где мои годы! Вознесусь и я в административные выси. И ждет меня не дождется кабинет вот в этом самом здании областного полпредства, а потом и в Москве. Может, не так скоро, как хотелось бы, но я парень покладистый, могу и потерпеть, если не слишком долго. Как сейчас говорят – здоровый карьеризм.

Я оторвался от вида из окна и вернулся к беседе. Хозяин кабинета, начальник Секретного отдела полномочного представительства ОГПУ Дмитрий Воробьев был невысок, по телосложению походил на портового грузчика, с могучими плечами, рублеными чертами лица и умным взглядом. Человек энергичный, резкий и цепкий, он напоминал мне Раскатова. Одного поля и времени созревания ягодки. И сейчас он бушевал, как океанский девятый вал – прямо по классике, по Айвазовскому.

– Артем Дубинин, старший урядник есаула Носовского! В руках у нас был! Как мы эту сволочь проглядели?!

Еще в бытность свою ЧК вела дело по зверствам, учиненным карательным эскадроном Носовского. Собрали достаточно много свидетельств его жестоких преступлений. А также поименно знали «героев», на некоторых были четкие описания и фотографии. Вот только арестовать никого так и не смогли. Считалось, что почти весь эскадрон сгинул в лесах под ударами Красной армии.

Получив сведения от Гордея, я зарылся в документы. Кстати, по ним отец юродивого числился не убитым, а пропавшим без вести – казаки просто увели его вместе с другими односельчанами, и больше их никто не видел. В общем, у нас в отделе имелись не только описания, но и фотографии некоторых душегубов из эскадрона. Была и фотография старшего урядника Артема Дубинина. Увидев ее, Гордей ткнул в нее пальцем и закричал:

– Он!

Я внимательно присмотрелся к фото. Ну да, этот человек и пребывал в нашей камере задержанных. И сверлил меня недобрым взором. Дубинин, он же уголовник по кличке Папуас, он же, по нынешним документам, Овсянников Кирилл Петрович. Со времен фотосъемки разжирел, раздался в плечах, постарел на восемь лет. Но, в принципе, вполне узнаваем. Вот с этими вестями я и отправился в область. И теперь обсуждаю вопрос с начальником ключевого оперативного отдела полпредства.

Воробьев ударил кулаком о ладонь и воскликнул:

– И ведь сбежал!

– Помогли сбежать, – поправил я. – Вопрос, кто и как.

– Ты-то сам как полагаешь? – покосился на меня начальник отдела полпредства. – Вижу, голову ломал. Думы думал. И что надумал?

– Да ничего особенного не надумал. Одни вопросы.

– Говори. Хороший вопрос порой десяти ответов стоит.

– Что у нас за карикатура получается, – вдохновенно начал я. – В области орудует бывший казак-каратель Шустов. Уже год безустанно пашет бандитскую ниву, при этом творит что захочет. И никуда отсюда не собирается. В это же время в область проникает еще один каратель из той же белогвардейской шайки-лейки – некто Дубинин. На этот раз вместе с ватагой известных налетчиков-гастролеров.

– Думаешь, люди Севы Вертопраха на воссоединение с Атаманом шли? – кинул на меня внимательный взгляд Воробьев.

– ЧЗ – это не челябинский завод, а черт знает… Шайка Вертопраха попалась случайно. Три месяца Дубинин сидел в кутузке. Всячески извивался. Отрицал свое участие в налетах. И тут начало проявляться его участие в одном эпизоде. Да и то доказуемо или нет – вопрос. И вместо того чтобы дальше морочить уголовному розыску голову, он тут же выдает наколку на схрон. Притом так выдает, что оперативники обязаны проверить. А это выезд на место.

– А там уже ждет засада, чтобы его освободить.

– Именно так. Но как так вышло?

– Значит, связь у него была из камеры с теми самыми подельниками на воле, – уверенно произнес Воробьев.

– Думаете, малявами обменивались?

– Или кто-то деловой рядом с Дубининым был, – предположил начальник отдела.

– Тогда надо поработать по тюрьме, – предложил я.

Воробьев заметно приободрился:

– Молодец, уполномоченный. Хорошо вопросы научился задавать.

Да кто б сомневался. Расту не только в собственных глазах, но и в глазах старших товарищей. А поэтому закину еще один шарик в лузу:

– Ну это еще не все моменты. Я перед этим материалы читал по золотому обозу.

– И что там интересного?

– А интересно то, что есаула Носовского, когда он обоз в шахтах прятал, сопровождали двое казаков.

– И один из них Дубинин? – тут же уловил суть Воробьев.

– Так точно.

– Значит, люди правду говорят. Шустов все же за золотом здесь охотится. И подтягивает к себе всех тех, кто мог хоть что-то знать о местоположении клада. Хотя верится в такое с трудом.

Воробьев задумался, что-то прикидывая про себя, потом просветлевшим взором посмотрел на меня узрев перед собой человека, на которого можно свалить самую кропотливую работу.

– Александр Сергеевич, дорогой. Вот что, ты копай тюрьму. Полномочия, людей в помощь – все тебе дам. Только там правильные свои вопросы тоже позадавай. Глядишь, что и выплывет…

Глава 18

Тюрьма и воля. Две стороны одной медали. Ибо без тюрьмы воли даже на воле не видать, а только одна анархия. А с анархией нам не по пути. Так что все государства, и наше не исключение, нуждаются в таком филиале ада на своей территории – тюрьме. Чтобы собирать там в кучу всяких чертей и их прихлебателей, а также заблудшие души.

Областная тюрьма со странным народным названием «Раздолье» располагалась в казематах восемнадцатого века, с башенками, толстыми стенами, колючей проволокой. Там мотали срок приговоренные, а в отдельном крыле содержались следственно-арестованные. И там, конечно, представители администрации мне были не рады. Даже в некоторой степени испуганы. Оно и понятно – в свой огород ОГПУ пускать было неохота, потому что в таком учреждении куча разных кулуарных секретов и грязного белья, которое не хочется выставлять напоказ. И у сотрудников было опасение, что именно этим я и займусь. Тем более в полпредстве мне выдали устрашающую бумагу, по которой я мог перевернуть все это хозяйство вверх тормашками.

Но мне было наплевать, как там с воли передачки передают, за мзду малую свидания устраивают. Меня это интересовало только в одном разрезе – как до сидящего три месяца в кутузке фигуранта дошли инструкции с воли. Вопросы в русской классической традиции: кто в этом виноват и что с ним делать?

Заместитель начальника кутузки по оперативным вопросам был жутко вертким, ушлым и хитрым жуком – другие в подобных учреждениях не выживают. Меня он сразу возлюбил как брата и готов был разбиться ради меня в лепешку, лишь бы я побыстрее умотал из его владений. Выслушав о моих печалях, он объявил:

– Тебе самому в наши дела лезть бесполезно – никогда не разберешься. А я обещаю, что все тебе узнаю. Ты пока по городу походи. Пива попей – оно у нэпманов покамест еще есть. Кепку себе купи или шляпу, а то с непокрытой головой ходишь.

– Картуз, – усмехнулся я.

Ясное дело, я все же попытался влезть во все закоулки, но тюремный оперативник был прав – фиг разберешься в этом винегрете.

Оперативник обещание сдержал. И через пару дней в своем полутемном кабинете с узкими окнами-бойницами положил передо мной на стол фототаблицу – изображения в фас и профиль ничем не примечательного, совершенно серого, немного похожего на крысу мужчины лет сорока.

– Ежи Вуйтович, мелкий жулик и спекулянт. Поляк. Родом из Сувалкской губернии, что в Польше. Жил в Западной Украине. Последние десять лет мотается по всей России. Перекати-поле.

– И чем он нам интересен? – вопросил я.

– Тем, что недавно по пустячному обвинению в мелком жульничестве садится к нам под следственный арест. Его даже арестовывать не хотели, но он закатил на суде такой концерт с матюгами, что у судьи рука не поднялась его освободить.

– Интересно, – кивнул я. – Давай дальше.

– Дальше вообще театр драмы и комедии. В камере он ведет себя вызывающе. Провоцирует конфликт с арестованными. Его переводят в другую камеру. Там повторяется тоже самое. Переводят в следующую. И там он успокаивается, становится образцовым следственно-арестованным.

– И в этой камере он сидит вместе с Папуасом, – предположил я.

– В корень зришь, чекист! Но не просто сидит. Они сходятся на дружеской ноге. Шепчутся. Ежи подкармливает оголодавшего Папуаса с передачек.

– То есть Ежи Вуйтович садился в тюрьму и устраивал концерты специально, чтобы попасть в камеру к Папуасу. А дальше?

– А дальше Папуас затевает с угрозыском эту игру со схроном. Назначается время выезда для проверки показаний. На следующий день Ежи из тюрьмы уходит.

– Как ему удалось?

– Вот тут последний штришок. Потерпевший от мошенничества забирает заявление, утверждая, что претензий никаких нет. А в приватном разговоре обмолвился с видимым удовольствием, что Ежи ему за эту театральную миниатюру денег отсыпал. Ну чтобы заявление написал и вовремя его обратно забрал. То есть Ежи – это связь Папуаса с волей, такой ретранслятор. Скорее всего, он и про схрон присоветовал. Это, брат мой, заковыристый план. И одному мелкому жулику он не под силу и без надобности. Тут руководящая длань¸ притом тяжелая, чувствуется.

– То есть Вуйтович сейчас на свободе? – осведомился я.

– Именно.

– Спасибо. Сильно помогли.

– Если чего, обращайтесь. ОГПУ тут всегда рады, – разулыбался главный тюремный оперативник, счастливый тем, что в ближайшее время меня не увидит.

Ну что ж, дело он сделал качественно. Мне бы такое ни в жизнь не раскопать. Забрав документы на Вуйтовича с его подробным описанием и фотографиями, я отправился в полпредство.

Воробьев, которому я доложил о результатах своих ненаучных изысканий, приободрился и загорелся азартом. Он тут же организовал проверку адреса фигуранта. Разведчики там наскоро провели оперативную установку.

Выяснилось, что Вуйтович после короткой отсидки вернулся на свое место проживания в Шанхайчике. Где и пребывал ныне в добром здравии, сытости и тепле. Появлялся на квартирке обычно после шести вечера, иногда с женщинами легкого поведения. Злоупотреблял спиртным. В деньгах недостатка не испытывал.

Вечером мы поехали его брать…

Глава 19

В Шанхайчике с давних времен проживали китайцы, которые на правом берегу реки и отстроили этот поселок, состоящий из двух-трёхэтажных домишек, закрученных в замысловатый лабиринт, где что сам черт, что сотрудник ОГПУ ногу сломит. Раньше там процветали известные на всю губернию злачные места. Здесь можно было найти плотские утехи, азартные игры и опий. Советская власть разогнала это гнездо порока. Китайцы куда-то съехали, на их место заселилась всякая голытьба и мелкобуржуазная шушера. Теперь это был просто окраинный район, правда, все такой же запутанный. И некоторые злачные места все же остались, только теперь уже с русским нэпманским разгульным оттенком.

Мы спешились с грузовика, и наша опергруппа углубилась в дебри Шанхайчика. Хорошо, что с нами был сотрудник угрозыска, который вырос в этом районе и знал здесь каждый столб. Он вывел к трехэтажному домику с облупившейся желтой штукатуркой. Двор был замусорен и неухожен. Там везде росли груды пустых ящиков и коробок, а в самом центре красовалась помойка, в которой увлеченно копались коты.

Чтобы подняться на лестничную площадку, пришлось идти галереями, спускаться и подниматься по ступенькам. Но все же мы наконец очутились перед потрескавшейся деревянной дверью на втором этаже.

Воробьев с уверенностью человека, привыкшего, что перед ним распахиваются все врата, забарабанил кулаком по двери и гаркнул:

– Вуйтович, открывай! ОГПУ!

Мне его молодецкий напор сразу показался несколько самонадеянным и рисковым. И фигурант, затаившийся в квартирке, был со мной полностью согласен.

Бах! Это сухой звук приглушенного дверью пистолетного выстрела. Похоже, из «вальтера-восьмерки» лупят. У него такой специфический звук. Хорошая машинка, но редкая.

Начальник отдела крякнул и осел на пол, держась за плечо.

Еще один выстрел. Новая дырка в двери.

Наша опергруппа сноровисто прижалась к стенам, так чтобы шальная пуля не достала. Надо что-то делать!

– Вуйтович, выходи! – заорал агент угрозыска. – Тебе некуда деваться!

Бах – еще один выстрел.

Надо было срочно что-то предпринимать. Брать негодяя. Да еще и самому желательно выжить на радость себе и Отечеству.

Как я это сделал – потом и сам не мог представить. Такой изысканный акробатический трюк. Я умудрился упасть на пол – пули обычно бьют в районе груди. Перекатился. Разогнулся как пружина, выбивая ногами дверь. Хорошо иметь силушку дурную, немереную. Да еще дверь оказалась хлипковатая. Так что она не просто вылетела, а ее вынесло с треском. После этого я ринулся с низкого старта в помещение. Упал. Перекатился, держа перед собой «наган».

И все зря! Будь это не зря – был бы гимнастический фортель. А когда зря – тогда это клоунский номер. В общем, увидел я лишь спину выпрыгивающего из окна человека. Даже не успел нажать на спусковой крючок.