Укрощенный тигр

– В медсанчасть, вы уверены? – Соколов про себя так и ахнул: «Ну какой же я эгоист! Скромному Семену Михайловичу после вчерашней нагрузки стало плохо, рычагами почти 12 часов без остановки двигать, это сколько силы надо. А я тут бегом с новым заданием и даже о его самочувствии не поинтересовался».

– Точно, точно, – механик для убедительности махнул грязной ветошью в нужную сторону. – Он у меня спросил, где перевязочная, и туда ушел. Сказал, после обеда забежит, поможет с траками разобраться, там пальцы надо вправлять. Но это недолго.

– Через сколько танк будет готов для боя? Сегодня сделаете?

Техник махнул рукой в глубину, где сверкали искры металлосварки:

– К вечеру выправим, детали с других машин снимаем. Пожгли фрикционы, масло от пробоины подтекает. Ремонта много.

– Мне срочно, мне вот очень надо. К утру будет готов? – взмолился Алексей.

– Думаю, за ночь подлатаем.

– Спасибо, товарищи, ждем! Очень ждем! – потряс он руку мастеру и зашагал назад в библиотеку.

С хорошими новостями приятно возвращаться к месту постоя, где изнывают от нетерпения товарищи. Только Алексей показался на пороге, как весь экипаж, кроме Бабенко, бросился к нему.

– Ну что, Алексей Иванович?

– Хорошие новости, да? Улыбаетесь! – лукаво протянул Руслан, который тоже заулыбался от облегчения, что у командира не сдвинуты брови.

– Ну, дело еще не решенное, товарищи. Необходимо коллективно принять и обсудить все.

Они нашли укромный уголок, где Соколов обвел своих верных танкистов испытующим взглядом:

– Нам хотят поручить важное задание, секретное. Перевозку важного груза на территорию, занятую противником.

– Не впервой, – заметил степенно Логунов.

– И в операции будут участвовать всего четыре человека из экипажа.

Николай насупился – конечно, в первую очередь это его оставят не у дел. Без механика танк не поедет, Соколов как командир, без наводчика и радиотелеграфиста тоже не обойтись во время перехода. Если задача как можно тише пройти туда и обратно, без выстрелов, то для заряжающего работы нет. Но Николаю меньше всего хотелось изнывать в беспокойном ожидании, когда весь экипаж и с ними родной дядя Василий вернутся назад. Но тот словно прочитал его мысли по нахмуренным бровям и повисшему носу:

– Николай, не серчай. Приказ есть приказ, в армии мы, а не в школе. Ты пока отлежишься, отдохнешь, книжек почитаешь.

Вслух не стал он говорить, что внутри даже обрадовался, так как можно оставить Кольку подальше от линии фронта. Да не на передовой, а рядом со штабом, где есть крыша над головой и ежедневная кормежка. И без того парень навидался, пускай хоть пару дней вспомнит, что такое отдых. Но Бочкин смотрел в сторону, не поднимая глаз.

– Ну так что, Василий Иванович, Руслан, согласны?

– Конечно, товарищ командир, – с жаром согласился Омаев, всегда готовый к новому заданию. Логунов сдержано кивнул, поддерживая общее решение.

– Тогда я в штаб, в ремонтном цехе пообещали танк к утру привести в боевую готовность. – Алексей отвел в сторонку Василия Ивановича, чтобы задать мучающий его вопрос: – Не знаете, куда Семен Михайлович ушел?

– Да как куда, с утра мы только глаза открыли, так он сразу в цех, к ремонтникам, за машиной присмотреть.

– А в санчасть он не собирался, ничего не говорил? Может, его беспокоит что по здоровью? Не жаловался?

– Нет, Сема у нас не из нытиков… – задумчиво протянул старшина. – А что случилось?

– Да так, потом, – отмахнулся Алексей, не желая рассказывать о странном интересе механика.

* * *

Семен Михайлович в это время в смущении топтался на пороге санчасти. Озабоченные санитарки гремели ведрами, таская туда-сюда чистую воду, медсестры сновали с ворохами марли и ваты – было время перевязок. Старенький доктор со стетоскопом в руках выглянул из кабинета, увидев в стекле пробирок и мензурок черный силуэт у входа.

– Доброе утро, товарищ танкист. Беспокоит что-то? Аспирина пока нет. Если зубы, то на удаление после обеда приходите. Сейчас у меня плановые операции. Жар, стул нарушен, бок какой болит, правый или левый? Ну же, не молчите, больные другие ждут.

– Да я здоров. Мазь Вишневского хотел попросить. Если есть лишняя.

– А что беспокоит? Зуд, покраснение, язвы мокрые или сухие? Показывайте, – не унимался деловой доктор.

– Нет-нет, я не для себя. Для женщины, для прачки. У нее руки от мыла и воды идут язвами. Ей должна мазь Вишневского помочь. Есть у вас лишняя, доктор? Я и поменять могу. Вот, – бесхитростный Семен Михайлович вытащил из-за пазухи банку с шоколадом, что недавно чудом ему досталась в разгромленном немецком обозе на дороге.

Доктор блеснул очками, за стеклами сиял озорной прищур:

– Лишнего ничего в санчасти нет, всего не хватает. Но для дам сделаем исключение. Ставьте на стол ваше лекарство, больным по кусочку полезно будет для поднятия тонуса.

Рука в застиранном белом халате нырнула в ящик с медикаментами, и вот уже Бабенко аккуратно опускал в карман стеклянный пузырек.

– Пожалуйста, линимент бальзамический, целитель солдатских ран, а теперь и служащих банно-прачечного отряда. Компрессы на ночь, тонким слоем на чистую ткань, только не на открытые раны! Запомнили, сержант?

– Запомнил! Спасибо, очень благодарен. – Семен Михайлович протянул руку, чтобы пожать ладонь врачу и тут же, охнув, отдернул. Его черные после ремонта от мазута руки чуть не оставили след на отмытых перед процедурами пальцах врача. Снова извинившись, танкист поспешил из медицинского стерильного царства на поиски вчерашней ночной собеседницы.

Ее он узнал сразу. Возле колодца на наспех сколоченных козлах пристроились с тазами и стиральными досками с десяток женщин. Несмотря на стылый воздух, были прачки в гимнастерках, закатанных до локтей, чтобы вода и хлопья пены не мочили форму. От усердия и постоянной тряски кривые опоры ходили ходуном, руки леденели в холодной воде, кожа стиралась об металлические бока досок. Чтобы забыть о судорогах в заледеневших пальцах, женщины пели. То «Катюшу», то «Синий платочек», то затягивали деревенские песни.

Бабенко по голосу узнал ее. Высокому, округлому, с бархатным переливом. Вежливо кашлянул за ссутуленной спиной. Она оборвалась на полуслове, обернулась и с удивлением уставилась серыми круглыми глазами на пожилого танкиста. Невысокая женщина с пышной, округлой фигурой и прилипшими ко лбу короткими рыжеватыми кудряшками под черным платком.

– Здравствуйте, я вам мазь принес Вишневского. Помните, мы вчера говорили с вами… – Семен Михайлович откашлялся. Как же тяжело дается каждое слово, когда на тебя смотрит пристально столько женщин вокруг. Старшая из них вдруг сообразила всю неловкость молчания. Она толкнула локтем в бок соседку и тихонько затянула новую песню. Остальные подхватили, отвернулись к кучам окровавленной формы, лишь из-под ресниц наблюдая за покрасневшим сержантом.

– Спасибо, – красновато-фиолетовая ладонь мелькнула и стыдливо спряталась под фартуком. Но даже раздутые пальцы с лохмотьями ободранной кожи показались Семену удивительно длинными и нежными. Он снова откашлялся, совсем растерявшись. И раньше тяжело ему было общаться с женщинами, за несколько лет войны совсем одичал. Стоял бы просто и смотрел на темные кольца волос, округлые щеки с созвездием бледных веснушек и слушал этот чудесный голос. Так засмотрелся, что не понял, что же женщина переспрашивает.

– Что?

– Зовут вас как?

– Сержант Бабенко, то есть Семен Михайлович.

– А меня Нэля. Вам постирать что-то надо?

– Нет-нет, – он даже замахал руками на ее вопрос. – Я сам все стираю и пришить могу. Я просто хотел, чтобы у вас немного руки зажили. Война же закончится когда-нибудь, а вы снова будете музыку преподавать, надо их беречь. Вот выпросил в санчасти. На ночь делать компрессы с ней, очень хорошая. Даже врач хвалил.

– Спасибо. – Теперь Нэля молчала в смущении, не зная, как продолжить разговор с новым знакомым. Бабенко было уже стыдно так в упор смотреть на женщину. Мазь вручена, пора идти, но ему хотелось хоть на минуту продолжить разговор. Обрадованный, он кивнул на качающиеся козлы:

– Неудобно же, силы тратятся лишние на погашение инерции. Это я вам как испытатель говорю. Давайте сделаю, чтобы прочно стояло все. Тут делов на одну минуту.

Следующие полчаса Семен провел в окружении восхищенных его мастеровитостью прачек. Они, не прерывая монотонных движений, наблюдали, как ловко мужчина без всякого инструмента сделал небольшие углубления в земле и прочно по очереди установил опоры, на которые ставили они корыта с водой. За привычной работой сержант забыл о робости, охотно отвечая на вопросы, которыми завалили его самые бойкие работницы.

– А вас жена с войны ждет? Письма пишет?

– Как-то не довелось, не сложилось с женитьбой, – пожал плечами мужчина.

– Отчего же? Горькую попивали или буйный?

– Нет, я, что вы, совсем не пью, только если по праздникам. Я просто всю жизнь на Харьковском заводе танковом проработал испытателем. На заводе в нашем в цеху одни мужчины, танками-образцами на полигоне тоже мужчины управляли, а на работе я почти каждый день. Иногда и сутками приходилось задерживаться, особенно перед выпуском новой модели. Вот так незаметно и уже время для жениховства упустил. Выпить – по праздникам если, и руки распускать я совсем не приучен. Готово! Давайте следующий, – он перешел к очередной подставке.

– А у нас Нэля тоже холостая! – выкрикнул кто-то за спиной.

Голосистая прачка сделала большие глаза шутнице и залилась пунцовой краской. Вслед за ней заалел и Семен Михайлович, наклонил голову пониже к ножкам и хрипло произнес:

– Да я старый уже жениться, сорок девять как стукнуло.

– Тю, старый, – пожилая прачка расплылась в улыбке. – У меня дед в семьдесят молодкам пузо заделывал, так что не отверчивайся. Поухаживал, теперь женись на Нэльке нашей. Мы на войне, рассусоливать некогда!

– Баба Зоя, ну что вы говорите такое! – женщина смутилась до слез. Она наклонилась над жестяной лоханью низко, чтобы никто не видел, как по щекам побежали соленые дорожки. Так и закончил Бабенко плотничать в молчании, не поднимая головы. Бросил лишь короткое:

– Я пойду, пора мне, в ремонтный цех надо.

Со всех сторон понеслись крики благодарных прачек.

– Спасибо!

– Дай бог тебе здоровья, Семен.

– Приходите, все перестираем вам, залатаем!

А он заторопился подальше от женского отряда, от мыльной воды и бархатистого голоса, мысленно ругая себя: «Вот старый дурак, чего надумал на старости лет. Ухаживать… Голос, веснушки… Да она даже смотреть на тебя не будет!»

В библиотеке царила тишина: все танкисты с котелками и ложками выстроились к полевой кухне за обедом. Обрадованный, что никто не задаст лишних вопросов, старшина опустился на стул и на мгновение прикрыл глаза. Тотчас же перед ним снова засияли красным золотом волнистые изгибы волос и прозвучал бархатный перелив: «Нэля». Внутри все обожгло жаром, так что руки заходили ходуном, а в груди разлилась сладкая истома. В коридоре застучали каблуки, в дверях показалась знакомая фигура – командир.

Обед танкисты, рассевшись на бревнах возле кухонной повозки, ели прямо на свежем воздухе, чтобы не растерять жар горячей каши с тушенкой. Но Соколов с двумя котелками, одна порция для себя, другая для Бабенко, пошел обратно через улицу к их временному жилищу. Беспокойство из-за занемогшего механика никак не отпускало его, молодой командир не находил себе места, переживая, зачем старшина ходил в санчасть. Поэтому бросился к Бабенко по возвращении, забыв об обеде:

– Семен Михайлович, что с вами, заболели? Что в санчасти сказали?

– Все в порядке, Алексей Иванович, спасибо за обед. Я не для себя, я… мазь ходил брать, там для прачки, у нее руки болят от стирки.

Из-за новой волны жара старшина зашелся таким румянцем, что Соколов с недоверием переспросил:

– Вы не скрываете ничего? Жар у вас, раскраснелись. Воды, может быть?

– Нет, Алексей, ничего не надо, ничего, все в порядке. – Бабенко подвинул себе котелок, достал из-за голенища сапога ложку в тряпице. – Приятного аппетита.

Они принялись за еду, Соколов ел медленно, косясь на странного механика. Всегда уравновешенный и сосредоточенный Семен Михайлович был сейчас явно чем-то взволнован или расстроен. Но молчать о новом задании не получится, без опытного мехвода им не обойтись. Война не дает времени на эмоции, поэтому, доев, Соколов начал тяжелый разговор.

– Семен Михайлович, – закончив с кашей, командир посуровел. – У нас задание новое, засекреченное, груз перевезти к немцам и обратно вернуться. Звучит просто, но что именно перевозим, в какой квадрат и как – не знаю, все под грифом «секретно». Если согласны, то пишем заявления и выдвигаемся.

– Конечно, Алексей Иванович, это ведь приказ, приказы выполнять надо всегда, – положения военного устава всегда теряли в речах невоенного мягкого Бабенко свои жесткие формулировки. И Соколов перестал сразу же волноваться. Все у них получится, когда танк на ходу и на задание с ним идут такие проверенные танкисты, как Бабенко, Логунов и Омаев.

В цехе после обеда кипела работа, со сварочным аппаратом рабочие возились над очередной пострадавшей техникой. Логунов с Бабенко проверяли состояние танка. Заурчал мягко двигатель, старшина нырнул под днище – осмотрел, послушал, постучал. Ровно ли работает мотор, не дергается ли машина при переключении рычагов передач, пока Василий, прижавшись к налобнику прицела, осматривал и крутил ручки наводки. Нажал на ножной рычаг выстрела и проверил ручной спуск, вручную провернул шестигранную башню-«гайку» в несколько оборотов в разные стороны.

– Как у тебя, Семен, все в порядке? – уточнил командир танка.

– Да, еще замена пальцев часа на три. Снимем с других машин. К вечеру можно выдвигаться, если Алексей Иванович команду отдаст.

До самого вечера они возились с инструментами, бегая по ремонтному цеху по указаниям механика. Наконец, Бабенко сделал отмашку и поднялся на борт машины. Внутри занял свое место, выжал газ, и машина плавно тронулась к выходу, где на улице уже ждали Омаев с Бочкиным. В старых промасленных комбинезонах они приготовились комплектовать машину перед отправкой на территорию врага. Вместе парни разгружали с подводы ящики с боеприпасами, очищали заводскую смазку ветошью и укладывали во внутренностях танка.

77 металлических цилиндров с острыми наконечниками весом почти по 10 килограммов, основную часть на пол в «чемоданы» и несколько штук в крепежи у бортов. Из сброшенных с грузовика ящиков каждую единицу боеприпаса надо окунуть в емкость с дизельным топливом, обтереть ветошью, а потом еще одной тряпицей почище, чтобы не оставалось следов пушечного сала, смеси жиров и парафина, которая защищает болванки от коррозии.

Старшие товарищи в это время возились со шлангом для подачи топлива. Сначала необходимо заполнить кормовой топливный бак, потом бортовой бак, затем передние нижний и верхний топливные баки. Улучив момент, когда топливо гулко забулькало о дно емкости, заполнив воздух вокруг маслянистым резким запахом, Логунов с участием спросил друга:

– Семен, а ты чего в санчасть-то ходил, случилось чего, приболел?

Сержант мгновенно залился краской до кончиков ушей, кинул опасливый взгляд на ребят, не слышат ли. Не хотелось делиться своей тайной ни с кем из молодых из боязни, что быстро превратят в предмет шуток своими колкими языками интерес пожилого мужчины к бархатистому голосу.

– Да тут такое дело. Я не для себя, для женщины одной мазь брал. Руки лечить.

– Для женщины… – протянул Василий и крикнул пасынку: – Коля, смотри за шлангом, – повернулся к своему боевому товарищу, впервые он видел Семена смущенным, словно школьник. – Ну-ка давай отойдем, покурим, расскажешь, кого это ты под крыло взял, голубь мой сизый.

Они отошли поодаль, замерли у раскидистого дуба. Привычными движениями Бабенко скручивал самокрутку из обрывка газетного листка и ароматного табака, рассказывая о своей встрече с Нэлей.

– Так что я не понял, Сема, ты жениться-то ей предложил?

– Ну какое предложение, она же молодая, учительница музыки, а я старый пень. Засмеют, Василий!

– Сема! – верный приятель вдруг приобнял за плечи скромного механика. – Мы на войне! Да через секунду «мессер» налетит и одной пулей наши с тобой жизни оборвет. Успевай жить, Семен. Если бы я мог, то на Любаше своей женился сию секунду. И ребеночка бы завели, пускай хоть сгину, так память обо мне останется. И ты не тушуйся, зови свою певицу. Откажет, посмеется, да и пускай! Все веселее, чем смерти каждый день бояться. Ей ведь приятно внимание твое, сам подумай! Ну что, стала бы она крем брать, гутарить с тобой. Прогнала бы взашей, и вся недолга. Женщины, брат, такие существа, у них все на лице написано, они сердцем живут.

– Прав ты, Василий, – Бабенко от волнения схватился за вторую самодельную сигарету, хотя всегда точно рассчитывал и соблюдал норму, экономил дефицитный табак. – Только смелость моя ну как бензин испаряется при виде нее. Только глянула, и как от снаряда тряхнуло, соображать перестаю совсем. Да и секретное задание ждет, за линию фронта идти. Ну зачем ей страдания причинять, если не вернусь. И не жена, и не невеста.

– Ох, Семен, деликатно ты все-таки устроен. У нас в деревне проще с этим, понравились, значит, в загс дорога.

– Спасибо, хоть выслушал меня, полегчало немного, – признался Бабенко товарищу.

Василию хотелось еще что-нибудь сказать, ободрить по-мужски робкого ухажера. Но зная характер друга, голубиный, отзывчивый как на доброе слово, так и на острую шутку, промолчал.

* * *

В штабе Любицкий рассматривал лист заявлений с чернильными строками:

– Ну что, товарищ лейтенант, желаю послужить партии достойно, – он протянул конверт Соколову. – Изучайте и помните: строго конфиденциально.

Но что в будущей миссии тайного, Алексей так и не понял. В конверте лежал отпечатанный листок с сухими строчками приказа: «Исполнителю отправить шифрованное радиосообщение с указанием даты и времени начала операции на волне 102.1. Шифрование осуществлять строго по инструкции. Через 3 часа с начала отправки шифрованного сигнала подготовленный экипаж должен ожидать объект в квадрате 36с30 в точке, обозначенной на топографической карте. Кодовое слово «Медведь в спячке». По отдельному приказу объект должен быть доставлен на территорию противника. Экипаж возвращается в месторасположение своего воинского соединения после выполнения задания. Связь поддерживать путем радиосообщений строго в шифрованном виде».

Алексей достал карту с обозначенным маршрутом и указанной конечной точкой, двухстраничную книжицу с сокращениями для шифрованных сообщений. В недоумении пожал плечами – ничего не понятно, что за объект, из-за которого такая таинственность. Но его дело теперь – выполнять боевой приказ, а не рассуждать. Есть приказ – отправить сообщение и за три часа по оккупированной территории добраться до нужного места. А дальше что будет – неизвестно.

Он дошел до библиотеки, но товарищей не было на месте. Алексей поискал место подальше от хохочущей компании танкистов, которые затеяли игру в карты, и нашел. Темный угол за двумя металлическими стеллажами, с чудом сохранившимися целыми книгами в твердых переплетах отлично подошел, чтобы за пару часов выстроить маршрут с учетом времени и рельефа местности. Карту из конверта он разложил рядом со своей из командирского планшета и заскользил карандашом над разноцветными пятнами и линиями. К составлению маршрута командир танка всегда относился ответственно, выбирая дороги, просеки, обходные пути так, чтобы маневренная, но при этом легкая «тридцатьчетверка» не напоролась на бревно или не застряла в трясине. Особенно сейчас, в распутицу, когда гусеницы часто беспомощно перемалывают жидкую грязь, что забивается в траки между пальцев, надсадно гудят раскаленными двигателями, при этом оставаясь на месте.

А им здесь громыхать нельзя, надо проскочить отрезок длиною в 30 километров. Из них лишь пара километров – это относительно безопасная нейтральная полоса, где ждет ценный груз. Все остальное заполнено блокпостами, пунктами немецкой обороны первой и второй линии. Идти осторожно, по лесам и балкам, выполнить задание – и назад, к своим. Никаких дорог, ни центральных, ни проселочных. Только в лесу можно укрыть такую махину, как танк, от немецкой разведки. Судя по карте, от своих они могут до нейтралки добраться дорогой рокадного направления либо вдоль железнодорожного полотна. Выбирай любой путь на вкус. Лучше автодорога, потому что рядом лес, где в случае опасности можно укрыться. Да и к железке всегда у воюющих сторон пристальное внимание. Но дальше снижение рельефа, и впереди раскинется большое поле, которое обойти можно лишь по топкой, густо заросшей пойме. Такие маневры в начале зимы могут оказаться для танка невыполнимыми.

Можно, конечно, проскочить поле… Соколов замерил расстояние курвиметром: за полчаса управятся, если все пройдет без происшествий, либо на полтора часа больше займет дорога через лес. И в болотистой местности точно ждут приключения. Ну а после поля сплошное редколесье, где начинается территория фашистов. Здесь, по песчаной сухой почве сосняка, машина спокойно пройдет. Неизвестно, сколько в глубину придется пробираться. Главное при этом – внимательно за дорогой смотреть, чтобы не напороться на пни и крупные сучки, – вывернут пальцы, а то и весь трак, в одно движение. Значит, скорость будет на протяжении всего маршрута километров 30 в час максимум.