Помоги проекту - поделись книгой:
Луч ушел в другую часть станции, и танкист тут же перекатился через открытый участок местности и снова замер. Нет, лучше дальше идти не вдоль вагонов. Вон вышка, и с нее просматривается в этом месте как раз все, что находится вдоль путей. «Часовой не вовремя глянет в эту сторону, и я как на ладони», – подумал Руслан. Оглянувшись по сторонам, он нашел решение. Насыпь, возвышающаяся вдоль полотна, на которой устроены погрузочные платформы, а за ними склады. И двери сделаны как со стороны дороги, так и со стороны железнодорожных путей. Да еще и с навесом от дождя.
Пройдя вдоль вагонов назад, Руслан быстро поднялся на платформу и спрятался в тени навеса. Здесь можно было перемещаться свободно, если не делать резких движений и пройти вдоль всех складов как раз до конца путей, где стоял состав с цистернами. Он шел тихо, часто останавливаясь. Над дверями местами виднелись остатки плафонов. Плохо, если бы сейчас освещение работало и вся платформа была бы освещена. А когда-то над каждой дверью горела лампочка. Через пятьдесят метров пришлось остановиться. Все, склады кончились. Теперь снова нужно спуститься на пути и под вагонами добраться до цистерн.
Омаев лег на живот и, сливаясь с землей своим черным танкистским комбинезоном, стал переползать открытый неосвещенный участок местности. Вот и вагон. Он поднялся в полный рост и тут же увидел немца с большим гаечным ключом и масленкой в руках. Тот рылся в карманах в поисках чего-то. Опешивший чеченец медленно переместился к концу вагона, еще шаг и… За вагоном стоял еще один немец и тоже в комбинезоне для ремонтных работ. Он заметил движение и повернул голову, но Омаев мгновенно спрятался и неслышно опустился на корточки. Рука сама легла на рукоять кинжала. Плохо! Придется их убить, чтобы они не подняли шума. И их спохватятся. Они убиты на территории станции, значит, на ней посторонние. А при такой организации охраны немцы сразу же блокируют станцию и он не вырвется.
Эти мысли мгновенно пронеслись в голове молодого чеченца, но тут он услышал спокойный голос немца, который позвал:
– Ганс!
Второй немец нашел наконец зажигалку и отозвался на голос напарника. Он хотел закурить, но первый немец вышел и строгим тоном стал ему что-то говорить. Немец с ключом махнул рукой и спрятал в карман зажигалку. Курить на путях, тем более рядом с цистернами, запрещалось во всем мире. Значит, полные цистерны? Повезло, Руслан смахнул со лба пот. Повезло, что тоже одет в похожий и, самое главное, черный комбинезон. Немец не понял, что боковым зрением увидел не своего напарника, а Омаева. Пришлось просидеть под вагоном еще минут пятнадцать, пока немцы не ушли подальше.
Цистерны были полными. И в них был бензин. Около восьмидесяти полных цистерн бензина стояли на запасном пути в самой дальней части станции. Ну, что же, можно и уходить. Сколько прошло времени? Наверное, часов пять. Через пару часов начнет светать, небо посветлеет, и будет все хорошо видно. И тогда выбраться со станции будет сложнее. Руслан провел рукой по большому накладному карману своего комбинезона. Кусачки, которые ему дал с собой в разведку Бабенко, были на месте. Не вывалились во время его ползаний под вагонами.
Дальняя точка ограждений. Патруль только что миновал эту часть, значит, в его распоряжении полчаса. Сюда не доставали прожектора, здесь только патрули нагрудными фонариками освещали себе дорогу и проверяли целостность ограждения. Впереди возле стрелки огневая точка. Чуть правее въезд с шоссе, там шлагбаум и «козлы», опутанные колючей проволокой. А здесь тихо. Вон около опушки леса остатки строений, где Омаев должен был встретиться с командиром.
Руслан полз, останавливаясь и озираясь. Кажется, внимания он не привлекает. Добравшись до столбов ограждения, он достал кусачки и с натугой перекусил проволоку в нижней части ограждения. Металл тихо звякнул. Теперь еще одну. Снова тихий звон лопнувшей проволоки. Руслан отвел откусанные концы в сторону и протиснулся в образовавшееся отверстие. Выбравшись наружу, он старательно согнул концы проволоки и, натягивая ее, зацепил за другую часть. Теперь, если не присматриваться, то может показаться, что ограждение целое. Убрав кусачки в карман, танкист поспешил к месту встречи с напарником.
Ефрейтор Клаус Зоммер воевал на восточном фронте уже год. Призванный в армию еще в тридцать восьмом году, он прошел всю Европу, несколько месяцев со своей частью стоял в Бельгии. Война для Клауса была развлечением. Все было к его услугам потому, что за его спиной был вермахт, была непобедимая и Великая Германия. Он видел нескрываемый страх и преклонение бельгийцев, ему кланялись крестьяне восточной Франции, когда колонна шла мимо их полей. Он мог войти в любой дом и потребовать еды и выпивки. И ему все безропотно и подобострастно подавалось. Он мог потребовать даже женщину. Например, жену у фермера. И тот безропотно бы смотрел, как немецкий верзила солдат уводит его жену в спальню. Бывало и такое, но командование не одобряло подобные поступки. Во-первых, вступать в связь с неарийцами порицалось. За такую связь можно было, в конце концов, загреметь на перевоспитание и в концлагерь. А во-вторых, командование понимало, что вечно терпеть унижение не будут даже покорные безропотные валлонцы и фламандцы. Незачем поднимать бурю там, где можно наслаждаться спокойствием в побежденной стране.
Но на Восточном фронте было все иначе. Когда дивизию, в которой служил Зоммер, осенью сорок второго года перебросили из Бельгии под Великие Луки, солдаты ощутили шок. На третий день, после того как рота Зоммера расположилась в небольшой деревушке, трое доблестных солдат, взяв с собой колбасы, хлеба, сала и шнапса, отправились в гости к соседской вдове, женщине еще не старой. Они узнали, что у вдовушки есть восемнадцатилетняя дочь. Правда, мать, когда узнала, что в деревню на постой придут немецкие солдаты, вытравила дочери волосы на голове кислотой, отчего на коже образовались струпья. Она хотела хоть так обезопасить девочку от насилия.
Немецкие солдаты пришли в дом и заставили сесть хозяйку с ними за стол. А выпив, потребовали, чтобы за стол села и ее дочь. Но когда они увидели жуткие остатки волос на голове девушки, то прогнали ее за печку и снова принялись пить и спаивать хозяйку. После выпитого женщина им показалась не такой уж и старой. И изголодавшиеся пехотинцы повалили ее на кровать и стали раздевать. Женщина кричала и вырывалась. Один из солдат решил все же развлечься с девушкой. Он замотал ей голову наволочкой, чтобы не видеть ожогов. Но дальше произошло такое, что с доблестными воинами фюрера не могло бы произойти во Франции или в Бельгии. Девушка вырвалась, выхватила откуда-то противотанковую гранату и стала кричать что-то по-русски. Солдаты не поверили, что эта девчонка сможет справиться с гранатой. Но она взорвала и себя, и мать, и трех фашистов-насильников. Страшно даже представить, что делает противотанковая граната в замкнутом пространстве. Своих солдат командиры еле сумели опознать. Первым желанием было сжечь деревню, но приказ был размещаться именно в ней, и тогда командир батальона принял решение просто выгнать всех жителей деревни из домов под угрозой уничтожения. Деревня опустела, а еще через два дня дома подожгли неизвестные, и, если бы не счастливая случайность, сгорела бы вся деревня и погибло бы много солдат. Подразделение отправилось на передовую, и на лесной дороге кто-то из-за деревьев бросил в последний бронетранспортер бутылку с зажигательной смесью. В этой стране, как понял Зоммер, расслабляться нельзя, не будет здесь покоя и мира, пока жив хоть один русский. Страшная страна, огромные сводящие с ума пространства, дикие леса и люди, которые готовы умереть, лишь бы убить хоть одного врага. После Европы к этой стране приходилось просто привыкать.
Находясь на огневой точке, ефрейтор Зоммер увидел какое-то движение в темноте. Сначала ему показалось, что это собака, но о собаках здесь давно уже забыли, так как перестреляли последних псов еще два месяца назад. Нет, это человек. И он был один. Разведчик, партизан, местный житель, который ищет пропитания и забрел сюда к станции, несмотря на то что это была запретная для населения зона.
– Карл, хочешь в отпуск? – Зоммер толкнул локтем солдата, стоявшего рядом с ним.
– Кто же не хочет, хоть на несколько дней выбраться из этого чистилища, – хмыкнул солдат.
– Смотри. – Ефрейтор указал рукой вперед, в темноту. – Видишь сгоревшие развалины вон там в поле? Там кто-то есть. Я долго смотрел, думал, что мне мерещится. Но там точно кто-то есть. И он один. Может, партизан, наблюдает за станцией, а может, и женщина. Если мы его захватим живым, то нам объявят отпуск.
– Я пойду с тобой, Клаус, – горячо зашептал солдат. – А ты уверен, что он там один?
– Если ты боишься, то я могу взять с собой кого-то другого.
Сняв каски и шинели, взяв с собой только автоматы и по паре гранат, немцы двинулись в темноту. Зоммер был уверен в своих силах. Если не получится взять живьем, если партизан окажет сопротивление, его ведь можно и просто убить. Но если быть уж совсем честным, то ефрейтором двигало не только желание поехать в отпуск, но и желание развлечься, так как двухнедельное безделье на этой станции просто сводило с ума. Рыхлая земля, сухая трава помогали передвигаться почти беззвучно. Да еще ночь была пасмурной, и ветер заглушал звуки. Оглядываясь на свой пост и на развалины, Зоммер легко ориентировался в ночи. И когда он вместе с Карлом добрался до цели, то приложил палец к губам и знаком приказал напарнику слушать и ждать.
Не прошло и нескольких минут, как человек, прятавшийся в развалинах, выдал себя движением. Он тихо кашлянул, потом скрипнула деревянная обгоревшая балка. Зоммер сделал знак своему помощнику обойти человека сзади, а сам стал неслышно приближаться к черному обгоревшему столбу, торчавшему из разрушенного фундамента. Ночь была безлунной, пасмурной, но глаза постепенно привыкли к темноте, и ефрейтор различил фигуру человека, который стоял возле столба и смотрел в сторону станции. Так и есть. Наблюдает. Партизан.
– Halt! Waffe fallen lassen![3] – приказал Зоммер, наведя оружие на человека в черном комбинезоне.
Не двигаясь с места, незнакомец прищурился. Его пальцы сжались на «шмайсере», висевшем на его плече. Это Зоммер сумел разглядеть в темноте. Но тут за спиной русского возникла фигура Карла. Он ткнул партизана в спину стволом автомата, протянул руку и за ремень снял с его плеча автомат. Оружие не успело упасть на землю, как русский вдруг резко развернулся и, схватив Карла за руку, рванул его на себя. Солдат не удержался на ногах и, споткнувшись о какие-то кирпичи, упал, увлекая за собой русского. Зоммер выругался и, перехватив свой автомат левой рукой, бросился было на помощь Карлу, но в этот момент его кто-то обхватил сгибом локтя за горло и опрокинул на спину. Падая, Клаус Зоммер почувствовал, как в спину ему вонзился большой нож или штык. Он еще был жив, когда в темноте увидел, что второй русский, который появился неизвестно откуда, наклонился и схватил за волосы Карла, который боролся с другим неизвестным. Он оттянул его голову назад, и в ночи зловеще блеснула сталь длинного кинжала. Холодное оружие скользнуло по горлу немецкого солдата, и тот упал, страшно захрипев.
– Ох, вот это да, – поднимаясь и отряхивая ладони, пробормотал Логунов. – Я уж думал, что конец мне. Вовремя ты появился! Как привидение.
– Да я их давно видел, – тихо ответил Омаев, вытирая кинжал об одежду мертвого немца. – Шум поднимать боялся, пока не уверился в том, что их всего двое. Надо сматываться, Василий Иванович!
– Да, Руслан. А то могут и другие прийти. Спохватятся, что этих долго нет. Или, может, тоже меня увидели. Ты как, удачно там, на станции прошелся?
– Да, порядок полный. Придем, все, что узнал, на карту нанесу и покажу. И рельсы там есть, и инструмент, и поезда ремонтные подготовлены. А еще, как я и говорил, цистерны, полные бензина. Целый состав на краю стоит. Готовятся они к чему-то, ждут.
– Молодец, джигит! Возвращаемся к танку.
«Зверобой» разворачивал башню на полном ходу. Два «тигра» и два «Т-IV» шли буквально по пятам. Можно было бы попытаться сбить их со следа, устроить засаду, но вместе с танками шли три бронетранспортера и десяток мотоциклистов. А тут еще угораздило выскочить к дороге, по которой шла небольшая колонна. Несколько грузовиков и гужевых подвод, в центре легковая машина с каким-то начальством и бронетранспортер.
«Тридцатьчетверка» остановилась, еще не въехав на дорогу. Орудие выстрелило, выплюнув вместе со снарядом струю серого дыма. И тут же под немецкой легковушкой разорвался осколочно-фугасный снаряд. Машину подбросило, и она упала набок в кювет, ее задние колеса завращались в воздухе.
– А вот этого не ожидали? – злорадно бросил Логунов. – Разъездились, как у себя дома. Коля, осколочный!
Логунов доворачивал башню и опускал ствол, когда «Зверобой» выехал на дорогу и встал перед немецкой колонной. Он хорошо видел в прицел, как прыгали в кювет и бежали немцы, как бросали они грузовики, как лошади, испугавшись криков и взрыва, начали метаться, сталкиваясь телегами и наезжая на людей. Это зрелище доставляло бы еще больше удовольствия, если бы понаблюдать за ним было больше времени, но думать следовало о том, чтобы оторваться от преследования и двигаться к линии фронта, где назначено место перехода к своим.
– Выстрел!
Второй снаряд разорвался возле головной машины. Двигатель грузовика мгновенно загорелся, а через несколько секунд с громким хлопком взорвался, отбросив в сторону остатки капота. Над дорогой взметнулось пламя, и тут же пополз черный дым с копотью.
– Гони, Семен, гони! – кричал Логунов, разворачивая башню назад.
Слишком долго «Зверобой» находился на открытом месте. Сзади могли уже появиться немецкие танки. И тогда один удачный выстрел со стороны врага, и конец. Бабенко вывел танк за лесополосу. Он не успел еще повернуть, когда на опушке леса появились мотоциклисты, а следом выполз тяжелый «ханномаг». «Тридцатьчетверка» выстрелила и тут же ушла за лесополосу, оставляя за собой густой пыльный след, за которым было абсолютно ничего не видно. Последнее, что Логунов успел заметить – это остановившийся после взрыва бронетранспортер и мотоциклистов, которые не решились догонять русских без прикрытия бронетехники. Следовавшие за «ханномагом» танки встали. Теперь им придется оттащить с дороги тяжелый подбитый бронетранспортер. Продолжить преследование они пока не смогут.
– Как ты его! – восхищенный Бочкин не смог сдержать эмоций.
– Да, попотеют они сейчас там, – согласился старшина. – Может, мы и оторвались теперь.
– Так что, Василий, к броду идем? – вдруг спросил Бабенко. – Кажется, скоро поворот будет к реке. Как считаешь?
– Хреново, Семен! – вздохнул Логунов. – Радиосвязь у немцев есть. Думаю, что мы у них уже на особом учете. И про нас в эфире частенько говорят. И если эта группа, что висела у нас на хвосте, сообщила направление, в котором мы исчезли, так эффектно в клубах пыли, как древняя богиня в морской пене, то нас будут там ждать.
– Богиня выходила из морской пены, – вдруг хихикнул Коля Бочкин. – Я картину видел ихнего древнего художника. Как она в раковине стоит.
– Ах, Коля, Коля, – раздался снова в шлемофоне голос Бабенко. – Я в вашем возрасте не увлекался рисунками обнаженных женщин.
– А сейчас увлекаешься, что ли? – рассмеялся старшина. – Так, ладно. Хватит зубоскалить! К броду нам идти нельзя, слишком очевидное решение. На той стороне поставят пару противотанковых пушек в кустиках и раздолбают нас при входе в воду или уже в воде. Нужно неочевидное решение. Чего они от нас не ждут?.. В общем, к мосту пойдем! В сторону линии фронта два пути в этой местности: вброд или по мосту. Иной прямой дороги и нет здесь. Остальные все далеко в обход. Они думают, что мы спешим вырываться с вражеской территории, поэтому, когда мы не появимся у брода, будут ждать нас у моста. Дураки будем, если пойдем к мосту.
– И что ты придумал? – сквозь рев мотора осведомился Бабенко. – Может, лучше подольше и подальше, но без боя? Я через лес проведу вас. Там «тигры» не пройдут.
– Проведешь, Семен, проведешь, – с довольными интонациями ответил старшина. – Только маленький спектакль устроим фрицам. Нам один хрен отрываться нужно от преследования. «Ханномаг» стащить в сторону дело минутное. Они снова нас начнут нагонять. И любая потеря времени будет играть против нас. К мосту, Семен! Только не доезжая до мостика, я тебе команду дам. Лесочком молодым пройдем к берегу. Там на яру встанем, и, когда немцы пойдут через мост, мы им дадим прикурить.
Открыв люк, Логунов высунулся из башни и стал осматриваться по сторонам. Где-то здесь, недалеко от речного плеса, грунтовая дорога должна свернуть в лес. Не промахнуться бы мимо этой развилки. А можно упереться в саму реку в таком месте, где не развернуться, и останемся как на ладони перед немцами.
– Семен, видишь впереди песчаную дорожку, которая в лес пошла?
– Да, вижу, – отозвался Бабенко. – Что, по ней пойдем? Ты уверен?
– Уверен, – заверил Логунов. – Занимайте места в зрительном зале!
На песчаной почве, изрытой колесами буксовавших здесь грузовиков и мотоциклов, танк почти не оставлял следов. Точнее, определить след «тридцатьчетверки» было сложно. Да и яр этот, который Логунов увидел на карте в районе моста, всего в четырехстах метрах от него, был небольшим, густо поросшим молодым березняком. И спуск с него с противоположной стороны был пологим. И дорога снова уводила в леса, подальше от реки. Попробуй, догадайся, куда подался загадочный одинокий русский танк, бродивший по тылам в этих местах.
– Все, стой, Семен! – приказал Логунов и полез из башни. – Пойдем с тобой посмотрим, где лучше позицию выбрать. Если фрицы за нами к мосту пошли, то они через полчасика будут здесь.
Оставив Бочкина и Омаева наблюдать за местностью, старшина и механик-водитель отправились через березняк на край невысокого яра. Место для танка напрашивалось само собой. И березки укроют его борт от наблюдателя с другого берега. Раньше времени точно никто не поймет, что русский танк находится здесь. А вот в сторону моста поставить машину просто. Причем задом к мосту, чтобы не терять потом времени на развороты, а сразу уйти с места боя. Высота яра была примерно такой же, как и высота моста над урезом реки. Прямой наводкой да еще с такого расстояния. Тир в парке Горького! Лучше позиции и не придумаешь.
Логунов сам пошел руководить установкой машины. Подавая знаки Бабенко, он подвел танк задом к нужном месту, остановив его прямо перед крайними деревцами. Потом топором они с Бабенко вырубили окно в молодом березовом подросте как раз на высоте башни и под угол поворота орудия в сорок пять градусов в каждую сторону. Подготовку к бою удалось закончить как раз к тому времени, когда показался шлейф пыли от приближающихся немецких танков. Все те же самые два «тигра» и два «Т-IV». Бронетранспортера не было. Видимо, взрыв осколочно-фугасного снаряда повредил его. Не было и мотоциклистов.
– Ну, с прибытием вас, сволочи, – пробормотал Логунов и громко приказал: – Коля, бронебойный!
Угол выставлен, панорама прицела как раз находилась на уровне гусеницы головного «тигра». Логунов, стиснув со злостью зубы, наблюдал за немцами. Вот головной танк вошел на мост и медленно двинулся вперед. За ним на мост въехал второй «тигр». Мост был крепкий, сделан на совесть. Толстые бревна в несколько накатов выдерживали колонну груженых автомобилей во время уборочной. Он вполне мог выдержать и пару танков, если те одновременно на него заедут. «Давай, смелее», – шептал старшина. И вот передний танк начал сползать с моста, уже коснувшись гусеницами земли. И тут «Зверобой» выстрелил. Болванка врезалась в переднюю часть гусеницы, разбивая каток и амортизаторы. Главное обездвижить его, и это старшине удалось. По его команде Бочкин вогнал в казенник второй бронебойный снаряд, и Логунов, чуть повернув пушку, тут же выстрелил. Второй бронебойный снаряд спустя несколько секунд проломил броню головного «тигра» в районе мотора. Машина сразу задымила и встала как мертвая. И тогда Логунов начал бешено вращать рукоятки, поворачивая башню вправо и чуть опуская ствол пушки. Немцы остановились, не понимая, откуда ведется огонь. Второй «тигр» уже въехал на мост, два других танка стояли у начала моста, в самом узком месте дороги.
Замыкающий колонну танк не имел навесной дополнительной брони на башне. И это было на руку советским танкистам. Немцы уже начали применять такую броню на своих старых моделях танков. Но она быстро выходила из строя, не выдерживая даже одного боя. А установить новые броневые листы можно только в мастерской. И первый же бронебойный снаряд с расстояния четырехсот метров пробил броню башни немецкого танка. Было видно, как замыкающий колонну «Т-IV» качнулся от такого сильного удара, из вентиляционного отверстия ударила струя дыма. Все, теперь два танка заперты на мосту.
Башня «Зверобоя» стала поворачиваться в сторону второго «тигра». Через прицел было видно, как крутятся командирские башенки, как немецкие танкисты лихорадочно ищут цель, пытаются понять, откуда ведется огонь. И тут головной «тигр» взорвался, выбросив вверх столб огня. На какой-то миг он отвлек командиров других танков, вспышка на таком близком расстоянии на какие-то секунды ослепила немцев. И тут же «Зверобой» снова выстрелил. Болванка пробила броню на корме и влетела в мотор второго «тигра». Он сразу загорелся, снопы пламени стали выбиваться через воздушные фильтры, полетели искры, а советская «тридцатьчетверка» перенесла огонь на другой танк. Первый же снаряд пробил башню оставшегося целым «Т-IV». Бочкин зарядил орудие снова. «Выстрел!» И вторая болванка ударила в башню немецкого танка. Страшным взрывом боеприпасов башню сорвало с погона, и она, отлетев, упала в воду мелководной речушки.
– Вперед, Семен!
Взревев двигателем, взрывая гусеницами сухую траву, «Зверобой» пошел от берега глубже в лес. Вот уже и спуск, о котором говорил Логунов. Танк уверенно подминал молодые деревца, обходил старые толстые деревья. Теперь нужно перемахнуть небольшое поле и скрыться в лесах, которые тянутся здесь на две сотни километров. Жаль, что это не сплошные леса, как в Сибири, не глухая тайга. Бывают здесь и разрывы; прорезают лесные массивы и дороги, поля и речушки. Но все равно это вам не сталинградские степи! Здесь есть где укрыться.
Алексей смотрел на Лизу и не мог оторвать глаз. Как же она пела! Сколько искренности, сколько боли и душевного тепла было в каждой ноте. Мелодия, казалось, лилась из ее сердца. Он слушал хорошо знакомые песни, которые появились в начале войны, которые уже слышал у костра, среди солдат. Он слушал новые песни, которые еще не пели в их батальоне и даже не слышали о них. Эти строки окутывали теплотой, они создавали мир, в котором солдаты живы, в котором они думают о доме и знают, что дома думают о них.
Как можно так петь, как можно так сыграть песню, думал Соколов, но потом ловил себя на мысли, что это не актерская игра, это душа поет, любовь девушки поет в ней. Такое нельзя сыграть. И он слушал и видел, как глаза Лизы Зотовой бегают по рядам красноармейцев, сидевших и стоявших вокруг грузовика с откинутыми бортами. Он понимал, что она ищет глазами Колю Бочкина, она надеется, что он придет на ее голос, услышит и, как по волшебству, очутится здесь.
У Алексея сжалось сердце при мысли, что он обманывал Лизу, говорил, что не знает, где экипаж «Зверобоя», что Коле не грозит опасность. А если грозит, а если именно для этого судьба и привела сюда Лизу, чтобы в трудную минуту помочь Коле, спасти его. Мистика, нелепость! Алексей отмахивался от таких мыслей, но они возвращались к нему снова и снова. Он видел, как на глаза Лизы наворачиваются слезы, но она продолжала петь и ее голос не срывался:
А еще он видел глаза бойцов, он смотрел в их лица и видел, как трогают солдат эти простые, но теплые слова. И каждый в этот миг думал о близких, о любимых и дорогих ему людях. Порой война далеко от родного дома уносила солдата. И что могло согреть его сердце, поддержать в трудную минуту, когда, кажется, нет уже сил, когда смерть ходит рядом и дышит тебе в лицо? Только мысль о близких и дорогих людях, ведь Родина – это и есть твои близкие, твой дом. И малая родина каждого сливается в огромную Родину – всю страну, целый счастливый и светлый мир, в котором каждый – песчинка, но каждый может своим подвигом спасти Родину, приблизить победу.
Соколов повернул голову и увидел подошедшего к нему майора Астафьева из штаба дивизии. Тот понял молчаливый вопрос во взгляде танкиста и только отрицательно покачал головой:
– Никаких сведений.
– Эфир молчит?
– Вы же знаете, Алексей, что экипажу запрещено выходить в эфир. Только когда выйдут в точку перехода линии фронта и только условным кодом.
– Да, я помню, – кивнул лейтенант.
– Ну, ну, Соколов. – Майор грустно улыбнулся и похлопал Алексея по плечу. – Надо же верить в свой экипаж, в свой лучший экипаж!
– Я верю, как в себя самого верю, товарищ майор. Но я воюю с первого дня войны и хорошо знаю, что такое случайность и как много на войне от нее зависит. Ты будь хоть семи пядей во лбу, рассчитай свой бой по секундам и сантиметрам, но всегда может произойти какая-то подлая случайность, которая всю твою подготовку и все твои усилия сведет на нет.
– Хорошо поет девочка, – кивнул в сторону Зотовой Астафьев. – Молоденькая, а какой талант. Просто удивительный голос!
– Эта девочка приехала специально, как только появилась возможность попасть во фронтовую концертную бригаду, – сказал Соколов, не сводя глаз с Лизы. – У них любовь с моим заряжающим Колей Бочкиным. Вот уже почти год!
– Девочки, девочки, – вздохнул майор. – Ладно мы – мы мужики. Нам, как говорится, сам бог велел воевать. Всегда мужики воевали, всегда вставали на защиту своей земли, но вот эти девочки… Не должно так быть. И я даже не про нее, а про наших санитарок, связисток… Да, что там говорить!
Майор махнул рукой и ушел в сторону штаба. А Соколов стоял и слушал, как поет Лиза. И ему почему-то казалось, что этот голос – лучшая связь, чем все радио мира. И что эту передачу Коля Бочкин и весь экипаж «Зверобоя» обязательно услышат, почувствуют.
«Зверобой» с ревом развернулся на месте и попер назад, ломая кусты и деревья. Бабенко выжимал из машины все, что мог и умел. И тут в танк попали! Удар был сильным, но характерный скрежет и визг снаряда подсказали, что болванка прошла вскользь. По шлемофону ударили мелкие осколки брони, отлетевшие с внутренней поверхности башни. Один осколок больно кольнул нос, и по щеке потекла теплая струйка.
– Да сдохнешь ты сегодня или нет! – взревел Логунов. – Бронебойный! Семен, задом, задом! Не подставляй ему бок… Короткая!
Третий выстрел оказался удачным, и немецкий танк задымил, замерев на месте. Бабенко, уходя из-под огня, кормой танка въехал в какой-то сарай, и по корпусу «Зверобоя», по башне начали стучать падающие бревна. А ведь там может оказаться погреб или картофельная яма, вдруг подумал старшина, но «тридцатьчетверка» буквально продралась сквозь строительный хлам, бревна скатились с брони. И где-то еще один танк! Он был справа, когда мы уходили по улице. И тут же удар в корпус. Не по касательной, не вскользь. Удар такой сильный, что Коля Бочкин упал на казенник пушки и ударился головой. Внутри у Логунова все похолодело, но мотор продолжал работать, танк двигался, и не пахло гарью, не было жара огня. Каким чудом болванка не пробила броню, почему она выдержала, было абсолютно непонятно, но такое на войне бывает.
Но разворачивая башню, Логунов сразу поймал немецкий танк в прицеле. Вот ты где, зараза! Перезаряжаешься? «Выстрел!» Старшина успел увидеть, как снаряд вдребезги разбил гусеницу на направляющем катке. Только звенья брызгами полетели! Выстрелить в ответ немец не успел потому, что из-за разбитой гусеницы танк развернуло. Повернуть башню и снова найти цель – для этого нужно время. Его не было у немецкого наводчика, но оно было у «Зверобоя», который хоть и пятился, но ствол его пушки был наведен на цель. Снова лязгнул затвор – в казенник вошел новый снаряд.
– Отъездился, фашист! – зло прошипел Логунов и нажал педаль спуска.
Звонко и как-то торжествующе выстрелило орудие. Гильза послушно вылетела, и зажужжал вентилятор, вытягивая из кабины пороховые газы. Немецкий танк горел, хорошо горел. И танкисты начали открывать люки и выбираться из подбитой машины, на двоих горела одежда. Пулемет Омаева очередь за очередью бил по немцам, укладывая их на траву. Один повис прямо в люке, сраженный пулями.
– Вонять будут, природу загадят! – проворчал старшина.
– Что, уходим, командир? – спросил Бабенко, кладя ладонь на рычаг и готовясь включить скорость.
– Да ни хрена! – Логунов чувствовал, что боевой азарт его не покидает.
Им везло, везло невероятно, и это заставляло кровь кипеть. Голова работала холодно и четко. Все навыки, которые дала война, годы службы, сейчас выплескивались в уверенные правильные и единственно верные решения. И даже когда болванка немецкого танка почему-то не пробила броню «тридцатьчетверки», это не казалось уже чудом, а просто каким-то само собой разумеющимся фактом. Как будто это была заслуга экипажа и их машины. «Зверобой» зажали, откровенно зажали на этом узком участке в излучине реки, которая отделена старицей и заболоченным участком. И вход сюда был один, как, собственно, и выход. Через дамбу! Пять немецких танков охотились за русскими и загнали «Зверобоя» в эту западню. Но немецкий командир ошибся, увлекся погоней, слишком поверил в удачу и потерял осторожность. Что для него один русский танк против его пяти? И три танка ринулись следом за «тридцатьчетверкой» через дамбу на излучину реки. Редколесье, остатки рыбацкой деревушки. Здесь не было ни одного участка суши, где прямая видимость составляла хотя бы триста метров.
Здесь Бабенко показал все, что он умел и на что способна «тридцатьчетверка» в умелых руках. Это был урок маневренности и слаженной работы опытного экипажа. Едва «Зверобой» проскочил дамбу и Логунов увидел, что мост, ведущий на другую сторону, взорван, он понял, что иного способа выжить нет, кроме как поиграть с немцами в «кошки-мышки». Три немецких танка, вместо того чтобы развернуться веером и охватить русскую одинокую машину с трех сторон, пошли по следам гусениц двумя колеями. Один слева и два колонной справа. Логунов развернул башню назад и выжидал. Танки шли зигзагами, объезжая заросли спутанных деревьев и кустарника, объезжая сгоревшие и разрушенные домишки, какие-то сараи, каменные погреба. Немцы несколько раз, едва завидев корму русского танка, стреляли, но каждый раз «тридцатьчетверка» вовремя исчезала за очередным поворотом, а очередная болванка пролетала мимо, зарываясь в землю.
Вот подходящий поворот, и «Зверобой» замер на месте. Бабенко включил первую передачу и ждал команды, поддерживая обороты двигателя на холостом ходу. И как только появился первый немецкий танк, гулко и со звоном ударила пушка. Командир не рисковал. В лоб подбить немецкий танк трудно. Нужно обязательно его остановить, обездвижить. Хотя бы повредить ходовую часть. И Логунов стрелял по гусеницам, по каткам.
Танк встал, и «тридцатьчетверка» снова рванула с места, уходя за деревья. Два бронебойных снаряда пролетели через ветви деревьев, сбивая листву, но прошли они мимо. Получив хороший урок, немцы не кинулись снова догонять русских. Они остановились, прикрывая раненого собрата. Танкисты выскочили из поврежденного танка, стали осматривать ходовую часть, раздосадованные тем, что натворила русская болванка. И в этот момент «Зверобой», пройдя по короткой дуге, зашел к трем танкам сбоку. «Тридцатьчетверка» просто пронеслась мимо, в узком прогале деревьев, сделав короткую остановку, и всадила снаряд в борт второго немецкого танка. Машина вздрогнула и задымила. Третий танк тут же стал разворачиваться, но русский танк снова исчез. Логунов не стал уходить, он понимал, что немцы понятия не имели, что такое русская карусель. А он просто шел по кругу за деревьями, пользуясь ограниченной видимостью и эхом, которое отражалось от речной глади и не давало возможности немцам понять, где же русский танк.
И снова, завершая дугу, «Зверобой» остановился. В самом удобном положении стоял поврежденный немец, и Логунов добил его, всадив болванку в моторный отсек. Третий танк взрыл землю траками гусениц и ринулся за русскими в отчаянной попытке приговоренного к смерти. Наверное, в глубине души командир этого танка понимал, что обречен, что русские хитрее, что он не понимает хода их мысли и их тактики. По-детски, совсем глупо он проскочил мимо притаившегося «Зверобоя» и подставил корму под снаряд.
Теперь, когда «Зверобой» расправился с тремя немецкими танками, ему нужно было вырваться из западни. И за дамбой его ждали еще два бронированных противника. Или не ждали? Сколько длился этот бой с тремя танками? Да всего пятнадцать минут! И два оставшихся будут ждать на той стороне реки? Что-то подсказывало старшине, что не будут. Уверены немцы, что уж три танка в таком месте просто сожгут русских. Или русские сдадутся из-за угрозы неминуемой смерти. Нет, не захотят эти два танка пропустить такое торжество, как уничтожение загадочного русского танка и тем более его пленение. Остановив «Зверобоя» за деревьями, Логунов выбрался из башни и стал в полный рост. Два танка торопливо шли по дамбе.
– Орелики вы мои! Идите, идите!
Посмотрев на наручные часы, старшина прикинул, через сколько минут враг окажется перед дамбой на песчаном пляже. Там их от первой группы деревьев будут отделять всего метров сто. Логунов спустился в башню, прижал к горлу ларингофоны и спросил:
– Семен, ты помнишь, что такое встречный танковый бой? Курскую дугу помнишь?
– Помню, – помолчав, ответил Бабенко. – Такое забыть непросто. До сих пор мурашки по телу, как вспомню. Страшно, когда ничего уже не контролируешь и вся надежда на случай. Неясно, где свои, где чужие. Просто лети вперед и стреляй. И они так же навстречу…
– Спокойно, старина, сейчас будет все проще. И красивее! Коля, приготовь дымовую шашку. Заряжаешь бронебойным и шашку на правое крыло танка. Стоим среди подбитых немцев и изображаем труп. Я наведу башню на дамбу и чуть опущу для правдоподобности того, что мы подбиты, ствол вниз. Они увидят своих подбитых и как мы дымим. Первый выстрел с места, потом, Коля, ты быстро заряжаешь бронебойным, а ты, Семен, по команде рвешь вперед. Там сто метров всего, не успеть немцу повернуть башню, мы же почти под девяносто градусов к ним будем. Я второй снаряд ему всажу в самую свастику в упор. С двадцати пяти метров! Ребята, все четко и слаженно. Всего два выстрела!
Два немецких танка спустились с дамбы, миновали первую группу деревьев, и перед ними открылась ужасающая картина танкового боя. Три своих танка чадили удушливым черным дымом, горели трава и тела танкистов, разбросанных возле гусениц. Как такое могло случиться, как один русский танк мог уничтожить три немецких танка? Хотя вот и русская «тридцатьчетверка». Недалеко ушли советские танкисты. Стоит, опустив дуло, и тоже испускает столб черного дыма. Кто-то из героев танковой части все же успел подбить и русскую машину, прежде чем загорелся сам. Логунов видел, как открылись верхние люки обоих подошедших танков, и командир передней машины махнул рукой – «Вперед!».
Сквозь дым, который трепал ветерок, доносившийся с реки, немцы не сразу увидели, а может, и вообще не поняли, что ствол «тридцатьчетверки» вдруг стал подниматься. На фоне черного дыма блеснуло пламя, и клубы дыма метнулись в разные стороны, как крылья чудовищного дракона. Не успели опомниться немецкие танкисты, как бронебойный снаряд проломил башню головного танка, влетел внутрь. Укладка снарядов мгновенно сдетонировала, и мощным взрывом с танка сорвало башню. Наполненная огнем, она упала рядом, а из корпуса уже тоже пробивались сполохи огня.
Поделиться книгой: