– Товарищ лейтенант Соколов! Алексей! – Звонкий девичий голос вывел Соколова из задумчивости. Он обернулся и увидел девушку в стареньком пальто, потертых ботинках и цветном шерстяном платке на голове.
– Да? – удивился он. – Вы меня?
– Вы не узнаете меня, Алексей? – И девушка стянула с головы платок и тряхнула непослушными кудряшками светлых волос. – Я Лиза, Лиза Зотова! Помните, в прошлом году я с раненой ногой в госпиталь попала, и вы меня всем экипажем навещали?
– Лиза! – заулыбался Алексей, узнав, наконец, девушку. – Откуда вы здесь? Вы ведь уехали в Куйбышев? Коля рассказывал, вы же с ним переписываетесь?
– «Переписываетесь». – Девушка улыбнулась и заметно побледнела. – Я все боялась, что вы произнесете в прошедшем времени. «Переписывались». Я здесь с концертной бригадой. Напросилась, когда узнала, что формируется коллектив для поездки на фронт. А где Коля?
Лиза спросила так быстро, что буквально перебила себя. Видно было, что она боялась задать этот вопрос, но он все время сидел гвоздем в ее голове. И она буквально выпалила его и с надеждой уставилась в глаза молодого лейтенанта. Алексей снова улыбнулся, стараясь не выдать своей тревоги:
– Коли здесь нет, я один здесь при штабе временно. А наша часть в другом месте. Но Коля вот-вот приедет сюда, весь наш экипаж скоро приедет, и вы обязательно увидитесь. А наш батальон сейчас пока в тылу. Так что не волнуйтесь.
Лиза смотрела в глаза лейтенанта и искала в них смятение, попытку успокоить ее или даже обмануть. Но командир говорил спокойно и уверенно. Значит, нет оснований волноваться. И на глаза девушки навернулись слезы. Она вдруг обессиленно ткнулась Алексею лбом в грудь и вцепилась, как в последнюю надежду, пальчиками в его танкистскую куртку. Соколов сдержал вздох и погладил Лизу по волосам.
– Лиза, ну что ты? Все же хорошо. Коля жив и здоров, воюет хорошо. Он у тебя просто герой. И экипаж танка одна семья. Что ты так разволновалась.
– Я просто очень боюсь за него, Леша, – тихо ответила девушка. – Война…
– Да, Лиза, война, но ты должна верить и ждать! – убежденно заявил Соколов. – Ты просто пойми, что ты, твоя любовь, твоя вера и твоя надежда – они помогают Коле, спасают его!
– Где он сейчас? – Девушка подняла глаза и с мольбой посмотрела на лейтенанта.
– Не знаю, – вздохнул Алексей, радуясь тому, что он не соврал.
Он ведь и правда не знал, где именно сейчас находился «Зверобой» и его экипаж. А о том, что танк находится за линией фронта, можно и не упоминать. Стараясь отвлечь девушку от мрачных мыслей, он стал расспрашивать, с какими песнями Лиза приехала, кто еще будет выступать перед бойцами и где уже концертная бригада успела побывать. Как жаль, думал Соколов, что Коля Бочкин и не знает, что приехала Лиза. А может, и лучше, что не знает? Каково бы ему сейчас было там, в тылу у немцев, если бы он знал, что его любимая сейчас рядом, совсем близко. И его командир слушает ее песни, а влюбленным, может, и не удастся увидеться вовсе. Нет, это хорошо, что Бочкин не знает о приезде Лизы. Если повезет ему быстро вернуться, значит, счастье, а нет… Ну, что же, это ведь война. Тут не до сантиментов. Родина в опасности, и каждый отдает борьбе с врагом всего себя без остатка. И ничего не оставляет для себя личного.
Глава 3
Небольшой холм, очень пологий, со щебнистой почвой, тянулся почти через весь лес до самой железной дороги. Кривые невысокие березки пытались здесь расти, заполоняя все пространство, цепляясь корнями за неблагоприятную для них почву. Танк шел медленно, оставляя за собой лишь влажный след из перевернутых, вывернутых камешков. Но и они, подсохнув на солнце, скоро сольются серым цветом с окружающей почвой, и ничто не будет напоминать о прошедшей здесь тяжелой машине.
– Ну, что, Семен, как тебе позиция? – выбравшись из башни, спросил Логунов.
Бабенко вылез через передний люк и стал разминать спину, плечи. Попутно он осматривался по сторонам. Стащив с головы шлемофон, механик-водитель вытер рукавом испарину со лба и стал обходить танк, осматривая его.
– Место хорошее, – говорил он. – К нам трудно подойти незамеченными. Но и у нас пути отсюда только два. Назад той же дорогой, по которой сюда забрались, или по крутому склону вон там севернее.
– А вот и станция! – раздался голос Бочкина, высунувшегося по пояс из люка. – Это мы уже так близко от цели?
– Близко, – подтвердил старшина, – каких-то два километра всего. Давайте все к машине!
Усевшись на траве, Логунов расстелил карту. Экипаж расселся вокруг. То, что «Зверобою» удалось уйти от погони, удачно миновать засады, было только половиной дела. А может, и меньшей его частью. Теперь предстояло произвести разведку, нанести на карту необходимые данные. А потом снова проделать нелегкий путь, вернуться к своим и передать сведения командованию. Кто знает, может быть, самое сложное и опасное как раз впереди. А путь сюда был всего лишь легкой прогулкой.
– Мы сейчас находимся вот здесь, в этой части Щекина леса, – показал тонкой веточкой на карте Логунов. – По прямой до станции Рощино-Узловая не больше двух километров. Вот эти пути, что уходят справа от нас от станции, взорваны в нескольких местах. Южнее выход со станции в двух направлениях и одна ветка действующая. Там пути после взрывов партизан уже восстановили. Таковы последние сведения, которыми нас снабдили. Наша задача: путем наблюдения за станцией в бинокль, а также несколькими вылазками непосредственно к самой станции установить и нанести на карту места складирования запасов рельсов и шпал. Или места стоянки составов с рельсами и шпалами. Также нам предстоит оценить примерно количество подразделений, присланных для восстановления путей и соответствующей дорожной техники на станции. Все ясно? Вопросы есть?
– Все ясно, – первым ответил Бабенко. – Приказывай, командир!
– Ну, слушайте мой приказ. Действуем, как положено. Семен Михалыч, от танка ни ногой! Твоя задача, проверить машину, подготовить ее к длительному маршу, чтобы в любой момент можно было отправляться в путь. Наруби тонких деревьев, замаскируй «Зверобоя».
– Есть, командир, – с готовностью ответил Бабенко и сделал попытку встать, но тут же опомнился: командир танка никого не отпускал, а он опять повел себя не по-военному. Семен смутился и снова опустился на траву.
– Бочкин, возьми автомат и спустись чуть ниже, метров на сто. Там где-то ручей есть. Найди его. Заодно осмотрись, как с той стороны можно подойти к нам. Скрытно или открыто. Есть ли там следы пребывания людей. Ну, а я и Омаев заберемся на деревья и начнем наблюдать за станцией. Коля, ты с Бабенко приготовьте ужин к семнадцати часам, посытнее. Когда придется завтракать, еще неизвестно. За ужином обменяемся мнениями, а в ночь я и Омаев отправимся на разведку к станции. Все, давайте за дело!
Станция с высокого яра была видна почти вся. Несколько строений и часть путей были скрыты высокими деревьями, иногда подходившими к Рощино почти вплотную. Руслан захватил из танка кусок веревки и, забравшись на удобную ветку в гуще кроны старой высокой березы, первым делом привязал себя к стволу. Так у него оставались свободными руки, и он мог наклонять корпус в любую сторону, если ветка или густая листва мешали рассмотреть что-то. А еще он мог свободно на схеме, которую нарисовал сам для себя, делать пометки. И для этого тоже нужны были свободные руки. Молодой чеченец хорошо помнил слова своего деда, бывшего пластуна: «Ничего не происходит само собой и просто так – ни ветка не шелохнется, ни собака не залает, ни стая птиц не сорвется с веток и не взлетит».
И сейчас, сидя на дереве, он не просто смотрел на станцию, но и пытался понять, «что и почему». Цистерны, почти два состава цистерн отведены на самые дальние пути. Почему? Если в них бензин, то почему не идет заправка, почему не подходят бензовозы? Если в них бензин и не идет заправка, значит, чего-то ждут. Например, момента, когда сразу понадобится столько бензина. А когда он может понадобиться в таком количестве сразу? А тогда, когда надо сразу заправлять много техники, танков. У немцев на танках бензиновые двигатели. Приготовили столько бензина для наступления? А если цистерны пустые, то почему их отогнали не в отстойник, где формируются составы, а на те крайние пути, к которым есть хороший подъезд со стороны дороги. Там даже платформа выстроена удобная.
Рельсы, надо искать рельсы. По сведениям партизан, их много на станции. Грузоподъемность одного вагона или платформы, кажется, 60 тонн. Значит, надо искать составы, у которых на платформах груз не объемный, а очень тяжелый. Есть такие. Вон первый состав от стрелки и вдоль лабазов. И на платформах груз брезентом укрыт и ветками. Ясно, что уложено что-то длинное. А вот и еще такой же состав. И тоже платформ сорок. И стоят эти два состава как раз так, что через стрелку их сразу можно выдвинуть в северном направлении, туда, где партизанами взорвано полотно. Но это все догадки, там вполне могут оказаться зенитные орудия, столбы для телеграфной связи, понтоны для переправы. Надо бы поближе рассмотреть и руками пощупать, а пока ставим знак вопроса на схеме.
Так, что еще важного? Где ходят патрули, каким маршрутом, с какой периодичностью. Вдоль проволоки ходят и в основном возле леса ходят. А подъездные пути открыты. Нет, дорогу перекрывают «козлы», обмотанные колючей проволокой. Вышки. Восемь вышек. И стоят так, что прикрывают станцию со стороны леса. Должны быть еще дзоты или оборудованные огневые точки. Есть такие! Одна, две, три – обложены мешками с песком, амбразура, станковый пулемет. Видно троих солдат. С противоположной стороны станции, видимо, такие же точки. Да, охраняется станция хорошо.
А что там, в кирпичном здании, казарма? Видимо, она. Вон полевая кухня дымит, и машины стоят только грузовые. Но много личного состава в этом здании не разместишь. Охрана станции, саперные и железнодорожные ремонтные подразделения. Вон еще здание, поменьше. Это административное здание, там начальство квартирует. И три легковые машины возле здания. Штаб какой-то или комендант станции в нем расположился? А что вон в тех лабазах? Движения никакого, но, может, мне просто с этой стороны не разглядеть. Если склады, то ворота у них с другой стороны. Вот! Стая птиц взлетела с крыши, как будто ее вспугнули. Значит, там какое-то движение.
Со стороны замаскированного «Зверобоя» потянуло запахом мясной каши. И только теперь Омаев вспомнил, что сильно хочет есть. Они ведь ничего не ели с самого раннего утра, когда прорывались из леса. Потом бой с тремя «тиграми», снова пришлось путать следы и уходить от возможного преследования. И так весь день.
Логунов, Омаев и Бочкин сидели у костра и с жадностью уминали кашу с тушенкой. Бабенко с автоматом ушел чуть ниже, заняв там пост и охраняя танк со стороны леса. Коля Бочкин рассказал, что лес абсолютно дикий и нехоженый. Как у них в Сибири. И уж точно сюда ни техника не въезжала, ни люди здесь не проходили в большом количестве. Следов прокладки связи или строительства позиций тоже не было. Даже когда здесь шли бои, то лес не очень-то и бомбили. Видать через него никакие части не проходили, технику в нем скрывать никто не пытался. В лесу очень много поваленных подгнивших деревьев, много валежника, через который не продраться пешему человеку. Потом танкисты стали обсуждать то, что увидели на станции с расстояния. Логунов согласился, сославшись и на свои наблюдения, что немцы чего-то ждут, что идет или завершена подготовка к ремонтным работам. Сформированы даже ремонтные поезда. Два поезда на тяге мотодрезины, видимо, пойдут восстанавливать пути на небольшом расстоянии. Есть и маневровые паровозы, целых три штуки. И к ним подцепили по три платформы и теплушку, наверное, для солдат. А еще у каждого состава платформа, на которой установлены пулеметы, и по краям они обложены мешками с песком. Охрана! Но поезда стоят не под парами. Значит, не сегодня и не завтра начнутся работы. Тем более что два открытых угольных склада пусты. Это тоже заметил Омаев и сам Логунов. Наверняка есть еще места, где хранится уголь для паровозов. И есть закрытые склады. Для такой станции нужно много угля или дров.
– Товарищ старшина! Василий Иванович! – Омаев подошел ближе и заговорил тихим голосом: – Давайте я один пойду? Вам же тоже не положено по Уставу отходить от машины, как и механику-водителю. Или дайте мне Колю.
– Ты видел, как станция охраняется? Коля хороший танкист, но тут больший опыт нужен. Устав! Устав много чего не велит, но обстановка требует. Сейчас танк бесполезен, Руслан. Вот закончим благополучно разведку, тогда снова по Уставу воевать начнем. А пока наш «Зверобой» – лишь блиндаж и огневая точка в лесу.
– А может, на танке ворвемся на станцию, пронесемся? И урон нанесем врагу, и сразу все, что нужно, увидим!
– У них там две зенитные батареи. Ты что, не видел? Они из нас в два счета металлолом сделают. Все, хватит, Руслан! Нас сейчас здесь двое самых опытных, кто может провести разведку и подойти к станции. Вместе нам идти не резон. Лучше разделимся. Так и меньше заметными будем, и площадь для разведки больше охватим. И шанс есть, что хоть один из нас вернется. Давай смотреть подходы для тебя и для меня.
Когда Омаев ушел, Логунов положил руку на плечо Бабенко.
– Остаешься за главного, Семен! Что бы ни случилось, главным для тебя остается: сохранить сведения, если они будут. И спасти танк. Если Руслан вернется, а я нет, то ты их с Колей обоих вытащи, пожалуйста. Никто так «тридцатьчетверку» не знает, как ты. Никто не умеет так с танком обращаться, как ты. Вытащи ребят и «Зверобой» верни к нашим.
– Ну-ну, Вася, ты это… – начал было Бабенко, но Логунов стиснул ему плечо своими стальными пальцами. Механик-водитель сглотнул и кивнул с готовностью. – Не волнуйся, Вася, все сделаю. Я смогу.
Логунов вышел к колючей проволоке со стороны оврага. Тут было удобнее пробраться и больше шансов отойти к своим, если его заметят. Даже с вышки. Овраг укроет от пулеметного огня, и он позволит незаметно отойти в любом направлении. Старшина подполз к самой проволоке и посмотрел на часы со светящимся циферблатом. Патруль прошел двадцать минут назад. Через десять минут снова пройдет, и в его распоряжении будет полчаса, чтобы пробраться на территорию станции.
Логунов лежал и рассматривал станцию. Основательно все делают фрицы. Расчистили полосу вдоль леса и оврага. Столбы вкопали, проволоку натянули. Дорожку песком посыпали. Вот лампочек на столбах маловато, но тут ничего не поделаешь. Электростанция разрушена, энергии генератора не хватает, чтобы осветить весь периметр. Обходятся больше прожекторами: луч влево, луч вправо. А патрули с фонарями ходят, а что фонариком высветишь в такую ночь? Разве что танк, а вот столб можно и не заметить, пока лбом в него не уткнешься.
Вытерев вспотевший лоб рукавом комбинезона, старшина снова приподнял голову и прислушался. Так и есть, негромкий разговор. На немецком… А вот и звук шагов, мелкие камешки под сапогами похрустывают. Логунов пониже спустился на животе в овраг и стал смотреть. Три человека. Два рядовых и скорее всего ефрейтор. Винтовки на ремнях висят, на груди фонарики. Но включен только у одного. Ясно, батарейки экономят. Крайний солдат светил в основном под ноги себе и своим товарищам. Но иногда луч его фонарика скользил по колючей проволоке. Пару раз патруль останавливался, и солдаты что-то обсуждали, направляя луч куда-то под деревья.
Внимательно смотрят, но без излишней настороженности, оценил поведение патруля Логунов. И винтовки висят на плечах, а не в руках. Не опасаются нападения. Видать тихо у них тут. Расслабились. Вот затихли голоса и звук шагов. Логунов подвинулся ближе к проволоке и посмотрел вправо, влево. Сюда луч прожектора не светил вообще никогда, так что скорее всего его можно не опасаться. Старшина взял заготовленные заранее сучки с развилками на конце. Резать проволоку нельзя – патруль сразу увидит и поднимет тревогу. А вот ползать Логунова научили еще до войны. Хорошо научили. Уперев сучки в землю, старшина приподнял одну часть колючего ограждения. Потом поднатужился и вторым сучком приподнял другую часть. Совсем немного. Он увеличил проем, в который смог осторожно и не зацепившись проползти сам.
Все, теперь осмотреться и убрать сучки, спрятать их здесь же, чтобы была возможность вернуться за пределы станции этим же путем. Убедившись, что поблизости нет солдат, Логунов, низко пригнувшись, обошел фундамент старой водонапорной башни и вышел к путям. Здесь было уже светлее, горели прожектора, которые хоть и не полностью освещали всю территорию, но все же при их свете можно было с вышки заметить человека.
Омаев попал на станцию на немецком грузовике. На повороте дороги, где она проходила через лес, он увидел трех солдат, которые накачивали колесо машины. Удивительно, что в темное время суток за пределы расположения части выехала машина, но пробитое колесо было объяснением, почему немецкие солдаты нарушили определенный заведенный порядок. По ночам без острой необходимости никаких передвижений солдат и машин на оккупированной территории не допускалось.
Солдаты забрались вместе с водителем в кабину. Видать, замерзли посреди леса. Решение пришло мгновенно, и Омаев, как тень, метнулся на дорогу. Догнав машину, которая, покачиваясь на кочках, только еще набирала скорость, он вцепился руками в задний борт, подтянулся и головой вперед повалился под брезент в кузов грузовика. Теперь главное, беглый осмотр. Он видел, когда вел наблюдение за станцией, что досмотр машин проводился поверхностно. Просто кто-то из солдат на въезде заглядывал в кузов, а потом следовал взмах рукой, и машина въезжала на территорию.
Больно ударившись коленом обо что-то железное, танкист стал шарить руками. Это были связки железных «костылей», которыми рельсы крепились к деревянным шпалам. Чуть дальше вся часть кузова до самой кабины была набита свернутыми кусками брезента и маскировочной сетки. Передвинув ножны с дедовским кинжалом на живот, Руслан с зажатым в руке пистолетом улегся между тюками и прикрыл себя сеткой. Теперь не пропустить момент, когда машина проедет контрольный пункт. Потом нужно будет как можно быстрее выбраться из-под сетки и спрыгнуть.
И вот машина остановилась. Послышались голоса немецких солдат. А спустя минуту брезент на кузове сзади откинулся, луч фонарика скользнул по грузу. Омаев замер и постарался не дышать. Он готов был, как пружина, резко распрямиться и броситься на врагов, если его сейчас заметят в кузове. Рука сжала рукоятку пистолета. Но луч света исчез, полог с шумом опустился, и снова послышались голоса. Потом машина тронулась дальше. Руслан тут же выбрался из-под сетки и выглянул в щель. Машина ехала к складам возле здания комендатуры. На этом участке станции было относительно темно, только свет фар машины освещал дорогу. Но возле комендатуры светили прожектора. Надо срочно прыгать и искать укрытие.
Руслан спрыгнул с машины и, держась рукой за борт, пробежал по инерции несколько метров, а потом с разбегу упал в кучу песка, едва не выронив пистолет. И тут завыла сирена. Мгновенно перекатившись через кучу песка, танкист лег за ней и затаился. Где-то совсем близко поднялась стрельба. Несколько винтовочных выстрелов, потом сухой треск немецких автоматов. Чуть дальше в стороне вдруг начал бить ручной пулемет. Взрыв гранаты, еще один. Что это? Нападение партизан? Но стрельба далековата от станции.
Стрельба стала затихать, но потом вспыхнула с новой силой. Теперь по территории станции вдруг забегали немцы, кто-то гортанно выкрикивал команды. Один за другим стали гаснуть прожектора. И теперь Омаев расслышал, что в ночном воздухе вдруг возник низкий гул авиационных двигателей. «Неужели командование не дождалось результатов разведки и решило нанести авиационный удар по станции? А я лежу совсем близко от путей!» Но тут в его сторону побежали солдаты, и Омаев снова замер. Несколько мотоциклов с люльками пронеслись в темноте мимо, один за другим они останавливались возле колючей проволоки. И на каждом мотоцикле был пулемет. Значит, немцы опасались не столько налета авиации, сколько нападения со стороны леса. Или партизан, или диверсионной группы. Рука нащупала какой-то кусок мешковины. Медленно, чтобы немцы не обратили внимания на резкое движение, стараясь не шуметь, Руслан натянул мешковину на себя, чтобы совсем слиться с этой кучей. Хорошо еще, что он лежал с противоположной стороны кучи песка, ближе к ограждению, и с дороги его видно не было.
Логунову тоже не повезло. Сирена застала его лежащим между колесами товарного вагона. Он просто не успел перебежать дальше. И старшину тоже удивила странная стрельба, которая раздавалась где-то западнее станции. Но он успокоился, когда понял, что бой идет совсем в другой стороне, не там, где он оставил «Зверобой». В этот момент прозвучал короткий гудок маневрового паровоза. Вагоны вздрогнули от толчка. Вдоль состава пробежали солдаты. Кто-то делал знаки сигнальным фонарем. Логунов быстро перекатился через рельс, едва не попав под колесо вагона. Ситуация становилась напряженной. Спрятаться негде, немцы все ближе. Увидев, что дверь вагона чуть приоткрыта, он вскочил на подножку и протиснулся в сырую вонючую темноту. Суда по запаху, тут недавно перевозили капусту. И она местами подгнивала.
Сейчас было не до запахов. Главное, уйти с опасного места. Пусть вагон перегонят на другие пути, в другую часть станции. Это не важно. Потом он выберется и продолжит свое дело. Но вагоны шли, все набирая и набирая скорость. Вот дробный перестук колес оповестил о том, что состав стал проходить выходную стрелку. Черт, он выехал со станции. Логунов высунул голову и осмотрелся. Точно, состав медленно уходил в темноту. Строения станции виднелись уже в двух сотнях метрах. Выругавшись, старшина снова протиснулся в дверь вагона и спрыгнул на насыпь.
Низко пригибаясь, Логунов шел в темноте вдоль насыпи, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Нужно вернуться к тому месту, где они должны встретиться с Русланом. Необходимо попытаться снова пробраться на территорию станции и выполнить задачу. И вдруг на станции снова загорелись прожектора. Логунов еле успел упасть, когда луч прошел всего в нескольких метрах от него. Теперь было понятно, что в воздухе уже не слышно звуков авиационных двигателей. Самолеты прошли мимо. Видимо, это была ложная тревога. А что с Омаевым? Сумел он пробраться на станцию, выполняет ли поставленную задачу? А может, его схватили? Нет, так просто горец не сдался бы. В той стороне была бы слышна стрельба. Только бы Руслану повезло, думал старшина, переползая от насыпи к кустарникам, чтобы подойти к станции со стороны пустыря, где виднелись остатки какого-то сгоревшего в начале войны строения. То ли телятника, то ли птичника.
К колючей проволоке Логунову подойти не удалось. Вдоль ограждения ходили солдаты с фонарями, туда светили прожектора. Было ощущение, что охрана получила приказ проверить весь периметр станции. Не было ли проникновения, не повреждена ли проволока. От злости старшина прикусил губу. Вот положение. Он лежал в кустарнике – ни шевельнуться, ни перейти в другое место. Вообще не понять, что там творится. И что с Русланом. Отсюда точно не пройти на станцию. Но здесь, после выполнения задачи, у них с Омаевым назначено место встречи. Тут они должны встретиться и вместе вернуться к танку. Единственное, что сейчас мог Логунов, это лежать, смотреть и ждать.
Группа была маленькая, как и все группы, которые выходили взрывать железнодорожное полотно. Взрывать мосты сложнее. Там приходится заранее и зачастую подолгу изучать местность, систему охраны, режим смены караулов. Да мост мосту рознь. И по конструкции, и по использованным для строительства материалам, и по возрасту. На мост выходило несколько групп. Одна прикрывала минеров, давала возможность установить взрывчатку и произвести взрыв. Если минеров обнаруживал враг, вторая группа прикрытия сдерживала гитлеровцев столько, сколько нужно было для минирования и уничтожения объектов. Эта группа шла непосредственно с минерами. Была и третья группа. Она прикрывала основной состав на дальних подступах, если враг бросит большие силы на партизан. Она же вовремя оповещала об опасности. Если надо, то нападала на дороге на колонну вражеских автоматчиков, которых бросали к мосту.
Здесь же вся группа насчитывала 5–6 человек. Два минера, два – группа прикрытия и два наблюдателя, которых выставляли в обе стороны от места минирования, чтобы те вовремя сообщили о приближении врага. Такие операции планировались проще. Был перегон, группа выходила на задание и на месте решала, где удобнее заложить взрывчатку. Заранее определялся только километр дороги. И, как правило, в группу включали человека, который хорошо знал местность. В группе Ивана Васькова таким человеком был Мишутка Панин. Местный мальчишка четырнадцати лет от роду. И круглый сирота. Отец погиб на фронте, мать убили на железной дороге, когда немецкие самолеты разбомбили пассажирский состав. Мишутка с матерью собирались уехать на Урал к ее знакомым. Там она собиралась устроиться на завод, обещали помочь с общежитием. И пришлось пареньку возвращаться в деревню. А через две недели немецкие танки не оставили от деревни камня на камне. Погибли дед и бабка Мишутки.
И тогда его забрали к себе партизаны. Неожиданно в Мишутке проснулся талант настоящего партизана-разведчика. Живой ум, наблюдательность, быстрые ноги и хорошая память делали Мишутку часто просто незаменимым помощником в партизанских делах. А когда отряд в результате операции «Рельсовая война» понес большие потери, когда стало не хватать мужчин, то стали с собой брать на задания и Мишутку, к его великой радости. И мальчишка очень старался. И, надо отдать должное, он ни разу не подвел свою группу, на него можно было положиться как на самого себя. Постепенно даже сложилось мнение, что Мишутка приносит удачу. И последние полтора месяца группа, в которую его включили, всегда возвращалась без потерь.
– Все, пришли, – остановил группу Иван. – Здесь будем рвать, на повороте.
– Зря ты здесь решил минировать, Васьков, – покачал головой один из партизан. – Обзора ни хрена нет. Поворот, лес вокруг к самой железной дороге подступает. Если фрицы поедут, то мы их заранее не увидим. Вляпаемся, как пастух в коровье дерьмо.
– Ты, Степа, дело сделать хочешь или испачкаться боишься? – хмуро спросил бывший милиционер. – Миллионы людей жизнями рискуют, миллионы под пули идут, а тебе все опасно. А за Родину кто будет сражаться?
– Ты на меня не наседай, Иван! – огрызнулся партизан. – Я не против, я за Родину жизни не пожалею. Все знают, я тут с сорок первого по лесам! А лишнего риска тоже избегать надо.
– Да не лишний он! Ты головой подумай немного! На прямом участке рванем, так немцы за полчаса восстановят. Любой кусок рельса вези и укладывай. А вот на повороте, где надо по радиусу выгнуть рельс, по определенной дуге выгнуть. Тут не все просто. А еще здесь насыпь высокая. Тут несколько дней они будут валандаться. Понимать надо, Степа! Сейчас по всем тылам немецкие рельсы наш брат партизан рвет. И урон должен быть максимальным! Ты чего сегодня такой нервный, Степан?
Вопрос был задан тихо. Его почти не услышал никто из партизан. И Степан ответил так же тихо:
– Не знаю. Вроде и не впервой идти, а не спал сегодня всю ночь. Мысли, мысли. Ладно разговоры разговаривать. Командуй, пошли!
Двое партизан перебежками двинулись к железнодорожному полотну. Они шли на расстоянии метров двадцати друг от друга. Каждый прислушивался к своему направлению: нет ли поезда или мотодрезины с его стороны, все ли тихо. Васьков и Степан раскрыли свои мешки и стали в очередной раз проверять взрывчатку, запалы, бикфордов шнур. Там на полотне проверять будет некогда, там все делать надо четко и быстро. Ни одного лишнего движения. Разгрести щебень, уложить взрывчатку. Одним движением воткнуть в ее пластичное тело детонатор со шнуром, убедиться, что товарищ готов произвести взрыв, а потом по команде одновременно поджечь. Все просто, все сотню раз проверено на тренировках, десятки раз испытано в реальных условиях при взрывах дороги и других объектов.
Длинный протяжный свист. Значит, все в порядке. Иван сделал знак «пошли», вскочил и побежал к железнодорожному полотну. Они уже добежали почти до насыпи, когда где-то совсем рядом появился и стал нарастать звук мотоциклетных двигателей. Там, на лесной дороге или на опушке, сейчас ехали немецкие мотоциклисты. Патруль, проводится армейская операция, передвигается колонна какой-то немецкой части? Степан повернул голову и прислушался. Потом вопросительно посмотрел на командира. Васьков зло оскалился, ругнувшись, и жестом показал на наручные часы. «Работаем, очень быстро!»
Но сделать они ничего не успели. Только саперные лопатки коснулись щебня между шпалами, как справа послышался гул. Рельсы задрожали, зазвенели. Ехал не состав, ехала мотодрезина. И тут же раздался прерывистый свист справа. Это наблюдатель подавал сигнал опасности. «Не успеть, не успеть», – шептал Иван, лихорадочно работая лопаткой, выгребая руками щебень, углубляя еще немного ямку, куда могла бы поместиться взрывчатка. Еще немного, чтобы пакет вошел под рельс.
– Дядя Ваня! – подбежавший Мишутка упал рядом и схватил Васькова за рукав. – Фашисты же, близко уже!
– Бегом на ту сторону, ребят из охранения с собой забирай! Мой приказ!
– Не успеете, – громко, не скрываясь, заговорил мальчишка, и на его глазах навернулись слезы. – Дядя Ваня!
– Выполнять приказ, партизан Панин! – зло крикнул Васьков, движением плеча сбрасывая руку мальчика. – Спасай ребят, уводи на ту сторону!
Иван мельком бросил взгляд на Степана, как тот руками гребет щебень, стоя на коленях. Мишутка вскочил и побежал через рельсы, размахивая руками. Он передал приказ Васькова. Партизаны нехотя поднялись и попятились к лесу. Возвращаться старой дорогой было нельзя – там мотоциклисты. На противоположной стороне поле, но там есть большой овраг. По нему вполне можно добежать до опушки леса. Всего метров четыреста, но это спасение.
Все уложено! Пальцы сжали бензиновую зажигалку. Но тут из-за поворота выехала немецкая дрезина. На передней платформе среди мешков с песком пулемет. И немцы увидели людей, которые лежали на насыпи, увидели разбросанный щебень. Пулеметная очередь прошла совсем рядом, взбила пыль из щебня, осколки камня полетели в лицо. Васьков чиркал и чиркал зажигалкой. Вот заплясал огонек, чадя черным язычком… Шнур загорелся, затрещал, и огонь побежал по нему к пакету с взрывчаткой.
Степан лежал на боку и смотрел на дрезину. Во всю грудь расплывалось на рубахе кровавое пятно, струйка крови сбегала из уголка рта. Иван застонал и хотел броситься к раненому партизану, понимая, что не спасти, не успеть убежать самому, если будет поджигать и второй шнур. Но Степан поднял руку, в его пальцах яркой вспышкой вспыхнула термитная спичка. Рука безвольно упала, но огонек спички все же коснулся шнура. Загорелась пороховая пропитка, огонь побежал по шнуру, касаясь пальцев человека, но Степан уже ничего не чувствовал. Мертвый взгляд уставился в сторону приближающейся дрезины.
Васьков вскочил и бросился через рельсы. Он перевернулся через плечо, ушиб колено, но вскочил и снова побежал. Еще одна очередь ударила возле ног, но он бежал, петляя. Сзади слышались автоматные очереди. Двое партизан, бежавших впереди, стали оборачиваться и стрелять в преследовавших их немцев. Совсем близко раздавался звук мотоциклетных двигателей, были слышны крики немецких солдат. Дрезина стала истошно сигналить, а потом воздух разорвало двумя гулкими взрывами.
Мишутка очень боялся, но бежал вместе с двумя партизанами. И боялся он не за себя, а за своих товарищей, за дядю Ваню. Но еще больше он боялся ослушаться, не выполнить приказ. Это правило и этот закон мальчишка выучил в первые же месяцы пребывания в партизанском отряде. Невыполненный приказ часто приводит к гибели твоих товарищей, невыполненный приказ – это может быть и самое худшее – невыполненное задание. Подвести командира, подвести всех, может, даже командование Красной Армии, которое рассчитывает на тебя, на твой отряд.
А дядя Ваня бежал сзади один. Значит… Значит, Степана убили. Сердце Мишутки сжалось от боли и злости. Опять потери, опять смерть товарища. Гады, фашистские гады! За всех отомстим, всем вам отомстим. Мишутка оглянулся и увидел, что с насыпи сбегают немецкие автоматчики и бегут за партизанами. Не скрыться в лесу, будут преследовать. Только не в плен, только не попасть им в руки! Вскинул руки и упал еще один партизан. Второй опустился на колено и стал посылать в сторону фашистов короткие очереди из своего «ППШ». Рядом неожиданно появился Васьков, он схватил Мишутку за воротник и потащил к оврагу, столкнул вниз и прыгнул сам.
«ППШ» уже не стрелял, не слышно такого знакомого и родного звука автоматной очереди. Теперь они бежали по днищу оврага вдвоем. Васьков дышал с хрипом, тяжело. Он припадал на одну ногу, рывком распахнул рубаху на груди под ватником. Если бы немцы их потеряли, если бы не поняли, куда делись партизаны и прекратили преследование. Мальчик с беспокойством смотрел на своего старшего товарища. Как дядя Ваня устал. Не может уже бежать! Но Васьков бежал.
– Держись, Миха, сейчас уже лес будет, – прохрипел Иван и сплюнул тягучую слюну, которая мешала дышать. – В лесу они побоятся за нами далеко бежать. Мало их. Там спасение.
А потом овраг стал заканчиваться, суживаться. И Мишутка с Васьковым полезли по почти отвесному склону вверх, цепляясь пальцами за кусты. Немцы снова стали стрелять, пули с визгом впивались в землю рядом, свистели над головой. Снова послышался звук моторов. Наверное, фашисты перетащили мотоциклы через рельсы и теперь преследуют партизан. «Ничего, – думал Мишутка, – на мотоциклах в лес не особенно сунешься, а он уже рядом. Еще немного. Лишь бы дядя Ваня смог добежать».
Васьков выбрался наверх, вытолкнув первым делом мальчишку, и упал на спину. Дышал он как запаленная лошадь. Грудь судорожно вздымалась и опадала. Рубаха прилипла к телу. Казалось, что даже ватник насквозь пропитан потом. Но нельзя лежать, надо бежать, надо спасать Мишку. Он должен доложить в отряде, что задание выполнено, что группа погибла, но выполнила задание. И он перевалился на бок, уперся руками в землю и поднялся.
Они снова бежали, пули били в деревья и от этого беглецы часто наклонялись, будто пытались увернуться от пуль. И все ближе раздавался звук моторов, Васьков свернул налево. Теперь они бежали, спотыкаясь и падая, по краю какой-то низинки, сплошь поросшей папоротником. И тут Васьков вскрикнул и упал плашмя на землю. Упал как подкошенный лицом вниз и застонал, вцепившись скрюченными пальцами в траву.
– Дядя Ваня, дядя Ваня! – закричал Мишутка, и тут он увидел, как по штанине Васькова расплывается кровавое пятно. Увидел и две дырочки от пуль.
– Мишка, родной ты мой. – Дядя Ваня схватил Мишутку за воротник ватника. – Беги в отряд, доложи обо всем, что произошло.
– Я с тобой, дядь Ваня! – почти в истерике закричал мальчик. Он никак не мог поверить, что все убиты на его глазах, что дядя Ваня, самый близкий ему в отряде человек, не может бежать и тоже погибнет. И он не мог его оставить.
– Беги, это приказ! – хрипло закричал Васьков и снова упал лицом в траву. Он подтянулся на руках, встал на одно колено, притянул лицо мальчика к себе и зашептал: – Живи, Мишка, живи так, чтобы стыдно не было, чтобы завидно было всем. Родине служи, людям нашим советским. Жизнь будет красивая, ты только доживи, Мишутка!
От сильного толчка мальчик покатился вниз по склону низинки. Глотая слезы, он вскочил. Бежать было некуда, но Мишутка понял, зачем дядя Ваня его сюда толкнул. Папоротник! Он ведь укрывает все вокруг широкими резными листьями. И Мишутка отбежал на несколько шагов и лег, юркнул под листья папоротника, стараясь не оставить следов, не поломать листья. Он лежал на спине, листья растения мешали хорошо видеть. Он понял, что дядя Ваня отполз к большому дубу на краю, опираясь на ствол, он поднялся на одно колено и вскинул трофейный «шмайсер». Партизан стрелял короткими очередями. У него было всего три магазина. И один из них почти пустой. Он выдернул его из гнезда, вставил полный, дернул затвор и снова дал короткую очередь. Немцы сначала кинулись к нему, но бывший милиционер стрелял точно. Он свалил уже пятерых, и остальные стали вести себя осторожно.
Дать очередь, быстро высунуться, определить положение, и снова очередь, еще очередь. Несколько пуль ударилось в ствол дерева возле его головы. Потом боковым зрением Васьков увидел мелькнувшего человека справа. Обходят гады, он развернулся и выстрелил по кустам. Второй магазин заканчивался. Вставить третий Иван не успел. Граната на длинной ручке взлетела в воздух и упала за его спиной. Взрывная волна ударила в спину, обожгло глубокой болью до самого сердца. Иван почувствовал, что летит вниз лицом. Летит в темноту…
Мишутка видел, как немцы подошли к мертвому партизану, потолкали тело ногами. Подъехал мотоцикл с коляской, и тело затолкали на сиденье. Один из немцев подошел к краю низинки, долго смотрел вниз, а потом вскинул автомат и дал длинную очередь в папоротники. Мишутка не испугался. Он, наверное, был бы рад, если бы его сейчас убили. Но пули прошли мимо, даже не задев мальчика. И он лежал еще долго, едва дыша, справляясь с сильным сердцебиением и сухими слезами.
Начало темнеть. Мишутка все думал о тех словах, которые ему успел сказать дядя Ваня. Живи! Какая она будет, жизнь, когда кончится война, когда Красная Армия выгонит фашистов с нашей земли? Мишутка не знал, какой она будет, он толком не помнил, какой она была до войны. Школа, деревня, игра со сверстниками, работа в поле, помощь колхозу, когда они всем классом выходили в горячую страду в поле. Он не мог представить себе той жизни, которая будет потом. Не мог потому, что в ней уже никогда не будет бабушкиного дома, в котором было так тепло и уютно и всегда хорошо пахло травами. Не будет той знакомой печки и кошки Мурки, которая любила лежать на этой печке. Не будет мамы, отца. Никогда уже не будет потому, что они умерли. И многих не будет! И дяди Вани не будет. И скольких знакомых и близких уже не будет никогда.
В свои четырнадцать лет Мишутка не мог знать, не мог понимать, что война навалила на его подростковые плечи огромный страшный груз, который не все взрослые способны нести, не все способны пережить его. Просто всегда попадались мальчишке сильные, добрые и хорошие люди. Они согревали, кормили, помогали. Он привыкал к ним, а они умирали, их убивали враги. И оставалась пустота в душе Мишутки. И он шел по пустому лесу, как будто шел по пустыне, по безлюдному миру. Один, совсем один. И идти ему больше некуда, только возвращаться в партизанский отряд. И там будут смотреть на него мужики и молчать, слушая его рассказ. Хуже всего, когда вот так слушают и молчат. Как на похоронах.
Мишутка шмыгнул носом, вытер его рукавом и ускорил шаг. Ему хотелось быстрее выйти к людям, быстрее рассказать о том, что случилось, хотелось, чтобы вокруг были знакомые лица, были живые. Как же это больно, очень больно идти и знать, что уже больше никогда… Никогда не будет этих людей, которых он теряет, теряет, теряет. И не было уже слез. Была у мальчишки злость, нарождающаяся мужская злость, поквитаться с врагом за смерти близких и делать что-то важное, что-то нужное. Вот так, как дядя Ваня, чтобы из последних сил, но для людей, чтобы помочь Красной Армии, чтобы быстрее прогнать фашистов и чтобы наступил мир. Делать что угодно, но только помогать! Мишутка еще не знал, что сегодня он окончательно повзрослел в свои четырнадцать лет…
Глава 4
Суета закончилась, затихли голоса, уехали мотоциклы. Омаев приподнял голову, снова прислушался и только спустя несколько минут решился выглянуть из-за кучи песка. Какой-то товарный состав уходил за пределы станции, снова горели прожектора, освещая выходную стрелку, пути возле складов и платформы возле административного здания. Стрельбы он не слышал. Может быть, повезло, и старшине удалось остаться незамеченным. Уж он точно бы отстреливался. Это было бы слышно, если началась перестрелка на станции. Значит, все хорошо, и надо продолжать то, для чего они сюда с Логуновым забрались.
Руслан наметил себе маршрут. Сейчас вдоль кучи щебня до первого состава, а потом осторожно под колесами пройти метров двести. Два крайних пути возле лабазов. Там два состава с грузовыми платформами, накрытыми брезентом. Надо проверить, что это. Очень похоже на рельсы. Что-то длинное и тяжелое под брезентом. И танкист пополз. Он то поднимался на колени, то перебегал на четвереньках, и до первого состава ему удалось добраться незамеченным. Дважды проходили патрули или просто солдаты шли по своим делам. И тогда Омаев прижимался спиной к колесной паре под вагоном и молился, чтобы состав не тронулся.
Когда танкист добрался до освещенного участка, ему пришлось почти полчаса лежать под вагоном, чтобы дождаться, когда уйдут двое солдат, топтавшихся зачем-то здесь на путях, куривших и разговаривавших о чем-то. Жалко, что я не знаю немецкого языка, как наш лейтенант, думал Омаев. Понять бы, о чем они болтают. Может, какую военную тайну услышал бы от них. И когда солдаты не спеша двинулись в сторону главного здания, Омаев решился переползти под соседний состав. Он лежал на животе и передвигался плавными движениями, как морской краб. Еще метр. Еще немного. Вот уже колеса первого вагона. Не спеши! Еще немного, и вот оно, спасительное пространство под вагоном.
Теперь его со стороны вышек и возможных наблюдателей со стороны платформы видно не было. И Руслан пошел вдоль состава, пытаясь пощупать груз через брезент, заглядывая в прорехи там, где брезент привязан неплотно. Да, это были рельсы. В основном рельсы были не новыми, некоторые со следами сварки, когда их резали автогеном. Два состава, больше сорока грузовых платформ и все сплошные рельсы. А вот и груда шпал, свежепропитанных креозотом. От резкого запаха стало тошнить, но Руслан упрямо считал и считал платформы, количество шпал в штабелях. А куда уехала машина, на которой ему посчастливилось заехать на станцию? Да, она так и стоит возле водонапорной башни. Там тоже склады, но ворота у них расположены со стороны подъездной дороги. Их не видно со стороны путей. Это означает, что «костыли», инструмент и все необходимое для ремонтных работ тоже хранят там. Кувалды, здоровенные клещи, с помощью которых переносят рельсы вручную во время укладки, «костыли», стальные подкладки, через которые эти «костыли» забивают в шпалы.
Руслан двинулся в сторону цистерн. Он еще с дерева во время дневного наблюдения с Логуновым приметил этот состав. И стоял он возле подъездной дороги. Как будто приготовили его к массовой заправке военной техники или переливанию в бензовозы. Неужели пустые цистерны. Нужно проверить, потому что это тоже стратегический груз. Нырнув под вагон, Омаев замер. Снова луч прожектора пошел в его сторону. Вжавшись спиной в колесную пару, он лежал и смотрел вдоль вагонов. Не появятся ли ноги патруля. Только этого не хватало. Нет, тихо, никто по путям не передвигается. «Хорошо, сейчас, наверное, все патрули вдоль колючей проволоки ходят, оттуда угрозу ждут, пусть ходят, мне же спокойнее здесь», – подумал Руслан со злорадством.