Помоги проекту - поделись книгой:
Так почему же не унаследовала Алька это материнское подвижническое отношение к труду, почему, как хорошо написала одна из учениц, не хочет идти в жизни по Паладьиной меже?
«Трудно прожитые годы», «непрерывная борьба, борьба с трудностями, борьба с лишениями», «жизнь страшная, тяжелая, трудная», «изнуряет себя непосильным трудом, домой приходит измотанная до конца» — так пишут старшеклассники о жизни Пелагеи Амосовой и хорошо понимают: потому-то и хочет она, чтобы дочь жила по-другому.
«Пелагея любит свою дочь Альку и старается устроить жизнь дочери лучше, чем она была у нее самой. Хочется Пелагее, чтобы Альке жилось легче, чтобы не знала она горестей».
«Главное в Пелагее — желание матери устроить для дочери жизнь без трудностей, которые довелось пережить ей».
«Уже в юности насмотревшись на тяжелый, безрадостный (как ей казалось) труд матери, вообще на жизнь родителей, прошедшую в вечном труде и заботах, Алька не хочет такой жизни и страшится ее».
Пелагея не хочет, чтобы Алька жила, как она. А разве она не права? И Алька не хочет жить так, как жила мать. А разве она не права?
«Дело вовсе не в километрах, отделяющих «городскую» Альку от «деревенской» матери. Назвали же тропинку, протоптанную Пелагеей, Паладьиной межой, но не осталось в жизни Алевтининой межи. Почему же случилось так, кто виноват в этом? Федор Абрамов в повестях дает несколько неожиданный ответ: виновата в жизни дочери наперекосяк мать. Это не значит, что автор снимает всякую ответственность с Альки, но главную роль в жизни Альки сыграла Пелагея. Пелагея всю жизнь работала, не давала себе ни минуты отдыха. Работала, чтобы «люди плохого не могли сказать», чтобы дочь Алька жила безбедно, не знала нужды. Все для Альки, для нее — вся жизнь. А жизнь — работа. Тяжелая, очень тяжелая. И возникла у Пелагеи мечта о том, что дочь ее должна жить лучше, чем мать. Но ведь в понятии Пелагеи жить лучше — это значит жить легче, да и работа должна быть «чистая, культурная». Пелагея не пустит Альку работать в колхоз: «Моя дочь должна всю жизнь в навозе ковыряться?! Для этого я всю жизнь жилы из себя тянула?» Пелагею можно понять: ведь она — мать, а какая же мать не хочет, чтобы жизнь у ее ребенка была легче, чтобы на долю родного дитяти выпало побольше счастья, чем выпало на материнскую долю. Пелагея всю жизнь «тянула жилы», так чтобы и ее Алька «света белого не видела»? И появились у Альки самые модные платья, самые дорогие туфли, копились в заветном сундуке отрезы. Лишь бы Алька не испытала нужды, которую испытала ее мать. И Алька считала, что так и надо. И небрежно брошено дорогое яркое платье, потому что Алька не знала цены копейке... Не желая того, Пелагея лишила Альку настоящей радости. Для Пелагеи весь смысл жизни был в работе, она не представляла себе жизни без работы. Она любила свое дело, относилась к хлебу, выпеченному ею, как к чему-то живому, пекла хлеб, как для себя, а не для чужих людей. И люди навсегда остались благодарны Пелагее за эту доброту. А Алька? «Исть захотят — слопают». Потому что это не для себя... Алька по натуре — потребительница».
Если для некоторых девятиклассников рассказ об Альке — это размышление над судьбами деревенской молодежи, уходящей в города, то другие видят широкое типическое содержание образа. «Поведение Альки, отношение ее к окружающим похоже на поведение части молодежи нашего времени». «Алька — это не единичное явление. Такие Альки порой живут рядом с нами, и мы не задумываемся над их судьбами». «Удивляешься, видя в ней и часть себя, и часть своих подруг».
«Алька — дитя своего времени»,— сказал Абрамов в одном из интервью. Как вы понимаете это? — спросил я своих учеников.
«Жизнь Альки тесно связана с ее поколением, поколением послевоенным, знающим войну только по книгам, рассказам, фильмам, поколением, которое не испытало всю горечь, несчастье, ужас войны». «Если Пелагея всю жизнь должна была, надрываясь, работать в пекарне, то Альке уже не довелось испытать того». «Ее детство прошло в мирное время, время достатка». «Для Альки нет таких понятий, как голод, нужда, не испытала она того, что Пелагея».
Это великое завоевание наше, что по-иному могут жить советские люди. Но есть здесь и горькие издержки, которые нельзя не видеть. Размышляя над тем, откуда идут те потребительские тенденции в современной молодежи, которые проявились в Альке, Абрамов писал на страницах «Молодого коммуниста», что «поведение Альки — это реакция на тот аскетизм жизни, которая выпала на долю старшего поколения». Реакция части молодежи, и реакция части старших, которые, как написала девятиклассница, часто рассуждают так: «Если мы в свое время не смогли прожить хорошо, так пусть наши дети живут так, как мы мечтали». В общем, было, дескать, время сеять, теперь же — время жать.
Да, в истории были периоды, когда десятилетия отделяли посев от жатвы. Но как бы ни была обильна жатва посеянного прежде, человек изменяет своему человеческому назначению, когда видит смысл жизни лишь в том, чтобы жать. Изменяет людям, обществу и изменяет себе.
Алька искала счастья и радости. Но нашла ли она их?
«За внешней развязностью и беззаботностью скрывается неприкаянность».
«Алька постоянно обращает на себя внимание, пытается доказать всем, как далеко она ушла, живя в городе. Но дело в том, что если человек по-настоящему счастлив, доволен своей судьбой, то ему не нужно себя вот так утверждать. Алька пытается убедить всех деревенских, да и себя тоже в своем мнимом счастье и благополучии. А на душе у нее часто отчаяние».
«А когда увидела в доме у своей детской подружки Лидки это счастье, которое пахнуло сосновой стружкой и щепой, что-то перевернулось в ней. Как ни пыталась Алька настроиться на иронический лад по отношению к семейному счастью и успехам своей подруги, внутренний голос подсказывает ей, что это и есть истинное счастье, которого не пришлось испытать ей, Альке».
«Альке очень хочется настоящей, красивой жизни. Она плачет и рыдает, когда видит свою подругу счастливой. Рыдает оттого, что нет у нее, Альки, чего-то настоящего, истинного, желанного, красивого».
Подружка устроила Альку стюардессой. «Два года цветным дождем сыпались на Анисью открытки — голубые, красные, желтые, зеленые, с диковинными нездешними картинками, с короткими Алькиными приветствиями: «Ау, тетка!», «Привет, тетка!», «Хорошо на свете жить, тетка!..» Но читатели не обманываются.
«Хорошо на свете, тетка!..» — такие открытки шлет Алька Анисье. Но хорошо ли ей? Нет, конечно. В этих весточках она просто заглушает тоску по несбывшемуся, она пишет о том, чего хотела бы: да и не к чему плакаться; гордая она, Алька».
«Все ее приветы звучат с каким-то надрывом. Ей хочется, чтобы все знали, что она счастлива, что живет лучше всех, а сама-то она в этом не уверена».
Что ждет Альку? Одни считают, что «Алька найдет свою «пекарню», на которой будет делать счастье не только для себя, но и для других, и может быть, когда-нибудь она станет не менее уважаемой, чем была ее мать», большинство же уверено, что «Алька навсегда останется тем человеком, которому никто не нужен и который никому не нужен», что «никогда у нее не будет ни дома, ни любви, ни счастья».
Так почему же не получилась жизнь по-настоящему радостной и счастливой? Ведь есть же в самой Альке немало хорошего.
«Она хотела, чтобы ее любили, а надо было самой любить».
«Надо уметь любить. А Альке этого не дано. Не было у нее ни настоящей прекрасной, чистой любви, ни любимой работы».
«Трудно и далеко не всегда праведно жила Пелагея. Поэтому в конце жизни и постигло ее разочарование. Но остался после нее памятник — Паладьина межа, а значит, жизнь ее, труд не пропали даром, оставили след на земле. Альке оставлять после себя нечего. И либо она с течением времени переменится, поймет, что в жизни нужно не только брать, но и давать, либо в будущем ее ждут безрадостные дни. Чем больше человек отдает свои силы, знания, труд другим людям, тем полнее, богаче духовно его жизнь».
Здесь сказано о самом главном. «Неужели же испечь хороший хлеб — это и есть самая большая человеческая радость?» — спрашивает себя Алька. Самая большая человеческая радость, отвечает нам писатель, невозможна без радости самоотдачи.
«Для души твердого берега ищут», — говорит тетка Анисья об односельчанах, которые подались к староверам. А потом одна из этих староверок скажет: «Нельзя, нельзя человеку без живой воды... Вот и ищут ее люди, кто где может. По всему свету шарят... Мы не принимаем тот «твердый берег» и ту «живую воду», которую предлагают вера, религия. Но что нельзя человеку без твердого берега и без живой воды — это для нас несомненно. И характерно, что слова эти часто цитируют ученики в своих сочинениях. «Для души твердого берега ищут» — так и озаглавил один из девятиклассников свое сочинение. А другая ученица, поставив эпиграфом к сочинению слова «Нельзя человеку без живой воды», начинает его так:
«Живая вода... Живая вода жизни. Что это? Может быть, это деньги, выгодное место? А может быть, это любовь, счастливая семейная жизнь, материнство? А может быть, и то, и другое, вместе взятое? Сколько лет существует человек, столько ищут люди живую воду жизни, ищут настойчиво и неустанно смысл ее — живую воду».
Об этом писали и другие девятиклассники.
«Трудная жизнь. Трудные проблемы. Что такое счастье? Что такое главное настоящее счастье? Как найти его, это настоящее счастье? Трудные вопросы. Трудно дать на них ответы, точнее, совсем нельзя полностью дать ответ на них для каждого: эти вопросы надо разрешать самостоятельно. Но, читая Абрамова, видишь перед глазами плачущую Альку и слышишь ее вопросы, на которые нельзя ответить: «Пошто меня никто не любит?» и понимаешь, что надо строить свое счастье не так, как Алька... А ее, эту золотоволосую красавицу с зелеными глазами, просто жаль и хочется чем-то помочь ей».
«Повести Федора Абрамова волнуют потому, что жизнь людей, показанных в книге, — это наша жизнь, и от проблем, которые она ставит, никуда не уйти».
И, заканчивая урок, я читаю в классе страстные слова писателя, произнесенные на VI съезде писателей СССР:
...большой разговор в литературе о людях старого и старшего поколений — это стремление осмыслить и удержать их духовный опыт, тот нравственный потенциал, те нравственные силы, которые не дали пропасть России в годы самых тяжелых испытаний.
Да, темные и малограмотные, да, наивные и чересчур доверчивые, да, порой граждански невоспитанные, но какие душевные россыпи, какой душевный свет! Бесконечная самоотверженность, обостренная русская совесть и чувство долга, способность к самоограничению и состраданию, любовь к труду, к земле и ко всему живому — да всего не перечислишь. К сожалению, современный молодой человек, взращенный в иных, более благоприятных, а порой просто тепличных условиях, не всегда наследует эти жизненно важные качества.
Нет, нет, я не хочу бросить тень на нашу молодежь. За нее говорят ее дела: целина, гиганты-новостройки, БАМ. И все-таки, все-таки... разве не встречаемся мы в ее среде с возросшим эгоцентризмом и индивидуализмом, с иждивенческими и потребительскими настроениями, с утратой бережного и любовного отношения к земле, к природе, с холодным рационализмом?
И одна из главнейших задач современной литературы — предостеречь молодежь от опасности душевного очерствения, помочь ей усвоить и обогатить духовный багаж, накопленный предшествующими поколениями. И это вопрос не узкоморалистический, не отвлеченный. Это вопрос вопросов всего нашего бытия»[11]
Предостеречь молодежь от опасности душевного очерствения, помочь ей обогатить свой духовный мир, разве это не общая задача всех нас, родителей и школы прежде всего?
В ПОИСКАХ РАДОСТИ
В девятом классе изучается поэма Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». В десятом — поэма Маяковского «Хорошо!», поэма, утверждающая: «И жизнь хороша, и жить хорошо!» Но что значит — жить хорошо? Какой смысл сегодня мы вкладываем в это понятие? Перед изучением поэмы Некрасова я и предложил сочинение «Что значит жить хорошо?».
О чем же писали девятиклассники?
Относительно немного (все — но немного) писали они о достатке материальном. И вовсе не потому, что недооценивают значение его в жизни или просто считают не очень удобно распространяться о благах материальных. Просто для них все это нечто само собой разумеющееся. Ну, конечно (с этим «конечно» встречаешься почти во всех сочинениях), каждая семья должна иметь отдельную и благоустроенную квартиру, ну, конечно, люди должны жить обеспеченно. То, что еще вчера для многих было желанным, мечтою, для них самоочевидное.
Конечно, о благах материальных пишут мало и потому, что подавляющему большинству писавших они достаются очень и очень легко, даже в том случае, когда родителям их достаются очень и очень трудно.
Хорошо все это или плохо? С одной стороны, конечно, хорошо, если с детства не приходится думать о многом из того, о чем думали и думают родители. И вместе с тем не может не беспокоить, когда перестают ценить то, что стоило огромных усилий обществу в целом и немалого напряжения многим из семей.
При этом некоторые десятиклассники пишут, что сегодня вообще все семьи не знают никаких материальных проблем. Другие понимают, что это не так: «Достаток. Материальное благополучие. Пока не везде, не всегда, не у всех, не полностью. Но не за горами то время, когда будет везде и у всех». Но и для тех, и для других материальное благополучие, достаток — не предмет дискуссий и обсуждений: это нечто исходное, это аксиома.
Жизненные блага, вещи в том числе, не отвергаются.
«Обычно обилие вещей, любовь, например, к «тряпкам» (так пренебрежительно и говорят всегда) считается признаком мещанства. По-моему, это весьма дикий взгляд. Я не становлюсь глупее, хуже и безнравственнее оттого, что люблю красиво одеваться. Важно не количество вещей, а отношение к ним. Вопрос о том, я для вещей или они для меня. Если второе — мне не страшен никакой вещный мир».
И вместе с тем в сочинениях ясное и твердое понимание: достаток, говоря языком математики, условие необходимое, но недостаточное для хорошей жизни. «Можно ли сказать, что человек, у которого есть машина, живет лучше, чем тот, у кого ее нет?» «Имея все, человек может жить плохо и быть несчастным». «Даже если у всех людей будут прекрасные квартиры, хорошее материальное положение, то вряд ли можно будет тогда сказать: «Все живут хорошо». Подобные высказывания во многих работах девятиклассников.
«Сейчас многие думают, что если семья полностью обеспечена, то, значит, она и живет хорошо. А вот посмотрите на некоторые семьи: все у них есть, а нет самого главного. Чего? Жизни хорошей, не ладится она. Почему? Нет согласия в семье. По-моему, в наше время жить хорошо — значит быть не только полностью обеспеченным, но и иметь счастье в семье. Не будет, никогда не будет у тебя хорошей жизни, если дома все вверх дном».
«Вот сейчас часто приходится слышать от взрослых: «Боже мой! Как вы сейчас живете хорошо, счастливо (имеют в виду современную молодежь), разве мы так жили? У нас не было ничего, а у вас-то и телевизоры, и магнитофоны, и мотоциклы — чего только нет». А разве в этом заключается «жить хорошо»?
Хорошо жить для авторов сочинений — это прежде всего иметь возможность реализовать свои человеческие возможности. Вот почему преобладает в сочинениях мысль о радости работы, счастье труда. Подчеркиваю — радости, счастье.
«Все хотят жить хорошо, а удается немногим. В этом есть своя закономерность. Я думаю, что люди ошибаются где-то, и все мечты, все планы идут под откос. И думаю, что трагедия начинается с неправильного выбора профессии. Человек, начиная работать не по душе, не живет, а существует. Работа отпадает, остается только дом. Но все взаимосвязано, и неудачи на работе озлобляют человека, не дают правильно выбрать подругу жизни. Выбрал неправильно — дома тоже нет».
Может быть, это сказано чересчур прямолинейно. Но нельзя не согласиться с пониманием того, что отношение к труду определяет самочувствие человека не только на работе, но и в жизни вообще. Ведь действительно удовлетворенность работой или неудовлетворенность работой оказывает сильное влияние на отношение человека к миру вообще, к себе.
«Труд должен приносить человеку прежде всего радость. Человек должен трудиться, сознавая, что его труд необходим, и заниматься той профессией, в которую он может вложить душу».
«Необходимо найти такое дело, в котором ты никогда не разочаруешься, которое станет частью тебя, источником твоих радостей, а не только заработка».
«Я мечтала быть детским врачом и приносить детям радость выздоровления. Я мечтаю быть историком и приносить пользу людям, открывать им прошлое, а может быть, будущее. Я думаю, что если бы каждый человек работал или занимался тем, что его радует, волнует, воодушевляет, то все люди были бы счастливы и жили бы хорошо».
«Получать радость от своей работы и не делать ее из-под палки», «делать то, что тебе по душе, в чем находишь удовлетворение», «жить хорошо — это заниматься любимым делом, отдавая ему все свои силы» — этот мотив проходит через все размышления о труде, работе, профессии.
За этим отношением к труду стоит отношение к жизни вообще, которая воспринимается как радостный дар. «Жизнь должна быть полной», «жить хорошо — жить полнокровной жизнью» — только так, другой жизни они не хотят.
Эта жажда бытия, ощущение жизни как радостного праздника порой тревожит старших, настораживает, иной раз даже пугает. Кто не слышал осуждающее: «Больно много они хотят».
Герои книг, о которых мы говорим в школе, будь то Рахметов или Гриша Добросклонов, Павел Власов или Павел Корчагин, во имя борьбы, во имя идеи отказались от многих радостей бытия. «Сознательно мирские наслажденья ты отвергал». Эти строки Некрасова можно отнести ко многим героям русской и советской литературы.
Сегодня наш идеал счастья, как мы уже говорили, чужд идеалу жертвенного аскетизма и самоограничения, он предполагает гармоническое развитие всего богатства человеческой личности.
«В соответствии с коммунистическим идеалом «Свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех, — читаем мы в Конституции СССР, — государство ставит своей целью расширение реальных возможностей для применения гражданами своих творческих сил, способностей и дарований, для всестороннего развития личности».
Низменным идеалам буржуазного мира — проповеди преуспевания, счастья комфорта, мещанской сытости — мы противопоставляем высокие духовные идеалы гражданственности, человеческого благородства, самоотверженного труда. Но, провозглашая идеалы высокой сознательности, гражданского служения родине, человеческой самоотверженности, мы вовсе не зовем к жертвенному самоотречению от жизненных благ, от полноты бытия, от человеческих радостей, от личного счастья.
Удовлетворение все растущих материальных и духовных потребностей советского человека партия считает своей важнейшей задачей. Интересы отдельного человека, потребности личности, стремления индивидуума — все это не только не чуждо интересам общества, но стоит в центре общественных интересов.
В чем видит человек радость бытия, каковы его потребности и стремления — вот сердцевина проблемы.
Мы утверждаем бесценность отдельной человеческой личности, право человека жить для своего счастья, для себя. Но само это — для себя — понимается нами не узкокамерно, а широко, многогранно.
Индивидуалист убежден, что общество, предъявляя к человеку свои требования, обуздывает личность, ограничивает ее, не дает ей раскрыться и развернуться во всей полноте стремлений и желаний. На самом деле происходит как раз наоборот. Стремление разорвать общественные связи, отречься от долга гражданина и патриота, освободиться от требований века неизбежно ведет к обеднению человека, оскудению души.
Служение обществу, выполнение гражданского долга не обедняет личность, не ограничивает ее, а становится необходимым условием ее истинного богатства. Чем шире и глубже социальные связи человека с людьми, обществом, родиной, тем всестороннее может раскрыть и реализовать он свои возможности, тем многограннее развивается он как личность.
«Человек достоин того, чтобы жить роскошно, нам чужда аскетическая ограниченность, — писал выдающийся советский педагог В. А. Сухомлинский. — Жизнь потеряла бы для нас всякий смысл, если бы мы не были в определенном смысле и корыстолюбивыми. Но наше корыстолюбие лишь тогда нравственно оправдывается, когда оно является добыванием духовных богатств для того, чтобы стать красивее, роскошнее и в конечном счете щедрее». В другом месте Сухомлинский говорил о том, что «ребенок не может жить без переживания радости, без надежды на радость, без веры в радость, без представления о радости». Но, добавлял он тут же, «речь идет не о той радости, которую переживает маленький человек, когда удовлетворяют все его желания: что захотелось — то и бери... Речь идет о той радости, которая расцветает в жизни, в нашем поведении из человечности, сердечности, бережливости, заботы о живом и красивом».
Так что вовсе не нужно тревожиться, настораживаться, пугаться, когда в детях, подростках, юности видим мы страстное стремление к жизни яркой, праздничной, радостной. Восприятие бытия как радости нормально и естественно. Вся суть в том, насколько полно и очеловечено это восприятие.
Семьдесят лет назад М. Горький писал: «Все более и все чаще в человеке борются два взаимно друг друга отрицающие стремления: стремление быть лучше и стремление лучше жить. Объединить эти два призыва в стройное одно — невозможно при существующей путанице жизни»[12]. Сегодня мы можем и должны эти в течение столетий разорванные начала соединить воедино. Как жить, кем быть, каким быть, как все это неразрывно связано и что именно каким быть — главное, определяющее человеческую жизнь — это понимают некоторые ученики.
«Жить хорошо и быть настоящим человеком — эти слова для меня одинаковы по смыслу».
«Как может принести удовлетворение то, чего ты добился или добиваешься нечестным путем, идя на компромиссы с совестью».
«Не обязательно жизнь человека должна быть геройской, но она должна быть честной».
«Жить хорошо — это жить честно, быть настоящим человеком».
«Пусть ты не оставишь о себе памяти в истории, пусть твоя жизнь пройдет тихо и незаметно, но она должна быть прожита честно и прямо».
«Талант человечности. Как нам не хватает именно этого таланта, самого великого и самого дорогого из всех талантов на свете. Уметь понимать чужие радости, чужое горе. Чтобы чужое стало своим, свое — чужим».
«Люди не властны над многим. Нельзя обвинять человека, у которого нет хорошей крепкой семьи, красивой квартиры, любимых детей. Это в конце концов от людей иногда не зависит. Но над своими чувствами человек должен властвовать! Нравственная распущенность — грех, расплата за который ужасна, а ответственность ни на кого переложить нельзя».
И все же в сочинениях, мною прочитанных, требования к жизни (точнее сказать, ожидание от жизни) преобладают над требованиями к себе.
И это не может не беспокоить.
Тем более не может не волновать, когда среди юных встречаешься с желанием урвать побольше, а дать поменьше, с эгоистическим равнодушием к людям, с бессердечностью, с цинизмом. Я слышал на уроке, читал в сочинениях не только такие размышления: «Как может принести удовлетворение то, чего ты добился или добиваешься нечестным путем, идя на компромиссы с совестью». Слышал, читал иное. Скажем, такое: «Сейчас главное — наращивать шкуру, чего добились в жизни мои тонкокожие родители?» Или вот такое: «Совесть — атавизм. В борьбе за существование люди, отягощенные совестью, не выдерживают нервных перегрузок и вымирают».
Как видим, речь должна идти не об обуздании желаний, стремлений, потребностей, а о воспитании подлинно человеческой полноты их. «Забота о повышении жизненного уровня народа,— говорил Л. И. Брежнев на XVIII съезде комсомола, — это центральное направление внутренней политики партии. При этом мы имеем в виду и рост материального, и рост культурного уровня жизни людей. Одно нельзя отрывать от другого.
Мы отвергаем как проповедь бедности и аскетизма, так и культ потребления, психологию мещанина, для которого копейка, по меткому выражению Горького, есть солнце в небесах. Материальные блага для нас не самоцель, а предпосылка всестороннего развития личности. Поэтому важно, чтобы подъем благосостояния сопровождался обогащением внутреннего мира людей, формированием правильного понимания цели и смысла жизни».
Закончив изучение романа И. С. Тургенева «Отцы и дети», я предложил девятиклассникам сочинение на тему: «Отцы и дети сегодня». Что в жизненном опыте, образе мыслей, укладе жизни, быте и вкусах старшего поколения вам близко и что вы не принимаете? Хотели ли бы вы прожить жизнь так, как прожили ее отцы? Всегда ли понимают отцы детей и дети — отцов? Что способствует их взаимопониманию и что мешает?— так определили мы круг вопросов, которые желательно было бы осветить в этом сочинении. Сейчас мы обратимся лишь к некоторым из них.
Что притягивает сегодняшних старшеклассников в жизненном опыте старшего поколения?
«Я завидую отцам: какой яркой, интересной, кипучей была их молодость, сколько испытаний выпало на их долю, а ведь испытания — это проверка самого себя».
«Выстраданная жизнь наших отцов, прошедшая через ошибки, разочарования, взлеты, сохранила при всем том правдивость и чистоту».
«В наши годы они были намного старше нас, несмотря на то, что сейчас очень много говорят и пишут о нашей акселерации».
«Я часто им завидую белой завистью, их мужеству, стойкости, выносливости. Для меня святы герои войны. Идти на смерть... Как это страшно. Вот ты живешь, дышишь, чувствуешь, и через мгновение тебя нет, ты превратишься в ничто».
«Люди, прошедшие войну, пережившие тысячу горестей и тысячу радостей, — это наши отцы. Они многое знают, многое видели, многое умеют».
«Наши отцы прошли нелегкую, порой жестокую, но все же насыщенную и интересную жизнь. Хотел бы я прожить такую жизнь, какую, к примеру, прожил мой отец? В семнадцать лет ушел добровольцем на фронт, ранение, увечье на всю жизнь. Что в ней хорошего, в этой жизни? Все-таки, наверное, хотел бы прожить. В жизни отца была та реальная возможность утвердить себя, почувствовать себя ответственным за судьбы многих людей. В ней был тот огонь, который утратила наша жизнь — меня, моих товарищей».
«Вот уже тридцать лет моя мама лечит людей. С того времени, как я начала помнить себя, я видела ее за работой. Домой она приходила усталая, но одухотворенная. Облегчить страдания людей, особенно маленьких детей. Сколько добра она принесла людям, как радовалась, когда спасла от смерти семилетнюю девочку».
Что не принимают они, современные юные, в мире взрослых?
Поделиться книгой: