Дежавю

А что такого? Обычное дело.

— Стоп, — перебил Алекс заскок безумных мыслей. — Приехали, станция конечная, палата № 6. Как скептик десятого дана, чистокровный атеист и убежденный Фома Неверующий, должен ответственно заявить, что я знаю все и даже больше, и с Наполеоном не встречался. Но, вдруг, если самая невероятная версия увиденного мной, и является реальностью?

И, тогда…

Что имеем?

Я — есть.

Я… был там?

Был.

Видел и чувствовал.

И удар, и боль.

И, конец.

Был ли это я, или увидел посторонний опыт? Фантом памяти другого человека? Витающие в земной сфере чужие мыслеобразы? Информационные хвосты прошедших событий, оставленные кем-то иным?

— Нет, — после затянувшихся раздумий определился он. — Такие ощущения из памяти не выбросишь, и они убеждают меня, что произошедшее случилось со мной. Именно со мной.

Невозможно?

Да.

Но случилось.

А значит…

Они есть.

Возьмем паузу и повторим: «Они имели место быть».

Внешне парень выглядел как примерный городской умалишенный: чистенький и не очень буйный. Он мерил шагами мраморный холл, махал руками, спорил, убеждал и выковыривал из памяти мельчайшие детали.

— Или поймал я энергетический след своего собственного прошлого, сохранившийся где-то, и по воле случая вернувшийся ко мне через тысячелетия? Секунду, — остановил он бег скачущих мыслей. — Человеку трезвомыслящему это не осилить. Каждый пункт нужно критически разобрать под линзой крепкого сомнения, с рюмкой коньяка, небольшой, грамм на триста.

Лесная роща, ярко зеленые кущи, изгиб реки. Видел ли я где-то такую реку и пейзаж?

Пожалуй, нет.

А хищные крики птиц?

Не помню таких.

Эми, и ее голос: «Мы пришли со звезд. Мы есть звездная пыль, которая проявилась в нашем образе. Мы уходим во тьму, а потом приходим со светом», — тут он окончательно сбился. — Эми???

Провал во времени не укладывался в голову и был необъясним, но ощущения настолько ярки, остры и болезненны, что их нельзя было, просто невозможно оправдать иллюзиями.

Он застыл, опершись на колонну, и глаза его смотрели прямо перед собой. Только не видели ничего.

Люди обходили его стороной. Стоит памятник, значит так ему и надо.

Глава II. Новый Свет и новые тени

Спустя много Лун.

Авантюристам и открывателям обыденность не к лицу, а радость души в этот самый миг надобна. Они не могут ничего откладывать на потом. И уверены, что завтра не существует. Оно всегда близко, но не приходит. Его ни разу никто не видел. Вранье это ваше завтра, его нет и никогда не будет. Есть только здесь и сейчас. Так и живут.

Пить нельзя бросить — как тапки утром: с правой или с левой, но влезать надо. Не знаешь, что лучше — холодный душ спросонья, или рюмка коньяка и весь день радужный.

Опять же, силы небесные устроили так, что все приятное объявили вредным. Хорошая кухня и алкоголь, внимание чудесных женщин, ведьм и просто Беллуччи, говорят, не способствуют долголетию. Но жизнь красят.

Приходится выбирать.

Но за нас, кто-то уже сделал выбор, видимо, задолго до появления на свет, и согласия нашего, при этом, не спросил.

В силу причин неочевидных, зачат наш герой был наверняка в полночь, при полной Луне, и рожден в пятницу 13-ого, под знаком Водолея, что придало характеру его неусидчивость и любопытство безмерное. Да и фамилией его наградили далекой от Смирновых или Спокойновых.

«Если фамилия твоя Сковородкин, причины на это есть, — делилась своими наблюдениями учительница. — Иные рождены, чтобы жить сто лет, а другие — чтобы свет нести и прочих греть, но цену за это заплатят самую высокую. На то они и другие. Я спросила Булгакова, спросила Высоцкого — хотели ли бы они жить долго, или след свой оставить?

— «Лучше быть пеплом, чем пылью», — ответили мне. И где они сейчас? А мы — здесь. Правильные люди предпочитают воробья в руках: на работу с утра и до пенсии, диета обязательно, медосмотры регулярно».

Мудрая женщина.

И у героя нашего жизнь сложилась бы по-человечески, как у других добропорядочных граждан, но при составлении гороскопа, обитатели верхних миров что-то напутали: толи астролябия на ногу ангелам упала, толи звездный скандал случился.

Только получился с него непоседа с турбиной в том самом месте. И порхал он по глобусу легкой поступью и строптивым характером, фамилии своей соответствуя. И вместо жизни стабильной и сытой, пришлось ему с юношества помотаться по уголкам необъятной Родины, да и другие страны менять нередко. Где и знакомых нет, не говоря о родственниках или друзьях.

Напомним, что прозвали его Алексом, и не спросили даже.

И в этот миг, между прошлым и будущим, успел пожить и в Новом Свете, и в Старом. Был на том, и на этом. Познал обе стороны мира: бытие, и в небытии одной ногой побывал тоже — не верьте: ничего там хорошего нет.

С нами по сей день, и собрался жить до скончания веков. Пока получается. И начинать каждый раз с ноля для него не просто слова, а образ жизни.

При этом здоров, говорят, не беден и счастлив.

Бывает такое.

Далее от него:

«Бросив все, кроме ненадолго (как ты надеешься) оставленных близких.

Ты едешь в никуда, не знаешь, где будешь ночевать, не то что жить… И нет ни адреса, ни улицы, ни дома.

Как устраиваться, где и на что…

И подсказать некому, а о помощи и мечтать не приходится.

Неделю за неделей, меняя города, обстоятельства и лица.

Зачастую остаешься наедине с собой, когда и поговорить не с кем…

Твой мозг сбивается с привычного ритма, освобождается от суеты, мелочности и рутины, и объединяется с подсознанием, а не противостоит ему более.

И мир раскрывается навстречу, и контактирует с тобой, так, как тебе и в голову прийти не могло. Происходит слияние внешнего с внутренним, и случаются события, открытия и встречи.

Разные.

Некоторые труднообъяснимые, иные — совсем из ряда вон».

Смутьян, обитающий внутри его зад…орной груди, толкал в заморские дали, в поисках знаний тайных, понимания смысла скрытого и немногим известного.

В погоне за раем искатель объехал просторы суверенной, не обошел вниманием и Европу, напоследок проутюжил территорию заокеанских партнеров, причину всех бед наших.

Он пересек Америку вдоль и поперек, пожил в шести штатах, и безграничный срок своей молодости и даже больше — целый год, провел в Буддистских монастырях как начинающий монах. Получил посвящение и кличку — Сан Гай. Нет, не гей — Солнечный парень, как-то так. Но после года скитаний, медитаций и посвящений, до замороченной учениями головы дошло, что спасением хрупкой, наивной субстанции, под названием Душа, заниматься следует от служителей алтаря подальше, к сердцу и природе поближе. А может, тупил и сопротивлялся, как прилежный атеист, но разглядел он за мантрами и молитвами, священное желание тебя ощипать. А благословенные причины и слова правильные о просветлении и вере всегда находились.

Через год он от всего сердца искренне ненавидел любые вероучения и ряженых в рясы служителей.

— Чем дальше от религии, тем вкуснее жизнь, — понял он.

* * *

Алекс сидел на куцем коврике.

В огромной гостиной наполненной старыми статуями, людьми и ожиданиями сегодня было тесно. Вообще, в этом доме все было не так: и кухня прадедушкина, привезенная из дворца ветхозаветного падишаха, и неудобные лавки из окаменелого дерева, да и сам Алекс выглядел здесь откровенно лишним. По бокам от него расположились и оживленно переговаривались между собой блеклые личности. Узнав, что он прибыл сюда из Сиберии, из самого города V, интересовались: — Правда, что по дорогам города V бродят тигры?

— Врут, — на чистом глазу отвечал он. — В городе V нет дорог.

Он попал в этот дом волей случая. В обитель статуй и лавок его пригласил сам владелец — американский доктор Суссот — один из первых врачей успешно научившихся лечить тогда еще неизлечимый СПИД. Он спасал обреченных и по совместительству подрабатывал меценатом, буддистом и коллекционером всякой рухляди.

Суссот выглядел довольно странно — голова деда на теле юноши. По-видимому, бывалый йог, или с сатаной договор. Это никого не смущало.

В его вилле на Гавайях зачастую встречались озабоченные вечной жизнью голливудские актеры, спортсмены и бизнесмены. В жизни знаменитости выглядели много меньше и серее, возможно, берегли рост и красоту свою для киноэкрана и красных дорожек. Это было культовое место общения дураков с блаженными, главное — иметь солидный статус и умный вид.

Алекс жил там месяца три, и давно уже тяготился бессмысленной тратой времени и отсутствием событий. Тикают часики, уходят дни, недели и месяцы, а жизнь проходит где-то там, в стороне.

Он спрашивал себя вновь и вновь: «зачем я пересек весь континент, для чего оказался именно в этом доме, в это время, с постными людьми?» Да и саму концепцию буддизма считал ошибочной.

«Смерть как триумф освобождения от мучений? Что может быть прекраснее небытия?» — Такую панацею от бед и несчастий мог придумать глубокий старик с кучей болячек, а нам — молодым и здоровым, ваши страдания ни к чему. Срединный Путь мы себе оставим, а в остальном, смените маркетолога, ваш давно устарел, — он знал об учении больше самих буддистов, разбирался в политике лучше политиков, впрочем, во всем остальном тоже.

В один из ветреных, тропических вечеров его позвали на сессию, обещали большой сюрприз и маленький фуршет. Ожидали самого Мессию, или архангелов, он так и не понял.

Жара уже спала, на улице стоял март или ноябрь, кто их на Гавайях разберет? Календарь только.

В назначенный час Алекс нехотя поднялся в зал. По периметру расположились избранные в светлых одеждах, человек двадцать. Не ангелы, но тоже состоявшиеся. Некоторые лица казались знакомыми, кажется, их иногда показывали в новостях.

Он сидел на жестком коврике, не обращая внимания на глухое шушуканье публики, и наблюдал, как с гор на Гонолулу наваливается южная ночь.

Искрил последними бликами океан, и отражались в окнах небоскребов лучи уходящего Солнца, пока не наступила тьма и не поглотила город.

Казалось, улицы исчезли в темноте, и мир канул в бездонную морскую пучину. Но через миг расцвели улицы фонарями, и фары автомобилей оживили исчезнувший было мегаполис.

— Черт, сижу здесь, занимаюсь полнейшей хруней, ни документы для приезда семьи не делаю, ни деньги не зарабатываю, — в груди кипело. — Еще и попы мозг выносят, — в нем окончательно проснулся Фома. — Не пойти ли им всем в Иордань, и пудрить головы кучерявым бедуинам? Давно надо было попрощаться, задержался я с просветленными.

— Поприветствуем нашего уважаемого гостя Оле Нидал, — восторженные аплодисменты гостей оторвали его от размышлений.

В зал входил крепкий мужик без возраста.

Короткая стрижка, уверенный взгляд, белая рубашка с закатанными рукавами.

Он отличался от тибетских ринпоче и духовных поучителей в рясах встреченных ранее — приглашенный не касался денег, финансами занимались ассистенты. Оле нес убежденность и знания, в которые искренне верил, это сквозило в каждом взгляде и движении. Такие никогда не просят, им предлагают сами и рады, если дар принимают.

— Коммерция на престиже. Заманчивый фантик. Эффективней только обещания бессмертия, но поляна Святого Духа косится другими священнокосителями уже две тысячи лет, — парень беззастенчиво наблюдал за гостем, но тот не вписывался в привычные шаблоны. — Однако, он не бизнес гуру, нет. И не ментор, постой, Оле Нидал? — вспомнил Алекс объявленное имя, — как же, читал, да. Современнец, пытающийся подвести логику и понимание под винтажное учение. Переоткрыватель. Любимец женщин и желающих жить вечно. Сейчас будет лить карму, логику и перерождение, надо сделать приличный вид и спрятаться, пока не обмочил озарением.

Общий вид он уловил, но за руками миссионера следить надобно.

Нидал по очереди обходил каждого, прикладывал зеленую от старости штуковину на затылок, тихо произносил пару слов, и направлялся к следующему.

Не хватало громких фанфар: На арене Копперфильд и Кашпировский!

— Опоздал ты, братец, они уже в прошлом. Но все ближе подбирается, сейчас отритуалит, отмантрит и отдзенит, а мне потом разгребать. Этот антиквариат пару тысяч лет не мылся, а дерматолог мне не по карману, — встревожился Саня, — и не свалишь, посчитают за оскорбление…

«Терпеть их не могу», — читалось на его лице, и, кажется, это замечали.

— Подходит все ближе: бежать некуда, попал, — не в силах сдержаться он раздраженно повел плечами.

Оле встал напротив, пристально взглянул ему в глаза и понял с кем имеет дело. Он сдержанно улыбнулся, положил на голову неожиданно тяжелый талисман, тихо что-то прошептал, на миг плотно прижал артефакт к темечку безнадежного, оторвал, и, не задерживаясь, направился к соседке ждущей прозрения в паре метров.

— Фокус не удался, про гипноз мы и сами все знаем. Ушел, и ладно, — облегченно выдохнул Саня. Прищурив глаза он проводил взглядом просветителя.

Неожиданно он почувствовал странные, еле заметные изменения. Будто внутри него что-то начало раздваиваться. Как при хорошем перепитии. Он сглотнул, пытаясь навести резкость и снять возникающие неприятные ощущения, но вместо этого вдруг увидел свою макушку.

Алекс продолжал сидеть на коврике все в той же позе, в том же зале. И одновременно, он же стоял, и видел себя, сидящего, уже с высоты своего роста.

Алекс сидящий, прищурив глаза, с легкой усмешкой смотрел в спину отходящему Оле Нидалу. Алекс стоящий, с изумлением наблюдал за самим собой и происходящим свысока.

Психиатры скажут: «Раздвоение личности», и будут правы.

Жаждущие бессмертия и просветления ожидали своей дозы, а он, совершенно не понимая, что происходит, начал медленно приподниматься, и будто становиться выше.

Неверный артефакт все-таки вывел его из себя, и вытолкнул из тела.

Саня заметил, что он растет и движется вверх, не прилагая для этого никаких усилий.

Проснулись и спорхнули с деревьев уснувшие было птицы.