Генри Бофор, герцог Сомерсет насчитывал всего лишь двадцать три года от роду, но ему было доверено руководство королевской армией. Маргарита Анжуйская, ланкастерская королева французских кровей могла пренебречь соглашением и въехать в город со своими войсками, но существовали определенные ограничения, признать которые вынуждена была даже она. Не последним из них являлось отсутствие Жанны д,Арк в английском фольклоре.
Сомерсет не спешивался. Удерживая своенравного скакуна натренированной рукой, он нетерпеливо выслушивал герцогиню Йоркскую, страстно и убедительно говорящую от имени горожан Ладлоу.
В свои 42 года Сесиль Невилл была поразительно красивой женщиной с легкой худощавостью ранней юности и прямыми темно-серыми глазами. Сомерсет был не вполне безразличен к притягательному образу, ею представляемому - одиноко стоящей фигуры у рыночного креста, рядом с маленькими сыновьями. Однако, он заподозрил, что ее положение было тщательно просчитано для воззвания к его рыцарским чувствам. Генри Бофору не по душе приходилась эта гордая дама, жена его заклятого врага. Он отметил с радующим мрачным удовлетворением, что роль просительницы не просто ей дается.
В то время, как Сомерсет чувствовал себя вынужденным засвидетельствовать герцогине почтение, полагающиеся ее положению и полу, позволить ей ходатайствовать за жителей Ладлоу, у него не было намерения обращать внимание на приводимые доводы. Ладлоу долго являлся крепостью Йорков, - день расплаты обязан оказать благотворный эффект на другие города, колеблющиеся в своей верности Ланкастерам. Сомерсет прервал ее, чтобы спросить об уже известном. Герцогиня Йорк ответила довольно охотно. Ее муж? Он покинул Ладлоу, как и ее брат, граф Солсбери, с ее племянником, графом Уорвиком. Ее сыновья, Эдвард, граф Марч, и Эдмунд, граф Рутланд? Тоже уехали, заверила она холодно.
Сомерсет поднялся в стременах, окидывая взглядом сверху Высокую улицу по направлению к возвышающимся каменным стенам внешнего двора замка. Он знал, герцогиня говорила правду; само ее присутствие здесь было необходимым доказательством, - Йорки сбежали. Кроме того, вспомнил Сомерсет, позади замка был мост через реку Тим, соединяющийся с дорогой, ведущей на запад, к Уэльсу.
Он резко взмахнул рукой, и солдаты двинулись по ступеням к кресту. Дети отпрянули, и Сомерсет испытал удовлетворение, увидев внезапный страх на надменном красивом лице Сесиль Невилл. Она прижала к себе сыновей и поинтересовалась, не намеревается ли господин Сомерсет отомстить невинным детям?
'Мои люди здесь, чтобы проследить за вашей безопасностью, госпожа'. Ее презрение причиняло боль; герцогиня была всего лишь женщиной. Женщиной из семьи Йорков. Он не видел причин не напоминать ей о действительности их вызывающих почтение положений, произнес герцог откровенно, добавив, что колеблется решить, - не должна ли пленница быть благодарна за предоставление вооруженной охраны еще до наступления темноты.
Герцогиня побелела, услышав в словах захватчика похоронный звон по Ладлоу. Теперь она понимала, - только один человек мог предотвратить предстоящую резню, - странная мягкая душа, томившаяся лишь по духовному миру и связанная брачными узами с женщиной, известной йоркистам под наименованием Мессалины.
'Я желаю увидеть Его Милость Короля', произнесла она настойчиво. 'У него нет более преданных подданных, чем народ Ладлоу'.
Требование было невозможным, но оно могло не оказаться признанным как таковое. Сомерсет сглотнул горькую отповедь и лаконично ответил: 'Его Милости следовало остаться в Леоминстере'.
Но Сесиль больше не смотрела на Сомерсета. Ричард, стоявший столь близко к ней, что мог наступить на подол платья, почувствовал, как тело задеревенело, легким нерешительным движением быстро поникло. Затем она склонилась на вершине ступеней в реверансе, очень точным и контролируемым движением, полностью отсутствующим в ее обычном изяществе. Ричард спешно последовал ее примеру и склонился на ступенях рыночного креста, таким образом в первый раз встретив королеву Ланкастеров.
Первое впечатление оказалось благоговейным страхом. Маргарита Анжуйская была самой прекрасной женщиной, которую он когда-либо видел, прекрасной как королевы из сказок Джоан, рассказываемых при укладывании спать. Полностью в золотом и черном, словно бабочки- махаоны, за которыми он гонялся все лето в безнадежном восхищении. Глаза огромные и черные, чернее чем розарии Уитби, щедро поливаемые его матерью. Алый рот, кожа, белая как снег, темные волосы, покрытые головным убором из золотого газа, лицо, обрамленное складками блестящего мерцающего материала, казавшегося созданным из солнечного света. Ничего подобного раньше он не видел и не мог отвести глаз от этого, или от нее.
'Где ваш супруг, госпожа? Конечно же, он не бросил вас расплачиваться за свою измену?' Ричард любил звук голоса своей матери, чистый и низкий, отдающий такой же музыкой, как и церковные колокола. Голос прекрасной королевы обернулся разочарованием, резко и едко напоенный насмешкой, столь сильно выделяющийся произношением родного Анжу, что он едва распознавал ее слова.
'Мой супруг поклялся в верности Его Милости королю и он держит свое слово'. Королева рассмеялась. Ричард снова не обрадовался, услышав звук ее голоса. Он ненавязчиво придвинулся ближе к матери, проскользнул рукой в рукав ее платья.
С внезапным ужасом он осознал, что блестящие черные глаза решили остановиться на нем. Похолодев под ее взглядом, он тоже стал всматриваться в королеву Ланкастеров, неспособный отвести свои глаза от ее. Ричард привык, - взрослые смотрели на него, не замечая. Он принимал это как особенность видения взрослых. Сейчас мальчик видел, - с королевой дело обстояло иначе, она видела его очень ясно. Что-то очень холодное и подозрительно оценивающее было в ее взгляде, что-то пугающее, не понятно точно - чем?
Королева смотрела на его мать. 'С момента как ваш супруг и ваши сыновья Марч и Рутланд столь отважно избежали последствий своего предательства, вам, госпожа, остается стать свидетелем вместо них. Отметьте какую цену мы должны взыскать с этих лиц, неверных короне'. Ответ Сесиль был немедленным и неожиданным. Она вышла перед лоснящейся черной кобылой Маргариты.
'Эти люди - добрый, богобоязненный, верный королю народ. Они не отягощены перед Вашей Милостью долгом неверности, я уверяю Вас'.
'Госпожа, вы преграждаете мне дорогу', тихо произнесла Маргарита.
Ричард увидел, как ее кожаный наезднический хлыст прорезал воздух над его головой. Кобыла ринулась вперед, и на секунду остановившего сердце ужаса он подумал, что матушка упадет под копыта лошади. Герцогиня достаточно прочла на лице Маргариты, чтобы оказаться предупрежденной, однако отпрянула точно вовремя, удержавшись на ногах благодаря самому бдительному из солдат Сомерсета.
Ричард скользнул за солдатом, прижался к матери; Джордж уже был рядом с ней. Герцогиня дрожала. Она прильнула на миг к Джорджу, как если бы он являлся взрослым человеком.
'Отошлите моих сыновей из города', попросила она хрипло. 'Я заклинаю Вашу Милость... Вы тоже - мать'.
Маргарита обернулась в седле. Она рванула поводья, направляя кобылу к кресту. 'Да, я - мать. Мой сын родился ровно 6 лет тому назад... и почти с самого дня его рождения были те, кто хотел оспорить данные ему при появлении на свет права, те, кто смели говорить, что он не является истинным сыном моего мужа, короля. Вам известно также хорошо, как и мне, госпожа, люди, больше других ответственные за подобные подлые наветы... Ричард Невилл, граф Уорвик. Уорвик.... ваш племянник, госпожа! Ваш племянник!'
Последняя фраза превратилась в шипение, в волну обжигающей ярости, сопровождающуюся взрывом французской речи, слишком быстрой и бешеной, чтобы ее можно было распознать. Прервавшись перевести дух, она в тишине бросила взгляд на мертвенно-бледную женщину и похолодевших от страха детей. Крайне медленно и подчеркнуто королева сняла одну из своих тонко вышитых перчаток для езды. Испанской кожи, окаймленную собольим мехом. Она заметила, как Сесиль Невилл подняла подбородок, как ухмыльнулся Сомерсет, зная, что они оба ждут от нее пощечины этой перчаткой. Вместо этого Маргарита швырнула ее в пыль у ног Сесиль.
'Хочу, чтобы этот город узнал, что случается с теми, кто поддерживает предателей. Полюбуйтесь на это, господин Сомерсет', резко сказала она и, не дожидаясь его ответа, взмахнула хлыстом по бокам лошади, поворачивая его в еле уловимом глазом мелькании впечатляющего искусства верховой езды. Затем Ее Величество отправилась обратно по Широкой улице, заставляя солдат рассыпаться перед собой.
Кричала девушка. Звук омыл Ричарда ледяными волнами, заставив задрожать. В ее криках было столько ужаса, что он ощутил слабое облегчение, когда они оказались заглушены, стали менее различимы, а потом совсем прекратились. Ричард сглотнул, продолжил смотреть в противоположную от церковного двора сторону, откуда шли девичьи крики.
Внезапно изменилось направление ветра, принеся ему едкий запах сгорающей плоти. Все большего числа домов касались факелы, пламя достигло примыкающего свинарника, поймав в ловушку несколько несчастных животных, находящихся внутри. К счастью, визг умирающих свиней уже не различался, так как свидетельствующие об агонии звуки обреченных созданий вызывали у мальчика тошноту. Ему приходилось видеть животных, разделываемых для получения говядины, однажды попав благодаря Эдварду и Эдмунду на холостяцкую охоту. Но здесь было совсем другое, это был мир, сошедший с ума.
Мир, в котором люди гнались по улицам, словно скот с пеньковыми веревками, свисающими с шеи. Мир, в котором солдаты обдирали с подвергающихся ограблению лавок доски для возведения виселиц напротив цехового зала. Мир, в котором младший сын городского писаря был избит дубинками и оставлен умирать посреди Широкой улицы. Стоя у креста, Ричард еще мог видеть его тело. Он пытался не смотреть туда, - сын писаря помогал ему поймать в западню лисенка, обнаруженного памятным летним утром на лугу Динхэм.
Решительно отвратив взгляд от тела мальчика, которого он знал и любил, Ричард обнаружил, что смотрит на странное красноватое пятно, расползающееся в пыли у подножия креста ручейками красного. Алые струйки сбегали в сточные канавы. Какое-то время он наблюдал, затем понимание поразило мальчика и заставило резко отпрянуть.
'Джордж, взгляни!' Он указывал в зачаровывающем ужасе. 'Кровь!'
Джордж уставился на лужу, затем присел на корточки и помешал рябь пальцем для пробы.
'Нет', произнес он в конце. 'Вино.... оттуда, видишь?' Он указывал на угол, где стояли несколько огромных бочек, вытащенных из разграбленной таверны, содержимое которых выливалось в центральную сточную канаву.
Джордж и Ричард обернулись на пробегающего позади быка, поощряемого улюлюканьем скучающих солдат, которых Сомерсет отрядил стеречь их. Рядом с ними Ричарду было не по себе. Пока они охраняли герцогиню Йоркскую и ее сыновей от приставаний солдат, шатающихся вокруг креста, было очень заметно, что такая обязанность не приносит им сколько-нибудь радости. Они мрачно смотрели на товарищей, делящих добычу ограбленного города. Ричард был уверен, - большинство из них охотно прислушалось бы к настойчивым просьбам матери - отвести ее с детьми в королевский лагерь. Один из солдат оставался непреклонным, однако, учитывая, что они не могли действовать без особых указаний Его Милости герцога Сомерсета, и то, что власть принадлежала ему, никто не мог покинуть сомнительное убежище у креста - ни пленники, ни их вынужденные конвоиры.
Герцогиня Йоркская внезапно закричала. Человек, хромавший вниз по Высокой улице, двигался медленно, без направления или причины. Проходя, словно судно без руля, казалось, он забыл о солдатах, наталкивающихся на него, с руками, полными награбленного добра из замка. Сейчас тот был ободран до стен, поднимаясь над несчастным городом, выставленным скелетом останков некоего расхищенного прошлого. Сейчас, когда он наступал на пятки нагруженным награбленным солдатам, то оказывался осыпаем кругом проклятиями, локтями толкаем в сторону. Другие руки, однако, протягивались предотвратить его падение, даже расчищали дорогу. Ему, они - люди только что после ограблений, изнасилований и виселиц. Тем не менее, они не смели оскорбить священника.
Его одежда и капюшон заявляли, он был одним из братьев-кармелитов - Белых братьев Святой Марии. Когда-то безупречно белое было обильно испещрено сажей, даже брызгами крови. Как только он придвинулся ближе, они заметили, - на священнике надета лишь одна сандалия, до сих пор по недосмотру испачканная грязью, размазанной по улице, мутным вином, по щиколотку доходившим в водосточных канавах вокруг креста. При звуке своего имени он приостановился, подслеповато моргая, озираясь вокруг. Герцогиня Йоркская снова закричала, взывая к нему, и на этот раз священник увидел ее.
Стражники не делали попыток остановить его, карабкающегося вверх по ступеням подножия креста, безразлично наблюдая, как Сесиль качнулась взять протянутую пастырем руку своими ладонями. Ее взгляд вспыхнул, упав на запятнанное одеяние, затем снова вернувшись к побелевшему мрачному лицу.
'Вы ранены?'
Он тоскливо покачал головой. 'Нет... Они убили наш скот. Молочных коров, овец... Стойла изгажены кровью... '
Голос угас, взгляд затуманился, и лишь когда она повторила его имя, священник ожил, опять сконцентрировался на герцогине и двух детях, смотрящих на него в изумлении. Он выглядел не как брат, которого они видели, а как перепачканный и нечесанный беднейший проситель милостыни, с остекленевшими глазами и обмякшим ртом в глубине образовавшейся воронки.
'Госпожа... Они разграбили братство. Они все забрали, госпожа, все. Затем они подожгли помещения. Кладовую, пивоварню, даже лазарет и богадельню. Они ободрали церковь... Даже дарохранительницу и потир (сосуд для богослужения, нужен при освящении вина и принятии причастия), госпожа, потир...'
'Послушайте меня', потребовала она. 'Послушайте, Бога ради...'
В конце концов, ее настойчивость подействовала на него, и брат замолк, остановив взгляд на даме.
'Вам следует отправиться в замок. Отыскать герцога Сомерсета. Сообщить ему, что он должен отдать приказ отослать моих сыновей в королевский лагерь'. Она оглядела детей, снова понизив звук голоса, отчаянно произнесла: 'Для всего остального уже слишком поздно. Вам ясно? Ступайте сейчас же и быстро! Солдаты не причинят вреда священнику; они позволят вам пройти. Если Сомерсета нет в замке, ищите его в зале гильдий. Они пользуются им как темницей, следовательно, герцог может оказаться там. Отыщите его... ' Ее голос был не громче шепота. 'Ради любви Иисуса, Сына Единородного, отыщите его'.
Монах кивнул, опаленный ее напряженностью. 'Я найду его, госпожа', дал он обет. 'Я не подведу вас'.
Джордж достаточно понял из этого обмена репликами, чтобы дрожь страха прошла по нему. Тут же он придвинулся ближе к матери, глядевшей вслед монаху, который поднимался назад по Высокой улице. Его когда-то белые одеяния растворялись в толпе грабящих город солдат.
'Вы не доверяете нашим стражникам, матушка?', прошептал он.
Герцогиня обернулась к сыну. Он был прекраснее всех других ее детей, настолько белокурый, насколько Ричард черноволос. Она позволила себе задержать руку на его мягких освещенных солнцем волосах, спадающих на лоб. Заколебавшись, герцогиня помедлила с полуправдой.
'Да, Джордж, я доверяю им. Но здесь совершаются злодеяния, которые не ты, не Ричард не должны видеть. Поэтому я желаю, чтобы вас отправили в королевский лагерь в Леоминстере. Вы должны, Ричард!'
Закричав, она поймала младшего сына, схватила его как раз вовремя, предотвратив его ныряние вниз со ступеней подножия креста. Встав на колени, она притянула сына к себе, браня его очерствевшим от страха голосом. Ричард вытерпел упреки молча. Когда мать отпустила его, мальчик резко осел на ступеньки и замкнул руки на поднятых вверх коленках в тщетной попытке сдержать дрожь, сотрясавшую его худенькое маленькое тело. Сесиль не представляла, что же он увидел, что причинило ребенку такое горе. И она не ждала объяснений. Герцогиня обернулась, обратившись к стражникам с такой яростью, что они отшатнулись.
'Я не позволю держать моих сыновей здесь, чтобы они наблюдали смертельные муки Ладлоу! Вы пошлете людей к Сомерсету! Сейчас же, будь вы прокляты, сейчас же!'
Мужчины поникли под волной ее гнева, обернувшись, охваченные инстинктивной неловкостью, - герцогиня все еще принадлежала к классу, которому они были приучены повиноваться с рождения. Но Джордж сразу увидел, - материнская ярость не имеет последствий, она не принимается во внимание. Какое-то время он наблюдал, потом опустился на ступеньки рядом с Ричардом. 'Дикон? Что ты увидел?'