Вирус ненависти

— Слушай сюда, гад. Нам протоколы писать некогда, нам всю вашу гнусную банду скорее перебить надо, чтобы вы по тылам не ходили, жизнь не портили советским людям. С нас начальство три шкуры снимает, что мы мало таких, как вы, ловим и уничтожаем. Или ты говоришь, куда бежал и где тебя ждут, или я сейчас твои мозги в землю вобью, и мы уйдем. А ты будешь тут валяться, пока милиция катафалк не пригонит за тобой. И закопают тебя не на кладбище, а на пустыре и под номерочком, тварь. Говори!

И Буторин стал медленно нажимать на спусковой крючок. Хотя дуло пистолета и упиралось мужчине между глаз, но как сдвинулась собачка курка, он видел. Он всем своим нутром ощутил, что еще секунда или даже половина секунды, и грохнет выстрел. И нервы у мужчины не выдержали.

— Нет, нет! Не стреляйте!

— Говори, сука, времени у нас нет с тобой валандаться! — брезгливо проворчал Буторин.

— Машина… — прохрипел задержанный, потому что Буторин сжал его горло. — Машина ждет на соседней улице. Там продукты, там еще лекарства и продукты на обмен.

— Кто такой Иван Богданович? — Буторин тряхнул мужчину так, что тот едва не стукнулся затылком о землю, а кепка с его головы слетела.

— Я не знаю, кто он такой. Видел пару раз. Он всем заправляет, но я не знаю, кто он и где его искать. Он сам приходит, когда надо, проверяет. Заказы выполняет.

Когда во дворе появился Сосновский, озирающийся по сторонам, оперативники облегченно вздохнули. Не хватало еще вести задержанного по улице под прицелом пистолетов. Так можно какую угодно операцию рассекретить. Только слепой не поймет, что происходит. Спугнуть таким образом можно и мелкую рыбешку, и крупную рыбу. Сосновский заломил задержанному руку за спину и повел его к подъезду, за которым на улице стояла машина. А Буторин и Коган бросились дальше через двор к тому месту, где, как показал задержанный, его ждала машина. Некогда было согласовывать операцию, надо было действовать решительно, потому что ситуация с арестом этого мужичка в кепке начала выходить из-под контроля. Как скоро это произойдет, неизвестно, но в банде перекупщиков и спекулянтов обязательно узнают об аресте их человека на рынке. А дальше они начнут перепрятывать свое имущество, скроются сами, поменяют адреса.

— Тихо, Боря. — Буторин схватил напарника за локоть и потянул к стене. — Вон она! Помнишь, Михаил рассказывал про черную «эмку» с забрызганными грязью номерами?

— Стоит к стене впритирочку, — тихо произнес Коган, — незаметно пытается себя вести. Как брать будем?

— Да очень просто, — хмыкнул Буторин и вышел на улицу из-за угла дома.

Он шел нетвердой походкой, чуть вразвалочку. Папироса как будто приклеилась к его нижней губе. Буторин шел, похлопывая себя по карманам брюк, пиджака. Он все никак не мог найти спички. Даже беглого взгляда достаточно было, чтобы понять, что человек, сидевший за рулем в машине, напрягся при виде незнакомца. Экспромт — дело хорошее, но если этот тип видел Буторина на рынке, заметил, как он следил за Ларисой Сергеевной, то все. Взревет двигатель, машина рванет с места, и ищи-свищи ветра в поле.

Пройдя на два шага дальше машины, Буторин как будто опомнился и вернулся, небрежно постучав костяшками пальцев по стеклу водительской двери. Стекло медленно опустилось на ширину ладони, Буторин сразу отметил это, не приоткрылась дверь, а именно опустилось стекло. И взгляд у человека с маленькими глазами настороженный, подозрительный. Бегают глазки у него!

— Землячок, не найдется огоньку? — попросил Буторин и распахнул прямо перед окном пачку «Герцеговины Флор». — А я тебя вот папироской угощу. День у меня сегодня удачный, хорошим табачком разжился. Праздник у меня!

— Гуляешь? — хмыкнул водитель и протянул коробок спичек, зажатый между двумя пальцами — указательным и средним.

«Нам этот номер знаком, — подумал Буторин. — За пальцы тебя не поймать, выскользнут они. Ты руку быстро отдернешь. А я не буду спешить, я тебя успокою, заставлю подумать, что ты напрасно меня подозреваешь. И руки у тебя не шоферские! Ты этими пальцами в моторе не копался, смазка в кожу не въедалась, и под ногтями у тебя никогда грязи не было». Дождавшись, когда водитель возьмет из пачки предложенную папиросу, Буторин чиркнул спичкой, уронил ее, чертыхнулся. Снова стал зажигать спичку, но в этот раз уронил весь коробок.

— Ох, что-то я сегодня перебрал, кажись, — проворчал Буторин, снова выпрямляясь и держа в руке спичечный коробок.

Как он и предполагал, водитель насторожился, когда пьяный уронил коробок. Но ничего не произошло, никакого нападения. Просто сегодня человека руки не слушаются и ноги тоже. Тем более что прикурить у Буторина все же «получилось». Он глубоко, с наслаждением затянулся дымом папиросы и, держа коробок двумя пальцами, просунул его поверх опущенного стекла. И когда водитель уже готов был взять спички, Буторин снова их уронил. Коробок скользнул по плечу водителя и упал куда-то между сиденьем и дверью. И этой секунды замешательства, когда человек в машине уже был не готов к нападению, Буторину хватило. Едва взгляд шофера машинально скользнул вслед за падающим коробком, Буторин резко бросил вперед руку.

Пальцами левой руки Буторин схватил водителя за лицо и резко рванул его голову к себе. С такой силой, что лоб с треском ударился о стекло двери. И тут же пальцы Буторина впились мужчине в глазные яблоки. Он давил и одновременно не давал водителю отдернуть голову.

— Дверь, сука, дверь открой, а то глаза выдавлю! — прорычал Буторин, глядя, как руки водителя шарят по двери изнутри в поисках скобы.

И как только дверь открылась, Буторин сразу рванул ее второй рукой, перехватил водителя за горло и сунул руку ему под пиджак, нащупывая рифленую рукоять «нагана». Водитель тяжело, судорожно дышал, не понимая, что происходит, а через пассажирскую дверь уже забирался в кабину Коган. Он сразу упер дуло пистолета водителю в ребра и тихо приказал:

— Если хочешь жить, то выполнишь все, что тебе говорят! Заводи!

Это была та самая «эмка», и номера были те же самые из гаража. Значит, теперь можно установить человека, который эти номера крадет и передает водителю «эмки». Теперь многое удастся выяснить. Теперь не просто есть о чем поговорить, теперь есть с кем поговорить!

Теперь оперативники знали, что Сыч имел две судимости еще до войны. Статьи были как раз «хозяйственными», связанными с хищениями социалистической собственности. И не мог вор остаться в стороне, когда рядом снова воровали. Держать номерные знаки «эмки», которая стояла в гараже на ремонте, в таком месте, где их никто не увидит, где они никому на глаза не попадутся, дело нехитрое. И Сыч этим старательно занимался. Валялись они под промасленной ветошью рядом с бамперами, снятыми с машины. И никто не видел, что периодически номера пропадали, а потом снова появлялись под ветошью. Сыч сразу понял, что дело тут нечистое, когда к нему подкатил Иван и попросил на время номера от «эмки». И после первой услуги Сыч запросил себе долю побольше. Он ведь тоже замазан, да еще с двумя сроками за спиной…

— Он? — спросил Шелестов, когда возле подъезда двухэтажного жилого дома остановился коренастый мужчина в кожаной летной куртке и зачесанными назад волосами.

— Да, точно он! — шепотом заговорила Марина, глядя в бинокль на мужчину. — Он Иваном Богдановичем называл себя, когда с Ларисой Сергеевной встречался. И он со мной встречался тогда.

Фонарь хорошо освещал пространство перед входной дверью, и разглядеть мужчину, который остановился сделать несколько долгих затяжек папиросой. Вон он бросил окурок, наступил на него каблуком сапога и быстро оглянулся по сторонам. Тихо скрипнула дверь, и мужчина скрылся в подъезде. Подав знак фонариком, что это нужный человек, Шелестов стал ждать. Сейчас нужно все делать быстро, практически одновременно, иначе в этой банде кто-нибудь обязательно почувствует, догадается, что они попали в поле зрения Смерша.

Мужчина не стал подниматься по общей лестнице на второй этаж, а прошел по коридору и остановился у первой же двери. Сунув ключ в замочную скважину, он два раза провернул его, снова постоял, прислушиваясь, и только потом открыл дверь и тихо вошел в комнату. Саквояж был готов и стоял на стуле у двери. Мужчина, взявшись за ручку, почувствовал привычную тяжесть содержимого. В комнате было все, как обычно, только пыль на столе и комоде, да тусклая запыленная лампочка под потолком. Соседи не особенно интересовались хромым Василием, который якобы жил в этой комнате. Появлялся, тихо здоровался и снова исчезал. Вроде работал в разные смены где-то, а то и в больнице лежал. Угрюмый, ни с кем не общался, был сам по себе. Да только вся работа Василия в том и заключалась, чтобы появляться в этой комнате на первом этаже, изображать, что он там живет.

Потушив свет, мужчина приоткрыл дверь и прислушался. Никого, тихо. Он шагнул в коридор, и тут же сильные руки схватили его, завернули кисти за спину. Ладони прошли по телу, по карманам в поисках оружия, а грозный голос произнес в ухо:

— Тихо, ни звука! Контрразведка Смерш!

Через час задержанный сидел на стуле, стоявшем посреди комнаты, и потирал кисти рук. На столе у окна оперативники вместе с Каратеевым разбирали и рассматривали содержимое саквояжа. Коган взял паспорт мужчины.

— Значит, Никитенко Иван Захарович? Ну, что же, гражданин Никитенко, рассказывайте, откуда у вас медикаменты в таком количестве, включая и средства, получаемые из Америки по договору ленд-лиза, немецкие медицинские препараты, свежепроизведенные, между прочим. Откуда продукты, которые вы обмениваете на драгоценности на рынках города?

Терять время было непозволительной роскошью. Допросы пришлось планировать сразу с расчетом на признания. Держать неделями в камере подозреваемого и ждать, когда он, наконец, осознает свое положение и начнет давать признательные показания, было некогда. Коган, как опытный следователь, сразу заготовил доказательную базу. И показания водителя «эмки», и Сыча, и Марины, и других покупателей, продавцов, которые работали на Никитенко. Были и другие отягчающие вину обстоятельства.

— Теперь слушайте дальше, гражданин Никитенко. — Коган отложил в сторону очередной лист бумаги с показаниями. — У нас есть подтверждение, что часть полученных вами в уплату драгоценностей вывезена из концлагеря. Это отобранные у граждан фашистами ценности. И, значит, они получены вами от фашистов и их пособников. Вы понимаете, что в условиях военного времени такого рода сотрудничество с врагом неминуемо приведет вас к расстрелу? Советский суд не только к врагам своего народа безжалостен, он безжалостен к тем, кто сотрудничает с фашистскими изуверами, массово уничтожавшими людей на оккупированных территориях. Мне, конечно, все равно, как сложится ваша судьба, мы возьмем всех членов вашей банды и без ваших показаний. Но я все же буду соблюдать закон и предупрежу вас официально, что сотрудничество со следствием, помощь, оказанная вами следствию, добровольная помощь, может спасти вас от расстрела или виселицы[2].

Задержанный слушал молча, и его голова опускалась все ниже. Коган говорил, а сам пытался понять, что происходит внутри этого человека. В его голове, в его душе. Насколько он уже готов прислушаться, начать правдиво отвечать на вопросы. Никитенко не похож на фанатичного противника Советской власти или сторонника нацизма. Обычный человек с низкой социальной ответственностью, который пытался нажиться на горе других, используя ситуацию в стране. Увлекся, сжился с мыслью, что его не поймают, не схватят за руку органы, что сойдет ему все с рук. А когда наживется достаточно, то отойдет от этих грязных дел и заживет спокойной сытой жизнью. Да только никому еще не удавалось вовремя остановиться. Наклонности всегда становятся выше здравого смысла.

— С немцами не сотрудничал, — пробормотал Никитенко. — Откуда медикаменты, я не спрашивал. Люди приносили на рынок, я обменивал на продукты. Про драгоценности тоже не спрашивал. Не знаю, откуда они у людей, где они их берут. Честно признаюсь, что не знаю.

— Не тешьте себя мыслями, Никитенко, что незнание происхождения лекарств и драгоценностей как-то уменьшит серьезность вашего наказания, — напомнил Коган. — Но самое главное — кто поставлял вам продукты питания, которые вы активно обменивали на драгоценности?

— Майор-тыловик… Рыженков его фамилия.

Глава 5

Под тревожными взглядами оперативников Шелестов прошел через комнату, расстегнул портупею и бросил ее на кровать. Расстегнув воротник гимнастерки, опустился на стул перед керосиновой лампой и сложил на столе руки. Без слов было понятно, что ниточка где-то оборвалась. Сегодня Максим обещал заехать в госпиталь, где лежала раненая Лариса Сергеевна. И вот он вернулся, видимо, со скверными вестями.

— Оборвалась ниточка, — твердо сказал Шелестов. — Ничего мы об этой женщине не знали и теперь уже не узнаем. Не узнаем, имела ли она отношение к вирусологам, помогала каким-то фашистским окруженцам. Скончалась Лариса Сергеевна. Может быть, она была шпионкой и просто собирала сведения о Красной армии, о перевозках военных грузов.

— Да, помогли нам патрульные, — проворчал Сосновский. — Я со своими сантиментами не стал ей по ногам стрелять, так нет… она на автоматную очередь нарвалась.

— Ну, теперь уже сожалеть поздно. — Шелестов стукнул ладонью по крышке стола. — Ясно, что тянули мы «пустышку».

— Раскрытая банда спекулянтов, большой склад ворованных продуктов питания — это не «пустышка», — возразил Буторин. — Побочный результат, но очень важный в это время и в этой местности. Ниточки еще потянутся от этого дела, будьте уверены.

— Потянутся, — кивнул Коган. — Не может быть, чтобы не потянулись. И немцы где-то рядом. Мы на хвост им наступаем! Подтвердите, Семен Валерьевич!

Шелестов внимательно посмотрел на вирусолога. Тот подтянулся, откашлялся, поправив очки, и заговорил:

— Я тут с кое-какими образцами занимался в лаборатории армейского госпиталя. У них там женщина работает, она москвичка, до войны работала в академическом институте этого профиля. Так вот, некоторые препараты, изъятые нами в процессе операции, которые не имели фабричной упаковки, указаны как лечебные препараты общего действия. Не буду вдаваться в подробности, но, по сути, это противовирусные препараты.

— И что нам это дает? Вы можете сделать какие-то выводы?

— Ну, конечно, это же очевидно! — проговорил Каратеев. — Чтобы не выдать себя, чтобы не всполошились местные медики, немцы, спрятавшиеся где-то в этом районе, располагая фармпрепаратами, меняли их на продукты осторожно. Они должны в принципе помогать ликвидировать простудную и гриппозную симптоматику, иначе начнется паника, обратят внимание военные медики, и им крышка. Тут такую войсковую операцию начнут, что мало не покажется. Просто могут карантин объявить и закрыть район.

— Значит, вы уверены, что эти препараты обменивались немцами или теми, кого они попросили им помочь? Только у них сейчас и здесь могли оказаться такие препараты?

— Именно это я и хотел сказать, товарищ подполковник!

— Слушайте, — вдруг сказал Сосновский. — Одна группа диверсантов уже напала на нас, точнее, она пришла в то место, где немецкие вирусологи были раньше. Хотели они уничтожить или эвакуировать ученых и результаты их работы, пока не ясно. Но где гарантия, что не придет другая группа, которая тоже будет искать вирусологов, искать их связи? А если Лариса Сергеевна и была здесь от группы диверсантов, которая должна найти вирусологов? И она искала таким вот способом связь с ними, искала на рынке тех, кто продает медикаменты. Я уверен, что группа была не одна, послали несколько групп в разные места, и они активно ищут этих медиков из концлагеря. Активно ищут. Может, уже и нашли.

Рыженков поежился и снова сел на деревянной лежанке. Не спалось. Ни аппетита, ни сна. Да и какой уж тут аппетит, когда тебя арестовали по такому обвинению. Тут и растрата, и спекуляция ворованными продуктами. Сожалел майор о содеянном? Он и сам этого не знал, не думал об этом. Больше всего он сожалел о том, что попался, что где-то повел себя неосторожно, что подвели его помощники, которым он слишком доверял. А как иначе, как не доверять? Ведь иначе ничего и не сделаешь. Можно все делать самому, но тогда и не развернешься, будешь приторговывать по мелочи. Обидно, если прижмут на мелочи, а получишь, как по полной программе.

Была и еще одна сторона, которая беспокоила Рыженкова. Поддернув штаны, в которых не было брючного ремня, он стал ходить по камере из угла в угол. За это страдать совсем уж не хотелось. Плохо, если ему начнут шить и измену родине. Вот этого майор Рыженков никогда не делал и делать не собирался. Деньги деньгами, жадность жадностью, но предателем, сторонником фашистов он никогда не был. Но почему тогда ему стали шить связь с немцами? Рыженков никак не мог понять. И вопросы следователь такого рода задавал, и подозрения были просто на виду.

И вдруг до майора дошло. Да, он тогда не понял, решил, что это пустые страхи или нарождающиеся местные бандитские шайки на освобожденной территории зубы начали показывать. Он за несколько дней до ареста Смершем почувствовал за собой наблюдение. Даже не наблюдение, а пристальное внимание к его персоне. Если бы тогда НКВД его в чем-нибудь заподозрило, его тогда бы и взяли, но это были люди не из НКВД, точно. Лекарство немецкое предлагали в большом количестве и меняли только на еду. Причем на конкретные продукты — не просто на крупы, не просто на хлеб, а именно на мясное, еду для мужиков, вот чего тогда не понял Рыженков. Это, значит, Смерш ищет каких-то немцев здесь, а его заподозрили, потому что именно на него поиски продуктов этих немцев и вывели.

— Дежурный! — Рыженков стал барабанить в дверь кулаком. — Дежурный, подойдите, прошу вас!

Майор даже не подумал о том, сколько сейчас времени. Его очень взволновала та мысль, которая так неожиданно пришла в голову. И он продолжал стучать и звать. И после нескольких ударов из-за двери раздался недовольный сонный голос:

— Чего стучите? Вот завтра составлю следователю рапорт, что вы буяните и не сотрудничаете с органами. И будет вам другая участь…

Не слушая глупости, которые нес сорокалетний старшина, Рыженков продолжал стучать и просить:

— Так я же и хочу со следователем поговорить. Срочно поговорить. Поймите, это очень важно, для следствия важно!

И тут Рыженков услышал удар, грохот металла. Было ощущение, что в ворота комендатуры врезалась машина. Следом за грохотом металла ночной воздух прорезали автоматные очереди, грохнула граната, потом еще одна. Майор кинулся к зарешеченному окну, которое располагалось на высоте двух метров, и стал жадно ловить звуки. Характерные звуки очередей «ППШ», им вторили выстрелы из «ППС», пистолетные выстрелы. Снова взрыв ручной гранаты. В коридорах кричали люди, раздавались приказы, суть которых из-за шума майор не мог различить.

То, что в городке начался стрелковый бой, было само по себе странно. Ведь линия фронта откатилась далеко на запад. Да и не могли оказаться в тылах наступающей Красной армии окруженные подразделения вермахта в таком количестве, чтобы атаковать гарнизон. И какой в этом смысл? И тем не менее ночь прорезали автоматные очереди, иногда даже взрывались гранаты.

…Увидев в коридоре Боровича, Шелестов приказал ему поднимать в ружье подразделение, а сам, застегивая на ходу портупею, выбежал на улицу. Отсветы стрельбы и взрывов виднелись на юго-востоке города, там, где располагалась комендатура.

Мчаться неизвестно куда, ввязываться в непонятный бой с колес было глупо. Какие-то четыреста метров можно преодолеть пешком, это даст возможность не попасть сразу под массированный огонь врага. Хорошо еще, что были не слышны пулеметные очереди. Оставив в расположении роты пятерых автоматчиков, с остальными и своей группой Шелестов побежал к комендатуре. Сколько там бойцов? Комендантский взвод, кажется, человек двадцать пять. И опытных бойцов во взводе мало! Кому, зачем понадобилось нападать? Захватить оружие, боеприпасы? Продукты питания? Опять в голову лезут эти самые продукты!

Бой шел уже во внутренних помещениях. Что-то горело, и из окон выбивался черно-сизый дым. Автоматчики Боровича охватили двор и оба небольших здания комендатуры полукольцом, но открывать огонь не могли. А в кого стрелять, когда все в красноармейской форме, все с советскими автоматами, да еще ночь на дворе. Но лейтенант быстро сообразил, что происходит. Он хорошо знал, что у комендантского взвода в городке не было касок. А все бойцы, атаковавшие комендатуру, были в касках. И Борович сам принял решение и отдал приказ стрелять на поражение.

Водитель застрявшего в воротах «студебекера» упал под колеса, сраженный пулями. Несколько солдат в касках заметались по улице и тут же были убиты автоматчиками Боровича. Теперь Шелестов хорошо различил возгласы и команды на немецком языке. Он приказал брать пленных и стрелять по конечностям, но его команды мало кто расслышал среди грохота перестрелки. Тем более бойцы комендантского взвода его не могли услышать, да и некогда им было разбираться, когда они оказались буквально блокированными в нескольких помещениях караула и гауптвахты. И когда подоспевшая помощь ударила по нападавшим с тыла, маленький гарнизон перешел в атаку и даже закричал «ура». В результате бой прекратился очень быстро. Чувствовавший себя немного виноватым в произошедшем, Борович ходил со своим сержантом по двору. Они толкали ногами убитых, отбрасывали в сторону оружие и шли дальше. Смотреть на убитых, одетых в красноармейскую форму, убитых тобой людей, было очень неприятно. Следовало убедиться, что это и в самом деле немцы, что это переодетые враги.

Комендантский взвод выносил во двор своих убитых, перевязывал раненых. Автоматчики Боровича собирали в одном месте убитых немцев. Когда четверо тяжело раненных начали в горячке что-то говорить по-немецки, все встало на свои места. Раненым пытались оказать помощь, перевязать, но двое умерли сразу, а двое еле дышали. Шелестов понял, что пленных не будет, что это нападение так и останется тайной. И когда его схватил за рукав Коган и потащил в гауптвахту, то внутри у Шелестова стало как-то нехорошо в предчувствии беды.

Двери пяти камер были заперты. Внутри находились арестованные и подследственные. И они были живы. Открыта была только одна одноместная камера. И посреди на полу, разбросав руки и ноги, лежал майор Рыженков. Сзади затопали ноги. Шелестов повернул голову и увидел приближающихся Буторина и Сосновского. Оба оперативника мрачно посмотрели в камеру и переглянулись.

— Ну, вот чего-то такого мы и ожидали, — сказал Сосновский.

— А они не ожидали, что в городе есть еще подразделения Красной армии, — добавил Буторин. — Думали сделать дело и ретироваться. Главное они уже сделали, осталось только отступить и скрыться на машине.

— Вы что думаете, что они напали на комендатуру, чтобы убить Рыженкова? — то ли спросил, то ли констатировал факт Шелестов.

— По-моему, других вариантов объяснения нет, — пожал плечами Коган. — Мы только догадывались, предполагали, что Рыженков знал о немцах, возможно, имел контакты. А на самом деле так и было. Видите, какая игра идет, ва-банк! Посланные диверсионные группы лабораторию вирусологов, видимо, нашли. Теперь они ликвидировали свидетелей и будут эвакуировать то, что нашли. Вопрос как!

— Эвакуировать или ликвидировать? — повернул голову Шелестов. — Решительности им не занимать. Многое поставлено на карту. Страшное оружие может оказаться в их руках. И будет еще страшнее, если у нас не будет антивирусного препарата. Вот такая ситуация. И ни одного пленного!

Хлопнув дверью, Шелестов поспешил на улицу. Он приказал перетащить и уложить всех убитых немцев на открытом пространстве и обыскать. Все что в карманах, до самой последней пуговицы, вытащить из карманов и сложить рядом с каждым телом. Осмотреть все тела на предмет татуировок, шрамов, родимых пятен. Всего убитых было двенадцать человек, но действовали они умело и нагло. Если бы не помощь роты Боровича, эти двенадцать человек перебили бы в комендатуре всех и спокойно ушли.

Через два часа по телефону пришло сообщение, что «Студебекер» с номером АП 12–88 принадлежал армейским продовольственным складам. И ушел он в рейс вчера утром. Об исчезновении машины руководство уже знало и сообщило о происшествии как положено, по инстанции. Местный особист уже подготовил и прислал характеристики на водителя и сопровождающего экспедитора.

Шелестов собрал группу в комнате, пригласив на совещание вирусолога и лейтенанта Боровича. Первый вопрос был по телам убитых. Ими занимался Каратеев вместе с автоматчиками. Ему помогал Коган. В результате ничего особенного или очень важного обнаружить не удалось. Ни заметных шрамов, по которым можно было бы идентифицировать личность, ни татуировок на теле. Невозможно было даже точно сказать, что это были немцы или что все нападавшие были немцами.

— Значит, ничего нельзя сказать с точностью? — подвел итог Шелестов.

— Ну, можно, конечно, кое-что выделить, — почесал в затылке Каратеев. — Например, у десятерых убитых очень хорошие ухоженные зубы. А у двоих очень запущенные, как будто они их давно или никогда не чистили. Хотя все десять других были курящими.

— Кстати, у всех убитых в карманах немецкие сигареты, — вставил Коган.

— Так. — Шелестов чуть не вскочил с места. — Молодцы, ребята, вы, Семен Валерьевич большой молодец. Это же скорее всего говорит о том, что среди немцев были и русские. Фашисты использовали их, как мне кажется, в качестве проводников, как людей, которые знают местность. А заодно могли бы стать переводчиками или просто при необходимости вступать в контакт с кем-то, чтобы выдать всю их группу за советских солдат. Логично? Логично! Борович, что с их автомашиной?

— Никаких документов или личных вещей в машине нет, — ответил лейтенант. — Документов при убитых тоже нет. Так что невозможно сказать, был ли среди убитых во время боя водитель и экспедитор. В щель между досками с правой стороны борта попала еловая ветка. Свежая, еще не подсохла. Думаю, сюда они ехали через еловый лес, через чащу. Еловых лесов в этой местности не мало, но все-таки эта информация может помочь.

— Так, еловый лес. — Шелестов расстелил карту. — Вопрос, откуда они ехали?

— Вот маршрут машины по путевому листу, — подсказал Буторин, проведя пальцем по карте. — Начальная точка в двадцати километрах севернее нас, конечная в ста двадцати северо-западнее. В любой точке этого маршрута могли напасть на машину, убить водителя и экспедитора и двинуться сюда.

— В любой, — согласился Сосновский, даже не подходя к карте, а развалившись на своем стуле в углу. — Напасть могли в любой точке, но времени петлять и запутывать следы у них не было. Они, скорее всего, направились сюда по прямой от точки захвата машины. Я бы на их месте, например, сделал так. Быстрый захват. Пока никто не узнал о нем, пока не опомнился, рывком добраться сюда, сделать дело, а потом раствориться в лесах, уничтожив машину, спалив ее или утопив в болоте.

— Ну, — задумался Шелестов, — если ты прав, Михаил, то получается, что от линии маршрута машины, согласно путевому листу, до нашего городка могли проехать через два участка с еловыми лесами. Тела водителя и экспедитора искать нужно вот здесь и вот здесь.

Шелестов обвел карандашом два участка на дороге. Оперативники подошли к карте и стали рассматривать местность. Шелестов постучал карандашом по карте и проговорил:

— При всех наших предположениях я бы сказал, что на этих линиях, которые направлены к нам от дороги, от маршрута продуктовой машины, немцы не прячутся. Они где-то в другом месте. Это тоже нам подсказка. Вот что, ребята. Давайте садитесь в две машины и выезжайте. Миша Сосновский, ты бери пятерых автоматчиков и ты, Виктор, пятерых. Осмотрите там все. Найдите тела. И будьте осторожными. Это, вполне возможно, не единственная диверсионная группа в наших тылах. Видите, какая для немцев это важность. Они не считаются ни с какими потерями, лишь бы найти вирусологов, материалы и вывезти их или гарантированно уничтожить. Мы должны успеть. Борович, возьмите своих оставшихся людей, кто не уедет, и прочешите местность вокруг городка.

— Что искать, товарищ подполковник? — Лейтенант поднялся и расправил гимнастерку под ремнем большими пальцами.

— Искать раненого или просто сбежавшего человека в красноармейской форме. Я не уверен, но вдруг нам повезло, и кто-то после этого ночного боя в живых все же остался. Каратеев, вы осмотрели аптечки в машине, личные аптечки убитых?

— Так точно, — неумело, но по-военному ответил вирусолог. — Стандартные наборы красноармейцев и из санитарных сумок. — Правда, у нескольких в карманах я нашел немецкие бинты. Ну, и кое-какие медикаменты. Но это все к лаборатории отношения не имеет.

Особист части задачу понял быстро и энергично организовал поиски вдоль дороги. Для этого договорились с командованием и одно из подразделений на марше остановили и развернули для прочесывания местности вдоль дороги. Результат появился уже через два часа. Сначала бойцы нашли два тела в старой воронке от снаряда, забросанных ветками деревьев. Потом еще два тела, просто сброшенных в овражек метрах в пятидесяти от дороги. Когда подбежал Буторин, бойцы под присмотром Сосновского извлекали тела. Рядовой красноармеец и седоусый старший сержант. Из оврага извлекли тела двух женщин в возрасте около пятидесяти лет. Судя по одежде и корзинам, тоже сброшенным в овражек, это были местные деревенские женщины, которые попросились доехать до рынка.

— Убивали ножами, — комментировал Сосновский. — Били умело и наверняка. Женщины, я думаю, уже сидели в машине, когда их остановили диверсанты. Может, под видом патруля, может, военных регулировщиков.

— Документы есть? — спросил Буторин.

— Ни у кого из убитых при себе документов нет. Думаю, специально забрали, чтобы, в случае чего, затруднить установление личностей. Но особист опознал и шофера, и экспедитора.

Когда проследили дорожку от шоссе, стала ясна и картина случившегося. Нашлись следы от колес в том месте, где грузовик свернул с шоссе на грунтовку. В этом же месте на асфальте и обочине нашлись следы крови. Видать, шофера выманили из машины и прикончили на дороге, а потом прямо в кабине убили экспедитора. С женщинами расправились быстрее прямо в кузове. Следы крови и на полу кузова, и в кабине были, это определили еще после боя в комендатуре.

— Вот тебе лишний пример того, что нельзя нарушать приказы командиров, — проворчал Сосновский. — Поплатились.

— Да ладно тебе терзаться, — ответил Буторин. — Ты же понимаешь, что если бы такие приказы исполнялись неукоснительно, то диверсанты придумали бы иной способ завладеть машиной. Давай-ка лучше кумекать, откуда и как диверсанты сюда попали.

Изучив карту местности, оперативники решили, что фашисты могли к этому месту прийти случайно. Видимо, им нужна была любая дорога, любое шоссе, на котором можно захватить грузовик. Не такая, конечно, оживленная, не та, по которой перебрасываются целые войсковые части и техника. Знали, разведка у них сработала. Но способов перейти через линию фронта не так уж и много. Разделившись, Сосновский и Буторин объехали несколько деревень в округе. И к вечеру им повезло. Старик, бывший колхозный сторож, который, несмотря на возраст, не жаловался на зрение и даже читал без очков, а на расстоянии мог различить марку автомобиля, рассказал, что на рассвете видел в небе белые пятна. Сначала был гул самолета в небе, а потом пятно. Пасмурно, утренние сумерки.

— Что ж тебе, отец, не спалось? — поинтересовался Буторин, глядя в том направлении, куда указывал старик, а потом сверяясь с картой.

— Старики всегда плохо спят, — пожал плечами бывший сторож и затянулся самокруткой. — Им слишком много приходится носить в душе.