Вирус ненависти

— А перстни, кулон? — тут же спросил Шелестов.

— Что? Ах, перстни, нет, все остальное ей не принадлежало. Только серьги… Скажите, что с ней стало? Я имею в виду Галицкую.

— Я не уверен пока ни в чем, Аскольд Владимирович. Позвольте мне пока не отвечать вам. Я обещаю, когда все разъяснится, то мы обязательно встретимся, и я вам обо всем расскажу. Может быть, если будет такая возможность, мы вернем драгоценности их владельцам.

— Что вы сможете мне рассказать. Я слышал, что Галицкую и еще многих людей с детьми увезли эсэсовцы. Говорили, что в концлагерь.

— С кем жила Галицкая, были у нее родственники, семья, близкие подруги?

— Близких нет. Были, конечно, знакомые, хорошие знакомые, но близких нет. Две подруги юности, с которыми она часто общалась, насколько я понял, умерли еще в двадцатые годы от чахотки. А остальные… Нет, не думаю. И родственников у нее не было. Одна она жила. А в сорок первом, когда началась война, я слышал, что она приютила двух девочек. Беженцы, потерялись, вот она и приютила.

— А знакома вам женщина по имени Лариса Сергеевна? Врач.

— Лариса Сергеевна? Нет, не слыхал о такой. Не встречалась.

Сосновский старательно играл свою роль, чуть покашливая. Многие боялись туберкулеза и в серьезные разговоры с незнакомцем не вступали. Он не выпускал из вида Ларису Сергеевну и старательно искал работу. Он заводил разговоры со всеми, кто имел хоть какой-то достаток, судя по товару, принесенному на базар, по внешнему виду, одежде. Говорил, что умеет все, что фронтовик, что раненый, что после госпиталя.

Знакомый Ларисы Сергеевны, которого она называла Иваном Богдановичем, не показывался. Сначала Сосновский с неудовольствием посматривал на женщину, которая крутила головой и явно взглядом кого-то искала. А ведь ее инструктировали, объясняли, что нельзя так откровенно показывать, что ты кого-то ищешь. А потом вдруг Сосновскому подумалось, что женщина не того продавца с продуктами ищет, а пытается понять, кто из оперативников ее «пасет» и где они находятся. А не сбежать ли она хочет?

Мысль показалась сначала глупой, и Сосновский ее старательно отгонял. Но потом чем больше он об этом думал, тем обоснованнее ему казалась эта мысль. Кто она такая? Никто не знает. Шелестов сделал запросы, но ответ будет не скоро. В госпиталь Ларису Сергеевну взяли по настоянию того же Шелестова без документов. Верить ей приходилось на слово и подтверждение или опровержение ее «легенды» произойдет в результате контакта с Иваном Богдановичем. А существует ли он на самом деле? И Ларисе Сергеевне очень удобно было ходить в город на рынок, найдя для себя группу подопечных, которые жили в лесу. Благое дело доля врача… Врача! Нет, надо заканчивать этот цирк и допрашивать ее по всем правилам.

И тут Сосновский понял, что потерял Ларису Сергеевну из вида. Только что она была у крайних рядов, справа от забора, а теперь ее не видно. Михаил поспешно вышел на открытое пространство, снял кепку и стал старательно приглаживать волосы. Это был знак для Буторина и Когана, что он потерял из вида Ларису Сергеевну. Но куда она могла деться? Мысленно ругая себя последними словами, Сосновский стал осматриваться и понял, что уйти женщина могла лишь куда-то за прилавками. А это означало, что в заборе там мог быть самый обычный лаз.

Буторин и Коган, видимо, предположили примерно то же самое, но поспешили выйти с рынка через ворота. Сосновский же обошел ряды и пошел вдоль забора. Так и есть, вот темная доска в заборе. Ее залапали грязными руками, потому что часто пользуются продавцы или местные вездесущие мальчишки. Он отодвинул доску, державшуюся только на верхнем гвозде, и вылез наружу. Ничьего внимания он не привлек, но и Ларисы Сергеевны видно не было.

Ясно, что женщина могла пойти по улице влево или вправо. Возможно, что она вошла и в трехэтажный дом напротив, но это можно проверить и чуть позже. Сосновский ухватился за задний борт проезжавшего мимо грузовика и повис на нем. Вот и пересечение с другой улицей. Михаил спрыгнул, пробежал несколько метров по инерции, глядя вдоль улицы. Никого! И он тут же бросился бегом назад, к другой улице. Тридцать секунд бега мимо расступавшихся удивленных прохожих и снова перекресток. Но теперь он успел заметить в конце улицы знакомое манто. Теперь уже таиться поздно. Сосновский снова побежал что было сил по улице к перекрестку, на котором женщина на его глазах свернула налево.

Сейчас Сосновский уже не сомневался, что Лариса Сергеевна пытается скрыться. И было не важно, что она заметила погоню. Потому что догонять ее и брать надо любой ценой. Мимо пронеслась «полуторка», но кричать и махать руками водителю, призывая остановиться, времени уже не было. Снова перекресток, но только теперь здесь не было трехэтажных домов, здесь были в основном развалины, потому что на этой окраине городка как раз и прошли жестокие бои. И в эти развалины женщина и бросилась бежать. Сосновский заметил, как Лариса Сергеевна обернулась, посмотрела на него и забежала в пролом в стене.

«Хорошо, что у нее нет оружия, — подумал Сосновский. — Не успела она его ни у кого получить, она была все время на глазах». Он чувствовал, что дыхание уже сбивается от такого долгого бега с поворотами, остановками и снова ускорениями. А теперь еще и развалины. И, не сбавляя скорости, он сразу бросился через пролом в развалины. Видимо, эта скорость и спасла ему жизнь, потому что женщина ждала его появления. Только, возможно, она ждала, что преследователь сунется в развалины осторожно. Но Сосновский ворвался туда как вихрь, спотыкаясь о камни.

Выстрел стегнул между грудами кирпича и остатками стен, поднимая тучу воробьев. Пуля ударилась в кирпичную стену возле головы Сосновского, и он тут же упал, перекатываясь в крошеве кирпича и чувствуя, как острые края впиваются в его бока и колени. «Не уйдешь, зараза, — думал он со злорадством. — Я даже стрелять не буду. Я тебя так возьму». Он приподнялся на руках, подтянул под себя левую ногу и резко бросился вперед и в сторону. Лариса Сергеевна была от него метрах в тридцати и, видимо, выжидала время, чтобы убедиться, что она убила или ранила преследователя. Она была явно удивлена тем, что Сосновский цел и снова бросается ее преследовать. А почему была удивлена? Она так уверена в себе как в метком стрелке? Обычный врач из провинции?

Два выстрела подряд выдали некоторую нервозность женщины. «Стреляй, стреляй, расходуй патроны. Минус два в обойме», — успел подумать Сосновский, снова перебегая открытое пространство и прячась за другой стеной, но теперь уже ближе к Ларисе Сергеевне. И тогда она не выдержала и бросилась бежать, не скрываясь. Сосновский подумал, что в другой ситуации или если бы он преследовал мужчину, то он, не задумываясь, стал бы стрелять по ногам. «Но не по женским же», — усмехнулся он.

В глаза ударило солнце, развалины вывели на пустырь или на другую улицу. Этого Сосновский еще не понял. Он видел, как женский силуэт метнулся вправо и сразу же изменил направление бега. Там справа за стеной будет окно и через него он сможет выскочить наперерез Ларисе Сергеевне. Сосновский с разбегу запрыгнул на подоконник и прыгнул наружу. И сразу два пистолетных выстрела буквально слились с автоматной очередью. И уже приземляясь на ноги, он увидел в двух шагах от себя женщину, которая лежала на земле. Ее жакет распахнулся, и на светлой блузке расплывались пятна крови. Справа с криками «бросай оружие» и «руки вверх» бежал военный патруль.

Глава 4

— Я только немного умоюсь, — попросила Марина, пытаясь убрать с лица непослушные волосы.

Коган присел на лавку и закурил, глядя, как девушка подошла к умывальнику и стала плескать себе на лицо холодную воду. Эти две ночи для госпиталя были очень тяжелыми. Раненые поступили с железнодорожной станции, откуда с санитарных поездов их непрерывно подвозили на грузовиках и подводах. Размещать вновь прибывших было негде, и начальник госпиталя распорядился освободить все комнаты персонала и общежитие. Многие врачи перебрались на квартиры местного населения, располагавшиеся неподалеку от госпиталя. Люди с готовностью потеснились, приютив врачей, которые сутками спасали жизни защитников Отечества. Правда, и тесниться пришлось почти что только на словах. За двое суток никто из врачей, медсестер и санитарок не уходил спать. Засыпали прямо там, в коридорах на кушетках, и, поспав пару часов, когда глаза начинали снова видеть, а ноги держать, шли к пациентам: кто в операционные, кто в перевязочные, кто ухаживать за ранеными.

— Ну, как вы там устроились? — спросил Коган, когда Марина, вытирая лицо и шею, уселась возле него на лавку. — Тяжело приходится?

— Тяжело, когда смотришь на мучения раненых, — ответила девушка, сразу как-то помрачнев. — Тяжело видеть, как они мужественно все переносят, стараются не стонать, потому что стесняются нас, девчонок. И как они страшно стонут, когда находятся без памяти. А еще страшно понимать, через что прошли эти люди там, на фронте, как они получили эти страшные ранения. И слезы наворачиваются на глаза, когда видишь, как они, уже выздоравливая, стремятся снова попасть на фронт.

— А как ваша компания из пионерского лагеря поживает?

— Ну, с этими все в порядке. Почти все помогают медперсоналу, как могут. Те, кто еще не может выписаться, лежат в палатах с тяжелыми и ухаживают за ними. Сами едва ходят, а все равно ухаживают. Из милиции приходили. Двоим нашим: Савеличу и Тихону Рубцову новые паспорта выдали. У них все в порядке оказалось, прошли проверку. Теперь временно прописываться будут в общежитии госпиталя по согласованию с начальником госпиталя. Я все хотела спросить вас, Борис Михайлович, наши все беспокоятся. А где Лариса? Лариса Сергеевна!

— Вот о ней и об одном деле и хотел я с тобой поговорить, Марина, — доверительно понизив голос, ответил Коган. — Но прошу, никому ни слова о нашем разговоре. Дело секретное, и ты, как комсомолка, должна понимать, что язык до поры до времени надо держать за зубами.

— Я понимаю, конечно, — заверила девушка. — Вы же диверсантов вражеских ловите!

— Ну, тогда слушай, Марина. Лариса Сергеевна ранена врагами. Ее лечат хорошие врачи, и я надеюсь, что все закончится благополучно. Но сейчас нам нужна помощь, твоя помощь. Если бы не это ранение, мы бы не стали обращаться к тебе.

— Ее враги ранили? — прикрыв рот рукой, тихо переспросила девушка.

— Враги, кто же еще! Ну, так вот, Марина. Лариса Сергеевна, когда ходила на рынок, чтобы менять вещи на продукты для вашего «пионерского лагеря», случайно познакомилась с людьми, которые предали нашу страну, свой народ, с людьми, которые пытаются наживаться на горе всего народа. И сейчас только ты можешь нам помочь. Ведь ты ходила с Ларисой Сергеевной на рынок иногда, может быть, ты видела людей, с которыми она общалась, сможешь описать, а то и узнать их при встрече. Не побоишься?

— Я побоюсь? — гордо вскинула голову девушка. — Да я ничего, если хотите знать, не боюсь.

— Тогда вот тебе задание, храбрая девочка! Ты должна вместе с нами походить по рынку и посмотреть. И если узнаешь кого-то, с кем Лариса Сергеевна общалась, разговаривала, сразу рассказать нам. Понятно?

— Понятно, товарищ майор!

Коган смотрел на эту смелую девушку, но все же понимал, что говорить всей правды Марине нельзя. Очень маловероятно, что она тоже помогает врагу, скорее всего она честный человек и патриот своей Родины. Но до поры до времени лучше ей не знать, с кем она дружила, с кем ела из одной тарелки.

На следующий день группа снова приняла вид мирных граждан этого городка — вернувшихся с фронта солдат, тех, кто зарабатывает себе на жизнь мелкими заказами. Коган и Буторин, которых вполне могли запомнить враги, когда они, сопровождая Ларису Сергеевну, находились неподалеку от нее, теперь держались подальше. И Сосновский после прошлой погони тоже близко к девушке не подходил, предварительно изменив внешний вид, как мог. Находиться рядом мог только Шелестов. Несколько часов прошли безрезультатно, и Марину пришлось уводить с рынка, пока кому-то не показалось, что девушка бесцельно и слишком долго ходит между рядами. Из кузова грузовика, закрытого брезентом, Марину заставили еще какое-то время рассматривать рынок, в надежде, что она сможет узнать кого-то из тех, кто вступал в контакт с Ларисой Сергеевной.

Прошел день, и на второй день все повторилось. Снова Марина ходила между торговыми рядами, между топтавшихся с тряпьем в руках женщин, старух, пытающихся выменять на эту рухлядь хоть что-то съестное. И тут Шелестов обратил внимание, что широколицый мужчина лет сорока, в кожаной летной тужурке, посматривает на Марину. Оперативник успел подойти и встать за спинами продавцов достаточно близко, чтобы услышать обрывки фраз. Мужчина заговорил с девушкой первым.

— Здравствуйте, — улыбнулся он. — Рад вас видеть снова. Приятно, что в такое тяжелое время люди живут и встречаются снова.

— Вам чего, дяденька? — хмуро осведомилась Марина.

— Вы меня не узнали? — еще шире улыбнулся мужчина.

Шелестов поморщился. Учили девушку, учили, а она совсем не ту роль играет, какую должна. Чего она ершится, чего хмурится. Или действительно не знает этого человека? Но Марина, кажется, вспомнила инструкции и стояла, внимательно глядя на мужчину. А тот и не спешил уходить, а продолжал напоминать Марине о прошлых встречах.

— Мы же встречались с вами здесь несколько дней назад. С вами еще была ваша подруга или тетя ваша. Лариса, кажется, ее зовут? Что-то случилось?

Шелестов напрягся, снял кепку и стал ею обмахиваться, как веером, изображая, что ему жарко. Группа, увидев этот знак, поняла, что контакт состоялся. И тот, что нужно.

— Лариса Сергеевна заболела, — вздохнула Марина. — Слегла совсем. А мне всех кормить надо, вот я и хожу сюда вместо нее. Мужчин-то у нас здоровых нет, хворые все. Одна я там за всеми ухаживаю.

— А от чего слегла Лариса Сергеевна? — стараясь не выказывать тревоги, спросил мужчина. — Заразное что-то?

— Грибы, — махнула рукой Марина. — Наверное, недосмотрела, когда готовила. Попались ядовитые. Тошнит ее, рвет постоянно. Я уж и так, и эдак с ней. Но все равно, несколько дней ей не подняться. Вот и хожу, ищу, кто продукты может продать или поменять на что-нибудь.

— Так мы же с ней договаривались, кажется. Она не передавала ничего. Я и продуктов могу много вам достать, и даже привезти. Вы где-то неподалеку в лесу живете?

— Правда можете? — стала горячиться Марина. — Понимаете, они там все больны, там раненые. Им лекарства нужны, пища калорийная. Я понимаю, что даром все это достать нельзя, но может, вы поможете, может, вы знаете, у кого можно достать?

— Наверное я смогу вам чем-то помочь, — пожал плечами мужчина, — свести с кем-то, кто может вам дать продукты. Но вы понимаете, что бесплатно никто не поможет. Ведь есть же риск определенный. Такое время, что разбираться не станут, что человек от чистого сердца решил помочь. Можно и под расстрел попасть…

— Мы все отдадим, лишь бы выжить, ведь нам так мало нужно, просто выжить! — торопливо заговорила девушка и полезла за пазуху за свертком. — У меня есть немного. Это дорогие вещи, я знаю…

Да, Шелестов решился на этот риск и передал Марине драгоценности, которые изъяли у раненой Ларисы Сергеевны. Но сейчас выбора не было, ведь можно было реально выйти на связь с немецкими вирусологами. Даже если это не вирусологи, а просто свои расхитители продовольствия, преступники такого масштаба должны быть пойманы за руку и наказаны.

— Тихо, тихо! — громко прошептал мужчина и сразу закрутил головой, пытаясь понять, обращает ли на них кто внимание, видел ли кто, что девушка ему показывала какой-то сверток. — Не надо при всех. Я верю! Давай так, деточка, ты приходи сюда завтра до обеда. Потолкайся среди торговых рядов, приценись к чему-нибудь. Веди себя естественно. А я, как освобожусь, приду и найду тебя. Рынок небольшой, не потеряемся. Обещаю, что найду тебе продукты и лекарства для твоего общежития. Так будем его называть. А ты приноси свое богатство. То, что ты показала сегодня, за это много продуктов можно выручить. Месяц, а то и три будете сытно есть и пить.

— Три месяца? — огорченно проговорила Марина.

— А может, и больше, — поспешил ее заверить мужчина. — Иди, девочка, иди, а завтра увидимся здесь.

Пока Шелестов очень аккуратно «вел» Марину до госпиталя, наблюдая за тем, что еще один неизвестный тоже следит за ней. Сейчас бы установить его личность, но любая попытка сделать это непременно вызовет подозрения в банде перекупщиков. А ее необходимо разрабатывать до конца. Марина вошла в здание госпиталя, и мужчина, следивший за ней, отошел на противоположную сторону улицы, оперся плечом о стену в подворотне и, закурив, принялся ждать. Правильно, оценил его поведение Шелестов, он вполне допускает, что девушка соврала и идет не в госпиталь, а лишь пытается сбить с толку тех, кто следит за ней. И это будет означать, что она водит за нос банду. И тогда они «лягут на дно» и на связь больше не выйдут.

А Марина, только войдя в госпиталь, сразу попала в руки Когана, который потащил ее в сторону и тотчас начал спрашивать, как прошла встреча.

— Ну, давай, рассказывай о своих впечатлениях!

— Это он, товарищ майор, точно он! — горячо заговорила девушка. — Лариса Сергеевна с ним встречалась. Вы бы видели, как у него глаза загорелись, когда он драгоценности увидел. Я думала, он сейчас на меня как кинется, отнимет их и убежит. Прям жадные глаза стали. Он кто, бандит, перекупщик, спекулянт?

— А ты как думаешь? Ты с ним разговаривала, кем он тебе показался?

— Сначала показался солидным дядькой. И одет он как будто инженер какого-нибудь завода. Говорил тоже так… убедительно. Я слушала и верила ему. Я же не знала, о чем он договаривался с Ларисой Сергеевной. Я не слышала, только видела. А кто он? Вы знаете?

— Жулик он, — хмыкнул Коган. — Жулик, который умеет втираться в доверие к несчастным женщинам. А теперь ты мне вот еще что расскажи: заметила ты в разговоре какие-то слова, которые этот человек частенько вворачивает, может, какие-то термины специфические. Ну, знаешь, как у моряков бывает…

Когда Марина ушла в сторону госпиталя, Сосновский продолжал наблюдать за мужчиной. Тот покрутился еще какое-то время на рынке. И как показалось бывшему разведчику, он не спешил, потому что «проверялся», хотел убедиться, что за ним не следят, что нет слежки за Мариной, которая поспешно ушла. Наверняка он кого-то послал за ней проследить. Острожный тип, очень осторожный. И как-то надо за ним все же проследить. Куда пойдет, с кем будет встречаться. Глупо надеяться, что он сразу приведет хвост за собой на подпольный склад, где хранятся продукты для продажи и обмена, но все равно надо устанавливать его личность.

Сосновский понимал, что этот человек очень осторожен, он будет оборачиваться и все время наблюдать, не идет ли кто за ним. Ну, что же, пусть оборачивается, пусть смотрит в отражение витрин, пусть останавливается, чтобы «завязать шнурок на ботинке». Ничего, пусть огладывается назад! Сосновский подсел к старичку, ехавшему на подводе. Сославшись на больную ногу, он попросил подвезти по пути и угостил хорошими папиросами. Старик обрадовался, закурили, и разговор завязался очень даже душевный. Глядя со стороны, никак не подумаешь, что двое на телеге минуту назад вообще не были знакомы. Родственники, закадычные друзья или жители одной из деревень возвращаются из города.

Соскочил Сосновский с телеги в конце улицы и, укрывшись за киоском, стал смотреть на приближающегося мужчину, который был объектом его слежки. Тот свернул в подворотню в нескольких шагах от Сосновского. Когда Михаил проезжал мимо на телеге, он успел заметить, что в подворотне стояла «эмка» черного цвета, забрызганная грязью. И когда мужчина ушел в подворотню, он выглянул и убедился, что тот садится именно в эту машину. Пригнувшись к земле, Сосновский подобрался сзади к машине. Теперь он рассмотрел номер на машине, несмотря на то что тот основательно был заляпан грязью. «КП 60–69». Несколько мужчин вошли в подворотню, что-то шумно обсуждая. Они обходили машину, и Сосновский тут же поднялся и присоединился к группе. Машина стала сдавать задом, выехала на улицу и скрылась за поворотом. Ну, что же, номер машины — это уже кое-что, это серьезный шаг к установлению личности.

Шелестов, хмуря брови, водил карандашом по карте городка, когда к нему вошли все члены группы и лейтенант Борович. Пока все рассаживались вокруг стола, Сосновский торопливо, вполголоса докладывал о результатах проверки машины.

Этот номерной знак принадлежит машине хозяйственного управления тылового обеспечения. Точно такая же черная «эмка», только у нее двигатель перебирают уже третью неделю. Не хватает каких-то запчастей. Стоит она в гараже, со снятым капотом и всей облицовкой спереди. Естественно, сняты с машины и оба бампера. Номера вместе с бамперами валяются в углу, никто на них внимания не обращает. А начальник гаража даже не сразу вспомнил, где они. Я их незаметно пощупал. Видно, что торопились смыть грязь с номеров. Очень уж чистые они там валяются. А вот что я разглядел, Максим Андреевич, что их недавно снимали и ставили. Дырочки под болты со свежими царапинами.

— Значит, кто-то в гараже помог и передал на время номера от ремонтируемой машины?

— Выходит, так, — согласился Сосновский. — И пока нам этот факт никак не помогает. Нужен человек, нужен Иван Богданович, если это был он. Не догадалась Марина спросить, как этого мужчину звать-величать. Но кажется мне, что именно его Лариса Сергеевна называла Иваном Богдановичем. Человека бы своего в мастерской заиметь, да, боюсь, спугнем мы добровольного помощника бандитов.

— Чего вы там шепчетесь? — поинтересовался Коган.

— Машину не нашли, но нашли откуда номер, — ответил Шелестов. — Пока нам это ничего не дает. На людей выйти не удалось, а наблюдать и разрабатывать гараж времени нет. Самый надежный вариант идти на сделку с обменом, но уверенности в девушке нет. И не знаем мы, какие договоренности, какие дела были с этими людьми у Ларисы Сергеевны.

— За девчонку я ручаюсь! — сказал Коган. — Боевая девка, с пониманием! Я уверен, что она не подведет.

— Не подведет, говоришь, — задумчиво проговорил Шелестов. — Информации с гулькин нос, вот в чем беда. И раненая наша никак в сознание не приходит. Ее сведений, ох, как не хватает. Ну, что, будем рисковать?.. Борович, как ваши ребята в пионерском лагере? Изображают больных и раненых стариков-ветеранов?

— Так точно, — отозвался лейтенант. — «Секреты» никого не засекли, никто не интересовался этим лагерем, но чем ближе к обмену, боюсь, станут проверять поставщики продуктов питания. Надо бы Марину к нам в лес, а то подозрительно как-то, что она в госпитале.

— Почему же, — пожал плечами Буторин. — Приносить продукты и ухаживать за больными можно и не живя с ними вместе. Вполне может совмещать с работой в госпитале. Как раз есть возможность лишний раз таблеточку прихватить с собой по дороге в лес.

Группа рассредоточилась по рынку, дорогу и подходы к развалинам пионерского лагеря охраняли парные секреты автоматчиков Боровича. Все было предусмотрено и учтено, насколько это вообще возможно в таких условиях цейтнота. Марина уже два часа бродила по рынку, ожидая встречи. Но ее знакомого так и не дождались. Когда надежды на контакт исчезли окончательно, Сосновский неожиданно подошел к Шелестову.

— Максим, надо решаться! Пусть Марина идет в лес, в лагерь. Мне кажется, ее проверяют, основательно проверяют. А может быть, даже не хотят связываться с продуктами, а просто замыслили ограбить девушку.

— Они идиоты? — поморщился Шелестов. — Ведь яснее ясного, что сегодня Марина не принесет сюда драгоценности, ведь договаривались, что следующая встреча будет как раз для того, чтобы мужчина мог рассказать о том, кто сможет помочь голодающим и больным. Только договоренность.

— А если они захотят напасть на лагерь, вдруг они думают, что драгоценности спрятаны там, в лагере. Ты же помнишь, как высоко их оценил твой ювелир? Может, и новый знакомый Марины разбирается в ювелирных украшениях. Решил идти ва-банк, а мы не ожидали и можем упустить его.

— Ладно, пусть потом Марина идет в лес, — принял решение Шелестов, но вдруг замер на месте, глядя вдоль торгового ряда.

Сосновский проследил за взглядом командира и понял, что Каратеев, который тоже участвовал в операции на рынке, подает знак «внимание» и «это важно». Оперативники удивленно переглянулись: неужели вирусолог что-то обнаружил, что важно для группы, для конкретной операции. Разделившись, оба двинулись к прикомандированному ученому. Но первым к нему подошел Буторин, тоже заметивший знак.

— Что случилось, Семен Валерьевич?

— Вот, — разжал вирусолог ладонь, на которой лежал стеклянный пузырек. — Видите? Лекарство. Это для инъекций.

— И что? — насторожился Буторин.

— Так оно немецкое! Понимаете?

— Немецкое? — ухватился за эту информацию подошедший Шелестов. — Хорошо, если вы уверены. А откуда оно могло здесь взяться? А если это из брошенного медицинского хозяйства вермахта? Если его бросили во время отступления?

— Пузырек чистый, его продавец достал из упаковки. Упаковка как новенькая, и на ней я увидел дату производства — месяц назад. Здесь даже близко не было немецких госпиталей, а этот препарат для медицинских стационаров, им не лечат амбулаторно, он для комплексного оперативного лечения. Черт возьми, он уходит!

Оперативники повернули головы и посмотрели на невысокого мужчину в низко надвинутой на глаза кепке. Он складывал пожитки с прилавка в старенький вещевой мешок с подпалинами и заплатами. Закинув его на плечо, он стал проталкиваться к выходу с рынка. Буторин кивнул Шелестову и пошел следом за мужчиной. Коган, перехватив его взгляд, двинулся параллельным курсом. Он вышел к воротам раньше мужичка в кепке и, свернув направо, двинулся не на проспект, а на соседнюю малолюдную улицу. Стоило рискнуть и предположить, что интересующий их человек не пойдет по людной улице, а постарается скрыться. И он не ошибся. Пройдя несколько десятков метров, Коган наклонился к мальчонке, который выронил игрушку. Поднял игрушку, потрепал по волосам, перекинулся парой слов с мамашей и двинулся не спеша дальше. За эти несколько секунд общения он успел увидеть, как мужичок в низко надвинутой кепке идет по противоположной стороне улицы, придерживая на плече вещмешок. Заметил он и Буторина, который, прикрываясь спинами двух дородных женщин, торопливо идущих по улице, двигался следом.

На этой улице в настоящий момент было не больше десятка прохожих. В основном женщин. Подвода медленно ехала навстречу. Два демобилизованных солдата, донашивающих военную форму без погон, катили какую-то тачку с бочкой и совковыми лопатами. Куда пойдет этот человек? Лишь бы он не свернул в какой-нибудь дом, не вошел в квартиру. Его надо срочно брать, и брать тихо. Без перестрелок, без шума погони. Никак нельзя упускать. Молодец вирусолог, заметил такое, чего никто из членов группы не смог бы увидеть и понять.

Неизвестный повернулся и посмотрел на Когана. Оперативник никак не отреагировал, лишь стиснул зубы и продолжил идти той же походкой с той же скоростью, что и раньше. Мужчина в кепке остановился и принялся перешнуровывать ботинок. Рядом была дверь двухэтажного дома. Дверь открылась, и оттуда вышла девочка. Коган заметил, что подъезд сквозной. И в этот момент мужчина в кепке бросился в эту дверь. Почти одновременно с ним туда же бросился Буторин, поняв по поведению преследуемого, что тот догадался о слежке. Женщины, оказавшиеся рядом, взвизгнули и шарахнулись в сторону. Придерживая подолы юбок, они поспешили дальше по улице, то и дело оборачиваясь и прикрывая платками рты.

Коган опоздал всего на несколько секунд, зато Буторин не опоздал. Он бросился в подъезд за незнакомцем, едва не высадив плечом ветхую дверь. Можно было нарваться на нож, на пулю, пущенную от отчаяния. Даже на гранату. Нельзя было только медлить. И Буторин бросился догонять незнакомца. Топот двух пар ног прогрохотал по скрипучим рассохшимся полам подъезда, и вот уже мужчина в кепке выскочил во двор дома. Белье на длинных веревках, подпорки, поддерживающие веревки, чтобы белье не касалось земли, две старушки на лавке у стены и двор, уходящий к следующей улице.

Мужчина рванул подпорку на себя и, поднырнув под белье, побежал быстрее. Буторин, обругав его последними словами и мысленно извиняясь перед хозяйками, постарался перепрыгнуть через чистое белье, но это у него плохо получилось. Вслед ему понеслись женские крики и ругань. Еще один проходной подъезд впереди. Мужчина, не оборачиваясь, бросил в преследователя вещмешок, но Буторин не обратил на него внимания. Он со злостью начинал понимать, что не успевает догнать человека. И только когда он увидел под ногами половинку красного кирпича, то сразу понял, как поступить. Правда, он мог промахнуться, и тогда эта остановка и потеря скорости сведут на нет всю погоню.

Буторин нагнулся на бегу и одним движением подхватил кусок кирпича, и так же, почти не останавливаясь, он размахнулся и с силой швырнул его в ноги мужчине. Оперативнику повезло! Кирпич угодил мужчине в икру пониже сгиба колена. Видимо, удар был болезненным, потому что мужчина сразу как-то странно подскочил на одной ноге и, не удержав равновесия, грохнулся лицом в пыль и проехал метр на животе. Исторгнув довольный рев, Буторин взлетел в воздух и всем телом грохнулся на спекулянта. Тот громко охнул и закашлялся от удара, от пыли, попавшей в рот. Но Буторин уже перехватил руку мужчины, заломил ее за спину и деловито начал обыскивать его. Подбежавший Коган на ходу раскрыл вещмешок и стал рыться в нем.

— Куда бежал, где тебя ждут? — рявкнул Коган, схватив задержанного за подбородок и резко повернув его лицо к себе. — Говори, сволочь, иначе я тебя сейчас при попытке к бегству пристрелю, паскуда.

— Да вы что, граждане начальники, — отплевываясь и кашляя, стал тараторить мужчина, — я же ничего такого не сделал, я обычный человек, а вы меня как преступника гоняете.

— А что ж ты бежал, раз знал, что мы из милиции? — на всякий случай требовательно спросил Буторин, поворачивая мужчину на спину и хватая его за грудки.

— А я и не знал, думал, шпана какая. Я ведь ничего не совершил, а может, меня ограбить хотят, так я подумал, поэтому и побежал.

— Откуда немецкие лекарства? — тряхнул Буторин задержанного. — Ты не придуривайся, по тебе расстрельный приказ плачет по условиям военного времени! Лекарства свежие! От кого получил, со шпионами якшаешься, с диверсантами?

— Куда бежал? Ну? — Коган сунул под нос мужчине удостоверение Смерш. — Нам шутки шутить с тобой некогда. Покаешься, выдашь подельников, глядишь, и в живых останешься!

— Я… не знаю… вы что! — забился в руках оперативников мужчина. — Какие шпионы, какие немцы?..

Буторин, глядя холодным ненавидящим взглядом на задержанного, медленно вытянул из-за ремня пистолет ТТ и отвел пальцем собачку курка назад. Он прижал дуло мужчине между глаз. Заговорил спокойно, холодно и жестоко: