КОНАН И ДРУГИЕ БЕССМЕРТНЫЕ. ТОМ II

Кулл неуверенно посмотрел на кошку. У нее был длинный, серый, шелковистый мех, а глаза ее были спокойными и загадочными.

— Она кажется еще очень молодой, Кулл, но на Деле она очень стара, — сказала Делькарда. — Это кошка Древнего Народа, живущая уже тысячелетия.

— И сколько же лет ты повидала, Саремис? — спросил Кулл со смешком.

— Валузия была молода, когда я была уже стара, — ответила кошка чистым странного тембра голосом.

Кулл, вздрогнув, отпрянул.

— Валка и Хотат! — воскликнул он. — Она говорит!

Делькарда радостно рассмеялась, но выражение кошачьей морды осталось неизменным.

— Я говорю, я мыслю, я знаю, я существую, — сказала она. — Я была подругой цариц и советницей царей за века до того, как твоя нога впервые ступила на серебристые прибережья Атлантиды, о Кулл Валузийский. Я видела предков валузийцев, пришедших с далекого востока и вытеснивших Древний Народ, но я была здесь и тогда, когда Древний Народ пришел с океана, столько столетий назад, что у любого человека закружится голова, если он попробует подсчитать их. Я даже старше, чем Тулса Дуум, тот, кого видели немногие люди. Я видела, как возносились империи и рушились царства, как цари устремлялись в бой на своих скакунах, а возвращались на своих щитах. Да, в мои времена я была богиней, и странными были неофиты, поклонявшиеся мне, и ужасны ритуалы моих почитателей. Ибо издавна многие существа чтили мой род — существа столь же странные, сколь их деяния.

— Можешь ли ты читать по звездам и предсказывать события? — Трезвый варварский разум Кулла сразу же обратился к тому, из чего можно было извлечь пользу.

— Да, книга прошлого и будущего открыта для меня, и я говорю людям то, что им нужно знать.

— Тогда скажи мне, куда я подевал вчера тайное письмо от Ка-ну.

— Ты засунул его в ножны твоего клинка и тут же позабыл об этом, — ответила кошка.

Кулл вытащил из ножен кинжал и потряс их. Тоненький листок пергамента вывалился оттуда.

— Валка и Хотат! — вскричал он. — Саремис, ты настоящая колдунья, а не кошка! Видишь, Ту!

Но Ту неодобрительно стиснул губы так, что они превратились в какое-то подобие прямой щели, и мрачно взглянул на Делькарду. Та ответила ему невинным взглядом, и он возмущенно повернулся к Куллу.

— Поверь, господин мой, все это не более чем мошенничество!

— Ту, никто не видел, как я прятал это письмо, и даже я сам позабыл об этом.

— Владыка царь, любой шпион мог...

— Шпион? Не делай из себя большего дурака, чем ты и так есть, Ту. По-твоему, кошка рассылает шпионов, чтобы те следили, куда я прячу письма?

Ту вздохнул. Чем старше он становился, тем труднее ему было скрывать свое недовольство владыками.

— Мой господин, подумайте о тех людях, которые могут скрываться за спиной этой кошки!

— Господин Ту! — сказала Делькарда тоном вежливой укоризны. — Ты позоришь меня и оскорбляешь Саремис!

Кулл почувствовал, что Ту начинает слегка раздражать его.

— По крайней мере, Ту, — сказал он, — эта кошка разговаривает. Уж этого-то ты отрицать не можешь.

— Тут какой-то фокус, — упрямо возразил тот. — Разговаривать могут люди, но не звери.

— Это не так, — ответил Кулл, уже убедив себя в реальности говорящей кошки, и горя желанием доказать свою правоту. — Лев говорил с Камброй, а птицы разговаривали со стариками из племени Приморских гор, сообщая им, где прячется дичь. И никто не отрицает, что звери говорят друг с другом. Много ночей провел я на покрытых лесами склонах гор и в травянистых саваннах и часто слышал, как переговариваются рычанием тигры под светом звезд. Так почему же какой-нибудь зверь не мог научиться человеческой речи? По временам я почти понимал рычание тигров. Тигр — мой тотем, и убить одного из них —табу для меня. Разве что защищая собственную жизнь... — добавил он.

Ту передернуло. Подобные речи о тотемах и табу вполне подошли бы вождю дикарей, но слышать подобное из уст царя Валузии — весьма странно.

— Господин мой, — промямлил он, — кошка ведь не тигр.

— Истинная правда, — ответил Кулл. — Эта кошка мудрей всех тигров, вместе взятых.

— И это тоже правда, — спокойно подтвердила Саремис. — Возможно, ты все же поверишь мне, господин советник, если я скажу тебе, что именно только что обнаружилось в царском казначействе?

— Нет! — рявкнул Ту. — Уж я-то знаю, что хитрые шпионы способны пронюхать о чем угодно!

— Невозможно убедить человека, если он сам не захочет того, — невозмутимо привела Саремис старую валузийскую поговорку. — И все же знай, о господин мой Ту, что там обнаружили излишек в двадцать талов золота и посланец уже спешит сюда, дабы сообщить тебе об этом. А, — продолжала она, когда в коридоре послышались шаги, — он уже здесь.

Стройный придворный, облаченный в серые одеяния царского казначейства, вошел и глубоко поклонился. Когда Кулл разрешил ему говорить, он произнес:

— Могущественный царь, и ты, господин мой Ту! Излишек в двадцать талов золота был обнаружен в царской казне.

Делькарда засмеялась и радостно захлопала в ладоши; но Ту всего лишь нахмурился.

— Когда это обнаружилось?

— Меньше чем полчаса назад.

— И скольким об этом уже известно?

— Никому, господин мой. Лишь я и царский казначей знали об этом, пока сейчас я не сказал об этом тебе, господин.

— Уф! — Ту жестом приказал ему удалиться. — Уходи. Я займусь этим делом позже.

Вид у него был кислый.

— Делькарда, — спросил Кулл, — это твоя кошка, не так ли?

— Владыка царь, — ответила девушка, — у Саремис нет хозяина. Она лишь оказала мне честь своим присутствием. Она — моя гостья. Саремис — сама себе госпожа, и так было тысячи лет.

— Хотел бы я, чтобы она жила у меня во дворце, — сказал Кулл.

— Саремис, — сказала почтительно Делькарда, — царь хотел бы Предложить тебе свое гостеприимство.

— Я пойду с царем Валузии, — сказала кошка с достоинством, — и останусь в царском дворце, пока не наступит время, когда мне захочется отправиться куда-нибудь еще. Ибо я великая странница, Кулл, и мне нравится по временам бродить по миру, гулять по улицам городов там, где столетия назад я блуждала по лесам, и ступать 'по пескам пустынь, где когда-то я шествовала по улицам столиц.

Вот так Саремис, говорящая кошка, оказалась в царском дворце Валузии. Ее сопровождал раб-прислужник, ей предоставили просторные покои с великим множеством шелковых подушек. Ежедневно ей подавали лучшие яства с царского стола, и вся царская прислуга и близкие царя воздавали ей почести. Все, кроме Ту, ко-, торый ворчал, видя, что какой-то кошке, пусть даже и говорящей, оказывают подобную честь. Саремис относилась к нему с презрительным равнодушием, зато с Куллом держалась как с равным.

Она часто появлялась в его тронном зале, возлежа на шелковой подушке, которую нес ее раб. Этот человек должен был всегда сопровождать ее, куда бы она ни шла.

В других случаях Кулл сам приходил в ее покои, и они долго беседовали в сумрачные вечерние часы, множество историй поведала она ему, и древней была та мудрость, которую она в них вложила. Кулл слушал ее внимательно и с интересом, ибо было очевидно, что эта кошка куда умней- чем большинство его советников, и обладает более глубокой мудростью, чем все они, вместе взятые. Она вещала подобно пифии или оракулу. Но почему-то прорицала лишь мелкие события будничной жизни. Зато она постоянно предупреждала царя, дабы он остерегался Тулсу Дуума.

— Ибо, — говорила она, — я, прожившая больше лет, чем ты минут, знаю, что благо человека — это незнание того, что ему суждено. Ибо чему суждено быть, то будет. И человек не может ни избегнуть своей судьбы, ни поторопить ее. Лучше выходить на ночную дорогу, которую должен пересечь лев, во тьме, если другой дороги нет.

— Да, — сказал Кулл, — если то, что должно случиться, случится — а это то, в чем я сомневаюсь, — и человек будет предупрежден о том, что его ждет, и это ослабит его или придаст ему силы, значит, и это тоже предопределено?

— Если было предопределено, что он будет предупрежден, — ответила Саремис, усиливая сомнения Кулла. — Однако не все пути судьбы неизменны, ибо человек может сделать то, или человек может сделать совсем другое, и даже богам неизвестно, что может прийти человеку в голову.

— Тогда, — сказал Кулл с сомнением, — ничто не может быть заранее предопределено, если перед человеком лежат разные дороги, которые он может выбирать. И как тогда могут быть истинными пророчества?

— У жизни много путей, Кулл, — ответила Саремис. — Я стою на перепутьях этого мира, и я знаю, что ожидает путника на каждой из этих дорог, И все же даже боги не ведают, какую из дорог выберет человек, свернет ли он направо или налево, когда придет на распутье, а единожды ступив на дорогу, он уже не может повернуть вспять.

Тогда, во имя Валки, — воскликнул Кулл, — почему просто не указать мне на опасности и преимущества каждого пути и не помочь мне в выборе?

— Потому что таким силам, как моя, поставлены границы, — ответила кошка, — дабы мы не спутали замыслов богов. Мы не можем снять завесу с, глаз человека, или боги отнимут у нас нашу силу. К тому же мы можем повредить и самому человеку. Ибо хотя от каждого перекрестка расходится; много дорог, человек может выбрать лишь одну из них, и часто эта одна не лучше, чем другая. Надежда озаряет своим светочем одну из этих дорог, и человек следует по ней, хоть эта дорога и может оказаться худшей из всех.

И она продолжала свои речи, видя, что Кулл не может понять ее рассуждений:

— Теперь ты видишь, владыка царь, что наша власть должна иметь свои пределы, иначе мы стали бы слишком могущественны и превратились бы в угрозу для самих богов. Посему на нас наложено заклятие, и хотя мы можем читать книгу прошлого, но можем кидать лишь мимолетные взгляды в будущее сквозь скрывающий его туман.

Кулл прекрасно понимал, что все доводы Саремис довольно слабые и нелогичные да к тому же попахивают колдовством и мистикой. Но холодный, немигающий взгляд Саремис заставлял помимо воли соглашаться,

— Ну а сейчас, — сказала кошка, — я отброшу эту завесу лишь на мгновение, ради твоего блага — пусть Делькарда выйдет за Кульру Тума.

Кулл встал, раздраженно пожав плечами:

— Я не собираюсь становиться сватом. Пусть Ту займется этим.

И все же Куллу эта мысль запала в голову, а Саремис продолжала искусно вплетать ее в свои философские рассуждения все последующие дни. Упорство Кулла начало слабеть.

Воистину это было странное зрелище: Кулл, опершись подбородком на свой громадный кулак, внимает речам кошки, развалившейся на шелковой подушке и лениво вытягивающейся порой во всю длину. Она повествовала о загадочных и удивительных вещах, ее глаза странно поблескивали, а уста оставались неподвижными, в то время как раб Кутулос стоял рядом с ней подобно статуе, недвижимый и бессловесный.

Кулл высоко ценил мнение Саремис и охотно спрашивал ее совета о делах государства. Давала она эти советы неохотно или вообще не отвечала ему. К тому же Кулл обнаружил, что ее советы обычно совпадали с его собственными желаниями, и начал подумывать, не читает ли она его мысли.

Кутулос раздражал его своей неподвижностью и молчанием, но Саремис не желала, чтобы кто-нибудь, кроме него, ухаживал за ней. Куллу ужасно хотелось сорвать вуаль, скрывающую лицо этого человека. И только из уважения к Саремис сдерживался, чтоб не содрать дурацкую тряпку.

Однажды Кулл пришел в покои Саремис, и она уставилась на него загадочными глазами. Раб с закрытым лицом стоял, как всегда, подобием идола рядом с ней.

— Кулл, — сказала она, — я вновь откину для тебя завесу. Брул Убивающий Копьем, воин Ка-ну и твой друг, только что был увлечен в глубины Запретного Озера неким чудовищем.

Кулл вскочил с проклятием, охваченный яростью и тревогой.

— Брул? Во имя Валки, что ему понадобилось на Запретном Озере?

— Он отправился туда искупаться. Торопись, ты еще можешь спасти его. Даже если его утащили в Зачарованную Страну, лежащую под озером.

Кулл метнулся к двери. Он был удивлен, но не столь сильно, как если бы пловцом оказался кто-нибудь другой, ибо знал, насколько пикты, основные и самые мощные союзники Валузии, непочтительны к ее обычаям.

Он собирался уже позвать, стражников, когда голос Саремис остановил его.

— Нет, господин мой. Тебе лучше идти одному. Даже твой приказ не заставит людей сопровождать тебя в глубины этого мрачного озера. Валузийцы считают, что погрузиться в них — это смерть для любого, за исключением царя.

— Что ж, отправлюсь в одиночку, — отозвался Кулл. — Надо же спасти Брула от гнева людей, если удастся спастись от чудовищ. Расскажи обо всем Ка-ну.

Кулл, рыкнув в ответ на почтительные расспросы стражников, оседлал своего громадного жеребца и поскакал талоном прочь из города. Он ехал один, приказав, чтобы никто не следовал за ним. То, что ему предстояло совершить, он должен был сделать в одиночку, и он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел, как он вытащит Брула или его тело из Запретного Озера. Он проклинал нахальную опрометчивость пикта и проклинал запрет, наложенный на озеро, нарушение которого могло вызвать мятеж среди валузийцев.

Сумерки уже ползли с гор Зальгары, когда Кулл остановил своего коня у берега озера, лежавшего среди огромного глухого леса. С виду в нем определенно не было ничего запретного, ибо его воды мирно голубели среди широких белых пляжей, а крохотные островки, покоившиеся на его груди, казались драгоценными украшениями из изумрудов и нефрита. Слабый мерцающий туман вставал над ним, наполняя воздух ощущением сверхъестественного ленивого покоя, в который были погружены окрестности озера. Кулл внимательно прислушался, и ему показалось, что слабая далекая музыка доносится из сапфировых глубин.

Он раздраженно выругался. Уж не затевается ли здесь какое-то колдовство? Потом сбросил все свои одежды и украшения-, за исключением пояса, набедренной повязки и меча. Он ступил в мерцающую голубизну воды и шел, пока она не дошла ему до бедер, а затем, зная, что глубина быстро возрастает, набрал полную грудь воздуха и нырнул.

Пока он погружался в сапфировое сияние, ему пришло в голову,.что он, возможно, совершил ошибку. Ему следовало разузнать у Саремис, где именно плавал Брул, когда на него напали, а также суждено ему спасти воина или нет. Потом он подумал, что кошка могла ничего не ответить ему, и даже если бы она уверила его в том, что ему суждена неудача, он все равно попытался бы сделать то, что делал сейчас. Так что Саремис была права, говоря, что человеку лучше не знать своего будущего.

А что до того места, где на Брула напали, то чудовище могло утащить его куда угодно. Кулл намеревался осматривать дно озера до тех пор...

Как раз когда он подумал об этом, мимо промелькнула какая-то тень, нечто, чуть отличавшееся своим цветом от нефритового и сапфирового мерцания глубин озера. Он увидел, что и другие тени приближаются к нему со всех сторон.

Глубоко под собой он начал различать странное свечение со дна озера. Теперь тени окружали его со всех сторон. Они плели вокруг него причудливую сеть, постоянно меняющуюся сверкающую паутину света, переливающуюся тысячью оттенками. Вода здесь светилась пылающим топазом, и все эти существа колыхались и лучились в этом волшебном великолепии, подобны цветным теням и бликам были они, туманные и призрачные и вместе с тем плотные и сверкающие.

Однако Кулл, решив, что они не собираются нападать на него, перестал обращать на них внимание и вгляделся в дно озера, к которому его ноги почти сразу же слегка прикоснулись. Он вздрогнул и мог бы поклясться, что он коснулся чего-то живого, ибо почувствовал ритмичное движение под своей стопой. Дно озера излучало слабое свечение и, насколько он Мог видеть, свечение это простиралось во все стороны, пока не слабело и не терялось в сапфировом сумраке. Дно было одной сплошной огненной равниной, равномерно разгорающейся и угасающей. Кулл наклонился пониже и увидел, что дно покрывала какая-то похожая на мох растительность, сиявшая, как белое пламя. Выглядело это так, как если бы ложе озера было покрыто мириадами светляков, одновременно поднимавших и опускавших свои крылышки. И этот мох пульсировал у него под ногами, как живое существо.

Кулл начал подниматься к поверхности. Выросший среди прибрежных гор омываемой океаном Атлантиды, он и сам был подобен жителю моря. В воде он чувствовал себя как дома, словно лемуриец, и мог оставаться на глубине в два раза дольше, чем обычный ныряльщик. Но это озеро было глубоким, и он хотел поберечь свои силы.

Он вынырнул, наполнил свою мощную грудь воздухом и. нырнул снова. Вновь тени закружились вокруг него, почти ослепляя своим призрачным блеском. На этот раз он погружался быстрее и, достигнув дна, двинулся по нему с той скоростью, которую позволяла липйущая к ногам растительность. И все время огненный мох лучился и сиял кругом, и цветные тени кружили вокруг него, и другие чудовищные, кошмарные тени, отбрасываемые невидимыми существами, ложились перед ним.

Дно устилали черепа и кости людей, осмелившихся нарушить покои Запретного Озера. Внезапно нечто обрушилось на Кулла, словно шквал. Сперва царь подумал, что это огромный осьминог, ибо тело чудовища было похоже на осьминожье, с гибкими длинными щупальцами, но когда враг навалился на него, он увидел, что у того есть ноги, как у человека, и жуткая морда уставилась на него из чащи изгибающихся змеистых рук чудовища.

Кулл уперся ногами и, почувствовав, что страшные щупальца обвиваются вокруг его тела, хладнокровно погрузил свой меч в самую середину этого дьявольского лика. Существо осело и сдохло у его ног в ужасающих беззвучных корчах. Кровь расплылась вокруг алым туманом, и Кулл, сильно оттолкнувшись от дна, устремился вверх.

Он выскочил пробкой из воды в быстро угасающий свет дня, и не успел он отдышаться, как увидел огромную тушу, скользящую к нему по поверхности. То был водяной паук, но размером побольше любого кабана, и его холодные глаза адски сверкали. Кулл, держась на воде усилиями ног и одной руки, поднял свой меч и, когда паук навалился на него, рассек его надвое. Туша чудовища беззвучно пошла на дно.

Легкий шум заставил его обернуться. Еще один паук, покрупнее первого, был уже почти рядом. Этот попытался оплести руки царя чудовищной паутиной, что стало бы концом для любого человека, кроме, пожалуй, гиганта. Но Кулл порвал эти жуткие петли, словно нитки, и, ухватив высившуюся над ним тварь за ногу, начал наносить ей удары клинком, пока она не ослабела и не уплыла прочь, обагрив воду.

— Валка! — пробормотал царь. — Похоже, скучать мне тут не придется. Впрочем, убивать этих тварей легко. Как им удалось осилить Брула, второго после меня бойца во всех Семи Царствах?

Но Куллу еще предстояло узнать, что чудища страшнее этих обитают в смертоносных безднах Запретного Озера. Он вновь нырнул, и на этот раз увидел лишь пляску цветных теней и кости безвестных мертвецов. Вновь всплыл он подышать и опять нырнул, уже в четвертый раз.

Теперь он был невдалеке от одного из островков и, погружаясь, размышлял о том, какие странные тайны скрывают густые изумрудные заросли, покрывающие эти острова. Легенда утверждала, что храмы и святилища, высившиеся в чаще, были воздвигнуты руками нелюдей и что иногда обитатели озера приходят туда по ночам, поднимаясь из глубин, дабы совершать там свои таинственные ритуалы.

Едва атлант успел коснуться ногами мха, как за спиной послышался слабый шорох. Кулл, предупрежденный каким-то врожденным чутьем, вовремя обернулся, чтобы увидеть летящее прямо на него огромное тело — тело, не принадлежавшее ни человеку, ни зверю, но ужасающим образом сочетавшее в себе черты и того и другого. Гигантские пальцы сомкнулись на предплечьях атланта.

Он отчаянно сопротивлялся, но тварь зажала ту руку, в которой он держал меч, мертвой хваткой, и когти чудовища глубоко вонзились в его левое запястье. Невероятным усилием он вывернулся так, что, по крайней мере, мог разглядеть своего противника. Тварь чем-то напоминала огромную акулу, но ее морду венчал длинный жуткий рог, изогнутый, словно сабля. У нее было четыре руки, человеческие по форме, но нечеловеческие по размеру и силе, а пальцы оканчивались кривыми когтями.

Двумя руками чудовище крепко держало Кулла, а другими двумя гнуло его голову назад, чтобы сломать ему шею. Но даже такому жуткому существу было не так-то легко справиться с Куллом из Атлантиды. Дикая ярость вспыхнула в нем, и царь Валузии превратился в берсерка.

Упершись обеими ногами в мох, он чудовищным рывком освободил левую руку и с кошачьей увертливостью попытался перехватить ею меч из правой руки. Не преуспев в этом, он яростно обрушил свой кулак на морду чудища. Но сапфировая вода обманула его, ослабив силу удара. Человек-акула опустил свою морду, но прежде чем он смог нанести удар снизу вверх, Кулл ухватил его рог левой рукой, напрягшись изо всех сил.

И тут последовало состязание в мощи и выдержке. Кулл, не способный быстро двигаться в воде, знал, что его единственной надеждой было держаться вплотную к чудовищу и уравновесить этим быстроту движений своего врага. Он безнадежно пытался освободить свою руку с мечом, и человеку-акуле пришлось вцепиться в нее всеми четырьмя руками. Кулл держался за рог и не осмеливался отпустить, дабы ужасный удар снизу вверх не прикончил его, а человек-акула не осмеливался отпустить хоть одну руку от той руки, в которой Кулл сжимал свой длинный меч.

И так они сражались, крутясь на месте, и Кулл понял, что если так будет продолжаться и дальше, то он обречен. Он уже начал ощущать нехватку воздуха. Блеск в холодных глазах чеяовека-акулы явственно говорил: монстр догадался, что ему достаточно лишь удерживать Кулла под водой, пока тот не захлебнется.

Для любого человека такая борьба была бы воистину безнадежным делом. Но Кулл из Атлантиды не был обычным человеком. Прошедший суровую и кровавую школу, он обладал стальными мускулами и трезвым рассудком, которые вместе делают человека великим воином. Помимо этого, он никогда не ведал страха и был полон тигриной ярости, позволявшей ему по временам совершать сверхчеловеческие деяния.

Так и теперь, сознавая свой близкий конец и ненавидя себя за собственную беспомощность, он решился на действие столь же отчаянное, как и его положение. Отпустив рог чудовища и одновременно отклонившись, насколько это было возможно, он вцепился освободившейся рукой в ближайшую) руку твари.